Текст книги "Тусовщица (ЛП)"

Автор книги: Анна Дэвид

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

После ужина мы пешком прошли несколько кварталов до его дома, во время нашей прогулки он схватил мою руку и указал ею на упавшую звезду. Я не могла удержаться от мысли, как мы сейчас смотримся со стороны или в камере. А вдруг нас сейчас тайком снимает какой-нибудь папарацци, притаившийся за песчаными дюнами? И тут же снова представляю, как мимо проходит Адам и, увидев нас, начинает проклинать самого себя.

Когда мы оказались на пороге его дома, Райан повернулся ко мне и поцеловал. И мне показалось, что мое напряжение спало. Мне было приятно целоваться с ним, особенно после того, как он сказал, что ему нравится мои запах. Возможно, он и вправду поможет мне забыть Адама.

– Давай-ка проверим, как там малыши, – предлагает он через несколько минут страстных поцелуев, и мы проходим в комнату, где оставили их погруженными в просмотр «Властелина колец». Оба уже спали, а экран оккупировала Элия Вуд. – Садись, – говорит он с улыбкой, показав на кушетку, и, пока он достает из кармана деньги, чтобы рассчитаться с няней, я понимаю, что меня возбудило то, как просто он отдал это властное распоряжение. Порой мне определенно нравится, когда мной командуют.

Я сажусь на кушетку, а Райан одной рукой поднимает Диего, другой Сэма и несет их вверх по лестнице. Меня одновременно возбуждает его сила и его отцовские чувства. Через несколько секунд он возвращается и начинает целовать меня еще более страстно.

Мы продолжаем бездумно целоваться, но в конце концов я все-таки понимаю, что не потеряла над собой контроль. Меня предупреждали, что такое секс на трезвую голову и как это может ввести в заблуждение, но мне в миллион раз приятнее целоваться с Райаном, чем обмениваться с ним репликами. Сравнив его с Адамом, я вынуждена признать, что Райан явно ему проигрывает. «Это просто потому, что с Адамом я дольше знакома», – убеждаю я себя, раздосадованная тем, что целуюсь со знаменитостью и в то же время думаю о парне, который не удосужился мне даже позвонить.

Я стараюсь сосредоточиться на поцелуях, рассудив, что всем мужчинам нравится одно и то же: сначала медленные нежные быстрые «клевки», потом страстные поцелуи с языком, ласкающим верхнюю десну, потом нужно потыкаться в шею, подышать в ушко, для полноты ощущений тихо постанывая.

Райан целуется так великолепно, что у меня кружится голова. Но я невольно задумываюсь, что, возможно, его карьера состоялась благодаря тому, что он ублажал многочисленных директрис по кастингу. И пока мы целуемся, тычемся друг другу в шею и дышим в ушко, воспоминания о напряжении за ужином испаряются. «Теперь с ним вполне можно разговаривать, – решаю я, проводя языком по его верхней губе, от чего он начинает тихонько стонать. – Но я не буду отрываться от него только для того, чтобы это проверить».

Вскоре мы с Райаном уже лежим на кушетке, он оказывается на мне, и я чувствую через ткань его джинсов, как у него стоит. Райан начинает легонько тереться об меня бедрами, но я не пытаюсь его остановить, хотя в голове и промелькнуло одно из наиболее неприятных мне выражений – «трах всухую». Но когда он начинает расстегивать мои брюки, я отстраняю его руку.

– Просто мне как-то не по себе вот так сразу… – шепчу я, и он кивает, но буквально через несколько секунд его рука снова тянется к моим пуговицам. И когда его пальцы проникают в мое интимное место, меня оставляют все доводы рассудка, равно как и способность что-либо говорить, но я понимаю, что вот сейчас, в данный момент, не может быть и речи о том, чтобы заняться сексом с Райаном Дюраном. Я могла бы сию минуту отбросить все приличия и переспать с ним, хотя он ни словом не намекнул, будто я ему хоть сколько-нибудь интересна. Мне не хочется все портить, но я должна следовать этому идиотскому правилу не трахаться на первом свидании. «Космо» предупреждает, что это можно делать после третьего, однако я вбила себе в голову, будто бы Райан поможет мне избавиться от мыслей об Адаме, и поняла, что мне нужно выработать четкую стратегию, если хочу этого добиться. «Пусть подождет месяца три», – думаю я, дыхнув ему в ухо и почувствовав, как по его телу пробежала дрожь. Рука Райана снова тянется к моим пуговицам, но я ее отстраняю и качаю головой, глядя ему в глаза.

– Уверена? – спрашивает он.

– Да. Давай подождем. Просто нужно узнать друг друга получше.

Он в замешательстве хмурит лоб, и я понимаю, что, наверное, Райан Дюран впервые в жизни столкнулся с тем, что кто-то не желает с ходу прыгать к нему в постель.

– Ты хочешь еще немного прогуляться и чем-нибудь заняться? – спрашивает он, и я киваю. – Здорово, – говорит он с таким облегчением, что я просто диву даюсь, почему это он так меня смущал. Он снова меня целует и добавляет: – Хочешь остаться на ночь? Мы не будем ничем заниматься, просто поваляемся.

Я качаю головой, и Райан очень мило надувает губки.

– Уверена? – спрашивает он. – Было бы здорово – ребятишки спят в моей постели.

Я резко поднимаюсь, слишком изумленная, чтобы раздумывать над тем, что могу сейчас все погубить.

– Мальчики спят в твоей постели? – спрашиваю я.

– Ну да. – И он с улыбкой тянется за «Мальборо редс», которую прикуривает «Зиппо». – Диего любит спать в моей постели.

– И ты хочешь, чтобы я спала там вместе со всеми вами?

Он с улыбкой кивает и затягивается, а я даже не могу понять – то ли я совершенно отставший от жизни консерватор, то ли это нормально – предлагать едва знакомой девушке провести ночь в постели со своим сыном и его другом. Я жестом показываю ему, чтобы он дал мне затянуться, и думаю: чем скорее я отсюда уйду, тем меньше у меня останется шансов на то, чтобы выяснить и другие неприятные подробности про мою юношескую любовь.

– Мне надо идти, – говорю я, когда мы докурили. Он кивает, целует меня в нос, рывком поднимается с кушетки и за руку выводит через кухню.

– Спасибо за прекрасный вечер, – благодарю я, пока он провожает меня до дверей. А что мне еще сказать? «Спасибо за барабанный концерт и за то, что предложил мне поваляться в постели а-ля Майкл Джексон»?

Глава 25

– Мне нужно с тобой поговорить, – шепчет мне на ухо Джастин, подойдя ко мне со спины в самом разгаре собрания в «Пледжс».

– Ну наконец-то! – кричу я, вызвав тем самым неодобрительные взгляды стоящих вокруг людей.

Последние три дня я, как маньяк, четко следовала составленному графику: сначала – основательный шопинг, потом – работа, чтобы хоть как-то мысленно отвлечься от того, что Адам так и не позвонил, потом я достаю Стефани и Джастина сообщениями на тему «Он ведь позвонит, правда?», ни на одно из которых Джастин так и не ответил. После того как он не отреагировал на мое третье письмо, я вдруг поняла, что не видела и не слышала его уже полтора месяца.

– Где ты пропадал, черт возьми? – спрашиваю я.

Осунувшийся человек с обритой головой, сплошь покрытый татуировками – то бишь Джастин – хватает меня за руку и тащит к выходу. Я ощущаю на себе тяжелые взгляды людей, мимо которых мы проходим. Как странно: пока не появилась колонка и вся эта шумиха вокруг нее, клянусь, я никогда в жизни не ощущала на себе столько внимания. Но я не была готова к тому, что его обычно сопровождает. Где бы я ни появилась, у меня возникает чувство, что все перешептываются за моей спиной, и даже не знаю, то ли это на самом деле, то ли следствие моей кокаиновой паранойи. Вот и сейчас, пройдя мимо двух девушек, мне показалось, что я услышала слово то ли «Тусовщица», то ли «колонка», ну, в общем, что-то вроде того, и теперь они начнут перемывать мне косточки. Обсуждать мою одежду, считая, что мне следовало бы выбрать более скромный наряд. Или говорить, что я только притворяюсь трезвенницей, потому что женщина, которая пишет под псевдонимом «Тусовщица» и фотографируется для журнала в бокале с шампанским, таковой не может быть по определению. В «Пледжс» меня научили, что мне не должно быть никакого дела до чужого мнения, но, по-моему, я просто не была готова к тому, чтобы напоминать себе об этом ежедневно.

– Итак, – обращаюсь я к Джастину, в то время как мы выходим во двор и я прикуриваю две сигареты.

– Что? – спрашивает он, когда я даю ему одну сигарету.

– Как же меня раздражают все эти взгляды, – говорю я, раздосадованная тем, что, если бы я не сказала, он бы и не заметил.

– Ох, Амелия, – отвечает он, стряхивая на землю пепел. – Большинство людей зациклены на себе. Ты тоже ведешь себя как типичный наркоман-эгоцентрик.

Мне почему-то хочется ткнуть своей сигаретой прямо ему в лицо или хотя бы в руку, чтобы остался заметный шрам. Весь мир, видите ли, меня прославляет, а Джастин этого даже не замечает. И внезапно я начинаю ненавидеть его за это. Я всегда любила, когда друзья соглашаются с моим мнением, поэтому, если они не соглашаются или не хотят поддерживать разговор, у меня возникает ощущение, будто они нарушили некий негласный договор. Люди, проходящие реабилитацию, не особенно из-за этого переживают, от них нередко можно услышать: «Я не собираюсь слушать твою ахинею», или обвинение в том, что ты «слишком погружен в себя» или эгоцентричен, и сам «Пледжс» вдруг начинает раздражать меня не меньше, чем Джастин.

– Но все-таки, – продолжаю я, даже не взглянув на Джастина. – Может, они просто завидуют. – Я замолкаю и добавляю: – Ты получал мои сообщения? Ты хоть понимаешь, что мне разбили сердце?

Джастин затягивается сигаретой и кивает, выдыхая дым.

– Слушай, я должен тебе кое-что сказать, – произносит он через секунду.

– Валяй. – Я все еще злюсь на него, но мне уже наплевать (беспрецедентный случай за все время после курса лечения).

Он швыряет окурок на землю и растаптывает его ногой.

– Я уже не веду здоровый образ жизни, – заявляет он.

– Что? – И меня охватывает ощущение нереальности всего происходящего. «Он лжет – думаю я. – Он не пьет на неделю больше, чем я, а я не пью уже почти шесть месяцев».

– Чушь какая, – говорю я, чувствуя, как начинаю паниковать. – Как же это возможно?

– На прошлой неделе я курил травку, несколько дней назад выпил пару бутылок пива, а позавчера всю ночь до рассвета делал минет тому парню, с которым познакомился в Мэриксе. – Все это он проговаривает довольно небрежным тоном, будто рассказывает, по каким делам бегал вчера в обеденный перерыв. Какого черта он так спокоен?

– Зачем ты все это сделал? – спрашиваю я и, хотя понимаю, что в моем голосе слышится обвинение, и это нехорошо, уже ничего не могу с собой поделать.

– Зачем? Хрен его знает. Может, потому, что у меня зависимость.

– Как это произошло? – спрашиваю я.

– Ну, – Джастин грустно смотрит в пол, – мы с Джейсоном снова стали жить вместе, и поначалу все было изумительно. Судя по всему, это я провоцировал все наши драки, если учесть полученные в центре знания, потому что мы вдруг превратились в одну из этих тошнотворно идеальных пар, которые строят планы на пикник в Голливуд-Баул, по выходным рыскают по антикварным лавкам и все такое.

– А потом?.. – Что-то вдруг пробудилось во мне, некий материнский инстинкт, который заслонил собой все, оставив лишь желание знать, что с Джастином все в порядке. Я кладу ему руку на плечо и пожимаю его.

– Да ничего такого особенного… и я об этом сожалею, черт побери, – говорит он. – Мы встречались с другими парами, ходили в «Дрэгстрип», на вечеринки, ужины и прочее. И они все пьют! За ужином вино, на вечеринках пиво, ничего такого, просто… никто из них не уходит в запой.

Я киваю. Я обратила на это внимание, когда ужинала с кем-то из агентов: один заказал бокал вина и потягивал его весь вечер, другой пил джин-тоник. Один-единственный джин-тоник за весь вечер. А я сидела молча, поражаясь тому, какой смысл пить так мало, если хочется выпить, когда такая доза вызовет только головную боль и усталость? Томми говорил нам, что, когда обычный человек пьет и начинает чувствовать, что уже слегка перебрал, у него в мозгу загорается красный свет и он понимает, что уже достаточно. Когда же до такого состояния доходит алкоголик или наркоман, перед ним светит только зеленый.

– Ну а на прошлой неделе я решил, что ничего плохого не случится, если покурю травку, – продолжает Джастин. – Я не стал ничего говорить ни своему наставнику, ни вообще кому бы то ни было, но на самом деле ничего страшного-то и не произошло. И тогда я выпил вместе с Джейсоном пару бутылок пива. Он ведь ни хрена не в курсе, что я прошел курс реабилитации – он знает только то, что я ему наплел, – поэтому, когда я сказал, что не против спиртного, но только в меру, он сразу же купился. А позавчера я накокаинился до одурения дома у мужика, которого и знать-то толком не знаю.

– Это было ужасно? – спрашиваю я, съежившись в ожидании ответа. Представляю, как Джастин, скрипя зубами, измученный паранойей, истраханный этим жутким парнем, со слезами на глазах звонит своему наставнику. Но он отвечает следующее:

– Жаль, что я не могу сказать, что это так. На самом деле это было чертовски здорово. Не знаю, почему все думают, что промытые мозги и напичканный химией организм – опасное сочетание. Мне было классно! Знаешь, как здорово – взять и наплевать на все?

И тут я чувствую себя жестоко преданной. «Почему он так себя ведет? – думаю я. – Почему ему не страшно, почему он не плачет и не умоляет всех понять его, как это делают остальные, когда срываются? Я пытаюсь себе напомнить, что это в Джастине говорит его «болезнь», но все равно ненавижу его за то, что он так запросто отринул то мировоззрение, которое разделял со мной. Кроме того, мне еще завидно. Я тоже хочу на все плюнуть, почувствовать, как потечет по носоглотке и венам кока, и потом не терзаться чувством вины. Но я напоминаю себе, что это – болезнь, и что даже думать в таком русле неправильно.

Поэтому я говорю то, что подобает в таком случае.

– Ты должен позвонить своему наставнику и поднимать руку на собраниях. – Когда человек срывается и ему заново приходится отсчитывать свой стаж трезвенника, он должен поднимать на собраниях руку и представляться публике как «новичок».

Он кивает.

– Знаю, – отвечает он. – Просто я еще не готов.

Мы молча сидим, и я украдкой оглядываю собравшихся.

– Я просто в ужасе, – произношу я наконец.

– Знаю, – говорит он, смутившись. И, поймав мой взгляд, добавляет: – Я люблю тебя, Амелия. И сейчас мне действительно нужна твоя поддержка.

Я удивлена, потому что Джастин никогда мне этого не говорил. В центре во время реабилитации такие слова, как «Я люблю тебя», грубо говоря, можно перевести как «Мы оба трезвенники» или «Ты классная», но с тех пор, как ушла отсюда, я уже не могла произносить их с такой легкостью. И хотя я выросла в семье, где эти три слова мы говорили друг другу постоянно, это все равно казалось какой-то обязанностью, вроде как необходимым завершением разговора, а правда это или нет – уже неважно. Поэтому я гораздо позже, чем все остальные, стала бросаться этой фразой. У меня снова начинается невроз, и в голове крутится: «Стоп! А я на самом деле люблю этого человека? Я их всех толком даже не знаю, чтобы говорить так», и чувствую, что сейчас мои слова прозвучат неискренне.

Как бы мне хотелось с легкостью ответить ему тем же, но я просто не могу.

– Я тоже люблю тебя, Джастин, – произношу я наконец, но это выходит как-то вяло и уныло, и между нами повисает неловкое молчание.

Глава 26

В воскресенье вечером – самое угнетающее время – я понимаю, что Адам не позвонит. Мы уже несколько месяцев не общались, поэтому либо он псих, либо патологический лжец, либо все вместе. Но завтра мне сдавать статью, поэтому я отчаянно пытаюсь подавить мрачные мысли и усиливающуюся депрессию и сосредоточиться на работе. Я слышала, как на собраниях рассказывали о том, как «одну зависимость можно перевести в другую», поэтому, вспомнив про то, какой фортель выкинул со мной Адам, я усилием воли приступаю к описанию той ночи, когда мы играли в «Правду или расплату». И опомниться не успела, как уже настрочила вступление.

«Наши безумные проделки уже переросли всякие границы. Но в какой-то момент, после того, как я уже поцеловалась с девушкой и едва знакомый парень несколько раз ткнул мне в лицо своим обнаженным орудием, я понимаю, что отступать слишком поздно».

Я заканчиваю статью сценой своего импровизированного стриптиза и того ужаса, который испытала, поняв, что за мной наблюдают, и в последней строчке говорю, что игра в «Правду или расплату» очень сильно изменилась со времен моего детства.

Закончив статью, я понимаю, что, может быть, мне станет легче, если я сама наберу номер Адама и узнаю, что, черт возьми, произошло. «Наверняка у него есть вполне разумные объяснения, почему он пропадал», – думаю я. Может, он потерял свой телефон или настолько погрузился в шоу, что у него нет ни секунды времени, чтобы позвонить мне, но он жутко обрадуется, услышав мой голос.

Пока я размышляю над этим вопросом, вполглаза глядя на экран, где участники «Сюрреальной жизни» бросаются друг в друга тарелками, вдруг пускают рекламу, и я вижу Адама, который идет по улице в костюме-тройке и разговаривает по сотовому телефону. Он так хорош, что мне просто не верится, что я когда-то считала его непривлекательным. «По словам «ТВ-Гида» – слышится голос мужика, который, кажется, комментирует рекламные ролики во всем мире, – «Агентство» станет самым ярким шоу сезона».

И я настолько уверена в том, что мне подали знак, чтобы я связалась с Адамом, что я машинально хватаю телефон и ужасно разочаровываюсь, услышав приветствие голосовой почты. Не так я представляла себе этот звонок, но я оставляю импровизированное сообщение, вложив в него как можно больше нежности и мягкости. И жду.

Но тут понимаю, что вот-вот распсихуюсь, поэтому звоню Стефани и предлагаю ей прогуляться.

Глава 27

– Он не перезвонил, – говорю я в трубку, отрывая кусок заусенца от большого пальца.

– Мудак, – со вздохом говорит Стефани.

– Какого черта он не звонит? Прошло уже пять дней и три часа.

– Хочешь правду? Так поступают все, и довольно часто. И мы с тобой в том числе.

– Но это только в том случае, когда ты не хочешь общаться с человеком! – ною я.

Стефани на секунду задумывается, потом отвечает:

– Я понимаю, что это больно. – Мы уже столько раз все это обсуждали, и она каждый раз оказывала мне неоценимую поддержку, перебирая и анализируя все возможные причины: может, Адам меня теперь боится или стал совершенно безответственным, вроде Гаса (с которым она порвала еще несколько месяцев назад после того случая), или боится, что станет материалом для очередной статьи, или трахается сейчас со своей партнершей по сериалу, а она – психопатка-собственница – удаляет все приходящие ему сообщения. Я не виню Стефани в том, что она уже устала придумывать для него всевозможные оправдания, но при мысли о том, что он попросту не желает со мной разговаривать, мне хочется повеситься или свернуться клубочком на диване, в слезах и с обгрызенными заусенцами.

Я даже сама не понимаю, почему так болезненно отнеслась к тому, что Адам меня отверг. Разумеется, у меня есть свои соображения на этот счет.

В реабилитационном центре я узнала, какой опасности подвергаются наркоманы и алкоголики, когда возлагают на что-то или на кого-то надежды, потому что мы не в состоянии самостоятельно преодолеть разочарование, но даже это объяснение не помогает мне справиться с хандрой. Когда я была тогда с Адамом, я впервые в жизни поняла, что означает выражение «найти свою половинку». Просто тем людям, от кого я это раньше слышала, потребовалось много лет для того, чтобы это понять, ну или хотя бы несколько месяцев или недель. Мне же хватило всего пару дней.

Плач переходит во всхлипы, и я понимаю, что целиком отдалась во власть депрессии. «Депрессия неизбежна», – говаривал Томми, и меня всегда поражало, с какой небрежностью он произносит это слово – «депрессия» – как будто говорит о простуде, а не о сокрушительно горестном состоянии, делающем жизнь невыносимой. «Но и это пройдет», – добавлял он, как будто отлично знал, что такое депрессия.

Спустя три дня, за которые я не принимала душ, не умывалась, ничего не ела, не отвечала на телефонные звонки и не делала вообще ничего – только зашвыривала кошкам в миску корм да курила, даже не вылезая из пижамы, – я принимаю решение проверить голосовую почту. Мама, Стефани, актер с CSI, который пытался залезть мне в трусики в Нью-Йорке, Тим, снова Стефани и тысячи поклонников. И хотя я прекрасно знаю, что Адам ничего мне не оставил, я все равно начинаю плакать, когда дохожу до последнего сообщения, которое оказывается не от него. Когда же я узнаю голос, то начинаю плакать еще отчаяннее.

– Амелия, – слышу я голос, который одновременно узнаю и не могу вспомнить. – Ну что я могу сказать? Теперь ты примечательная личность. Любимица всего города. Большая шишка. – Кто бы из моих знакомых мог употребить подобные выражения?

И тут до меня доходит.

– Отчасти я рад, что ты не забыла о том, что было между нами, – говорит Крис слегка надтреснутым голосом, – но неужели ты думала, что я ничего не узнаю? Или тебе просто наплевать? – Я сижу, как парализованная, а он делает именно то, чего ему делать не следует, то есть цитирует мою колонку. – «Только через несколько недель, когда мы снова встретились, я поняла, что абсолютно неправильно отнеслась к такому понятию, как групповуха: потому что большинство девушек занимаются этим со своими сексуальными подружками или, скажем, с кем-нибудь из «Ред Хот Чили Пепперс». Я же – с двумя ребятами, которым, вероятно, проще было бы облететь звездную галактику, чем справиться с женским телом». – Крис откашливается. – Может, я и плюнул бы на это, если б с того самого дня ты не шарахалась от меня, как от прокаженного, – говорит он. – Но, Господи Иисусе, надо же думать и о других. Не только о себе.

После этих слов меня снова сотрясает приступ рыданий, и если попробовать их посчитать, то это было бы так же невозможно, как и сказать, сколько рисунков на сплошь покрытом татуировками теле. Потом я курю, сидя в полнейшей прострации. Я раздумываю над тем, не стоит ли позвонить Стефани, чтобы узнать у нее, правда ли, что я самый дрянной человек на свете, но вместо этого, уже обессилев от слез, засыпаю на кушетке.

Чуть погодя – может, минут через двадцать, а может, и через пару часов – я просыпаюсь от стука в дверь. Спотыкаясь, я иду открывать, голова у меня кружится как с похмелья. На пороге стоит Стефани с пакетом «Трейдер Джойс» в руках, а рядом с ней – какая-то пухлая мексиканка.

– Ни слова, – говорит она, жестом приглашая женщину войти. – Я сказала Розе, что у меня экстренный случай. – И добавляет, вручая мне пакет с пробной смесью: – Хотела купить тебе что-нибудь более полезное, но поняла, что начать нужно с чего-то, что ты точно съешь.

– Спасибо, – благодарно квакаю я, а она открывает окно в моей гостиной и начинает опустошать переполненные пепельницы.

– Не за что, – отвечает Стефани. – А теперь Роза приберет твою квартиру, а ты перестанешь сходить с ума из-за этого парня.

Глава 28

– Держи, – говорит Стефани, продираясь сквозь толпу старлеток, и протягивает мне диетическую колу. Я с благодарностью ее принимаю и киваю в сторону зала, где можно постоять.

Прошла почти неделя с тех пор, как они с Розой пришли ко мне домой и буквально вернули меня к жизни, и я вынуждена признать, что мне стало гораздо лучше. Разумеется, я все еще страдаю из-за Адама, но Стефани уговорила меня относиться к этому как к навязчивой зубной боли или мигрени – ужасно, конечно, но вполне можно жить. А еще Стефани убедила меня, что я должна сходить на вечеринку, устроенную журналом «Конде наст», так как именно это мне сейчас и нужно. Но пока я стою и дожидаюсь, когда она принесет мне колу, я вновь возвращаюсь к своим мыслям: это как назойливая песня Бритни Спирс, которая застряла у тебя в мозгах и время от времени снова начинает там звучать, хотя тебе и кажется, что ты ее уже давно забыла.

Обычно меня приводили в восторг такие вечеринки, и я фантазировала, что со мной обязательно приключится что-нибудь значительное. Но в трезвом виде это оказывается совсем не так весело, я даже начинаю понимать, насколько скучными, по сути, являются подобные мероприятия. «Говорим обо всем и в то же время ни о чем», – думаю я, здороваясь с агентшей, которая вечно грубила мне, когда я работала в «Эбсолютли фэбьюлос», и говорю ей, что я тоже очень рада ее видеть, и принимаю ее поздравления: «Давай, девочка!» Раньше я обычно винила себя, если вечер оказывался скучным, за то, что я недостаточно известная или не поговорила с кем надо. Но сейчас понимаю, что пила не для того, чтобы кому-то было со мной нескучно, а просто хотела убедить саму себя, что окружающие меня люди гораздо интереснее, чем они являются в действительности.

Стефани встает рядом, потягивая свой ледяной «Амстел лайт», и мы с ней наблюдаем за оравой клубных девочек с татуировками, которые настолько великолепны в своих джинсах «Ванс» и «Тру релиджион», как будто только что проходили кастинг.

– Ты в порядке? – спрашивает Стефани, и я киваю. Когда мы в первый раз куда-то отправились вдвоем, уже после того как я прошла курс лечения, она спросила, не возражаю ли я, если она выпьет. Я ответила, что не хочу, чтобы из-за меня она в чем-то себя ограничивала. Томми вечно твердил о том, что не нужно пить в присутствии того, кто «завязал», в противном случае это означает, что у тебя самого проблемы с алкоголем. Но Томми работает в центре реабилитации и понятия не имеет о мире шоу-бизнеса, о котором пишут в журналах и газетах. «Для большинства присутствующих здесь употреблять спиртное равно как и нюхать коку, столь же нормально как ходить в обуви, – думаю я. – И потом, с какой стати я буду требовать подобное от другого, когда совсем недавно вела себя так же».

И именно в тот момент, когда мы со Стефани наблюдаем, как скелетообразные Николь Ричи и Линдсей Лохан двигаются на танцплощадке, мне в голову приходит мысль еще более унылая, чем все те, что терзали меня в течение последних семи дней: «Куда бы я ни пошла, я все равно не могу расслабиться». Вдруг Стефани трогает меня за плечо.

– Черт побери! – восклицает она. – Твои «три часа». С какой-то фифой.

Стефани не свойственно кого-то разыгрывать, поэтому я сразу же догадываюсь, что означают ее слова и о ком идет речь. Но я совершенно не была готова к тому, что почувствую почти физический укол в сердце, когда обернусь и увижу, что в клуб заходит Адам вместе с какой-то тощей блондинкой, и это – не его напарница «Мисс тинейджер США», хотя на ней минимум одежды и она, бесспорно, привлекательна, несмотря на силикон.

И теперь, когда он менее чем в двадцати футах от меня и с каждой секундой становится все ближе, я почти с ужасом понимаю, что это – реальный человек, из-за которого я в последние несколько недель потеряла покой, а не плод моего воображения.

– Помни: ты – крутая девушка, – вполголоса говорит мне Стефани. – А крутые девушки не устраивают сцен.

Я киваю и заставляю себя рассмеяться, как будто она только что сказала самое смешное, что мне когда-либо доводилось слышать, и как будто я только и делала, что хохотала с момента нашего последнего разговора с Адамом. Он уже совсем близко, и я бросаю на него взгляд и изображаю удивление, как будто только сейчас вспомнила о его существовании.

– Привет, Адам, – говорю я как можно более небрежно. Я не наклоняюсь, чтобы обнять его, как это принято в Лос-Анджелесе, но улыбаюсь такой широченной улыбкой, что никому и в голову не придет, будто я пытаюсь подавить в себе злость, а просто слишком увлеклась разговором и не обратила внимания на эту мелочь.

– Амелия, – произносит он, смерив меня взглядом, от которого меня бросило в дрожь. – Стефани.

– Привет, – повторяю я. Он целует Стефани в щеку, а потом наклоняется ко мне. У меня перехватывает дыхание, когда его губы касаются моей щеки. Как это ни поразительно и ни ужасно, но все мое негодование моментально испаряется.

– Ааа-даам! – хнычет блондинка, кивая в направлении стойки. – Я хочу что-нибудь выпить.

– А, прости, э-э… – Он просто стоит и смотрит на меня. Наши взгляды прикованы друг к другу, но он все же переводит глаза на блондинку.

– Лиззи, – раздраженно напоминает она. Адам снова смотрит на меня, а Лиззи в это время чуть ли не топает ногой, кивая головой в сторону стойки.

Но тут Стефани, умничка, обращается к Лиззи:

– Так, что будем пить? Мы с Лиззи сбегаем к стойке. – И, не дожидаясь ее ответа, хватает девушку за руку, которая, возможно, тоже напичкана силиконом, и тащит ее прочь.

– Диетическую коку! – кричу я ей вслед, ощущая прилив благодарности и волнения одновременно.

– Две! – добавляет Адам.

И теперь, оказавшись рядом с Адамом уже наедине, я даже не знаю, что сказать. «Какого черта ты не перезвонил?» – приходит мне на ум вопрос. «Почему я тебе не нравлюсь?» – не дает покоя другая мысль.

Но вместо этого говорю:

– Прекрасно выглядишь.

Он улыбается, и я обращаю внимание на ямочки, которых почему-то не замечала раньше. Господи, неужели он так похорошел за последнее время? И это уже плохо?

– Прости, что не позвонил, – произносит он.

Мне хочется сдержаться, но у меня не получается.

– Ага, а что случилось? – спрашиваю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Что случилось? – в замешательстве переспрашивает он.

– Ну да, что произошло? – и меня вдруг охватывает ярость. – Ты хотел позвонить, но тебе пришлось забежать в «Плейбой мэншн», чтобы подобрать там чью-то бывшую любовницу?

Последние слова я выпалила, не подумав. По-моему, я никогда не умела отделять то, что думаю, от того, что говорю, и в моменты яростной ревности это может привести к большим неприятностям.

У него сверкают глаза.

– Господи, Амелия. Это ты должна объясниться.

– Какого черты ты несешь?

– Когда мы с тобой случайно столкнулись, ты сказала, что изменилась, что теперь ведешь здоровый образ жизни, что та безумная девушка, которой ты была когда-то, осталась в прошлом.

– Это правда.

Но он даже не слушает меня, а продолжает:

– И я, весь такой радостный, решаю, что эта девушка, которая была бы великолепна, если бы умела контролировать свои поступки, наконец-то смогла себя обуздать.

Я пытаюсь вставить слово, но он не дает:

– А потом выясняется, что в тот самый день, когда я говорю, как счастлив, ты выступаешь на телевидении, где предстаешь в роли отпетой секс-маньячки, которая трахается с шаферами на свадьбе.

Я прекрасно понимаю, что по всем законам жанра, должна влепить ему пощечину. Но почему-то чувствую себя не обиженной, а непонятой.

– Я с ними не трахалась, – отвечаю я.