Текст книги "Сама себе враг"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

21

«Как же так получилось у этого Гамлета? – Алена тупо пялилась в темный экран телевизора. – Как ему удалось и музыку включить, и письмо скинуть сверху аккурат в руки Клязьминой? И вот же, зараза, подбирает такой момент, что никто его не видит. Как вышло, что в разгар репетиции оператор покинул звуковой пульт? Как получилось? Да очень просто получилось: оператора позвали к телефону. И позвала тетка Тая – человек, который вне подозрений. Позвонили ей в костюмерную: «Позовите, – говорят, – срочно Андрея Туманова». Сурово так попросили. Ну она и побежала во всю прыть к пульту. Андрюха, когда трубку взял, ему в ухо: «Я санитар Института скорой помощи имени Склифосовского. Вы Андрей Туманов?» Тот, разумеется, перепугался. «Я», – отвечает. А ему: «Ваша жена Катерина Туманова поступила к нам два часа назад с тяжелой черепно-мозговой травмой. Хотите знать подробности? С вами должен поговорить врач, но, пока я вас искал, он отошел. Не кладите трубку, я сейчас его приведу». Пока Андрей сообразил, что три месяца, как разведен, причем разведен с жутким скандалом, и он – последний из многочисленных родственников и знакомых бывшей супруги, которому будут звонить, если с ней что приключится, прошло минут десять. Но в таких обстоятельствах даже бывший муж с десятилетним стажем не решится покинуть телефон – мало ли что? Вот он сидел в костюмерной, тихо свирепел, а санитар, как назло, куда-то запропастился. Потом прибежал красный Лелик, они еще минут пять подождали. Словом, поняли, что их нагло накололи, только когда Алена добралась до тетки и рассказала, что произошло в зале. Разумеется, Андрюха позвонил своей бывшей и выслушал от нее кучу гадостей, окончательно убедившись, что «этой стерве черепно-мозговая травма не страшна. Ее вообще ничего не берет. И ежели даже на нее наедет грузовик, то ему же и не поздоровится!»

Получается, что сначала убийца, именующий себя «Гамлетом», позвонил тетке Тае и освободил звуковой пульт, приковав Туманова к телефону. Затем он спокойно поставил нужную ему фонограмму и за время, пока звучал первый куплет песенки могильщиков, умудрился обежать пол зрительного зала по окружному техническому коридору, подняться по лестнице и сбросить послание. Причем, как выяснилось позже, на балках, расположенных над сценой, листок был прикреплен «высотным цепом» (проще говоря, прищепкой на длинной палке). Лже-Гамлет дернул за веревочку, и листок полетел на голову Маши Клязьминой. Вот такая хитрая штука! Но какой расчет! Ведь он точно знал, какая сцена будет репетироваться и где будет находиться актриса в нужный момент. И еще он знал, что у Андрея Туманова есть жена. То есть как ни крути, а выходит, что Гамлет из своих – из театральных. Маньяк с улицы такой информацией не владеет, каким бы сумасшедшим, жестоким и коварным он ни был. Но кто же может быть Гамлетом? Кого не было в зале во время репетиции? Натальи Прощенко? Но зачем ей выдворять Клязьмину из спектакля? Равно как и незачем было убивать остальных. Что ей от смерти Журавлева или Лисицыной? Ровным счетом – ничего. Если, конечно, нет иных причин – сложных интриг и тому подобного. Но такое было бы известно всем в театре. И все-таки никто ничего про Прощенко не смог сказать, кроме туманных предположений, что якобы у них с Ляхиным нечто такое… словом, далекое от искусства. Из всех подозреваемых – только гуру! Лелик, который последние дни ходил за ним по пятам, во время репетиции преспокойно торчал в дежурке у служебного входа, где его и нашел ошалевший от злости Борик. Гуру в дежурке не было! А где он был? В этом-то и загадка. Гуру появился уже после того, как все немного успокоились. Главный увел Риту Тушину к себе в кабинет, решив объяснить ей сверхзадачу роли. Он странным образом проникся симпатией к ее кандидатуре. Именно в этот момент гуру молчаливо вплыл в зал и предстал пред алкогольными очами Вениамина Федорова. И никто его не спросил, где он шлялся все это время. Хотя Алена слабо себе представляла отца Гиви, несущегося по коридору, чтобы успеть сбросить послание, пока не закончилась фонограмма песни. Но, с другой стороны, кто его знает?

Звонок в дверь прервал ее размышления. «Как всегда, на самом интересном!» – проворчала она, выходя в прихожую.

Первое, что она увидела, раскупорив все свои три замка, это руку, сжимающую маленький букетик цветов, до того чахлых, что у нее защемило сердце.

– Решил немного разукрасить наши сугубо деловые отношения! – весело прокомментировал Вадим с лестничной площадки. В проем тут же просунулась его взлохмаченная голова. Он действительно сиял.

– Привет! – она осторожно взяла холодные цветы.

– Ты мне рада? – еще шире улыбнулся Терещенко.

– Конечно, я хотела тебе сказать… – «Что с ним?»

– А так?! – он распахнул дверь и вручил ей огромный букет разноцветных гвоздик.

– Ох! – вырвалось у нее от неожиданности. – С какой это радости?

– Раскрыли крупное дело, – следователь шагнул за порог и перешел на грузинский акцент: – Тры прэступных элэмэнта дэржали в страхе вэсь Рыжский рынок, понимаешь?! Грабыли торговцев срэдь бэла дня! Вот цветы от благодарных почитателей моего сыскного таланта.

От него пахнуло благородным вином.

– Фу! – только для приличия скривилась Алена.

– Нэ мог отказать, – пояснил Вадим, – очэнь радушные эти граждане кавказской национальности!

– Пожалуй, я сварю кофе, – она пошла на кухню. Терещенко поплелся за ней.

– Так тебя поэтому не было в театре? – она поставила турку на плиту.

– Бандитов в Москве много, а следователей мало. Кроме Гамлета, у меня на руках еще пять нераскрытых преступлений висит – парочка квартирных краж одного почерка, убийство наркодилера – но это так, для разминки, – он начал загибать пальцы, – потом взрыв в Мясниковском переулке и еще смерть при загадочных обстоятельствах помощника депутата Думы, впрочем, как раз это дело – бесперспективное. Так что не могу я сидеть день и ночь в театре, – пояснил он и сел за стол.

– А у нас, между тем, произошло ЧП.

– Что на этот раз? – мгновенно погрустнел Вадим.

Алене стало его жалко. Она подошла к нему и обняла за шею:

– Да ничего страшного. Всего лишь новые угрозы.

– Хорошенькое дело, – вяло улыбнулся следователь, – давай уж выкладывай.

Второй звонок в дверь прервал ее на том самом месте, что и первый. Алена только начала развивать свою теорию насчет гуру.

– Не судьба, – заключила она и поплелась в прихожую.

Корнелия влетела в квартиру, подобно урагану, сметая на своем пути ботинки Вадима, неосторожно оставленные им у порога.

– Что, началась война? – устало осведомился он из кухни.

– А ты не одна?! – в голосе соседки послышался вызов всему миру. – Ну, это даже к лучшему.

Едва не повалив Алену, она подлетела к Терещенко и застыла перед ним, как большое мясистое изваяние.

Глубоко вздохнув, она начала без предисловий:

– Уважаемый Вадим, дорогая Алена, – Корнелия кивнула и ему, и ей, – я хочу сделать заявление!

– Если сейчас вы начнете рассказывать про ДТП годичной давности, то сразу хочу напомнить: я не по этой части! – предостерег ее Терещенко, памятуя о недавнем заявлении Ганина. Правда, голос его звучал безнадежно. Толстуха же была настроена решительно. Глаза ее горели, губы тряслись – словом, что бы он тут сейчас ни сказал, она все равно бы закончила монолог, который собиралась произнести. Так и случилось.

– Не перебивайте меня, молодой человек! – воскликнула она. – Прийти к таким выводам для меня было очень тяжело. Для меня это было сопряжено с большими личными потрясениями и ломкой всего того, в чем я была непоколебимо уверена долгие годы. Дайте сказать!

Она сделала паузу. Алена и Вадим изобразили на лицах одинаковую задумчивую заинтересованность.

– Для начала, – она обернулась к хозяйке, – тащи сюда всю ту дрянь, которую я тебе поставляла.

– И батареи? – удивилась та.

– Нет, батареи – вещь полезная, оставь их себе. Тащи книжки, кассеты, в общем, все остальное.

Пока Алена ходила за книжками и видеокассетами, Корнелия молчаливо мерила кухню семенящими шагами.

– Ну? – Алена подала ей два внушительных пакета.

– Вот как мы поступим с этим хламом.

Ни Алена, ни Вадим не успели сориентироваться. Толстуха вскочила на стул, распахнула окно и вышвырнула пакеты на улицу. Те унеслись с характерным завыванием. Через пять секунд раздался хлопок – цель достигла земли.

Корнелия закрыла окно и с торжеством взглянула на ошалевшую пару.

– А если бы кому на голову? – наконец выдавил из себя Терещенко.

– Это для меня большое поражение, – вместо ответа запальчиво проговорила соседка. – Алена, ты была права. Мужики – дерьмо!

– Не могу с этим согласиться, – тут же опротестовал ее заявление Вадим.

– Сейчас сами убедитесь! Моя жизненная концепция, концепция семейных отношений, основывалась на том, что мужчина – глава. Если он сам не в состоянии стать главой, то хорошая женщина его таким сделает. Так же я думала, что запланированная, как я это называла, любовь – основа брака. Любовь, которая возникает из трезвого расчета, из хорошо организованного подбора партнеров, путем самовнушения, самоограничения, саморегулирования и взаимной жертвенности.

– Звучит довольно зловеще, – буркнул Вадим.

– Но так я считала раньше!

– А теперь? – Алена села напротив Вадима и посмотрела на соседку снизу вверх.

– А теперь я так не считаю. Теперь я думаю, что благодаря своей теории я кинула двадцать лет жизни коту под хвост, вот и все! – Корнелия тоже плюхнулась на стул. – Если уж быть до конца откровенной, я прикрывалась своей теорией, как щитом. Но щит этот меня не спас, рано или поздно ты оказываешься на углу дома и провожаешь взглядом своего благоверного, который уводит под ручку какую-нибудь очередную мотрю.

– Так ты думаешь, что твой Басик тебе изменяет? – догадалась Алена.

– Думаю! – фыркнула Корнелия. – Я знаю. Вот стою я на углу нашего магазина, он меня не заметил, посадил девушку в нашу машину и укатил. И тут на меня как будто снизошло озарение, – глаза Корнелии блеснули вдохновением, – я же наконец свободна! Я столько лет жила только его интересами, только его проблемами, я так растворилась в его жизни, что совершенно забыла о себе. И вот я стою на улице, совершенно не понимая, кто я и что мне с собой делать. Это был такой волшебный миг – я словно взлетела в небо, я поняла, что это значит – заново родиться. То есть можно начать все сначала. И пусть я уже не так молода, но я – это я! Вот в чем счастье! И я не пропаду. Да я через год еще краше жить буду. Это не он мне нужен, а я ему необходима, как воздух. Ну кто для него выбивал в мэрии всяческие разрешения? Кто по префектурам таскался, кто лицензию, кто льготы выпрашивал, кто кредиты в банках?! Это моя работа. Я знаю, как организовать дело. А он ведь только на стуле сидел да бумажки подписывал. Вот тебе, Алена, урок – не строй карьеру мужику, строй себе. А то, что за ним, как за каменной стеной, – это все блеф. Это бабы себя успокаивают. Все равно стена рухнет. Нужно жить своими интересами!

– Корнелия, – как можно душевнее проговорила Алена, тронув соседку за пухлый локоток, – это шок. Вы помиритесь, может, он и не изменял, может, он повез в ресторан деловую партнершу. Я, конечно, его не оправдываю, но ты разберись для начала.

– Это уже не имеет значения. Я должна пожить для себя. Я уже и вещи кое-какие вывезла. У меня были деньги – немного, но на первое время хватит. Сняла квартирку на окраине, теперь же все быстро. И… я ведь зашла попрощаться, – она хлопнула ладонями по столу и решительно поднялась. – Некогда рассиживаться. У меня куча дел – я записалась в парикмахерскую, завтра – на прием к префекту Западного округа, да и с Басиком нужно поговорить. Он ведь пока ничего не подозревает. Явится с работы, а меня нет.

Она пошла было в прихожую, но, остановившись, обернулась и улыбнулась Алене:

– Мой тебе совет, последний: встречайся с мужчинами, но не стремись замуж. Самостоятельная женщина всегда оказывается в выигрыше. А та, что при мужике, – еще бабушка надвое сказала.

* * *

– Н-да… – протянул Терещенко, когда дверь за Корнелией с треском захлопнулась. – Одной феминисткой на свете стало больше. Убил бы этого ее Басика за вред, нанесенный обществу. Жила себе простая русская женщина, и вот на тебе – стала из-за него феминисткой!

– Дался тебе этот феминизм! – Алена подвинула ему чашку с кофе. – Какой же ты все-таки консерватор.

– А мужики вообще сволочи! – усмехнулся он. – Сама же говорила.

– Ничего такого я Корнелии не говорила, – возмутилась она, в шутку, конечно, – хотя, может быть, ты и прав…

– Так, значит, вот кто давал тебе дивные советы, как себя вести в моем присутствии? – он кивнул на входную дверь. – Теперь мне все понятно.

– Что? – «Вот что значит – следователь! Разгадал с полпинка». Она удивленно хлопнула глазами.

– Ты казалась то нормальной, то совершенно невменяемой, – тут он приставил ладони к бровям, растопырил пальцы веером и изобразил «трепет ресниц по рецепту тетки Таи». – Я все голову ломал, думал: может, издевается?

– Смейся, смейся… – Алена покраснела, не зная, как выйти из столь неприятного для нее обсуждения, и наконец нашлась: – Так что вы сделали с Ганиным?

– Да ничего мы с ним не делали. Привезли на Петровку. Начали колоть: мол, дорогой товарищ Ганин, волею судеб мы вас подозреваем в убийствах. А он – я не я, и лошадь не моя. Отвечает: мол, совпадения, уважаемые. За наезд годичной давности судите, я даже рад буду, а все остальное – не моих рук дело. Тут на Горыныча начали давить со всех сторон – Министерство культуры, какие-то важные чиновники – любители искусства, – журналисты и простые почитатели театра. Ну а у нас никаких прямых доказательств вины Ганина нет – ни тебе отпечатков пальцев, ни свидетелей. В общем, продержали мы его сутки и выпустили. Поговорили, разумеется, напоследок. Я его попросил особенно не распространяться. Но, в общем, как могли, мы даже в его голову втемяшили, что задержали не по тому бородатому ДТП, которое, кстати, так и не удалось доказать, а по подозрению в серийных убийствах. С тем он нас и покинул.

– Подожди-ка! – она даже подпрыгнула на стуле. – Выходит, вы отпустили Илью часа в три дня?

– Нет. Чуть позже полудня.

– Ну?! – Алена развела руками. – Ведь он спокойно успел бы дойти до театра и устроить всю эту канитель с Машкой Клязьминой! Да что там с Клязьминой, он успел бы до этого помыться, побриться и прогуляться по магазинам! Ведь все произошло уже почти в четыре вечера!

– Получается, что Ганин успевал снова стать Гамлетом, – задумчиво повторил за ней Терещенко.

– Странно, что он не объявился в театре. Ведь знал, как там за него волнуются! – продолжила его мысль Алена.

– Выходит, что либо Ганин вошел в театр незамеченным и подстроил очередную шуточку, может быть, чтобы оправдать себя же любимого, либо Лже-Гамлет не знал, что Илья уже на свободе, и продолжал его выгораживать…

– Нужно спросить Илью, где он шатался с полудня до вечера.

– Спросим, – вяло пообещал следователь, – только что это нам даст? Ну, скажет он, что пытался отвлечься от дурных воспоминаний о ночи, проведенной в изоляторе на Петровке, и с этой целью гулял пешком по любимым московским переулкам. И с радостью эти переулки перечислит, даже вспомнит, что на таком-то доме висит такая-то мемориальная табличка. В общем, опять тупик! – грустно подытожил Вадим.

– А я думаю, что нужно еще прижать и гуру! – горячо заявила Алена.

В этот момент в дверь опять позвонили. Они переглянулись, разом прошептав: «Мистика!»

* * *

– Ходил, ходил, не знал, куда податься! – с порога объявил Коржик. – Настюха совсем одичала, не знаю, с кем посоветоваться.

– Есть же масса мест, – недовольно буркнула Алена, впуская его в прихожую. – В Москве столько психоаналитиков развелось, что плюнуть некуда. А на худой конец существует центр профилактики неврозов.

– Не хочешь меня видеть, так и скажи! – надулся он, но снял куртку.

– Не хочу тебя видеть, – улыбнулась Алена.

– А я все равно пройду, – так он и сделал, прямиком направившись на кухню.

– Привет, – протянул Вадим. – Пресса пожаловала.

– Ага, – радостно кивнул Коржик, – а Аленка что, не пресса?

– Если пришел выведывать секреты следствия, даже не располагайся – уматывай, – категорично заявила хозяйка.

– Сегодня я сам не свой, – грустно признался Коржик и сел на тот стул, который недавно покинула Корнелия. – Чихал я сегодня на следствие вместе со всеми его секретами?

– А что случилось? – участливо осведомилась она, с тоской понимая, что придется еще варить кофе. У Коржика, как у всякого нормального журналиста, чувство такта напрочь отсутствовало. Скорее всего ему и в голову не пришло, что он своим появлением может кому-то помешать.

– Я же говорю, Настена совсем потеряла крышу. И теперь моя жизнь похожа на героическое сопротивление подпольщика в глубоком тылу противника. Я должен думать, что я говорю, я даже должен думать, что я думаю, не упоминая уже о том, что я все время боюсь ошибиться и что меня за это повесят с табличкой «Предатель» на груди.

– Тоже хочешь сделать заявление? – осторожно поинтересовался Вадим.

– Нет!

– Это уже хорошо, – он явно обрадовался.

– Я хочу сказать, что напрочь не понимаю, почему в меня летит сковорода, когда я просто констатирую факт – пельмени слегка недоварены?! – Коржик тряхнул головой. – Почему это вызывает истерические вопли, типа: «Ты меня не любишь!» – или того круче: «Ты меня не уважаешь!»?! Алена, с женской точки зрения, – это логично?

– Я даже объяснять не стану! – фыркнула она. – Если ты действительно поносишь пельмени, которые тебе сварила Настена, то она права.

– Ты подумай! – искренне изумился Коржик. – Вадим, ты хоть что-нибудь понимаешь? Лично у меня уже голова пухнет.

– Если женщина не права, извинись, – изрек тот, хотя на лице его было нарисовано нечто совершенно противоположное.

– Все было замечательно до того, как Настя переехала ко мне, – убитым голосом посетовал Коржик. – Как только она вошла, тут и понеслось: мои вещи стали пропадать и появляться в совершенно непредсказуемых местах. Ну, что поделать, если я привык, что мои носки лежат в ванной. Мне так удобно! Но ей кажется, что им самое место в гардеробе. Я не люблю мыть посуду, я привык забивать грязными тарелками мойку до тех пор, пока эти тарелки уже на пол не вываливаются. А теперь я должен мыть посуду каждый раз после того, как поем. Да что там поем, чай попью – вымой чашку! С души воротит! И если не мыть, то опять – «Ты меня не любишь». Вот скажи, – он обратил воспаленный взор на Алену, – ну как в голове женщины факт обычного мужского нежелания возиться с посудой преломляется в уверенность, что он это не делает потому, что ее не любит, а?

– Может, тебе просто сделать над собой усилие и начать мыть посуду? – предположила она, но, посмотрев на него, махнула рукой. – Хотя, нет. Придумай другой способ доказать ей свою любовь. В конце концов, она либо поймет тебя, либо привыкнет жить в свинарнике.

– Да я уже из кожи вон лезу! – взвыл Коржик. – Я подарил ей кольцо, между прочим. И что?! Она сказала, что бриллиант играет как-то недостаточно игриво, потому что я якобы выбирал кольцо в спешке, что мне не до подарка было, и вообще, я купил его не от души. Цветы дарю – снова не так: они, видите ли, быстро вянут. Подарил искусственные, чуть по морде не отхлестала. Говорю: «Пойдем в кино» – в ответ: «Ты хочешь посадить меня в темном зале, чтобы я пялилась на экран и не приставала к тебе лишних два часа». – «Хорошо, – говорю тогда, – пойдем погуляем». – «Ты не хочешь побыть со мной наедине?» – «Ладно», – сдаюсь я и предлагаю остаться дома. И что же?! – опять скандал – «Ты не думаешь о нашем досуге!».

– Пора признать, что в жены тебе досталась настоящая стерва, – рассмеялась Алена.

– Вот откуда они берутся, стервы-то?! – всплеснул руками Коржик. – Ведь пока просто встречались, и в кино, и погулять – все принималось с радостью. А подарки, цветы – это же просто счастье было бесконечное.

– То было до… – многозначительно изрекла Алена.

– А теперь, что мне делать? – с отчаянием в голосе вопросил страдалец.

– Знаешь, там у меня под окном всякий хлам валяется, только что соседка выкинула, – улыбнулась Алена. – Книжечки всякие с советами, как наладить взаимоотношения. Пойди собери, тебе пригодятся.

– Да хватит тебе издеваться-то! – обозлился он.

– А если серьезно, я попробую поговорить с Настеной. Хотя, мне кажется, ты виноват больше.

– Я и не сомневаюсь, что тебе именно так кажется, – проворчал он и поднялся. – Думаю, что залетел я по полной программе.

– Обычно эту реплику подает женщина, – Алена не стала его уламывать остаться.

Коржик уже направился в прихожую, как позвонил телефон.

– Слушай, я уже всех переполошила, – встревоженно затараторила Настя в трубку, – просто не знаю, где еще искать Коржика.

– Нужно было сразу звонить сюда, – ответила ей Алена и торжественно передала трубку гостю.

Тот взял ее слегка подрагивающей от волнения рукой. Чтобы не мешать разговору влюбленных, она вернулась на кухню. Вадим, не проронивший за все время разговора ни слова, развел руками и, кивнув на дверь, улыбнулся:

– А я думал, что семейная жизнь – это сказка.

– Такие сказки лучше не рассказывать на ночь детям, – она тоскливо посмотрела в окно, где уютные сумерки уже сменились черной осенней ночью.

– Да, любимая… конечно, любимая… – донеслось из гостиной. – Разумеется, я сейчас же приеду. Ну, двадцать минут на дорогу. Хорошо, хорошо, пятнадцать. Ладно, если гнать машину под сто двадцать и на красный свет светофора, то можно успеть за девять минут двадцать пять секунд. Я тебя очень люблю!

Коржик бросил трубку на рычаг и понесся в прихожую.

Алена поднялась, чтобы проводить его. Коржик, уже порозовевший от спешки, залетел вдруг на кухню, проникновенно посмотрел на Вадима и осведомился:

– А ты не женат?

Тот отрицательно мотнул головой.

– И правильно. Не женись!

С этим он и унесся из квартиры.

Вадим недоуменно уставился на Алену:

– Все нас так уговаривают не жениться, что эта идея начинает казаться мне весьма привлекательной.

– Да?! – усмехнулась она, чувствуя, как неловкость создавшегося положения усугубляется ее застенчивым румянцем и потупленными глазками. – А мыть посуду ты умеешь?

Последнюю фразу она уже прошептала.

– А у тебя посудомоечная машина.

– А в кино водить обещаешь? – «Нужно как-то увести разговор от опасной темы. Уж чего-чего, но замуж! Хотя, может, это…»

Алена и не поняла, как Вадим оказался рядом. Да и какая разница! Он взял ее за руки и уткнулся носом в ее ладони. «Сейчас дрожь побежит, как у всех героинь дамских романов в такие моменты бегает», – успела подумать она. И оказалась права – дрожь действительно пробежала. От затылка до самых пяток.