Текст книги "Научиться не тонуть (ЛП)"

Автор книги: Анна Шинода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Глава 34:
Сочувствие Спасет Его

ТОГДА: Возраст Четырнадцать

 В конце восьмого класса школы, мой ужасный класс по английскому организовал поход на мюзикл Les Misérables. Продавая сладости, мы заслужили билеты и школьный автобус для поездки до театра.

  В начале пьесы – это была первая или вторая сцена? – главный герой вышел из тюрьмы, его обвинили в краже хлеба, чтобы семья его могла поесть. Вся публика жалела его – жалела, что его семья голодала, жалела, что ему проходилось красть, жалела, что ему пришлось отсидеть срок. Я чувствовала сочувствие публики. Это было нечестно. Должна ли кража хлеба, когда твои дети умирают от голода, считаться преступлением?

  Выйдя из тюрьмы, он основал храм со священником, который принял его, накормил и позаботился о нем. Посреди ночи главный герой решил украсть у этого доброго человека. Его поймали, но когда полиция привела его обратно к епископу, епископ не только не выдвинул обвинения, но и отдал ему украденное и дал еще и другие вещи.

  С этого момента главный герой сменил направление, стал негативным персонажем. Сострадание спасло его.

  Я ушла с пьесы, проигрывая вновь и вновь эти сцены в моей голове, думая, Может, все, что нужно Люку, это сострадание. Может, я могу обеспечит его состраданием, которое спасет его.

Глава 35:
Хорошие ли Вещи Нас Ждут в Теннесси?

СЕЙЧАС

 Сочувствие спасет его. Эта мысль прокручивалась у меня в голове, когда я сидела на церковной скамье, пока священник пел о блудном сыне и о прощении. Это одна из любимых Маминых проповедей. Может, потому что это оправдывает все шансы, которые она дала Люку. Иносказание заканчивается приветствием сына дома, который растратил все наследство. Но я хотела знать, что же случилось потом. После пира. Провел ли он остаток своей жизни, тяжело работая и держась подальше от неприятностей? Спасло ли его сострадание отца? Или его отец доверился ему лишь чтобы понять, что его сын не может измениться? Я посмотрела на Люка. Он смешался с церковной толпой, в его футболке цвета хаки. Смотря на него, никто бы не сказал, что он гулял всю ночь почти каждый день. Я не знала, куда он ходил, и хотела бы я, чтобы мне было все равно. По крайне мере, он просыпается каждое утро со всеми нами, готовый к работе.

  Я передвинулась от неудобства. Еще три дня и мы поедем домой. А что потом? Мы всего лишь вернем Люка обратно к Дену.

 * * *

С задних сидений грузовика я могла видеть сарай с расстояния. Черт, он хорошо выглядит. Он стоял высоко и прямо, никакого мусора или травы, портящих вид, новый слой краски делал его сияющим на солнце. В близи я знала, какой он шаткий на самом деле, как он скрипит, каждый раз как дует ветер, и как никто из нас не решался зайти на этот определенно смертельный сеновал. Но теперь, по крайней мере, кто-нибудь захочет поработать над ним еще немного. Дать ему еще один шанс.

  На мгновение я почувствовала себя счастливой. Гордой за работу, которую Люк, Мама и я сделали вместе – нечто хорошее. Но потом Люк сказал что-то, что разрушило все.

  «Ну что, Птенчик. Я решил остаться в Теннесси.»

  «Что?» Он не поедет домой с нами? «Почему?»

  «Я нашел работу в Чаттануге. У этого парня, которого я встретил, есть брат, который живет здесь рядом, так что я поживу на его диване,» сказал Люк. «Они даже ищут сварщика. А я брал уроки по металлу, так что, может быть, они наймут меня. Уверен, что они там и неплохо платят.»

  Мои эмоции раскалывались в миллион разных направлений. Он покидает нас? Без нас не будет никого, кто бы мог присмотреть за ним. Ничего, что могло бы не дать ему пить, употреблять, погружаться все глубже в его старые привычки.

  Потом была и другая часть меня, эгоистичная часть. Часть, которая была немного облегчена. Рада, что, когда он уедет в Калифорнию, он будет также хорошо себя вести; он не сделает ничего, что приведет вновь к сплетням. Или хотя бы, если он и сделает, его не поймают.

  «Эй, я приеду домой на День Благодарения, и на Рождество,» сказал Люк. «И мы будем поддерживать связь. Не волнуйся.»

* * *

На следующий день Мама и я высадили Люка на автобусной остановке.

  «Хотела бы я, чтобы Питер и твой отец были здесь,» сказала Мама, когда она обняла Люка. «Хотела бы я, чтобы мы могли сделать еще одну семейную фотографию, прежде чем мы уедем. Наверно, я просто не ожидала, что ты решишь остаться здесь.»

  «Я вернусь раньше, чем ты об этом подумаешь,» сказал он. Потом, «Я люблю вас, ребята.» Люк обнял меня, выдавив из меня воздух. «Я буду в порядке. Обещаю. Я напишу или позвоню, когда устроюсь.»

  Я держала его так крепко, насколько я могла, пытаясь уловить все малейшие детали Люка – как его рука обнимала меня за спину, его запах, звук его голоса, то, как его глаза светились надеждой. Я сдержала всхлип и убедила себя, что это не последний раз, как я его вижу.

  «Эй, Птенчик, не плачь,» сказал Люк, когда он отпустил меня. «День Благодарения. Обещаю.»

Глава 36:
Роскошь

ТОГДА: Возраст Четырнадцать

 Когда мне было четырнадцать, совет женщин решил сделать семейные фотографии для церковного справочника после Рождественской мессы, идея состояла в том, что это будет очень успешно, поскольку почти все пришли на службу сегодня утром, красиво одетые в их выходные костюмы.

  Мама, Папа, Питер и я ждали в длинной очереди перед дверью церкви в жутком холоде, пока фотограф выстраивал каждую семью перед пуансеттиями вокруг алтаря. «Ладно, встаньте в линию. Посмотрите на меня. Улыбнитесь. Раз. Два. Три. И спасибо. Следующие.»

  Семья Джордан была перед нами, целиком, с обоими комплектами дедушек и бабушек Менди, которые приехали из Нью Йорка и Флориды.

  «Разве это не замечательно, что вся семья в сборе на Рождество?» Прыснула Люсилль Маме.

  «Да, вам очень повезло,» вежливо ответила Мама.

  Я не могла точно сказать, была ли Люсилль слепой или просто была сукой. Я хотела сказать, «Какая вся семья? Я не вижу здесь моего старшего брата. Будь счастливой со всей своей семьей где-нибудь в другом месте.»

  Мы тихо ждали в очереди, неприятное напряжение росло, пока мы слушали, как Люсилль гудела о забитом доме и о том, каким прекрасным сокровищем будет ее семейная фотография.

 Наша фотография появилась в почтовом ящике в тот же день, что и письма от Люка.

  Мама раздраженно вздохнула, «Почему они настаивают на том, чтобы Люк писал название тюрьмы и его номер в обратном адресе? Это же смущает.»

  Я подняла брови. То что Люк в тюрьме, не было секретом, так почему же это должно было смущать? Я знала, что на самом деле она имела ввиду, что ей не нравится об этом вспоминать. Что без этого номера тюрьмы она могла притвориться, то он просто был где-то далеко, живя нормальной жизнью.

  «Хочешь, чтобы я поставила это в рамку?» Спросила я Маму, протягивая нашу Рождественскую семейную фотографию в одной руке, старую рамку в другой.

  Ее лицо немного исказилось. Старая фотография была трехлетней давности. Мне было одиннадцать, с брекетами, а моя прическа выглядела подозрительно, как кефаль. Было бы неплохо обновить нашу семейную фотографию в нашей гостиной. Пусть даже Люка на ней нет.

  «Не думаю,» сказала Мама, наморщив нос. «Это не настоящая семейная фотография.» Потом ее голос стал мягче, когда она добавила, «Вот твое» протянув мне письмо от Люка.

  Мне было все равно, что Люк в тюрьме, потому что его обвинили в краже. Я была рада слышать его.

Дорогой Птенчик,

  Спасибо за твое письмо и за твой набор по уходу. Даже на словах не могу передать, как сильно мне нужны были эти вещи. Чистая футболка, трусы и носки здесь считаются роскошью.

  Это время года очень тяжелое для меня. Мне просто хотелось бы оказать с вами дома. Здесь так одиноко. Все, о чем я только думаю, это снег, трещащий костер, Мамина еда и Рождественская елка с нашими специальными украшениями. Все, о чем я только думаю, это все, чего мне так не хватает.

  То, что я сделал, было неправильным. Я знаю это, и я плачу за это.

  Никогда не делай ничего, что может привести тебя в тюрьму. Здесь убого, хуже, чем ты себе это представляешь.

  Обещаю, что, когда  выйду отсюда, я больше никогда не совершу ошибок, как эта. Я найду хорошую работу. Я куплю дом. Я найду кого-нибудь очень милого, с кем создам семью.

  Все бросили меня, кроме тебя, Мамы и Папы. Не знаю, что бы я делал без вас. Не бросайте меня. Прошу. Ваши письма значат для меня больше, чем вы думаете. Пишите мне.

С любовью,

Люк

  Прочитав это, я еще сильней поверила в то, что мои письма имеют значение. Что в них была некая сила, которая не только помогла Люку преодолеть его тюремный приговор, но и изменяла его навсегда. Но во мне таился страх, что, если я не продолжу поддерживать его, все надежды, что он вернется к нормальной жизни, исчезнут.

Глава 37:
Возвращение Домой, Часть Вторая

СЕЙЧАС

 Черт. Черт. Черт. Черт. Черт.

  Папа позвонил из дома.

  Сказал, что полиция спрашивала по поводу поиска моей машины.

  Потом Мама посадила меня на Бабушкин диван, взяв меня за обе руки и спрашивая вновь и вновь: Было ли что-то, о чем она должна была знать? Сделала ли я что-нибудь незаконное? Совсем ничего? Я сказала ей, что нет, но я знала, что она мне не верит.

Папа был в аэропорту с полицией, когда мы приземлились в ЛА. Они поинтересовались, могу ли я ответить на пару из вопросов.

  Так что теперь я была в полицейском участке, сидя прямо на жестком стуле рядом с моем мамой – которая должна присутствовать, потому что я несовершеннолетняя – ожидая, ожидая, ожидая, чтобы узнать, какие у них вопросы. Скелет сидел в углу, скрестив ноги, читая дрянную газету. Он уже был здесь раньше.

  Мужчина, который пришел допрашивать меня, казался приятным парнем. У него наверняка была хорошая семья, с хорошо обученными детьми, которые, наверно, играли в карты на заднем дворе в ожидании возвращения домой их тяжко трудящегося папы.

  Он сказал, что просто хочет со мной поговорить немного, что меня не арестовали, но все же нужно перечислить мне мои права. Все это было не так, как это показывают по телевизору. Его голос бы спокойным, и он перечислял их с такой интонацией голоса, будто он предлагал мне что-нибудь поесть. Когда он подошел к части с адвокатом, он остановился и посмотрел на меня, сказав, что, если я не сделала ничего плохого, адвокат мне не понадобится. Я не сделала ничего плохого. Мне так кажется. Так что мне не понадобится адвокат, правильно? Но нужен ли он мне? Если я попрошу его, я буду казаться виновной, правильно? Но если я не попрошу, может получиться так, что я скажу или сделаю что-нибудь, что приведет меня к неприятностям?

  Он спросил, все ли я поняла, и я сказала да. Затем он сказал, что пришло время мне ответить на пару вопросов. Я посмотрела на Маму. Желая знать, вмешается ли она и попросит адвоката, но она лишь кивнула. Может, она мне не верила.

  Но, возможно, возможно, я оказалась не в том месте, не в тот час.

  Не в том месте, не в тот час. Мое сердце начало биться. Не в том месте, не в тот час. Мой взгляд на секунду затуманился, и все, что я видела, был Скелет, тычущий в чеки на полу моей машины. Мой взгляд сосредоточился на следователе, который вновь начал говорить.

  Он сказал, что знает, что я хорошая ученица. Он знает, что у меня есть планы пойти в колледж. Он знает, что я не прогуливала школу, что у меня никогда не было повесток в суд, что я добровольно работала спасателем в детском лагере, который организовывала школа. Он сказал, что также знает, на какой машине я езжу, и что однажды я заезжала в три разных магазина с моим братом Люком.

  Он спросил, помню ли я  этот день.

  Я сказала да.

  Не в том месте, не в том месте, не в том месте.

  Он попросил меня написать все, что я помнила из того дня своими словами; он сказал, что детали важны. К чему это приведет? Что, если я скажу или сделаю что-нибудь не так?

  Пытаясь вспомнить каждую деталь, я взяла черную ручку и написала: 19 июля мой брат Люк попросил отвести его в несколько магазинов, чтобы он мог вернуть некоторые товары. У него было три разных пакета, по одному из каждого магазина. Он вынимал чек из папки у каждого магазина и возвращал вещи. Потом я отвезла его домой.

  Следователь посмотрел на то, что я написала и покачал головой. Может, он мог помочь мне вспомнить некоторые детали. Может, мы можем выяснить все получше, вместе.

  Он спросил о папке Люка. Я сказала, что она была черная и маленькая.

  Он спросил, почему мои отпечатки пальцев были на этой папке. Я сказала потому, что я подобрала ее, когда Люк был в магазинах. Я удивилась, как полиция смогла найти ее. Оставил ли Люк ее у меня в машине?

  Он спросил, почему я ее трогала. Я сказала потому, что она упала на пол машины и чеки вывалились, так что я хотела засунуть их обратно для него.

  Он спросил, какие вещи Люк вернул. Я сказала, что не знаю.

  Он спросил, почему я не знаю, какие вещи Люк вернул. Я сказала, что они были все в сумках, и я не могла их увидеть в сумках.

  Он спросил, помню ли я, во сколько мы уехали. Я сказала, что помню, что я должно была вернуться к двум, так что рано утром. Мне кажется, мы уехали из дома где-то в одиннадцать.

  Он спросил утра или вечера, я сказала утра.

  Он спросил, было ли что-нибудь, что я заметила в папке. Я лишь сказала, что она была черная, а внутри были чеки.

  Он спросил, пригляделась ли я к чекам. Я сказала, что взглянула на парочку из них.

  Он спросил, было ли что-нибудь, что я заметила в этих чеках. Я сказала, что заметила, что они были все очень свежими, очень новыми.

  Я замолчала, подумав о Скелете, тычущем в чеки. Они были поддельными? Нет! Я должна больше об этом подумать. Но – по какой еще причине он мог спрашивать меня о чеках?

  Следователь заметил мое молчание. Он спросил, почему я остановилась. Я сказала потому, что я думаю.

  Я хотела, чтобы Мама вмешалась. Чтобы она сказала что-нибудь, что притормозило бы опрос. Чтобы дать мне больше времени для размышлений. Но она лишь тихо сидела рядом со мной, стирая лак с ее когтей, и я знала, что она не совсем здесь. Мысленно она дома, стирает пятна с ее украшений. Хотела бы я, чтобы Папа был здесь. Может, он сказал бы что-нибудь. Вероятно. Я уверена, что именно поэтому Мама попросила его ждать снаружи.

  Следователь вновь спросил о чеках.

  Я сказала, что они были из разных магазинов, с разными товарами; на них стояла недавняя дата. Я не отважилась сказать, что на одном, который у видела, была дата, когда Люк был еще в тюрьме.

  Он спросил, как долго я смотрела на чеки. Я сказала, всего пару секунд.

  Он спросил, что я подумала. Я сказала, что подумал, что там было много чеков и что Люк хорошо раскладывает свои документы.

  Он спросил, почему папка была в моей машине. Я казала, что не знаю.

  Он спросил, оставил ли Люк папку в моей машине. Я сказала, что не знаю.

  Он спросил, сказал ли мне Люк что он возвращает. Я подумала, они уже спрашивали у меня этот вопрос. Они пытаются запутать меня? Заставить сказать что-то новое, что-то другое? Может мне стоило попросить адвоката. Я сказала нет, я не знала что Люк возвращал.

  Он спросил, просил ли меня Люк отвезти его куда-нибудь раньше. Я сказала да, в магазин, чтобы он могу купить еды и сигарет, в бассейн, несколько раз на озеро.

  Он спросил, возвращал ли Люк что-нибудь раньше, когда я его отвозила. Я сказала нет, на сколько я помню, нет.

  Он спросил меня, моя ли эта машина на фотографии. Я сказала да.

  Он спросил, я ли это в моей машине на фотографии. Я сказала да.

  Он спросил, Люк ли это, вылезающий из машины. Я сказала да.

  Она спросил меня, знала ли я, что Люк распечатала поддельные чеки. Я сказала нет.

  Я подумала. Вот черт. Это были поддельные чеки. Это была подделка. Это была подделка. И я была не в том месте, не в тот час.  Я могу попасть в тюрьму. Я могу попасть в тюрьму. Я – как это слово? Соучастник? Я соучастник преступления. Ведь так? Если я не знала?

  Как Люк мог поступить так со мной?

  Маленькие пятнышки зеленого и желтого появились перед моими глазами, когда комната начала кружиться. Я закрыла глаза и сказала себе сосредоточиться. Когда я вновь их открыла, я посмотрела прямо в темно-карие глаза следователя.

  Он спросил, знала ли я, что Люк возвращал украденный товар. Я сказала нет.

  Я подумала, что Люк не поступил бы так со мной. Люк не сделал бы меня соучастником своего преступления.

  Следователь спросил, была ли это моя идея сделать чеки и вернуть украденный товар. Я сказала нет, я не знала, что он это делает. Я думала, что он возвращает товар, который он купил.

  Я думала, Мама, пожалуйста, скажи что-нибудь. Прошу, останови это. Но она лишь сидела там, стирая ее чертов лак с ногтей.

  Он спросил, когда я посмотрела в папку, поняла ли я, что Люк украл вещи и возвращал их по поддельным чекам. Я сказала нет, Люк никогда бы не попросил меня отвезти его, если бы он возвращал украденный товар. Люк не поступил бы так со мной.

  Он спросил меня, уверена ли я, что Люк никогда бы не вовлек меня в неправомерные действия.

  Я замолчала. Я должна говорить правду. Я прошептала нет. Я не уверена. Я услышала мамин резкий вздох рядом со мной. Ей не понравилось то, как я ответила на этот вопрос.

  Он спросил меня, говорил ли мне Люк, что он сделал поддельные чеки. Я сказала нет.

  Он спросил меня, видела ли я Люка в тот день с кем-нибудь из его друзей. Я сказала нет.

  Он спросил меня, видела ли я кого-нибудь еще на парковке у магазина Computer This, кто мог выглядеть подозрительно. Я хотела сказать да, что был один человек, который выглядел как Люк, так что может они спутали этого другого человека с моим братом. Но я знала, что я не могу врать, даже если мне казалось, что это поможет ему. Даже если это то, что Мама хотела бы, чтобы я сказала. Так что я сказала нет.

  Он спросил меня, просил ли Люк раньше у меня помощи. Я сказала да. Я уверена, что он просил, ведь он мой брат. Но никогда ничего неправомерного.

  Он спросил меня, уверена ли я. Я покачала головой.

  Он спросил меня ответить да или нет, словами. Я сказала нет. Я не уверена.

  Он спросил меня, знаю ли я, где сейчас Люк. Я сказала, что, наверно, все еще в Теннесси, живет со своим другом. Не помню города.

  Он спросил меня, есть ли у меня номер телефона или адрес его друга. Я сказала нет. Он сказал, что он напишет или позвонить с его новыми данными, но пока ничего не сообщал.

  Он спросил меня, знаю ли я какую-либо информацию о друзьях Люка в Теннесси. Я сказала нет.

  Он спросил меня, знаю ли я имена друзей Люка в Теннесси. Я сказала нет.

  Он спросил меня, оставил ли Люк номер мобильного или какой-либо телефонный номер вообще. Я сказала нет.

  Он спросил, если ли у Люка адрес в Теннесси. Я знала, что я на это уже отвечала. Я сказала нет.

  Он спросил, где я в последний раз видела Люка. Я сказала, когда мы высадили его на автобусной остановке.

  Он спросил, куда шел автобус. Я сказала, что не знаю, потому что мы высадили его до того, как он купил билет. И он не сказал куда.

  И потом я подумала, как это странно. Как неестественно, что мы не запарковались и не пошли с ним на кассу. Что мама не купила автобусный билет для него. Что мы не сели с ним на скамейку, в ожидании автобуса. Что мы просто высадили его и попрощались с ним на обочине.

  Потом я поняла. О, Боже мой.

  Мама не хотела знать, куда он едет. Она не хотела, чтобы я знала, куда он едет. Может, ей позвонил Папа и предупредил ее, когда объявилась полиция. Или может, она просто предположила, что, вскоре, у него могут быть неприятности с законом.

  Он спросил меня, какая это была остановка. Я сказала, что не помню.

  Мама нарушила молчание. Вызвавшись написать название остановки и время, когда мы его высадили. Он протянул ей ручку и бумагу. Я удивилась, что она решила выдать эту информацию. Но насколько это нужная информация, действительно? Мы не знаем, как долго он ждал на остановке, прежде чем уехать. Как много пересадок он сделал. У него нет кредитной карточки, так что он за все платил наличными. И кто будет помнить Люка их всех пассажиров, севших в автобус в тот день?

  Следователь посмотрел на меня и сказал, что думает, что теперь я смогу вспомнить чуть лучше тот день, когда я отвезла Люка в те три магазина. И что я, возможно, готова переписать мой отчет по тому, что произошло, включая просмотр папки, остановки, которые мы сделали, приблизительное время, и все, что мне кажется важным. Он сказал мне, что я все правильно делаю, и что мне не надо торопиться.

  Он молчал, пока я писала как можно точный отчет того дня. Мама также молчала. Я подписалась и поставила дату.

  Он сказал мне, что позвонит, если будут еще какие-нибудь вопросы. Он дал Маме и мне его визитку и сказал, что я должна буду позвонить ему, если еще что-нибудь вспомню.

  Он сказал, что, если Люк придет домой, позвонит или напишет, я должна буду немедленно ему позвонить. Это касается и Мамы тоже. И Папы, и Питера.

  Он сказал, что он может арестовать меня за препятствование проведению полицейского расследования, если я не позвоню, что у них не будет другого выбора, как признать, что я соучастник этого преступления, если я не позвоню.

  Он спросил, поняла ли я.

  Я кивнула и сказала да, я поняла.

В безопасности в машине, моя голова начала трещать. Я была изнурена. Вопросы следователя закружили мне голову. Серьезность всего этого обрушилась на меня. Если они подумают, что я помогала Люку… Если они подумают, что я знала, что он делал что-то неправомерное, я могу попасть в тюрьму. Кислота начала подниматься по горлу, сжигая мой пищевод, затем мои миндалины. Я сглотнула. Не вырви. Не вырви. Не вырви.

  Папа спросил, «Как все прошло, Клэр? Все хорошо?» Я взглянула на него. Все хорошо? Серьезно?

  Мама сказала, «У них есть ее отпечатки пальцев на улике, но ничего, что могло бы признать ее виновной.»

  «Откуда они взяли ее отпечатки для сравнения?» Они продолжали разговор, будто меня уже нет в машине, создав ощущение неведения, что это действительно происходит со мной.

  «Помнишь? Они теперь сканируют отпечатки каждого, кто получает водительские права. Хотя бы она не сделала ничего неправомерного. Думаю, она в безопасности. Давай просто надеяться, что ничего из того, что она сказала, не создаст неприятностей для Люка.»

  Я перевела взгляд на нее, но не сказала, что я думала: Наплевать. Если он отправится вновь в тюрьму, это его вина. Люк сделал из меня соучастника своего преступления, что может разрушить мою жизнь.

Но Люк не поступил бы так со мной. Он не поступил бы так. К тому же, полиция могла ошибаться. Может, это не была подделка чеков. Может, Люк был невиновен. Мой желудок скрутило, говоря моему мозгу, что я и так все знаю. Люк виновен. И он почти сделал из меня соучастника его преступления.

  Не в том месте, не в тот час.