Текст книги "Дары небес. Цена обещания (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– В панику? – рявкнул Барнасса, – Ты называешь это паникой, плоскарь?

Джеерт промолчал, но в лице переменился, в глазах его сверкнул огонь.

– Помилосердствуйте, милорды, – пробормотал последний из протекторов, Ибис, – Любое дело можно решить миром.

Ему бы Санча Пансу рядом – и вылитый дон Кихот из старого фильма, решила Элиза. Худой как жердь, костлявый, с редкими всклокоченными волосиками на голове и бородкой клинышком, милорд Кшарбон все больше молчал, а если к нему обращались несколько секунд всматривался в вопрошавшего, словно испытуя: "а достоин ли ты, отрок, чтобы говорить со мной"? Однако говорил он учтиво. Слуги робко обходили его стороной, вездесущие дети и подростки прятались, едва его взгляд перемещался в их сторону. Как подозревала Элиза, он был довольно безобидным стариком и наверняка не способным на интриги.

– Миром? – еще больше взъярился Барнасса, – Какой мир может быть с Югом?

– Я не то хотел сказать...

– Да уймитесь же...

– Не место и не время...

Протекторы вдруг заговорили разом. Вот дерьмо, неожиданно выругалась Элиза, когда резкий приступ тошноты заставил ее опустить голову и часто задышать. Этого еще не хватало – чужая пища, чужое восприятие. Расстройство желудка, что ли? Она хлебнула вино из кубка, но от этого стало еще хуже. О том, что происходит за восьмиугольным столом, она уже даже не задумывалась – все ее помыслы были в одном: как удержать внутри себя съеденное и выпитое. Уж чего-чего, а блевать на виду у почтенного собрания она не жаждала. Озабоченно кивнув нахмурившему брови Дагулу, Элиза встала и медленно пошла к выходу, нервно отмахиваясь от помощи прислуги и сосредоточившись только на том, как успеть донести содержимое желудка до любого сравнительно уединенного места. Но и выйдя за дверь, уединения она не нашла. За дверью толпились слуги и дворовые люди – кто в ожидании выхода господ, кто из чистого любопытства, всем ведь интересны прибывшие гости, что сделают, что скажут, как поведут себя. Нечасто столь именитые гости попирали каменный пол этого обычно пустующего огромного замка... Элиза шла, опустив голову, не сообразив, что о помощи можно просто попросить, потом бежала, натыкалась на людей – чужих, не своих, ибо свои поспешно расступались уже при ее приближении, схватила пустую супницу прямо из рук спешащей на кухню девицы, ломилась в закрытые двери... Один раз она попала в небольшую темную комнатку, но облегчение ее было преждевременным – посреди покоя стоял белый полированный каменный куб в пол-человеческого роста, а в дальней белой стене находилась ниша с полускрытой в ней статуей, кажется, женской. Какой – Элиза не стала выяснять. Особая атмосфера этого места заставила ее подозревать, что это некая молельня, но подтверждать свои догадки женщина не стала. Достаточно и того соображения, что для ее целей эта комната никак не годится.

Наконец ей повезло оказаться в небольшом закрытом дворике с галереей вдоль одной из стен. Посреди дворика бил небольшой фонтан из чаши на круглом постаменте, у дальней стены росли несколько цветущих розовых кустов. И все. На резных каменных скамейках никого не было, а в две двери в начале и конце галереи никто не ломился. От беготни Элизе, казалось, стало лучше, она даже с удовольствием понюхала восхитительно пахнущие розы. И подумала было, что паника ее беспочвенна, что желудок успокоился..., но резким приступом рвоты ее опять буквально вывернуло наизнанку...

– Элиза, вот ты где. Что случилось?

Дагул небрежно прикрыл за собой дверь, подошел ближе.

– Съела что-то не то.

Во дворике было жарко, однако в тени – сносно, камень и постоянно льющаяся вода дарили прохладу, но Элиза нервно обмахивалась, дурнота не совсем еще прошла, лицо было мокрое после умывания в фонтане. Она не обернулась, всем своим видом показывая, что не желает никого видеть, но Дагулу чужое разрешение и не нужно было. Он подсел сзади на каменную скамейку и прежде чем Элиза успела заговорить, схватил ее обеими руками за плечи и принялся жарко целовать в шею. Его руки ловко передвинулись на женскую грудь и принялись безжалостно мять ее. В первое мгновение женщина оцепенела, потом резко развернулась и оттолкнула мужчину от себя.

– А если кто-нибудь войдет?

– Элиза, любовь моя, когда ты стала такой осторожной? – Дагул со смехом притянул ее к себе, развернул и нещадно впился ей в губы. Будто лошадь помяла, со злостью подумала Элиза. Неудачные поцелуи у нее были, но чтобы такой мерзкий... бр-р... губы как катком изъездили... а еще и бородой исколол...

– Хватит, – рявкнула она, с отвращением отталкивая Дагула, – пора подумать о делах.

Какие дела?! Хорошо бы окунуть мерзавца в фонтан, да он не кошка, за шкирку не донесешь... Еще и исцарапает... А ведь такие, как Дагул Ор-Ваилан, никогда не забывают оскорблений и когти у них всегда наготове... Почему он ассоциировался у нее с котом, причем котом с дурным, злобным и мстительным характером, она не стала задумываться – не до того было.

– О делах так о делах, – согласился "дядя", вальяжно откинулся назад и с холодным интересом оглядел женщину снизу вверх. Свет падал на мужчину как-то неудачно, подчеркивая и нити седины в волосах, и нездоровые темные мешки под глазами, и искривленные от постоянного недовольства и скрытой злости губы, и морщины, и попытки скрыть их. Богатый темно-красный цвет камзола старил его, серебристые кружева бросали на кожу серые тени. Но не в этом была проблема, не в возрасте. Элиза – не здешняя, а та, пришлая – и сама не была юной, потому матерый мужчина сорока лет страха в ней не вызывал. Нет, проблема была в другом. В том, что он явно считал Элизу своей добычей. Своей собственностью, своим капиталом, вложенным в дело. А вот эта сторона отношений той, что звалась сейчас Элизой, была хорошо известна. И она прекрасно знала, как трудно порой бывает разубедить мужчину в этом.

– Почему ты ушел с обеда? – устало спросила она, с трудом отгоняя лоскутки неприятных размышлений о давно забытом, ушедшем, отболевшем.

– Обед закончился, – с нехорошей улыбкой и злым блеском в глазах ответил Дагул, – Нас вежливо попросили выйти, но твой брат таких просьб не понимает. Он кричал об оскорблении королевского дома, призывал своих Псов защитить его честь...

– Дурак, – выдохнула Элиза, – Совсем не может держать себя в руках.

– Не спорю. Мне надоело с ним возиться, Элиза, – с ленивой скукой произнес Дагул, поигрывая краешком ее шелкового пояса, – Если он до сих пор тебе дорог – образумь его. Пока он тебя еще слушает. Но скоро и ты не сможешь на него влиять. Он быстро входит во вкус власти, но его власть – это то, что позволяю я. Заставь его не забывать об этом.

Надо же... Элиза, реальная Элиза, эта своевольная, жестокая и надменная, судя по реакции окружающих, женщина способна кого-то любить и защищать? Возможно, в ней еще не все потеряно?

– А если он не образумится, что тогда ты с ним сделаешь?

Этой Элизе совсем не нравился нервный злобный мальчишка с тонким обручем-короной на голове. Наверняка он любит измываться над другими, наверняка труслив, наверняка для спасения собственной шкуры не преминет растоптать любого, кто окажется на пути его бегства... Если обстоятельства не изменяться, из него наверняка вырастет – если выживет, конечно – какой-нибудь Калигула или Нерон... Но пока он был всего лишь дрянной мальчишка, одинокий и несчастный. Он ей не нравился, однако в ее мире на подобное поведение юнцов привыкли смотреть снисходительно, искать причины в наследственности, обстоятельствах, трудном детстве... Вот и она привычно пыталась найти хоть что-нибудь доброе в Эрвисе. Ведь даже Элиза находила.

– Что сделаю? – равнодушно откликнулся Дагул, – Твоему отцу следовало бы оставить корону тебе, моя дорогая. Тогда твой брат наверняка прожил бы долго и счастливо еще многие годы.

– Тогда почему не оставил?

– По закону женщине не положено, – усмехнулся Дагул, – и тебе это хорошо известно. Хотя мой любезный братец нарушил столько законов и столько провозгласил новых, что мог бы поменять и порядок престолонаследия. Он же знал, что такое Эрвис.

– Эрвис еще мальчишка.

– Из злобных щенков вырастают злобные псы. Сделай так, чтобы сегодня вечером на встрече с протекторами Эрвис был нем как статуя. Как самая мертвая долбанная каменная статуя. Иначе я не ручаюсь за его дальнейшее царствование.

И существование, добавила Элиза про себя, отмечая и холодный взгляд из-под полуопущенных век, и искривленную в презрении верхнюю губу...

– Я поговорю с Эрвисом, – кивнула Элиза, не имея ни малейшего желания это делать, но тон сказанного "дядей" не оставлял ей сомнений в серьезности его намерений. Теперь ей по-настоящему было жаль мальчишку. Он явно не успеет дорасти до Нерона.

– А теперь о нас, – Дагул протянул вперед руку и коснулся подбородка женщины, – Мне не нравится твое настроение, дорогая. Если ты решила меня предать, то вспомни о Доротее. Или лучше о Райскоре. Милый, добрый Райскор... Помню, ты была так подавлена на его похоронах...

Речь его лилась сладким медом, пальцы касались ее кожи нежно и ласково... Ей чудился шелест змеиной кожи по песку и привкус яда в сочном фрукте... Она побледнела, дрогнула, желудок немедленно отозвался спазмами... Она резко перегнулась через каменные перила туда, где на полу сиротливо стояла отобранная впопыхах супница...

– О боги, Элиза!... Ты что, беременна?

Полчаса спустя Элиза все еще сидела на каменной скамейке в тени галереи. Перед ней тихо журчал фонтан – стекающая по стенкам одной каменной чаши вода собиралась во второй чаше и оттуда по желобку выливалась в округлый бассейн, ведущий куда-то под землю. Под крышей справа висели гроздья ласточкиных гнезд – их было так много, что казались они просто темным выступом на серо-желтой стене, странной, но неотъемлемой архитектурной деталью этого места.

Пожалуй, она хотела бы здесь остаться. Ей здесь нравилось, ей все здесь нравилось – и напоенный ароматами воздух, веселый писк ласточек, вид горных вершин и просторов горной долины, и даже жара, к которой вполне можно привыкнуть. И этот замок, древний и наверняка перенесший немало треволнений. Было бы так легко и просто с людьми...

Именно это и было проблемой. Люди. Слуги и дворовые, похоже, считали ее садисткой, находящей удовольствие в помыкании другими; муж если не ненавидел открыто, то и приязни никакой не выказывал; дядя помыкал ею и тащил в свою постель; брат готов был предать и при малейшем подозрении на предательство мог отправить сестру на плаху... Пока Элиза не нашла ни единого человека, который относился бы к ней с симпатией. Ее боялись, перед ней заискивали, ей желали смерти, ее ненавидели. Разве можно жить так? Она мяла в руках матовый, словно вощеный продолговатый листок, сорванный с невысокого кустика с крохотными белыми цветочками-звездочками, росшего под розами; мяла, не замечая нервозности своих движений, не желая замечать их... Да, она упорно не желала думать о том, что пытался выведать у нее Дагул. Она гнала эти мысли, а они возвращались, как брошенный бумеранг. Так она беременна? Точнее, растет ли чужой ребенок в этом чужом женском теле?

Она мечтала о ребенке с того самого момента, как вышла замуж. Собственно, и замуж-то она вышла ради ребенка, а все остальное – и скверный характер Анатолия, его выходки, необоснованная ревность, его собственничество и измены, и вечные скандалы научилась считать чем-то вроде довеска к материнству. Вот только материнства так и не получилось. Та, что теперь звалась Элизой, очень хорошо помнила все, связанное с этим. Особенно горечь и вину. Еще до замужества, будучи молодой, наивной и глупой, она забеременела и была так испугана неминуемым и неописуемым гневом брата, если он узнает о внеплановом внебрачном ребенке, что без раздумий сделала аборт. И уже через несколько дней осознала, что наделала. Муки совести? О, это еще слабо сказано. Она просто помешалась на собственной вине. Она изводила себя и других, и даже удивительно, что ее вообще кто-то взял в жены. Тогда она решила, что судьбой предоставляется шанс искупить свою вину рождением другого ребенка, и ради этого можно было выдержать многое... Да не тут-то было. Теперь она никак не могла забеременеть. Врачи не ставили окончательный приговор, но и не утешали. Они просто пичкали и пичкали ее новыми препаратами, предлагали искусственное оплодотворение... Но потом был развод, разочарование, усталость, безразличие...

А тут... Еще вчера, почувствовав дурноту, Элиза мельком подумала, что это токсикоз, но поспешно отогнала от себя эту мысль, как научилась в последние годы гнать от себя любые другие подобные мысли, связанные с запретной ныне темой... А ребенок рос в этом чужом теле – желанный ли он? Как долго длится беременность?

А если это не беременность? Просто легкое недомогание? Или вовсе не легкое? А если кто-то решил отравить Элизу? Какую-то гадость мутно-зеленого цвета ей ведь предлагали утром выпить. Вряд ли яд, никто не рискнет травить хозяйку дома так откровенно. Или рискнет? Или, может, это было противоядие? Прежняя Элиза знала, что ее не любят и готовы свести с ней счеты, вот и принимала превентивные, так сказать, меры... А новая Элиза с потаенным нетерпением прислушивалась к себе, к ощущениям этого пышного, полного жизненной силы тела, надеясь и не надеясь найти в них подтверждение своим подозрениям... Если это беременность... Как долго она сможет тешить себя ношением ребенка, прежде чем снова покинет – навсегда – это тело? Мысли... мысли... мысли...

– Госпожа моя Элиза.

Тихий, вкрадчивый женский голос заставил ее вздрогнуть. Элиза не слышала ни скрипа открывшейся двери, ни осторожных шагов по каменному полу, как давно уже не замечала оглушительного писка ласточек, пролетающих прямо над головой. Но голос наваждением не был. Перед Элизой стояла старая уже женщина в широком, скрывающем фигуру сером балахоне, невысокая, кругленькая, насколько позволяла судить одежда. Лицо ее тоже было круглым, кожа смуглой и морщинистой, словно печеное яблоко. Волосы женщина скрыла под особым образом повязанным спереди белым платком с неширокой голубой каймой, на груди ее висело длинное ожерелье из небольших необработанных камешков белого цвета. Элиза узнала ее – эта старушка была одной из трех прибывших вместе с Властительницей, которая заняла затем место за столом Межевых лордов.

Старушка явно знала Элизу, раз обратилась к ней по имени, и знала, судя по всему, очень неплохо: блеклые глаза женщины смотрели внимательно, без смущения и подобострастия, а тонкие губы сжаты с некоторым даже недовольством...

– Ты беременна? – в лоб спросила незнакомка, прежде чем Элиза успела придумать, как ответить на ее приветствие. Вопрос неожиданно поверг молодую леди в негодование, очень скоро переплавившийся в гнев.

– С чего ты взяла?

Стоило, наверное, отвечать и повежливее, однако на тактичность, кажется, у Элизы просто не осталось сил. Тут все всё знают, в отличие от нее?

– Милорд сказал.

Милорд? Очень мило. Заметил, что она плохо себя чувствует и прислал сиделку? От Нейла Рагана она не ожидала такой чуткости, скорее можно было допустить, что ее существование его интересует только из-за соблюдения какого-нибудь пункта местного этикета. Впрочем, если вспомнить слова Майеша, они все здесь озабочены появлением наследников, а потому не стоило удивляться заботе Рагана о той, кто носит его ребенка... Хотя мог бы и сам сказать.

Старушка ей не нравилась. С первого же взгляда не понравилась – было в ней нечто неприятное, на ум отчего-то приходил ядовитый плющ и растолстевшая старуха Шапокляк. Да и этот покровительственный тон ей, Элизе, слышать было странно. Обычно перед ней заискивали.

– Может, он ошибается, – проворчала миледи, отворачиваясь. Ей не нужна была ничья помощь.

– Я знаю тебя с детства, госпожа, – улыбнулась старушка, неожиданно быстро и деловито схватилась за ладонь Элизы и стала пристально ее рассматривать, разворачивая к свету, – У тебя никогда не бывало слабого желудка. Женские дни давно были?

– Все в порядке, – Элиза со злостью выдернула руку, – К чему эти расспросы? Может, я съела или выпила что-нибудь не то... Утреннюю гадость...

– Э-э, – пригрозила старуха пальцем, – От моих снадобий тебя выворачивать не будет. К моим снадобьям ты уже привыкла. А вот дитя – это плохо. Я пришлю тебе гадючьей травки, заваришь ее, попьешь три глотка три раза по три. Если через неделю от ребенка не избавишься, тогда сделаем все, когда приедешь в Вышемир. Пришлешь Мици, он знает, как меня искать. Надо заранее все приготовить, а то времени у нас не будет. Не бойся, я знаю, как быстро плод вычистить.

– Вычистить? – Элиза резко выпрямилась, – Ты с ума сошла, старуха? Я не буду избавляться от ребенка!

Женщина не испугалась, но и не обрадовалась. Она недовольно нахмурилась, ее светлые, почти бесцветные брови сошлись над жестко поблескивающими глазами. Вокруг губ трещинами разошлись глубокие морщины, отчего-то напомнив Элизе какой-то хищный плотоядный цветок.

– А на что он тебе? Ублюдок никому не нужен, а Рагану меньше всех. Или ты сумела заманить его в свою постель, моя госпожа?

Элиза не сумела ничего на это ответить. Она только изумленно таращилась на странную и очень осведомленную старуху и ничего не понимала. Ублюдок? В смысле, незаконнорожденный?

– Это Мици? – старуха укоризненно покачала головой, – Ребенок его? Так и есть, Мици. Люди болтают, что ты слишком откровенно с ним милуешься. Ты зря, госпожа моя, доверяешь ему. Если милорд узнает, что ты путаешься с Мици, не поздоровится вам обоим.

Элизе и на это нечего было сказать – она даже не знала, кто такой Мици, кроме того, что он из ее "псов". А милорд, выходит, об этом не догадывается? Интересно, так ребенок его или не его? Впрочем, узнать это вряд ли получится, ведь не станет же Элиза расспрашивать каждого претендента на отцовство, не он ли... Гм... Вот положеньице-то. Да и есть ли он, тот ребенок... Вот Дагул при догадке о беременности "племянницы" обрадовался прежде всего тому, что с появлением наследника можно избавиться, наконец, от Рагана и Каменное Гнездо перейдет к королевской короне без интриг и потрясений. Планы, политика, власть... А если выяснится, что это не дитя лорда Ласточки, то как Дагул поступит? Предпочтет избавиться от ребенка, Элизы или от Рагана, пока последний не заявил во всеуслышание, что ребенок не его? Лорд Ласточка ведь не из тех, кто будет мириться с бастардами, рожденными не от него, это на его высокомерном породистом лице написано... Теперь несколько прояснились и нелепые предложения старика Майеша – вот уж кто в корень глядел... Вот только Элизу сейчас очень мало интересовала политика и чужие желания. Если, конечно, она и вправду беременна.

– Я пока ничего не скажу милорду, – между тем продолжала старуха, пристально всматриваясь в молодую женщину и даже принюхиваясь, и так близко приблизившись к ней, что та отшатнулась, – Скажу ему, ошибка это. Желудок тебя подвел, зелья в том мои виноваты. Моей хозяйке хорошо бы родить Рагану дитя, но не сейчас. Сейчас никак нельзя. А коль это не дитя Рагана, то и раздумывать нечего. Избавиться надо, и побыстрее.

– Почему сейчас никак нельзя? – спросила порядком обескураженная Элиза. Кажется, она что-то все же не понимает. Милордом эта славная баба Яга зовет вовсе не Нейла Рагана – о "милорде" она говорит с почтением, а имя Рагана выговаривает, будто оно на языке жжет.

– Ритуал вам вдвоем не пройти, госпожа моя, – обеспокоено заерзала старуха и подвинулась еще ближе. Элиза отодвинулась на самый краешек скамьи, на каменный подлокотник, со злостью решив для себя, что еще сантиметр – и она встанет и уйдет. И это будет лучше всего. Настырные старушки ей надоели.

– Ритуал?

Старуха поцокала языком и закачала головой – круглое морщинистое личико мало напоминало китайского болванчика, но Элизе неожиданно захотелось рассмеяться. Она попыталась скрыть свое внезапное идиотское веселье, но уголок губ ее дернулся, а старуха заметила это.

– Госпожа смеется над бедной Мирией, – с укоризной проворчала она, – Она все понимает, но проверяет меня.

Проверяет? Пусть так и будет.

– Да, расскажи-ка о ритуале поподробнее, – Элиза надменно выпрямилась. Старуха заметно сникла. Она посмотрела по сторонам, словно ожидала некоего подвоха, потом смирилась.

– Я уже рассказывала, моя госпожа. В Вышемире, в пещере под обителью есть особое круглое озеро, там, говорят, все и происходит. Пока меня туда не пускали, ну да и ладно, успею еще. Любая женщина, в которой есть искра, может попытать счастья обрести могущество. Раз в семь лет, когда случается затмение Артоны и Беи, а как раз через десять дней и будет двойное затмение, богиня Нардуки выбирает одну или нескольких женщин и одаривает их могуществом.

Боже, какая еще Нардуки? Разве здесь не считают богиней Авайю? Или их тут несколько?

Однако вслух спросила:

– Какая еще искра?

– Моя госпожа точно хочет слышать ответ? У нас мало времени, надо еще решить...

– Точно, – рявкнула Элиза.

– Искра – это способность к магии. У многих женщин есть искра, но очень немногие становятся Мудрыми.

А, наконец-то! Похоже, речь о магии.

– И у меня есть искра...

– Твоя искра, моя госпожа, слишком слаба. Потому ты сейчас пьешь особое снадобье, чтобы усилить дар. Так обычно делают многие Мудрые перед большой волшбой...

Вот и еще одно недоразумение прояснилось, удовлетворенно подумала Элиза. Мерзкое питье, напоминающие смесь тины и соплей, оказалось не противоядием, а специальным стимулятором. Да, эта парочка неплохо сработалась!

– От твоих снадобий у меня провалы в памяти, – огрызнулась Элиза. Мирия настороженно оглянулась по сторонам, покачала головой, – Значит, у меня есть искра и я должна пойти в Вышемир, чтобы получить это могущество?

Старуха кивнула, не отрывая от молодой хозяйки весьма подозрительных глаз.

– У тебя не много шансов получить это могущество, госпожа моя, – Мирия снизила голос почти до шепота, – Если мы сами не сделаем так, чтобы у Лунной богини не было выбора...

Старуха не успела договорить, а Элиза не успела спросить, что значит эта таящая много неприятностей фраза – их разговор прервали. Дверь с левой стороны открылась и на галерею неторопливо вошла женщина внушительных размеров. Ее широкое белое одеяние с синей каймой из причудливо переплетенных знаков по подолу несколько скрадывало особенности фигуры, однако никакие балахоны не могли бы скрыть ни горделивой осанки привыкшей повелевать госпожи, ни тяжелой походки больной старухи. Женщина шла, опираясь на белый посох и двигаясь с очевидным трудом, перенося немалый вес тела с ноги на ногу. Элиза сразу же узнала ее – это она восседала по правую руку от Нейла Рагана за восьмиугольным столом Межевых лордов и рассматривала хозяйку Камнеломки с пугающим интересом. Властительница.

Мирия, сидевшая рядом с Элизой, сильно переменилась в лице, потом испуганно и поспешно скатилась со скамейки и склонила голову в поклоне.

– Госпожа Властительница...

Ах да, еще она правит местными волшебницами.

– Твоя бывшая хозяйка, Мирия? – у новоприбывшей был властный низкий голос.

– Да, светлейшая, – старушка нелепо засуетилась, мигом превратившись из желчной бабы Яги в добрую бабусю, – Вот, не удержалась, решилась прежнюю госпожу мою проведать. Узнать о здоровье. Чем помочь, может. Я вот молюсь о ней каждый день, каждый свой денек вспоминаю о своей доброй хозяйке...

Властительница едва заметно поморщилась от такого явного раболепия, а Элизе едва удалось скрыть улыбку.

– Леди Элиза, ты хорошо потрудилась, чтобы принять всех гостей Синганира, – если в словах женщины и таилось тепло, то не в голосе. Да и в легком наклоне головы была одна только вынужденная вежливость. Такое отношение могло объясняться высоким положением Властительницы, но Элизе почему-то казалось, что это что-то личное. Несмотря на свой излишне суровый и непреклонный вид, старая грузная женщина ей нравилась. Была она похожа на тетушку Элизы... нет, не Элизы, а той, что пользовалась ее телом. Тетка Наталья была суровой на вид, тщательно скрывала свою немощь, говорила прокуренным басом и частенько резала правду-матку в глаза. И у нее было добрейшее сердце. Если перестать обращать внимание на мрачный взгляд и острый язык.

– Что вы, – неожиданно развеселилась Элиза, подумав, что тетка Наталья быстро навела бы здесь порядок, – Я здесь не при чем. Это все Ларас.

Заметив вопросительно изогнутые брови Властительницы, она поспешно пояснила:

– Управляющий лорда Рагана, кажется.

Брови изогнулись еще круче и Элиза решила, что ляпнула какую-то глупость. Не стоило, пожалуй, называть "мужа" лордом Раганом.

– Всеми приготовлениями занимался он, а мне только и досталось, что стоять рядом с мужем, встречать гостей и глупо улыбаться, – пробормотала она, обескураженная острым, пронзительным взглядом, который бросила на нее Властительница. Таким взглядом старая женщина смотрела на Элизу, пока сидела за столом с протекторами.

– Вот видите, госпожа моя, – лисой завилась рядом Мирия, всплескивая пухлыми ручками и наклоняясь, чтобы подобострастно заглянуть Властительнице в глаза, – видите, какое у нее доброе сердце, какая она скромная, моя хозяйка. Уж как она радеет о людях, как заботится. Уж кто, как не она достойна зваться Мудрой!

– Чтобы зваться Мудрой, надо иметь хоть чуточку мудрости, – отрезала Властительница и взмахнула рукой, рубящим жестом словно отсекая от себя льстивую старушку, – А я не уверена, обладает ли твоя подопечная этим качеством. Она умна, не спорю, здравый смысл в ней есть, но чтобы стать Мудрой, этого мало.

– Помилуйте, госпожа, – плаксиво заговорила Мирия, теребя гостью за широкий белый рукав, – Вы просто не знаете ее золотое сердце. Она требовательна и строга, но как по-другому держать двор в руках? Сами ж знаете, чернь разболтается без строгой руки. А если кто сказал что-то дурное, так от зависти или злости. Обиженные они завсегда будут. Уж кто, как ни леди Элиза...

– Хватит, Мирия, – Властительница, уже не скрываясь, выказывала отвращение, – Твоей хозяйке никто никогда не запрещал и не запрещает пройти ритуал посвящения. Если она так этого желает, пусть готовится. Но избавь меня от твоих причитаний. Мне казалось, мы с тобой договорились. Если тебе не нравится наш уговор – на привязи не держу, можешь уходить из обители. Оставайся со своей хозяйкой здесь.

Мирия громко запричитала и заплакала, что ее, мол, выгоняют, а она слова дурного не сказала, и старалась всегда как лучше...

– Она права, Мирия, – примирительно сказала Элиза, за заботливым тоном пряча так и норовящее вырваться непонятное веселие, – Ну какая из меня Мудрая? Может, лет через десяток-другой и поумнею, а пока...

На нее уставились две пары глаз: одни – с растерянностью, переходящей в злость, другие – оценивающе. И Элиза не знала, чьего взгляда хотела бы избежать больше.

– Оставь нас, Мирия, – негромко произнесла Властительница, не отрывая взгляда от Элизы, – я хочу поговорить с твоей хозяйкой.

Старушка вышла, раздраженно оглянувшись напоследок и аккуратно прикрыв за собой дверь. Явно оставила щелочку... Но Властительница медленно приподняла левую руку – дверь со щелчком сомкнулась. Еще одно неспешное движение – также щелкнула и вторая дверь.

– Зачем ты хочешь стать Мудрой, Элиза Раган, урожденная Ор-Ваилан? Я спрашивала тебя год назад, спрашиваю и сейчас.

Элиза колебалась. Эта стоявшая перед ней женщина была сильной, властной, не терпящей возражений и служащей верно лишь одному – долгу, какому-то своему долгу, который вполне вероятно не совпадает с интересами той женщины, что заняла место Элизы. Такая ни перед чем не остановится, чтобы добиться своего. Такая не станет щадить чувства других, если это потребуется для дела. Такая сомнет тебя как цветок, чтобы вплести твою жизнь в чужую гирлянду победы... Но если такая повелевает магией и сталкивалась с невероятным, то она единственная, кто способен поверить тому бреду, который Элиза собиралась рассказать. Ибо ей нестерпимо хотелось хоть кому-то рассказать о том, что произошло, и попросить помощи. Ведь если Властительница не поверит – не поверит никто!

– Видите ли, – смущенно откашлялась Элиза и опустила глаза, – Мудрой стать я хочу меньше всего. Понимаете... я вовсе не Элиза Раган. Вы мне не поверите, но я из другого мира. У нас все по-другому, у нас нет королевства, и такой границы, да и магии у нас нет, и все такое... Я попала под ...гм..., – в языке этого мира слово "автомобиль" не значилось, женщина почему-то даже не смогла его выговорить, а на долгие объяснения времени не было, – попала в лечебницу, у меня были сломаны рука и ребра, а еще у меня было сотрясение мозга. И в лечебнице мне стали сниться сны. Это из-за обезболивающих, как я понимаю. Мне снилось, что я оказалась в чужом теле и в другом месте, то есть здесь, в замке. Потом я возвращалась к себе, в свое собственное тело, и понимала, что только что видела сон. Очень реалистичный, но все-таки только сон. А потом я снова оказалась здесь и... Сон продолжается прямо сейчас. Вы мне просто снитесь, понимаете? Правда, теперь мне почему-то это не кажется сном...

Властительница молчала, Элиза вздохнула и еще более неуверенно продолжила:

– Да, это правда – вы мне просто снитесь. Я скоро проснусь – и все опять будет прежним. И я ведь даже не помню, как меня зовут на самом деле. Я понимаю, вы не можете поверить в этот бред, я и сама в него с трудом верю, но это правда...

– Я верю, – Властительница тяжко вздохнула, присела на скамью и аккуратно сложила руки крест накрест на навершии своего белого посоха, – Это я тебя призвала.

– Так это по вашей милости? – нервно взвизгнула Элиза.

– Что с тобой случилось в твоем мире – это не по моей воле. Я всего лишь инструмент. Присядь.

Элиза даже не осознавала, что нервно прохаживается взад-вперед перед носом Властительницы, пока та не обратила на это внимание.

– Но зачем? Зачем вы это сделали?

– Сядь, – к Властительнице вернулся ее властный тон и замашки диктатора, она резким жестом указала на каменную скамейку. Сама же откинулась назад, морщась от разрядов боли, прошивающих ее больные суставы, – Сколько тебе лет?

Пока Элиза непонимающе открывала рот, старая женщина нетерпеливо защелкала пальцами:

– Я спрашиваю не Элизу Раган. Ты не помнишь своего имени, но что-нибудь другое о себе помнишь?

– Да, – немедленно отозвалась та, – Мне тридцать.

И тут же слегка раздосадовано поправилась:

– Почти тридцать один.

Властительница удовлетворенно кивнула.

– Не девчонка, это хорошо. Учить уму-разуму детей – на это у меня времени нет. У тебя есть муж, дети?