Текст книги "Мое табу (ЛП)"

...ну, если они сумеют разобраться со своими проблемами.

Глава 1

Сэм

При виде слова «математика» я съеживаюсь на стуле. Оно смотрит на меня с записки от Джереми. «Можешь помочь мне с заданием по математике?» – нацарапано там. Смешно, но одного этого предложения оказывается достаточно, чтобы перенести меня на пятнадцать лет назад в прошлое, когда я тоже попросил своего папу о помощи. Правда, вместо просьбы я просто сказал: «Пап, если ты не поможешь, я провалюсь».

Папа покачал головой и сказал, что математика очень важный предмет, что понимание чисел и того, как они работают, может многое рассказать мне о мире, и что я должен взяться за ум, перестать подражать Мэрилину Мэнсону и заняться чем-то полезным.

Да, но это же типа всего лишь числа.

– Которые способны рассказать тебе о самой жизни, – ответил он.

Что ж, он был прав.

Числа. О, да. Они могут поведать о многом.

Вот, например, числа за 1 неделю:

420 долларов плюс-минус 10 – столько я зарабатываю с чаевыми в «Кэнон-кафе».

180 долларов – столько стоит аренда моего дома.

148.20 долларов – такую сумму я трачу на еду в «Пак-н-сэйв».

18.75 долларов за телефон с интернетом.

Плюс 18.75 за электроэнергию – если на дворе лето.

Еще 54.30 доллара уходят на вещи вроде одежды, бензина, починки всякой бытовой ерунды и еженедельное кино из видеомагазина…

О, и -33.80 доллара – таково состояние моего овердрафта.

Я разглаживаю записку на своем шатком, купленном на распродаже столе, который развалится ужина через три. Надо бы добавить в список дел еще один пункт.

Но прямо сейчас я вижу перед собой одну математику, и по моим рукам начинают разбегаться мурашки, а волоски на шее становятся дыбом.

Но ведь еженедельные числа не являются самыми важными, верно? В конце концов, это всего лишь деньги. А деньги то появляются, то исчезают, и никакого особенного значения в себе не несут. Но есть и другие числа… числа, которые позволяют взглянуть на мою жизнь шире. Числа, которые значат для меня все.

Например, 30.

И 15.

Эти числа я буду помнить до конца своих дней.

Начнем с 30-ти. Да. С числа, которое, как никакое другое, заставляет мое сердце часто стучать. С числа, являющегося причиной, по которой я сижу и читаю записку Джереми не с чашечкой кофе, а со стаканом дешевого бурбона со льдом.

30 – столько мне исполнится через три недели.

Назовите это кризисом среднего возраста, если хотите, но я боюсь этой даты. Я до сих пор работаю официантом. Я так и не получил аттестат об окончании школы. Я живу в наискромнейшем, самом обветшалом доме квартала. И у меня не было любовной жизни – если ее вообще можно так называть – с… нет, это будет уже другое число.

Я поднимаю стакан и, ощущая ладонью его влажные и скользкие от конденсата бока, делаю долгий глоток. Полгода назад, когда до меня дошло, что моя молодость пролетела, я составил список вещей, которые должен был сделать до тридцати, но не успел.

Я кошусь на письменный стол, который мы с Джереми спасли от старого Джонса, собиравшегося пустить его на дрова. Где-то в одном из ящиков у меня лежит список… Составляя его, я думал, что сам процесс окажется достаточной терапией, что я смирюсь с тем, сколько всего пропустил, но…

Я делаю новый глоток. Бурбон оставляет на языке привкус дыма, теплый и еще возбуждающий, потому что я пью очень редко.

Я испускаю вздох.

Дело в том, что я не смирился. Я хочу сделать все те вещи из списка.

Я смеюсь. Черт, а почему бы и нет? До большого числа 30 еще три недели. Может, я успею наверстать хотя бы отчасти то, что упустил в юности?

Мое внимание привлекает движение за окном – на подъездную дорожку соседнего дома сворачивает знакомый пикап. Я откидываюсь назад и шлепаю по столу.

– Люк? – Вернулся-таки?

Я вскакиваю. На секунду меня всего распирает от радости – мой друг и сосед наконец-то приехал домой после шести месяцев в Окленде. Я ставлю стакан на стол, и он попадает прямиком на записку. За его стеклянным боком «математика» увеличивается, точно под лупой.

Голос отца возвращается. …Способны рассказать тебе о самой жизни.

Будто наяву, я вижу, как он, покачав головой, с печальным лицом закрывает дверь.

Мне было 15.

Он не выгнал меня. Наоборот, он упрашивал, чтобы я остался, но я не мог.

Каждые несколько месяцев он навещает меня и каждый год присылает открытку. 15-го декабря. В день моего рождения. Он всегда вкладывает в конверт еще и деньги, что помогает мне выкарабкиваться из овердрафта. Но прикасаясь к деньгам, я каждый раз думаю о том, насколько папа был прав. И жалею, что не прислушивался.

Я перевожу взгляд на ограду, разделяющую наши дома. Люк разгружает почтовый ящик – в его отсутствие этим должен был заниматься я, но в половине случаев я забывал.

Мысленно я внушаю ему обернуться, чтобы увидеть его фирменную улыбку с ямками на щеках, пока он будет махать мне, как делал всегда, когда возвращался с работы. Но он, весь в своих мыслях, спешит с огромной охапкой почты домой…

Наверное, мне следует извиниться. На самом деле, он вряд ли успел заскочить в супермаркет, так что я поступлю еще лучше – по-соседски приготовлю ему спагетти с тефтельками.

Я бросаю взгляд на часы. Четверть четвертого. И смеюсь, поскольку это проклятое число преследует меня, куда бы я ни пошел.

15. Это число рассказывает о моей жизни все самое важное.

Почему?

Потому что 15-го декабря в мой 15-й день рождения моя девушка Кэрол поехала в больницу и родила там нашего сына Джереми.

Через три недели Джереми будет 15.

Глава 2

Джереми

Я не ем бананы не без причины.

Глядя в стол, я мечтаю о том, чтобы следующие пять минут поскорее закончились. Каждые две недели с тех пор, как мне стало четырнадцать, мама заставляет меня тренироваться надевать на банан презерватив.

Одно дело представлять, как ты занимаешься этим на уроке полового воспитания в школе, где можно поржать и поприкалываться с друзьями. И совершенно другое – делать это перед своей собственной матерью.

Красный, как самая красная пожарная машина на свете, я разрываю фольгу и торопливо раскатываю презерватив на пятнистой банановой кожуре.

Конечно же, мама обожает подсовывать мне самые мягкие и перезрелые. «Неважно, насколько трудно будет его надеть. Без защиты никакого голого танго – никогда, ни при каких обстоятельствах. Ты меня понял?»

Я понял еще в первый раз. Абсолютного унижения от того, что мама взялась во всех подробностях обсуждать со мной подобную тему, хватило, чтобы все уяснить. Но маме всегда недостаточно. Ей нужно регулярное подтверждение того, что я не забыл каким-то внезапным мистическим образом Золотое Презервативное Правило.

Когда приходит время снимать с банана презерватив, я чувствую на себе ее взгляд. Она наблюдает за мной, проверяя, все ли я делаю правильно. Мне приходится зажать колечко презерватива покрепче и осторожно стянуть его, потом завязать и бросить в мусорное ведро.

Так что – да, я не ем бананы не без причины. Мама только смеется и говорит, что это пройдет. Но я уверен, что останусь травмированным до конца своей жизни.

Банановых тортов для меня больше не существует. Отныне и навсегда.

И если бы не милашка Сьюзи – моя типа-как-девушка, – я бы, наверное, отказался заодно и от секса.

Но не откажусь. Потому что, хоть я каждые две недели и говорю папе, что ни одна девушка мне пока что не нравится – его версия лекции «Как не сделать ребенка в четырнадцать лет» сводится к совету не заводить девушку в принципе, – на самом деле мне нравится Сьюзи. Мне нравится, как она двигается. Ее каштановые кудряшки, которые подскакивают на плечах. И ее пухлая нижняя губа, которую она дает мне посасывать за столярной мастерской в школе.

В прошлом месяце от ее горячего язычка в моем ухе я спустил немного в штаны. Стало липко и чуть-чуть мерзко, и мне пришлось ходить так до самого вечера, но боже, оно того стоило.

На школьных танцах на той неделе она зашла дальше – пощупала меня, и порочная искорка в ее голубых глазах намекнула, что, возможно, мы можем зайти еще дальше…

Да, это лето будет крутым.

Как только я разберусь с последними на неделе заданиями, и школа в этом году официально закончится.

Я мою руки, и не один раз, а два, словно это каким-то мистическим образом поможет мне смыть и неловкость.

– Ох, сын, – мама подходит ко мне и притягивает меня к своему боку, – ты такая лапочка, когда краснеешь. Вылитый твой отец, каким он был в твоем возрасте.

– Это не значит, что я повторю ту же ошибку, которую сделал он, – бурчу я, беру кухонное полотенце и вытираю руки. Даже после моющего средства с яблочным ароматом мне все равно чудится запах латекса.

Я никогда не признаюсь им, но я, понятное дело, рад, что они все-таки совершили ошибку. Не родиться было бы стремно. У меня отличная жизнь.

В смысле, конечно, иногда родители меня достают. Нагружают работой по дому, заставляют делать уроки и читать минимум одну книгу в месяц, угрожая, что в противном случае они спрячут свои раздельные телевизоры – прямо вот серьезно, отключат их и уберут на чердак, – ну и, конечно, тема с бананом… однако хорошего в них тоже немало.

Папа, например, разрешает мне допоздна играть в видеоигры по пятницам и субботам, и в дни, когда завтра нет школы, а мама делает лучшие в мире чизкейки и возит в нашем фургоне половину моей футбольной команды на все соревнования вокруг города и на севере.

И у папы прикольно, потому что чаще всего там тусуется Люк, а Люка я до чертиков обожаю.

Он любит брать нас с папой во всякие места, где у нас бывают самые разные приключения. Мы ходим в походы, сплавляемся на байдарках, ездим на велосипедах и лазаем по горам… И да, он просто крутой. Вот, например, я знаю, что он за все платит сам, но перед папой притворяется, будто все стоит дешево, чтобы тот не беспокоился о деньгах. Когда я про это узнал, то пообещал не говорить папе ни слова и не сказал. И из-за этого Люк стал нравиться мне еще больше.

Но есть и другая причина, по которой мне нравится то, что у меня есть два дома и две свои комнаты… это значит, что я могу выходить сухим из воды.

Я говорю папе, что мама не против, чтобы по средам я ходил заниматься уроками к Стивену. Маме я говорю то же самое. Папа не против…

По средам мы со Сьюзи устраиваем наши типа-свидания. Чаще всего мы сидим в KFC и обжимаемся в одной из дальних кабинок. Иногда ходим в парк и зависаем за какими-нибудь кустами…

– О чем задумался, Джереми? – интересуется мама. Усмехаясь, она берет из чаши с фруктами банан и очищает его.

Я пожимаю плечами и отворачиваюсь, пока она не успела сунуть эту штуковину в рот.

– Ни о чем. Мне надо к папе. Он поможет мне с математикой.

Мама фыркает.

– Господи боже. Сэм? С математикой? – Она целует меня в висок. – Удачи, дорогой. Подвезти тебя? – Звонит телефон.

– Не, я пешком. Погода хорошая.

Мама кивает и берет трубку.

– О, привет, Дебби, – говорит она, уходя от меня в соседнюю комнату.

Я забегаю наверх и собираю рюкзак. А когда возвращаюсь, чтобы сказать маме «пока», то на полпути замираю. Из коридора мне слышно, что она понизила голос.

Я настораживаюсь, потому что в последние несколько месяцев замечал дома странные вещи. Вроде большой незнакомой футболки в стиральной машине. Или внезапно ополовиненной жидкости для полоскания рта в шкафчике в ванной…

Мне кажется, мама от меня что-то скрывает. И я отказываюсь признавать, чем оно может быть. Если оставаться достаточно неосведомленным, то ничего не случится. И в моей жизни не произойдет никаких неожиданных больших перемен.

Хоть мне и не хочется знать, о чем она говорит, я прислушиваюсь. Хочу устоять, но не могу.

И облегченно сглатываю, когда понимаю, что она всего-навсего сплетничает обо мне.

– Да, у Джереми все хорошо. Но сама понимаешь, наступил такой возраст… – Она смеется. – Именно. Знаешь, иногда мне хочется, чтобы он оказался геем. Просто чтобы не бояться, что от него кто-нибудь залетит. Так мне точно было бы намного спокойнее.

Сначала я хмурюсь.

Но потом колесики у меня в голове начинают вращаться, и все секреты оказываются забыты, потому что… как же я теперь ухмыляюсь. Я закидываю рюкзак подальше за спину, а затем, стараясь топать погромче, заворачиваю за угол гостиной. Мама сразу же замолкает.

– Сын, ты уходишь?

– Ага. – Я машу ей и сваливаю.

Я использую двадцать минут дороги до папы, чтобы созвониться с людьми. Сначала я набираю Сьюзи. Узнаю от нее, что в среду, в последний день школы, Саймон устраивает вечеринку у себя в гараже. В ее голосе звучит хрипотца, и я даже не задумываюсь каким образом, но просто обещаю, что буду.

Потом звоню своему лучшему другу Стивену.

– Что? – отвечает он.

– Мне нужна твоя помощь, – говорю я. Пересказываю свой план, и он тут же бросает трубку. Я хохочу. Я знаю, Стивен все равно согласится.

Через неделю я приведу свой план в действие.

Глава 3

Люк

Звучит глупо – особенно из уст мужчины тридцати шести лет, – но я боюсь вновь сказать своему соседу «привет». Меня не было всего лишь шесть месяцев, но по ощущению эти шесть месяцев продлились целую вечность.

Как говорится, что имеем – не храним, потерявши – плачем. Вот, что творилось со мной в Окленде. Шесть месяцев в коробке с потерянными вещами. Вот почему, зайдя к себе, я не могу даже посмотреть на дом Сэма.

Изначально я вообще не собирался тут оставаться. Когда семь лет назад я сюда переехал, то предполагал, что это жилье будет временным, пока не подвернется что-то получше. Я представлял свой дом в центре Веллингтона, ближе к работе. Но потом…

В общем, потом случились парни, живущие по соседству…

Я сижу на своем привычном месте с краю дивана и смотрю на черный экран телевизора. На журнальном столике рядом разбросана почта, сотни неразборчивых слов, прямо сейчас не имеющих никакого значения. Для меня важны другие слова.

Я откидываюсь назад и, выгнувшись, чтобы достать до кармана, вытягиваю оттуда сложенный вчетверо лист. От постоянных перечитываний бумага обтрепалась по краям и посерела. Раньше, в первые несколько раз, когда я разворачивал лист, он был хрустящим, гладким и свежим. Теперь он раскладывается бесшумно и мягко, как носовой платок.

Вот почему я ощущал себя в Окленде, будто в коробке с потерянными вещами. Вот почему я нервничаю и боюсь сказать Сэму «привет».

Полгода назад, перед тем как уехать помогать семье справиться с кризисом, я зашел к нему, чтобы отдать ключи. Он отозвался из своей комнаты, что выйдет через минуту, и я, пока стоял в гостиной и ждал, бросил ключи на письменный стол. Я бросил их слишком сильно, и они проехались по поверхности и потянули за собой стопку листов.

Пока я их собирал, мое внимание привлек лист со списком. Не знаю, что побудило меня его прочитать – излишек любопытства, наверное. Но я просмотрел его и в момент, когда дошел до конца, резко втянул в себя воздух, а потом трясущимися руками быстро сложил его и засунул в карман.

С тех пор он со мной.

Он был со мной, когда я поддерживал свою мать в борьбе с раком груди и после операции помогал ей оправиться.

Он был со мной, когда моя сестра сказала нам, что разводится.

Он был со мной, когда мы все вместе уехали в Ореву и бок-о-бок бродили по пляжу.

Он был со мной, когда мы выходили за утренним кофе и на дневные прогулки.

Он был со мной, когда я наконец-то совершил каминг-аут перед семьей.

Он был со мной, когда меня отчитали за то, что я столько времени ждал.

Он был со мной, когда меня спросили, есть ли в моей жизни кто-то особенный, и я, не колеблясь и не раздумывая, ответил им «да».

Он был со мной, когда мои родные потребовали, чтобы я привез его познакомиться с ними.

Он был со мной, когда я не смог признаться, что мой особенный человек не знает о том, что он мой особенный.

Он был со мной, когда мне открылось, что этот человек и его сын – и есть та причина, по которой я так и не переехал в другое место.

Он был со мной, когда после настойчивых маминых приставаний я сдался и ляпнул, что познакомлю ее с парнями, живущими по соседству, на Рождество.

Он со мной и сейчас, пока я спрашиваю себя, как же мне выполнить свое обещание.

Я разглаживаю лист на бедре и перечитываю составленный Сэмом список вещей, которые надо сделать до тридцати. Эти слова значат для меня очень многое. Они наскакивают на меня, заигрывают со мной, умоляют что-нибудь сделать. Они вызывают у меня то улыбку, то грусть, то заставляют нервничать, то возбуждают.

Прочитать книги, которые я должен был прочитать в школе.

Протанцевать всю ночь напролет.

Заработать похмелье, ходить в темных очках и есть сладкие рождественские пирожки.

Пойти с кем-нибудь в ресторан и, когда придет время платить, уйти в туалет.

Сходить на свидание с кем-то на десять лет меня старше.

Пофлиртовать, повеселиться, не влюбиться.

Сделать что-нибудь безумное с волосами.

Поплавать с акулами?

Попробовать спорт.

Сходить на интересные курсы.

Понять Канье Уэста. Кто такой Канье Уэст? Выяснить.

Прийти в шикарную форму. Поднимать железо перед работой!

Мне приходится закрывать последнюю строчку. Иначе я не смогу прочесть остальное. Последняя строчка – та самая, что звучит громче всех, та, от которой у меня все переворачивается внутри и возникает ощущение, будто я прыгнул с моста и лечу в свободном падении. Та, которая заставляет меня строить и перестраивать планы… которая дарит мне нервную, волнующую надежду.

Я медленно убираю пальцы, и мой взгляд переходит прямиком на нее.

Сделать что-нибудь табуированное в плане секса. (Или хотя бы просто заняться сексом.)

Я вновь провожу по строке большим пальцем и ругаю себя. За свои мысли. За разработку детального плана, как убедить Сэма сделать что-то табуированное в плане секса со мной. Мы можем превратить это в игру. Назвать экспериментом. А после относиться к случившемуся, как к совершенной в юности шалости…

Я вздыхаю. Уловки, сплошные уловки. Я хочу, чтобы это случилось. И не хочу.

Хмурясь на последнюю строчку, я все разглаживаю ее, словно пытаясь стереть. Лучше сделать и пожалеть, чем всю жизнь жалеть о несделанном, правда?

Семь лет мы были друзьями, соседями, братьями… но всего одной недели в Окленде без него мне хватило, чтобы к ее концу понять, что со мной происходит. Я люблю его. Я люблю Джереми, наши совместные будни…

Я люблю нас.

Я знаю, глупо предполагать, что Сэм, попробовав со мной какое-нибудь табу, как по волшебству в меня влюбится. Я знаю, в реальной жизни так не бывает.

Но избавиться от назойливого вопроса у себя в голове не могу. А вдруг все-таки влюбится?

Именно эта крошечная мысль и заверяет меня, что мне можно разрабатывать планы. Что можно дразнить… Я хочу попытаться. Хочу убедиться наверняка.

Энергичный стук в дверь заставляет меня вскочить на ноги. Я торопливо складываю листок, прячу его обратно в карман и открываю дверь.

На пороге, обнимая прихваткой и кухонным полотенцем кастрюльку, стоит мой особенный человек.

В момент, когда легкий бриз сдувает с его лба прядь волос, он переводит свои темные, окаймленные густыми ресницами глаза на меня.

– Люк!

Я завязываю все свои нервы узлом и выдыхаю.

– Привет.

Глава 4

Сэм

– Привет. – Люк улыбается, его ямочки становятся глубже, и приглашает меня зайти. Все между нами моментально становится просто, почти, как если бы он никогда и не уезжал. Почти.

– Извини за почтовый ящик, – говорю я и подбородком показываю на кастрюльку. – Решил, что я тебе должен. Спагетти с тефтельками. – Я прохожу к Люку на кухню и ставлю кастрюльку на отделанную под мрамор столешницу. Открываю шкафчик, достаю оттуда тарелки. – Джереми дома, – говорю я через плечо. – Ему что-то задали в школе, и я… – не секу в математике – …сказал ему принести уроки сюда. Ничего?

Раздаются шаги, а потом я чувствую за спиной присутствие Люка. Оборачиваюсь. Он стоит, прислонившись со сложенными руками к стене, и кивает.

– Естественно, ничего.

– Отлично, потому что мы оба соскучились по тебе и хотим пообщаться. И еще я слабо понимаю, что значит «тригонометрия».

Он смеется.

– Математика, да? Без проблем. Когда он придет?

– Как только закончит болтать по телефону с приятелем. – Я поворачиваюсь обратно к нашим тарелкам и начинаю раскладывать пасту. – Как твоя мама? – спрашиваю негромко. Металлическая ложка громко стучит о стенки кастрюльки в наступившей затем тишине.

– Хорошо. – Он откашливается. – Я… много рассказывал ей о вас.

– Серьезно? – Я вручаю ему тарелку, и мы через коридор переходим в столовую. – Надеюсь, только хорошее?

– Да. Только хорошее. – Он садится и накалывает на вилку тефтельку. Он еще возится с ней, когда я проглатываю свою.

– Что-то случилось?

Люк кладет вилку на край тарелки.

– Я… хм… она хочет познакомиться с вами. С обоими. Я сказал, что, быть может, мы могли бы приехать на Рождество?

– Она хочет познакомиться с нами? Похоже, рассказывая о нас, ты немного переборщил. – Я смеюсь, а Люк снова начинает ковыряться в тарелке.

Откинувшись на стуле, я смотрю на его темно-синюю толстовку, на металлические часы, поблескивающие в свете лампочки над нашими головами. Люк чуточку выше меня и точно сильнее, и взрослее в манере эдакого «старшего брата», но сейчас он выглядит каким-то задумчивым, и в выражении его лица есть… что-то еще. Он словно прячет улыбку. Это мило и… ново.

Одно я знаю наверняка. Люк мой лучший друг, и, если его мама хочет узнать тех, с кем он дружит, я хочу стоять в этом списке первым. Под номером 1. Такая математика мне под силу.

– Я тоже хочу с ней познакомиться, – говорю, – но дело в том, что у меня вряд ли будут на Рождество выходные. Я…

Я смеюсь и почесываю затылок. Действие бурбона еще не развеялось до конца.

– Просто на прошлой неделе я сказал своему боссу, что до Рождества ухожу в отпуск. Начиная с завтра.

Люк вскидывает голову.

– И твой босс был не против?

– Он сказал ради бога, при условии, что я поработаю во время рождественской суматохи.

Люк наконец-то пробует ужин и бормочет, что получилось великолепно. Чувствуется, что он хочет сказать что-то еще, но колеблется.

Наклонившись, я двигаю его по плечу.

– Говори уже.

Ямочки на миг возвращаются, потом исчезают.

– Ты куда-то уезжаешь? Вместе с Джереми?

Крутнув головой, я наворачиваю спагетти на вилку.

– Не. Просто… – хочу прожить остатки своей молодости. – Я останусь дома. Просто буду заниматься… другими вещами.

Он приподнимает бровь, и я вижу проблеск усмешки.

– Другими вещами?

– Угу. Слушай, у тебя случайно нет каких-нибудь лишних гантель?

– Где-то были. – Его брови сходятся вместе.

– Что? Думаешь, я не смогу накачаться?

– Нет, вовсе нет. Но если честно, мне кажется, тебе не надо накачиваться. У тебя хорошее телосложение бегуна.

– Ну вы в любом случае отсыпьте мне пару советов, тренер, потому что я хочу прийти в шикарную форму.

Люк, балансируя на ножках стула, откидывается назад. Ямочки возвращаются, и похоже, на сей раз они собираются задержаться. В его взгляде опять появляется нечто новое. И я намерен выяснить, что…

– Пап? Люк? – кричит Джереми из коридора. Следом раздаются его шаги – я слышу, как он лениво шаркает по ковру, и меня тянет сказать, чтобы он поднимал ноги, но я знаю, что подобные замечания в одно ухо влетают, а из другого вылетают. Я научился выбирать свои драки, и хотя звуки хрр-хрр раздражают меня, я пытаюсь их игнорировать.

Я скрежещу зубами.

– Мы здесь, – говорю, барабаня пальцами по столу.

Он заходит с парой учебников и потрепанной тетрадкой подмышкой. На нем, как и на мне, джинсы и коричневая футболка, и я рад, что Джереми достался нос-кнопочка Кэрол и ее тонкие губы, иначе казалось бы, что я смотрю на себя самого в четырнадцать лет. И я не уверен, что тогда хоть на миг выпустил бы его из своего поля зрения.

Джереми вертит головой, глядит то на меня, то на Люка, с усмешкой, которая, я знаю, рано или поздно втянет его в неприятности с девушками. Его лицо начинает сиять, как на одной игре, когда он, забив гол, принес своей футбольной команде победу.

– Фак, Люк, ты вернулся!

– Не выражайся, – рычу я, используя низкую раскатистую интонацию, которую был вынужден выработать еще в первые годы отцовства. Джереми, как всегда, выпрямляется и кивает. Но хулиганское выражение его лица остается на месте.

– Блин, Люк, ты вернулся!

Скрыв улыбку, я поднимаюсь и хлопаю своего мальчика по плечу.

– Ну вот, разве сложно было? – Я ерошу Джереми волосы. В прошлом году он в какой-то момент возненавидел эту мою привычку, но я так и не смог с ней расстаться.

Хмуря брови, он выворачивается из-под моей руки и бросает учебники на свободную половину стола.

У Люка приготовлена для Джереми их секретная товарищеская улыбка.

– Ого, парень, ну ты и вытянулся. Давненько не виделись. – Они дают друг другу пять и обмениваются смешным рукопожатием.

– Вот-вот. Знаешь, как папа хандрил без тебя. Ты… – он косится на меня… – офигеть как долго не приезжал.

Я снова усаживаюсь на стул. Люк несколько раз быстро моргает и громко сглатывает. По тому, как он стискивает край стола, я понимаю, что он тоже скучал по нам.

– Да. Слишком долго.

– Не так уж я и хандрил, – бубню я, хотя это полнейшая чушь и неправда. – Я много читал.

По какой-то причине зеленые глаза Люка заинтересованно вспыхивают. Он направляет их на меня и складывает на груди руки.

– Что именно?

Я подбираю вилку и показываю на его тарелку.

– Твои спагетти скоро остынут.

Он начинает быстро поглощать ужин, и я знаю, почему он торопится: чтобы повторить свой вопрос. Покачав головой, я сосредотачиваюсь на Джереми, который, покусывая губу, просматривает нечто похожее на список задач.

Я не знаю, какого вопроса мне хочется избежать больше всего. Насчет математики, чтобы не выставить себя папашей-невеждой, или о книгах, чтобы не показаться претенциозным придурком.

Может, они уравновесят друг друга?

Люк накручивает на вилку остатки спагетти, и усмешка, которая появляется у него на губах, когда он подносит вилку ко рту, помогает мне сделать выбор.

– Так с чем тебе надо помочь? – Я вскакиваю и встаю у Джереми за спиной. За его плечом виднеется нагромождение чисел и треугольников.

Стул Люка скрипит тем же хрр, когда он отодвигает его. Подойдя к нам, он заглядывает Джереми за второе плечо. Проходит пара секунд. Люк поднимает глаза на меня, и на его лице появляется такое же, как у меня, недоуменное выражение – что это, черт побери? Смеясь, я пожимаю плечом, потом придвигаю свой стул ближе к Джереми, а Люк делает то же самое и садится с другой стороны. Мы оба берем по учебнику.

– Кажется, я типа все понял, – говорит Джереми, царапая что-то в тетрадке. – Хотя нет. Так не сойдется.

Мы с Люком переглядываемся, и я понимаю, что мы думаем об одном и том же. Вечер обещает быть долгим. Мы открываем учебники и приступаем к делу.

Мы заканчиваем в четверть одиннадцатого, когда числа у меня в глазах начинают двоиться.

Швырнув карандаш на стол, Джереми откидывается назад и потягивается.

– Не понимаю, зачем вообще нужна математика.

Я слышу слова отца прежде, чем успеваю цензурировать их.

– Математика очень важна. Поверь, понимание чисел и того, как они работают, может много поведать о мире.

Он что-то невнятно бормочет, затем, зевнув, говорит:

– Слушай, Люк, можно спросить тебя кое о чем действительно важном?

Я рычу, и Джереми ухмыляется.

– Что такое, Джереми? – спрашивает Люк, его рот дергается, словно он сдерживает улыбку.

– Короче, у нас, у «Пингвинов», типа как ничья с «Восточными Львами», потому что футбольный финал в прошлом месяце отменили. Но мы с командой все равно хотим с ними сыграть. Ты не мог мы помочь нам с организацией матча? Уж мы начистим им задницы.

Улыбка на сияющем лице Люка расцветает в полную силу.

– Это не повлияет на официальные результаты…

– Мы знаем. Но они тренируются на соседнем поле и все время выделываются. Поверь, они хотят этого не меньше, чем мы. – Джереми вскидывает в воздух кулак. – Мы собьем с них спесь!

Я качаю головой.

– Хм-м, я, пожалуй, поболею за «Львов». Будет приятно посмотреть, как спесь собьют с вам.

– Пап!

Я хохочу. Хочу взлохматить ему шевелюру, но сдерживаюсь.

– Ну так что? – Джереми смотрит на Люка. – Сможешь помочь нам?

Люк притворяется, будто раздумывает, морщится, словно задача предстоит не из легких. Когда Джереми наклоняется и шлепает его по руке, он смеется.

– Конечно. Я попрошу, чтобы вам разрешили воспользоваться нашим школьным полем и раздевалками.

– Есть! – просияв, восклицает Джереми. Утыкается взглядом в учебник, но по тому, как он закусывает губу и ухмыляется, я понимаю, что его мысли далеки от задачек по математике.

Джереми откидывается на спинку стула. Потом произносит, не поднимая глаз:

– Пап?

Я узнаю́ этот тон – вкрадчивый и осторожный. Он собирается о чем-то меня попросить, но не уверен, получит ли разрешение.

Люк, судя по его взгляду на Джереми и приподнятой брови, тоже узнает этот тон.

– Да? – отвечаю я.

– Ты же знаешь, что в среду школа заканчивается?

Та-ак…

– Знаю.

– В общем, Саймон приглашает народ на ночевку, и я хотел бы пойти. Можно?

С его просьбой что-то неладно, и на то, чтобы сложить два и два, у меня уходит секунда. Я усмехаюсь. Обычно Джереми спрашивает разрешения переночевать у друзей уверенно и небрежно. А тут он мнется, начал издалека… Во мне немедленно просыпаются подозрения.