Текст книги "Не прощай мне измену (СИ)"

Автор книги: Анна Май

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Глава 51

Пританцовываю на кухне под 30 seconds to Mars, беззвучно подпевая солисту в ручку кулинарной лопатки. Сегодня на завтрак блинчики. С тремя видами начинки. Да, меня несёт со страшной силой, и американским горкам моего настроения может позавидовать даже сама “Северная звезда, покататься на которой так тянут Марко с Томочкой. А в этом аттракционе, на минуточку, больше семидесяти метров высоты и люди летят оттуда со скоростью сто тридцать километров в час. Сумасшедшие. Только готова поспорить на свою порцию блинчиков, что у меня дух захватывает сильнее.

Вечной молодой Джаред весь припев настойчиво интересуется, верю ли я, что смогу пройти по воде. Верю. И не только по воде, но ещё и по воздуху. И горы свернуть. И Землю сдвинуть. Возможно, через пару часов снова начнут точить сомнения, но только что я видела рассвет в двух тысячах километров отсюда, в доме, где меня ждут, и хочу танцевать.

Тома рада утреннему разнообразию на столе, но глядит с сочувствием. В день моего приезда она пригласила к себе поболтать. Понятно, что о разводе – на лице у неё то же самое выражение, что и после беседы с королевой Марго. Не хочу, но она прикрыла меня на время отъезда и заслужила хотя бы минимальные объяснения всей суеты, поэтому я сонная и уставшая поплелась к ней в номер.

Немало удивив, Тома достала из шкафа початую бутылку армянского коньяка и разлила по бокалам. Взяла свой, забралась в кресло и принялась крутить напиток в тонком стекле, внимательно изучая его содержимое. Словно собралась оценивать цвет, прозрачность и вычленить пять знакомых ароматов, как заправский сомелье.

– Я тебе сейчас кое-что расскажу, – через долгую минуту начала она, – ты просто выслушай и не спорь. Как бы ни хотелось. А дальше сама решишь, что делать.

И, как-то сразу став старше, посмотрела на меня глазами, из которых ушли искры беззаботного веселья.

– Изменил? – Тома вложилась в вопрос по полной: женская солидарность, сочувствие, разочарование, упрёк, претензия и… горечь личного опыта.

Мы с ней примерно одного возраста. На велкам пати, когда все представлялись, эта яркая, питающая просто патологическую любовь к оранжевому цвету, птица подчеркнула, что она не связана условностями в виде брака и постоянной занятости, и давно уже летит туда, куда её тянет творческая натура. Кто ж знал, что у этой лёгкости такая тяжёлая история.

Не обращая внимания на мои неопределённые пассы рукой – ответ ей как будто уже ясен, – она подаётся вперёд и пальцами вытягивает спрятанный под платьем кулон. Рассматривает его с интересом, но во взгляде еле уловимый оттенок брезгливости. Вздыхает.

– Не ведись на все эти… извинения, – последнее слово выплёвывает с таким отвращением, что даже меня передёргивает. – Это всё шелуха, попытки заткнуть рот, купить прощение…

Голос Томочки сипнет. Она мочит губы в коньяке, а я отшатываюсь, забирая своё деревце из её руки, чтобы оно не “обиделось”. Несколько раз открываю рот, хватая воздух, чтобы сказать, что это другое, совсем не откуп. Хочу спорить, как Тома и предупреждала.

Тим поставил в мой планшет программу для видеонаблюдения, и теперь в любой момент можно увидеть, что происходит на стройке. Вчера рабочие стелили газон и бесились, как дети малые, поливая друг друга из шланга, а в водной взвеси светилась радуга. Бетонное кольцо с костром начали обкладывать диким камнем, по периметру будут сиденья с подушками для наших тёплых посиделок. И мысль, что через месяц с я будут там с ними, греет больше всех остальных перспектив.

– У тебя охрененно красивый мужик, яркий, умный, заботливый, плюс обалденный любовник – продолжает Тома. Не сразу понимаю, что речь не о Тиме. – Ты уверена, что больше такого не встретишь, не говоря уже о… любви, – делает приличный глоток коньяка и морщится то ли от крепости, то ли от своих слов. – Ты прощаешь, но думаешь: пусть это ему стоит так дорого, чтобы больше не захотелось.

Ещё глоток.

– Но в следующий раз… – пауза, тыкает пальцем в кулон, – Это же первый… подарок, да? – снова, не дожидаясь ответа, продолжает, – в следующий раз он уже знает цену вопроса, понимаешь? И когда тебе презентуют машину, вместо того, чтобы радоваться, с ужасом представляешь, что же он там такого глобального натворил.

Зажимаю кулон в кулак. Хочется отгородиться, потому что это совсем не наша история. Ведь правда.

Оставляя спиртное нетронутым, поднимаюсь, включаю электрический чайник, раскладываю в две чашки фильтры и насыпаю молотый кофе.

– Со временем, – судорожно вздыхает, в голосе слезы, – прощение дешевеет. И ты вместе с ним… – горько всхлипывает, погружаясь в воспоминания. – Каждый раз вы всё дальше и дальше, хотя он приезжает с работы домой, ест твой ужин и ложится в вашу постель. А потом в один день вы проснётесь чужими…

Тоже всхлипываю и, не выдержав, обхожу кресло сзади и обнимаю Томочку за шею. Она гладит мои руки, плачет и просит:

– Не прощай его Сима, разбитую чашку не склеить. Спасайся, пока не поздно. Пока не перестала уважать себя, пока не сожрали боль и одиночество, пока помнишь хотя бы хоть что-то хорошее из вашей жизни. Не будь такой дурой, как я.

Это не пьяные слёзы – коньяка в бокале было не больше, чем на палец. Это боль преданной женщины, которая поднимает во мне всё самое тёмное, что я пережила весной. И мысль о разбитой чашке острой стрелой поражает именно ту точку на груди, где в броне не хватает чешуйки.

Закипает чайник, в несколько приемов наливаю кипяток, заваривая напиток по правилам. Томочка извиняется за излишнюю откровенность, и дальше мы просто пьём кофе. Самый горький во всём Берлине.

Прошло уже несколько дней. Разговор немного сгладился в памяти, но сочувствие во взгляде подруги делает горьким вкус блинчика с вишней и творогом.

А что, если правда не склеить?

Глава 52

Сомнения – страшная штука. Как акварельные капли в стакане чистой воды, они тихо расползаются, пока не окрасят весь объём, медленно отравляя всё, чего коснутся. Появляясь лишь изредка поначалу, они множатся и в итоге сопровождают тебя везде.

Сначала ты отводишь глаза, не выдерживая прямой взгляд близкого человека. Потом ты вдруг очень-очень занята, когда он хочет набрать тебя вечером, чтобы узнать твои новости и поделиться своими. Всё меньше сообщений, их содержание всё проще. И вот вы уже молчите два дня. Что дальше?

Уезжая от Тима, я твёрдо стояла на ногах и знала, куда идти, а теперь не просто боюсь сделать следующий шаг, я как будто отступаю. Меня раз за разом отбрасывает в мысленный лабиринт, по которому я часами брожу в поисках ответа на вопрос, как я могу быть уверена, что это предательство не повторится.

И если бы не моя утренняя медитация в виде подключения к камерам на доме, если бы не открытый взгляд Тима, лучащийся всеми чувствами, что он испытывает ко мне, если бы ни слова, которые он сейчас говорит за двоих, я бы окончательно потерялась. Пересматриваю записанные Тимом видео, несмотря на то, что оригинал для меня доступен в любое время суток, но… так безопаснее. Так можно смотреть ему в глаза, и он не прочтёт в них весь ужас сомнений. Держусь за бархатный, низкий голос, как за спасательный круг.

Скучаю и отталкиваю, отталкиваю и скучаю. Украла его толстовку и сплю с ней в обнимку. Запаха солнца почти не осталось, но воображение услужливо подкручивает регулятор интенсивности, и я словно снова стою в аэропорту, уткнувшись носом в шею мужа. Мужа. Мы так и не сняли обручальные кольца, Тим даже на стройке копается в нём. Сегодня вот ставил качели…

Казалось бы, что тебе ещё надо, Сима? Переверни страницу, живи дальше, ты же любишь? Любишь. А любовь всё победит. Или нет? Чёртовы сомнения!

Забыться в делах не выходит. Неуверенность вконец одолела. Уже трудно выбрать даже лучшие кадры из серии фото. Лада бурчит. Мы особо ничего не обсуждали, только её рентгеновское зрение не обмануть. Предлагает поговорить с Тимом, но что я спрошу? Ты же не предашь больше? Конечно, он скажет "нет". Сам сейчас так думает. А через следующие семь лет? Сколько разбитых чашек может пережить человеческое сердце?

Сижу на том же газоне около студенческого кафе с вайфаем. Провела ещё один неловкий сеанс общения с Тимом, после которого меня одолевает чувство вины. Не договаривать – это ведь тоже ложь. Он чувствует, но молчит – даёт мне время, как просила. Че-е-е-ерт…

– Ты снова печальна, gatto rosa, – плюхается рядом Марко.

Кстати, не такая уж и я rosa теперь. Скоро совсем состригу своё малиновое безумие и стану обычной скучной Симой.

– Уравновешиваю баланс жизнерадостности в природе, – намекаю на него и в награду за улыбку принимаю закрытый стаканчик с лимонадом. Виноград с имбирем взрываются вкусовой бомбой на языке. Вот же извращенец, но как вкусно! Довольно постанывая, тяну через соломинку.

Марко суёт нос в мой планшет, над которым порхает стилус, добавляя штрихи к мужской фигуре. Широкоплечий, смуглый брюнет в одних джинсах. Босой. Плоский живот, ярко выраженные косые, чистый секс. Именно в таком виде Тим с рабочими монтировал сиденье на качелях. Неуёмный художник одобряюще мычит, а потом принимается указывать на косяки в перспективе.

Закончив эскиз, нервно стираю всё подчистую. Тяжко вздыхаю.

– Марко, как будет по-итальянски “Разбитую чашку не склеить”?

– А зачем тебе клеить разбитую чашку, gatto rosa? – недоумевает художник.

– Чтобы склеить жизнь, – без надежды на понимание отвечаю я.

– Склеить жизнь? – почёсывает непослушные вихры, сдвигая набок бейсболку.

– Ага. Русские говорят “Разбитую чашку не склеить”, когда сделано много ошибок в отношениях между тобой и… очень близким человеком. Они как разбитая чашка – даже если склеить, всё равно годными не будут.

Марко некоторое время щурится в пространство, переваривая сказанное, а потом выдаёт:

– Кажется, понял. Русские ошибаются. Пошли, – в своей обычной манере тащит к корпусу, где сосредоточены мастерские.

Я здесь ещё не была, хотя большинство арт-объектов студенты ваяют именно в этом здании. Проходя мимо просторных кабинетов, улавливаю запах сварки, краски и растворителя, звуки электропилы, постукивания, позвякивания, смех, разговоры… В конце коридора Марко тормозит перед дверью, на которой наклеен плакат с заголовком из трёх японских иероглифов, расписанием мастер-классов и изображением причудливой конструкции из разнотипного фарфора с золотыми прожилками.

Друг заталкивает меня внутрь, подводит к предметному столу и показывает на аккуратно разложенные фрагменты разбитой посуды, по форме напоминающие блюдца. И, ткнув пальцем в черепки голубого цвета, с дико довольным видом интересуется:

– Тарелка пойдёт?

Из подсобки выходит парень в очках с тонкой оправой и сообщает, что готов записать нас со следующей недели на серию мастер-классов по кинцуги. Но, замечая, как я зависла у стеллажа с готовыми работами, подходит и становится рядом:

– Первый раз видите кинцуги? – интересуется тоном человека, который, если его не остановить, вывалит на тебя вагон знаний. Пусть вываливает, я просто очарована разнообразием форм и уже прикидываю, успею ли вернуться сюда с камерой до закрытия.

– Вблизи – да… На репродукциях это выглядит как-то… попроще. Да и таких, – указываю ладонью на верхнюю полку, где стоит особенно причудливая… ваза. Это же ваза? – Не видела никогда.

– Да, – с гордостью замечает парень, поправляя очки, – здесь много талантов… Знаете легенду о возникновения кинцуги?

Отрицательно мотнув головой, готовлюсь слушать.

– В пятнадцатом веке один сёгун разбил свою любимую чашку и настолько дорожил ею, что повелел склеить. Но чашку вернули уродливой и непригодной. Сёгун был разгневан и под страхом смертной казни японские мастера предлагали все новые способы реставрации, пока один из них не придумал использовать лак и золото. Чашка с золотыми швами стала прекрасна. Так и возникло “кинцуги”, в переводе "золотая заплатка", – парень достаёт ту самую вазу, которая меня заинтересовала, и даёт рассмотреть ближе. Несмотря на солидный размер, она воздушная.

– Через два века кинцуги стало таким популярным, что некоторых коллекционеров обвиняли в умышленной порче драгоценного фарфора, чтобы на нём появились золотые швы, – хитро улыбается, – мы тоже так делаем. Правда, предметы попроще. Записываться на курсы будете?

Конечно, будем! Замираю перед предметным столом, глядя фрагменты посуды. Вдруг представляется, будто это не блюдца, тарелки и крышечки маленьких чайников, а чьи-то разбитые судьбы. Сердце испуганно замирает, заставляя положить ладонь на грудь и выхватывать воздух мелкими порциями. Столько горя…

– Какому предмету дадим второй шанс? – спрашивает Лео. Или Леопольд – так зовут парня.

А я молчу, оглушённая пониманием, что предмета, которому хочу дать второй шанс, нет на этом столе.

Моя разбитая чашка. Наша с Тимом.

Я хочу слой за слоем восстановить нас. И бог с ними, с золотыми швами, пусть будут какие угодно. Верю, мы оба хотим.

Доверие – это всегда выбор. И если тогда, семь лет назад, я сделала его не задумываясь, слепо пошла за Тимом туда, куда вёл, то сегодня, имея за плечами весь наш опыт, не забывая ни слова из сказанного, ни одной ошибки из сделанного, я, полностью осознавая возможные последствия, выбираю довериться, дать второй шанс нашей близости на клеточном уровне, отношениям, семье.

Сердце, как будто ждало, пока всё осознаю и, выйдя из оцепенения, лёгкой волной погнало это знание по венам. Вся любовь и нежность, которые были заперты плотиной сомнений, хлынули разом, затапливая по макушку.

Я улыбаюсь? Возможно. Плачу? Возможно. Всё ли со мной хорошо? Теперь точно да.

Глава 53

Тарелочка, которую я выбрала, требовала трёхнедельной реставрации – это чуть больше, чем мне осталось учиться, но вполне достаточно для того, чтобы проникнуться духом кинцуги.

Мастер душой принимает все изъяны предмета – поломки и трещины теперь становятся историей, которая делает его более ценным. Их не забывают, о них не умалчивают и не заметают под ковёр. С их появлением начинается новая жизнь чашки или тарелки, и если реставрация проведена правильно, то эта жизнь будет долгой.

Сначала нужно убрать сколы на месте разлома и заполнить пустоты – не золотом, а обычной глиной или древесной стружкой – и оставить застывать. После усушки снова заполнить и снова оставить. Так повторять, пока не получится идеально гладкий шов.

Так и мы с Тимом словами, как алмазным надфилем, убирали острые сколы обид, заполняли пустоты недопониманий искренними признаниями, раскаянием и пониманием. Уходили думать и снова возвращались говорить, потому что в пустотах пропало то, что никогда не вернуть, и должно пройти время, прежде чем они заполнятся чем-то новым. Иногда годы.

По истечении срока, когда появляется крепкий, гладкий шов, его с помощью шелковой ваты невесомыми прикосновениями покрывают тончайшим слоем золотой пудры, превращая реставрированный предмет в произведение искусства.

Швы на нашей с мужем чашке мы покрываем кое-чем более драгоценным, чем золото, – доверием. И да, никто не даст стопроцентной гарантии, что в один чёрный день она не развалится, но если вместе беречь, если помнить, чего стоил каждый шов, то чашка будет служить и служить.

Приземляясь на в родном городе, я думала: сомнения – хорошая штука. Просто потому, что когда ты сделал выбор, можно послать их ко всем чертям, но обязательно с благодарностью за то, что помогли разобраться в себе.

После первого визита к Лео я набралась смелости, позвонила Тиму и вывернула всю душу без остатка, наблюдая, как меняется его выражение лица. В крайней степени напряжённый в начале разговора он то хмурил брови, то удивлённо их вскидывал. Не знаю, чего Тим ждал, но когда сказала, что нам надо поговорить, обречённо прикрыл глаза и несколько раз кивнул.

То, что казалось невозможным, сейчас я делала с лёгкостью – мне будто стало жизненно необходимым ему рассказать про все страхи и неуверенность, про отчаяние и чувство потери, про Томочку, и про Алёну с Совой, про то, что до одури боюсь будущего, но готова бороться за него, если это нужно не только мне. Хотя слово “если“ уже было условным.

Он не перебивал, пока я, всхлипывая, сбивчиво тараторила. Лишь всё чаще поднимал взгляд, а потом так и остался, открываясь уже внутренне, впуская меня глубоко в душу. В тот момент это был не мой невозмутимый, железобетонный и пуленепробиваемый муж, а уязвимый человек, который постоянно сжимал в замок беспокойные ладони, словно им не хватало чего-то. Или кого-то. Меня. Да, мой хороший, я бы тоже хотела к тебе в руки, прижаться сердцем к сердцу и не отлипать. У нас больше нет брони друг от друга, только есть одна общая на двоих.

– Господи, маленький, никогда не молчи больше, слышишь? – сказал он по окончании моего монолога. – Ты так закрывалась последнее время, думал, что всё… нас больше не будет.

– Будет, – улыбаюсь я сквозь потоки слёз.

– Не прощай мне измену, Сим-Сим. Помни. И знай, что этого больше не повторится. Обещаю тебе.

Верю.

Сообщаю таксисту два адреса. Нам придётся сделать значительный крюк, но дело того стоит. Тим думает, что только он умеет преподносить сюрпризы. Что ж, Сима хорошая ученица.

Записываю ему видео о том, что благополучно приземлилась и задержусь, хотя соскучилась страшно. В квартиру заезжать не буду, рвану на стройку сразу, как управлюсь, прямо с чемоданом.

Через два часа с лишним выгружаемся с Геной у наших ворот. Аккуратно придерживая худи в районе живота, прикладываю к сенсору деревце. Ладони влажные, сердце выпрыгивает, просто не верится, что сейчас встретимся. Нарочно не сказала, что уже подъехала, хочется отдышаться, перевести дух, собраться, подготовиться к встрече… Но где там.

Оглядываюсь и улыбаюсь, как дурочка. Тим широкими шагами сокращает расстояние между нами и когда остаётся совсем немного, озадаченно тормозит, неправильно понимая мою руку на увеличившемся животе, который к тому же начинает ворочаться и тонко попискивать.

Ну что ты, мелочь, нас палишь! Хотела ж сюрприз. Тяну язычок молнии вниз, полы худи разъезжаются, и в проёме появляется малюсенькая мохнатая попа с дрожащим хвостиком-пупочкой и две короткие лапки, продолжающие перебирать, даже находясь в воздухе.

Ровные брови Тима изумлённо ползут вверх и там задерживаются, на губах мальчишеская улыбка. Забирает у меня тёплое тельце девочки французского бульдога и интересуется, подняв возмущённо пищащую барышню на уровень глаз:

– Это кто?

– Это Белка.

– Белка? – бровям выше уже не подняться, но вижу, что очень хотят.

Да, Белка, хоть и полностью чёрная с белой звездой на грудке. В паспорте у неё, конечно, написано вычурное Изабелаа Тиффани Эль Навад, только смотришь на эти ушки, просвечивающиеся розовым, и чёрные глазки-пуговки над любопытным носом и думаешь, ну какая же ты Изабелла? Белка и есть.

– Привет, Белка, – здоровается с ней Тим, пальцем поглаживая между ушами, – и здравствуй Сим-Сим.

Отпускает любознательную собаню на газон, сгребает меня в объятия и замирает, поглаживая носом висок.

Несколько легких поцелуев, куда придется, и сиплый шепот в макушку:

– Наконец-то дождался.

Эпилог. Сима

У меня снова новости про разбитую чашку. Оказывается есть те, кто допускают, что её можно склеить, но с прискорбием добавляют, что горячего в неё уже не налить. Опять огорчу. Не знаю, у кого как. Но в нашей чашке налит кипяток.

Когда подошёл срок очередной инъекции, Тим, отложив телефон, уволок меня на диван, где в самый ответственный момент мы договорились её не делать. И вот я спускаюсь по ступенькам Перинатального центра с результатами первого УЗИ… Правда, и до него ХГЧ вопил о том, что я беременна, но отправили подтвердить. Подтвердилось. Вручая мне небольшой квадратный снимок, врач поздравил с тем, что уже шесть недель нас трое.

Глупо улыбаясь, сижу на лавочке в парке, неподалёку от Центра. Верчу в руках телефон, чтобы позвонить Тиму, но медлю. Хочется побыть только вдвоём. Наблюдаю гуляющих мамочек с разнокалиберными животами и с малышами в колясках. Скоро тоже буду такой. Легко поглаживаю живот и прислушиваюсь. Внутренне смеюсь над своим оптимизмом, потому что вряд ли эта небольшая область на УЗИ, повторяющая очертания известного боба, сможет подать мне какой-то знак. Ничего, это мы ещё наверстаем, зато я сейчас могу поделиться с ней уверенностью, что её очень ждут и с огромной вероятностью будут любить. Её или его.

Телефон в руке оживает звонком. На экране фотография Тима с Белкой. Эта хитрая коза ходит за ним хвостиком, выпрашивая внимания, и не знает отказа. У мелкой ушастой брюнеточки игрушек больше, чем у Рыжика и Булочки вместе взятых, но самая обожаемая – муж. Вот же какой подкаблучник, оказывается. Или подлапочник. Как правильно?

– Привет, Сим-Сим, освободилась? – слышу характерный шум, звонит из машины.

– Да, можно забирать, – достаю из кармана рюкзачка фото УЗИ.

– Как съёмка прошла? Ушатали тебя малые?

Я сказала ему, что еду на детскую фотосессию. Он даже о результатах анализов ещё не знает, сначала хотела всё подтвердить.

– Да нет, малыш был один… и совсем ещё кроха, – улыбаюсь, разглядывая изображение.

– Отлично. Скоро буду. Далеко не убегай.

И не собиралась.

Вижу, как между рядами автомобилей паркуется наш рейнджик. “Новая старая машина”, как называет его Тим, потому что,когда продал своё дело, сразу купил абсолютно такой же. Лояльный до мозга костей. Если уж что полюбит – не отпустит.

История с Алёной получила неожиданное продолжение. После моего отъезда Вячеслав Игоревич сделал Тиму с Лёхой предложение, от которого разумные бизнесмены не отказываются. Сизов захотел включить их стартап в свою группу компаний, то есть выкупить. Причём за сумму, превышающую реальную стоимость в полтора раза, но с условием сохранения полного штата. Тим согласился на всё, кроме одной мелочи – своего участия. Это значительно сказалось на итоговых выплатах. А вот Лёха изъявмл желание, и муж шутит, что продал друга в рабство.

На самом деле, они оба были совладельцами, хоть и в неравных долях. Поговорили и решили, что так будет лучше. Стать карманным проектом Сизова сулит такие перспективы развития, которых своими силами они добивались бы долгие годы. Теперь Лёха становится хоть и наёмным, но генеральным директором, а Тим с отличными откупными идёт своим путём. Все довольны. Кроме Алёны Вячеславовны. Папа купил не того совладельца.

Девочки в студии говорят, она несколько раз появлялась по мою душу – не верила, что отсутствую в городе. Зачем приходила даже не хочу знать. Лёха сообщил, что Вячеслав Игоревич настоял на её присутствии в Европе, там сейчас разворачивается основная деятельность “Лиры”. Надеюсь, мы больше не встретимся никогда.

Тим, подходя, шарит глазами в поисках кофра с техникой. Оглядывается на соседние лавочки, и не найдя там, садится рядом, обнимая за плечи. Долго целует – после приезда всегда так, будто боится, что эту возможность снова отнимут – и спрашивает:

– На телефон снимала?

Молчу, кутаясь в его руки. Шумно тяну носом самый чудесный на свете запах солнца и борюсь со слезами. Мне так хорошо. Именно в этот самый момент, перед тем как протяну ему карточку с первым фото нашего ребёнка, и сделаю таким же счастливым, как я.

– Лучше, – вкладываю маленький листок в его ладонь. Он сразу узнает снимок УЗИ. Жмурится, качает головой и затягивает меня к себе на колени, прижимая крепко, но бережно. Сердце Тима колотится, как безумное, обгоняя моё. Все же реву. Запустив пятерню мне в кудряшки и нежно поглаживая, тихо благодарит:

– Спасибо… спасибо… спасибо, мой маленький.

Слова даются ему с трудом. Прочищает горло несколько раз, сглатывает комок, но безрезультатно – глубокий низкий голос все равно сипит и дрожит.

– Очень люблю тебя… Вас… Совсем.

* * *

Новоселье отмечаем в ноябре. Могли бы и раньше, но пришлось потянуть до ещё одного события… Без интриг. Мы снова официально женаты. Мама сокрушается – я опять вышла замуж не в платье, только это поклёп! В платье, конечно, правда, не в свадебном. Зато с традиционным предложением. Тим организовал романтический ужин на крыше, среди гирлянд и фонариков, под небом с яркими звёздами. Опустился на одно колено и уговаривал “своих девочек” принять от него кольцо. Почему он так уверен, что будет не мальчик, неведомо. В общем, девочки сказали “да”, а потом не смогли почти ничего проглотить из-за дикого токсикоза.

Расписались мы лампово: в маленьком ЗАГСе, в окружении родных и друзей. Вспоминала нашу первую сумасшедшую свадьбу и думала, что сейчас не менее счастлива. Я именно там, где хочу быть, рядом с теми, кто мне нужен. Жалею ли, что нет наивной и безоглядной любви? Наверное. Как жалеют о красивейшей бабочке, которая живёт всего несколько дней. Мы уже другие. Обязательно будут ещё обиды, недомолвки и ссоры, но и наше чувство больше – не хрупкая бабочка. Выстоим.

Хотя в доме пока не окончены работы, решили отметить тут. Горит камин, огромный стол в гостиной на два десятка человек накрыт шедеврами грузинской кухни. Ваха – волшебник не только прислал помощников, чтобы нам не суетиться, он ещё и готовит травяные чаи, которые укрощают мою тошноту.

Скоро соберутся гости – родители, Саша с семьёй, Лада, даже Марко с Томочкой. Лёха приехал первым, сразу схомячил лепёшку с соусом и сидит у огня в кресле, задумчиво пялясь на пламя. Совершенно не праздничный. Не его Сова оказалась его, а потом опять не его.

– Симыч, вот что вам надо?

Обвожу глазами пространство – дождливый ноябрь за окном, украшенную комнату, слышу голос Тима, обсуждающего продолжение стройки с отцом и братом, щебет наших мам, вдыхаю уют и инстинктивно кладу руку на ещё плоский живот.

– Да чёрт знает, Лёш. Всё, что надо, у меня уже есть.