Текст книги "Правильное решение (СИ)"

Автор книги: Анна Назаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 20 страниц)

Сейли очень хотелось, чтобы это оказалось правдой. Ей уже порядком надоело, что подруга замечает в людях только плохое и во всех обидчиков видит.

– Привет. Ты что, спишь на ходу?

Сейли едва не подскочила от неожиданности: видимо, она так увлеченно рассматривала кафе, завороженная одновременно своими размышлениями и яркими голографическими картинками на рекламных стендах, что в упор не заметила подошедшую Исанн.

– Уснешь тут! Я тебя уже час на холоде жду. Замерзла, между прочим, – Сейли выразительно потерла предплечья, за время ожидания сплошь покрывшиеся мурашками.

– Подождала бы внутри, – Исанн раскаиваться явно не собиралась. – Я из дома долго выбиралась: если бы поймали, вообще не получилось бы прийти.

– Тебя что, под домашний арест посадили? – у Сейли округлились глаза: если бы ее так наказали, у нее бы не хватило духу не подчиниться. – А тебе не влетит за то, что сбежала?

Исанн хитро улыбнулась:

– Не влетит, если папа не узнает. А он не узнает: гувернантка никогда ему не признается, что позволила мне улизнуть. Это же будет означать, что она за мной не уследила.

Девочка провела рукой по лицу, убирая упавшие на глаза пряди волос. Поймав на себе пристальный взгляд Сейли, удивленно спросила:

– Что ты там такое увидела?

Не уверенная, как потактичнее сказать, Сейли просто коснулась щеки кончиками пальцев – примерно на том месте, где у Исанн наливался багровым синяк.

– Это... он тебя так, да? За что? – тихонько прошептала она. Сердце защемило от жалости: вот если бы тетя Габриэлла не пропала, Арманд Айсард наверняка не позволил бы себе так обращаться с дочерью!

"Может, Исанн из-за него так озлобилась. Все-таки ее папаша – жутковатый тип".

Совершенно не вовремя вспомнились слухи, ходившие про исчезновение Габриэллы Айсард. Мол, это родной муж ее так...

"Ну нет, это уже слишком! – одернула себя Сейли. – Господин Айсард, конечно, строгий и суровый, но не чудовище какое-то. И тетя Габриэлла с ним счастлива была. Наверное..."

Исанн неожиданно нахмурилась:

– Не понимаю, о чем это ты, – она торопливо склонила голову так, чтобы волосы хотя бы немного прикрыли левую часть лица. – И вообще, кто-то тут замерзал. Так пойдем!

Схватив подругу под руку, Исанн поспешила ко входу в кафе. Сейли только и оставалось, что пытаться не отставать – а то со стороны могло показаться, что она волочится за спутницей, как собачка на поводке.

На душе у нее снова заскребли фелинксы: а если не получится? Если Исанн, увидев Мон, разозлится и уйдет, а потом еще и на Сейли обиду затаит? Во всяком случае, пока не было похоже, чтобы знакомая обстановка и приятные воспоминания хорошо на нее влияли.

* * *

Мон отстраненно постукивала пальцем по столешнице. Время от времени она забывалась, теряя контроль за жестикуляцией, и тогда кончик ухоженного ноготка принимался выписывать по белоснежной скатерти невидимые узоры – то плавные и округлые, то резкие и рваные, в зависимости от течения мыслей. Вокруг звучала легкая ненавязчивая музыка; мимо проходили богато одетые, степенные посетители кафе: в основном респектабельные дамы с детьми, но попадались и влюбленные парочки, и компании молодежи – обычно девушек лет от пятнадцати до двадцати на вид.

Беспечная, праздная публика. Коротая время, Мон волей-неволей прислушивалась к их разговорам – и слышала, в принципе, именно то, что ожидала услышать: политику если и обсуждали, то между делом, отводя ей место перед очередным любовником мадам N, но после новых коллекций от модных кутюрье. Будто ничего и не изменилось с тех пор, как Мон приходила сюда ради только лишь приятного времяпровождения. Будто галактика не стояла на пороге новой гражданской войны.

Сенатор улыбнулась уголками аккуратно подкрашенных губ. Судя по ее опыту общения с благонравными домохозяйками, внешнего мира для них попросту не существует: любая новость, которая выбивается из их уютной действительности, либо отторгается, либо воспринимается очень... остро. Дамы подобного рода пугливы и доверчивы, словно дети... чем вполне можно воспользоваться в своих целях.

Так она и поступила однажды. Так она собирается поступить снова. Не без зазрений совести, конечно: нет повода для гордости в том, чтобы обвести вокруг пальца доверчивое создание... но порой ситуация вынуждает. Как сейчас.

Она поднесла к губам фарфоровую чашку, наполненную ароматным кафом. Подержала так некоторое время, наслаждаясь теплом и запахом, приятно щекочущем ноздри... и размышляя. Мысли ее преследовали достаточно мрачные, хотя со стороны женщина казалась настоящим олицетворением покоя – куда там мастерам-джедаям.

Что она собирается сделать? Если верить Роланду Артемиусу, попросившему ее об услуге, то вытянуть из маленькой девочки свидетельства против ее отца. Любую мелочь – упоминания о ссорах между родителями, случаях домашнего насилия... суть не в том, что малышка скажет ей, а в том, что передаст отцу. Человек есть человек, даже такой, как Арманд Айсард – а постоянные напоминания об убийстве жены изрядно расшатывают нервы. Еще больше выводят из душевного равновесия предположения о том, что именно известно врагу, как далеко он может зайти... как намерен воспользоваться ребенком, к которому уже подступился.

Нервный противник – рассеянный противник. Рассеянный противник – слабый противник. А им сейчас требуется любое преимущество, пусть даже дающее фору в несколько минут.

Казалось бы, все правильно. Вот только Мон была далека от того, чтобы считать мотивы Артемиуса кристально-чистыми. Старый змей всегда был себе на уме, склонностью к альтруизму не страдал и очень любил свой Департамент юстиции... который наверняка потеряет, если – а вернее, когда – начнется гражданская война. Корускант неизбежно окажется в руках военной хунты, и тогда никто не даст за жизнь сторонника Делегации ломаной кредитки.

Если только он не намеревается заключить, так сказать, сепаратный мир. Что для этого нужно? Да всего лишь согласиться жить под новой властью и дорого продаться кому-нибудь из видных ее представителей. Что потребуется окружению Палпатина, когда оно этой властью станет? Компромат друг на друга – а уж этого добра у Артемиуса было в избытке.

Так не помогает ли Мон сейчас своему "союзнику" набить себе цену в глазах... скажем, Сейта Пестажа? Или Уилхуффа Таркина? Бейл бы сказал, что у нее паранойя. Но она сердцем – женской интуицией, если угодно, – чувствовала, что не так уж невероятна эта версия.

"С Артемиусом нужно постоянно держать ухо востро, – резюмировала Мон, неспешно потягивая каф. – Эх, как же порой не хватает собственного ССБ..."

– А тут все так же здорово, правда? Даже группа играет та же, что и два года назад!

Знакомый детский голосок прозвучал совсем рядом, легко угадываясь сквозь негромкую музыку и обрывки чужих разговоров. Сейли Маннэа целеустремленно шла к ее столику, не забывая вертеть головой по сторонам и без умолку трещать со своей подружкой – черноволосой девочкой, слишком высокой и слишком строго одетой для своих одиннадцати. У этого ребенка и выражение лица было, более присущее взрослым: казалось, она изо всех сил пытается проникнуться беззаботным настроением окружающих, но получается у нее не слишком хорошо.

Мон снова прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Все-таки общаться с этим озлобленным и недоверчивым волчонком будет куда труднее, чем с открытой и дружелюбной малышкой, которой Исанн когда-то была.

Голоса девочек звучали все громче. Теперь Мон могла даже расслышать их шаги. До того, как они сядут за столик, оставалось...

– Вы?! Что вы здесь делаете?

... всего ничего.

Мон обернулась на голос – и тут же на ее губах расцвела самая теплая и обворожительная улыбка из всех, что имелись в богатом арсенале сенатора.

– Рада тебя видеть, Исанн. А здороваться так со взрослыми неприлично, милая...

* * *

Мон Мотма практически не изменилась. Как и всегда, вся в белом, скромная и величественная одновременно – хоть сейчас в какой-нибудь фильм про самоотверженную принцессу, спасающую галактику от вселенского зла. Короткие рыжие волосы лежат волосок к волоску, лицо – что маска, так много на нем слоев «неброского» макияжа. И эта ее улыбка, мудрая и понимающая... фальшивая насквозь, как и все в этой ведьме. Кажется, будто добрая. Будто искренняя и теплая. А на деле – в ясных синих глазах стынет лед, и смотрят они так расчетливо и пытливо, что становится не по себе.

Исанн не понимала, как раньше могла ей верить. Это какой наивной дурочкой надо было быть, чтобы не заметить в "тетушке" подколодную змеищу? А ведь не просто верила – любила, будто родную! Ластилась к маминой подруге, чуть ли не в рот заглядывала... прямо как глупенькая и доверчивая Сейли.

"Глупенькая – не глупенькая, а меня провела, – со злостью подумала девочка, сжимая кулаки. – Надо было догадаться, что здесь что-то нечисто!"

Сейли стояла рядом, нервно переминаясь с ноги на ногу. Взгляд ее метался от Исанн к Мотме и обратно – виноватый и робкий, прямо как у нашкодившей собачонки. Почему-то от этого стало еще гаже: раз уж подруга понимала, что поступает подло, зачем вообще пошла на поводу у этой стервы?

Удушливой волной захлестнула обида: вот они, ее приоритеты! Разумеется, куда там доверию и дружбе Исанн до одобрения тети Мон!

А эта змея сидит и улыбается, довольная собой... наверняка задумала очередную мерзость, иначе зачем ей все это?

– Я с вами вообще не здоровалась, – процедила Исанн сквозь зубы. Сейли попыталась успокаивающе коснуться ее плеча, но девочка вырвалась, встряхнувшись, как дикая кошка. – И разговаривать ни о чем не собираюсь. Сейли – хорошо тебе и госпоже Мотме провести время!

Таким тоном Исанн могла бы желать ей провалиться на нижние ярусы Корусканта. Мысленно – того и желала: за ложь, за предательство... пусть подруга пошла на это по дури и доверчивости, пусть не желая ничего плохого, но зачем было врать?! Сейли так долго была единственным человеком, который никогда ее не обманывал...

– Да постой же ты! – Сейли неожиданно цепко схватила ее за руку. – Слушай, извини меня, что не сказала сразу, но иначе ты бы не пришла. Ну что страшного в том, чтобы нормально поговорить с тетей Мон? Что она тебе плохого сделала? Она же просто повидать тебя хотела...

"Что плохого?! Да так, ничего – всего лишь семью разрушила! Всего лишь строит козни против папы! Мелочи ведь, правда?!"

Исанн обернулась к подружке, намереваясь выдать гневную отповедь, но вдруг осеклась на полуслове: Сейли смотрела на нее с такой искренней теплотой и преданностью, что тирада застряла в горле.

Секундным замешательством воспользовалась Мотма. Ослепительно улыбаясь, она поднялась с диванчика – изящным, плавным движением, грацию которого выгодно подчеркнул струящийся покрой платья. Приблизившись к девочкам, с материнской лаской приобняла их обеих за плечи. По телу Исанн будто электрический разряд прошел: хотелось сбросить ее руку, вырваться из нежеланных объятий... но какая-то часть ее млела от нежного прикосновения, порывалась податься вперед и крепко прижаться к женщине, как когда-то давно...

– Ну-ка, хватит ссориться, – мягко, но непреклонно произнесла Мон, покровительственно глядя на девочек с высоты своего роста. – Исанн, я понимаю твое возмущение: чувствовать себя обманутой всегда неприятно. Но поверь, Сейли хочет тебе добра. Так же, как и я.

"Ну да, конечно!" – Исанн не знала, что нужно этой змее, но добро в этот список явно не входило. Отец рассказал ей о "тетушке Мон" вполне достаточно, чтобы девочка больше никогда не поверила ни единому ее слову.

И все же было в голосе и поведении Мон нечто гипнотическое. Неожиданно для себя Исанн обнаружила, что гнев не бушует в ней так же сильно, как минуту назад. Даже уходить теперь не очень-то хотелось: ну подумаешь, Мотма хочет поговорить... можно и поговорить. В конце концов, подняться и уйти всегда успеется – с той лишь разницей, что сделав это сейчас, Исанн так и не узнает, чего эта сенаторша от нее хотела.

Поняв, что активного сопротивления не встретит, Мон мягко подтолкнула девочек к полукруглому диванчику.

– Давайте-ка присядем и закажем что-нибудь. Сейли, тебе как всегда – фруктовое мороженое и пирожное с карамелью?

Просияв, Сейли согласно закивала. Ей, видимо, показалось, что разговор наконец-то свернул в мирное русло: ободренная, она даже шутливо ткнула Исанн в бок, надеясь заразить своим хорошим настроением. Та ответила подруге таким угрюмым взглядом, что Сейли почла за лучшее смущенно потупиться.

– Только смотри не заболей мне, – Мотма с напускной строгостью погрозила ей пальцем. – Как я потом перед твоей мамой оправдываться буду? Исанн, а ты что хочешь?

– Ничего, – буркнула девочка, старательно напоминая себе, что разговаривает с врагом. А ведь едва успела прикусить язык, так хотелось по привычке попросить...

– Значит, будет кусочек торта с медом и лесными альдераанскими ягодами, – не уставая ласково улыбаться (приклеен у нее этот оскал, что ли?), заключила Мон. – Ты ведь любишь такой, правда?

Исанн этот торт не просто любила – обожала. Стиснув зубы, девочка мысленно дала себе зарок к угощению не притрагиваться. Как назло, именно в этот момент желудок предательски скрутило от голода: день уже клонился к вечеру, а она со школы ничего не ела. А если еще дома лишат ужина в наказание...

"Ну и пускай! Мотма специально этот спектакль разыгрывает. Хочет, чтобы я расслабилась и начала ей доверять. Не дождется, ведьма. Мама вон уже доверилась..."

Внутри все скрутилось в тугой узел. Мама! С ошеломительной ясностью Исанн поняла, зачем нужен был этот разговор, что могло потребоваться от нее Мотме. И как только раньше не догадалась? Она ведь помнила разговор отца с Пестажем. Сама обливалась холодным потом, слушая их мрачные рассуждения о том, что сторонникам Делегации только формального повода не хватает, чтобы начать аресты, – причем повод сгодится любой, самый пустяковый. Даже такой, как бездоказательные обвинения в женоубийстве...

"Артемиусу не нужны доказательства. Ему нужен повод, чтобы возбудить дело – а если это случится, из застенок тебя разве что ударная группа штурмовиков вытащит", – вот что об этом говорил Сейт Пестаж. И если Исанн сейчас ляпнет какую-нибудь глупость, которую Мотма передаст своему союзнику...

Безумно захотелось вскочить с места и со всех ног кинуться домой – подальше от Мон с ее сладенькой улыбочкой и проницательным взглядом, под защиту родных стен, гувернантки и охраны. Все-таки папа был прав: сейчас ей безопаснее сидеть взаперти, а она, как последняя идиотка, побунтовать решила!

Мотма, очевидно, заметила неладное. Стоило ей посмотреть на Исанн, как сорт кафа, с которым сенатор не могла определиться мучительно-долго, был выбран в считанные секунды, а десерт – и вовсе назван наобум.

– Надеюсь, Исанн, ты простишь нас с Сейли, – завела она разговор, едва официантка приняла заказ и упорхнула на кухню. – Я бы предпочла встретиться с тобой безо всяких уловок, если бы не знала, как упорно ты меня избегаешь. Отчего так, милая? Разве я сделала тебе что-то плохое?

Хотелось взять и выплеснуть недопитый каф прямо в ее благообразное лицо. Обварить не обварила бы – напиток успел поостыть, – но хотя бы белоснежное платье безнадежно измарала. Глупо, мелочно и по-детски, но хоть какая-то отдушина была бы. Как будто она не понимает, из-за чего! Еще смеет спрашивать, что плохого сделала...

"Если бы не ты, родители до сих пор были бы вместе. Если бы ты не разрушила все, мама бы не ушла!"

Бесчисленное множество раз Исанн представляла себе, как высказывает Мотме все, что накипело на душе, как швыряет ей в лицо одно обвинение за другим... а вот теперь она сидела здесь, понимая, что разговаривать с "тетушкой" нужно как можно осторожнее и сдержаннее. Если Исанн все правильно поняла, то сенаторша наверняка прячет в сумочке или кармане включенный диктофон. А это значит – ни слова о маме. Ни слова о том, что она догадывается, почему они так страшно рассорились с папой.

– Вы сенатор. У вас много дел и мало времени. Зачем вам тратить его на меня?

Мон посмотрела на нее ласково и снисходительно. Протянув руку, накрыла ладонь девочки своей и слегка сжала. Исанн попробовала дернуться – ничего не вышло: хватка у Мотмы была мягкой, но удивительно цепкой.

– Позволь мне самой решать, на кого и на что тратить время. Неужели ты думала, что я уделяла тебе внимание только из-за Габриэллы? Глупенькая... и ты, и Сейли мне как родные, и ничто этого не изменит.

Не отпуская ладони Исанн, второй рукой Мон провела по ее щеке. Замерла, прижимая пальцы к синяку под скулой. Девочка хотела отшатнуться, но будто в ступор впала: по ногам и рукам сковало все то же дурацкое чувство – между страхом, отвращением и подспудным желанием насладиться лаской еще немного.

– О, Сила... – выдохнула Мотма потрясенно. Лицо ее приобрело такое сочувственное выражение, что кажется, еще немного, и глаза влажно заблестят от слез. – И часто отец так поступает с тобой, малышка?

– Поступает как? – прикинулась дурочкой Исанн. Невольно скривилась, когда Мотма чуть усилила нажим, на что место удара отозвалось тупой пульсирующей болью.

– Ох, бедная девочка... не бойся, скажи мне. За что он так сильно ударил тебя? В чем ты так провинилась?

– Никто меня не бил, – Исанн попыталась отстраниться, но Мон держала ее по-прежнему крепко. – Я ударилась просто. О дверной косяк. В темноте не заметила, вот и налетела на него.

Женщина сокрушенно покачала головой. Погладила Исанн по затылку, ласково перебирая ее жесткие черные волосы.

– Ты сейчас говоришь точь-в-точь как твоя мама. Габриэлла как только ни объясняла следы побоев... все пыталась убедить всех вокруг, что счастлива в браке. Была бы чуть посмелее, и кто знает – может, все закончилось бы для нее по-другому.

Исанн встрепенулась. Отшатнулась назад, рывком высвободила руку из нежно-стальной хватки. Вот это уже ложь, наглая и отвратительная!

– Вы врете, – заявила она твердо. – Папа никогда не трогал маму и пальцем, не смейте так о нем говорить! И вообще, клевета – это преступление, если вы не знали!

Разговор записывают? Вот и отлично, пускай слышат! Пускай знают, что просчитались, что...

– Разве? – Мотма по-прежнему говорила ласково и спокойно – только едва уловимые нотки укоризны закрались в ее голос. – Я не виню тебя за то, что ты выгораживаешь Арманда, милая: это естественно – любить родителей... но разве ты никогда не слышала, как они ссорились? Как часто плакала твоя мама? Ты ведь помнишь, да?

Исанн чувствовала, что ее начинает трясти. Ей хотелось вскочить на ноги и убежать – но она не могла даже пошевелиться, будто тело перестало ей подчиняться. Хотелось закричать, что это все ложь, – язык не ворочался... а в памяти, как назло, всплывали обрывочные образы: то надрывный женский плач, доносящийся из-за закрытых дверей, то скандалы по ночам, то инфопланшет, который отец яростно швыряет об пол... то бледная улыбка матери, поддергивающей рукава платья – под которыми на запястьях красуются синюшные отметины.

"Да, может быть, папа иногда перегибал палку. Он здорово напугать может, если зол. Возможно, даже ударил маму пару раз, когда она особенно сильно вывела его из себя... но это вряд ли. А даже если и так – это не Мотмы, этой змеи, дело! Это ведь из-за нее все началось. Такого никогда не случалось, пока..."

Исанн смутно представляла себе, что же крылось за многозначительным "пока". Знала лишь, что Мотма была к этому причастна: скандалы родителей редко обходились без ее имени.

Мон настраивала ее мать против мужа. Говорила о нем всякую чушь... заставляла делать что-то такое, из-за чего они вечно ссорились. Ничего удивительного, что такими темпами их брак вскоре распался – кто же выдержит эту ежедневную нервотрепку? Но то, что пытается сказать Мотма... бред и провокация, вот и все!

– Исанн, я беспокоюсь за тебя. Я не знала более преданной супруги, чем Габриэлла, более любящей матери... что нужно было сделать с ней, чтобы она бросила семью? Ты веришь, что твоя мама бросила бы тебя, милая? Что перестала бы общаться с тобой просто так, без причины? Она ведь пропала без вести, Исанн. Ее искали, но так и не смогли найти. Зачем ей скрываться, если она не была чем-то напугана?

Исанн потрясла головой. Движение тут же отозвалось тупой болью в висках: казалось, с обеих сторон их сдавливает невидимым прессом – с такой силой, что вот-вот промнутся кости черепа.

"Зачем? – пробивался сквозь отчаянное отрицание подленький голосок. – Почему она так поступила? Почему, почему?!"

– Я не понимаю, о чем вы говорите, – выдавила девочка. – Не понимаю, зачем.

Краем глаза она заметила, как смущенно потупилась Сейли. Закусила губу, принялась нервно заламывать руки.

– Тетя Мон, не надо об этом, пожалуйста, – робко подала она голос. – Давайте поговорим о чем-нибудь еще?

Мотма не обратила на нее никакого внимания: смотрела только на Исанн, глаза в глаза – и невозможно было отвести их, так завораживал ее взгляд.

– Прости, если я причинила тебе боль, солнышко, – ласково, с щемяще-искренней печалью сказала она. – Просто хочу, чтобы ты знала: если тебе будет трудно... если вдруг почувствуешь себя в опасности... ты всегда можешь обратиться ко мне. Я помогу, милая. Я смогу тебя защитить, если потребуется.

Ее голос убаюкивал, словно укутывал пуховым одеялом. Взгляд, лучащийся искренней теплотой, сулил поддержку и защиту куда выразительнее слов. В какой-то момент безумно захотелось подойти к ней, и, уютно устроившись у нее на коленях, крепко-крепко обнять...

Исанн вскочила с места как ошпаренная. До боли стиснула зубы, впилась ноготками в ладони – лишь бы вырваться из этого транса, развеять сковавший мысли и чувства туман.

– Мне не нужна ни ваша помощь, ни ваша защита, – выпалила она, рывком наклонившись к Мотме. – Меня не от кого защищать, ясно вам? И не смейте больше говорить гадости про моего отца, и маму в покое оставьте!

Прежде чем Мон успела ответить, девочка бросилась прочь – почти бегом, отталкивая с дороги зазевавшихся посетителей. Красная как рак Сейли вскочила следом. Бросила извиняющимся тоном:

– Простите, я, наверное, за ней пойду... вы же видите, как она расстроилась!

Не прощаясь, она поспешила за подругой. Мон только плечами пожала в ответ на удивленный взгляд официантки, в нерешительности застывшей у столика:

– Дети, – констатировала она с обворожительной улыбкой. – Не обращайте внимания, мадемуазель. Принесите счет, пожалуйста... и вот немного чаевых. За беспокойство.

Кредитный чип номиналом в пять сотен прочно убедил официантку, что ничего странного не произошло. Дети, что с них возьмешь?

* * *

Откинувшись на спинку диванчика, Мон неспешно потягивала каф. Нетронутые десерты так и остались стоять на столе. Наверно, достанутся персоналу кафе в качестве приятного бонуса: не пропадать же деликатесам зря.

Мимолетное прикосновение к карману – убедиться, что диктофон на месте, и для надежности переложить в сумочку. Артемиусу наверняка любопытно будет послушать... жаль, не было при себе скрытой камеры: лицо малышки обо многом говорило куда красноречивее ее слов.

Исанн явно знала больше, чем говорила. Помнила что-то такое, в чем боялась признаться сама себе. Возможно, если бы Мон смогла вовремя успокоить девочку, то получила куда более интересную информацию. Вероятно, даже такую, что позволила бы надежно запереть господина директора в тюрьме – вплоть до скоропостижной смерти от сердечного приступа.

Жаль, не удалось. На этот раз. Но что-то подсказывало Мон: Исанн к ней еще вернется. Как бы малышка ни ершилась, как бы ни отрицала, но доверие к давней подруге матери все еще жило в ней – как и привязанность, старательно подавляемая агрессией, страхом и обидой. Ей отчаянно не хватало ласки и внимания – и особенно сильно она будет в них нуждаться после того, как расскажет отцу о сегодняшнем разговоре, надеясь на утешение... а получит в лучшем случае гневную отповедь за то, что посмела заговорить "с врагом".

"Исанн – девочка любопытная. Она наверняка захочет узнать, что стало с ее матерью на самом деле: слишком уж сообразительна, чтобы принять все слова отца на веру. Напуганная и расстроенная, она снова будет искать со мной встречи. А я уж позабочусь о том, чтобы извлечь из этого максимум пользы".

Возможно, было в этом что-то неправильное. Но ни малейших угрызений совести Мон не чувствовала: не до таких щекотливых вопросов, когда на кону стоит судьба галактики. Арманд Айсард был вполне способен взять на себя роль лидера хунты, когда голова Палпатина слетит с плеч – так значит, Мон обязана использовать любую возможность, чтобы его ослабить. Ребенок – ничем не хуже, а то и лучше прочих.

"Вопрос лишь в том, как именно его использовать..."

Вариантов имелось множество, и каждый надлежало обстоятельно обдумать. Но пока Мон позволила себе ненадолго расслабиться, наслаждаясь приятной музыкой и изысканным вкусом кафа – все-таки готовили его здесь отменно.

* * *

Сейли догнала Исанн у смотровой площадки. Подруга стояла, опершись на парапет, и бездумно глядела, как между небоскребами, протянувшимися на сотни ярусов вниз, течет бесконечный поток машин. Когда Сейли тихонько пристроилась рядом, Исанн бросила на нее короткий взгляд, но ничего не сказала. Просто продолжила смотреть в глубь сверкающей разноцветными огоньками бездны.

Какое-то время стояли молча. Сейли мялась, не зная, как начать разговор, а Исанн, похоже, и вовсе не собиралась этого делать. Неуютная это была тишина – будто невысказанные слова висели в воздухе и гудели в ушах до тех пор, пока кто-нибудь не осмелится их озвучить.

– Слушай... ты прости меня, пожалуйста. Я не ожидала, что все будет... ну, вот так.

Исанн медленно обернулась. Лицо у нее было белее мела, глаза – все в красных прожилках. Вряд ли только из-за ветра.

У Сейли болезненно екнуло сердце: на мгновение показалось, что сейчас Исанн скажет что-нибудь злое и едкое, что-то, что поставит на их дружбе жирный крест...

Она улыбнулась – бледно и устало, будто с трудом.

– Да ладно... ты же как лучше хотела.

– Значит, друзья? – Сейли нащупала ладонь подруги и робко сжала.

– Ну а как же. Я не позволю Мотме еще и тебя отобрать.

Исанн сомкнула пальцы в ответ, и Сейли почувствовала, как по телу разливается приятное тепло – и никакой промозглый ветер не мог его выстудить.

– Не надо так про нее, хорошо? Она ведь правда за тебя беспокоится...

– Да неужели? – Исанн фыркнула. – Слушай, все, что она говорила про моего папу, – бред пьяного хатта. Поспорить готова, что Мотма мою мать и надоумила уйти из дома, а теперь спектакль разыгрывает.

Сейли было больно слышать такое про тетю Мон. В другое время девочка бы непременно вступилась за нее... но сегодня она действительно повела себя нехорошо. Из лучших побуждений, наверное, но все равно – нехорошо.

– Но зачем ей это?

Исанн передернула плечами:

– А я почем знаю? Она ж сенатор, а их поди пойми. Планов столько, что они сами в них путаются.

Девочки помолчали еще некоторое время, но теперь тишина не казалась и в половину такой напряженной, как несколько минут назад. Ее можно было бы назвать даже уютной... вот только произошедшее в кафе все не шло из головы.

– Исанн, – несмело подала голос Сейли, – а ты себя хорошо чувствуешь? Если что, я могу тебя домой проводить.

– Да нормально... а почему ты спрашиваешь?

Под пристальным взглядом подруги девочка стушевалась. Ну, раз уж начала...

– Тогда, в кафе, мне показалось, что тебе вот-вот плохо станет. Ты сильно побледнела, и глаза у тебя сделались будто стеклянные... и дрожала ты так, что даже мне заметно было. С тобой точно все нормально?

Исанн вздрогнула и почему-то отвернулась. Поджав губы, уставилась прямо перед собой.

– Нормально, – произнесла она отрывисто. – Мне просто показалось, что я что-то вспомнила. Я ведь тот день перед исчезновением мамы и не помню почти, представляешь? А тут будто картинка перед глазами мелькнула и сразу же пропала, – Исанн провела ладонью перед собой, будто перелистывая изображения на голоэкране. – Ерунда это все, наверное.

– Наверное, – преувеличенно жизнерадостно отозвалась Сейли – хотя и заметила, что подруга сама в это толком не верит. – Ты переволновалась, вот воображение и начало чудить.

Исанн снова улыбнулась – на сей раз почти по-настоящему.

– Вот именно. Все со мной нормально. Но домой все равно вместе пойдем: тебе же по дороге, да?

Сейли радостно кивнула. Пожалуй, притвориться, что ничего плохого не произошло – это лучшее, что они могли сейчас сделать.

* * *

Энакин гнал спидер по аэротрассе, почти не глядя на дорогу: обостренные Силой рефлексы позволяли ему на бешеной скорости лавировать между машинами, перестраиваться из ряда в ряд, лишь в последний момент уходя от столкновения, под совершенно безумным углом вписываться в повороты. В Силе до него то и дело доносились отголоски чужой ярости – будто порыв ветра, раскаленного далеким взрывом: крутые и непредсказуемые виражи лихача не одному водителю прибавили седых волос.

Энакин едва ли задумывался о таких мелочах: все его мысли крутились вокруг сообщения Падме. "Приезжай быстрее. Мне срочно нужно с тобой поговорить". Сухой текст, пересланный на комлинк – а слова все равно не смолкая звучали в ушах, будто произнесенные взволнованным, даже испуганным голосом Падме.

Энакин прибавил скорость, хотя, казалось бы, дальше некуда: двигатель, не рассчитанный на такую нагрузку, надсадно гудел, а в салоне подозрительно тянуло паленым. Юношу это не останавливало: поскорее попасть домой – вот и все, что заботило его сейчас.

Он был уверен: у жены что-то стряслось. Падме никогда не стала бы дергать его без веской на то причины: хорошо понимала, что если у Энакина есть возможность, он примчится к ней и без всяких напоминаний. И уж точно она не разбрасывалась словами вроде "быстрее" и "срочно" просто так.

Пока Энакин не ощущал непосредственной угрозы, но это не означало, что Падме в безопасности. Отнюдь не означало – памятуя о том, что происходит на Корусканте, да и в галактике в целом.

Сейчас никто не мог чувствовать себя в безопасности. Само это понятие казалось нелепым – примерно таким же смешным, как слова магистров о том, что пленение ситха остановит наступление Тьмы и спасет Республику от краха.

«Интересно, что они скажут сейчас? Что его смерть позволит Свету восторжествовать? А что потом? Кого они станут винить, когда проклятый ситх сгинет – а галактика продолжит захлебываться кровью?»

Он со всей силы рванул штурвал в сторону и тут же – вверх, переходя на аэротрассу выше. На ней движение было куда менее интенсивным – в самый раз, чтобы как следует разогнаться. Энакин отчаянно нуждался в скорости – не столько даже из-за просьбы жены, сколько из-за себя самого. Чтобы все мысли выдуло из головы свистом ветра, заглушило ревом мотора, вытеснило мельтешением огней и смазанных силуэтов машин и строений. Чтобы кровь кипела в жилах – и не от ярости, а чистого, как пламя, азарта.