Текст книги "Сама себе враг"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Не знаю, – протянул Терещенко, – в такой ситуации я готов поверить хоть Вельзевулу.

– Наш следователь только что признался в своем профессиональном бессилии! – Алена нашла-таки повод уколоть наглеца.

– Признание поражения – уже шаг к победе, – изрек Вадим, чем подрубил на корню ее старания. Она ожидала большего – истерики с его стороны, как минимум.

– Ну шагай дальше! – Алена чувствовала себя посрамленной, по крайней мере тетка с Настеной ее явно не одобряли. – Успехов!

С этими словами она встала и быстро выскочила за дверь, не решаясь посмотреть ни на кого из присутствующих.

* * *

Работа как-то не клеилась, заказанная Борисычем статья не продвинулась ни на строчку. В театре сосредоточенно репетировали, пытаясь работой заглушить эмоции. О Журавлеве никто беседовать не хотел, ограничивались парой фраз и отсылали к Лине Лисицыной – она, дескать, расскажет в красках. Каким он был человеком. Та же чванливо отнекивалась, объясняя, что разговоры об Александре повергают ее в «страшную депрессию», а это совсем не ко времени, учитывая важность ее роли в «Гамлете». Алена ей не очень-то верила – «цену себе набивает». О самом же спектакле пока говорить было рано, кроме того, что вместо убитого теперь репетировал Ганин. Вообще, чувствовалась напряженность – никто не скандалил, даже главный давал указания непривычно сдержанным тоном. Людомиров перестал шутить и кривляться. Лина смотрела на всех отстраненно, а гуру больше не доводил никого своими прорицаниями. Все затихло, как перед бурей, которая должна была произойти непременно, как только кто-нибудь не выдержит и сорвется. Первым сорвался Федоров, который, выпив «с горя» стопку водки, теперь практически не просыхал, шатался по коридорам театра и вещал вместо своего духовного наставника. Главный пока мужественно терпел, призывая отца Гиви повлиять на подопечного. Тот, по его словам, усиленно молился, но пока безрезультатно. Тетка Тая с головой окунулась в неожиданно воскресший роман своей юности и напропалую таскалась с Горынычем по тенистым аллеям. Так что у Алены выхода не было – пришлось снова сдружиться с Корнелией. Та хотя бы охотно обсуждала с ней ее дурацкое положение. А положение действительно было идиотским. В театр ей идти не хотелось, потому что там ей грозила встреча с Терещенко, а это означало – ненавидящие взгляды, упреки, издевки и прочие неприятности, от которых она уже устала. И как это он вдруг научился общаться с женщинами: перестал краснеть и смущаться, наоборот, держится весьма уверенно, словно родился заправским Казановой. Шуточки ее на него больше не действуют – теперь она сама же от них и страдает.

– Вся проблема в том, что ты в него влюблена, – соседка блаженно вздохнула.

– Я?! Да я его ненавижу! – возмутилась Алена.

– Ненавидишь, потому что больше не чувствуешь себя рядом с ним уверенной. А это потому, что влюблена, – прозвучало как приговор.

– Глупости! – Алена все еще пыталась отстоять прежнее достоинство. – По ночам он мне не снится, да и вообще, лучше бы я его и не встречала больше!

– Вот! О чем я только что и говорила. Ты влюблена, ты боишься его, боишься сказать или сделать что-то не так…

– Еще бы! Он стал совсем другим. Он научился ставить меня на место, как бы это дурацки ни звучало.

– Правильно, потому что рядом с тобой он чувствует себя сильным мужчиной. Он уверен в себе. А это означает, что и он в тебя влюблен. Вот так!

– Проявлял бы он свою уверенность с кем-нибудь еще, а то я его придушу!

– Он и проявляет, только ты не хочешь этого замечать.

– Все потому, что теперь он чувствует себя очень важной персоной! Надо же, повысили его. Начальник хренов! – проворчала Алена.

– Ты в корне не права. Ты не хочешь понять, что только от тебя зависит, как он поведет себя с тобой. Женщина – королева компромисса, а мужчина – воин. Так что не жди, что он явится к тебе с извинениями – сделать первый шаг должна ты.

– И почему мне достаются такие несносные мужики?

– Не знаю. Если тебя пятый раз бьют по морде, то дело не в очередном обидчике, а, извини, в морде. Попробуй измениться, настройся на хорошее, дочитай хотя бы один роман.

– Ну, я не могу больше! – Алена закатила глаза. – Сто пятьдесят страниц марафона по Парижу в одном направлении: от дома до реки. Я скоро сама начну бегать по утрам!

– Вот когда ты переменишь отношение к любовным романам, тогда и поймешь, как вести себя с твоим разлюбезным следователем, – уверенно заключила Корнелия.

Ее уверенность Алене не передалась.

* * *

«Она бежала что есть сил. Сердце ее билось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди… – «И шлепнется под ноги, – добавила за автора Алена. – Никогда мне не проникнуться этой сопливой романтикой!» – Набережная была уже близко. Уже слышался мирный плеск воды… Она вдруг остановилась и замерла – может, она опоздала? Влажный воздух ударил ей в голову…»

Алена отложила книжку в сторону и, потянувшись, встала. Подойдя к зеркалу, она внимательно вгляделась в свое отражение.

«Надо заметить, что ты, милая, переменилась! – сказала она себе. – Как книжечку почитаешь, так глаза начинают наполняться нездоровым блеском. Боже, ну и слог у меня теперь! Как там тетка Тая ресницами хлопает? – Алена попыталась изобразить это и пришла к выводу, что лучше не стоит проделывать такой трюк на людях, а то еще чего доброго вызовут «Скорую». – Похожа на престарелую кокетку, – пришлось признаться и в этом, – тетка почти втрое старше меня, но у нее это получается как-то естественно и ненавязчиво. А у меня, словно у клоуна, это в лучшем случае!»

Она с тоской оглядела комнату. Пусто. Как-то нестерпимо потянуло на воздух. Плевать на промозглый холод, который прилипает к коже, стоит только высунуть нос на улицу. Она пойдет гулять назло всем, и прежде всего себе. Не сидеть же дома в одиночестве в воскресный вечер. Сразу представились тетка Тая, которая, наверное, воркует со своим Горынычем, Настена, обсуждающая с Коржиком будущую свадьбу, да и вообще, на свете миллионы счастливых пар, и только она – одна! Даже Бунин не звонит, хотя вряд ли его появление сильно скрасило бы ее унылую личную жизнь, но хоть какое-то оживление внесло бы. И вот на тебе! Последнего кавалера она отвадила. Сама же запретила ему приходить. Правда, он мог бы и не послушаться, но он предпочел исчезнуть с ее горизонта. Наверное, в ней действительно что-то не так – все мужики расползаются в стороны. «Ах, – тяжело вздохнула Алена, – конечно, все, что написано в этой задрипанной книжонке, – полный бред, но… именно этого бреда мне, как ни странно, не хватает. Что со мной происходит? Может, я заболеваю?»

Тем не менее она вышла из дому. Промозглый холод тут же проник под пальто, ветер бросил конец шарфа на лицо. «Очень романтично!» – проворчала она, но упрямо побрела дальше. Идти, собственно, было некуда. Друзей, приятелей или просто знакомых у нее в Москве не так уж мало, но ни с кем конкретно почему-то общаться сейчас не хотелось. Мимо нее прошмыгнул какой-то тип в куртке. Потом остановился шагах в трех, посмотрел ей в след. Почувствовав чужой взгляд, Алена обернулась.

– Дэвушка, вы одна? – на кавказском лице сверкнула обойма золотых зубов.

– Нет, вдвоем! – она быстро пошла к станции метро.

«А Терещенко, наверное, опять футбол смотрит, – с неприязнью подумала она, когда поезд тащил ее сквозь темный тоннель. – Впрочем, почему футбол? Ведь если он не женат, он вполне может иметь девушку… или пару девушек… или даже целый табун девушек. То-то он так расхорохорился! – мысль об огромном числе его поклонниц нравилась Алене больше. Все-таки это лучше, чем если бы он имел одну-единственную и собирался жениться. – Хотя какое мне до него дело, в конце-то концов! Подумаешь, красавчик! Хотя, конечно, красавчик… И вообще, неплохой парень…»

Расстроившись окончательно, она вышла на «Китай-городе».

В центре чувствовалось оживление – невдалеке переливалась огнями гостиница «Россия». Плотный поток людей струился к концертному залу. «Как жаль, что я на время завязала с эстрадой, – подумала Алена, вливаясь в разодетую, ароматную толпу. – Певцы обычно либо клип презентуют, либо альбом выпускают – тусовалась бы по клубам на халяву: все не одна». Но, вспомнив про последнюю такую тусовку с Иваром Скрипкой, она поморщилась, решив тут же, что одинокая прогулка по холодной улице намного интереснее, чем пьяные, хоть и знаменитые рожи.

– Девушка, лишнего билетика не будет? – она с трудом стряхнула с рукава чью-то руку и недовольно обернулась.

Парочка, обоим лет по пятнадцать, смотрела на нее четырьмя умоляющими глазищами.

– А кто выступает?

– Да вы что! – ошалели те. – Ивар Скрипка.

– Опять?!

– Ну да… – малолетки одновременно пожали плечами со смесью удивления и презрения – не знать, что выступает сам Ивар Скрипка – какое вопиющее невежество!

– Удивительно плодовит, – буркнула она и свернула в сторону от потока людей.

Продираться в концертный зал расхотелось. Она брела в тени гостиницы, сунув руки в карманы пальто, и вдруг ее ноги сами собой пошли быстрее и быстрее. Она почти бежала, не понимая, отчего и куда торопится. И, только взглянув вперед и увидев желтую полоску огней набережной, удивилась – что ей там нужно? Но останавливаться было поздно. Она уже неслась во всю прыть, как может нестись только человек, старающийся убежать от холода. Ветер бросил ей в лицо подмокшие выхлопные газы. «Не Париж!» – успела подумать она, пересекая дорогу и рискуя угодить под проносящиеся машины. И наконец остановилась, врезавшись грудью в бетонные перила.

Река почти замерзла. «Интересно, решится ли кто-нибудь проплыть по ней на байдарке, – она сама улыбнулась столь дикой надежде. – Хотя кого-то ведь по сюжету мне нужно встретить?»

– В городе всего одиннадцать миллионов жителей, невозможно не натолкнуться на знакомого следователя! – услыхала Алена совсем рядом и, резко повернувшись, чуть не налетела на Вадима.

– Надо же, запомнил, – она прищурилась, – а ты-то здесь что делаешь?

Он пожал плечами с самым невинным видом:

– Не хотелось сидеть дома, решил погулять. Погода ведь замечательная! – холодный ветер налетел на них, встрепав ему волосы.

– Да уж! – ежась, вскрикнула она и неожиданно легко рассмеялась.

– Что?!

– Ты следишь за мной!

– А вот и нет, – он тоже улыбнулся, – просто люблю приходить на это место.

– Даже не стану делать вид, что поверила! – скопировала она его тон.

– И зря, – он перегнулся через ограждение и уставился на темную воду. – Где-то здесь работал мой дед.

– Водолазом? – Алена последовала его примеру.

– Почему водолазом? Он был капитаном.

– Звучит гордо.

– Да, его катер назывался «Пионер».

– Ты, наверное, любил деда…

– Я его и сейчас люблю. За его здоровье врачи не опасаются, скорее опасаются за здоровье его близких.

– Очень хочу познакомиться с твоим дедом. Я уже чувствую в нем родственную душу, – усмехнулась Алена.

– Он замучает тебя байками. Особенно любит рассказывать, как познакомился с бабушкой. По его версии, она тонула, а он, передав управление матросу, мужественно бросился ее спасать. Дело было в октябре. Правда, бабушка утверждает, что сама все это подстроила, что давно приглядела красавчика в тельняшке и, когда он проходил на своем потрясающем судне, прыгнула в воду и притворилась тонущей. А потом, уже когда вытащила деда и откачала его, тут и познакомились. У нее ведь первый разряд по плаванию, а вот дед до сих пор скрывает, что без катера так толком плавать и не научился.

– Господи! У всех какие-то романтические истории… – вздохнула Алена.

– А у тебя?

– У меня?!

– Помнишь, как мы с тобой познакомились?

– Хочешь сказать, что я сначала убила свою соседку, а потом и Журавлева только для того, чтобы увидеть тебя?

– У тебя извращенное чувство юмора, – Вадим повернулся к ней и вдруг совершенно некстати расплылся в добродушной улыбке, – но этот юмор, как ни странно, мне нравится.

– Еще добавь: «Ты такая забавная» – и я столкну тебя в реку, – к своему ужасу, Алена поняла, что почему-то смутилась. Она возблагодарила судьбу за то, что сейчас темно и не видно ее полыхающих щек.

– Значит, мир? – предположил он.

– Что-то не помню, чтобы я предлагала снова дружить. – «Почему же язык-то такой неповоротливый?»

– Алена, – он взял ее за руку, – давай закопаем топор войны хотя бы на время…

– Не знаю… – неуверенно протянула она, с ужасом понимая, что начинает «трепетать» ресницами. – Я свой топор закопаю неглубоко. Нет, лучше брошу его в кусты и прикрою тряпочкой.

– Очень великодушно!

Его рука была теплой и мягкой, но Алену все равно пробивала дрожь. «Просто кошмар какой-то, – подумала она и покраснела еще больше, – как в самом плохом, как в самом пошлом бульварном чтиве. Сейчас по спине прокатится холодная волна. Ох!» – именно так и произошло.

– Замерзла? – участливо осведомился он, заглянув ей в лицо.

– А ты решил закопать топор войны на случай, если я все-таки появлюсь в театре? – она отступила от него на шаг.

– Считаешь меня циничным, расчетливым типом? – Вадим нахмурился. – Может быть, мне просто не хочется ругаться с тобой? Надоело.

– А все-таки без меня ты пропадешь, – усмехнулась она. – Ну кто тебе поможет? Лина Лисицына?

– Лина ходит очень грустная. Я вчера встретил пьяного Федорова, надо же, он был кумиром моего детства. Особенно в том фильме, помнишь, где он играл комиссара?

– Какой именно фильм? Федоров всегда играл либо комиссаров в детективах, либо царей Горохов в детских сказках. – «Не хочет говорить о Лине, или она его действительно не интересует? Но Лина не может не интересовать мужика… Почему же он не хочет о ней говорить? Уже втюрился и боится признаться?»

– Федоров сболтнул, что ходят слухи, якобы Лисицына добилась роли Офелии нечестным путем: она, мол, шантажировала главного.

– Ну и что, – хмыкнула Алена, – это весьма заурядный прием. Просто так главный не отдал бы ей роль. Маша Клязьмина в театре более авторитетна, ее считают талантливее Лины, и поет она очень хорошо, а у Лисицыной нет слуха. Так что все музыкальные номера в любом случае исполнит Маша. Лисицына будет только открывать на сцене рот.

– Чем же она припугнула режиссера?

– Даже не думай об этом. Закулисные интриги запутаны покруче тех, которые показывают зрителям со сцены.

Они медленно побрели вдоль по набережной. Вадим так и не выпустил ее ладонь из своих пальцев.

– А с гуру ты говорил?

– Он невменяемый, – Терещенко протяжно вздохнул, – бормочет про какие-то «беды великие», а начинаешь его спрашивать, поворачивается и уходит.

– Просто ты неправильно спрашиваешь, – усмехнулась она.

– Ну да, у тебя это всегда получалось лучше… Слушай, – он вдруг остановился и снова посмотрел на нее, – завтра в театре сотый спектакль «Праздник жизни». Решили, несмотря ни на что, отметить это дело, тихо, по-семейному, без лишнего шума, чтобы, так сказать, разрядить атмосферу. Давай сходим на эту вечеринку.

– Ты решил разрядить гнетущую атмосферу своим присутствием? – хохотнула она. – Ты?! Следователь, ведущий дело об убийстве Журавлева?!

– Ну а что? – с невинным видом ответил он. – Подпоим гуру, поспрашиваем его. Мне кажется, он что-то знает.

– Ничего себе законные методы. Ты же представитель власти.

– А я посижу рядом, говорить-то с ним будешь ты, – Вадим тоже улыбнулся. – У тебя, правда, хорошо получается задавать вопросы.

– Ладно, – с энтузиазмом кивнула она, – значит, ты предлагаешь сотрудничество?

– Ну… – замялся он. – В каком-то смысле…

– Не-ет! – Наконец-то настал час ее мести! – Скажи: «Я олух, я не могу раскрыть убийство в одиночку».

– Не заставляй меня унижаться.

– Тогда ничего не выйдет, – она выдернула свою ладонь из его пальцев и решительно пошла вперед. Правда, не очень быстро – чтобы дать ему время опомниться.

– Алена! – ветер донес его голос. – Ты нужна мне.

13

За час до спектакля все в театре, по определению Алены, уже «стояли на ушах». В воздухе чувствовалась веселость. Разумеется, не от предвкушения игры перед зрителями – обычно сам процесс надоедает примерно к пятидесятому выходу в одной и той же пьесе. Возбуждение будоражило от перспективы расслабиться, когда занавес опустят после последнего акта. Пришли все, даже те, кого особенно не звали – отец Гиви, например. В костюмерной тетки Таи, по давно заведенному обычаю, устроили винно-водочный склад, который пополнялся с каждым появляющимся персонажем. Все как-то раскрепостились, даже улыбались, словно дамоклов меч ужасного убийства на время растворился в воздухе. Злился только главный режиссер. Общая расхлябанность его нервировала. Он уже успел наорать на Федорова, явившегося и на этот раз «чуть-чуть нетрезвым». Тот вальяжно принял критику и похлопал начальство по плечу.

– А что ты раскипятился? Роль я знаю до за-а-а-пятой, – он икнул и подозрительно качнулся в сторону.

– Фу! – главный замахал на него руками. – От тебя водкой прет!

– А чем ты хочешь, чтоб от меня пахло – огуречным лосьоном?! Я же интеллигентный человек! – Федоров снова икнул и гордо удалился в свою гримерную.

– Где этот хренов гуру?! – взревел главный, сверкая пунцовой лысиной.

– Последний раз я видел нашего тринадцатого апостола возле Маши Клязьминой, – язвительно заметил проходящий мимо Людомиров. – По-моему, он нахватался от Вениамина всех грехов, которых только мог, и теперь таскается по девкам.

Алена, ставшая невольной свидетельницей этой сцены, улыбнулась.

Главный покосился на нее и сквозь зубы бросил актеру:

– Прикуси язык. Мария – замечательная актриса.

– А кто спорит, – пожал плечами тот, даже не подумав смутиться. – И женщина очень соблазнительная. Я понимаю гуру: после того, как Федоров запил – он перестал быть манящим объектом для своего духовного наставника. Да и потом, отец Гиви – человек уже немолодой, пора менять ориентацию. Это я ему посоветовал!

– Что ты несешь! – гневно возмутился главный и, махнув рукой, пошел прочь.

– Людомиров! Я тебя убью! – из соседней гримерной выскочила Лина. Ее зеленый махровый халат распахнулся, обнажив роскошные длинные ноги. Волосы, еще не уложенные, веером стояли вокруг бледного, обильно зашпаклеванного пудрой лица. – Вот ты где! – глаза ее сверкнули лихорадочными искрами. – Ну какого черта?! – она подлетела к нему и сунула под нос листок бумаги.

Тот прочел и пожал плечами:

– Я ведь уже извинился! Ну, глупая шутка, чего истерики устраивать, Линочка!

Он попытался ее обнять, но она резко отпрянула от него, заверещав:

– Нашел время шутить!

– Да это же давно было. Еще до…

– Не напоминай мне об убийстве! – излишне театрально вскрикнула Лина и демонстративно зажала уши руками.

Алена быстро подошла к Людомирову и, выхватив из его рук листок, прочла вслух:

 
Несчастье за несчастьем, Лаэрт!
Офелия, бедняжка, утонула!
 

Ниже стояла подпись, вернее, слово, вырезанное из печатного текста: ГАМЛЕТ.

Она вопросительно посмотрела на актера. Тот снова пожал плечами и напустил на себя невинный вид:

– Я же предупреждал, что какое-нибудь послание может заваляться…

– Когда ты сказал об этом на собрании, я всю гримерку перерыла! – ответила Лина. – А эта лежала в верхнем ящике стола. Я не могла ее не заметить в тот раз.

– Но это же не только твоя гримерка. Спроси Машу – может быть, она где-нибудь нашла и сунула в стол.

– Господи! Зачем ей совать бумажки в мой ящик! – Лина прижала дрожащую руку ко лбу.

– А ты как думаешь? Возможно, она решила продолжить шутку? – предположил Людомиров. – Офелию-то по-прежнему репетируешь ты.

– Я сойду с ума! – с этими словами Лина запахнула халат и удалилась восвояси, не забыв громко хлопнуть дверью.

– Вот так и живем, – развел руками Людомиров. – Значит, ты собираешь информацию для статьи? Тебя ждет оглушительный успех.

Алена решила вернуться в костюмерную.

– Плохой знак, – призналась она тетке, – меня гложет нехорошее предчувствие.

– Только теперь? – усмехнулась та. – Да я поклясться могу, что сегодняшний спектакль с треском провалится. Никто же о нем не думает!

– Да я не о спектакле, я о записке.

– Вряд ли это серьезно, – отмахнулась тетка. – Скорее всего действительно Клязьмина подложила. Только она ни за что не признается. И насчет платья, кстати, я тоже на нее грешу. У нее и раньше бывали нервные срывы. Года два назад она в клочья порвала корону царицы, потом рыдала, говорила, что до смерти устала от этой роли, ну и тому подобное. Мне кажется, все знают, что костюм – ее рук дело, поэтому и не стали копаться. Все-таки, как ни крути, а главный повел себя непорядочно по отношению и к Маше, и к Илье. Как человек честный, он должен чувствовать угрызения совести.

– А что это за слух, будто бы Лина добилась роли, шантажируя главного?

– Не знаю, что у них происходило за дверями его кабинета, только просто так главный ни за что не заменил бы Клязьмину на Лисицыну. Понятно, что на него надавили, но как?

– Простите, – в проем двери просунулась маленькая головка Риты Тушиной, той самой молоденькой актрисы, с которой Алена познакомилась в день гибели Журавлева, – у меня чулок пополз, не дадите ниточку?

– Конечно, Ритуля, заходи, – ласково улыбнулась ей тетка Тая.

– Ну и кавардак же сегодня! – девушка кивнула Алене. – Все почему-то нервничают. Только Людомиров спокоен, как слон. Даже удивительно.

– Это все из-за напряжения, – тетка подала ей иголку и нитки.

– Рита, вы ведь тоже принимали участие в шутке с посланиями? – спросила ее Алена.

– Ну да. Нам казалось это веселым… до убийства, – девушка погрустнела.

– Не помните, что именно подложили Лине Лисицыной?

– Ой, я вообще никому ничего не подкладывала. Я только вырезала текст из книги.

– Из книги? Из какой?

– Уильям Шекспир. «Гамлет», – улыбнулась Рита.

– Об этом я догадываюсь. А где эта книжка?

– Понятия не имею, – Тушина пожала костлявыми плечиками, но задумалась. – Наверное, у Людомирова. А может, где-нибудь еще валяется. Знаете, об этой шуточке предпочли забыть.

– Шуточке, – недовольно буркнула тетка Тая.

– Сколько же водки! – Рита красноречиво указала на угол костюмерной, где действительно стояла целая обойма из «Смирноффа», «Столичной», «Привета» и еще каких-то марок этой гадости.

– Я думаю, что это далеко не все, – неодобрительно заметила тетка.

– Да, непременно в ларек побегут. Народу будет много, – кивнула Рита и обернулась к Алене: – А вы останетесь на банкет?

– Она останется со следователем Терещенко, – ответила за Алену родственница, – он обязан присутствовать по долгу службы. А вот Вячеслава я отсюда уведу.

– Ну тогда я спокойна, пресса и милиция, что может быть лучше! – тоненько хихикнула Рига. – Теперь у нас полный набор, даже собственный священнослужитель имеется. Хорошо бы еще врача найти.

– Все-таки нельзя забывать, что в театре произошло убийство, – наставительно заметила тетка Тая.

– Да я только за! – с искренним энтузиазмом согласилась Рита. – Теперь хоть напьемся в безопасности.

Она вышла.

– Ну, я бы еще поняла, услышав про пьянку от Федорова, но такая молоденькая, а туда же! – вознегодовала Алена, как только Рита отошла от костюмерной на приличное расстояние.

– Нет, – не согласилась тетка, – она хорошая девушка. Очень тихая, очень скромная, как тень. Третий год в театре, а ее так толком и не знают. Вращается в своем молодежном кружке. Главный ее не замечает. Эта роль в «Празднике жизни» для нее самая значительная. Остальные все – в утренних спектаклях, да и там ни одной ведущей.

– Странно, что ее вообще приняли в театральное училище с такой внешностью: низенькая, щупленькая, кожа да кости. И вообще, она какая-то никакая, действительно, тень.

– Она как-то репетировала во втором составе «Ночных забав» роль Даши, а так ее Лина играет. На мой взгляд, Рита – талантливая актриса. Жаль, что в нашем театре она пропадет. Главный таких не ценит – ему блеск подавай.

– С профессионалами не поспоришь, – фыркнула Алена.

– А когда обещал прийти твой Вадим? – сменила тему тетка Тая.

– Почему мой?! – тут же сочла долгом возмутиться племянница.

– Хорошо, хорошо, не твой, – на редкость быстро сдалась родственница. – Он ведь должен привести Вячеслава Ивановича. Ты не представляешь, он весь на нервах! – тетка сделала большие глаза.

– Вадим?

– Да нет! При чем здесь Вадим! Слава нервничает. На него так давят сверху, требуют отчета по делу. А расследование-то не движется.

– Это пока. Знаешь, как бывает. Сначала стоит, стоит, а потом в один день все и раскрывается, – заверила ее Алена, с радостным удивлением заметив, что тетку очень волнует эмоциональное состояние Горыныча.

– С профессионалами не поспоришь! – усмехнулась та.

* * *

Сотый спектакль «Праздника жизни» прошел на редкость гладко, если не считать, что Федоров постоянно запаздывал с выходом, а когда появлялся, его заметно штормило. Да и текст он скорее чеканил на автомате, чем произносил от души. Угроза провала нависла только однажды, когда на сцене зашла речь об убийстве. Весельчак Людомиров исполнял роль братца жены покойного генерала, который упал с моста в реку. По пьесе он должен был весьма жизнерадостно шутить по этому поводу. Обращаясь к покачивающемуся Федорову, он произнес положенную фразу:

– Все это дело случая. Никто не знает, кому следующему падать с моста… – тут он обернулся к стоящей в тени декорации Лине, которая играла роль вдовы генерала, и усмехнулся: – Правда?

Этот трюк не был запланирован заранее. Но зрители не знали об этом, поэтому ничего и не поняли. А вот Лина даже под гримом заметно побледнела, глаза ее наполнились ужасом. Она открыла рот. Повисла напряженная пауза, которая закончилась прерывистыми всхлипами. Лисицына вылетела за кулисы и там разрыдалась, сорвав бурные аплодисменты.

– Я думаю, она его убьет, – шепнула Алена Вадиму.

Тот, восхищенно наблюдавший за игрой актеров из первого ряда амфитеатра, только хмыкнул: мол, «здорово» – так и не углядев подвоха в действиях Людомирова.

А в целом все завершилось благополучно. Ко второму акту Лину откачали, она успокоилась и вышла раскланиваться уже сияющей.

Пьянка, гордо именуемая банкетом, началась сразу же после того, как опустился занавес, и прямо на сцене, в неразобранных декорациях.

Кроме актеров, главного и второго режиссера, литературного редактора и прочих сотрудников театра, пришли еще какие-то друзья и коллеги-актеры, парочка случайно затесавшихся журналистов из близкого окружения, два по-деловому собранных человека в дорогих пиджаках, значимость которых ненавязчиво подчеркивали слегка торчащие из карманов сотовые телефоны (потом выяснилось, что это представители спонсоров спектакля «Гамлет» – той самой фирмы «Кожаный мир», по воле которой исполнители должны были бегать по сцене в замшевых штанах). Еще присутствовали четыре охранника этих спонсоров – внушительные верзилы, рядом с которыми любой качок выглядел бы ребенком. Впрочем, охранники участия в банкете не принимали, а стояли в стороне и пожирали глазами Лину Лисицыну. Ну, и в дополнение к компании пришли Алена и Вадим. Тетка Тая, как и грозилась, увела Горыныча сразу же после окончания спектакля. Он только успел дать указание Терещенко «ни с кого не спускать глаз». Впрочем, узрев охранников, Алена немного успокоилась по поводу своих нехороших предчувствий – ей показалось, что никто не посмеет совершить какое-нибудь злодейство, пока эти четверо будут на своих постах. А постов они, видимо, не собирались покидать, так как их хозяева сразу же пустились в загул, «хлопнув» по большому стакану водки и принявшись назойливо волочиться за молодыми актрисами. Через полчаса многие присутствующие уже догнали их по части алкогольного опьянения. Общество слегка поредело. Ушли режиссеры и работники бухгалтерии.

– Как ты думаешь, могу я позвать сюда Коржика? – шепнула Настена, улучив момент, когда Людомиров на минутку оставил ее в покое, перестав предлагать водку, которую, по его настоятельным просьбам, она непременно должна была попробовать, хотя бы из интереса.

– Пусть придет и уведет тебя отсюда, – ворчливо посоветовала ей Алена, отслеживая перемещения Ильи Ганина, который все собирался к ней подойти, даже кивнул пару раз, но у него никак не получалось. Его затягивали то в одну группку, то в другую, потом он вроде бы уже совсем направился в ее сторону, но на этот раз был перехвачен Линой Лисицыной, которая что-то зашептала ему на ухо. Он заметно посерьезнел.

– Давай попробуем отыскать гуру, – Вадим взял Алену за руку.

Отец Гиви нашелся сразу же, как только они отошли от эпицентра основного веселья. Оказавшись у правой стены сцены, они натолкнулись на группу людей, которые сидели кругом на полу, сложив ноги по-турецки, руки – по-монашески, и, закрыв глаза, что-то невнятно бормотали. Все они были в белом, вернее, белую куртку и джинсы имел только сам гуру, который сидел в центре круга, остальные ограничились простынями, накинутыми на головы.

– Вот тебе отец Гиви с последователями, – Алена указала на странное сборище.

Среди последователей отца Гиви она узнала Вениамина Федорова, который то и дело с сожалением оборачивался в сторону гудящей сцены, и Машу Клязьмину, видимо, окончательно впавшую в религиозный транс.

– Братья и сестры, попросим Великого отсрочить страшные беды! – неожиданно взревел гуру, воздев руки к потолку.

Вадим вздрогнул, инстинктивно сжав Аленин локоть.

– Будь мужчиной! – шепотом съязвила она.

– Не могу, – выдохнул он, – и когда ты перестанешь издеваться?! Что нам теперь делать?

Она пожала плечами и одарила его улыбкой:

– Молиться.

– Что?! – совершенно, как гуру, взревел следователь.

– Ты же любишь общаться в неформальной обстановке. Неформальнее, чем эта, вряд ли можно вообразить.

С этими словами она потянула его к кругу и, сев между Машей и Федоровым, усадила его рядом. Вениамин тут же заботливо протянул им по куску белой материи.

– Рад вам, пришедшие к свету! – душевно приветствовал он.

Алена сначала сложила по-монашески ладони ошалевшего Терещенко, который созерцал ее действия выпученными глазами, но не сопротивлялся, потом, сложив свои, с интересом уставилась на отца Гиви.

Тот снова воздел руки кверху с отчаянным воплем:

– Смилуйся над грешниками, Великий! Не ведают они, что творят, прости идущих к тебе!

– О чем это он? – спросила она Федорова.

– Молимся за упокой заблудших душ, – важно пояснил тот.

– Мне это не нравится. Как-то очень зловеще.

– Я бы тоже лучше пошел выпить, – тихонько пожаловался Вениамин, – но долг превыше всего.

– А ты совмести приятное с полезным!

Алена с Федоровым разом вздрогнули и уставились на неожиданно возникшего из темноты Ганина. Тот преспокойно уселся между ними на корточки и протянул пластиковые стаканчики.

– Наконец-то я до вас добрался, – он улыбнулся Алене и силой втиснул ей в руки стаканчик.