Текст книги "Анжелика в России"
Автор книги: Анн-Мари Нуво
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 23 страниц)
За Окой деревни и вовсе пошли полупустые. На дорогах стояли крепкие заставы, ловили беглых и разбойников. На одном из постоялых дворов встретили русского помещика, который возвращался домой из дальней поездки. Он рассказал, что крестьяне его и соседей многих убежали в малороссийские города, где живут за епископами и за казаками в городах, посадах, селах и деревнях. Сам он ездил за своими беглыми с царским указом, грамотами и отпуском от воеводы к черниговскому епископу Лазарю, но Лазарь, насобирав беглых тысяч пять, обратно их никому не отдает, хотя бы они из-под виселицы к нему пришли, на себя заставляет работать. Так ни с чем и пришлось вернуться, благо, что живой, а то были случаи, что помещиков таких, что своих беглых ищут, казаки малороссийские и сами беглые били и грабили, многих побили до смерти, а иных в воду посадили.
Мигулин, узнав, что помещик побывал на Черниговщине, дотошно распрашивал его о дороге. Места пошли глухие – брянские леса. Разбойники и впрямь пошаливали. Дважды путешественники видели в ночи зарево, и, обгоняя их, скакали отряды – набег разбойничий отражать. На постоялых дворах Мигулин, вызывая зависть и ревность графа, на ночлег устраивался у порога комнаты Анжелики, клал под голову седло и засыпал с пистолетом в руках. Граф как-то решил подшутить и подкрасться к нему спящему. Мигулин подпустил его поближе и сказал шепотом, чтоб людей не будить:
– Сейчас как бахну – мало не покажется…
Граф, хихикнув, уполз, к себе, после поглядывал на казака с еще большим уважением.
Ехали по-над рекой Жиздрой, Болвой, за Брянском – по-над Десной. Лесам, казалось, не будет конца. Но за речкой Неруссой пошли земли малороссийские, лес стал редеть, перемежаться полями. Природа стала красивее, люди вроде бы помягче.
– Вы рассчитали путь? – спросил как-то граф у Мигулина. – Куда вы везете маркизу?
– Везу туда, куда приказано, – холодно ответил Мигулин.
– Скажите ему. Все равно он не отстанет, – вмешалась Анжелика. Последнее время она уже могла общаться с Мигулиным при помощи латыни, немногих выученных польских и русских слов, которые легче запоминались, и нескольких турецких, которые она помнила со времен своего пребывания в Африке.
– Хорошо, – бесстрастно сказал Мигулин. – Я везу эту женщину под Чернигов к сотнику Борковскому.
– Борковскому! – воскликнул граф. – О, это любопытный человек!.. Как же! Наслышан, наслышан…
– Что-то интересное? – спросила графа Анжелика. – Расскажите уж лучше об этом, пока вы не стали мучить всех нас рассказами о невыносимой жизни русских мужиков.
– Но их жизнь и вправду невыносима…
– Граф! Ради бога…
– Хорошо, хорошо… Итак, сотник Дунин-Борковский… – граф откинулся на лавке (разговор случился вечером и все там же – на постоялом дворе) и задумался, вспоминая что-то. – Да! Это была целая история! Был в Речи Посполитой коронный полковник, а по-казацки – поручик рыцарского круга, пан Каспер Анджей Дунин-Борковский, рыцарь герба лебедя… Белый лебедь на алом фоне щита… – прищелкнул граф пальцами, он был признанный знаток геральдики. – Владел он деревней Борковкой в Березнянской сотне Черниговского полка. Где-то за два года до рокоша Хмельницкого, то есть лет двадцать пять тому назад, налетел он на старинного врага своего, пана Войцеха Коссаковского, и сжег Крупич. Крупич – это имение Коссаковского под Нежином… Коссаковский в свою очередь налетел на Борковку, самого пана Каспера убил и семью его вырезал. Такое даже на Украине редко встречается. Вы помните, надеюсь, из-за чего взбунтовался Хмель?…
Анжелика вообще не слышала ни о каком «Хмеле», Мигулин же спокойно кивнул, как бы подтверждая слова графа.
– Разумеется, Коссаковского ждал суд. Но тут началось то всеобщее побоище, которое длилось двадцать лет, и которое для Польши еще не кончилось, и о налете забыли. И вдруг через год после войны, как только эти земли отошли России, объявляется уцелевший наследник герба, некий Василий Борковский, которого якобы спас во время налета епископ Иннокентий Черниговский и Остерский. Епископ этот был униат, а по крови – Дунин-Борковский. Все совпадает! Новоявленный Василий сперва служит ктитором Елецкого Успенского монастыря, а потом восстанавливается в правах, получает все отцовские земли и, кроме прочего, наследственный чин черниговского сотника. Появляются слухи, что он невероятно богат… А? Какое счастье! Справедливость восторжествовала! Но вся загвоздка в том… – и тут граф расхохотался, – что епископ Иннокентий, как оказывается, помер… да-да!.. за несколько лет до налета пана Войцеха на пана Каспера. Каково!
– Вы хотите сказать, что черниговский сотник Василий Дунин-Борковский самозванец? – спросила Анжелика.
– И в этом нет ничего удивительного, – с победным видом сказал граф.
– Почему? – за ответом Анжелика повернулась к Мигулину.
– О, их тут столько было… – равнодушно пожал плечами тот.
– Мы отвлеклись от нашего сотника, – напомнил граф. – Юный счастливец помимо прочего обладает множеством талантов. Просто маг и волшебник! Он заговорит вам кровь из любой раны, снимет любую боль, предскажет вам судьбу почище любой цыганки, даст амулет, а если попасть к нему под пьяную руку, когда этот маг не знает удержу своим способностям, то он вас, пожалуй, летать заставит…
«Почему Матвеев решил поручить мое дело этому человеку? – задумалась Анжелика. – Амулеты… Предсказывает будущее… Неужели русский министр верит в это?»
– И это не все, – продолжал граф. – Его имение стало настоящим местом поломничества. К нему приходят из Индии, из Турции, из Ирана…
«Ах, вон оно в чем дело…» – догадалась Анжелика.
– Как долго еще ехать нам до этого Дунина-Борковского? – спросила она у Мигулина.
– Дня четыре…
– А если быстрее?
– С каретой быстрее невозможно.
– А если бросить все и поскакать? У вас же есть запасные лошади…
– Больше суток.
– Подседлайте мне завтра лошадь, распорядилась Анжелика. – Карета нас догонит. Подождем ее в имении этого мага и волшебника.
– На вашем месте я не стал бы так торопиться, – вмешался граф. – Что такое встречи со всеми магами и им подобными, я немного знаю.
– Откуда же?
– Моя тетушка, которую вы имели удовольствие видеть, в совершенстве владела этой наукой, – ответил граф, переходя на французский язык. – Благодаря своим познаниям, она и втянула меня в ту связь.
– И как настоящая ведьма скакала на вас верхом, – съязвила Анжелика. – Что ж, имела удовольствие видеть…
– Да, у нее это лихо получалось, – усмехнулся задетый выпадом Анжелики граф.
Анжелика вспыхнула. Казалось, что скандала не миновать, и граф поспешно добавил:
– Кроме того, если мы опередим карету, вы рискуете потерять ее навсегда. Вместе с лошадьми, слугами и прелестной Жаннеттой.
– Меня достаточно пугали разбойниками…
– Дело не в разбойниках, хотя люди, которые могут ее… позаимствовать, на мой взгляд – разбойники, каких мало.
– Еще одна таинственная история?
– О, нет! История совершенно явная! Если не верите мне, спросите у вашего провожатого. У нас на дороге, у Батурина и Конотопа, стоит целая орда казаков, которые съехались выбирать нового гетмана. Я был бы счастлив, если б и сами вы, маркиза, проехали до места назначения целой и невридимой.
– Это и вправду так опасно? – обратилась Анжелика к Мигулину.
– Что именно?
– Граф говорит, что перед нами стоит казачье войско…
Мигулин, как и обычно, пожал плечами:
– Нет, не очень. Но граф прав, карету лучше не оставлять.
– Послушайте умного человека, – улыбнулся граф.
– А почему они собрались? Вам там не надо быть? – спросила Анжелика Мигулина.
Тот отрицательно покачал головой, но граф, искавший случая говорить и говорить с Анжеликой, немедленно вмешался:
– Сейчас я вам все объясню, маркиза.
– Да уж, сделайте одолжение.
– Я уже говорил вам о рокоше Хмеля, – начал граф, усаживаясь поудобнее. – Склонные к изменам украинцы отложились от законного короля – тогда им еще был Владислав, – но, не имея навыков государственной жизни долго метались меж русским царем, крымским ханом и молдавским господарем. Все это вылилось в страшную войну всех против всех и принесло неисчислимые бедствия Польше. В конце концов Левобережная Украина отошла к царю. Казалось бы, добились… Но украинская верхушка до сих пор не успокоилась и перебирает, как разборчивая невеста, под кого, пардон, э-э… пойти. Под царя, под короля или под татар. Украинский гетман Дёмка Многогрешный, по слухам, составил заговор с целью передаться татарам, но не на тех нарвался. Я искренне рад за хохлов, они, наконец, попали в надежные руки. Московский царь – это им не добрые короли Владислав и Ян-Казимир. Те бы до сих пор уговаривали… Многогрешного схватили и увезли в Москву. Из всей преступной шайки скрылся один лишь Демкин брат – Шумейко. В Москве их пытали, и они во многом сознались. А украинцы, если хотите знать, предадут кого угодно, чтобы спасти свою шкуру. Мы еще были в Москве, а казацкая старшина прислала грамоту и многие изветы, то есть доносы; во всем обвиняют одного Многогрешного, просят царя защитить их от черни и хотят собрать раду, чтобы выбрать нового гетмана. Держу пари, что за кузницами на Болоте, где четвертовали Разина, уже готовят плаху для Многогрешного. Но царь украинцам не верит. Князь Ромодановский отправится на раду, а чтоб украинцы приняли правильное решение, я думаю, он явится туда с огромным войском. Еще немного южнее – и мы попадем в полосу следования армии, и там всякий мелкий начальник, кому понравится ваша карета или ваши лошади, сразу же заподозрит в нас шпионов.
Граф еще долго пугал Анжелику, и она, не вытерпев, поднялась к себе в комнату. Ночью она проснулась и, подойдя к окну, слышала обрывки разговора: Мигулин расспрашивал какого-то гонца, остановившегося, чтоб сменить лошадь.
– Скажи, добрый человек, доберемся мы до Чернигова батуринской дорогой?
– Смотри сам, – отвечал невидимый во мраке гонец. – Стоят хохлы, конница на десятки верст хлеб потравила. Как мне уезжать, казаки со старшиной лаялись. Как бы до сабель дело не дошло. Серко объявился, так повязали его…
Анжелика ничего не разобрала из этой тарабарщины.
Наутро Мигулин сказал Анжелике:
– Граф прав. Тут еще не ясно, чем кончится. Дорога опасна. Поедем через лес, прямо над рекой. А чтоб легче было, можно и верхом. Какого тебе заседлать?
Глава 8
Двое суток пробирались они через густой и темный лес. Анжелика пересела на одного из запасных коней Мигулина. Карета, оказавшаяся громоздкой и неуклюжем, еле тащилась по узкой, неровной дороге. За двое суток им попалось всего три деревеньки. Лес становился все глуше. Дикие звери отходили от дороги, но не убегали, смотрели с любопытством на путников.
Ночевали на полянах. Анжелика спала в карете, Мигулин и Майгонис с обеих сторон экипажа, на земле, прислонясь к колесам. Утром спускались умываться к Десне. Если оторваться от трудностей пути, пейзаж вокруг был восхитителен. Тихая река и освещенный утренним солнцем лес радовали глаз. Умывшись и перекусив на скорую руку, трогались в путь, и вновь сплетались вверху ветви огромных деревьев, закрывали свет, ветер, гудевший в вершинах деревьев, навевал уныние.
На третьи сутки около полудня заметили в полого сбегающей к реке лощине еще одну деревеньку. Несколько белых хаток белели в тени под обрывом (Анжелика заметила, что с некоторых пор деревни стали попадаться не черные, деревянные, а белые, обмазанные белой глиной). Деревня, куда спустились литвин и еще один слуга графа, оказалась пуста. Было впечатление, что жители лишь сегодня утром сбежали за реку. Литвин рассказал, что видел на прибрежном песке следы ног, мужских, женских, детских, и следы, оставленные носами лодок. Хаты же были пусты, кое-где в хлевах стояла скотина.
– Странно, – сказал граф. – Может нас издали заметили и испугались?
Поехали дальше. Мигулин, граф и графский слуга Северин, ехавшие вокруг Анжелики, незаметно оторвались от постоянно застревавшей на узкой тропе кареты. Потом и тропа как-то незаметно и резко изчезла, что даже опытный Мигулин остановил своего золотистого коня и в растерянности стал озираться.
– Давайте-ка немного назад вернемся, – сказал он озабоченно.
Поворотили лошадей. Тропа открылась внезапно, как будто всадники пересекли какую-то невидимую ширму.
– Ты смотри, – пробормотал Мигулин.
Он спрыгнул с седла на землю и медленно пошел по тропе, пристально ее разглядывая.
– Ага, вот она, – раздался из-за зарослей его голос и сразу осекся.
– Что там?
Казак не отвечал. Анжелика с графом тронули коней вслед за ним. Тропа не обрывалась, она ныряла в заросшую высокой травой канавку и, вильнув, показывалась уже по ту сторону, за кустом шиповника. Мигулин сидел на корточках и раздвигал пальцами высокую траву сбочь тропы. Конь его, испуганно косивший влажными глазами, беспокойно дергал повод, привязанный к поясу хозяина. Кони Анжелики и графа тоже стали проявлять беспокойство, захрапела и прижала уши лошадь под Северином.
– Кровь… – поднял голову навстречу подъехавшим Мигулин. – Тащили тут кого-то…
– А следы? – спросил граф.
– Нехорошие следы, – помолчав, сказал Мигулин. – Похоже, что волки балуют. Да нет, летом не должны… Может, позже подходили?
Путники окинули взглядом довольно мрачное место. Густой подлесок, затененный высокими кронами, казалось, скрывал неясную опасность. Тревожно шептались листья.
– Давайте подождем здесь карету и слуг, – сказал граф, внимательно оглядывая местность. – А то они здесь, как и мы, собьются с дороги.
– Правильно, – согласился Мигулин и поморщился. Место тут какое-то… Вы подождите здесь, а я немного по следам проеду.
Граф колебался. Он хотел бы поехать с казаком, поскольку впереди чувствовалась какая-то опасность и рыцарский долг требовал разделить ее, тем более на глазах у дамы, но, с другой стороны, появлялась возможность остаться наедине с Анжеликой…
– Вверяю эту женщину вам, граф, – сказал Мигулин по-польски. – И, ради бога, будьте настороже.
– Да, конечно, – согласился Раницкий.
Казак вскочил на коня, вытащил из ножен кривую саблю и оставил ее свисать с правой кисти на темляке, в ту же руку взял пистолет, предварительно осмотрев, заряжен ли он, левой рукой натянул повод и шагом послал насторожившегося коня по тропинке.
Северин, отъехав чуть в сторону, положил поперек седельной луки ружье, поглядывал то на графа, то на дальний конец тропы, откуда должна была появиться карета, и все время подбрасывал и ловил большой нож, который он обычно метал в цель.
– Довольно гнусное место. Вы не находите? – сказал граф, завязывая разговор.
Анжелика не отвечала.
– Хотите вы или нет, маркиза, но вам придется меня выслушать, – отводя взгляд, продолжал граф. – Я рискую быть невежливым, но вы должны знать, что вы для меня значите, будет гораздо лучше, если вы будете знать. Может быть тогда вы поймете меня…
– Как сказала одна моя знакомая – редкая дура – «Видно, я так и умру, непонятая никем», – усмехнулась Анжелика.
– Вы жестоки, вам это не идет, – горестно вздохнул граф. – Впрочем, в вас чувствуется что-то роковое… Итак, я хотел бы рассказать вам… Хотел бы объяснить тот поступок… То, что вы видели в замке…
– Я не хочу ничего слышать, – резко сказала Анжелика.
– А придется, – вздохнул граф. – Я был единственным и очень любимым ребенком в семье. Меня любили все. И даже старший в роде, мой покойный ныне дедушка, хотя он не любил никого. О, боже, что я говорю! Нет, дедушка как раз и любил! Он с какой-то странной, непонятной силой любил свою самую младшую дочь, мою тетку Эльжебету… Не сердитесь, маркиза! Если б вы только знали, что за несчастная судьба у бедной женщины, вы и сами бы ее пожалели… Говорили, что Эльжебета похожа на первую, несчастную любовь дедушки, одну простую девушку, которую он страстно любил и которая покончила с собой при обстоятельствах довольно таинственных и страшных. И когда она родилась (довольно поздно) и со временем стала похожа не на отца с матерью, то есть деда и бабушку, а на несчастную Ядзю, ту самую девушку, дед решил, что это какой-то знак свыше… Либо – переселение душ… Он в ней души не чаял, он с нее глаз не спускал. Доходило до смешного: бабушка начинала ревновать мужа к собственной дочери. Дед был человек суровый, даже жестокий, всю свою загоновую шляхту он держал в страхе и трепете, детей карал своей рукой, бабушка от одного его взгляда дрожала, а Эльжебета… Невзирая на всю его любовь, она тоже боялась деда, своего отца, и этот страх был постоянный и мучительный, потому что он хотел, чтобы она все время была рядом с ним. Меж тем она подросла, оформилась, стала прекрасна… Лучшие кавалеры Великой и Малой Польши, Литвы, Жмуди и Силезии обивали пороги нашего дворца в Варшаве. Но дед перестал появляться в городе, он заставил всех, кроме тех, кто был на службе, жить в нашем замке. Младший брат отца, мой дядя Збышек, был очень дружен с Эльжебетой. С ним одним она чувствовала себя спокойно. И вот как-то незадолго до конца войны… Шведов, я помню, уже прогнали… Да, незадолго до конца войны дядя Збышек был вызван в свой полк и стал прощаться, обошел всех: отца, мать, зашел даже ко мне в комнату и напоследок заглянул к Эльжебете. Он ее поцеловал, по-братски, знаете ли, хотя может быть и чересчур нежно… А дед, оказывается, следил. Дядя был очень хорош собой, манерами и внешностью напоминал самого деда в молодости. Один раз даже спутали их портреты… Чего уж там показалось бедному дедушке, бог его знает. Перед смертью он говорил, что принял дядю Збышека за себя молодого, а Эльжуню – за Ядзю, Ядвигу… Он приковылял в комнату Эльжебеты (он, знаете, ли, с детства прихрамывал), костылем очень сильно ударил дядю Збышека по голове, набросился на Эльжуню и хотел лишить ее невинности. Да, маркиза, такова жизнь. Но он был уже стар, дряхл… Страшно говорить, но бедную Эльжуню он лишил невинности при помощи того же костыля…
– Что вы такое говорите?! – воскликнула Анжелика и заткнула уши.
– Никуда не денешься, это так, – печально сказал граф. – В замке поднялась страшная паника. Дядя Збышек, когда пришел в себя, чуть не убил деда, и тот запирался в башне с заряженными мушкетами. Эльжебета свалилась в горячке… Дядя Збышек вскорости все равно уехал, через год он погиб где-то на Украине и отмучился. Эльжуня болела, дед бесновался в замке… Тогда приехал из армии мой отец, очень просил деда успокоиться, был очень ласков с Эльжуней, но твердо решил, что ее надо как можно быстрее выдать замуж. Его друг, молодой полковник Ольшанский, остановился у нас проездом, отец решил, что это самая подходящая кандидатура. Ольшанского напоили… Вы знаете, как это бывает… Эльжуня пошла с ним под венец. Дедушка удавился в башне на оконной занавеске… Но от молодых это скрыли… Деда успели снять, он пожил еще два дня, и его хватил удар, первый и последний. Впрочем, хоронили его, когда молодые уже уехали… Но бедствия бедной Эльжуни только начинались. Ольшанский, как оказалось, был ни на что не способен, поскольку побывал в плену у татар и они его, знаете ли, оскопили. И это было не единственным его пороком. В Крыму он научился курить какую-то отраву, приучил к этому всю свою челядь и бедную Эльжуню. Развлекался он тем, что, обкурившись, наблюдал, как такие же обкурившиеся гайдуки выполняли его супружеский долг. Да, мадам, в жизни бывает и такое. К счастью, Ольшанского вскоре убили. В первом же бою, куда он выехал, так сказать, «под парАми». Эльжуня вернулась к нам в замок. Но проклятый Ольшанский успел отравить ее. Она больше не могла без этого зелья и не могла без мужчин. Видели бы вы, как она мучилась!.. Отсутствие зелья компенсировалось вином. А вот отсутствие мужчин… Мой отец был очень обеспокоен, еще больше была обеспокоена моя мать. Хотели подыскать ей второго мужа. Все подозревали друг друга, подсматривали… Вывезли ее как-то в Варшаву, но там случился какой-то скандал, и ее пришлось немедленно вернуть. Тогда мать настояла, чтоб в Варшаву уехал мой отец. Увлекшись необоснованными подозрениями, она не заметила главного – подрос я. А вот Эльжуня это заметила.
– Господи, что за люди! – простонала Анжелика.
– Увы, это так! Как-то, выбрав момент, когда родителей не было в замке, Эльжебета заманила меня к себе в комнату, смеялась, веселилась, предложила вина, а когда я напился так, что не стоял на ногах, она вдруг набросилась на меня и стала срывать одежду. Я не мог стоять, не мог говорить, но все видел, чувствовал и понимал. Я испугался, сначала я решил, что она сошла с ума и хочет сделать со мной то, что сделали в плену с ее покойным мужем. «Но почему непременно зубами?» – недоумевал я. Заплетающимся языком я умолял Эльжебету пожалеть меня. А потом… О, вы помните первую сладкую боль, маркиза?…
– Болтун! Мальчишка! – вскрикнула Анжелика. – Я немедленно уезжаю отсюда…
Но ехать было некуда. Граф ухватил ее лошадь за повод и, глядя обезумевшими глазами, продолжал рассказывать:
– Со временем весь смысл жизни для меня свелся к ласкам, которые дарила мне Эльжуня. А она была искусна и неутомима… Год или больше я жил, как в бреду. Мы прятались, искали уединенные места, убегали из замка. Но все рано или поздно становится известно. Разразились скандалы. Я упорствовал. Боялся, что, потеряв Эльжебету, я потеряю все… Это был мой единственный опыт, мне не с чем было сравнить… Бедный мой отец умер. Мать готова была проклясть меня, но избрала другой путь. Я оставался единственным мужчиной в ветви рода, должен был представительствовать и так далее… И она передала меня в руки наших магнатов, хранителей традиций. Не в прямом смысле, конечно. Вся шляхта округи взялась за меня!.. Я держался, сколько мог, потом решил увезти Эльжебету в ее деревню, подальше от света. Мы выехали… И тут я встретил вас… Я понял, что жизнь моя доныне была пуста и бессмысленна, что она стоит большего, чем любовь несчастной нимфоманки Эльжебеты. Вы вдохнули свет в мою душу. Для меня нет ничего более желанного, чем служить вам, просто любоваться вами издали… Позвольте мне быть возле вас, сопровождать вас всюду…
– Но вы же знаете!.. – вырвалось у Анжелики. Она хотела еще раз объяснить бедному мальчику, который ей почти в дети годился, что она ищет своего мужа, что она тоже много страдала, что его страсть, его ухаживания просто неуместны… «Нет, это просто невозможно…»
– Я ничего не требую, маркиза, – шептал граф. – Только сопровождать вас, видеть вас каждый день… Вы настоящая, вы живая, вы – само солнце!
Анжелика рванула повод на себя, конь взвился на дыбы и отскочил в сторону.
– Довольно, граф, – так же шепотом сказала Анжелика. – Иначе я возненавижу вас…
Граф замолчал, кусая яркие губы и опустив глаза. Молчание затягивалось. Осязаемой казалась тишина угрюмого леса. Даже птиц не было слышно.
Вернулся молчаливый Мигулин. Он озирался, что-то прикидывая в уме, но казался спокойным.
– Давайте сделаем привал, а заодно карету подождем, – сказал, наконец, он. – Немного назад вернемся…
Они отъехали на ровное место, куда пробивались редкие солнечные лучи. Мигулин и граф спешились, о чем-то вполголоса переговаривались. Анжелика, находясь под впечатлением графского рассказа, не думая натянула повод. Конь тряхнул головой и шагом пошел по небольшой узкой прогалине. Повинуясь графскому взгляду, за ней поехал Северин. Чтобы как-то отвлечь задумавшуюся маркизу, он метнул нож в спускавшиюся по стволу белочку и отсек ей хвост. Рыжий пушистый хвост он поднес Анжелике, но она остановила взгляд на ноже, которым играл Северин и молча взяла его из рук слуги. Северин забеспокоился, он быстро вытащил из-за пояса другой нож, кланяясь, протянул его Анжелике, а со своего глаз не сводил. Усмехаясь, Анжелика обменялась с ним ножами.
За прогалиной открывалась ровная зеленая полянка с огромным кособоким пнем посредине. «Сяду, отдохну», – подумала Анжелика.
– Эй, где вы? – раздался из-за кустов голос графа.
– Пани… – позвал сзади Северин.
Поворачивая коня, Анжелика в досаде метнула нож в кособокий пень и вздрогнула: ей показалось, что пень ожил – большой серый зверь подскочил из-за него и, сверкнув на Анжелику глазами, бесшумно метнулся в заросли… «О, боже! Что это было?»
– Где вы? Северин, пся маць… О, пардон, маркиза! – подскакал граф. – Давайте вернемся. Наш казак говорит, что здесь опасно и лучше держаться вместе.
На полянке они дождались скрипящей и шатающейся кареты. Перебрались через коварное место, где казалось, что тропа исчезает, и пройдя еще с версту, сделали большой привал на берегу Десны. Серые лошади, запряженные в карету, очень устали и не могли идти дальше. Измученная Жаннетта уснула, не выбираясь из кареты.
Обедали молча. После обеда Мигулин и граф, все так же тихо переговариваясь, пошли к реке. Анжелика, заинтригованная некоторой таинственностью в их взаимоотношениях, наблюдала. Вдруг казак мягким движением тронул плечо графа и указал на что-то пальцем. Оба замерли. Анжелика поднялась и быстро пошла, почти побежала к ним.
Казак и граф стояли у обрыва. Десна в этом месте делала крутой поворот, сильно подмыла берег, но дальше русло выравнивалось, берег становился более пологим, изрезанным лощинами и оврагами. Граф был бледен, по лицу и шее казака шли красные пятна.
– Никогда б не поверил, – цедил сквозь сомкнутые зубы граф.
– Что там?
– Вон, – указал Мигулин.
Большой волк, спускавшийся, видимо, напиться, поднимался по склону тяжелыми скачками, почти касаясь мордой земли.
– Но это всего лишь волк…
– Он пил воду, и мы видели его отражение, – сказал граф, клацая зубами. – Это человек…
– Это оборотень, – угрюмо сказал Мигулин. – Теперь многое ясно…
Все молчали, ошеломленные случившимся. Волк поднялся к дальним зарослям, обернулся к наблюдавшим за ним людям, секунду помедлил, как бы запоминая, и скрылся.
– Нехорошее место, – вздохнул казак. – Чем быстрее отсюда смотаемся, тем лучше.
К карете возвращались в тяжелом молчании. Слугам ничего не сказали, чтоб не вызвать паники. Мигулин расчехлил ружье и зарядил его специальной, «нашептанной» пулей.
– Езжайте кучнее, – приказал он всем. – Оружие наготове держите. Женщины – в карету.
Еще несколько часов тряслась Анжелика в душной карете, от массы впечатлений у нее разболелась голова. Ветки деревьев цеплялись за окна кареты, дергались, с шумом и свистом отрывались, хлестали едущих сзади. В полумраке леса мерещилось страшное. Кто-то крался, наблюдал, шептался…
Но вот лес стал реже, вдали за деревьями замелькал просвет. Первые птицы свистнули, запели в вышине. Тропинка раздалась, превратилась в тропу и незаметно слилась с какой-то дорогой. «Господи, как хорошо», – перевела дух Анжелика.
Лес внезапно оборвался. Солнце клонилось к закату, вслед за ним пылил по мягкой дороге кортеж. Плавные очертания холмов с дальними рощами, клинышки засеянных полей – все было залито ласковым закатным светом. Впечатление было, будто из темницы вырвались на свободу.
Показались белые села, несколько раз вдалеке пролетали кучки всадников, но к карете никто не приближался.
– Кажется, миновали мы радное место, – сказал Мигулин. – Теперь к ночи и до Черной Кручи доберемся. Ну, погоняй, – прикрикнул он на Криса.
Лошади, измученные за день, понеслись из последних сил.
В деревнях, которые стали попадаться чаще. Мигулин расспрашивал, как добраться до имения сотника Барковского. Некоторые испуганно крестились, другие охотно показывали, но добавляли:
– Сотник на раде…
– Сотник в Чернигове…
– Сотника давно не видели…
– Ничего, – решил Мигулин. – Место нам указано. Остановимся в имении, а он узнает, сам к нам заявится…
Наконец, уже в сумерках, показалось имение сотника. Со взгорка путники увидели стоявший на берегу Десны и опоясанный рвом перестроенный под жилое помещение старый каменный замок.
– Как вы думаете, сотник будет дома? – забеспокоилась Анжелика.
– Ну, не он, так слуги будут, – отозвался граф. – Кто-то там мелькает…
Подъемный мост был опущен. Его, видимо, давно не поднимали. Тяжелые ворота распахнуты. Колеса кареты прогрохотали по доскам моста. Анжелика, подняв голову, силилась разглядеть в полумраке устройство замка. Это было высокое каменное строение, по форме напоминающее замкнутый, полый внутри квадрат. По углам возвышались четыре башни. В стенах на высоте более пяти аршин темнели узкие, переделанные из бойниц окна. Передняя стена разрезалась пополам сводчатыми воротами. Внутри каменного колодца оказался премиленький дворик с беседкой, с дорожками, присыпанными песком. Выходившие в сторону дворика окна были низкими и широкими. Одна из сторон каменного квадрата, первый этаж ее, оказалась конюшней, но ни лошадей, ни даже конского навоза в конюшне не было.
– Что ж здесь нет никого? – оглянулся граф. – Никто не встречает…
Путники помедлили, но никто так и не вышел навстречу им.
– Эй, осмотрите двор! – крикнул граф слугам, а сам, сопровождаемый старым седым слугой Яцеком, направился к главному входу и стукнул в дверь. Дверь поддалась, приоткрывая совершенно темный проход.
– Странно… Эй, огня! Факелы!..
Анжелика видела из кареты, как кроваво-красным светом окрашиваются изнутри окна первого этажа. Факелы замелькали, донеслись приглушенные удивленные голоса. Колеблющийся свет добрался до второго этажа, поплыл, поплелся от окна к окну. Из дверей вышел удивленный граф.
– Пусто… Почему же ворота открыты? – он растерянно оглядел двор, брошенные открытыми ворота, приоткрывавшие кусочек темнеющей долины и дальнюю рощу. – Может быть, вам стоит пройти внутрь, маркиза? Там недурно, хотя и запущено.
– Жаннетта, идите и приготовьте мне комнату, а я немного осмотрюсь здесь, – решила Анжелика.
Жаннетта нерешительно прошла в господский дом. Когда она шла мимо графа, тот, видя, что Анжелика увлеченно рассматривает двор и беседку, легонько похлопал служанку по заду. Жаннетта взвизгнула. Когда Анжелика обернулась, граф сердито выговаривал Жаннетте:
– Вы меня оглушили. Вовсе не обязательно так кричать, когда увидишь обыкновенную крысу…
– Крысу?..
– Да вон же… – указал граф, и Жаннетта, подскочив, взвизгнула повторно.
– Прекратите, граф! Что за удовольствие обижать слабых? – вмешалась Анжелика. – А вы идите, милочка, и делайте то, что вам сказали.
Присев и пробормотав извинения, Жаннетта убежала.
В одном из окон свет зажегся более мягкий, равномерный. – Жаннетта обнаружила там свечи. Граф предложил подняться в выбранную комнату.
Наличие ковров, хрусталя, золота, многочисленные комнаты, обставленные по последней моде (как ее понимали в России) – все это показывало, что хозяин имения богат, очень богат. Но повсюду было пусто и вещи покрывал налет пыли и какого-то особого пуха.
