Текст книги "Анжелика в России"
Автор книги: Анн-Мари Нуво
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 23 страниц)
– Пали!..
Несколько казачьих пушек ударили разом. От удара, казалось, вся турецкая башня содрогнулась и должна была треснуть, как ореховая скорлупа…
– Вот теперь попали! Еще разок!..
– Накатывай!..
– Заряжай!..
– Пали!..
Самаренин, оглянувшись на работу пушкарей, вновь обратился к сотням:
– Ну? Готовы, сироты?
Сотенные командиры с визгом и лязгом потащили сабли из ножен.
– С богом, ребята! Пошли!..
Сотни, ломая строй, волной хлынули через высоты к камышам. Но бросились они не разом, не одной линией. Центр постепенно отрывался, мчался во весь дух, за ним, сжимаясь все больше и больше к середине, бежали казаки с флангов построения. Постепенно вся атакующая лавина перестроилась на бегу в подобие одной чудовищной по размерам колонны. Стоявшая за Доном башня прекратила огонь. Атакующие были укрыты от нее стенами ее соседки, осажденной башни.
Со свистящим шумом и треском полег под ногами наступающих камыш. Бег замедлился. Захлюпала, заплескалась вода под ногами, кто-то повалился, споткнувшись о кочку. Несколько удачных выстрелов с башни белыми дымами встали в самой гуще атакующих, повалили разом с десяток человек. Но колонна неудержимо рвалась через камыши к башне, задние подпрыгивали на бегу от нетерпения. И вот, подобно волне морского прибоя, первые ряды пересекли заросли и выскочили на возвышенность: прямо под каменные стены.
– Лестницы…
Первая лестница, колеблясь, поплыла над головами, задралась и, дрогнув, уперлась в стену меж бойницами. Из ближней бойницы немедленно высунулся шест, стал сталкивать ее. Лестница скользнула, царапая стену и повалилась, кто-то, успевший забраться на несколько ступеней, спрыгнул в толпу. В ответ пыхнули дымком несколько выстрелов снизу и турок, выронив шест, свесился из бойницы, железный шлем, сверкнув, сорвался с его головы.
Тем временем уже с десяток лестниц были приставлены к каменной стене, и первые отважные с пистолетами в руках и саблями в зубах с кошачьей ловкостью быстро полезли вверх. Вот самый быстрый и ловкий поравнялся с бойницей, выстрелил в нее из пистолета, взялся за саблю и прыгнул, цепляясь руками за каменный выступ, но тут же на лету получил из бойницы ответную пулю, сорвался и безжизненным комом мяса полетел вниз. То же случилось со вторым, с третьим… Но вслед за ними, скользя и обрываясь, беспрестанно стреляя и размахивая саблями, карабкались новые храбрецы. Огонь в упор из бойниц не останавливал их.
– Пушкари, чего замолчали? – крикнул Самаренин переминающимся и подпрыгивающим от нетерпения пушкарям и выросткам.
– Да как бы по своим не попасть…
– Пустое! Пали…
Бабахнули орудия…
Анжелика, лежащая под перевернутой телегой, завороженно следила за всеми перипетиями штурма, она забыла о грозившей ей опасности, смертельной опасности. Невиданное по красоте и жестокости зрелище разворачивалось перед ней.
Нескольким казакам удалось заскочить в отверстия бойниц, но вскоре турки выбросили оттуда их трупы. Сопротивление продолжалось. Новые и новые фигурки карабкались вверх по стене и срывались раненными или бездыханными.
Турки, разгоряченные боем, стали высовываться из бойниц, они тоже стреляли в упор из пистолетов и размахивали саблями. Пули и сабли казаков доставали их, кто-то бесследно исчезал в темном провале бойниц, кто-то вместе с казаками срывался вниз…
– Ну, озверели…
– Резерв надо, резерва не оставили, – переговаривались на холме атаманские подручные.
Людские ручейки, вопреки всем законам физики текущие вверх, постепенно иссякли. Чаще понесли и повели обратно, за холмы, раненых.
– Что там? Опять отбили? – заволновались в атаманском окружении.
В сражении наступил переломный момент. Еще несколько мгновений, и должен был начаться отход. Но тут один из атаманских помощников заметил и указал:
– Гляньте! На кровлю забрались…
Несколько фигурок, миновав бойницы, выбрались на зубцы и на крытую листовым железом крышу башни, теперь они находились вне огня, над головой осажденных.
– Нет, бегут… Бросили ребят… – горько сказал кто-то.
Ручейки, поменяв направление, потекли обратно от стен крепости.
– Ну, братья… – обернулся Самаренин к окружению, – пора и нам…
Последний резерв готовился броситься в битву.
– Ломы, связать двойные лестницы… – распоряжался Самаренин.
Засуетились в обозе. Несколько казаков принесли на плечах круглые, пузатые бочонки. Анжелика сначала подумала, что в них должно быть вино.
– Пошли! – скомандовал походный атаман. – Я сам поведу.
Анжелика еще успела расслышать, как Самаренин ругался у подножия холма с кем-то из сотенных.
– Не могут… – кричал сотенный. – Лестницы поломались…
– Бесергеневские на кровле… Бесергеневских выручать… – кричал Самаренин.
Вдруг на месте одного из казаков, несших на плече бочонок, так резко пыхнуло, грохнуло и рвануло воздух, что казак буквально испарился. Все вокруг покатились по земле от взрывной волны.
«В бочонках порох, – догадалась Анжелика. – Пуля попала…»
– За мной… За мной… – продолжал кричать Самаренин, вскакивая на ноги и бросаясь в заросли камышей, за ним дружно побежали.
Под стенами стали стрелять чаще. Новые лестницы, связанные друг с другом, прогибаясь от собственной тяжести на месте связки, прислонились к стене. Новые смельчаки полезли вверх, новые трупы повалились. Турки стреляли так часто, что выстрелы слились в сплошную канонаду. Если б ветер не сносил дым, башня давно утонула бы в его белых клубах.
Но вот кто-то пробрался на крышу на помощь засевшим там бесергеневским казакам. Едва различимые за дымом фигурки стали монотонно взмахивать руками. «Бьют ломами по крыше», – догадалась Анжелика.
Еще один страшный взрыв раздался под стенами башни. Еще один бочонок с порохом взорвался прямо в руках какого-то казака…
Двое с оставшимся пороховым запасом одновременно полезли по двум лестницам, прогибавшимся от тяжести. Один взорвался на уровне бойниц – турки в упор расстреляли его из ружей и пистолетов. Дым от взрыва заволок всю башню, и почти сразу же второй взрыв прогремел у подножья: второй казак был сброшен волной, и бочонок в его руках рванул уже на земле.
После этих двух страшных взрывов все на какое-то время замерло. Дым снесло ветром, и Анжелика увидела, что ни одной лестницы не уцелело, все они были сметены.
Тут внимание Анжелики привлек один казак, бегущий из камышей к обозу: он был оборван и окровавлен, глаза его горели, как у безумного. Наорав на обозных, казак схватил еще один бочонок и, пригибаясь под его тяжестью, побежал обратно. Еще двое, не менее страшные и оборванные, схватили по бочонку…
Меж тем лестницы снова поднимались, как оживающие мертвецы. На одной из них Анжелика разглядела атамана Самаренина, тот с саблей в зубах и с пистолетами в каждой руке, покачивая плечами, взбегал вверх по лестнице подобно фокуснику-канатоходцу. За ним с криком, заглушавшим стрельбу, карабкались подручные.
– Вперед… Бей… Ура… Алла… – долетели едва различимые крики.
Две лестницы приткнулись к стене с обеих сторон одной из бойниц. Самаренин и еще какой-то казак безостановочно палили с двух сторон в черное дупло бойницы и роняли вниз разряженные пистолеты, снизу им сразу же подавали заряженные. Турки, видимо, отвечали, так как второй стреляющий казак вскоре повалился с лестницы, но его сразу же сменил и продолжал беспрестанную стрельбу очередной.
По соседней лестнице на крышу выбрался оборванный и окровавленный казак, первым только что схвативший пороховой бочонок, он побежал, оскользаясь по железной крыше к тому месту, где бесергеневцы проламывали листовое железо кровли. Те оторвали край железного листа, потянули, наваливаясь всем телом. Подбегавший занес бочонок над головой, но снизу в пролом выстрелили турки… Страшный взрыв полностью очистил крышу… Но в этот миг Самаренин и за ним несколько казаков, мелькнув пятками, головой вперед бросились в бойницу, блеснули сабли, неясные силуэты заметались в темноте…
Анжелика отвлеклась, наблюдая за рукопашной в бойнице, и не видела, как другие казаки вскарабкались на крышу. Она обратила на них внимание, когда они уже подбегали к пролому. Один с размаху метнул туда бочонок, другие стали стрелять вслед ему из пистолетов… Из бойницы, что-то крича и размахивая руками, выпрыгнул и полетел вниз Самаренин, за ним еще несколько… Казаки посыпались с лестниц, бросились врассыпную от башни, повалились, покатились в камыши, закрывая головы руками. Внутри башни глухо бахнуло и немедленно второй взрыв, неимоверно мощный, потряс все окрестности. Башня в один миг превратилась в стремительно разрастающееся облако, взрывная волна опрокинула Анжелику, грохот оглушил, на какое-то время оглушенная маркиза потеряла, где верх, а где низ. Вокруг засвистели камни и какие-то обломки, но она не слышала свиста и лишь по мельканию и холодному или горячему дуновению догадалась, что мимо проносятся какие-то предметы.
Некоторое время после взрыва господствовала тишина. Пылевое и дымовое облако заволокло все вокруг. Постепенно пыль и дым, гонимые ветром, уползли на восток, и всем стало видно, что неприступная ранее башня разрушена до основания. Пороховой запас защитников сдетонировал и разорвал башню изнутри.
Постепенно из истоптанного и изломанного камыша стали подниматься головы, еле-еле, покачиваясь, вставали на ноги повалившиеся казаки. Некоторые, с трудом передвигая ноги, устало побрели обратно. Добрая треть конных не принимали участия в штурме, была с лошадьми, коноводила, теперь они, бросив доверенных им животных, побежали навстречу уцелевшим, подхватывали под руки, поднимали лежащих, которые, оглушенные, могли лишь поднять голову. Вторая турецкая башня сначала молчала, потом ошеломленные страшным зрелищем турки стали вяло стрелять через Дон. На них не обращали внимания.
Пришедшей в себя Анжелике казалось, что взрыв подорвал что-то внутри окружавших ее людей, они замедленно двигались, беззвучно говорили, шли, свесив головы, глаза их потухли или смотрели куда-то мимо. Беззвучно суетились обозные выростки, разводили костры, готовили пищу. Казаки рассаживались осторожно, как будто у них были растянуты и болели все сухожилия. Они оглядывались на развалины, внутри которых что-то продолжало дымить. Никто из турок не уцелел. Да и казаки многих потеряли. Зудели в ушах неясные разговоры:
– Сейчас бы водкой полечиться… Нельзя…
– Сбили до подошвы. Теперь не построят…
– Сколько ж наших осталось?…
На Анжелику не обращали внимания, про нее забыли. Она молила бога, чтобы жена Мигулина тоже забыла про нее. Она искали глазами Мигулина, которого не видела с самого начала штурма. Не погиб ли он? Ведь столько погибло…
Пронесли на плаще тихо стонущего Самаренина.
– Живой?
– Каменюкой по башке стукнуло.
– Ничего, у него голова крепкая…
Прошел озабоченный Корнила Яковлев, за ним – молодой Фрол Минаев. Они продолжали спорить о военных действиях:
– Сейчас надо все пушки на ту сторону переправить и, пока они не опомнились, вторую брать…
– Устали… Надо дать день на отдых…
– Гляди, время упустим…
Появился Мигулин, живой и здоровый, в штурме он не участвовал, с конным отрядом прикрывал казачий лагерь со стороны Азова.
– Ну, как ты тут? Не напугалась?
– О, это было ужасно! – ответила Анжелика.
– Еще бы! Сколько живу, а такого не видел…
Он был восхищен штурмом и разрушением башни, считал это большой победой. Анжелика видела, что ему хочется поговорить на эту тему. Она послушала его из вежливости, а затем спросила:
– Когда же мы сможем выйти в море?
– Да вот… Вторую башню возьмем…
– Вы думаете так же взорвать ее?
– Это уж как получится, – тут он спохватился. – Ты хоть ела сегодня?
– Нет… – призналась Анжелика.
– Подожди…
Он принес ей каких-то сухарей и котелок с горячей водой, в которой предстояло эти сухари размочить. Только теперь Анжелика почувствовала, как она голодна. Она размочила и съела все сухари и выпила всю воду.
– Лезь в повозку, – сказал Мигулин, ставя телегу на колеса, – и спи спокойно.
– А ты где будешь?
– В коноводах. Моя очередь.
Он ушел. Смеркалось. Насытившаяся Анжелика улеглась в повозке, укрылась тряпьем и обложилась пучками сена. Ветер усилился. В его порывах повозка иногда казалась Анжелике невесомой. Может быть, так ей мерещилось из-за заметного колебания телеги под порывами холодного воздуха. Анжелика несколько раз поднимала голову, и всякий раз мокрый свист заставлял ее пригнуться и глубже зарыться в тепло сена и тряпок.
Незаметно она уснула. Ей снилось детство, время, полное надежд и тревожного счастья, она видела холмы над речкой Клэн, дорогу, обсаженную тополями, розовые крыши города Пуатье… Это была ее милая родина, прекрасная Франция, и она, Анжелика, была еще совсем маленькой и ехала в маленький городок церквей… Временами сквозь сон ей чудился плеск воды и тревожный гул лагеря, но сознание, одурманенное сном и видениями, подсказывало ей, что это шумит теплое море, к которому она наконец вышла из пустыни, миновав засады и львиные выводки. И она видела это море, огромное, сливающееся на горизонте с небом. Белая пена наносилась волнами на берег, липким, лопающимся теплом окутывала ее ноги. За невидимой чертой, за дальней далью лежала все та же милая родина, чудесная страна, всю прелесть которой она понимала и знала в детстве, а потом как-то растеряла, забыла… Но она вышла на берег моря, она спаслась, и твердо знала, что теперь все будет по-иному, она вспомнит все самое светлое и радостное, которого не было, потому что она это «светлое и радостное» просто не видела, но она увидела, она вспомнила, и теперь свет и радость будут с ней всегда… Неясным видением скользнул в сознании версальский сад, показавшийся серым и мрачным… Он был неинтересен, твердо-зелен, но не имел ни вкуса, ни запаха, ни света… Она догадывалась, что это сон, что она сейчас проснется, но исстрадавшаяся душа и измученное тело противились пробуждению, и новая волна спасительного сна набегала на Анжелику, и видения были сладостны и прекрасны, хотя она просто бежала по родным холмам, осторожно пробиралась знакомым лесом, просто была дома…
Она проснулась как от толчка и не помнила, где она находится. Хотела позвать служанку… Сухие стебли сена щекотали лицо и шею. Она все вспомнила и поняла, почему проснулась. Начинался дождь. Ветер принес его с моря. Первые капли зашуршали по сену, брызнули в лицо. «Почему я здесь? Ведь там было так хорошо…! – накатилось сожаление. – Я здесь, потому что ищу Жоффрея… О, боже! Но ищу ли я его? Я как последняя девка лежу на телеге, укрытая сеном и лохмотьями, и жду, когда шайка разбойников и проходимцев возьмет и разграбит неизвестный мне город. Абсурд… Как я здесь очутилась? Что занесло меня сюда, на край земли? Я – маркиза, я – мать… Ах, да! Министр де Помпон, Марселис, граф Раницкий, который считает меня шпионкой… Бред какой-то…»
Странный звук привлек ее внимание. Капли дождя падали на поверхность воды. Как же так? Дождь только пошел, а уже целые лужи… Она продолжала лежать, жадно сохраняя остатки тепла и не смея поднять голову под мокрые порывы холодного воздуха. Плеск, бульканье… Анжелика встряхнула головой, отгоняя остатки сна и сонной слабости, решилась и рывком села.
Холм превратился в остров. Повсюду, куда хватало глаз, стояла вода. Низовой западный ветер, называемый казаками «низовка», замедлил течение Дона, погнал воду вспять и залил все низины на много верст вокруг.
Вдали с плеском брели и скрывались во тьме остатки обоза. Развалины башни островками чернели на поверхности воды. Редкими штрихами разрисовали колеблющееся водное покрывало стебли камыша. «Все ушли. Меня бросили…» – пронеслось в сознании. Анжелика подскочила и спрыгнула с телеги. Упругий поток воздуха гнул к земле. Что это за наводнение? Насколько оно опасно? Размышлять не было времени. Спасаться…! Но как?!
Где-то на севере брели по воде люди, быки, тащились телеги. Значит, еще есть время, еще не глубоко… Но как высоко поднимется вода? А если придется плыть? Анжелика заметалась по островку, который раньше был холмом. Выход она увидела один: подбежала к телеге, опрокинула ее, напряглась изо всех сил, и, ломая ногти и обдирая кожу на руках, стала сбивать тележный ящик. Наконец, тугое дерево поддалось, клинья вышли из пазов. Анжелика отволокла ящик к краю воды, постояла в нерешительности и столкнула его в мелкие черные волны. Вода оказалась довольно теплой. Анжелика побрела по ней, погружаясь все ниже и ниже, толкая перед собой покачивающийся тележный ящик. Вода дошла до уровня груди. Неровное, кочковатое дно затрудняло движение. Но ветер подгонял, и Анжелика передвигалась довольно быстро.
Теперь, когда голова ее едва возвышалась над поверхностью воды, она быстро потеряла все ориентиры. Казаки удалялись к северу, ветер и течение гнали вырывающийся из рук тележный ящик на восток. Анжелика пыталась сопротивляться и направлять движение ящика вслед обозу, но быстро выбилась из сил. Несколько раз она попадала ногами в какие-то колдобины, проваливалась, хлебала воду, кашляла и отплевывалась. В голове гудело.
Вскоре течение прибило ее к еще одному островку, одинокому степному кургану. Вытащив край ящика на сухое, Анжелика стала всматриваться в ночь. На севере все еще угадывалось какое-то движение, долетал плеск, другие звуки. Ветер пронизывал до костей. В воде теперь ей казалось теплее, чем на воздухе, и она снова побрела, цепляясь за край ящика, влекомая неизвестно куда.
Она надеялась, что скоро рассвет, и тогда видно будет какой-нибудь берег. Но до рассвета было еще далеко. Ветер стремительно гнал тучи. Может быть, где-то и брезжило, но все небо одинаково затянулось, и нельзя было определить, где юг, где север, спасало лишь направление ветра – Анжелика помнила, что он дул от моря.
Вскоре она замерзла и выбилась из сил. Из последних сил перевалилась через борт внутрь ящика. Сено промокло, мокрая одежда сразу же прилипла к телу. Но ветер здесь не так доставал. Временами измученная Анжелика впадала в забытье. Пришла она в себя от толчка. Ящик ткнулся в берег и стал поворачиваться, влекомый течением.
Анжелика подняла голову. Это был остров, поросший ивами, довольно обширный, саженей сто в диаметре. Анжелика ступила на берег.
– Есть здесь кто-нибудь? Помогите мне! Мне надо добраться до берега!
От волнения и усталости она говорила по-французски. Никто не ответил. Она нагнулась и вытащила край ящика на берег. Выгребла сено и повернулась, чтобы идти в глубь острова, найти место потише и посуше. Впереди в темноте что-то двигалось. Анжелика замерла. Несомненно, это был человек. Он крался меж стволами, бесшумно ступая, движения казались вкрадчивыми, нерешительными. Человек внезапно оказался совсем близко, до него можно было дотянуться рукой, он оказался невысоким, не выше Анжелики.
– Кто ты? – спросила Анжелика по-русски, обмирая от страха.
В следующий миг человек, размахнулся и крепко ударил Анжелику в лицо. Уловив резкое движение, Анжелика отпрянула, и удар пришелся вскользь по губам и носу. Ослепленная резкой болью, маркиза повалилась навзничь, голова ее оказалась в воде, и это привело ее в себя. Она пыталась подняться, но человек, ударивший ее, схватил ее за волосы, потащил куда-то, в темноте еще несколько раз ударил по лицу, но не точно, не рассчитав удара, и дважды дал коленом по ребрам.
– Мужа ищет… сучка…
Сквозь звон в ушах Анжелика расслышала эти слова, но не успела догадаться. Еще один удар коленом в голову на некоторое время выбил из нее сознание.
– Ты у меня… получишь… мужа…
«Это жена Мигулина…» – догадалась Анжелика.
Татьяна, жена Мигулина, видимо, пряталась в этой рощице, зная о запрете появляться в лагере женщинам. Только ее желания побить Анжелике лицо и оттаскать ее за волосы спасли бедную маркизу. Жаждущая мести Татьяна забыла, что у нее есть нож. Но она могла вспомнить…
Закрывая голову руками, Анжелика перевернулась вниз лицом. В ящике от телеги должен лежать нож, оставленный ей Мигулиным. Она поползла, стараясь оторваться от Татьяны. Та с мстительным смехом дважды пнула ее и опять повалила на землю. Анжелика несколько мгновений лежала неподвижно, собираясь с силами, потом медленно подтянула под себя руки и ноги, рванулась, вскочила и бросилась к ящику за ножом. Татьяна настигла ее, наступила на пятку, и Анжелика рухнула, больно ударившись грудью о борт ящика. У нее перехватило дыхание, она закашлялась.
– Мужа тебе…
Татьяна схватила ее за волосы и потащила на себя. Упираясь и стискивая зубы от боли, Анжелика торопливо шарила руками по дну ящика. Ножа не было. Она ведь переворачивала телегу… Вспомнив об этом, Анжелика поддалась, и Татьяна рывком опрокинула ее на спину, еще раз пнула, отгоняя от ящика. Может быть, она думала, что Анжелика хочет уплыть на нем.
– Погоди, подруга…
Анжелика опять перевернулась лицом вниз и закрыла голову руками.
– Мне не нужен твой муж… – крикнула она, но от волнения – по-французски. – Я ищу своего…
– Покричи… покричи…
Надо было выиграть время и прийти в себя. Анжелика покатилась в темноту, стараясь оторваться от Татьяны. Ножа не оказалось, приходилось отбиваться голыми руками. Она и вправду сумела оторваться и подняться на подгибающиеся ноги.
– Беги… беги быстрее… – рассмеялась Татьяна. – Куда только…?
Опомнившись, она схватилась за нож. Анжелика, наблюдавшая за ней с расстояния в несколько шагов, заметила, что напавшая на нее женщина подобралась, напружинилась. «Она с ножом…» Анжелика метнулась в сторону и бросилась бежать, петляя меж деревьями и продираясь сквозь кусты.
Они обогнули остров и выбежали опять к прежнему месту. Чувствуя, что не убежать, Анжелика обернулась и остановилась. Она угадала, а не увидела в темноте направление удара, успела подставить руку. Разогнавшаяся Татьяна налетела на нее, и обе они рухнули на землю, сцепились и покатились. Анжелика отбивалась, сама не зная, откуда у нее берутся силы. Ей снова удалось оторваться, вскочить на ноги и побежать. Она ни о чем не думала, она просто спасала свою жизнь.
Остров был явно тесен. Негде спрятаться, негде укрыться… Разогнавшись, Анжелика прыгнула далеко в воду и попыталась плыть. Татьяна последовала за ней. Она с плеском влетела в воду, но не могла плыть так быстро, так как держала над поверхностью зажатый в кулаке нож. Обеим им приходилось то плыть, то брести. Расстояние меж ними сокращалось. И вновь, когда казалось, что через мгновение нож вонзится в спину Анжелике, она обернулась и смогла перехватить руку соперницы. Татьяна подпрыгнула, обхватила Анжелику рукой за шею, а ногами за талию и навалилась сверху. Не выдержав ее тяжести, Анжелика с головой погрузилась в воду. Вода хлынула в рот и в нос, вспышки молний пронзили мозг. Из последних сил, страшась потерять сознание, Анжелика удерживала перехваченную руку с ножом и ворочалась в бурлящей воде, лихорадочно искала путь вверх. Татьяна, навалившаяся на нее, тоже погрузилась в воду, потеряла равновесие и немного хлебнула. Обе они высунули головы наружу одновременно, и Татьяна снова, подпрыгнув, навалилась на Анжелику сверху, топя ее и в то же время пытаясь вырвать руку с ножом. «Конец, – пронеслось в голове. – Господи, прими…» И тут казачка ослабила хватку, она оттолкнула Анжелику и вырвала руку с ножом из ее ослабевших пальцев. В ожидании удара Анжелика сжалась и оттолкнулась ногами от дна, стараясь отплыть. Удара не последовало. Вынырнувшая Анжелика жадно глотнула воздух и взмахнула руками, отражая предполагаемый удар ножа.
Казачка застыла, как завороженная. Из темноты кто-то плыл к ним. Слышался частый плеск. Казалось, что кто-то сильно и быстро-быстро перебирает руками.
– Плывет кто-то… по-собачьи… – пробормотала казачка.
Низкий ужасный рык, похожий на сдавленный стон, долетел с той стороны… И обе женщины, взвизгнув от ужаса, бросились к берегу.
Они бежали, падали, толкались от дна ногами, пытались плыть. Вода, доходившая кое-где до пояса, а кое-где и до груди, замедляла их стремление. Давясь от кашля, захлебываясь, ослабевшая Анжелика отстала от Татьяны. Зверь настигал…
Татьяна первой выбралась на островок и с проворством, присущим белкам или кошкам, вскарабкалась на ближайшее дерево. Когда Анжелика коснулась руками песка и травы, казачка была уже высоко вверху. У Анжелики не оставалось времени, зверь был близко, и она не надеялась взобраться на дерево так же быстро. Поэтому она пробежала на подламывающихся ногах по острову, оттолкнула тележный ящик и упала внутрь на доски.
Ящик, тихо покачиваясь и поворачиваясь вокруг своей оси под струями воды, поплыл по течению. Анжелика свесилась за борт и изо всех сил стала грести руками, но поскольку она гребла с одной стороны, это мало помогало. В тревоге Анжелика оглянулась на остров.
Зверь не преследовал ее. Сначала разгоряченная Анжелика даже не разглядела его. Потом лишь увидела горящие красноватым огнем глаза… Зверь стоял возле воды и провожал ее взглядом…
«Сейчас поплывет… Догонит…». Нет, он не трогался с места, только рычал.
Обессиленная Анжелика повалилась на дно ящика, все еще вздрагивая от ужаса и напряжения. Сознание покинуло ее.
Остаток ночи и рассвет она провела в полубреду. Ей мерещились всякие ужасы; непонятные расчеты и предвидения забивали воспаленный мозг. Казалось, что весь мир – бесконечная серая водная гладь, и плыть по ней придется бесконечно. Зверь, похожий на волка постоянно чудился где-то в стороне, вне поля зрения, и когда она поворачивала голову в поисках его, он, показавшись на мгновение, снова исчезал и маячил с другой стороны. «Он не тронул меня… Он до сих пор не тронул меня… И не тронет!» – пронзила мозг мысль. Какое-то время она почувствовала странное, но очень сильное чувственное влечение к этому существу. Она сделала его таким… Она воткнула тот нож… И пока нож не вынуть… Но кто вынет его…? Только она! Никто не знает и не узнает… ЭТОТ ЗВЕРЬ ЗАВИСИТ ОТ НЕЕ… Странное чувство любви и жалости, какое иногда возникает у погубителя к загубленному им существу, появилось в душе Анжелики. Ей захотелось приласкать зверя, пригладить его вздыбленную шерсть… Новая трезвая мысль заслонила все остальные: если зверь от нее зависит, с ним можно поторговаться, заставить служить себе…
Глава 18
Утром трясущуюся, свернувшуюся калачиком Анжелику подобрали казаки, отводившие в безопасное место казачий флот.
– Что это за чудо с разбитой рожей? – услышала Анжелика веселый голос.
– Мишки Мигулина полонянка.
– Повезло казаку – целую маркизу где-то отбил…
– Эй, красотка! Иди сюда…
Сильные руки подхватили не пришедшую в себя, растерянную Анжелику, перенесли и положили на дно большой лодки, набросили сверху что-то тяжелое, мягкое и сухое.
– На, погрейся.
Она мгновенно успокоилась и уснула под смех, говор и крики возбужденных, бодрых, разгоряченных мужчин.
К полудню флот, спрятанный ранее в камышах, подогнали к гряде холмов, где стояли, возвышаясь посреди сплошного моря, казачий обоз и конница. Один казак нашел и привел Мигулина, указал ему на Анжелику:
– Забирай…
Анжелика выглядела скверно. Разбитые губы и нос распухли, один глаз заплыл.
– Кто это тебя так отделал?
– Твоя жена, – ответила Анжелика.
Мигулин, видимо, принял ее ответ за неудачную шутку. Он хмыкнул и сказал:
– Ладно, пошли…
– Вы отступили? – спрашивала Анжелика, торопясь за широко шагающим казаком. – Как же вы теперь будете штурмовать вторую башню?
– А на черта она нам нужна? В такой разлив мы любой протокой в море выйдем.
– Значит, вы сейчас пойдете в море?
– Да вот сидят думают…
На холме в кружке по-татарски сидели атаманы и есаулы, среди них выделялся весь перевязанный окровавленными тряпками Михайло Самаренин. Говорили приглушенными голосами, склонялись над каким-то чертежом.
– Сиди здесь, – ткнул Мигулин пальцем под какую-то телегу, и Анжелика сразу же села и прислонилась к колесу.
Мигулин подошел к совещающимся и остановился, заглядывая через головы на чертеж.
– Азов нам с думбасов не взять, – говорил кто-то из сидящих. – А на вторую башню и силы тратить не стоит. Сколько вчера положили… А если б один день подождали, то без всей этой стрельбы в море б вышли.
– Да кто ж ее знал, что среди лета такая низовка, такой разлив.
– Ладно, что делать будем?
– Мы уйдем, а азовцы вверх по Дону на наши городки полезут, – сомневался Корнила Яковлев.
– Четверть мы оставили, они в осаду сядут, – заспорили остальные. – С Верху еще казаки не подошли. Аюка со своими узкоглазыми обещался…
– На Аюку надежда плохая. Как бы он сам от Москвы не отложился да к бусурманам не ушел…
– Так чего ж ты хочешь?
– Азов осадить, – упорствовал Яковлев.
– Опять за рыбу деньги! Да как же ты его в разлив осадишь?
– Нам от царя указ крымцев и турок воевать, – прохрипел Самаренин. – Турок сейчас воевать возможности нет, со струга на стену не полезешь. Будем воевать крымчаков.
– Правильно. А я чего вам толкую…? Это все Корнила против…
– Помолчи! Загрузим все струги, которые есть, – продолжал Самаренин, – и мимо башни, ериком выходим в море. Места много. Посадим на челны часть конных. Лошадей с коноводами отошлем обратно. И обоз, пока вода не спала, пусть этой стороной сухими местами на Черкасск уходит. Пушки все вытянули?
– Куда там! Самые тяжелые завязли. Еще быки нужны…
– А если лошадей?
– Надсадим. Быки нужны.
– Ты, Егор, и ты, Калуженин, думайте и делайте, что хотите, но чтоб к ночи завязшие пушки были на сухом, – приказал Самаренин. – А конями или быками вы их будете тянуть, это меня не касается. Идите.
– Когда грузимся?
– Как стемнеет. Все. Идите по местам и собирайтесь.
Все поднялись. Мигулин протиснулся к Самаренину. Когда они проходили мимо, до Анжелики долетели обрывки их разговора.
– На турецкий или крымский берег эту бабу высадить… Царский приказ… – убеждал атамана Мигулин.
– Не царский, а Матвеева, – хрипел Самаренин.
– Это – один черт… Привязалась, хоть убей ее… Ей… вон… уже и морду набили, а она уперлась, не отвяжется… Ну так как? Берем?
Самаренин молча махнул рукой.
– Я ее к себе в дубас посажу, – отстав, крикнул ему вслед Мигулин.
В лагере воцарилась предпоходная суета. Казаки еще раз проверяли многочисленные суда и суденышки. Конные метали жребий, кому идти в морской поход, а кому возвращаться с лошадьми. Часть из них Калуженин увел выручать увязшие пушки.
Мигулин сбегал в не успевший уйти обоз и принес оттуда Анжелике сухую одежду.
– Переодевайся…
– Здесь? Сейчас?!
– Да кто на тебя смотрит…
– Я подожду до вечера, – заупрямилась Анжелика.
– Твое дело.
Меж тем казачья флотилия готовилась выходить в море. Казаки подготовили 34 больших струга, называемых «думбасами». Эти судна напоминали неаполитанские фелюки или испанские барселонги. Длиной они были – 50–70 футов, шириной – 14–18. С кормы и носа островаты, без палубы. На каждом было по мачте с примитивным парусом. Но не движение под парусом составляло основу их хода, с каждого борта к судну прикреплялись большие и тяжелые весла-бабайки, штук 10–20. Кроме того, борта укрывались своеобразными шанцами из тростника, соломы или камыша, предназначенными защищать гребцов и пассажиров от стрельбы противника. Эти 34 думбаса стали основными ударными силами казачьей флотилии, кроме них на волнах покачивалось несчетное количество суденышек средних и мелких – «дубов» и «челнов».
