355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Анна Назаренко » Правильное решение (СИ) » Текст книги (страница 1)
Правильное решение (СИ)
  • Текст добавлен: 8 апреля 2017, 07:30

Текст книги "Правильное решение (СИ)"


Автор книги: Анна Назаренко


Жанр:

   

Разное


сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Annotation

Фанфик по Звездным Войнам. Альтернативная версия третьего эпизода. Энакин принимает решение не спасать Палпатина от Винду, однако настаивает на необходимости суда. В результате Сидиус арестован, Энакин остается в Ордене... казалось бы, счастливый конец? Отнюдь. До конца еще далеко, да и насчет того, будет ли он счастливым, вопрос очень и очень спорный.

Назаренко Анна Алексеевна

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Назаренко Анна Алексеевна

Правильное решение




Пролог

Была уже глубокая ночь, когда Энакин сумел выбраться из Храма – сейчас представлявшего собой нечто среднее между местом проведения празднества и осажденным городом. В то время как большинство джедаев – от магистров до последнего падавана – были охвачены эйфорией от победы над противником, прежде казавшимся неуловимым, Высший Совет предусмотрительно готовился к очередным баталиям – как словесным, так и очень даже вооруженным.

Оно и верно. Арест верховного канцлера – слишком резонансное событие, чтобы руководство Республики могло, как часто бывало прежде, просто предоставить Ордену свободу действий.

"Не говоря уже о том, что половина этого руководства – сторонники Палпатина. Плевать с высочайшего небоскреба хотевшие на вопросы как сторон Силы, так и правосудия".

Энакин угрюмо смотрел перед собой, на бесконечный мегаполис, раскинувшийся за лобовым стеклом. Жизнь кипит, как и всегда. Спокойная жизнь, мирная. Будто ничего не случилось. Но не нужно даже прислушиваться к Силе, чтобы уловить это... чувство, образ? Точно не разобрать: смутное ощущение, отзывающееся путаными ассоциациями. Грозовые тучи, сгустившиеся над планетой. Лавина, готовая обрушиться на галактику, сметая и перемалывая все, что попадется на пути.

Нечто подобное Энакин ощущал в обманчиво спокойные часы перед очередной вражеской атакой. Но масштаб – несопоставим. Все равно что сравнивать бластерный выстрел с орбитальной бомбардировкой.

Природное чутье и Сила в один голос вопили об угрозе. Казалось, она разлита в воздухе, как токсичные испарения в Заводском районе. Но какого хатта он чувствует это так остро? Какого – именно сейчас?

Похоже, убедив Винду оставить ситху жизнь хотя бы до суда, Энакин умудрился приблизить катастрофу. Ту самую, что ощущалась и прежде – но гораздо более смутно.

Энакин со всей силы надавил на рычаг, выжимая из спидера максимальную скорость, на которую тот был способен. Опустил стекла, и в машину с ревом ворвался поток воздуха, оглушая и до боли хлеща по лицу. Но назойливые мысли все так же продолжали роиться в голове: им не были помехой ни свист ветра в ушах, ни бешеная скорость, от которой небоскребы и спидеры размываются в нечеткие линии. Энакин как наяву видел перед собой лицо Палпатина, когда тот сложил оружие – вернее, попросту швырнул меч в окно. Невозмутимо, с таким надменным видом, будто оказывал своим противникам величайшую милость. Слышал негромкие слова, произнесенные без тени злобы и страха: "Ну что же, магистр Винду... мне всегда было любопытно взглянуть на храмовые подземелья". И – отеческая улыбка, обращенная к Энакину: "Я предполагал, что ты поступишь по совести, мальчик мой. Это очень хорошо... обычно после этого приходится учиться поступать по уму".

Энакин пустил спидер в штопор, едва не протаранив грузовик, пролетавший аэротрассой ниже.

Что старик хотел этим сказать? Что задумал? Вид у него был, как у победителя... какого хатта?! Блеф? Или действительно очередная ловушка? Если да, то на кого расставленная? На Республику? На Орден? На одного только Энакина?

" Только с моей помощью ты сможешь спасти Падме " .

Он до боли стиснул штурвал в руках: "Нет уж, владыка Сидиус. Надеялись поймать на это? Не выйдет".

Его видения были насланными. Мороком старого интригана... и почти ведь не просчитался, сволочь! Хороший был трюк, едва не сработал...

" Энакин, помоги мне! "

Он дал по тормозам так резко, что ремни безопасности впились в грудь, удерживая от удара о лобовое стекло. Осоловело помотал головой. Грязно выругался на хаттском, припомнив самый смачный лексикон обитателей Татуина.

Снова голос Падме. Снова ее образ перед глазами. Видение нечеткое и гораздо короче чем те, что являются во снах, – но виски точно так же сдавливает боль, а вдоль позвоночника расползается колючий холод.

Выдохнув, Энакин вновь запустил двигатели. Повел спидер медленно, все еще не в силах избавиться от дрожи в руках.

"Это не видение. Просто вспомнилось. Хатт раздери, ну и навязчивая же дрянь!"

Палпатин знал, на что давить. Да только с аргументами просчитался: для того, чтобы спасти Падме, ни к чему техники Темной Стороны. Гораздо проще сделать так, чтобы их вовсе не пришлось применять. Нужно удвоить охрану, этот ее курятник служанок наконец делом занять, чтоб глаз с госпожи не спускали...

Энакин кивнул сам себе. Даже вымучил самодовольную улыбку. Все правильно, именно так он и поступит. Прекрасно обойдется и без сомнительной ситхской помощи...

Да вот только улыбка натянутой вышла, и внутренний голос безбожно фальшивил. Сомнения никуда не делись. Как и озноб. Как и тягостное предчувствие катастрофы.

Но к хаттам! Он все обдумает утром. Когда отдохнет хоть немного. После того, как хотя бы на несколько часов выбросит события этого дня из головы.

«Правильно, Энакин. Подожди немного. Утро преподнесет тебе очень богатую пищу для размышлений».

Вздрогнув, Энакин инстинктивно огляделся по сторонам, будто ожидая увидеть Палпатина на пассажирском сидении. Никого, естественно, там не обнаружил. Даже в Силе не ощущалось чужого присутствия... почти не ощущалось. Будто след остался на морском песке, почти размытый приливом. Или даже это – игра воображения?

Энакин выругался сквозь зубы. Если он неспособен отличить навязчивые фантазии от видений, свои мысли от телепатически переданных чужих... это многое говорит о его состоянии.

Или о ситуации в целом?

Он даже не знал, какой вариант хуже.

* * *


Исанн смотрела какой-то ужастик до того, как трансляцию прервал срочный выпуск новостей. Фильм был довольно глупый и девочку не пугал ни капли – мысль, что папа может войти в комнату и обнаружить, что дочь не спит в такое время, была страшнее всех кровожадных призраков вместе взятых.

А вот когда из динамиков планшета зазвучали знакомые звуки заставки "Республиканских новостей", девочка вздрогнула: срочные выпуски обычно ничего хорошего не предвещали. Наверняка сепаратисты опять какую-то планету захватили, или убили кого важного, или еще что-нибудь в этом роде.

"Опять папа злющий будет... так-так-так, а при чем тут... они что сделали?!"

Сглотнув комок в горле, Исанн отмотала запись назад. Пальцы у нее слегка задрожали, так что она даже не сразу попала по нужной кнопке. Нет, наверное, она что-то неправильно поняла. Ну не могли же джедаи на самом деле...

"...В настоящее время представители Ордена джедаев отказываются давать какие-либо комментарии касательно ареста верховного канцлера. По словам магистра Винду, уполномоченного говорить от лица Ордена, официальное заявление будет сделано не позднее семи часов утра по времени Корусканта..."

...арестовать канцлера. Но это же бред, глупость!

Отшвырнув одеяло, Исанн спрыгнула с постели. Нервно прошлась по комнате, обхватив себя руками. Сон, едва не сморивший ее во время просмотра фильма, как рукой сняло: теперь девочка разрывалась между желанием в панике побегать кругами или забиться под одеяло, спрятавшись от страшной новости, будто от воображаемого монстра.

Но и то, и другое ничем бы не помогло. Да и стыдно уже так себя вести, ей одиннадцать! Почти взрослая. Но как же страшно!

Что теперь с ними будет? Папа – друг канцлера, помогал ему во всем... и теперь Палпатина арестовывают. Может быть, Исанн еще не совсем взрослая, но все-таки кое-что понимает: враги канцлера – враги и ее отца. Раз уж они добрались до самого правителя Республики...

Не додумав мысль до конца, девочка помотала головой и зачем-то зажала уши. Глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Она уже не ребенок маленький, должна держать себя в руках! Но разве можно сейчас вот так просто взять и лечь спать, будто ничего не произошло?

Нет, уснуть она точно не сможет.

Первым делом Исанн попыталась принять невозмутимый вид. Так как со стороны себя не видно, решила, что успешно. Немного поколебалась, прежде чем выйти из комнаты, беспокойно постукивая кончиками пальцев по контрольной панели: и что она собралась делать? Будить отца посреди ночи, вообще-то, затея не из лучших... но по такому поводу... он не станет злиться. Точнее, станет, но не на нее. Она ведь не из-за пустяка его беспокоит, а чтобы важную новость рассказать.

Решившись, девочка выскользнула в коридор. То и дело она вздрагивала, прислушиваясь к царящей вокруг тишине: ей все казалось, что с первого этажа раздаются какие-то звуки – не то шагов, не то ударов в дверь. Зайдя в спальню отца и никого там не обнаружив, Исанн на миг похолодела от ужаса: она ведь не видела, чтобы папа возвращался домой, и выпуск новостей не досмотрела – а вдруг там и о других арестах говорилось?!

На третий этаж, в кабинет, она кинулась бегом, начисто позабыв о попытках выглядеть спокойной и рассудительной. На лестнице девочка споткнулась, разодрав до крови коленку, а в коридоре лишь в последний момент разминулась со стеной, не рассчитав расстояние до поворота. В кабинет она влетела с разбегу, даже не подумав постучаться и дождаться разрешения. Мысль, что за такую бесцеремонность можно и по шее получить, пришла несколько запоздало, да и то надолго не задержалась: при виде отца ее тут же заглушили радость и облегчение.

– Папа!

Исанн едва не кинулась отцу на шею, но, запоздало заметив комлинк в его руке, остановилась как вкопанная. Щеки тут же стыдливо заалели: надо же было так сглупить! Вот теперь ей точно влетит.

Арманд удостоил дочь лишь коротким взглядом – да таким, что той вдруг захотелось со всех ног унестись к себе в комнату и для верности запереть дверь. Но так как прогонять ее вроде не спешили, Исанн тихонько устроилась на диване, сложив руки на коленях и зачем-то оправив ночную сорочку. Нет уж, никуда она не пойдет! Одной страшнее. Да и интересно же, с кем это папа говорит и о чем...

– При личной встрече, Сейт, – отрезал Арманд, жестоко разочаровав уже навострившую уши девочку. – Да, мои люди над этим работают... Пестаж, хатт тебя дери, тебе подробный отчет предоставить?! Позже все обсудим.

Оборвав связь, он швырнул комлинк на стол. Исанн, притихшая и внезапно очень заинтересовавшаяся узором на ковре, судорожно прикидывала степень злости родителя. По всему выходило, что он в бешенстве: обычно именно в таком состоянии у него светлели глаза, из светло-голубых превращаясь в почти белые.

– Ты почему позволяешь себе врываться в мой кабинет без разрешения?!

Исанн нервно сглотнула, чувствуя, что кроме щек теперь горят еще и уши. Усилием воли заставив себя поднять взгляд, она ответила – хотелось, чтоб с достоинством, как взрослая, а получился все равно полупридушенный писк маленькой девочки:

– Пап, я не хотела мешать... я просто очень испугалась. Новости смотрела, вот и...

– Снова в ГолоСети сидела вместо того, чтобы спать?

Девочка угрюмо кивнула: отнекиваться было попросту глупо. Прочистив горло, приготовилась объясняться еще раз: не так сбивчиво и испуганно. Если будет вести себя, как маленькая, папа с ней ни о чем говорить не станет: отчитает и в комнату отошлет, залепив оплеуху для ускорения. Надо показать, что она может что-то понять...

– Пап, я ведь не совсем глупая. Я как узнала, что с канцлером случилось, так поняла: ты теперь тоже в опасности. Вот и захотелось проверить, все ли с тобой нормально... прости, что так не вовремя заявилась.

Те несколько секунд, что отец молчал, не спуская с нее пристального взгляда, Исанн боялась даже вдохнуть: только бы не прогнал! Она же с ума сойдет, если он сейчас не объяснит... что-нибудь! Если не скажет, что все будет хорошо...

Не прогнал: присел рядом и притянул дочь к себе. Исанн даже удивленно пикнуть не успела, как оказалась у отца на коленях. Сказать, что девочку это ошеломило, значит сильно преуменьшить: обычно он ее по голове-то гладил только в знак особого расположения, а уж чтобы обнимал...

– Кажется, я слишком часто позволяю кое-кому присутствовать при взрослых разговорах, – негромко произнес Арманд, ласково потрепав девочку по щеке. – И недостаточно сильно наказываю за подслушивание.

Исанн несмело и чуть виновато улыбнулась в ответ, крепче прижимаясь к отцу и совсем по-детски повисая у него на шее. На какой-то миг у нее даже получилось поверить, что папа может все, и никто не сумеет причинить ему вреда... но, увы, она действительно слишком часто слышала разговоры, не предназначавшиеся для детских ушей.

– Что ты теперь будешь делать? Ведь джедаи знают, что...

Исанн осеклась: отец мягко приложил палец к ее губам.

– Джедаи, – произнес он, зловеще понизив голос и прищурив глаза – все еще этого страшного, почти белого оттенка, – совершили ошибку. Роковую ошибку. Этой сектой и без того многие сыты по горло – а теперь они в открытую поставили себя выше Республики. Такое безнаказанным не останется. Так что... все будет хорошо, дочка. Веришь?

– Конечно верю, папа.

Исанн беспечно улыбалась – но на самом деле ей по-прежнему было страшно до дрожи. От собственного бессилия хотелось плакать: она ребенок, просто ребенок... но ребенок, который понимает слишком многое. И прекрасно помнит, что в последний раз отец обнимал ее в тот день, когда мама бросила их и пропала без следа.

Тогда он тоже говорил, что все будет хорошо. А она поверила, потому что была маленькой.

"Все-таки быть маленькой иногда хорошо. Жалко, что я почти взрослая".

Глава 1


С самого утра только и разговоров было, что об аресте канцлера. СМИ драли глотки, на все лады обмусоливая официальное заявление, в котором магистр Винду изобличал Палпатина в его преступлениях против Республики. Тон журналистов варьировался от сдержанного скепсиса до ужаса и такой агрессии, что впору идти на Храм войной: послушать особо рьяных обличителей, так Орден – не что иное, как страшная тоталитарная секта, а члены ее – сплошь фанатики, что руководствуются лишь благом Ордена и беспрекословно следуют приказам магистров из Совета. Естественно, алчных, жадных до власти и давно уже замысливших установить в Республике теократическую диктатуру. Но даже те издания и каналы, что предпочли быть сдержанней в суждениях, исподволь подводили аудиторию к мысли, что Орден вышел за пределы своих полномочий, грубо поправ все нормы республиканского законодательства.

– Уже началось, – Падме кругами расхаживала по комнате, беспокойно заламывая руки. Позади нее голоэкран передавал очередное мнение очередного политолога по поводу происходящего. Насколько Энакин понял, суть вновь сводилась к обвинениям Ордена в государственной измене, замаскированным под мишурой мудреных фраз и юридических терминов. Он не особо вслушивался: мерзко было до тошноты. – Только послушай, что они говорят о вас!

Энакин в отвращении скривился:

– Слушаю уже все утро. Что там опять несут? Что мы устраиваем оргии и жертвоприношения по праздникам?

– Если так и дальше пойдет, скоро этому никто не удивится, – Падме с осуждением взглянула на голоэкран, будто хотела пристыдить эксперта за наглую ложь. – Это не шутки, Энакин. Видишь, как быстро они отреагировали? Магистр Винду не успел сделать заявление, а на Орден уже ополчились и журналисты, и ученые... их просто с цепи спустили, дав команду! Свободные республиканские СМИ... – она всплеснула руками: видимо, слов, чтобы выразить всю глубину своего возмущения, найти уже не могла.

Что Энакин обожал в своей жене – если опустить длинный список прочих качеств, за которые можно обожать Падме Амидалу, – так это способность думать о свободе слова, когда галактика стремительно катится ко всем чертям. Возможно, в политике он понимал немного – а по правде сказать, не понимал практически ничего, – но кое-что для него было ясно, как татуинский полдень: пока Республика занята внутренними дрязгами, КНС вполне способна мобилизовать свои все еще немалые ресурсы, вновь отодвинув конец войны на неопределенный срок. А из того, что Энакин успел узнать о республиканской политике, вывод напрашивался простой: дрязги затянутся надолго.

Утешало одно: без Сидиуса, Дуку и Гривуса сепаратисты будут заняты ровно тем же самым.

Падме тем временем продолжала бушевать, не замечая, что муж с отсутствующим видом смотрит куда-то в стену и поддерживать диалог явно не стремится. Привычку говорить много и будто бы для себя Энакин за любимой знал давно и относился к ней с пониманием, а временами – со здоровым юмором: бесчисленные заседания Сената кого угодно приучат доносить свои мысли так, чтобы оппонент и слова вставить не мог, а под конец речи согласился со всеми выдвинутыми постулатами – лишь бы оратор оставил его в покое.

– И это ведь не вчера началось! Общественное мнение против вас настраивают уже не меньше пяти лет: принижают роль джедаев в победах и винят во всех поражениях, выставляют жадной до власти, невероятно влиятельной и богатой организацией... даже современные исторические программы показывают Орден с наихудшей стороны! А теперь еще и это...

Энакин машинально кивнул, благоразумно смолчав о том, что пустобрехи разной степени профессионализма его интересуют примерно столько же, сколько скопившаяся в углу пыль. Если бы его кто спросил – пусть себе общественность и разномастные эксперты хоть ядом изойдут, если им так неймется. Куда больше его волновало, насколько катастрофичными станут потери на фронтах, пока командование разбирается, кто теперь отдает приказы.

Внезапно Падме обернулась, едва не запутавшись в волочащемся по ковру подоле. Ее щеки разрумянились, огромные глаза горели... в который раз Энакин поразился, какой прекрасной она становится, когда волнуется или злится.

– Вы поторопились с этим арестом, Энакин. Даже мне трудно поверить в то, что сказал магистр Винду, в то, что говоришь ты... но дело не только в этом. Канцлер неприкосновенен до тех пор, пока решение о его аресте не одобрит Сенат, и никто, даже джедаи, не имеет права нарушать этот порядок. Я уже разговаривала с Бейлом...

"Ну конечно же. И почему я не удивлен?"

Энакину уже не раз приходила в голову мысль, что имя Бейла Органы он слышит слишком часто. О его уме, самоотверженности, отваге, профессионализме и прочих положительных качествах он был осведомлен так хорошо, что порой руки чесались проверить, относится ли к их числу умение быстро бегать и уворачиваться от ударов по аристократической физиономии.

–... и он очень обеспокоен. Говорят, на чрезвычайной сессии Сената будет ставиться вопрос о признании ареста канцлера незаконным. Многие уже сейчас говорят, что собираются поддержать резолюцию, осуждающую действия Ордена, и...

Падме вдруг побледнела и, пошатнувшись, схватилась за спинку кресла. Не успела она присесть, как вскочивший с места Энакин подхватил ее под руку и, бережно поддерживая, помог опуститься на софу.

– Ты в порядке?

Падме бледно улыбнулась и, молча кивнув, накрыла ладонь Энакина своей. Холодной, чуть дрожащей. Румянец исчез с ее лица, как не бывало, лоб влажно поблескивал от испарины

– Все хорошо, Энакин. Я просто... – она поморщилась, прижимая ладонь к животу. – Просто переволновалась. Ты же знаешь, я боюсь за тебя... И вся эта история с канцлером... я до сих пор не могу поверить! Он же был другом моей семьи, поддерживал меня, когда я была королевой, да и потом, в Сенате... конечно, власть изменила его не в лучшую сторону, но мне бы и в страшном сне не пришло в голову подозревать его в чем-то подобном!

Какая-то полудетская обида мелькнула на ее лице; подозрительно заблестевшие глаза Падме поспешно утерла тыльной стороной ладони. Ничего сейчас не осталось в ней от хладнокровной сенатора Амидалы – была лишь та, настоящая Падме, которая в Сенате прячется за пышными одеждами и слоями грима: беззащитная, доверчивая и ранимая. Повзрослевшая раньше срока девочка, которая отчаянно старается быть мудрой и сильной... не так уж и многое в ней изменилось за эти тринадцать лет. Только не для него.

– Бросила бы ты все это, Падме, – негромко произнес Энакин, слегка сжимая ее тонкое запястье. – Я уже говорил тебе, и говорю снова: тебе нечего делать в этой змеиной яме. Особенно сейчас...

Он мягко коснулся кончиками пальцев ее живота и улыбнулся: малыш тут же зашевелился – возможно, и просто так, но хотелось бы верить, что почувствовав присутствие отца.

"Не о том думаешь, Падме, не о том. Тебе не о Республике сейчас надо заботиться, а о нашем малыше. И о себе. Остальное – хоть огнем гори. Республика, Сидиус со всеми своими планами, Органа, чтоб он провалился..."

– Энакин, – протянула Падме с усталым снисхождением. Улыбнулась, как могла бы улыбаться неразумному ребенку, требующему купить ему настоящий звездолет. – Ты же знаешь, что это невозможно. А если бы я попросила тебя бросить Орден? Никогда больше не возвращаться на фронт? Глупость же, правда? А ведь я этого хочу... больше всего на свете хочу.

Она подалась вперед и обхватила руками его шею – неловко, едва не потеряв равновесие. Ее подбородок немного болезненно уперся Энакину в плечо, но он и не подумал отстраняться – напротив, крепко, но бережно обнял ее, стараясь не надавить на живот.

– А знаешь... я все-таки попрошу, – вдруг заявила Падме с наигранными капризными нотками. – Когда война закончится, уходи из Ордена. Мне нужен муж, а не рыцарь-джедай. Муж, слышишь?

Энакин еще крепче стиснул жену в объятиях. Провел ладонью по ее спине, огладил плечи и шею, зарылся пальцами в волосы, чувствуя, как она млеет от его прикосновений и льнет ближе, словно котенок, напрашивающийся на ласку. Никто не спешил прерывать тишину: не так уж и часто выпадали моменты, когда они могли просто помолчать, выбросив из головы все проблемы, наслаждаясь близостью друг друга и мечтами о том, как могло бы быть, если...

Вот только если бы Энакин довольствовался мечтами, то до сих пор был бы рабом на Татуине.

– Я слышу, Падме. И обещаю тебе: так и будет. Как только кончится война, я уйду из Ордена. Мы наконец-то сможем стать нормальной семьей.

Падме вздрогнула, словно по ее телу пропустили электрический ток.

– Ты... правда сделаешь это? Порвешь с Орденом? – ее игривости как не бывало: казалось, она была не до конца уверена, что не ослышалась, настолько несмело прозвучал ее голос.

Энакин и сам чувствовал себя странно. Произнеся эти слова, он будто переступил порог Храма и услышал за спиной грохот тяжелых дверей, закрывшихся для него навсегда.

Чертовски приятный звук, как оказалось. Даже жаль, что пока он существует лишь в его воображении.

– Да, – твердо ответил Энакин, глядя жене прямо в глаза. – И жалеть не стану. Свой долг за освобождение из рабства я сполна выплатил – да так, что Орден мне еще должен останется, если я возьмусь подсчитывать. Когда сепаратисты будут разгромлены, меня там больше ничто не будет держать.

Уж точно не стремление положить жизнь за идеалы, чуждость которых становилась для него все яснее и яснее с каждым годом. Уж точно не необходимость скрывать ото всех свой брак и месяцами не видеться с семьей. Магистры говорили, что он избран восстановить равновесие Силы... что ж, насчет равновесия – хатт его знает, но победу над последним повелителем ситхов он дражайшим учителям принес – как истинный джедай, отбросив привязанность к человеку, ставшему ему наставником и другом.

Избранный выполнил свою задачу – а мальчишке-оборванцу с Татуина, слишком испорченному нормальной жизнью, чтобы стать настоящим джедаем, в Ордене нечего делать. Жаль только, что мальчишке-оборванцу потребовалось тринадцать лет, чтобы это осознать.

Счастливая улыбка Падме и долгий поцелуй стали для Энакина лучшим подтверждением его правоты. Окончательным, не подлежащим сомнению.

– Может быть, я тоже уйду в отставку после войны, – задумчиво протянула она, с неохотой оторвавшись от его губ. – Знаешь, с четырнадцати лет заниматься политикой и не видеть ничего, кроме нее... это нелегко. Да еще и время такое безумное... может, ты и прав – хватит с меня этого. Но сейчас я не могу уйти, ты ведь понимаешь. От меня...

– Слишком многое зависит, на тебя слишком многие рассчитывают. Я знаю.

Энакин попытался ласково улыбнуться, но актер из него всегда был никудышный, так что улыбка получилась кривоватой и больше похожей на оскал. Его бы на то воля, и Падме больше и шагу на порог Сената не сделала: меньше всего ему хотелось, чтобы его беременная жена лезла в чреватые летальным исходом политические дрязги.

Вот только в таких делах мнение Энакина значило для Падме меньше, чем утратившие силу статьи законодательства. Поэтому ему ничего не оставалось, кроме как смириться... и делать все возможное, чтобы очаровательная головка жены и дальше оставалась на плечах.

– Мы обязательно поговорим об этом позже, – клятвенно пообещала Падме. – Когда...

– Война закончится.

– Именно.

Они оба рассмеялись – немного горько, с почти неприкрытым сарказмом, но зато искренне и в едином порыве.

"Интересно, что мы будем говорить друг другу, когда война действительно кончится?"

А политолог все продолжал вещать с голоэкрана о презумпции невиновности, канцлерской неприкосновенности и еще что-то – о чрезвычайной сессии Сената. Судя по мрачно-суровому выражению лица и заявлениям апокалиптического толка, в скором возвращении к мирной жизни этот господин серьезно сомневался.

* * *


Званый вечер, который устроил в своих апартаментах сенатор от Рилота Орн Фри Таа, проходил в довольно напряженной атмосфере. Конечно, подобные мероприятия всегда имели определенное сходство с террариумом, полном не поделивших кормежку ядовитых змей, но при всем своем опыте Орн не мог припомнить, чтобы интенсивность и злобность шипения когда-либо была столь высока. За светскими беседами и громким смехом скрывались заговорщические шепотки, сливающиеся в едва различимый, но несмолкающий гул; нельзя было просто пройти к столику с напитками, чтобы не почувствовать себя невольным свидетелем какой-нибудь страшной тайны: казалось, не было гостя, что не обменивался бы с другими многозначительными взглядами и якобы случайными жестами, не переговаривался бы о пустяках, явно имеющих скрытый от непосвященных смысл. Хуже всего, наверное, приходилось тем, кто не занимал твердых позиций по отношению к канцлеру Палпатину и Делегации двух тысяч: одной Силе известно, сколько они за этот вечер получили заманчивых предложений, приглашений на более приватные встречи, тонких намеков и завуалированных угроз.

Даже перед выборами обстановка никогда не накалялась до такой степени, как накануне предстоящей чрезвычайной сессии Сената. Все хорошо понимали: чем бы она ни закончилась, грядущий передел власти сотрясет Республику до основания – слишком могущественны были противостоящие силы для меньшего.

Едва ли не каждый из гостей чувствовал себя причастным к поворотному историческому событию – а те, что позначительнее и поамбициозней, и творцами истории. Однако большинство этот вечер расценивало лишь как подготовительный этап, на котором не может произойти ничего значительнее заключения пары-тройки новых союзов и договоренностей – в дополнение к уже имеющимся. И только хозяин знал, что на его мероприятии действительно решаются важные вопросы – этажом выше, в малой гостиной, хорошо защищенной от прослушивания. Решаются группой из пяти людей, за каждым из которых – ресурсы настолько внушительные, что даже влиятельному сенатору, одному из ключевых членов коалиции, немудрено почувствовать себя лишь разменной фигурой.

В такие моменты Орн очень хорошо понимал членов Делегации двух тысяч, изо всех сил пытающихся восстановить власть Сената. Неприятное это, что ни говори, чувство – в вежливых и обходительных словах союзников слышать: "Делай, что говорят, и не суй нос не в свои дела". Не этого он ожидал когда-то, оказывая поддержку Палпатину...

Но теперь даже и думать о смене лагеря поздно. Когда канцлер будет освобожден из рук джедаев, лучше уж быть за рулем катка, который проедется по предателям и оппозиции, чем на его пути.

Поправив одеяние, сбившееся и слишком плотно облепившее тучное тело, тви'лекк поспешил к гостям. Ему предстояло со многими переговорить: дражайшие союзники ясно дали понять, что если в его коалиции окажется хотя бы один предатель, проголосовавший неправильно, их доверие может... поколебаться.

А доверие, как известно, товар бесценный. Особенно в государстве, стоящем на пороге великих перемен.

* * *


В то время как в банкетном зале не стихала музыка и негде было скрыться от многоголосого гомона, в гостиной на втором этаже царила тишина. Ни снизу, ни из соседних комнат и коридоров сюда не проникало ни звука – как, впрочем, и отсюда. Заслуга эта принадлежала не только строителям, заложившим толстые стены и перекрытия, но и хозяину, установившему здесь мощные блокираторы звука и оборудование против прослушки. Рилотскому сенатору слишком часто приходилось принимать гостей, беседы с которыми должны оставаться строго конфиденциальными, чтобы не позаботиться о защите от любопытствующих.

На этот раз и сам сенатор оказался сюда не допущен: сегодня его задача сводилась к тому, чтобы предоставить нескольким гостям повод поговорить, исключая даже малейшую опасность быть обвиненными в сговоре. Все остальные вопросы Орна Фри Таа...

– Положение у нас не из простых, господа. Делегация двух тысяч осмелела настолько, что сегодня Органа предложил мне покинуть пост – якобы до тех пор, пока не завершится суд. Не думаю, что нужно пояснять, чего он и его клика хотят добиться подобными инициативами.

...Не касались по вполне понятным причинам.

– Уже о суде заговорил? Органа всегда был мастером выдавать желаемое за действительное, – желчно ухмыльнулся Уилхуфф Таркин. Со стороны могло показаться, что мофф вполне доволен жизнью: развалившись в кресле, он неспешно потягивал вино и с немного отстраненным видом рассматривал пейзаж за окном. Правда, по Таркину всегда было трудно сказать, в каком расположении духа он пребывает: выражение невозмутимой надменности будто намертво впечаталось в его лицо, а взгляд неизменно оставался холодным и цепким.

– Увы, оснований для самоуверенности у него больше, чем хотелось бы, – хмуро процедил Сейт Пестаж. – И если мы будем мешкать с ударом, их станет еще больше.

Руководитель администрации канцлера и в лучшие времена мог без грима играть злого колдуна из сказки – сейчас же вид у него был и вовсе болезненный: впалые щеки ввалились еще сильнее, скулы казались острыми настолько, что вот-вот прорвут кожу, приобретшую нездоровый землистый оттенок. Судя по глубоким теням под глазами, Пестаж за прошедшую ночь и почти минувший день не позволил себе и часу сна – что для пожилого человека явно было нелегко.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю