Текст книги "Дары небес. Цена обещания (СИ)"

Автор книги: Анна Шведова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Элиза хотела порасспросить девушку обо всем и далеко не в последнюю очередь о милорде Нейле, но выдавливать по капле сведения, через слово перемежающиеся «простите глупую девку, миледи», было выше ее сил.

– Ларас, – вспомнила она, – Как мне найти Лараса?

– Я скажу, чтобы послали за ним, миледи, – поспешно, очень поспешно ответила Ванита.

– Не надо, – с досадой махнув рукой, миледи отвернулась, – лучше отведи меня к нему.

В конце концов, должна же она увидеть в этом замке хоть что-нибудь, кроме спальни?

– Желаете пройти по саду или через замок? – Ванита остановилась у тяжелой портьеры, скрывавшей оконный проем, и склонилась в заученном полупоклоне.

Сад она видела. Мельком, с балкона. Досмотреть сможет и в другой раз.

– Через замок, – миледи решительно двинулась к тяжелой дубовой двери, обитой металлическими полосками.

Ванита покорно побрела следом.

Замок был огромен, но стар и дряхл. Некоторая принаряженность и даже роскошь, поражавшая в покоях миледи, очень скоро сменилась заметной сдержанностью, если не сказать запущенностью.

Вытертые сотнями подошв мозаичные плиты пола большей частью утратили рисунок и сочность красок, гобелены, прикрывавшие часть стен, выцвели, а потому разобрать сюжет изображенных на них картин можно было весьма приблизительно, деревянные панели, в некоторых залах украшавшие часть стен, требовали ремонта, как и сами стены.

Элиза видела сложенные в углу галереи камни – их принесли, чтобы починить кладку арочного столба, да так и забыли о них: время оставило на камнях свои отметины в виде сочных наростов зеленого мха. Там наспех заделанная ступенька, здесь держится на честном слове кусок резного деревянного карниза. Небрежение, а не только дряхлость, виднелись повсюду. Очевидно, хозяину нет дела до порядка в собственном доме.

Сначала Элиза решила, что замок безлюден. Шаги двух женщин отдавались в коридорах или просторных залах, мимо которых они проходили, гулким эхом, но кроме этих звуков Элиза почти не слышала никаких других. Но затем они вышли из хозяйских покоев и ступили на анфиладу комнат, ведущих к просторному залу с рядом длинных узких окон с одной стороны. Здесь кипела работа.

До поры до времени.

При приближении миледи работа прекращалась, все расступались, поспешно и практически беззвучно отходя в сторону; бросались в сторону тряпки, отодвигались лохани с водой. Смолкали всякие разговоры. Она видела не лица, а только согнутые в низком поклоне фигуры; а если успевала – то и отблески неприязни и страха в торопливых жестах. Ее боялись. Да, ее откровенно боялись, и радости это не доставляло. На пути Элиза встретила только слуг – вешающих на стены заново вычищенные и выветренные на свежем воздухе полинялые штандарты, разбрызгивающих на вымытые до блеска полы лавандовую воду, бегающих с ведрами воды, разносящих охапки цветов в больших вазах-чашах. Ах да, завтра же ожидается приезд короля. Генеральная уборка.

Возможно, страх, который она заметила, это всего лишь боязнь прогневить строгую хозяйку? Но дом не выглядит уютным и ухоженным. Нерадивые слуги? Но и особого беспорядка Элиза не заметила, как раз наоборот. В покоях было чисто, однако сами покои были слишком безликими, какими-то музейными, словно здесь не жили, а просто навещали время от времени.

Вероятнее всего, решила женщина, каменнолицый Нейл не считал дизайн интерьера занятием нужным, а Элиза переделывала по своему вкусу лишь те покои, что занимала сама, и о другом не заботилась. И кто ее за это осудит? Может, его равнодушие сделало ее такой?

Ванита неуверенно вела вперед, во двор замка, а затем и дальше, к хозяйственным постройкам и конюшням. И везде было одно и то же. Разговоры мгновенно смолкали. Люди расступались. Опускали глаза, опускали головы. Не с почтением, скорее со страхом. Так боятся змеи, когда знают, что она может ужалить, так брезгуют тараканом, могущим свалиться за шиворот.

"Задний" двор был довольно просторным, однако загруженным коробами, бочками, тюками, заполненным людьми, лошадьми и скотом, отчего идти порой приходилось впритирку – к вещам, людям, животным. Туда-сюда сновали груженные или порожние телеги, несли поклажу люди... Понятное дело, при приближении хозяйки дворовые люди расступались, лошадей спешно отводили в сторону, собак придерживали... И все-таки она не была бесплотным духом. Тончайшее кружево ее узорной мантильи зацепилось за торчавшую из телеги скобу. Ветром поднятый складчатый подол ее странного фасона юбки проехался по масляному боку расколовшейся бочки и намертво прилип к нему, а когда его поспешно отлепили, мокрый кусок шелка провис темной грязной тряпкой. Легкие туфельки, верх которых был сделан, похоже, из чего-то подобного папиросной бумаге на тонких полосках кожи, промокли и размякли и норовили свалиться с ноги, а к подошве прилипли соломинки и кусок навоза.

Она была здесь неуместна.

Среди домотканого полотна, полураспахнутых грубых рубашек, среди задубевших от грязи штанов, среди запахов пота, прогорклого жира, навоза, сена... ее ароматы, шелка и драгоценности выглядели так же естественно, как попугай в стае ворон. Она куда лучше ощущала бы себя просто голой. По крайней мере своего (?) тела ей нечего было стыдиться.

Но дело было не только в шелках.

Она в общем-то привыкла к вниманию. В прежней жизни, разумеется. Привыкла и практически перестала его замечать. Быть преподавателем и не находиться под постоянным прицелом слухов, взглядов, сплетен – это практически невозможно. Обсуждают коллеги, моют косточки студенты, полощет начальство. И зло, и глупо, и курьезно, и просто из любопытства. Люди как люди. Она спокойно относилась к чужому вниманию, а поскольку была человеком слишком мягким и незлобивым по натуре, это внимание редко оказывалось негативным.

Но здесь... Ощущать себя центром мишени, в которую только ленивый не направлял отравленную стрелу, было новым и неприятным. Она кожей чувствовала эту тяжелую неприязнь дворового люда и с каждым шагом все чаще задавалась вопросом: это что же мерзкого должна была сделать та, подлинная Элиза, чтобы так настроить всех против себя? За что ее так ненавидят? Эта неприязнь не была открытой, упаси боже, ее скрывали, она проявлялась лишь отчасти в жестах, взглядах и нервных движениях, но Элиза не один год училась чувствовать настроение аудитории, а потому провести ее было бы нелегко. Чувств напоказ не выставлял никто. Ее старались не замечать, если это было возможно, если она не оказывалась на пути. Отвести взгляд. Опустить голову. Не привлечь к себе внимания.

Лишь несколько человек встретили ее с улыбками, но она не хотела бы впредь видеть на лицах такую фальшь. И с людьми этими дела не хотела бы иметь.

И только однажды она увидела откровенное чувство – это была неприкрытая ненависть, и выразила ее девушка, очень молодая женщина – крепкая, ладная, черноволосая и чернобровая, одетая по-мужски в короткую безрукавку, штаны и высокие сапоги. На бедрах ее болтались ножны. Женщина чистила лошадь, уверенно поводя жесткой щеткой по лоснящимся гнедым бокам животного, пока ее взгляд не наткнулся на Элизу, ступившую на конюшенный двор разряженным павлином. Этот взгляд сначала взметнулся в удивлении, затем полыхнул жгучей ненавистью. И не отрывался до тех пор, пока миледи не исчезла за высокими двустворчатыми дверями амбара.

Элиза даже вздохнула с облегчением, едва дверь за ней закрылась, однако когда глаза ее слегка привыкли к полумраку, ей пришлось признать, что радовалась она рано.

– Миледи?

Стоявший перед ней человек расшаркиваться не спешил. Он был далеко не молод, лет сорока пяти, с седыми висками, изуродованным шрамами и рытвинами оспин лицом и жестким взглядом бледных зеленовато-серых глаз, не склонных к сантиментам. Сухощавый, жилистый, словно высушенный от долгого безводья, словно осталась в нем одна лишь суровая необходимость, мужчина тратиться на манеры не собирался. И Элиза явно была ему не по душе. Это отнюдь не радовало, что со вздохом отметила для себя женщина.

– Я больше не нужна миледи?

Ванита склонилась в поклоне и не успела еще Элиза завершить отпускающий жест, а девушку как ветром сдуло. Женщина едва заметно улыбнулась. Это маленькое отвлечение от темы – стоящего перед ней мужчины – помогло ей собраться с мыслями. Однако сам Ларас, если это был он, продолжал наблюдать пристально и жестко. Высказываться он не спешил, и Элиза с каждым мгновением чувствовала все увеличивающуюся тяжесть этой паузы.

– Я пришла узнать, Ларас, все ли приготовлено к завтрашнему дню.

– Все, что в наших силах, миледи.

Ни слова лишнего, ни жеста. На безобразном мужском лице не дрогнул и мускул, но облик свидетельствовал о настороженности. Элиза с грустью подумала, что ее надежды не оправдались: разговорить этого мужчину будет посложнее, чем бедную перепуганную Ваниту. Она даже не могла определить: на имя Ларас он не среагировал потому, что его и вправду так зовут, или потому, что он не счел нужным ее поправлять. Что ж, будем решать проблемы по мере их поступления.

– Уже известно, когда прибудут... гости?

Она никак не могла произнести слово "брат", ибо брат из ее памяти никак не подходил нынешней ситуации. Она даже не могла себе представить, какой будет встреча, каков будет и сам "брат", как поведет себя она сама. Со своим собственным, оставленным где-то там братом она не ладила, да что там не ладила – ненавидела братний диктат, боялась и избегала его, а потом корила себя за трусость и все повторялось снова и снова.... Хотела она того или нет, но это отношение непроизвольно перенеслось и на этого неизвестного ей брата-короля. Особенно короля. Ей нужно бояться? Или нужно на все наплевать? Или просто принять все происходящее как развлечение и устроить что-нибудь из ряда вон выходящее, совсем не похожее на нее саму? В конце концов, чего она ждет от пребывания здесь, в этом странном мире? Кто она здесь? Временный сторонний наблюдатель? Или есть некая цель в этом ее присутствии? Мыслей по этому поводу у нее было много, слишком много, а ведь прошел всего час (или два), как она здесь. Что же будет дальше? Она вконец сойдет с ума? Нужно было как-то направить собственные бредовые мысли в другую, более позитивную сторону.

– Его величество прибудет завтра к полудню. Межевые лорды, возможно, начнут прибывать уже сегодня вечером.

– Межевые лорды?

А это что за зараза? Она постаралась, чтобы голос ее звучал буднично и безразлично, но Ларас так или иначе не выказал удивления. Только бросил быстрый взгляд.

– Лорд Майеш предпочитает ночевать под крышей. Если он не задержится у Совиного когтя, к ночи будет здесь. Лорды Ватгас и Ундрэ, как донесли дозорные из Тэйвасы, добрались до Змеиного ущелья, но останутся ли там до утра или продолжат свой путь – неизвестно.

– Им есть что обсудить без лишнего внимания? – наобум пробормотала Элиза, оглядываясь по сторонам. Четверо молодых полуобнаженных парня разбрасывали по твердому утрамбованному полу свежее сено. Небось, готовят ночлег для тех, кому не достанется достойной постели в комнатах замка. От колкого резкого запаха скошенной травы щипало в носу.

– Через Змеиное ущелье лучше не ехать ночью, миледи.

Вот и весь ответ.

Ей бы спросить напрямую – кто такие эти Межевые лорды, зачем сюда едут, какое собрание здесь намечается – она ведь наивно посчитала, что просто братец решил навестить сестру, да не тут-то было... Но, во-первых, она и сама не очень-то знала, нужно ли ей это знать. В конце концов, какая ей разница, кто к кому и зачем едет? Может, здесь принято встречать королей с большой помпой, собирая всю окрестную знать. А во-вторых, скажет ли об этом Ларас? До сих пор он говорил с ней на грани вежливости, но она сомневалась, что он расчувствуется только от того, что она признается в том, что Элиза и не Элиза вовсе, а совсем другая женщина. И абсолютно чужая здесь, что немаловажно. И не имеющая права задавать всякие дурацкие вопросы. Так что вряд ли она получит ответы на эти свои вопросы. Если вообще их получит – Ларас может решить, что она пытается водить его за нос. Он наверняка вообще мало кому доверяет и доверяется. И миледи Элиза вряд ли в их числе.

Оставалось одно – выведывать потихоньку, по вопросику, по зернышку, не открывая себя... Вот только станет ли он ждать?

Ларас преспокойно ждал.

– А почему лорд Майеш предпочитает ночевать под крышей? Боится простудиться?

Этот вопрос вызвал более пристальный, хотя и такой же быстрый взгляд Лараса.

– Лорд Майеш старый человек, миледи. Следует уважать его возраст.

Да уж. Зернышки собирались прямо-таки горчичные... Глупо как-то все это.

Она обдумывала следующий вопрос, способный хоть немного пробить стену отчуждения Лараса, когда огромная амбарная дверь распахнулась и в нее вбежал худой юноша лет пятнадцати. Разгоряченный, всклокоченный, с распахнутой почти до тощего живота рубахой он бросился было к Ларасу, но затормозил на полпути, переводя растерянный взгляд с мужчины на Элизу.

– Миледи, – пробормотал он и догадался наконец склониться в быстром небрежном поклоне.

Ларас предупреждающе сощурился, но Элиза не дала ему шанса остановить мальчишку.

– Говори, – быстро кивнула она.

– Я... это... миледи, дозорные донесли, лорд Майеш миновал Совиный и скоро будет здесь, – черные глаза смотрели не мигая, однако с некоторым сомнением. Почему – вскоре прояснилось: юноша перевел горящий взгляд на Лараса и с воодушевлением выпалил:

– Они нашли еще одну убитую женщину, хозяин. На дороге за Буйволовым оврагом.

– Еще одну? – быстро переспросила Элиза, пока Ларас собирался с мыслями. А что таковые у него имеются, говорил очень мрачный взгляд, которым он окатил разговорчивого парня. Вот только предупреждению тот не внял – попросту не заметил – радостный уже оттого, что ему позволили говорить на явно запретную тему.

– Поганцы, миледи! Третьего дня двух бедных странниц порубили, наверное, нечего у них было взять, вот и порубили насмерть. Говорят, они ехали в Вышемир! А потом еще купчиху из Ароена ограбили, а потом убили. Заодно и троих ее охранцев убили. И был еще у Тэйвасы случай...

– Заткнись, Йенас, ты утомил миледи Элизу своей болтовней, – свирепо насупившись, встрял Ларас.

– Нет, нет, пусть продолжает.

Но юноша наконец-то просек неладное, побледнел и отступил, потупив очи.

– Поганцы, говоришь? – попробовала подбодрить его Элиза, – В смысле, разбойники?

– Так кто ж еще? – Йенас переводил испуганный взгляд с мрачного мужчины на женщину, – Свои такого не сделают, не-е. Только пришлые. Вы боитесь, поганцы до Синганира дойдут? Не бойтесь. Милорд Раган такого не допустит!

Озадаченная перевариванием множества непонятных сведений, не особо задумываясь, она задала вопрос, но не успело еще последнее слово слететь с ее языка, как она поняла – это ошибка.

– А кто он такой, этот милорд Раган?

На нее смотрели две пары одинакового изумленных глаз, с одной только разницей, что зеленовато-серые глаза Лараса быстро обрели свое всегдашнее равнодушное выражение, а распахнутые черные очи Йенаса долго еще вторили распахнутому рту.

– Это ваш муж, миледи, лорд-протектор Каменного Гнезда Ласточки, – едко произнес Ларас и сухо добавил:

– Прошу простить нас, миледи, нам пора. Мне еще нужно отдать необходимые распоряжения для встречи лорда Майеша.

– Послать гардов?..

Рука Лараса накрепко и предупреждающе сжала плечо юноши, буквально захлебнувшегося последним словом, и Элиза простилась с надеждой выведать у Йенаса продолжение истории или хотя бы узнать, кто такие эти гарды. Она, разумеется, сильно сглупила, но курочка разные зернышки клюет...

Не понравилось ей разве что то, каким задумчивым взглядом окинул ее Ларас, когда выходил. Но что поделать – не разбивши скорлупу, яичницу не сделаешь.

Интересно, к чему эти аналогии на куриную тему? Уж не намекает ли ей подсознание о некоей глупой птице, хвалившейся перьями да в суп попавшей? Или это про индюка?

Туфли окончательно размокли и держались на ногах на честном слове. Элиза ступала медленно и осторожно, не столько из-за неудобной узкой юбки, перетянутой полосками ткани от бедер до колен, а стараясь не ступить в лужи жидкой грязи и тем более не думать, из чего эта грязь состоит – ей, выросшей на плиточно-асфальтовых, почти стерильных городских улицах, в лучшем случае покрытых смесью песка и соли, видеть эту дурно пахнущую кашу под ногами было непривычно. Но дело было не в отвращении как таковому к грязи. Элиза не могла не заметить, что при заметной засухе в середине лета грязь на хозяйственном дворе не появилась бы сама собой, из-за небрежения слуг. Замок готовился к приему гостей, большому приему – к запахам неприятным сполна примешивались густые ароматы готовящейся еды, а потому совсем не удивительно, что во дворе царила суета, на землю падало все, что везли в замок – вода ли из огромных чанов, в которых ее перевозили к кухням или хозяйским покоям, масло из бочек, вино, вон там тонули в жиже красные бусины ягод, а там – капустные листья... Лошадиная моча и навоз, солома и зеленые стручки фасоли – все переламывалось сотней ног в крепких башмаках, колесами и копытами не хуже самого мощного блендера...

Да уж, здесь нужны были сапоги до колен, а не картонные туфельки. Но Элиза старалась, всеми силами игнорируя разинутые рты и удивленные взгляды. Потому сумела дойти до навеса почти без потерь. Девушка, чистившая лошадь, вздрогнула, на мгновение замерла, а потом принялась скрести лоснящиеся бока животного с удвоенной силой.

– Иди со мной, – негромко произнесла Элиза, стараясь не замечать острого интереса стоявших неподалеку людей. Замолкли на полуслове две говорливые служанки, у одной из них из подмышки выскользнул длинный красноватый овощ, похожий на кабачок – она едва успела подхватить его до того, как тот брякнулся на землю; остановился и застыл с раскрытым ртом плечистый юноша, на голой спине которого разлегся немалый мешок с чем-то сыпучим; выпрямился, поигрывая молотком, кузнец, неподалеку подковывавший лошадь.

Девушка резко выпрямилась. На щеках ее загорелся румянец, а глаза полыхнули огнем.

– Иди, не бойся, – насмешливо повторила Элиза, прищелкнув пальцами.

– Я не боюсь, – сквозь зубы прошипела девушка, отбросила щетку, поискала кого-то взглядом, потом кивнула, не глядя на миледи.

Элиза шла к выходу, повторяя свой недавний путь по хозяйственному двору в обратную сторону. Она не оборачивалась, не смотрела по сторонам, но знала, что девушка идет следом.

Миледи остановилась, лишь пройдя под широкой аркой, ведущей к въездной башне – по крайней мере так для себя определила ее Элиза: это было крепкое, мощное и укрепленное сооружение с арочным проездом внутри, перекрытым поднятой сейчас решеткой.

Из въездной башни внутрь замка вели три пути. Левый вел под другую арку, где сейчас и стояла Элиза, а оттуда к хозяйственным дворам и постройкам. Правый огибал выступ башни, караулку, и вел наверх, на галерею чуть ниже верха крепостной стены и терялся за углом здания. Центральный приводил прямо к парадному входу, а точнее, ко второй крепостной стене, в другую, более широкую арку и закрытый с трех сторон галереями дворик, чистенький, аккуратный, выложенный серыми плитами, предварявший вход в сам замок – просторное крыльцо с несколькими ступенями и массивные двери метров пяти высотой. За ними, как помнила Элиза, шла череда мрачноватых узких залов, завершавшихся большим, но не менее мрачным пиршественным чертогом.

Здесь, перед въездной башней, было сравнительно пусто. Пара стражников выжидающе поглядывала на хозяйку, но лезть с разговорами не спешила. Через ворота проехал и повернул к арке, ведущей на хозяйственные дворы, воз, груженый сеном. Мужичок, ведший в поводу измученную лошаденку, равнодушно склонился в поклоне и прошествовал дальше. Бежавшая рядом с возом собачонка коротко тявкнула и гордо пристроилась рядом с лошадью. А больше никого и не было. После шума и гама хозяйственных дворов здешняя пустота и тишина просто успокаивала.

– Садик с круглым бассейном. Ты знаешь, где это? – Элиза лишь слегка обернулась.

– Да.

– Веди.

Как и помнила Элиза, бассейн был круглым, зелень в кадках чахлой, а краешек каменной скамейки надтреснутым.

– Как тебя зовут?

Девушка остановилась у невысокого каменного ограждения, выпрямившись, напряженная и натянутая как тетива.

– Зачем миледи помнить имена тех, кто служит ей?

Ответила с вызовом, однако и с заметной горечью. Элиза задумчиво кивнула.

– Ты права, не помню. Я много чего не помню. Дай мне нож.

Девушка силилась казаться спокойной и невозмутимой, презирающей любую опасность, но ей не слишком хорошо это удавалось – руки ее слегка дрожали, поза говорила о едва сдерживаемом страхе.

– Мы здесь одни. Надеюсь, – в легкой улыбке скривив губы, миледи протянула руку и подождала, пока девушка не вложила в ее раскрытую ладонь нож с широким лезвием и основательно потертой костяной рукоятью.

Элиза в жизни не держала подобного оружия. Видеть видела, но в руке не держала. Да и зачем цивилизованному лингвисту тяжелый охотничий нож?

А потом она сделала то, чего от нее совершенно не ожидали. Поддев лезвием пяток узких перекрещивающихся полосок ткани на бедре, она единым движением рванула их на себя и радостно осклабилась, когда разрезанная ткань с шелестом опала вниз. Еще два решительных движения завершили дело.

– Целый час мечтала об этом, – расставив ноги, покрутившись и так и этак, и даже заглянув за спину, удовлетворенно заявила Элиза. Потом сбросила бесполезные туфли, ополоснула ноги в бассейне теплой еще после жаркого дня водой и присела на скамейку, небрежно разбросав вокруг себя ставшие свободными и чересчур длинными шелестящие шелковые юбки, – Ну, так как тебя зовут?

Ждать пришлось несколько секунд. Маневр девицу озадачил, она молчала, переводила взгляд с босых ног на болтающиеся по бокам обрезки дорогого платья и молчала.

– Ирби, – наконец выцедила она.

– Очень хорошо, Ирби, – примирительно сказала Элиза, приветливо улыбнулась и приглашающе похлопала ладонью по скамейке рядом с собой, – Так за что ты меня ненавидишь?

Ирби была миловидной девушкой, невысокой, коренастой и крепкой, с черной косой до пояса и с округлым смуглым личиком, луноликим, как сказали бы на Востоке, сдобренным четким твердым подбородком, черными бровями вразлет и маленьким курносым носиком. Очень молода и явно задириста. Ничего зловещего или угрожающего в ее облике не было, камней за пазухой она наверняка держать не любила, лицо ее было подвижным и открытым, любая эмоция отражалась на нем тотчас. Но как только вопрос дошел до ее сознания, она вспомнила о своих чувствах, мгновенно подобралась и насторожилась. Лицо ее затвердело, глаза сощурились и заблестели. Девушка опять огляделась вокруг, в этот раз куда пристальнее и внимательнее, ее рука привычно нащупала ножны и отдернулась, коснувшись пустоты...

Нет, Элиза не собиралась вызывать еще больший гнев или страх. Ей только и нужно было, что втянуть девушку в разговор.

– Ты кого-то ищешь?

Ирби вскинула голову и ответила прямым немигающим взглядом.

– Мне непривычно видеть вас, миледи, без ваших псов. Где они? Прячутся, дожидаясь вашего сигнала?

– Псов? У меня есть псы? И какой же породы?

– Волкодавы, – с ненавистью выдавила Ирби, сжимая в кулаке пустые ножны, – Что вам от меня нужно, миледи Элиза?

– Поговорить.

– О чем?

– Обо мне.

– Зачем? Чтобы вы опять натравили на меня псов?

Губы у Ирби дернулись в болезненной гримасе, но тут же сжались в твердую прямую линию. Она явно решила не показать больше страха, даже если этот страх заставлял ее дерзить больше, чем это было допустимо.

Элиза встала, подхватила рукой ставшие слишком длинными юбки, босиком прошлепала по холодным плитам пола и присела на краешек невысокого ограждения рядом со стоящей Ирби. Как там насчет горы и Магомета?

Вечерело. Красно-фиолетовое густое закатное небо еще окрашивало землю в угрожающие тона войны и печали, но незаметно подкравшиеся сумерки смягчили контуры окружавших предметов. Садик при ближайшем рассмотрении оказался милым, но запущенным. Вдоль стены извилистой линией шел невысокий каменный бордюр, за который, надо полагать, было задумано посадить растения. Но земля, засыпанная за бордюр, давно иссохлась, а поставленные поверх нее широкие и приземистые медные чаши, украшенные росписью, выглядели на диво неуместно. И торчащие в этих чашах цветы явно не желали там расти.

– Я этого не помню, – печально произнесла Элиза, разглядывая поникший куст с засохшими цветами.

– Куда уж вам запомнить..., – прошипела девушка в сторону, словно и не желая, чтобы ее услышали, – Ваши псы устали не знают...

– Да причем здесь псы, я на самом деле ничего не помню, – меланхолично продолжила Элиза, нагнулась и пощупала землю в горшке. Она была совершенно сухая. Женщина приподняла было горшок, да поставила обратно – очень уж тяжелый. Тогда она решительно взялась за юбки, небрежно подвязала их повыше колен обрывками разрезанных полосок и пошлепала к бассейну, – Видишь ли, недавно я заболела. Очень сильно заболела. Наверное, должна была умереть. Но выжила. А когда очнулась – ничего не помню. Совершенно ничего.

Она набрала в сложенные ладони воду и побежала с этим ценным грузом обратно к цветочному горшку.

– Я не знаю, кто я, как меня зовут. И где я. Ванита сказала, что мое имя – Элиза. Наверное, так оно и есть.

Шлеп-шлеп босые ноги... вода капает из сложенных ладоней на сухие каменные плиты пола... истосковавшаяся земля впитывает воду быстрее, чем может уследить глаз...

Ирби с благоговейным ужасом следила за хлопотами босой женщины в разодранном шелковом платье и с выставкой драгоценностей на груди и шее.

– Мне сказали, что у меня есть муж. Может, есть и дети. Только я этого не помню. Меня здесь не очень-то любят, как я заметила. Только не знаю, за что?

Ирби нахмурилась, недоверчиво глядя сверху вниз.

– Это какой-то подвох, – деревянным голосом произнесла она.

– Подвох? Точно, – кивнула Элиза, небрежно вытерла мокрые руки о шелковые бока и уселась рядом с девушкой на каменный парапет, – Большего подвоха в моей жизни и не бывало. Просыпаюсь я как-то утром – а всей моей прежней жизни как и не бывало. Все чужое. Ничего не помню. Память как корова языком слизала.

– Корова? Лизала? – Ирби неожиданно хихикнула и от удивления зажала рот рукой. Потом хихикнула еще, в крепко прижатый к губам кулак. А потом словно плотину прорвало. Она хихикала, хохотала и выла, складывалась напополам, сжимала щеки руками, с фырканьем выпускала воздух и опять хохотала, пока слезы не выступили на глазах.

– Ничего? – спросила она, утирая слезы.

– Пуста, как младенец, – подтвердила Элиза, – Я понимаю, ты на меня зла и если захочешь меня уничтожить, тебе достаточно будет рассказать всем, что я потеряла память. Но я бы не хотела, чтобы ты это делала.

– Нет, я сделаю это, – победно выпрямившись, прошептала Ирби. Глаза ее горели, – Обязательно сделаю. Миледи заплатит за все. За всех, – и еще тише добавила, – И за него.

– Да, вероятнее всего так и случится, – охотно согласилась Элиза без тени тревоги и смущения, – Рано или поздно ты всем расскажешь, или все узнают как-то по-другому, и даже, ОН, о котором я не знаю, будет отомщен, но для меня это мало что изменит. Я даже не буду знать, за что должна заплатить. Я ведь ничего не помню. Смешно, правда?

– Нет, так не бывает. Нельзя вот так взять и все забыть.

– Можно, – решительно заявила Элиза, – Это называется амне..., – мимолетное удивление от того, что чуждое здесь слово неожиданно всплыло в памяти, – Впрочем, неважно, как называется, главное, что можно. Ты можешь мне не верить. Можешь считать меня обманщицей. Твое право. Но меня правда зовут Элизой?

Она не торопилась. Слово за слово приручала недоверчивое создание, то позволяя тотчас уйти, если Ирби спешит и не желает ее слушать, то сетуя на то, что не может никому довериться, то принимая на себя все те грехи, которые совершила, правда, в чем они состоят, она тоже должна еще вспомнить, и если ей помогут... Ирби была растеряна, удивлена, подавлена. Вчерашняя тиранша, ненавидимая негодяйка, вдруг оказалась милой, жалкой и нестрашной, как змея, у которой вырвали жало. Ненависть еще бурлила в крови, но сострадание уже пробивалось наружу, путая мысли. Вскоре девушка уже рассказывала о своем тайном желании стать лучницей в гарнизоне милорда Рагана и тренировках с одним из гардов в дворике за конюшней...

Элиза умела объяснять, умела задавать вопросы и слушать ответы на них. Что поделать – привычка преподавателя, и рядом с семнадцатилетней Ирби она как-то совершенно забывала, что по здешнему возрасту они вроде бы примерно равны, что здесь ей не тридцать, а только двадцать с небольшим, что она не умудренная опытом женщина с солидным, почти десятилетним преподавательским стажем, а молодая, пышущая здоровьем особа...

Сначала были простые вопросы. Как называется замок, если у него есть название? Ах, Синганир, Камнеломка, как горный цветок. И долина, соответственно, Дол-Синганир – Ложе Камнеломки. И находится она в Приграничье. А какой страны король прибудет завтра утром? Эдифир. Значит, Приграничье ему не подчиняется? Нет-нет, не надо так возмущаться, разумеется, вы не подданные каких-то там королей. А у короля есть имя?

По мере того, как Ирби забывала о своей неприязни, вопросы становились серьезнее. Что такое "граница" и от чего она ограждает? Кто такие Межевые лорды? Сколько их? Зачем они едут сюда? Причина визита – король? Или король – это реакция на приезд лордов?

Ирби не отличалась ученостью, грамоте не обучалась. Знаниями своими она обязана была замковой кухне, конюшне и казармам. Как понимала, так и рассказывала – порой наивно, порой глупо. И все-таки Элиза многое узнала. Узнала бы и еще больше, если бы неожиданно их тет-а-тет не был нарушен.

Закат давно угас, о его пламенном шествии напоминали только багряные перья тонких длинных облаков на темно-синем небе. Над бледными силуэтами гор светился золотисто-голубоватый диск луны, а краешек второй луны только-только показывался над горизонтом. Синие сумерки опустились на землю, скрадывая силуэты предметов и заполняя их темнотой, однако было еще достаточно светло, чтобы видеть лицо сидящего рядом человека.

Элиза заметила хаотичное мельтешение огней вверху, над лестницей, однако не придала этому никакого значения. И лишь когда услышала – или скорее почуяла – мягкое шуршание камешков под подошвами, насторожилась и жестом остановила Ирби.

На верхней ступени лестницы показался силуэт, хорошо заметный на фоне восходящей луны. Человек замер на пару секунд, всматриваясь вниз, затем легко и быстро сбежал по ступеням. Словно вторая луна, за ним безмолвно и бесшумно последовала еще одна фигура.