Текст книги "Сама себе враг"

Автор книги: Анна Михалева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

– Ты говорил с ними, как профессиональный преступник! – усмехнулась она.

– А другого языка они ведь не понимают. В общем, разворотили мою гримерку, разобрали стол по дощечкам. «Ладно, – говорят, – пока ничего». И пошли к Машке. А следователь твой напоследок таким взглядом меня смерил, словно я ему, как минимум, миллион баксов должен. Вот и думаю теперь: может, действительно, когда занял у него, да забыл…

– А чего ты так распереживался-то? Не нашли же ничего.

– Вопрос не в том, нашли – не нашли. Вопрос в том, с каким видом искали. А они рылись в моей гримерке с такой суровостью на рожах, словно ожидали там найти улики всех не раскрытых за историю сыскного дела преступлений.

– Пойдем разберемся, – она решительно поднялась.

– Нет уж, – усмехнулся Ганин. – Хватит с меня. В конце концов, у меня репетиция, – он одарил ее лучами своих серых глаз. – И тебе, Аленка, не советую лезть в это дело. Они теперь там все озверелые.

* * *

Не вняв уговору Ганина, Алена все-таки решила поговорить с Вадимом. «Одно дело подозревать человека, другое – устраивать на него травлю. Да и какого черта!» Она подлетела к гримерке Маши Клязьминой, где, по ее мнению, должен был находиться сейчас Терещенко. «Можно представить, как разверещится Маша, когда увидит бардак, устроенный при обыске!» – злорадно подумала она.

У дверей гримерной толпилось довольно много народу. Она моментально выделила из толпы Вадима и Горыныча. Кроме них, с ноги на ногу переминались трое со скучающими лицами, правда, без автоматов, и двое весьма внушительного вида парней со стрижеными затылками. Наличие последних в группе хранителей порядка Алена не смогла объяснить. К сотрудникам милиции те явно не принадлежали, скорее наоборот. Впрочем, это она поняла из дальнейшего разговора.

– В общем, так, мужики, – сказал один со стриженым затылком. – Чисто по-человечески мы понимаем ваши трудности. Помочь нужно. Это без всякой дури. Мы ж не лохи, сечем кое-что. Нашего пришили – мы хотим знать, кто. И в этом поможем.

– Да не стоит, – попытался отказаться Терещенко.

– Не мути воду, – второй верзила положил руку ему на плечо. Это был жест Геракла, решившегося защитить лилипута. – Ваши трудности нам известны. Мы тут, конечно, не Шерлоки Холмсы, но кое-что в убийствах сечем, – другой рукой парень многозначительно потрогал карман пиджака. Сомневаться в последнем утверждении было бы просто нетактично. – Нашего шлепнули. Кто шлепнул, мы найдем. А остальное – не ваша забота.

– И на что это будет походить? – спросил его Горыныч. – Вы что, собираетесь в театре устроить вендетту?

– Ты, папаша, не свети! – не очень вежливо прервал его первый верзила. – Мы уже разрешение у этих… у спонсоров спросили, и те – дали добро. Администрация театра с ними полностью согласна. И потом тут с нами порядок такой установится, что не только убить кого, пикнуть не посмеют.

«Ладно, в другой раз», – спорить с Терещенко Алене как-то расхотелось. Она повернула и юркнула в костюмерную.

– Слышала новость?! – глаза тетки Таи светились праведным гневом. – Теперь следствие у нас будут вести бандиты.

– Да что они смогут? – с деланным безразличием Алена уселась в кресло.

– А вот увидишь. Возьмут, к примеру, Ганина, привяжут его, поставят горячий утюг на живот, так тут не только в убийстве, в чем угодно признаешься. А наша доблестная милиция будет ходить вокруг и уговаривать: братки, не нужно таких радикальных мер! Тьфу! – она плюхнулась в кресло. – Трусы наши мужики!

– Ты о Горыныче?

– Я о всех. Как можно допустить такое – бандиты в театре?!

– Не знаю… В конце концов, может, им действительно удастся что-нибудь выяснить. Ведь следствие зашло в тупик.

– Проще говоря, следствие из тупика и не выходило! – жестко подытожила тетка. – А эти двое со стрижеными бошками ничего не найдут, помяни мое слово. У них одна извилина, и та ниже спины – куда им!

– Ты слишком недоброжелательно относишься к отечественному криминалу, – улыбнулась Алена, хотя ей тоже не по нутру было участие верзил в расследовании. Но разве что-нибудь можно с этим поделать? Она решила, что лучше всего просто поменять тему разговора. – Сегодня главный опять не в настроении.

– А когда он был в настроении? – искренне удивилась родственница. – Лично я не припоминаю такого.

– Но сегодня для этого есть повод – кажется, из всех рабочих пришел только главный механик сцены. От осветителей осталась только треть, остальные уже с утра нетрезвы. А парень, который должен был нажимать под сценой какие-то кнопки, вроде бы заболел.

– Вася Ляхин? Нет, у него кто-то умер, он на похоронах.

– Опять смерть… Слушай, ты что, всех рабочих поименно знаешь?

– Нет, – усмехнулась тетка, – только Васеньку. Он у нас недавно, да и не задержится. У этого мальчика далеко идущие планы – хочет быть актером. Этим летом в театральное училище поступал – провалился. Теперь вот пережидает зиму, чтобы снова пробовать. Я думаю, у него получится. Наберется опыта. Смотрит же на игру актеров. Да и с ним занимаются тут наши.

– Вот как?

– А чего ты прищурилась? Ребята, которые не поступили в театральное, часто идут поработать в театр. Это обычная практика. Так что здесь нет ничего подозрительного. Да Вася от остальных рабочих отличается – пьет мало, хотя и в армии уже отслужил. И вообще, он паренек несчастный – родителей нет. Только бабушка, и та при смерти. Может, она и умерла.

– А кто с ним занимается?

– В основном Наташа Прощенко. А так – кто захочет. Наша молодежь с ним ладит. Он даже больше общается с ними, с Людомировым или Тушиной, чем с вечно пьяными осветителями. Иногда его даже ставят в массовку на сцену. Наташа говорит, что мальчик талантливый.

* * *

Буквально со следующего дня в театре закипела новая жизнь. Алена сразу это поняла, как только вошла в двери служебного входа и столкнулась с расширенными от страха глазами Настены.

– Коржика поперли, – доверительно сообщила она, перегнувшись через стойку. – Он было сунулся со своим оператором. Ну, то да се, вроде бы как подснять в коридорах. А тут эта харя как выпрыгнет из дежурки: «Кто такой? Где разрешение?» Коржик аж присел. Потом этот громила смерил его таким, знаешь, прямо-таки свинячьим взглядом, ухмыльнулся и говорит: «Да ты ж, браток, из «Криминальных новостей»! Рожу твою видел. Если б не узнал, пристрелил бы, а так беги, пока я добрый. Будет время поспокойнее, с радостью тебя пущу. Чисто по-дружески», – Настена, как смогла, передразнила бандитский прононс.

– Значит, прессу не пускают? – усмехнулась Алена.

– Смотри не мозоль им глаза, а то пристрелят чего доброго! – Настя опасливо покосилась на дверь дежурки. – А репетиция с утра идет, словно по маслу. Актеры прыгают по сцене, как заведенные, главный не проронил ни слова. Людомиров попытался сострить, так на него верзила, который в зале теперь безвылазно сидит, так зыркнул, что тот до сих пор заикается.

– А следствие продвинулось?

– Под сценой братва каждую тряпку перетряхнула – всю ночь шарашились. Теперь вопросы задают, кстати, очень профессиональные, особенно к Ганину цепляются: что видел, где был? Тут, правда, с гуру казус вышел: спрашивают его, какие соображения, дядька, имеешь? А он им: «Неправильным путем следуешь, товарищ! Злом только зло посеять можно». Бандиты аж подпрыгнули, но ничего не сказали, отползли в сторону.

– А Ганин?

– Ильюша им ответил, что пусть, мол, стреляют его прямо здесь, он все равно ничего не вспомнит.

– Смело, – восхищенно выдохнула Алена.

– Он вообще сегодня не в себе. Истерит хуже Клязьминой. Тетка твоя его уже валерианкой отпаивала. А охрана наша новоиспеченная теперь за рабочую силу взялась – трясут их по-страшному. Для начала каждого головой под холодную воду сунули, потом по морде надавали, чтобы протрезвели, ну и начали спрашивать. А те ведь не помнят ничего, для них даже таблица умножения уже новость. Мычат, со страху вообще дар речи потеряли.

– Весело тут стало! – Алена глубоко вдохнула театральный воздух, чтобы общее веселье проникло в легкие.

– Точно, – кивнула Настена, – не театр, а цирк!

Терещенко Алена нашла у тетки в костюмерной. Вид у него был нерадостный. Он слабо помахал ей рукой.

– Да, – улыбнулась ему Алена, – похоже, у милиции сегодня выходной.

– Горыныч заявил, что ему здесь делать нечего, – сквозь зубы процедил Вадим.

– А ты здесь что делаешь?

– Набираюсь опыта. Братва так работает, что завидно стало. Слаженно, скрупулезно, трудовую дисциплину наладили, любо-дорого смотреть. Теперь сцена крутится, когда положено, фонограмма включается секунда в секунду, все трезвые, даже Федоров. Режиссер больше не краснеет от раздражения. Похоже, всех устраивает присутствие этих парней.

– Только не убийцу.

– Не взял бы наш главный этих людей на постоянную работу, – опасливо проговорила тетка Тая из-за ширмы.

– Здесь мало платят, – успокоила ее Алена.

– Ничего, эти ребята с душой, – жестко ответил им Вадим. – Они за искусство готовы впахивать. Один, который в зале сидит, кажется, Борик, так он, открыв рот, вожделенно внимает каждому слову, звучащему на сцене. А второй – Лелик – к гуру проникся, таскается за ним пуще Федорова, в глаза заглядывает.

– С ума я тут сойду, – вздохнула тетка Тая, – того и гляди, что мне допрос устроят. А я этих бандюг, честно признаться, боюсь.

В этот момент дверь распахнулась. Все разом вздрогнули и повернули головы. На пороге стоял Илья Ганин. Его прекрасные серые глаза горели лихорадочным отчаянием. Он тряхнул головой и, видимо, решившись на что-то важное, шагнул в костюмерную.

– Я хочу сделать признание.

– На-ча-лось! – по слогам произнесла тетка. – Ну, что я говорила?

– Подождите, – Илья протестующе вытянул руку.

Тетка Тая поджала губы и опустилась в кресло.

– А почему здесь? – усмехнулся Терещенко. – Основных следователей, кажется, тут не наблюдается.

Он демонстративно обвел глазами помещение, дабы подчеркнуть факт отсутствия Борика и Лелика.

– Да подождите же вы! – рявкнул на него Ганин и плюхнулся на стул. Он понуро уронил голову, потом поднял, оглядел каждого покрасневшими, воспаленными какой-то внутренней болью глазами и отчетливо проговорил: – Я убийца!

– Нет! – выдохнула Алена.

Тетку Таю откинуло на спинку кресла. Терещенко просто промолчал, смерив Илью строгим взглядом.

Повисла нехорошая пауза.

– Ты хорошо подумал? – пискнула за всех тетка Тая.

– Думал уже очень долго. И если бы признался раньше, многого бы не произошло, – совсем тихо ответил ей Ганин.

– А теперь по порядку, – вкрадчиво попросил Вадим.

– Порядка никакого нет, – ожесточился Илья, – вам что, мало моего признания?!

– Представьте себе, маловато будет, – следователь и бровью не повел.

– Другой радовался бы, что преступник пришел с повинной, – недовольно буркнул Ганин, совсем, видимо, сникнув. – Ладно, начну от Адама. Алена, ты должна помнить церемонию вручения премии «Чайка» прошлой осенью. В тот момент все у меня складывалось замечательно. Одно то, что главный собирался ставить «Гамлета», уже было для меня праздником. Впрочем, я отвлекаюсь, – он усмехнулся. – Замечательная у человека психика – столько внутренних преград нужно преодолеть, чтобы решиться на признание… Ладно, не в том суть. После основной церемонии был, как водится, банкет. Ну, я выпил, сколько, не помню, может, бокал вина, может, два… Лина Лисицына попросила довезти ее до дома, а живет она по Рублевскому шоссе. Я не отказался. Тем более что с Линой у нас сложились очень неплохие отношения. Мы даже… гм… словом, что там таить, у нас был легкий роман. Разумеется, я старался его не афишировать – сошлись как-то глупо, после премьеры «Страстей по Мольеру», вроде бы продолжили сценическую любовь. И она, и я понимали, что скоро все это закончится. У меня тогда были устойчивые отношения с одной девушкой. Повез я ее домой. А времени было часа три ночи. Свернули с Кутузовского проспекта на Рублевку, уже ближе к Кольцевой, кажется… Едем – музыка орет, мы болтаем, смеемся, вокруг ни души, как в пустыне, только желтые огни светофора мигают. Проехали один, второй, третий. Я совсем расслабился, ну и выпили мы, сами понимаете. В общем, не знаю, как Лина оказалась совсем рядом, мы начали целоваться, я с дуру еще газу прибавил… И вдруг – страшный удар. Машину откинуло, я едва справился с управлением.

– Если бы удар был действительно страшный, вы бы не справились с машиной, – по ходу заметил Вадим.

– Тогда мне показалось, что удар был страшный. «Бум!» – такой глухой, но сильный. Словно в песок врезались. Лина отлетела в сторону, взвизгнула. Я по тормозам. А она как закричит – человека задавили! У меня руки-ноги ослабли, сижу, как мешок с ватой, не могу пошевелиться. Машина остановилась, а Лина все верещит: «Что делать?! Что делать?!» Я спрашиваю: «Ты уверена, что мы сбили именно человека?» А она – выйди посмотри. Честно признаюсь, я не пошел. Мне стало жутко. Сижу, пялюсь в темноту. Вдруг она схватила меня за плечо, трясет и кричит – Ильюша, поехали! Поехали, идиот! Из-за какого-то бомжа собираешься жизнь угробить? Нормальные люди в три часа ночи под колеса не кидаются! Я помню, что сработал какой-то внутренний автомат. Я даже не пытался себе что-либо объяснить, даже понять ситуацию не смог, просто нажал на газ и умчался с этого места. В эту минуту я словно сам себя задавил – перестал чувствовать, перестал быть тем, кем был раньше. Утром она звонит мне, говорит – телевидение на ушах стоит, в «Дорожном патруле» передали, что на Рублевском шоссе нашли труп. Парень молодой какой-то. Тогда эту информацию я уже не воспринял. Я погрузился в какой-то кошмар, словно все, что происходит вокруг, – нереально, что должен я когда-нибудь проснуться и стать прежним. Но сон этот все продолжался и продолжался. А спустя какое-то время я понял, что крепко сижу на крючке у Лины. Поэтому, когда развязалась вся эта катавасия со сменой актеров в постановке «Гамлета», я ушел в тень. Собственно говоря, какой мог быть «Гамлет», когда я практически уже и не жил. Поэтому я и не боролся за роль, предназначенную для меня, уступил ее Журавлеву. Машку спихнули с Офелии. Ну а потом, вы знаете, что случилось… – он обхватил голову руками и закрыл глаза.

– Как раз это мы и хотим выяснить, – медленно проговорил Вадим, – что случилось?

Алена, к концу повествования вытянувшаяся в струну, лихорадочно вздохнула.

Ганин поднял глаза на Терещенко, потом неопределенно хмыкнул и пожал плечами:

– А я знаю не больше вашего.

Алена с силой выпустила сжатый воздух из легких.

– То есть вы не убивали Лину Лисицыну, Журавлева и всех остальных? – все-таки решил уточнить следователь.

Ганин отрицательно помотал головой.

– А насчет сбитого вами человека даже не поинтересовались?

Ганин опять мотнул головой и добавил:

– Зачем? Да и как вы это себе представляете – звонить в отделение милиции и спрашивать: «Не скажете ли мне, кого это я сбил давеча на Рублевке?» Я не был уверен в том, что вообще кого-то сбил с самого начала. Кроме того, меня по-прежнему терзал страх, как бы стыдно ни было в этом признаваться. Я всего лишь человек. А потом уже все потеряло смысл. На мне до конца жизни будет висеть это проклятие.

– А зачем вы рассказали все это нам?

– Вчера я понял, что больше не в силах это скрывать. Я должен понести наказание, какое мне там причитается, потому что жить с этим невозможно. Я пробовал, но чувствую, что схожу с ума.

– И вы считаете, что все это как-то связано с теперешними убийствами? – не унимался Терещенко.

– Не знаю. Может быть, если бы я надавил на главного тогда, сейчас все были бы живы…

– Все это смахивает на мексиканский сериал, – процедил Вадим. – Впрочем, стоит покопаться в архивах, поискать ваш пропащий труп. Но это не мое дело. Идите в участок того района и разбирайтесь.

– Вы что же, не арестуете меня? – Илья даже подпрыгнул на стуле.

– У меня на руках нет состава преступления, – невозмутимо заявил Вадим. – С какой стати мне вас арестовывать?

– Да как же так?! – возмутился Ганин.

– А вы что думали? Попасть в тюрьму так же трудно, как и выйти на свободу, – глубокомысленно изрек следователь. – К тому же еще не ясно, посадят вас вообще или нет…

– Нет уж! – Илья встал. – Я сказал, что хочу искупить вину!

– А я вам не Господь Бог! – заупрямился Вадим. – Хотите исповедаться – ступайте к гуру!

– Никуда я не пойду! – Илья демонстративно сел на стул. – Вообще не выйду отсюда. Зовите наряд, начальников, кого хотите. Пускай разбираются.

Алена поднялась и взяла Терещенко за рукав:

– Пойдем поговорим.

Он вяло сопротивлялся, но все-таки позволил увлечь себя в коридор. Она плотно закрыла за собой дверь, чтобы Ганин не мог их услышать, и улыбнулась Вадиму:

– Арестуй его.

– Ты в своем уме?! – опешил он.

– Арестуй его, причем сделай это так, чтобы все видели и слышали.

– Да я не имею права! Мало ли что ему Лисицына наплела. Может, он не давил никого? Может, он сбил собаку или наехал на мешок с тряпьем! Его отпустят через минуту, а мне впаяют выговор за предвзятое отношение к известному актеру.

– Послушай, – она погладила его по щеке, – ты хочешь найти убийцу?

– Да как…

Алена прикрыла его рот ладонью.

– У меня есть идея. Пусть все узнают, что Ганина арестовали по подозрению в убийстве. Во-первых, братки умерят свой скаутский пыл, в театре станет поспокойнее, а во-вторых, настоящий преступник окажется перед выбором. Ему же нравится Ганин в роли Гамлета, к тому же без Ильи репетиции невозможны. То есть убийце снова нужно будет действовать. Он совершенно не ожидает ареста ведущего исполнителя, он растеряется и совершит какую-нибудь глупость. Вот тут-то ты его и вычислишь.

– То есть, – прищурился Вадим, – ты думаешь, что убийца попытается выгородить Ганина, и нам следует ждать новых преступлений? Хорошенькая перспектива.

– Но это единственный выход. Пока мы здесь сидим, убийца затаился. Может быть, и навсегда.

– А почему ты решила, что твой Ганин не может быть тем самым убийцей, и его рассказ о ночном происшествии и последующих муках – лишь выдумка, чтобы увести следствие в сторону?

– Увести?! – усмехнулась она. – Спустись на землю, следствие топчется на месте с самого начала! Если бы Илья на самом деле был убийцей, с его стороны просто идиотизм приходить к тебе с подобными откровениями. А он не похож на идиота.

– Мне кажется подозрительным, что ты его так защищаешь! – проворчал Вадим.

– Сейчас не время и не место разбираться в наших отношениях, – отрезала Алена. – Нужно действовать, пока Илья действительно не пошел плакаться к гуру и пока никто не знает, за что его арестовывают. А вот если ты громогласно заявишь – что по подозрению в убийстве, посмотришь, как всполошится наш улей.

– Тогда мне придется ограждать твоего обожаемого Илюшу от бандитов, а это посложнее, чем искать настоящего убийцу, – проворчал Вадим.

– Смотрел фильмы, где защищают свидетеля? – ухмыльнулась она.

– Нет.

– А следовало бы…

19

Арест Ганина был произведен по всем правилам. Терещенко вызвал наряд – приехали человек шесть, в основном для защиты актера от возможной агрессии со стороны бандитов. Однако те известие о поимке преступника восприняли с величественной сдержанностью, молча проводили глазами процессию из оперативников и зажатого между ними понурого Ильи в наручниках и тут же куда-то скрылись на своем джипе. Алена предположила, что братки поехали собирать силы для штурма отделения милиции, куда только что повезли актера. Главный тупо твердил о недоразумении; Клязьмина, как и положено, взвыла и, брызгая слезой, кинулась в гримерную; гуру неодобрительно покачал головой и задумчиво удалился; тетка Тая, не переставая, охала, остальные вели себя так, как и предполагала Алена: Федоров, дворник Палыч и несколько осветителей, пользуясь послаблением режима после отъезда бандитов, тут же раздобыли бутылку водки и «раздавили ее с горя», на чем свет кляня несправедливую милицию, ликеро-водочный завод, который не доливает положенную норму, а заодно и проклятых империалистов, по вине которых в стране творится такой бардак. Настена тут же позвонила Коржику, тот примчался и привязался к Людомирову, терзая его совершенно дурацкими вопросами. Людомиров красочно описал произошедшее, по его мнению, недоразумение в телекамеру и пригрозил Петровке, что управа на нее все-таки найдется. Когда Алена насмотрелась на всю эту канитель, она решила заняться своими делами вне театральных стен, справедливо рассудив, что оставаться здесь нет никакого смысла. Каким бы сообразительным ни оказался убийца, ему все-таки нужно немного пораскинуть мозгами, чтобы предпринять следующий шаг. Сидеть и ждать, пока он совершит ошибку, – довольно глупое занятие. «Вообще-то стоит показаться в редакции, – неожиданно решила она, – а то вообще забудут, что я у них работаю». С этой мыслью Алена спустилась к служебному входу. Внизу она столкнулась с Настеной.

– Коржик помчался монтировать репортаж для шестичасовых новостей, – радостно сообщила та. – Довольный!

– Слушай, а через кого проходят всякие отгулы, прогулы, больничные в театре? – Алена села прямо на стойку и закинула ногу на ногу.

– Через отдел кадров. Это наша Людмила Сергеевна.

– И она же сообщает главному, например, что осветитель Кутькин сегодня не придет.

– Нет, ну что ты, – усмехнулась Настя, – чтобы получать шишки, существую я. Вообще, у нас ведь все через задницу. Обычно мне звонит тот же Кутькин и сообщает, что у него руки отнялись или ноги не ходят, ну а я выкручиваюсь – кем-то подменяю его. Особенно гадко, когда это случается перед спектаклем. Ну, а потом, уже по собственному усмотрению, сообщаю Сергеевне или не сообщаю, то есть покрываю прогульщика. Он мне потом свой прогул отрабатывает, когда загуляет кто-нибудь еще.

– Хорошо у вас поставлено дело. И как же ты выходишь из положения, когда у каждого второго осветителя голова отнимается с самого утра?

– У второго, – фыркнула администраторша. – У каждого первого. На этот случай у меня всегда под рукой Вася Ляхин – этот не пьет и всегда приходит по первому зову. Мировой мальчик. Хоть и считается рабочим сцены, а делает все, что попросишь, вкалывает и осветителем, и монтажником, и электриком, – словом, Вася у нас палочка-выручалочка. Я его адрес наизусть помню. Телефона у него нет, да тут недалеко. Вот сейчас он мне позарез нужен. Все на нервах, а осветители уже никакие. Если главный вздумает продолжить репетицию, наверное, самой придется выставлять свет. И послать некого.

– Слушай, мне все равно в редакцию ехать, – Алена соскочила со стойки. «Только бы не выдать свой азарт!» – Давай адрес, я забегу к нему.

– Такой доброты на свете не существует, – удивленно заметила Настя.

– Иногда меня пробивает, – улыбнулась Алена, – только редко и очень ненадолго. Поэтому, если ты не поторопишься, энтузиазм иссякнет.

* * *

Получив адрес Василия Ляхина, Алена радостно выскочила на улицу. Почему ее влекло к знакомству с этим пареньком, и с какой стати он завладел ее вниманием, она не могла ответить. Вообще-то Васю она ни разу в глаза не видела, но что-то не давало ей покоя, когда разговор касался именно его персоны. По всем статьям он не должен был будить каких-либо подозрений – сам по себе отличный малый, которому не повезло: загремел в армию после неудачной попытки поступить в театральный, вернулся – снова неудача. Теперь накапливает силы и опыт, дабы пробовать еще раз. Упорный, значит, ведь мог же плюнуть на свою мечту, податься в другой институт или вообще в бандиты: таких, как он, отслуживших, братки с радостью принимают в свои ряды. А Вася не пошел к ним, он решил добиваться поставленной цели. Хотя, ежу понятно, после двадцати лет шансы поступить на актерский факультет минимальные, разве что кто-нибудь из театра проникнется к нему симпатией и, встряхнув свои связи, поможет. Наверное, из этих соображений Ляхин и околачивается в театре, пытаясь быть полезным всем и во всем…

Алена уже отошла от здания театра на добрых сто метров, как скорее почувствовала, нежели услышала, что ее кто-то догоняет. Она обернулась – к ней стремительно приближалась Наталья Прощенко.

– Какая жуткая ошибка, – грустно проговорила она, когда поравнялась с Аленой. – Илья – убийца?! Они что, с ума посходили?!

– Все против него, – ответила за следователей Алена, – может, правда, его кто-то очень искусно подставил…

– Думаете, убийца из наших?

– Честно говоря, мне плевать на убийства, – от души призналась ей Алена. – Я уже так устала от всего этого! Мне поручено собрать материал о спектакле, о Журавлеве и теперь еще о Лисицыной. Ни того, ни другого, ни третьего мне сделать так и не удалось, потому что в театре все время происходят вещи, далекие от искусства. А редактор уже готов разорвать меня – журнал на днях должен пойти в набор, а статьи и не предвидится.

– Ужасно, – выдохнула Наталья. – Похоже, и со спектаклем теперь надолго покончено. Кроме Ганина, никто играть Гамлета не будет. Главный так и сказал. Да и Клязьмина на последней репетиции истерику закатила – теперь ей бандиты мешают в роль входить.

– На этот раз ее можно понять, – усмехнулась Алена.

– Нет, нельзя! – горячо возразила актриса. – Будь я лет на десять моложе… Ах, как бы я сыграла! А эта истеричка сопливая что-то из себя строит! Нет, разучились люди работать в театре!

– Не стану возражать, Клязьмина – не подарок, – вполне искренно согласилась с ней Алена. «Все-таки странно, что Прощенко увязалась за мной. Хотелось бы знать, чего ей от меня нужно?»

– А я направляюсь на Петровку. В конце концов, я заслуженная актриса России, меня не могут не послушать! – ее глаза вспыхнули нездоровой решимостью: – Ну скажите на милость, разве это дело – так грубо вмешиваться в творческий процесс! По подозрению! – она специально выделила это слово. – По подозрению в убийстве снимать с репетиций ведущего актера! Да у нас же премьера на носу. Нет, я этого так не оставлю! – она погрозила кулаком почему-то в сторону милицейской будки, стоящей на перекрестке.

– Я слышала, вы занимаетесь с Васей Ляхиным, да? – ни с того ни с сего спросила Алена.

Вопрос застал Прощенко врасплох. Она даже споткнулась на ровном месте.

– Да… – после минутной паузы ответила она.

– На ваш взгляд, он талантлив?

– У иных актерские способности видны сразу. Василию нужно работать над собой, но, в принципе, в нашем деле очень важна тяга и полная самоотдача. У Васи это хлещет через край. Знаете, прямо такой энтузиазм – взор горит, руки трясутся! А как он читает монолог Чацкого… – Прощенко закатила глаза, показывая, что словами это не передашь, но вдруг опомнилась и подозрительно посмотрела на собеседницу: – А почему вы вдруг спросили?

Алена и сама пожалела об этом. Но деваться-то было некуда.

– Мне кажется странным, что молодой парень прозябает в театре на столь нищенскую зарплату, – попыталась выкрутиться она, понимая, что не очень выходит. Прощенко – зрелая дама, весьма искушенная в жизни, прошедшая двадцатилетнюю школу театральных интриг, ее на мякине не проведешь. Так и случилось, она тут же заподозрила неладное и натянула на лицо маску неприступной добродетели:

– Знаете, милочка, быть актером – это не просто гримасничать на сцене. Актер – это частица театра, он впитывает в себя дух театра, только так. Иначе он не актер, а паяц. Учиться на актера нужно не в театральном училище, а здесь, за сценой, в гримерных, в репетиционных комнатах. Нужно дышать этим воздухом. И в этом смысле Василий поступает совершенно правильно – мальчик страстно желает стать актером, он будет принят в училище и придет туда уже тем, кем его не сможет сделать даже самый лучший педагог по актерскому мастерству…

Алене показалось, что она очутилась на Дне открытых дверей театрального вуза. Сразу стало нестерпимо скучно. Как-то само собой потянуло в «Шоколадницу» – дивное кафе и единственное место, где она провела большую часть лекций по философии, будучи студенткой университета. «Ностальгия – великая вещь…» – пронеслось в ее голове.

– …И когда я читала ему «Офелию», он смотрел на меня такими глазами, – восхищенно вздохнула Прощенко, прервав ее путешествие в «такое далекое и беспечное прошлое», – такими глазами, знаете, полными слез…

«Вот! – Алена торжествовала. – Вот почему она занимается с Ляхиным – он восхищен ею. Он обожествляет ее, как актрису, и может быть… как женщину?»

Видимо, Прощенко прочла ее мысли и, смутившись, снова попыталась принять вид метра-учителя, но напрасно – Алене в один момент стало все ясно.

– Василий – прекрасный ученик, – закончила тихо актриса.

– А как человек?

– Дивный, дивный! – с усиленной горячностью воскликнула Прощенко, понимая, что попала в тиски допроса, и пыталась выпутаться из неприятного разговора, не повредив своей репутации. – Очень восприимчивый, эмоциональный и… такой несчастный. Он ведь такой одинокий. Бедный, бедный мальчик!

Алена покачала головой. В основном от удивления, скрыть которое была не в силах. Чего это Прощенко взялась защищать Ляхина, словно на него уже кто-то нападает? Странно все это.

Она хотела задать актрисе еще парочку вопросов, но та просто-таки рванула от нее к дороге, наскоро попрощавшись, и, тут же поймав машину, поспешно нырнула в нее, даже не предоставив Алене шанс отказаться от предложения поехать вместе. Испугалась, что та ее раскрутит на откровения? Не может совладать с собой, когда речь заходит о ее ученике? Похоже на то…

Неужели у них роман? И еще… неужели Ляхина действительно нужно выгораживать? Но что он такое натворил?

* * *

Адрес Василия тоже не казался подозрительным – улица какого-то адмирала Раскувакова, действительно, рядом с театром. Презрев холодный ветер, Алена решила пройтись и подумать. Сначала мысли ее кружились вокруг ареста Ганина и возможных действий настоящего убийцы. Что он может предпринять? Напасть на еще одного актера или в знак протеста перерезать горло какому-нибудь случайному человеку, как это было в прошлый раз? За актеров Алена не волновалась. Скорее всего бандитов не слишком убедили действия милиции, и они очень сомневаются в том, что Илья на самом деле задушил их товарища. И вообще… убийство охранника – довольно загадочно само по себе. Во-первых, что он увидел? Ведь убили его только потому, что, потащившись за Линой Лисицыной, он мог заметить такое, что убийца хотел скрыть. Но что? И вообще, как он оказался под сценой? Что он там делал? В конце концов, что делала там Лина, если исходить из того, что охранник волочился именно за ней? Да и каким образом нормальный человек смог задушить такого верзилу? Из всех, кого она знала в театре, только Федоров, благодаря своей внушительной комплекции, имел шанс выиграть в схватке с охранником. А ведь схватка должна была состояться. Неужели охранник добровольно согласился бы расстаться с жизнью?