Текст книги "Не прощай мне измену (СИ)"
Автор книги: Анна Май
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)
Глава 29
Просыпаюсь от яркого солнца – опять забыла на ночь закрыть жалюзи. Никак не привыкну, хотя живу здесь третью неделю. А могла бы ещё поспать – выходной. Спускаюсь со своего ложа и босиком шлёпаю ставить чайник. Квартира новая – ритуалы старые. Открываю воду в ванную и оглядываю скромный запас бомбочек, пусть будет лаванда.
Выбрасываю пустые бутылки от вина и тарелки с засохшей фруктовой нарезкой, бокалы и чашки ставлю в посудомойку. Вчера был девичник. Формальный повод – моё новоселье, но в действительности это была интервенция для поддержки Симы в новом статусе. Будто я в ней очень нуждалась. И раз уж катаклизма было не избежать, попросила Ладу поучаствовать – она спец по разруливанию неловких ситуаций со скользкими темами.
В её присутствии я спокойно могу отсидеться в углу и не отвечать на вопросы кто кому изменил, как он мог, ты же… Вместо многоточия можно подставить разные варианты: красивая, худая, умная, хорошо готовишь и ещё что-то, абсолютно не влияющее на то, почему люди расстаются.
Разбираю стопочку цветных конвертов – подарки. Да, девочки точно шли не на новоселье. Сертификат в салон красоты и СПА с подписью “Осталось изменить причёску”. Причёску? Серьёзно? Дальше идёт сертификат на гончарный мастер-класс, за ним – сертификат в секс-шоп… Решаю радикально прекратить парад безумных идей как развлечь свежеодинокую меня и подхожу к мусорному ведру. Мешкаю пару секунд и всё-таки откладываю конверты в шкаф, на самую верхнюю полку. Стало неудобно. Подруги поддержали как могли, а мне нужно отращивать дзен, чтобы реагировать спокойно, и радоваться, что не пили за мою свободу и не подарили эскортника.
Наливаю чай и иду в кресло, повёрнутое к панорамному окну, любоваться видом на реку в нежных рассветных лучах. В моем теперешнем положении аренда здесь кусается, но это зрелище стало решающим аргументом.
Сам переезд оказался хорошей идеей. Лада не прогоняла, даже, наоборот, предлагала остаться подольше, только рядом с ней я не привыкну к тишине, не научусь готовить на одного человека и не начну принимать решения. Надо сказать, что по двум первым пунктам уже появился прогресс.
Изначально меня смутил чисто мужской дизайн квартиры, а потом прониклась. Высокие потолки, огромные окна в пол, лаконичная мебель в бежево-шоколадных тонах и очень много пространства и воздуха. Подходящее место, чтобы дышать.
Лёха провёл экскурсию:
– Посудомойка, духовка, винный шка-а-а-аф…, – кажется, сам удивился, когда увидел. – Стиралки нет, но на минус первом этаже есть прачечная с самообслуживанием. Ванна с волшебными пузырьками, тёплый пол, – сходит с коврика в санузле, чтобы проверить, и утвердительно кивает.
– Что ещё?… А, да, надеюсь, ты не боишься высоты…
Разворачивает меня к дивану со столиком и откуда-то достаёт приставную лестницу. Поднимаю голову и вижу над зоной отдыха “чердак” с шикарным спальным местом: высоким матрасом, горой подушек, стильным ночником с отделкой из кожи и ограждением из дымчатого стекла. Рот открылся сам собой.
– Можно спать и на диване, он раскладывается, – продолжил Лёха, – но я бы попробовал. Даже с твоим ростом должно быть нормально – хозяин повыше будет. Поднимешься?
Конечно, Сима поднялась, улеглась и осталась бы прямо там, если бы не нужно было сначала подписать договор. Также в квартире обнаружились проектор, телескоп и ханг. Последним сюрпризом стал чёрный прямоугольник во всю высоту стены, выкрашенный грифельной краской. На ней можно рисовать! Сделала несколько штрихов пальцем по шершавой поверхности и с довольной улыбкой посмотрела на Лёху:
– Мне здесь нравится, – он в ответ просиял, а я нахмурилась, – Леш, это же… не твоя квартира?
– Нет, это правда квартира моих знакомых, вернее, их сына. Он уехал учиться на пару лет, не успел здесь пожить. Предложил родителям пока сдать кому-то надёжному… и хорошему. Ты подходишь.
Мне трудно выносить прямые взгляды Лёхи особенно тот, каким смотрит сейчас. Он не может не замечать, что избегаю любых контактов, даже случайных прикосновений, но всё равно продолжает пытаться. И я злюсь на Тима, который своим уходом дал Лёхе и другим мужчинам, повод думать, что у меня нет обязательств. Свободной я себя не чувствую.
Очень жаль, что любовь не гаснет автоматически, когда перестаёт быть взаимной. Потому что под этим взглядом меня ещё сильнее разрывает от неуместности своих чувств к мужу, от невозможности отдать ему тепло, которое всё ещё тлеет, как бы я с ним не боролась. От собственной ненужности и понимания, что это может остаться со мной навсегда. И я, наверное, смирюсь, живут же как-то однолюбы, но не надо на меня так смотреть.
– Дай руку, – прочистив горло, Лёха протягивает свою.
Отрицательно машу головой, опускаю глаза. Он тяжело вздыхает и вкладывает мне в карман коробочку:
– Это просто мелки, Симыч, не бойся.
Достаю – и правда упаковка белых мелков для рисования на стене. Чёрт, стыдно-то как. Густо краснею. Выдавливаю из себя спасибо и прошу контакты хозяев квартиры, чтобы дальше уже иметь дело с ними. С тех пор мы с Лёхой не виделись.
Коротко отвечаю ему по телефону, когда спрашивает о делах, отказываюсь от предложений о встречах. Кстати, в этом Лёха не одинок, такие же ответы получает мой муж, королева Марго и Вячеслав Игоревич Сизов. С последними двумя я вежлива и просто ссылаюсь на постоянную занятость. Только начала ощущать что-то отдалённо напоминающее покой, хочется это сберечь.
Но, видно, не судьба. На выходе из студии сталкиваюсь с отцом Алёны:
– Здравствуйте, Сима, попасть к вам на встречу труднее, чем к министру, – с улыбкой произносит мужчина, – очень рад, что застал…
Глава 30
Я уже говорила, что плохая актриса? С тех пор ничего не изменилось. На волне паники от внезапной встречи мне никак не удаётся скрыть досаду и разочарование. Боречка сделал всё, чтобы работа с “Лирой” не пострадала от моего отсутствия, но, видимо, для господина Сизова это принципиальный вопрос. Иначе зачем он здесь? Вторая серия “отпустите его”? Так мы с Тимом не вместе, об этом весь “Визуал” гудел, наверняка дошло и до Алёны. Хорошо, что бюро сидит в отдельном офисе – раз в пять меньше сочувствующих взглядов, и сплетни доходят с таким опозданием, что можно не реагировать.
Горло пересыхает, отступаю, освобождая пространство для побега. Мозг на ура генерирует вполне правдоподобные предлоги, почему именно сейчас я никак не могу уделить внимание отцу Алёны, но в слова не оформляется ни один. Пару раз открываю рот – тщетно. Сжимаю ключ от машины в ладони и уже всерьёз подумываю слинять без объяснений. Если допустить, что Сизов не в курсе ситуации, то он решит, что я не в себе. Ну и чёрт с ним, может, ослабит напор. А если в курсе, то моё нежелание общаться вполне объяснимо.
Но Вячеслав Игоревич удивляет. Почесав бороду тыльной стороной ладони, он улыбается:
– Вы спешите?
Неопределённо киваю.
– Хорошо, тогда буду краток и не займу много вашего времени, – видит, что аргумент не работает и добавляет, – Я приехал не уговаривать работать со мной, Сима, у меня к вам другой разговор. Не дольше, чем выпить чашку эспрессо. Пойдёмте-пойдёмте.
И направляется к арке во двор, вынуждая следовать за ним.
Садимся за столик на летней террасе кафе. Конец апреля. Стены фабрики отсекают городской шум, слышно только пение птиц и шелест цветущих деревьев. Моё любимое время, когда вдохновение приходится вычерпывать вёдрами, чтобы лодочка Сима не потонула в работе. Правда, не в этом году.
Сизов заказывает эспрессо, предлагая мне тоже выбрать что-то попить. Соглашаюсь на воду с лаймом, чтобы было чем занять руки, а то вечно на нервах рву салфетки. Кстати, надо отодвинуть их подальше, чувствую, соблазн будет слишком велик.
Отец Алёны не торопится начинать, рассматривая белый лепесток абрикоса, который принесло к нам на стол, а потом кладёт свою ладонь мне на руку и проникновенно произносит:
– Сима, вы красивая… и очень талантливая женщина…
Я, конечно, ожидала всего, но это вообще ни в какие ворота. Вырывая руку, вкакиваю со стула и спиной сбиваю официанта, который так “вовремя” подоспел с подносом. Чашка со стаканом летят на дощатый пол, содержимое выплёскивается перепуганному парню на фартук. Странно, что не на меня. Пахнет кофе. И лаймом.
Рвано дышу от возмущения:
– Вы не по адресу. Всего наилучшего.
Сизов вскакивает за мной и, преграждая путь на выход, пытается объяснить:
– Сима, вы, видимо, неправильно меня поняли…
Рефлекторно стираю его прикосновение с ладони другой рукой. Он замечает жест:
– Извините за фамильярность. Не уходите, выслушайте до конца. Прошу вас.
Кажется, что он нервничает не меньше меня. Остаюсь. Сизов просит повторить заказ.
– Не с того я начал, но, поверьте, не так легко говорить о том, что произошло между моей дочерью и вашим мужем.
– Их я тоже не буду с вами обсуждать.
– Да-да, это не предмет разговора, но имеет к нему прямое отношение. И раз уж речь зашла о…, – отворачивается и глубоко вздыхает, – Я не оправдываю Алёну. Она взрослая женщина и давно уже живёт свим умом. Однако, как отец, чувствую ответственность. Что-то где-то упустил, слишком баловал… По сути, моя дочь неплохой человек и тоже тяжело переживает…
Возмущение разгорается с новой силой. Тоже? Тяжело? Сердце частит, голова кружится. Я не умею конфликтовать, мне становится физически нехорошо. Большинство ссор в моей жизни происходили только у меня в голове. Вот и сейчас слова скопились в груди и горле, но высказать не могу. Крупными глотками пью воду и слишком громко ставлю стакан на стол. Звук обрывает Сизова на полуслове.
– Вячеслав Игоревич, чего вы от меня хотите? Вряд ли пришли за сочувствием Алёне Вячеславовне?
Сизов складывает руки в замок, выпрямляет плечи и смотрит прямо.
– Верно, я не за этим. Сима, вы красивая, умная и очень талантливая женщина. У меня есть к вам предложение…
* * *
Складываю руки на груди и откидываюсь на спинку стула.
– Я навёл справки, вы подали заявки на несколько грантов в сфере дизайна и фотографии. Это так?
– Да, – осторожно киваю. Все базы стипендий и грантов лежат в общем доступе, и если задаться целью, то эту информацию найти нетрудно.
– Один из них в Португалию?
Снова киваю.
– То есть вы хотите покинуть страну?
– Смысл не в этом, но такой возможности не исключаю.
– Что ж, – говорит, будто что-то решая, – Португалию я предложить не смогу, но если вы захотите рассмотреть Берлин, то я обеспечу вам грант Берлинского университета искусств. На факультет дизайна, они готовят большой социальный проект. Вы же знаете немецкий? – не вопрос, а утверждение. У меня на страничке висит микроинтервью с какого-то международного конкурса, где я весьма посредственно вещаю на языке Гёте и Шиллера.
– Это предложение от “Лиры”?
– Нет, лично от меня, – прищурившись смотрит поверх чашки.
– А вам зачем это нужно?
Переводит взгляд во двор и говорит:
– Можете считать это моим извинением за дочь… – поворачивается, – а можете воспринимать как возможность, поворот судьбы, который изменит вашу жизнь.
Поворот судьбы… Когда на девичнике количество пустых бутылок стало равно числу присутствующих девчонок, мы с Ладой уползли на “чердак”, забрав с собой лестницу. И там, под Twenty One Pilots и звуки изнасилования ханга состоялся мой первый разговор об измене мужа. Даже скорее обо мне. О Тиме Лада не сказала ни слова.
– А ты не думала, что это у вас не финал? – под конец спрашивает Лада.
Переворачиваюсь на живот и утыкаюсь лицом в подушку. Неопределённо мычу, потому что думала. И мне всё ещё страшно узнать ответ на этот вопрос. Потому игнорирую предложения мужа о встрече. Даже если он хочет всё объяснить. Дальше что? Любой наш контакт потребует принятия решений, а у меня с этим пока туго. Кладу вторую подушку на голову.
Лада не стала допытываться, она любит задавать вопросы, ответы на которые больше нужны тебе самой, нежели ей. Вместо этого она рассматривает карту Европы, которую я прикрепила на стенку поближе к изголовью ложа. Перед сном рассматриваю её в свете ночника и прислушиваюсь к тому, что мне говорят страны. Германия, кстати, тоже в числе тех, что были бы рады моему обществу, вместе с Данией и Португалией.
– Ну послушай, – легонько пихает в бок, – ты сейчас можешь не оглядываться ни на кого, делать то, что раньше не делала. Готовить только то, что ты любишь, полететь, куда хочешь…
– Лад, – выныриваю из подушечного укрытия, – в кулинарии процветает дискриминация одиночек. До чёрта блюд, где в рецепте три яйца. Пополам не делятся, а на одного – слишком большая порция.
– Скажешь тоже, проблема! Зови меня, – Лада любит мои гастрономические извращения, деликатно называя их экспериментами. – А как насчёт полететь? Боречка отпустит тебя снова в один отпуск?
Боречка отпустит. Уже отпустил. После нашего “свидания” с Тимом в башне, я поехала прямиком к Борису Марковичу и попыталась объяснить, почему я не стану работать с “Лирой”, и почему мне нужен ещё один отпуск. Подольше. Без сохранения. Возможно, в один конец.
О последнем он даже думать не разрешил, но дал мне полгода. Тогда-то я и раскидала заявки на грантов, один из которых в Португалии. Результаты по самому близкому из них будут только в июне, это почти два месяца ждать. Надо как-то продержаться. И вот теперь… Берлин.
Сизов одним глотком допивает эспрессо.
– Подумайте Сима. Как бы сейчас ни казалось обратным, у вас впереди прекрасная жизнь. Воспользуйтесь этой возможностью, – кладёт свою визитку ровно посередине стола, потом чуть сдвигает пальцами в мою сторону и, не прощаясь, покидает террасу.
Глава 31
Наношу блеск на губы и оглядываю себя в зеркало. Летящее длинное платье с нежным акварельным принтом, косуха, на одной ноге ботинок, на другой – туфля. Кричу за спину:
– Л-а-а-ад, ботинки или туфли?
– Пофиг! – выходит с пустым бокалом из комнаты, обнимает меня за талию и тянет к двери. – Опаздываем.
Неуклюже переобуваюсь, допиваю свой бокал и выскальзываю за ней.
Час назад я валялась на диване и малодушно читала о немецком проекте, участие в котором мне предлагал Сизов. Разумеется, я не намерена ничего от него принимать, но хотя бы посмотреть от чего отказываюсь.
Берлинский университет искусств, УДК, совершенно иная лига. И при других обстоятельствах это действительно была бы возможность перейти на следующий уровень. Но… Вздыхаю и откладываю ноут. Не так и уж и нужен мне этот трёхсотлетний университет, выпускающий в мир дизайнеров, художников, музыкантов, актёров и ещё, бог знает кого. Там всё время сумасшедший движ – какие-то выставки, концерты, чтения, спектакли в своём театре. Раньше мы залипали на выпускные постановки студентов УДК. Они очень вдохновляли.
А главное, пока об этом читала, я будто забыла, что происходит у меня в душе, в голове, в жизни. Словно это не я, а другой человек. С крыльями и планами. Жаль, не судьба.
Звук домофона. В мониторе маячит бутылка чего-то с пузырьками. Лада. Улыбаюсь. Меня настолько смутил Сизов, что я, как никогда, рада компании. Отпираю дверь и иду инспектировать холодильник на предмет компании пузырькам. Достаю дуэт малины с голубикой в контейнере. Больше ничего подходящего нет. И неподходящего, кстати, тоже – почти не ем дома.
Беру бокалы, поворачиваюсь к Ладе и понимаю, что одета она не для спокойного вечера с вином и сериалом.
– Собирайся, – подтверждает мою догадку, – пойдём в люди.
– В какие люди? – тяну вниз края домашней футболки.
– Да в любые уже, – оглядывает квартиру, – тебе тут не надоело?
Отрицательно машу головой, а сама с удивлением замечаю, что надоело. Идея пойти развеяться, как минимум, не пугает. А два бокала игристого так и вовсе сделали её привлекательной. Кажется, выздоравливаю.
Мы действительно опоздали. Концерт грузинской группы с трудновыговариваемым даже на трезвую голову названием был уже в самом разгаре. Весь народ столпился у сцены, но Лада ведёт меня в обратную сторону. Здесь свободно, несколько пар танцуют, кто-то просто общается. Из динамиков льётся мягкий фолк-рок, приятный вокал обволакивает. Слов не разобрать, но и без них он касается чего-то очень тонкого внутри, делая тебя немножко счастливым.
Площадка обустроена на крыше торгового центра и если подойти к ограждениям, можно представить себе, что летишь. Прикрываю глаза и впервые за долгое время чувствую лёгкость. Губы трогает улыбка. Здесь, в этот самый момент моя жизнь продолжается.
Когда Лада отошла поздороваться со знакомыми, ко мне привязался парень, который поведал о том, что сложное название группы в переводе означает “пассажиры”, пытался угостить коктейлем, узнать биографические данные и пригласить на танец. А я слушала его и думала, что рано или поздно мне придётся знакомиться с мужчинами. Другими. После семи лет брака эта мысль кажется дикой. Чёрт, прости парень, точно не сегодня.
Отклоняю все предложения разом, но парень слишком настойчив. Оглядываюсь в поисках Лады – не вижу. Разворачиваюсь, чтобы пойти поискать, и проваливаюсь в темноту карих глаз, в запах солнца, в глубокий низкий голос…
– А со мной потанцуешь, Сим-Сим?
Нервно перебираю мелкие пуговички на платье. Лёгкость, которая пела во мне ещё минуту назад, испаряется. Тело ватное, ноги тяжёлые, пульс частит.
– Смелее, – голос становится ниже и тише. Тёплая ладонь обнимает мою, чтобы осторожно и мягко притянуть к мужскому телу. Парень что-то возражает, но чем дольше я смотрю в глаза мужу, тем дальше становятся все посторонние звуки, пока не исчезают совсем. В мире только мы, яркие звёзды, крыша и волшебная музыка.
Я научилась засыпать одна, готовить для себя и не ждать в течение для сообщений с планами на вечер. Но абсолютно не знаю, что делать, как вести себя с чужим человеком, которого вопреки здравому смыслу чувствую близким. Не подготовилась, поэтому просто танцую.
Хотя кому я вру, непросто.
Во мне, как и в любом взрослом человеке, сто тысяч миллиардов клеток и каждая из них в тихой эйфории. Потому что я скучала. По прикосновениям, по дыханию у виска, по ощущению в его руках, когда он ведёт так естественно, что продолжаешь его движения не задумываясь. Невыносимо скучала. Это чувство ошеломляет. Хочется длить и длить его, пока не иссякнет, не истончится само… вместе с танцем.
Но звучит следующая мелодия, а Тим не отпускает. В его глазах, где, думала, будет холод, по-прежнему живёт огонь. Мой огонь. И сейчас он разгорается.
– Откуда ты тут? – голос звучит чужеродно в нашем молчании.
– Пришёл к тебе, хотел поговорить…
– Как узнал, где искать?
– Геолокация. Ты телефон от моего не отвязала.
Правда. Как я забыла…
– Это не я ушла от тебя, почему не отвязал сам?
Тим медлит с ответом, а я убеждаю себя, что мне больше неважно.
Глубоко вдыхает и прижимает сильнее:
– Не смог, Сим-Сим. Не отвязывается.
В следующее мгновение хватает меня под яголицы, вынуждая обнять торс ногами, и уносит на самый край крыши, за высокую изгородь из густых кустов в кадках, куда не добивает свет прожекторов. Так и садится на лавку с подушками со мной на руках. Порываюсь встать – он придерживает:
– Посиди так немного?
Сижу.
Пусть говорит. Развод пришлось бы обсудить так или иначе… Мысль прерывают пальцы Тима, скользящие по спине, шее, затылку. Он ныряет ладонью в кудряшки и прижимается лбом к моему. Шепчет в самые губы:
– Сим-Сим, давай всё вернём?
Моё “нет” тонет в поцелуе. Голодном, отчаянном, влажном, глубоком, страстном, как никогда. Отвечаю каждой клеточкой из сотен тысяч миллиардов. Его вкус, знакомый, близкий, единственный. Целовать его так же желанно, как напиться воды, когда насмерть измучен жаждой. До дрожи, до стонов, до жжения в лёгких, потому что воздух уже закончился, а оторваться друг от друга нет никакой возможности.
Темноту его глаз полумрак превратил в бездну, где пылает пламя. Это как-то называется, когда огонь заполняет весь объём помещения и распространяется через воздушные разрывы. Тушить пожар на этой стадии не только бесполезно, но и чревато гибелью пожарных. Горим.
– Я столько наворотил, – продолжает шептать, задыхаясь, – я @мудак, – ещё поцелуй, – но больше так не могу, подыхаю без тебя…
Вижу в нём ту же боль, что смотрела на меня из зеркал и витрин, но к своей я привыкла. А его боль ранит не меньше, чем предательство и пренебрежение. Не могу сдерживать слёзы, сразу несколько дорожек бегут по щекам. Он стирает их большими пальцами и, глядя в глаза, произносит:
– У меня с ней ничего не было.
Прочищаю горло, но всё равно получается сипло:
– В “Сапоре” я видела больше, чем рассказала тебе…
Густые ресницы падают, скрывая бездну, а потом он берёт мою ладонь и кладёт себе на грудь, туда, где “мишень” бьётся частыми, гулкими ударами.
– Тут ничего не было.
– А где было? – обиженно вырывается у меня.
– Я ни с кем не спал, кроме тебя, Сим-Сим.
Он никогда не врал, и сейчас верю, но…
– Это уже ничего не значит, – всхлипываю и закрываю лицо ладонями.
– Неважно, что было у тебя с ней, важно, что было у нас, а у нас… – нет сил договорить, прижимаю пальцы к глазам, будто это может как-то остановить слёзы.
– Давай всё исправим? Мы ведь оба мучаемся, – отстраняется и достаёт что-то из нагрудного кармана, – тебе же тоже без меня… плохо. Плохо?
Поражённо смотрю на своё фото из той фотосессии. Резко тошнит. Не может быть, я их лично сожгла вместе с картами памяти!
– Откуда оно у тебя?..
– Есть ещё… Был у вас по делу, отдали вместе с шарфом и футболкой, сказали, ты забыла на ночной съёмке…
А мне не сказали! Чувствую себя голой, стыд жжёт щеки. Ломанная поза, искажённое лицо, припухшие полосы на руках… Я не хотела, чтобы видели эти фото, тем более он! Это ужасно несправедливо. Срываюсь в рыдания, пряча голову у него на плече.
Тим гладит волосы и убито шепчет:
– Маленький, скажи, что я не сломал тебя. Пожалуйста, скажи, – сжимает моё тело так крепко, словно хочет удержать вместе разваливающиеся части.
Рвано хватаю воздух и ничего не могу ответить.
Я уже срослась.
Сама.
Чтобы жить без него.
– Очень люблю тебя, Сим-Сим, – муж так редко признаётся в любви словами. Помню каждый раз. Этот будет самым кошмарным, потому что вместо “и я тебя” шепчу не своим голосом:
– Ты мне больше не снишься…
Тим каменеет, потом отрицательно машет головой. Не принимает.
– Не верю.
Не знаю, как это возможно, но я вижу, что Тим тот же самый и одновременно другой человек. Видимо, мы оба изменились. Ничего не вернуть, не спасти.
Окончательно сдаюсь истерике:
– Ты мне больше не снишься, не снишься, не снишься! – кричу на его еле слышные “нет”. Беспорядочно колочу кулаками, чтобы как-то пробить, чтобы понял, что поздно.
Руки мужа безвольно падают, и, путаясь в платье, я убегаю, унося с собой картину догорающего пожара в его глазах
