Текст книги "Сыны Несчастья"

Автор книги: Анн Бренон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)

ГЛАВА 11
ВЕСНА 1303 ГОДА

Еретиков приводил в дом мой муж, Раймонд Пейре, а также Пейре Маури, из Монтайю, пастух моего мужа… После melhorier мы выходили из комнаты, кроме еретиков, моего мужа и Пейре Маури, который был большим другом еретиков… Пейре Маури старался всякий раз, как только мог, оказаться в их обществе, и кажется, он даже не мог себя хорошо чувствовать, если не был вместе с ними.

Показания Себелии Пейре, из Арка, перед Жаком Фурнье, ноябрь 1322 года

И в тот год, и в два последующих Пейре Маури ходил так со своими друзьями из Разес, служил добрым людям, помогал им, защищал их, и все больше и больше его переполняла любовь к ним, и в их присутствии у него радостно сжималось сердце. Он ходил в Кустауссу, Лиму и Кийан; он ходил в Лаирьер, Буиссе и Риу, что в долине Даинь; он ходил в Кубьер по дорогам на Фурту, где можно было сократить путь через лес; много раз он водил их даже в Монтайю. В те годы он познакомился почти со всеми добрыми людьми, и готов был встречаться с ними снова и снова. С Мессером Пейре Отье, который в их Церкви имел статус Старшего и предпочитал путешествовать в обществе своего сына Жаума; с самим Жаумом Отье, подающим большие надежды юристом, хрупким юношей, которого его отец крестил сам, как и его друга Понса Бэйля – сына доброй На Себелии из Акса; с Гийомом Отье, братом Старшего, который чаще всего ходил с Андрю Тавернье, бывшим ткачом из Праде д’Айю; с немолодым уже Амиелем де Перлем, бывшим помещиком из Сабартес; с двумя молодыми людьми из Кустауссы, Раймондом Фабре и прекрасно образованным Фелипом де Талайраком. Он уже привык называть их монашескими именами: Пейре и Жаум из Акса, Фелип и Раймонд из Кустауссы, Андрю из Праде… И каждый раз повторялось это счастье – ритуальное приветствие, тройной поцелуй и тройная просьба о благословении.

Он открыл для себя, что они были просто людьми. Обычными людьми из плоти и крови, со своими характерами, заботами, грузом своего прошлого. Они были так похожи и в то же время так различны – серьезные и смешливые, любезные и скрытные, молодые и не очень, прошедшие огонь, воду и медные трубы, и невинные как дети, ласковые и хмурые, с поджатыми губами и открытыми объятиями. У каждого был свой голос, свой акцент и способ жизни. Они могли быть грубоватыми и приветливыми, могли общаться непринужденно и легко, а могли с трудом подбирать слова – но всякое их слово говорило о Добре. Это были люди из плоти и крови, которые нуждались в помощи, в проводниках на дорогах, которым нужно было делать дары и подношения, чтобы они могли выжить; безопасность которых нужно было охранять. Они мучились и страдали в этом мире, как и все остальные, и, как и все, должны были однажды умереть. Но эти люди осмелились бросить вызов опасностям и несправедливостям мира сего, чтобы проповедовать Добро. Эти люди жили как апостолы Христовы, которые никогда не лгали и не обманывали, отказывались от всякого насилия и всякого зла, никогда не прикасались к женщинам, все свои дни проводили в постах. Это были люди Божьи, в руках которых была большая власть спасать души. Люди, несправедливо оклеветанные и оболганные, но желающие хранить в чистоте свою веру. И Пейре с радостным замиранием сердца видел, как укреплялась и обновлялась запрещенная Церковь, как новые дома верующих появлялись повсюду в этой земле – от Сабартес до далекого Лаурагэ, Разес, Тулузен и Альбижуа. Проводники, возвращаясь из Италии или по дороге в Тулузу, стучались по ночам в его двери; и он передавал послания, обменивался или делился новостями. Постепенно подпольная Церковь восстанавливала силы. Мессер Пейре Отье, Старший Пейре из Акса, был душой этой Церкви; несмотря на свой возраст, пешком или верхом на муле, вместе со своим сыном Жаумом из Акса, он отправлялся в многочисленные далекие миссии, укрепляя верных и воскрешая веру, обновляя старые связи сопротивления, которые Инквизиции не удалось разорвать за сто лет репрессий, вселяя в сердца верующих надежду. Иногда он исчезал на долгие недели, его не видели по нескольку месяцев. Он исходил всю территорию сенешальства Каркассон, углублялся в сенешальство Тулузы и добирался до Альбижуа, чтобы вновь вернуться в Пиренеи и графство Фуа. Очень скоро Пейре Маури понял, что дом Мартина Франсе в Лиму, находящийся между Сабартес и Разес, представлял собой что–то вроде главного средоточия всего подполья, куда стекалась вся информация, все пожертвования и дары. Серебро, мелкие монеты, мука, шерсть.

Пейре внезапно почувствовал, какими прочными стали его связи с маленьким сообществом верующих Арка и Разес. Он по–настоящему полюбил своих кузенов, родственников и друзей, всех этих старых упрямых женщин и таинственных юношей. У них были тысячи знаков, по которым они распознавали друг друга – крик пастуха, камни на дороге, особые слова – но главное, это нить соучастия, объединявшая их всех. Вместе с ними он смеялся, надеялся и жил. И радовался вместе с ними какой–то мрачной радостью. Это была увлекательная игра, и опасность еще более обостряла ее притягательность. Потому что с одной стороны, на кону в этой игре стояли жизнь, свобода и имущество, а с другой – спасение души. Ведь тебе никогда по–настоящему неизвестно, чем дышат мужчина или женщина, переступающие твой порог и заговаривающие с тобой. Кто еще среди жителей Арка и отдаленных хуторов так смертельно ненавидит добрых людей, как семья д’Эсквина? А кто просто ко всему этому равнодушен? А кто тайно отдает свое сердце, чтобы помочь подпольщикам? А кто способен донести? Недоверие и настороженность постоянно терзали его сердце. Но было известно, что пока инквизитор занят другими делами в Каркассоне и Лиму, у него там другие проблемы: народные восстания против Инквизиции и доминиканцев и достаточно благоприятное отношение к этому короля Франции возбуждали слабую, но все же жгучую надежду.

Но даже в эти времена беспокойства и неуверенности, Пейре Маури постоянно испытывал истинную, настоящую радость, которую он мог разделить со своими друзьями – например, когда за ним посылали, когда он был недалеко на пастбищах, и он оставлял своих овец и в спешке шел к Раймонду Пейре или Раймонду Маулену, чтобы послужить проводником какому–нибудь доброму человеку. Тогда он мог приветствовать этого человека, просить его благословения, провести рядом с ним ночь и проводить к верующему, ожидавшему на каком–нибудь далеком хуторе.

Той же самой весной 1303 года, через некоторое время после того, как ушел Старший, Пейре из Акса, целую неделю в Арке провел добрый человек Андрю из Праде. Сначала он жил в красивом доме Пейре – Сабартес, а потом под более скромным кровом Маулена. Овцы уже проводили ночи на пастбищах, но все еще на полях и лугах долины, перед тем, как подняться выше и оставить траву расти для сенокоса. Скоро их отведут в загоны для стрижки, а потом они постепенно будут подниматься все выше и выше, на летние пастбища. Пейре уже не расставался со своей отарой и проводил ночи в окружении овец и двух легконогих собак.

По утрам солнце поднималось уже высоко, и свет казался зеленым, как всегда в это весеннее время. Почти законченный донжон замка мессира Жиллета де Вуазена сиял в этом свете удивительной белизной. Пейре пришел в деревню, чтобы взять у Раймонда Пейре немного провизии и хлеба. Он вошел в фоганью и вдохнул вкусный запах жареных шкварок. Госпожа мать, сидя на лавке, склонилась над очагом, приглядывая за дымящейся сковородой. Юный пастух отбросил назад капюшон, расправил плечи, вежливо поздоровался и с радостью принял приглашение позавтракать, тем более, что завтрак как раз готовился. Он устроился напротив хозяйки дома, положил локти на стол и с волчьим аппетитом откусил от большого куска хлеба, который подали к жаренным на сале яйцам. Госпожа мать – маленькая, худенькая, немного сгорбленная, смотрела на него и улыбалась. Насытившись, он вспомнил, что забыл в соседней комнате, где ночевал в последний раз, хорошую конопляную веревку, которую он сам заботливо свил – она служила ему для устройства временных загонов для баранов. Но двери комнаты почему–то не поддавались, а он боялся толкать их слишком сильно.

Тогда Госпожа мать, которая тоже сидела за столом и ела яйца с салом, заулыбалась, поискала что–то в складках юбки, и бросила ему тяжелый предмет, который он инстинктивно поймал. Ключ от комнаты.

– Он прибыл этой ночью, – сказала дама.

Так значит, дверь комнаты была заперта из–за гостя, который укрывался там и желал избегнуть нескромных взглядов и вопросов. Добрый человек Андрю из Праде сидел на лавке возле ложа. Когда вошел Пейре Маури, он поднялся, они быстро поздоровались, и он снова сел. Он тоже завтракал: возле него на лавке лежали две жареные рыбки, кусок хлеба, и стояла кружка с вином.

Тем утром, когда Пейре Маури возвращался к овцам на пастбища долины, в его суме вместе с круглыми тяжелыми хлебами, которых ему должно хватить на неделю, он нес маленький кусочек хлеба, благословленный добрым человеком, чтобы откусывать от него понемногу, перед тем, как что–нибудь съесть. Вокруг плеча он обмотал хорошую конопляную веревку, которую свил сам.

Через неделю с лишним, в тот же час, вновь придя за хлебом, молодой пастух, войдя в дом Раймонда Пейре, встретил Эн Белибаста, Гийома Белибаста–отца. Он стоял возле своего еще оседланного мула, привязанного к кольцу в стене, у входа в загородку. Седой патриарх поднял на молодого человека свои черные глаза, блистающие из–под густых бровей. Потом он вроде как улыбнулся.

– Хорошо, что ты пришел, юноша, – сказал он несколько гортанным голосом с нездешним акцентом. – Мой кум Раймонд Пейре занят. Можешь провести меня к своему кузену Раймонду Маулену?

Они медленно шли через всю деревню, приветливо здороваясь со встречными. Пейре Маури привел Эн Белибаста в дом Маулена, и сказал ему, что в доме находится добрый человек Андрю из Праде, который прячется за бочками, в сутул, полуподвале у входа в погреб.

По–видимому, у доброго человека и старого верующего было о чем поговорить. Пейре оставил их наедине, чтобы они могли спокойно побеседовать. Думая о том, что эти двое, возможно, организовывают всю подпольную жизнь Церкви в земле Кубьер, он поднялся наверх, чтобы поздороваться с кузиной Эглантиной, потом снова спустился в сутул, открыл двери загородки для овец и пригласил обоих собеседников пообщаться в теплом и светлом загоне. Сам он устроился за внешней загородкой, чтобы дать им возможность поговорить без свидетелей, глядя на них издалека. Подпольный скиталец, бывший ткач из Праде, ставший еретическим монахом, и седой верующий, хозяин огромных стад и просторного дома. Оба мужчины принадлежали почти к одному поколению, оба были коренастыми, похожего телосложения, и если лицо первого – доброго человека – было чисто выбритым, а морщины и складки придавали ему несколько грубоватое выражение, то второй – верующий – гордо носил бороду и усы, властно и внимательно вглядываясь в собеседника.

Они все продолжали говорить, когда вернулся Раймонд Маулен вместе со своим новым пастухом, Жоаном де Мирелье, поздоровался со всеми, и поднялся в фоганью, чтобы перекусить. Все это время Пейре оставался на месте, не двигаясь, ничем не занимаясь, только охраняя этих двоих. Он думал об овцах, которые остались на пастбище под присмотром одних собак. О хлебе, который он должен взять с собой. Он пытался вообразить, о чем так долго могут говорить эти двое. Он не слышал ничего, кроме долетавших до него обрывков слов, – знакомый, напевный акцент доброго человека, акцент земли д’Айю, и грубоватый выговор Фенуийидес, проскальзывающий в шепоте верующего.

Наконец, они завершили беседу, и все трое вернулись в дом, в сутул. Тогда Пейре увидел, как старый Эн Белибаст, прячась за бочками и не способный встать на колени из–за своего ревматизма, трижды низко склонился перед добрым человеком, совершая melhorier, как и подобает доброму верующему – тройную просьбу о благословении и молитве. Но едва юный пастух тоже успел исполнить свой долг перед добрым человеком и трижды обнял его, как внезапно сбежал с лестницы Раймонд Маулен, возвращаясь к своей работе. Он пригласил почтенного гостя, Эн Гийома Белибаста, а также юного Маури, остаться у него до вечера и разделить с ним трапезу, но патриарх вежливо отказался, объяснив, что его уже пригласил Раймонд Пейре – Сабартес. И когда добрый человек снова укрылся в полуподвальном убежище, Раймонд Маулен сам почтительно открыл двери сутул, и вывел обоих гостей в сад, чтобы оказать честь Эн Белибасту из Кубьер, впервые почтившему его дом.

Тем же вечером Пейре Маури, оставив еще одного своего кузена, Гийома Марти, стеречь отару, пошел на ужин в дом Пейре – Сабартес вместе с Эн Белибастом. Позже явился Гийом Эсканье, потом бальи мессира Жиллета Раймонд Гайрод – тоже добрый верующий – а потом и другие жители Арка, никогда не забывавшие о добрых людях. Когда все выпивали у очага, разговаривая и смеясь, а во дворе уже совсем стемнело, двое молодых людей, как это было заранее уговорено, поднялись и покинули дом. Пейре Маури и Гийом Эсканье должны были зайти в дом Раймонда Маулена за добрым человеком Андрю из Праде и проводить его в Кустауссу, в дом Пейре Монтани. Когда они вернулись в Арк, луна стояла уже высоко, и Пейре Маури остался ночевать у Раймонда Пейре. Той ночью он спал на одном ложе с почетным гостем, старым Эн Белибастом, который громко храпел. Утром, когда патриарх садился на своего мула, то сказал ему, что он сам и его сыновья ждут его вскоре в гости, у них дома в Кубьер. Что там его хорошо примут.

ГЛАВА 12
МАЙ-ИЮНЬ 1303 ГОДА

Задолго до рассвета мы встали, еретик Жаум, Пейре Монтани и я. Раймонд Пейре посадил еретика на мула, и мы отправились в Риу эн Валь. Когда мы выходили со двора, Раймонд Пейре сказал нам, чтобы мы приветствовали его друзей от его имени…

Показания Пейре Маури перед Жаком Фурнье, июнь 1324 года

У Пейре Маури появилась привычка всякий раз, когда представлялась возможность, пересекать горы Фурту, заходить в Кубьер и навещать Белибастов. Его часто посылал туда по разным делам его хозяин и товарищ Раймонд Пейре, тесно сотрудничавший со своим кумом Эн Белибастом. Иногда он сам ходил туда по делам добрых людей, охраняя их по дороге и сопровождая к надежным очагам верующих, от Арка до Кубьер. И он использовал все это, чтобы снова и снова испытывать удовольствие от дружеских встреч с Бернатом Белибастом, с которым его связывали узы радостного братства.

Это было путешествие длиной в шесть–восемь часов, довольно небольшое, как для такого привычного молодого горца Пейре, легко перескакивающего с камня на камень по горным тропам. От горы Рабассоль, которую было видно из Арка, он постепенно, но неуклонно поднимался по красным полонинам, наклоненным к югу. Пейре ничего так не любил, как удивительного появления на повороте величественного каменного массива Бюгараш, когда он внезапно закрывал собою весь горизонт. Еще более выдвинутый в сторону Кубьер, мрачный хребет Бюгараш сползал к западу, раскалываясь вертикальными трещинами, а за последней его голубой южной стеной высился белый силуэт Канигу. Сам вид этого пейзажа, эти золотые травы пастбищ, ступенями поднимающихся в бескрайнее небо, напоминали Пейре родные пастбища земли д’Айю. Но насекомые в траве здесь стрекотали громче, жара была сильнее, а запахи – резче. Он миновал перевал Фаж. Потом спустился на поросшие каштанами уступы, где там и сям росли маленькие зеленые дубки, и вскоре мог различить косые плоские скальные выступы, говорившие о близости Кубьер. И, наконец, внизу, перед ним открывалась красивая белесая долина, ведущая к Пейрепертюзе, долина, скрытая за золотистой мглой, и деревенька, свернувшаяся вокруг огромной церкви аббатства.

Эн Белибаст – крупный скотовод из Кубьер. Его село находилось в зависимости от архиепископа Нарбонны, верховного господина и вершителя правосудия в этих местах. Красивый дом Белибастов располагался на излучинах реки, вместе с садами, огородами, и каменным, выстланным соломой двором. Дом окружали поля и луга. На холмах стояли огромные загоны для овец, с овчарнями и загородками, куда стекались неисчислимые стада. Эн Белибаст любил жаловаться, что каждый год вынужден платить сумасшедшие деньги архиепископу, и что господские подати вкупе с десятиной уже стоят у него поперек горла, но, тем не менее, в его доме всякий мог утолить голод, и не было такого, чтобы гостя не приглашали к столу. Там, вокруг патриарха и его жены, восседали старшие сыновья и невестки, неженатые сыновья и внуки. Раймонд и его молодая жена Эстелла, за юбку которой цеплялись двое малышей; Гийом и его молодая жена Гайларда с младенцем на руках, средние братья – юный красавец Бернат, молчаливый Арнот и, наконец, совсем дети Пейре и Жоан.

Отправившись из дома рано утром, Пейре смог добраться до Кубьер еще до вечерни. Когда показалась золотистая дымка долины, он испустил громкий крик, чтобы уведомить о своем прибытии. Он трижды прокричал таким образом. И ему ответили. В тот вечер его встречали все сыновья Белибаста, занятые стрижкой овец, и с радостью приняли его помощь в этом деле. Когда стемнело, он вместе с ними пришел в дом. Даже Раймонд, суровый обычно Раймонд, смеялся, глядя на его блестящие от жирной шерсти руки и на то, как он едва разгибает спину от усталости. Они умылись, как могли, у реки, чтобы смыть с себя липкую грязь, а потом радостно собрались за трапезой, при свете маленьких уютных домашних огоньков, двух калель и трех свечей. Фоганья благоухала запахами жареного мяса и луговых трав, тяжелый дым выедал глаза; от мужчин все еще шел въевшийся запах свежей овечьей шерсти, жирного тяжелого руна, которое они складывали в тюки. Эн Белибаст говорил только о будущих выпасах. Его сыновья Гийом и Бернат, лучшие пастухи в семье, будут потихоньку уводить овец все дальше и дальше к северу, чтобы дать отдохнуть здешним пастбищам, пока в конце концов, за Рабассоле, они не соединяться с отарами Арка, потому что господин Жиллет де Вуазен согласился на переговоры относительно прохода через его земли стад из Кубьер. Пейре и Бернат толкали друг друга в бок и смеялись. Это будет их первый совместный выпас.

Тогда Эн Белибаст поднял голову и мрачным взглядом обвел присутствующих. Он довольно смотрел на своих многочисленных сыновей. Даже с некоторой гордостью. Все они были похожи на него, когда он еще не поседел; у всех были черные волосы и метавшие искры глаза, а лица – благородной лепки с тонкими чертами. Суровое и резкое у Раймонда, светящееся жизнью у Берната, осененное мягкостью, легко переходящей в жесткость у Гийома, немного удивленное у Арнота. Сидя среди них, между Бернатом и Арнотом Белибастами, Пейре Маури, широкоплечий блондин, смотрелся среди них белой вороной. Патриарх улыбнулся:

– Какой стол, какой ужин – одни добрые верующие, – саркастически сказал он. – Наш господин архиепископ сказал бы – еретики. Но мы еще хуже, чем еретики, мы – сарацины!

Старшие сыновья, уже зная, о чем говорит отец, разразились хохотом. Младшие удивились. Пейре тоже был удивлен. Что это еще за новости? Он шутит?

Однако Гийом Белибаст–старший сделался крайне серьезен. Он стал рассказывать.

– Знаете ли вы, что во времена моего отца, Раймонда Белибаста, еще жили монахи и был аббат в аббатстве святой Марии де Кубьер? Это аббатство, ныне уже опустевшее, нуждалось тогда всего лишь в одном несчастном священнике, чтобы служить мессу для трех старых, медленно угасавших монахов. Но когда–то оно было богато и могущественно. Говорят, что сам император Карл Великий решил построить его в нашей прекрасной долине. Мы, жители Кубьер, не забыли, что наших предков привели сюда издалека! Мой дед еще помнил времена, когда мы телом и добром принадлежали этому аббатству. Мы были рабами, прикрепленными к церковной земле. В его времена еще говорили о том, что все мы в Кубьер – потомки бывших пленников. Что отцов наших отцов и матерей наших матерей привели сюда давным–давно из–за Пиренеев. Пленников в цепях, мужчин и женщин, вместе с другой добычей, награбленной славным воинством Христовым, которое архиепископ и его аббаты вооружили и благословили на крестовый поход, реконкисту. Сарацины из южных королевств! И их, конечно же, поспешили крестить, чтобы сделать покорными крепостными Церкви…

Слова патриарха утонули в гуле голосов, и Пейре почувствовал некоторый ужас. Он слышал столько зловещих слухов о сарацинах. Но его окружали друзья, они смеялись, особенно Бернат, во все горло. Так он, Бернат – сын бывших сарацинов? Тот поднялся и, давясь от смеха, воскликнул:

– Белибасты! Надо сказать, что это не слишком католическое имя!

Намного позже, ночью, когда старшие сыновья уже спали вместе с женами и детьми, Пейре Маури лег в комнате на солье, на одном тюфяке с Бернатом и Арнотом Белибастами, недалеко от младших детей. Он повернулся к своему другу, и шепотом попросил рассказать, знает ли тот, что о сарацинах думают добрые люди.

– Всё, что я от них когда–либо слышал на эту тему, – ответил Бернат, оживляясь и блестя глазами, – так это то, что ужасным грехом является убить еврея, сарацина или любого другого человека. Даже инквизитора… Они говорили, что вообще нельзя никого убивать. Что так написано в Евангелии.

Пейре вздохнул. Он был немного обескуражен, и его мысли путались. Спать ему не хотелось. Он был донельзя заинтригован, и ему не терпелось знать больше.

– Пастухи из Акса ходят в низину, за Пиренеи, на зимние пастбища, и говорят, что там, по другую сторону гор, живет много сарацин. Вот хорошо бы было однажды взглянуть на них, как ты думаешь?

Бернат ответил шепотом, напевно звучащими словами:

– Тортоза, Валенсия…

Внезапно юный Арнот заворочался на тюфяке, поднял голову, прислушался.

– Мне вполне хватает травы для пастбищ между Кубьер и Арком. Мне не особенно хочется уходить от добрых людей.

Вернувшись в Арк, и первым делом устроив стрижку овец, Пейре Маури стал радостно готовиться к летнему выпасу. Он начал наносить животным метки на выстриженную шкуру. Он смешал деготь и красную краску в деревянном тазу. У Пейре была красивая кованная железная метка, правда, не его личная. Он каждый раз окунал ее в краску и ставил метку животным на бока, делая это для своего кузена Раймонда Марти. Свою собственную красивую отару из молодых животных он уже пометил кругом, который пересекала косая черта. Он знал, что этот знак немного похож на первую букву его имени, Пейре. Его овцы терялись в огромном стаде Раймонда Пейре – Сабартес, отмеченного буквой S, похожей на змею, а также перемешались с овцами Гийома Ботоля, отмеченными узким треугольником, и с овцами Раймонда Маулена, помеченными кругом с крестом посредине. И когда, несмотря на надзор лабритов, кто–нибудь из овец или ягнят отбивался от стада, и забредал в другую отару, а то, к несчастью, оказывался добычей бродячих псов, Пейре знал, можно ли отыскать пропавшее животное, или остается его оплакивать.

Через несколько дней – едва пастухи успели устроиться на склонах горы Рабассоле, и как только Пейре Маури стал готовить специальный летник для сыров – Раймонд Пейре – Сабартес послал за ним одного из своих юных слуг, нищего ребенка, которого он взял в услужение, и который зарабатывал себе тяжелым трудом кусок хлеба.

– Хозяин требует Вас, – сказал запыхавшийся мальчик. – Он хочет, чтобы Вы спустились к нему.

Пейре накормил малыша, сказал ему, что тот может переночевать здесь, вместе с пастухами, и отправился в путь. Уже стемнело, пока он добрался до Арка, а когда он открыл двери дома Раймонда Пейре, на дворе стояла темная ночь. Но в фоганье еще не спали. В углу при свете калели пряли женщины. Пейре слышал, как Себелия жалуется, что ее грудной ребенок совсем не имеет аппетита. В глубине зала отблески жара в очаге, еще горевшем этой прекрасной летней ночью, освещали троих мужчин, сидящих на лавке. Те встали, чтобы поздороваться с молодым пастухом. Он отбросил назад капюшон. Поздоровавшись вначале с Госпожой матерью и хозяином дома, он узнал доброго верующего Пейре Монтани из Кустауссы, сердечно пожавшего ему руку. И тогда, по выражению лица Раймонда Пейре, верхняя губа которого дрожала от волнения, Пейре Маури понял, что здесь есть еще один, очень важный гость. Этот человек, стоявший перед ним, молодой и стройный, завернувшийся в темный плащ, был не кто иной, как добрый человек Жаум Отье, сын Мессера Пейре из Акса.

Пейре прижался лбом к плечу юного монаха, трижды приветствовал его и поцеловал в лицо. Он был поражен его ясным взглядом, смотревшим ему прямо в глаза, и улыбкой, одновременно дружеской и далекой, словно этот молодой человек, несмотря на весь свой юный возраст, не принадлежал уже больше к миру пастухов и клириков, а находился где–то в ином мире, на пути апостолов, открывавших другим дорогу Добра. Его лицо, с таким же решительным подбородком, как и у отца, было обрамлено широким капюшоном. Подняв голову, он серьезно и искренне благословил верующего.

Этой ночью Пейре Маури спал всего несколько часов. Еще стояла абсолютная тьма, когда он поднялся задолго до рассвета вместе с Пейре Монтани и Жаумом из Акса, которого они должны были сопровождать в Риу, в долину Дайньи.