Текст книги "Сердце странника"
Автор книги: Анна Климова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)
– Я ничего не поняла, но мурашки по коже у меня уже бегают, – покачала головой Кристина, кутаясь в плед. – И ты знаешь этого мистера X?
– Знаю, – кивнул с улыбкой Тимофей.
– И почему просто не пойдешь к нему?
– Тут нужна осторожность. Не хочу снова оказаться в придорожной канаве. При этом без дыхания и пульса в моих молодых членах.
– Скорее, скорее иди сюда! – потребовала она, распахнув плед. Потом прижала Тимофея к себе и уткнулась носом в его шевелюру.
– Господи, господи! Что же вы, мужики, за Дон-Кихоты такие? Вечно с мельницами воюете.
– Скорее, это мельница со мной воюет.
– Нет, в твоем случае это не мельница, а дракон, – вздохнула Кристина. – Самый настоящий. Не боишься, мой дорогой рыцарь?
– Не боюсь, потому что знаю его уязвимое место.
– А он знает?
– О чем?
– Где твое уязвимое место?
– Наверняка. Но я ударю первым.
– Уж не для этого ли ты притащил свой клоунский реквизит? – кивнула она на большие сумки в углу комнаты.
– Ага. А ты догадливая.
– Просто у твоей Дульсинеи соображалка работает.
– Я очень рад этому обстоятельству.
Она хлопнула ладонью ему по лбу и спросила:
– И когда ты намереваешься поговорить с этим распрекрасным господином, который у кого-то в горле застрял?
– Завтра.
– Так скоро?! – испугалась Кристина.
– Другого случая может не представиться. У него намечается праздник, который я намерен почтить своим присутствием.
– Ты самый ненормальный Дон-Кихот из всех Дон-Кихотов.
– Если ненормальность означает неординарность мышления, расчет, изобретательность и принципиальное неприятие зла, тогда я согласен быть самым ненормальным.
– И самым пижонистым, хотелось бы мне добавить! – засмеялась Кристина, укрываясь вместе с ним пледом.
* * *
– Богдан Сергеевич, почему вы считаете, что Тимофей тут появится? – осторожно спросил Олежек, наблюдая вместе с ним за машинами с дипломатическими номерами, въезжавшими через ворота на территорию особняка.
– Он упрямый парень. Появится, – уверенно ответил Старик. – Обязательно появится.
– Лично я не уверен. Он не рискнет сунуться сюда.
– Я всегда говорил тебе, чтобы ты не судил о людях по себе. Собственное Я – не та мера, которой измеряются характеры других.
Они стояли возле маленькой беседки на краю участка, в стороне от резвящихся детей, голоса которых звучали резко и пронзительно в густом теплом воздухе запоздавшего бабьего лета, решившего одарить горожан последними своими прелестями. Иногда сквозь слой облаков проглядывало солнце и разливало по городу мягкую дымку во всех тонах оранжевого и синего. День обещал быть просто прекрасным.
Старик щурился, отыскивая взглядом своих людей, неспешно прогуливавшихся вдоль забора. На них обращали внимание только дети, которым всегда и до всего дело. Под натянутым тентом начали рассаживаться скрипачи. Из дома для гостей вынесли закуски и напитки. Слышалась бойкая английская речь, смех и стук крокетных молотков. Если бы не вздымавшаяся на горизонте бело-красная телевизионная вышка, можно было бы подумать, что все действо происходит на окраине Лондона, в поместье какого-нибудь эсквайра, созвавшего родственников на обед.
– Где Ира? – спросил Старик.
– Не знаю, – пожал плечами Олежек. – Она свой телефон отключила.
– Нюхом чует, маленькая негодница…
– Чего вы говорите?
– Ничего! – отрезал Старик.
Струнный квартет начал свою программу с «Канона» Пахельбеля. Тонкая ритмичность скрипок разлилась вокруг, подобно запаху меда. Именно в такие моменты жизнь теряла всю свою надуманную замысловатость и мрачность. Все становилось на свои места, как шестеренки в часовом механизме.
Старик, прикрыв глаза, улыбнулся.
– Чертовски хорошо. Правда?
– Чего ж хорошего? Эти едят-пьют, а мы тут торчим, дурака этого караулим! – заметил недовольно Олежек.
– Ты неисправим, юноша, – тихо засмеялся Старик. – Оглянись вокруг, вдохни этот воздух и почувствуй редкость момента. Ибо, как сказал Цицерон, все прекрасное редко. Ах, бедное, бедное вы племя! Вы с такой недоверчивостью относитесь к вещам отвлеченным, что жизнь ваша напоминает серый, унылый холст, который вы упорно стараетесь украсить быстросходящими адреналиновыми красками. И когда адреналин исчезает, холст снова становится серым. Помни, друг мой, радость душе иногда приносят самые простые и незамысловатые явления. Будь то этот прекрасный осенний день, наполненный замечательной музыкой, или тонкие струйки воды, стекающие по оконному стеклу, или первый утренний луч солнца, только пробившийся из-за кромки горизонта. В буйстве чувств, как в наркотике, сначала много удовольствия, но потом ты превращаешься в раба, ищущего все новых острых впечатлений, и не можешь остановиться, пока судьба сама не остановит тебя простым щелчком пальцев. Раз! И все. Оглянешься назад – и не увидишь ничего, что согрело бы душу теплом от сознания познанной когда-то красоты.
– Ну, красоты мне и в бабах хватает, – буркнул мрачный Олежек, ненавидевший такие лекции.
Богдан Сергеевич с огромным сожалением взглянул на него.
– Боюсь, ни возраст, ни опыт не помогут тебе понять столь очевидных вещей. Так и останешься комком первобытных инстинктов.
– Главное – не помереть раньше времени, а остальное мне пофигу, – ухмыльнулся Олежек.
Их беседа была прервана сигналом сотового телефона из кармана Старика. Старик вытащил трубку, взглянул на экранчик, на котором появился номер звонившего, и раздраженно поморщился. После этого отошел от Олега в сторону и ответил:
– Слушаю.
– Я от Владимира Ивановича, – пробасил незнакомый голос.
– Да, я так и понял.
– Буду краток, Богдан Сергеевич. Нам известно, что вы немножко потеряли контроль над ситуацией.
– Не могу согласиться с этим…
– Не перебивайте, – оборвал его собеседник. – Так вот, в связи со сложившейся ситуацией в город прибыл наш человек. Хороший, опытный человек, который поможет вам решить проблему.
– Я же настоятельно просил не доводить до крайностей! – сдавленно прокаркал в трубку Старик. – Просил! Мы сами со всем справимся.
– Владимир Иванович не очень в это верит. Слишком много проколов с этим вашим протеже.
– Где ваш человек? – с неприязнью спросил Старик.
– Вас это не должно заботить. Скажу только, что этот человек уже осмотрелся на местности и выбрал удобную позицию.
– Позицию?
– Да. С которой прекрасно виден дом вашего гостеприимного хозяина. Мне поручено передать вам, что если вы сами изыщете возможность найти и остановить носителя проблемы – прекрасно. Если нет, этим займется наш человек. Он в курсе всего. Несколько минут назад он позвонил мне и сказал, что у вас прекрасный сиреневый галстук и он очень вам идет. Он даже вполне ясно различает рисунок на нем.
Старик тревожно вскинул голову и, нервно поправив галстук, всмотрелся в крыши высившихся вдали домов.
– Я так не работаю. И вы это знаете!
– А мы работаем. И вы тоже об этом знали. Так что не будем зря сотрясать воздух.
– Черт возьми, но не здесь, не сейчас! Здесь полно иностранных дипломатов!
– Что ж, им будет на что сегодня посмотреть, – хохотнул собеседник и отключился.
Старик судорожно выдохнул и подошел к Олежеку.
– Ну, чего там? – полюбопытствовал тот.
– От наших московских друзей. Они надумали перерубить гордиев узел одним махом.
– Чего перерубить?
– Не важно! Господи, неужели можно быть таким тупым!
– Да чего стряслось-то?
– То, чего я боялся, вот что! – прошипел Старик. – Я же просил их не вмешиваться! Просил! Мне все это крайне не по душе.
В этот момент Олежек что-то услышал в своем маленьком наушнике, и улыбка сошла с его лица.
– Да. Да. Понял. Нет, не трогайте никого, – проговорил он в микрофон.
– Что там такое? – спросил у него Старик.
– В микроавтобусе артисты прикатили, – объяснил Олежек.
– Целый микроавтобус? – ужаснулся Старик, спеша по дорожке к дому. – Этому чертовому Остерману что, одного-двух не хватило? Проклятый дурак, вообразивший себя широкой русской душой! Небось, еще и медведей с цыганами нанял! Совершенно невозможно работать в такой обстановке!
– Может, пару человек от дальнего забора отзовем?
– Никого не отзывать! Только пусть кто-нибудь все время держится рядом с Остерманом. Пусть глаз с него не спускает.
Быстро пройдя мимо игроков в крокет, они приблизились к Остерману, отдававшему распоряжения нанятой прислуге на широкой открытой веранде позади дома. Все вместе они безуспешно пытались разжечь огонь в большом самоваре.
– Какой из ваших умников, Богдан Сергеевич, привез сырые шишки? – засмеялся Остерман, увидев Старика. – Я хотел показать этим джентльменам настоящий русский самовар в действии, а тут просто жуть какая-то выходит! Нам всем уже глаза дымом выело. У нас, конечно, есть дрова для камина, но самовар по правилам надо разжигать только шишками. Вот, видите? Один дым – и никакого огня! А еще говорят, дыма без огня не бывает.
– Да, да, ужасная неприятность, – несколько поспешно согласился Старик. – Я накажу этих олухов.
– Что там с нашими журналистами? – неожиданно заговорщицки подмигнул ему Остерман. – Поймали хоть одного?
– Пока все спокойно. Принятые меры дают о себе знать, – вымученно улыбнулся Старик. – А теперь, прошу прощения…
Он не успел договорить. На лужайку в окружении восхищенной детворы выбежала целая толпа ряженых и скоморохов. Они все свистели в дудки, плясали, кричали и смеялись. Одним словом, изображали бригаду сумасшедших на выезде. Их крики даже заглушили Пятую серенаду Гайдна, исполняемую скрипачами.
– Я уверен, он о чем-то догадывается и пригласил эту банду переодетых студентиков назло мне, – сквозь зубы процедил Старик.
– Не переживайте, Богдан Сергеевич, если Тимофей среди них, мы его найдем, – так же тихо ответил Олежек.
– Боюсь, теперь наши действия не будут иметь никакого значения, – вздохнул Старик и оглянулся на веселящуюся толпу. – Надо же! Все как один рожи разукрасили, поганцы!
– Да уж, таких чудиков поискать.
Вся публика пришла в движение, уследить за которым больше не представлялось возможным. Игроки в крокет бросили свои молотки и мячи. Просто прохаживавшиеся по дорожкам с бокалами в руках тоже подошли посмотреть, с чего такой переполох.
Неожиданно к Старику подскочила какая-то дама в жуткой шляпе и нелепых очках. Она потащила его за собой, крича ему в самое ухо почему-то по-немецки:
– Gehen Sie zu uns! Gehen Sie zu uns! [25]25
Идите к нам! Идите к нам! (Нем.).
[Закрыть]
– Entschuldigen Sie. Ich kann nicht. Ich kann nicht! [26]26
Извините. Я не могу. Я не могу (Нем.).
[Закрыть]– упирался Старик, но дама утащила его за собой в толпу, собравшуюся поглазеть на скоморохов.
– Какой милый старичок! – вопила она, цепко держа его за руку. – Какой прекрасный праздник! Я обожаю Россию! Я здесь впервые, но уже успела полюбить ее всей душой! Как ваше имя? Я Марта. Здесь великолепно! Смотрите, мы будем водить хоровод! Какая прелесть! Дети, дети, все беритесь за руки! Все! Все! Какие глупые дети! Ничего не понимают.
У проклятой немки, бог знает как затесавшейся среди англичан, были некрасивые передние зубы, крашеные волосы и жуткий темперамент. Она немедленно вовлекла Богдана Сергеевича в хоровод и при этом смеялась громче всех. Ему ничего не оставалось делать, как скакать с ней под руку.
– Смотри в оба! – успел он крикнуть Олежеку, еле сдерживавшему смех.
– Как весело! Только русские умеют так веселиться! – с энтузиазмом сообщила Богдану Сергеевичу немка. – Кстати, вы так и не сказали, как вас зовут, проказник!
– Богдан, – процедил Старик, не в силах вырваться из хоровода.
– О! Красивое славянское имя. В нем есть что-то румынское. Вы румын? Признайтесь! Я знала одного румына! Он был великолепен… А в чем великолепен, я вам потом шепну на ушко! – тараторила немка.
Остерман, за которым Олежек решил приглядывать лично, подхватил на руки свою пятилетнюю внучку, пробегавшую мимо, и спросил:
– Как вам нравится эта маленькая именинница? Поздоровайся с дядей. Только по-русски! Ну…
– Здаствуте, – выговорила девочка с акцентом то ли по причине своего малолетства, то ли из-за долгого пребывания за границей.
Олежек вежливо улыбнулся. В семейном антураже он чувствовал себя неловко.
– Вы женаты? – поинтересовался у него Остерман.
– Нет. Эта беда со мной еще не случилась.
– Почему же беда?
– Хорошее дело браком не назовут.
– Ну, это банально, дружище. Женитесь. Нет, сначала полюбите, а уж потом женитесь, и все у вас в жизни будет хорошо.
– А мне и сейчас неплохо! – Олежек, глядя на веселящуюся публику, с независимым видом сунул руки в карманы брюк.
– Неужели? – удивился Остерман. – Что ж, вид у вас действительно цветущий, но вид бывает обманчив. Как адвокат, я знаю это лучше многих.
Олежек хотел сказать в ответ что-то резкое, но сдержался. К тому же его вызвали по рации парни, дежурившие у ворот.
– Олег Анатольевич, к вам тут пришли.
– Кто?
– Баба какая-то. Поговорить с вами хочет.
– Сейчас иду! Не отпускайте ее!
Извинившись перед хозяином дома, Олежек поспешил к воротам.
Потом он жестоко корил себя за свою поспешность и неосмотрительность. Но в тот момент Олежек, увлеченный мыслями о поимке Тимофея, никак не думал об осторожности. А подумать следовало бы, потому что, выскочив из калитки, он нос к носу столкнулся… с Валентиной, бедной парикмахершей, которую он бросил сразу, как только отпала в ней нужда. Вид у Валентины был строгий и шикарный. Похоже, она нацепила на себя лучший наряд.
Олег вздохнул и приготовился к привычным намекам на невозможность дальнейших отношений.
– Ну, здравствуй, Олеженька, – заговорила она первой, вальяжно подходя к нему и снимая темные очки.
В то короткое мгновение ему показалось, что все обойдется без женских слез, упреков и истерик.
Он развел руки и ласково улыбнулся, давая понять, что прощает все и желает мирного расставания.
– Ты хорошо выглядишь, – ответил он привычной формулой.
– А ты нет, – последовал неожиданный ответ.
– Почему? – удивился Олежек и в следующее мгновение получил в нос крепким парикмахерским кулачком, обтянутым в черную перчатку.
– Это тебе за Кольку, за сына моего. Ну а заодно и за всех нас, – услышал он сквозь кровавую пелену боли и увидел удаляющиеся по дорожке ножки в черных туфельках и чулках.
– Дура! – заорал он, ползая по тротуару. – Мое лицо! Мои губы! Мой нос! Боже, ты мне нос сломала!
К нему подбежали, подняли на ноги. Кто-то даже заботливо отряхнул пальто, забрызганное кровью. В ужасе за собственную внешность Олежек потребовал везти себя в больницу. Садясь в машину, он плакал и стонал, воображая жуткие раны, перед которыми медики могут оказаться бессильны. Это обстоятельство испугало его больше всего на свете.
Богдан Сергеевич, окрученный приставучей немкой, слишком поздно заметил суету у ворот. Его внимание привлек один клоун, который подошел к Остерману и что-то сказал ему. Тот кивнул и жестом пригласил его в дом.
– Черт! – поморщился он, отдирая от себя Марту, кормившую его тарталетками и историей про горячего румына. – Да где же вы все! Сквозь землю, что ли, провалились?
– Куда ты, Богдан, дорогой?! – кричала ему вслед немка. – Я тебе не рассказала самое интересное! Вернись немедленно! Как некрасиво бросать даму!
Но тот, не оборачиваясь, спешил к дому.
Проследив за ним, немка подхватила свою сумочку и направилась к воротам.
– Auf Wiedersehen, Jungen! [27]27
До свидания, мальчики! (Нем.).
[Закрыть]– игриво помахала она рукой охранникам и очаровательно улыбнулась кривыми лошадиными зубами.
Когда она скрылась за поворотом, кто-то из них сплюнул.
– С такой я только после двух бутылок смог бы.
Его поддержали сдержанным смехом.
* * *
Кристина очень надеялась на то, что хоть чем-то помогла Тимофею. Вообще идея с переодеванием принадлежала исключительно ей самой. Несмотря на упорное сопротивление Тимофея.
«Даже не думай!» – внушал он ей за день до этого.
«Даже не возражай, – отвечала она ему. – Я тебя одного туда не отпущу. Ни под каким видом».
«Кристина, пойми, это опасно!»
«Вот потому я и пойду с тобой. Ты можешь сейчас говорить все, что угодно, но это ничего не изменит. Я уже решила».
«Она решила!» – возмутился Тимофей.
«Да, решила. Мне к разным передрягам не привыкать. Ко всему прочему тебе все равно понадобится помощь, – Кристина напялила парик задом наперед и сказала по-немецки с наигранным кокетством: – Ich bin zum erstenmal in Ihrem Land. Sagen Sie bitte, wo befindet sich das nachste Kaufhaus» [28]28
Я впервые в вашей стране. Скажите, пожалуйста, где ближайший универсальный магазин? (Нем.).
[Закрыть].
«Господи! Там будет ни одного немца!» – теряя терпение и одновременно смеясь, воскликнул он.
«Значит, я буду одна в своем роде. Неповторимая и замечательная немка Марта. Вот так вот, Lieber Freund!» [29]29
Дорогой друг! (Нем.).
[Закрыть]
«Хорошо. Только прошу об одном. Уходи оттуда сразу после того, как я войду в дом. Сразу!»
«Почему?»
«Так надо. К тому же после того, как я переговорю с Остерманом, может произойти все, что угодно».
«Мне не нравится это определение «все, что угодно». Что это значит?»
«Поговорим об этом после. Я хочу, чтобы ты знала одно – я никогда тебя не оставлю. Что бы ни произошло, я буду с тобой».
Теперь та недосказанность беспокоила Кристину, как беспокоила любая другая проблема, которую можно было решить заранее, но на нее не хватило духу. Увы, иногда с людьми такое случается. Когда неприятные и непредвиденные последствия неминуемы, в их сторону и смотреть не хочется – будь что будет!
Единственное, что она знала: после разговора с Остерманом Тимофею уже не придется свободно разгуливать по Минску.
Кристина перешла на другую сторону улицы, закурила и принялась ждать, поглядывая на лужайку за решетчатым забором, где вовсю шло веселье. Вопреки обещанию она решила остаться.
* * *
Тимофей видел, как увезли Олежека. Вообще-то он рассчитывал на минутное замешательство, которое отвлечет внимание и даст ему возможность подойти к Остерману. Но ярость обманутой женщины и оскорбленной матери была так велика, что бедному Олежеку, судя по всему, крупно досталось на орехи. Что ж, и поделом!
Тимофей отошел от группы скоморохов и приблизился к Остерману, все еще наблюдавшему за весельем с веранды особняка.
– Добрый день, Геннадий Маркович.
– Добрый, добрый, – хитро прищурился тот, глядя на его клоунский наряд.
– Мне хотелось бы с вами поговорить.
– О чем же?
– О компании «ИТФ Компьютере Лимитед». И о том, что я знаю.
– Хм. Интересно, – усмехнулся Остерман. – Ваша изобретательность, молодой человек, изумляет. По правде говоря, я был бы даже напуган этим вашим маскарадом, если бы меня не предупредили о вашем появлении.
– Вас предупредили о моем появлении? – удивился Тимофей.
– Разумеется. Разве вы не представитель настырной журналистской братии, жаждавшей проникнуть сюда?
– Нет.
– Ха! Так я и думал! Кто же вы такой, позвольте полюбопытствовать?
– Я хакер, которого наняли для того, чтобы инициировать скандал вокруг «ИТФ Компьютере Лимитед».
– Молодой человек, вы отдаете себе отчет в том, что говорите и о чем намерены сказать в дальнейшем? – из добродушного хозяина Остерман превратился в адвоката.
– Абсолютно. Уже то, что я сильно рискую, придя сюда, говорит о серьезности моих намерений и важности той информации, которой я располагаю.
– Речь пойдет только об «ИТФ Компьютере Лимитед»?
– Нет, не только, – покачал головой Тимофей.
Остерман задумался на мгновение, пощипывая пальцами толстый подбородок.
В этот момент к ним почти подбежал запыхавшийся Богдан Сергеевич. За ним шли два охранника.
– Одну минутку, Геннадий Маркович! – радостно воскликнул Богдан Сергеевич. – Этого наглеца вышвырнут отсюда в два счета. Ребята…
– А кто вам сказал, что я хочу кого-то вышвырнуть? – ледяным тоном осведомился Остерман.
– Но…
– Я вам об этом даже не намекал. В чем, собственно, дело?
– Геннадий Маркович, мне кажется, ему здесь не место, – покраснел до корней своих седых волос Старик.
– Уж позвольте мне решать, кому здесь место, а кому не место, любезный Богдан Сергеевич.
– Я хотел бы занять всего минуту вашего времени, чтобы объяснить…
– Я уже занят. Посему прошу вас подождать, пока я поговорю с этим молодым человеком.
Последовала напряженная пауза, во время которой Старик сверлил Тимофея уничтожающим взглядом. Тимофей же изобразил губами фразу «все возвращается» и украдкой сделал рукой жест прощания.
– Ладно, – кивнул Старик наконец и нервным движением поправил галстук. – Как знаете. Но на вашем месте я хорошенько подумал бы, прежде чем выслушивать то, что он скажет.
– А разве вы знаете, что он может сказать? Вообще-то журналисты сами спрашивают, а не говорят.
– Не важно. Но, надеюсь, вы, Геннадий Маркович, не будете возражать, если я скажу этому молодому человеку пару слов?
– Если он того пожелает, – сладко улыбнулся Остерман.
После непродолжительных размышлений Тимофей кивнул и отошел со Стариком за угол дома, к решетчатой ограде, выходившей на переулок. «Место как раз для того, чтобы тихо пристрелить», – подумал Тимофей с каким-то азартом. Он не мог не осознавать, что играет в смертельную игру. Особенно если то, что сообщила ему Ира пару дней назад, правда. Но страха не было. Был задор и была злость. Все вперемешку. И еще удовольствие от бессилия, которое читалось во всей фигуре Старика.
Старик достал сигару, откусил кончик, прикурил и выпустил струйку дыма в сторону лужаек, где развлекались гости. В глазах его появилось задумчиво-отстраненное выражение.
– Валери сказал: «Жить – значит походить на кого-либо». А я мог бы добавить – или заставлять походить на себя. И то и другое в равной степени верно и одновременно неосуществимо. Нельзя быть кем-то, кроме самого себя, и нельзя из кого-то сделать свое подобие. В последнем я убедился на своем опыте. В тебе я видел себя, но ты – это не я. Теперь это очевидно более чем когда-либо. Я это осознаю и признаю. Как бы там ни было, ты лучше меня. Но должен тебе сказать, что даже весь набор добродетелей в человеке не спасет его от гибели. Более того, мир крайне жесток к тем, кто взял себе за правило жить без страха и упрека. Таких этот мир ломает первыми. Помнишь, что я тебе говорил о принципах?
– Помню, – кивнул Тимофей. – Сергеевич, у меня нет времени. Можно покороче?
– Дурак! – шепотом рявкнул Старик. – Каждая минута рядом со мной – спасение для тебя! Неужели ты не понимаешь?
– Я догадываюсь, – спокойно ответил Тимофей.
Богдан Сергеевич некоторое время смотрел на него так, словно впервые видел, а потом спросил:
– И тебе не страшно?
– Что изменит мой ответ? Отдашь приказ своим церберам оставить меня в покое?
– Хотя я к тебе относился и отношусь, как к своему сыну, в этом случае изменить что-то не в моей власти.
– А если бы я действительно был твоим сыном?
– Я посоветовал бы тебе выйти отсюда со мной. Немедленно.
– Но я не твой сын, верно?
– Совет в силе.
– Знаешь, Сергеевич, очень соблазнительно последовать твоему совету. Просто жуть как соблазнительно. Но я вот думаю: а что потом? Сделав один шаг назад, я вынужден буду делать такие шаги снова и снова. Назад. Снова и снова. Меня не прельщает перспектива вечно пятиться и презирать себя за это. С меня хватит. Я жить хочу, а не ползать на брюхе перед каждой букой, которая погрозит мне пальцем. И уважать себя хочу.
– Мальчишка! – на лице Старика отразилось яростное отвращение. – Меня всегда поражало, как вы все умеете храбриться на публике, сколько из вас прет напыщенной гордости, сколько досужей самоуверенности! А ведь ничего за этим не стоит! – прохрипел Старик, ткнув его пальцем в грудь. – Ничего! Вы слабаки! Вы щенки, полагающие, что на все проблемы можно поднять заднюю лапку! Вас и выкидывают на обочину только потому, что вы быстро надоедаете мокрыми лужами, кусаетесь там, где надо лизнуть руку, и вечно путаетесь под ногами!
– Ты прав, – перебил его Тимофей. – Тебе не удалось сделать из меня свое подобие. Рук я так и не приучился лизать. Извини, – Тимофей оглянулся на лужайку, где Остерман пил коктейль в кругу гостей.
– Ты не подойдешь к нему, – зло прищурился Старик, проследив его взгляд, но спустя секунду добавил срывающимся от волнения голосом: – Ты не должен этого делать, Тимофей. Послушай меня. Ты стоишь лучшей участи. Если ты это сделаешь…
– Что будет, Старик? Что будет тогда? Меня с детства волновал этот вопрос. И ответ я получал только тогда, когда сам шел и делал. Сам.
* * *
Кристина уже докуривала сигарету, когда почувствовала неладное. Словно какой-то внутренний толчок, похожий на маленькое землетрясение в районе сердца. Причины своего беспокойства она так и не поняла, поэтому поднялась на цыпочки, чтобы разглядеть то, что творилось на территории коттеджа. Но увидела только угол здания и кусочек открытой лужайки, где взрослые чинно прохаживались с бокалами в руках, а дети носились друг за другом и за скоморохами.
Отбросив сигарету, она снова подошла к воротам, у которых дежурили два охранника. Они заметили ее и привлекли внимание друг друга тычками локтей. Кристина приготовила для них самую очаровательную улыбку, какая только нашлась в ее арсенале.
– Verzeihen Sie bitte. Darf ich herein? – спросила она по-немецки и изобразила жуткий акцент: – Ich bin хотеть войтит. Я забыт в туалет ошень дорогой das Armband… э-э, как по-рюски… A, ja! Браслетт! Браслетт забыть в туалет! О, bitte, bitte!
– А приглашение ваше где? – загородил собой проход один из охранников.
– Was? О, не понимай! Я на один минут!
– Без приглашения никак нельзя, мадам, – ухмылялся охранник.
Кристина приблизилась к нему вплотную и прошептала томным голосом:
– Я умей быть ошень, ошень благодарной. Bitte.
Охранник удовлетворенно пожевал губами и, оглянувшись по сторонам, сказал так же тихо:
– У нас вот такого, – он многозначительно окинул ее взглядом с головы до ног, – навалом, мадам. Можете не волноваться.
После этого сделал попытку закрыть калитку, но Кристина проскользнула мимо него и устремилась к дому.
– Эй! Куда?! – заорал охранник и удержал ее за руку.
– Отцепись, козел! – выкрикнула она, пытаясь вырваться.
– Чего? – опешил он от ее чистейшего русского.
– Чего слышал! – Кристина с силой оттолкнула его, а он, в свою очередь, схватил ее за волосы.
– Что за блин? – в руках озадаченного охранника остался только черноволосый парик.
– Стой, коза дурная! – запоздало крикнул второй охранник.
Она не слушала. Она бежала. Двух секунд хватило на то, чтобы сорвать с ног туфли-лодочки. Еще секунды – чтобы разглядеть Тимофея, который шел к толстяку, раскачивавшему маленькую девочку на установленных качелях.
– Тим! – она радостно и одновременно тревожно взмахнула рукой.
Он обернулся.
* * *
– Что будет? – переспросил Старик. – Если тебе действительно не дорога жизнь – иди и делай. Но подумай хорошенько, стоит ли. Ради чего? Ради глупенького пацаненка, который и так отделается легким испугом? Ради людей, которых ты совсем не знаешь и которые плевать на тебя хотели?
– И ради них тоже, Сергеевич.
– Ну, вернешь ты им деньги – и что дальше? Думаешь, они в ножки тебе поклонятся?
– Глупый ты, хоть и пожил много, т покачал головой Тимофей. – Как ты только сам себя выносишь, удивляюсь. От тебя несет, как от старого грифа, который всю жизнь боится упустить свой кусок тухлого мяса. Всю жизнь, Старик. Это много. Самое смешное, что когда-нибудь этот кусок застрянет у тебя в горле и никто тебе не поможет. Потому что ты живешь среди других падальщиков. А вот им на тебя действительно наплевать. Пока, Богдан Сергеевич. Может, еще увидимся.
Тимофей повернулся и вышел из-за дома на лужайку по направлению к Остерману. Увидев его, Остерман шепнул что-то своей внучке и легонько подтолкнул. Девчонка вприпрыжку понеслась к ребятне, поймавшей в плен одного из клоунов.
– Тим! – услышал Тимофей и обернулся. Сердце его в это мгновение сжалось так сильно, что он просто физически почувствовал невообразимую тяжесть в груди. Сердце его стало одинокой планетой в безграничном космосе его внутреннего Я, застывшего в абсолютном холоде.
Он ощутил страх. Но не за себя.
Это был первозданный страх, испытанный, вероятно, первым мужчиной на заре времен. Тем самым мужчиной, который впервые задумался о ком-то, кроме себя и своих нужд. Он посмотрел на свою женщину и неожиданно в его темном мозгу мелькнула мысль-искра! Он представил все морозные ночи, которые провел без ее теплого присутствия. Он вообразил ледяные пещеры, пугавшие его пустотой и незнакомыми запахами. Он вспомнил себя скитальцем, бредущим в одиночестве к гибели, грозившей ему даже от простой ранки, нанесенной разъяренной крысой. Он смотрел на женщину и видел в ней свою вторую пару ловких рук, пару быстрых ног, пару зорких глаз, пару чутких ушей. От этого он сам себе казался сильнее, смелее, ловчее, зорче. И как плохо всего этого лишиться! Подумав так, первый мужчина снял с себя теплую шкуру и протянул первой женщине. Плоть второй половинки нуждалась в такой же заботе, как и собственное тело.
Не в древних ли пещерах человеческого сознания прятался этот страх за вторую половинку? Вернее, страх за то, что она может исчезнуть, и вместе с ней исчезнет двойная сила, уйдет в землю, растворится в облаках, как дым от костра, поблекнет и растает, как тают утром яркие точки на небосводе. И тогда рука сама тянется к руке, глаз к глазу, ухо к уху, губы к губам…
Мысль-искра разгорелась. Свет ее ослеплял благоговейным ужасом, который заставлял придвигаться ближе друг к другу. Это притяжение стало неистребимо, оно лишь усиливалось с расстоянием.
Тимофей увидел Кристину. Она задержалась на краю лужайки, чтобы махнуть ему рукой, а у него не хватило мужества поднять в ответ свою руку. Все в нем дрожало и корчилось в страшной агонии протеста, продиктованного страхом. Страхом за свою вторую половинку, потеря которой сделала бы его слабее, ослепила бы его и превратила в полуглухого и бесчувственного истукана.
И вот чего не следовало второй половинке, так это находиться с ним в эту минуту!
– Кристина, нет!
Секунды на открытой лужайке давили на него невыносимым грузом. Каждой клеточкой своего тела Тимофей ощущал движение самой быстрой стрелки часов. Те мгновения, когда он смотрел на бегущую Кристину, оставляли на его душе огненные полосы, которые, как он подозревал, никогда не заживут.
«Уходи отсюда», – предостерегающе качал он головой, но она с улыбкой продолжала бежать.
«Прошу, уходи… Прошу… Прошу…»
Она все слышала и чувствовала, но не остановилась. С половинками всегда так. Их нельзя просить сделать невозможное.
Земля под ногами Тимофея вдруг обрела электрический заряд, выстреливший в него через подошвы.
Никогда он не был так близок к пониманию своего предназначения в этом мире. И никогда не подходил к разгадке своего существования. Все его невысказанные надежды и стремления, составлявшие суть, корень, потаенный смысл бытия, приближались к нему во плоти и крови. И это было так. Тимофей не мог оторвать взгляда от этого босоногого чуда, спешившего к нему. Чуда, которое он полюбил всем сердцем именно в этот момент прозрения, дарованного людям из неисчерпаемых сокровенных источников, открытых для всех, но не всем доступных.
