Текст книги "Избранное 2009-2012"
Автор книги: Анна Рубинштейн
Жанр:
Поэзия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц)
Иммортель – Анна Рубинштейн
Тягучий день.
Осадок облаков
нестойкой пеной лёг на скучный кофе.
You like me hot?
Небрежное fuck off
тебя толкнёт к недолгой катастрофе.
Устал?
Уйди.
И драму заверши
коротким bye и смятым поцелуем.
С высоких колоколенных вершин
оргАнное взовьётся аллилуйя
уходу –
избавленью от ночей,
пропитанных твоим коньячным сплином.
Как иммортель – невянущий ничей –
тоскующий со мной,
не-Мессалиной,
сегодня ты не в счёт.
Мой личный враг –
секундами потеющее время
сигналит мне в пижамный полумрак
о глупости несвязанности с теми,
с кем сладко пить промозглые мечты,
с кем проще боль и лучше несогласье.
Some Like It Hot...
Мой яростный не ты.
Осколок.
Блюз.
Прошедшее.
Ненастье.
Try walking in my shoes! – Марина Носова
Тягучий кофе, запах сухоцвета,
Расплывчатый осенний полумрак.
Полубесчувственна, полуодета.
Нет, мне не больно – мне уже никак.
Останемся при личных тараканах.
Ты был прекрасен, мой капризный бог.
Осадок дня в невымытых стаканах.
Бесцветных мыслей спутанный клубок.
Взгляд безотчётно бродит по странице,
Но сома слов уже не горяча.
И алая царапина дымится
Чуть-чуть пониже левого плеча.
___________________________________
* Сома (санскр. soma) – важный ритуальный напиток у индоиранцев и в более поздних ведической и древнеперсидской культурах. Он часто упоминается в Ригведе, содержащей много гимнов, восхваляющих его бодрящие или опьяняющие качества. (ru.wikipedia.org)
Try Walking in My Shoes – строчка из одноимённой песни британской группы Depeche Mode.
Иначе не умею – Василиади Татьяна
Тебе ль не знать, но повторить несложно:
я ненавижу подостывший кофе,
да и мужчин холодных безнадежность,
их лживый шепот на ушко при вздохе...
Возможно, вспомнишь –
я была другая:
умела пошлым улыбаться шуткам,
скользящим мимо, слух не задевая,
ловила счастье в редких промежутках
среди блондинок...
и трефовой масти...
Но все сменилось вдруг, в одно мгновенье –
не наделен ты, милый, прежней властью.
Жалеть?! О чем,
когда ушли сомненья...
К чему примерка инородной кожи?
Я не хочу донашивать ботинки,
остывший кофе пить, глотая слезы,
под звуки блюза, добавляя сливки...
Ты помнишь?
Мне – как можно горячее!
Не так? Прощай...
иначе не умею...
Адюльтер
под сигаретный дым и терпкое вино
(after А. Чулков) – docking the mad dog
«Пока мой мальчик спит...» – слова её о муже
звучали острой бритвой, скользящей по стеклу.
И я засомневался: а всё же, кто ей нужен?
И что мои объятья и прочее в углу?.. (с)
Александр Чулков
Казалось, просто так, казалось, мимоходом
ты вспомнила его,
а пыл угас во мне.
– Зачем напоминать, что ты, мол, несвободна,
что я лежу сейчас
на чьей-то там жене?
Мне совесть не указ, когда играет чувство.
Мне дела вовсе нет до мужа твоего.
Небрежных пара слов и стало всё... невкусно.
И... руку убери
от члена моего.
Пришла поговорить?
Я – психоаналитик
под сигаретный дым и терпкое вино?
Я отошел к столу,
допил всё, что не выпил,
и молча закурил, и посмотрел в окно.
– Так сложно всё... Прости...
Я вовсе не хотела...
А за окном рассвет
крадётся, словно вор.
– Я вызову такси. Ты лучше бы оделась.
Отложим на потом.
Никчёмный разговор.
Оборотная сторона медали. Женский взгляд
– Уже Другая
пока мой мальчик спит, я, вроде и не дура,
и чётко сознаю,
к чему что и почём,
лечу стремглав к тебе, а ты встречаешь хмуро,
и вечер прочь
летит отброшенным плащом.
да, терпкостью вина мы не залечим рану.
я знаю, всё пройдет –
отпущен малый срок
для этих ярких ласк... ты знаешь сам, и ладно,
я замужем давно,
а ты вот одинок...
прошу, ну не сердись, не нужно портить вечер –
я знаю, ты ведь
ждал прихода моего,
пусть не глядишь в глаза, но весь – порыв навстречу,
и я хочу тебя...
есть три часа всего,
пока мой мальчик спит... прости, но это правда,
и мне бывает, знай,
похлеще твоего:
быть близкой с ним опять – не далее, как завтра,
и вспоминая нас,
спать на плече его...
Пришёл поговорить... – Анна Рубинштейн
Пришёл поговорить?
А, впрочем, как обычно...
Ты руки убери.
Налить? Ну, что ж, налей.
О, "Данхилл"!.. Закурю. Но больше по привычке...
Я бросила курить.
Ну, что ты, дуралей...
Ты бицепс подкачал?! А ну-ка, я проверю...
Ого!..
Налить? Налей.
Эй, руки убери!
А что мегера? Спит? Дай я закрою двери.
Ты помнишь прошлый раз?..
Трясётся всё внутри...
Мне совесть не указ... Скажи – какая цаца!
Допью.
Налей! Налил?
Ну, выпьем за любовь,
Так сложно всё... Прости.
Ну, хватит целоваться...
Я вовсе не хочу... Ты бабник и плейбой!
Эй, руки...
Это что? "Шанель"? Какая прелесть...
Оставь... Пусти!..
Налил? За что? За твой развод?..
Ты вроде не дурак, а всё городишь ересь.
Кто я тебе? Пустяк.
Случайный эпизод.
Ты психоанали... Пусти... Какие руки!..
Целуй меня, целуй...
Да, да, вот тут... И там!
Как хочешь... Так?
Снимай. Пиджак. Быстрей.
И брюки.
Нет, нет, не тороплюсь! Люблю... ты знаешь сам...
Лечу к тебе стремглав...
О, милый, милый... Боже!
Хочу тебя всего! Пылаю и люблю!
Ещё чуть-чуть!... О! А!
Ты кончил? Да, я тоже.
Ты хочешь первый в душ?
Давай... Я постелю...
Прикуришь мне? Чайку? Есть где-то шоколадка...
Оставь, к чему сейчас никчёмный разговор...
Мне плохо без тебя... И ей с тобой несладко.
А за окном рассвет крадётся, словно вор.
Банальный сюжет
Шуршание листвы в осеннем парке... – docking the mad dog
"История наша похожа на мрачный верлибр,
ни ритма, ни рифмы, красивая цепь многоточ...
Бывает и так"...
Yandel
Плохой подстрочник... Да и сам сюжет
почти приелся. Зрители устали.
Финальный занавес.
Смотри... А нас уж нет...
Разрублен остриём дамасской стали
ручной работы шёлковый платок.
Использовать, как повод для дуэли
и ревности?
А ливневый поток
смывает краски с листьев. Неужели
закончится унылым октябрём,
шуршанием листвы в пустынном парке,
рассказ, где мы пока ещё идём,
рука в руке?
Ни холодно, ни жарко,
а так...
Банальный, в сущности, сюжет...
Ты оглянулась. Пусто. Нас уж нет.
06.10.2003
Но не отменит холод ноябрей... – Уже Другая
"Смотри... А нас уж нет...
Разрублен остриём дамасской стали
ручной работы шёлковый платок" (с)
docking the mad dog
А помнишь, говорила – я уйду,
а помнишь, отвечал ты – всё пустое?
А помнишь, как в горячечном бреду
метались мы?
... Случайное, слепое,
сорвалось слово, разбивая свет
на тысячи и тысячи осколков...
Осталась только сталь
в звенящем "нет",
и два обрывка трепетного шёлка.
... Вот снова осень...
В тишине аллей не встретимся,
строги и безучастны,
но не отменит
холод ноябрей
янтарности просыпанного
счастья...
Подстрочник – Анна Рубинштейн
Верлибрами истории подстрочник
начертан нерифмованно и мрачно...
Избитые приёмы многоточий –
притворны, как невинность новобрачной
в горячечном сюжете о дуэли
и ревности из тысячи осколков...
Дамасской стали взмахи разлетелись
обрывками из трепетного шёлка.
В шуршаньи юбок слышались Петрарке
слова любви, слетавшие на плечи...
А мы с тобой – измены перестарки,
друг друга позабывшие до встречи,
мы слепы, холодны и безучастны
к стараниям ноябрьского бреда...
Финальное просыпанное счастье –
пустых объятий пиррова победа.
Italiano Mix
К её руке припасть… (Grappa) – docking the mad dog
О, Grappa, из Италии далекой!
Энергия... крадущейся лозы...
Возможно, итальянки темноокой
дыхание почувствует... язык?
И обожжет язык огонь жестокий.
Налей ещё... Сознание бежит...
Куда? Какая разница, приятель!
Империи упадок и расцвет,
всё это в прошлом... Гунны, шорох платья,
и оброне'нный на бегу букет...
Коварство ядов,.. жар её объятий...
И яд страстей, и звучность языка...
О, Seniorita... или Bella Donna...
Как нежно – дуновенье ветерка!
К её руке припасть главой склоненной...
Налей еще... я пьян, но лишь слегка!
О пользе капли атропина... – Уже Другая
ммммм... Bella Donna опьяняет слух,
но горечь дёгтя – это норма к мёду.
/...пришёл внезапно образ чьих-то рук,
причудливо тасующих колоду,
и, мысль сорвав, как аленький цветок,
уходит вдохновение по следу
букетов, ядов, гуннов/... Как жесток
был век империй, верно? Нам, эстетам,
пресыщенным усталым мотылькам,
подверженным депрессиям и сплину,
натурализм укутавшим в меха,
нет, не понять реальную причину,
которая тогдашних милых дам,
носивших гордо звание матроны,
толкала под руку бежать в ночи к прудам,
на поиски созревшей белладонны.
Боюсь подумать, что могло бы быть,
но женщины, как правило, искусны.
Всё обошлось – не оборвалась нить,
и сквозь века горят, горят искусом
глаза мадонн грешнейших – в этом суть,
пардон, похоже, снова повторяюсь.
Что женщина – огонь?... Или сосуд?
И как прожить, ни разу не раскаясь?
Да полноте... но стоит ли тогда
Париж всех месс, а день похмелья – граппы?
...прозрачен вечер, кубиками льда
разбавлена тоска. Из старой шляпы
ночь звёзды извлечёт, и будет свет,
и будет тысяча и плюс одна причина,
чтоб позабыть на время слово "нет"
Пойти, что ль, вправду, капнуть атропину?
Grappa tuttogrado... – Анна Рубинштейн
А не пойти ли тяпнуть коньяка?..
Пуста бутылка "Grappa tuttogrado"...
За дивный вечер горькая награда –
Мигрень... Слегка неверная рука
Листает книгу – кони, гунны, ночь...
Аттила, окровавлен и неистов,
Убийства, как игра, игра в убийство
И пленницы, которым не помочь...
Оправданная скупость языка –
На что слова, ведь есть мечи и стрелы!
И от шатров уже несёт горелым...
И бьёт в виски звериная тоска...
Как бьёт в виски звериная тоска,
Стучат коней копыта по затылку...
От граппы опустевшая бутылка
На боль мою взирает свысока.
Был век империй яростно жесток,
Горели виноградники и храмы...
Земли незаживающие шрамы
Сшивал лозы пробившийся росток.
Лигурия, Тоскана и Пьемонт,
Дольчетто, Неббиоло, Барбареско –
Названия с осыпавшихся фресок,
Полуднем раскалённый горизонт.
* * *
История, ах, как ты неправа:
Ведь если б гунны всё ж завоевали
Италии сияющие дали,
И к чёрту б виноградники пропали,
То так бы не трещала голова...
Уехать в Стабию... (after Анна Рубинштейн) – docking the mad dog
Уехать в Стабию... Подальше от солдат
и грязных улиц, поскорей убраться...
Порочный Рим, интриги и разврат, кровавые плащи преторианцев –
всё надоело...
Вечер раскалён,
вино не пьётся, остаётся граппа.
Бросает солнце
луч прощальный на пол,
потом на стену.
Неба окоём
окрашен в тот же красно-алый цвет
(кровавые плащи преторианцев...)
О, боги, как же хочется надраться!
Звериная тоска…
Спасенья нет.
В деревню – Анна Рубинштейн
В деревню – к тётке, к бабке, к чёрту
В глушь
От грязи городской скорей убраться...
Крыш раскалённых яростная тушь,
Взбесившегося дня протуберанцы...
Не пьётся,
не живётся.
И тоска...
Надраться вдрызг?..
Осталась только граппа...
Колоду карт смешавшая рука
Шестёркою меня швырнула на пол.
Жара. Тоска.
Кровавые плащи?..
Из фильма в сон войдут преторианцы...
Под Стабией
в траттории ищи
Меня, во сне успевшую надраться...
Совсем не итальянское... – Уже Другая
Уехать?... к Воланду, махнув на всё рукой –
и бог с ним, с Мастером, забывшим Маргариту!
Весь долгий день, немой /не мой!/ покой,
и сад, и вечности вчерашние бисквиты
сменить на бег коней, покинуть страх
на складках обветшалых занавесок,
чтоб город древний на семи больших холмах
остался отпечатками на фресках.
Забыть! Забыть, как можно не любить,
как можно... оказалось, это просто.
Коль волки есть – уйдёт и волчья сыть:
любовь не милость у церковного погоста.
Он так далёк... но в чём его вина,
что в страсти есть пределы и этапы?
Молю о милости – фалернского вина...
иль на худой конец, хотя бы граппы.
Тоска... мигрень... и завтра, как вчера –
о боги, всё до смерти надоело:
любить до гроба все мы – мастера,
а вот за ним... куда сложнее дело.
Плащи рвёт ветер, точно кливера,
срывает маски. У последнего предела
ночь полнится прохладой серебра.
В седло!... Мы вместе, рыцарь Азазелло?
О верности избранному однажды пути
Путь обычный скучен и размерен:
Гастроном, бульвар, скамейка в парке,
Турникет... Тревога в атмосфере...
Нет нарзану. Очень-очень жарко.
Аннушка, паскуда, еле ходит,
Полтораста лет уже гражданке.
Керосина нет уже в природе –
Все равно встает ведь спозаранку
И – в дорогу... Долг превыше лени...
Ведь не зря писатель так старался.
Старческие хрусткие колени
Не свернут с намеченного галса.
Поллитровку – хрясть! – у турникета.
Сука-жизнь, увы, такая проза...
Вон трамвай... Ну, вот и все приметы!
Отыскать осталось Берлиоза...
___________________________
"Даже толком и не попрощался (Kill Me Tender)"
docking the mad dog
помнишь?
«Ты можешь отказаться...»
Татьяна Пешкова
...когда, шурша, к ногам сползало платье,
никто не знал, чем кончится закат...
ты, что любил,
как сорок тысяч братьев любить не могут,
был не виноват
в полынном вкусе дымных поцелуев,
в надменной скуке прежде тёплых рук...
мы знали, что жестоко неминуем
совпавший напоследок перестук
сердец и душ – замученных и жалких...
боль, ящеркой зелёною мелькнув,
со временем играет в догонялки
на подступах к открытому окну...
а там – рассвет, остатки слёз
и крыши,
и голуби, слепые от любви...
там ветер, неожиданно охрипший,
воздушным змеем в осени повис
и шепчет: помнишь? помнишь? не забудешь?
...забуду. обещаю.
в чехарде
судов и судеб, сумерек и судей
вдохну, проснувшись.
...завтра много дел.
взгляд, блуждающий по парку
«Желание недели...»
Татьяна Пешкова
_____________________
...стареющую девушку с веслом –
облупленную, с птичьим макияжем –
по пол-весла метелью занесло...
а в парковом размеченном пейзаже
полно других страдальцев арт-нуво
эпохи ремесла и реализма...
неласковое серое "совок"
торчит сквозь штукатурку и харизму...
...пустынно, только гостьей дорогой
гуляет этикетка "кока-кола" –
от павлика морозова бегом
до финиша, к останкам дискобола...
...ветрами зим скурношены носы,
критически осыпались объёмы,
заметен многолетний недосып
от вечного стояния на стрёме...
...стихиями не тронута не-боль –
по гипсовым сердцам не плачет мама...
в руках беспалых полу-голубок
к борьбе за мир зовёт ворон упрямо...
...на парковых часах – без трёх зеро,
на горках – феврали и неудачи...
и словом голубиным "гоэлро"
собачник задубевший озадачен...
Я буду счастливой...
Я буду счастливой, я твёрдо решила!
Я б раньше решила, но я так спешила –
Спешила влюбляться, смеяться и злиться,
И снова влюбляться, рожать, разводиться.
Я очень спешила: вполсилы дышала,
Вполглаза смотрела, жила вполнакала.
И много любила, и много страдала,
И часто пыталась начать всё сначала.
Всегда получала всё то, что хотелось,
Нахальство и злость выдавая за смелость.
Жила, на потом черновик сочиняя, –
Нахальная, юная, дерзкая, злая.
А сколько их было, оставшихся сзади...
Я их не любила, бросала, не глядя.
Бросала, как чашку, разбитую в спешке...
Бросала, как ферзь, не нуждавшийся в пешке.
Уже не спешу. Что смогла – то успела,
Влюблялась, рожала, плясала и пела.
Но всё на бегу, на лету или в спешке...
Разбиты все чашки, проиграны пешки...
Я буду счастливой – я твёрдо решила,
Как будто бы я никуда не спешила...
Что было, то было. Что будет – то будет,
Пусть где-то прибавится, где-то убудет...
Я буду счастливой! Я буду! Я буду...
Живу не спеша, в ожидании чуда.
Очень тихие неправды...
Очень тихие неправды,
Очень маленькие лжи.
Неисполненные клятвы.
Непролитые дожди.
В душах – зимы, холод, стужа...
Еле тлеют угольки.
Никому никто не нужен –
Нелюбови нелегки..
Обманувшие впервые
Греют души у костра...
Неподкупны часовые
На посту у Недобра.
Все, солгавшие однажды,
Лгали, лгут и будут лгать.
Выкуп Злу заплатит каждый
Неспособностью летать.
Ложь и Зло, окончив жатву,
Собирают у межи
Неисполненные клятвы,
Непролитые дожди...
очень старая фотография
* * *
На венском стуле, брит до синевы,
на фоне чуть подкрашенной Невы,
мой юнкер, вспышкой магния напуган,
в мундире цвета выцветшей листвы
глаза таращит, будто на плацу.
Высокая фуражка так к лицу.
Он нёс легко тяжёлые хоругви
к высокому церковному крыльцу...
"Жизнь – Государю, честь же – никому."
Исакий смутно видится в дыму...
Привычный мир изломан и поруган,
затянут кем-то в яростную тьму.
Винтовка в остывающей руке.
След от нагайки вьётся на щеке.
И цепью – очень близко друг от друга –
они лежат в утихнувшей тоске...
* * *
На венском стуле, брит до синевы,
на фоне чуть подкрашенной Невы,
мой юнкер, очень смелый от испуга,
на фото ты останешься живым.
обречённое **
Ты хочешь дождь? И чтобы моросил?... И это при моем-то при масштабе?... Я вездесущ, всегдащ и темнокрыл...
«темнокрылое» – Альберт Эм
****************************
...скажите, rara avis – вездессущ... их дохуя в саратовских подъездах... под тёмной сенью тёплых райских кущ таких полно, им имя, ссукам, – бездна... войти ж нельзя! пусть кодовый замок, консьержки, бабки, лютые собаки – подписан в доме каждый уголок, пронырливы лядащие писаки...
...неудержим их утренний порыв – поистине библейские масштабы... отрепьями подробности прикрыв, они в подъезды сонмом рвутся дабы оставить нам данайские дары... троянский конь в сравненьи с ними – пони... захвачены пространства и миры, броженье в ноосфере, полной вони... их потаённый путь слегка непрям, обильны недуховные крушенья... их обращенье к неким матерям сопровождает жертвоприношенье...
...и это ли не вызов для души? внезапный дождь и изверженье лавы... душить бы их, душить, душить, душить... порядка ради, а не для забавы... в разбитом лифте – снова письмена, на лестнице – опять иероглИфы... развязана жестокая война, но труден и бесплоден труд сизифов...
...у них башка трещит и ливер тухл, оне с похмелья маются и рыщут... их не смутят проснувшийся петух и пляски блох в кудлатой бородище, оне всегдащи, вечны и сильны, как ангелы из тьмы – непобедимы...
...и сдавшись, прочь с родимой стороны уходят обречённо пилигримы....
недокументальное
Написано на блиц «В Садах Лицея»
тема "Вечера на хуторе близ Диканьки"
....................................
Тиха украинская ночь.
Свеча и тени. Мрачный Гоголь
задумчив. Он, наверно, мог бы
уснуть и мысли не толочь,
как воду в ступе, но не спится...
Тоску не в силах превозмочь,
он волю душных городов
и смех раскрашенной блудницы
сменил на шорох вечеров,
на скрип дверей и блеск снегов,
на коромысла, тишь и ситцы...
Но всё равно – тоска и бред.
Гробы и церкви, вурдалаки,
вой перепуганной собаки,
круг на полу, глаза во мраке
и вновь спасительный рассвет...
Тяжёл писательский обет:
любви стыдятся, мысли гонят,
не спят, не бьются, не живут...
Неблагодарен тяжкий труд –
к чертям ли, к Богу ли с поклоном
покорным пленником идут.
За приближенье к рубикону
заплатят радостью земной,
тоской и ранней сединой,
и одиночеством... Темно...
В одну телегу впрячь неможно...
А, впрочем, нужно ли впрягать?
Не лучше ль лучшего не ждать,
а неспеша и осторожно
потрогать книги нежнокожье,
взмолиться – пожалей, о Боже! –
и души мёртвые сжигать.
..................
использованы цитаты из поэм А.С. Пушкина «Цыганы» и «Полтава»
Над высокими домами
Отклик на стихотворение Светы Мель
"Над высокими домами. Поиграем в классиков"
.................................
Над высокими домами,
между звёзд и между трав
Бог наигрывал дождями
черепичности октав,
дымнотрубности бемолей,
баркаролы голубей...
Лунный сытый рыжий нолик
(в стадной звёздчатой гурьбе
он как вождь в мушиной стае –
важен, томен и далёк),
дырки в небе колупает,
ободряя дождеток.
И с кружащих колоколен
утекают в синеве
узнавания пароли –
в томной арии бровей,
в тёплой розовости взгляда,
в скарабеистой судьбе...
Междузвёздная баллада –
тень ноктюрна на трубе...
Ночное («Твёрдо знаю, что ты не мой»)
А.
Твёрдо знаю, что ты не мой.
И, конечно, женат и счастлив.
Нас ведёт поводырь слепой
по дороге пиковой масти...
А под рёбрами жмётся страх
разлюбить, потерять, не помнить.
В длинном списке моих утрат –
неласканье твоих ладоней...
До утра доживаю вплавь,
эти плечи во сне целуя.
Горечь, Господи, мне оставь –
пусть утихнет, но существует.
Проложу для своих потерь
между судьбами путь окольный...
Дай мне, Боже, не захотеть
излечиться от этой боли.