Текст книги "Возроди во мне жизнь"

Автор книги: Анхелес Мастретта

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Я умру тогда, когда придет время, – ответил он. – И хочу, чтобы моя могила пахла как сейчас твое тело. А теперь нам пора: к двум часам мы должны быть дома. Если не поспеем к обеду, твой муж нас убьет.

– Как же я устала от мужа! – вздохнула я. – Он может убить нас в любой день. Если убьет, пусть нас похоронят здесь, тогда мы сможем трахаться и под землей, никто не помешает.

– Хорошая идея! Но все же давай вернемся, пока нас не убили.

Мы встали и направились к машине. Напоследок я нарвала календул, а дома поставила их на стол в глиняном кувшине.

– Кто же это додумался притащить сюда эту гадость? – спросил Андрес за обедом.

– Я, – ответила я.

– С каждым днем ты все больше сходишь с ума! – проворчал Андрес. – Здесь все же не кладбище. Вынеси их отсюда; держать их в доме – дурная примета, да и пахнут они ужасно. Простите мою жену, – обратился он к гостям. – Порой она бывает чересчур романтична – даже когда это совершенно неуместно. Где ты хочешь сесть, Карлос? – спросил он, когда за столом осталось лишь одно свободное место – возле меня. – Рядом с моей женой тебя устроит?

– Более чем, – ответил Карлос.

– Мог бы и не говорить, – заметил генерал. – Что это за суп, Каталина?

– Грибной суп с цветами тыквы.

– Оно и видно. Моя супруга прямо-таки помешана на цветах, даже в суп их накидала. Хотя суп и в самом деле хорош, очень рекомендую, сеньор депутат, – обратился он к депутату Пуэнте, гостившему в нашем доме.

– Вы поздно вчера легли? – спросил Карлос.

– Не позднее, чем все остальные, – ответил Андрес. – Нам было о чем поговорить, ведь правда, сеньор депутат?

– Еще бы, – признался депутат.

– Ах, только не это! – взмолилась его супруга. – Тогда мы опять ляжем за полночь, а к тому времени промерзнем до костей.

Это была очаровательная женщина с большими глазами и очень темными ресницами, с высокой грудью и туго затянутой талией. Она очень любила своего мужа. Я никак не могла понять, что она в нем нашла, поскольку он был просто страшным; но она всячески его превозносила, и когда этот тип высказывал свою точку зрения, слушала его с открытым ртом, кивая головой. Возможно, именно поэтому депутат, закончив очередную тираду, всякий раз спрашивал: «Я прав, Суси?», а она всякий раз отвечала: «Разумеется, жизнь моя «. Они были настоящей командой. Мне никогда так и не удалось создать такую команду: видимо, не хватило самоотверженности.

– И как прошла игра? – поинтересовалась я.

– Прекрасно, – ответил Андрес. – Я не спрашиваю, как вы погуляли, потому то и без того могу представить, что весьма неплохо. Вот только не могу понять, как можно любить сельскую местность? Сразу видно, что вы там никогда не работали. Лучше скажи, ты навещал своего друга Медину? – спросил он у Карлоса.

– У меня не было времени. Мы были в Тонансинтле. Там такая великолепная церковь, я собираюсь устроить в ней концерт.

– Пожалуйста, – ответил генерал. – Завтра мы это организуем, нечего тратить время на Медину.

– Медина – мой друг, и у него серьезные проблемы.

– Глупости! Единственная его проблема в том, что он пляшет под дудку Кордеры и мечтает возглавить ячейку профсоюза в Атлиско. Только эту ячейку в Атлиско скоро поставят раком, и Медину вместе с ней. Это так же верно, как то, что меня зовут Андрес Асенсио.

– Зачем ты в это лезешь, Чинти? – спросил Карлос, снисходительно поглядев на Андреса, как старший на младшего; эти взгляды всегда несказанно бесили генерала. – Пусть рабочие сами решают, кого хотят в лидеры.

– Ну, уж тебя это тем более не должно беспокоить. Занимайся лучше своей музыкой и прочими эфемерными вещами, если хочешь производить впечатление на эрудированных дамочек, но только не лезь в политику, потому что это тоже надо уметь. Ведь я же не пытаюсь дирижировать оркестрами, хотя уверяю тебя, что размахивать руками перед ансамблем марьячи намного проще, чем управлять всякими козлами и уродами.

– Кордера и Медина – мои друзья.

– Ну а я что же? Разве я не твой друг? Вот полюбуйтесь, депутат Пуэнте, как некоторые люди платят мне за доброту.

После этих слов он покосился на меня и продолжил:

– Или ты не согласна, Каталина? Этот артист уже успел тебя убедить, что, когда левые едины, они непобедимы? Ох уж эти женщины! Ты тратишь силы, объясняешь, воспитываешь, а потом объявляется какой-нибудь попугай, и они уже готовы поверить каждому слову. И моя супруга – отнюдь не исключение, депутат, уж поверьте, она уже уверена, что этот козел Альваро Кордера – прямо-таки святой, готовый бросить собственную жизнь на алтарь счастья бедняков. За всю жизнь она видела его всего три раза, а уже ему верит. Лишь бы поступить назло мужу. Это сейчас модно. Я познакомился с ней, когда ей было шестнадцать, и тогда она была просто очаровательной малюткой: слушала меня со всем вниманием и как губка впитывала все, что я ей говорил. Тогда она и помыслить не могла, что ее муж может быть неправ, ей бы в голову не пришло где-то бродить до трех часов ночи. Ох уж, эти женщины! Сейчас они уже не те, что прежде. Вечно чем-нибудь недовольны. Надеюсь, ваша супруга, депутат, не принадлежит к числу подобных. Разумеется, она воспитана в добрых старых традициях. О, я вижу, она даже вздохнуть лишний раз не смеет без вашего позволения. Зато посмотрите на мою!

Андрес слишком хорошо меня знал. Он улыбнулся, а затем с набитым ртом продолжал:

– Когда я говорю «моя», я имею в виду вас, сеньора де Асенсио. Все остальное – шелуха, пусть необходимая, но, в сущности, не столь важная.

– Генерал умеет разложить все по полочкам, – заметил депутат Пуэнте.

Карлос под столом коснулся рукой моего колена.

Обед тянулся бесконечно. Когда подали кофе с блинчиками «Санта-Клара», я почувствовала облегчение. В скором времени все разойдутся по комнатам, чтобы вздремнуть после обеда. Я знала, что Андрес никогда не интересуется, чем я занята в это время. Выпив две или три рюмки коньяка, он отправлялся на кухню, благодарил девушек за обед, после чего возвращался к гостям со словами:

– Прошу меня извинить, но я должен побыть один, чтобы закончить работу.

После этого он уединялся в одной из дальних комнат, опускал шторы и предавался послеобеденному сну. Сон этот длился ровно полтора часа. Затем он вставал – как раз к тому времени, когда начиналась игра в домино. Моего участия в этой игре не предусматривалось, я должна была лишь обеспечить игрокам кофе, коньяк и полный поднос шоколадных конфет, после чего могла пропадать где угодно и делать все, что заблагорассудится, до самого ужина.

– Пойдем на рынок? – предложила я Карлосу.

– В какой комнате здесь рынок? – спросил он.

Мы беспечно смеялись, когда Андрес вдруг решил отвлечься от своих демагогических речей и вернуться к делам насущным. Я и не заметила, как он подошел и встал позади меня. Его руки легли мне на плечи и чувствительно сжали.

– Прошу нас извинить, но у нас возникли срочные дела, – сказал он.

– Мы с детьми собрались на площадь – кататься на карусели и лазать по деревьям, – объявила я.

– До чего же ты хорошая мать. Скажи, что отведешь их туда, когда начнется игра в домино.

– Ну мама, – заныла Верания. – Когда она еще начнется...

– Андрес, я им обещала, – сказала я.

– Очень хорошо, но тебе и не придется нарушать свое обещание. Тебе же приходилось слышать, что я говорю в таких случаях? Скажи им, что пойдете в шесть. А сейчас ты не можешь.

– Мы подождем здесь, сеньора, – сказал Карлос.

– Ты расскажешь нам о своем папе? – спросил Чеко.

– Конечно, расскажу, когда вам захочется.

– Не задерживайся, мам.

– Не буду, моя жизнь, – ответила я.

Андрес вошел в спальню и закрыл за собой дверь. Он сел на край кровати и попросил меня сесть рядом.

– Где вы были? – спросил он.

– Можно подумать, ты не знаешь! – ответила я. – Сам же приставил к нам соглядатая, и еще спрашиваешь.

– Я велел этому придурку Бенито присмотреть за вами, а он потерял вас на выходе из церкви. Что у вас, кстати, вышло с этой старой жабой?

Я рассмеялась.

– Она сказала, что намерена изгнать из нас бесов, и обрызгала святой водой.

– А также передала весточку от Медины.

– Нет, никакой весточки от Медины она не передавала.

– Бенито говорит, речь шла о какой-то конюшне.

– Я этого не слышала.

– А про души в чистилище ты тоже не слышала?

– Об этом слышала. Она упоминала их в своей молитве.

– И о чем же еще она упоминала в молитве?

– Я уже не помню, Андрес. Думаю, она просто сумасшедшая. Несла что-то о том, что мы сбились с пути, покинув лоно Божьей матери, и тому подобные глупости.

– А ты вспомни.

– Нет, не помню, – ответила я. – Так я могу идти? Какие у нас планы на сегодняшний вечер?

– Сегодняшний вечер ты проведешь в этой постели, с мужем, – ответил он. – Потому что как шпионка ты никуда не годишься, а роль невесты тебе слишком пришлась по душе.

Я сбросила туфли. Затем взобралась с ногами на кровать и свернулась калачиком у него под боком. Вздохнула.

– Зачем ты хочешь, чтобы я осталась? Почему ты вдруг решил меня облагодетельствовать? Ты прекрасно обходился без меня все эти месяцы.

– В разлуке ты мне стала еще желаннее, – ответил он. – Ты такая красивая.

– А Кончита? – спросила я.

– Не задавай неприличных вопросов, Каталина, – ответил он.

– Да ради Бога! Я всего лишь интересуюсь здоровьем женщин, с которыми ты спишь.

– Какой ты стала вульгарной, – поморщился он.

– С каких это пор мы стали такими утонченными? Ты успел этого набраться, пока охмурял племянницу Хосе Ибарры? Они все такие аристократы! Кстати, она по-прежнему живет на ранчо «Мартинес-де-ла-Торре»? Я слышала, ты заказал для этого дома бархатные портьеры и мебель эпохи Людовика XIV, чтобы она не чувствовала себя такой потерянной среди индейской дикости. И чем же она, бедняжка, занимается, когда ты в отъезде? Ей не скучно? Боюсь, ей только и остается, что вышивать подушечки. Представляю, как она расхаживает в соломенной шляпке с вуалью среди батраков и быков.

– У нас есть дочь.

– Ее ты тоже приведешь к нам?

– Она не хочет ее отдавать.

– Другие тоже не очень-то хотели.

– Сказать по правде, другие были не слишком хорошими матерями, – признался он. – А она – хорошая. Она действительно любит девочку и просила меня не забирать ее, чтобы она не чувствовала себя такой одинокой.

– Ради всего святого, сделай одолжение! Вокруг меня и так хватает детей, не говоря уже о подростках.

– Ну-ну, не стоит жаловаться. Скоро я избавлю тебя от моей Лилии.

– От твоей Лилии? Ну, конечно, теперь ты так сладенько поешь: «Моя Лилия!» Наверное, уже забыл, как кричал на нее в те дни, когда нас познакомил. Тебе не дает покоя, что она любит меня больше, чем тебя, хотя ты ей родной отец, а я – всего лишь мачеха.

– Если она тебе не хамит, это еще не значит, что она тебя любит, – ответил он.

– Можешь говорить все, что угодно. Когда ты привел ее, ей было десять. Сейчас ей шестнадцать.

– Ты считаешь, что это твоя заслуга?

– Я ничего не считаю. Я кормлю ее, одеваю, выслушиваю, а все остальное зависит от нее самой. Здесь все предоставлены себе: и твои дети, и наши общие. Ты считаешь, что я и Чеко ничему не научила?

– Да уж конечно, ничему хорошему. Ну ладно, хватит философствовать, – сказал он и притянул меня к себе. – Лучше сними свитер и ложись рядом. Я гляжу, в талии ты похудела. Как тебе это удалось?

– Мне помогла любовь, – ответила я.

– Ах ты, плутовка, хочешь меня рассердить? Не выйдет: уж я-то знаю, что ты вернее моей любимой кобылы. Ну, иди сюда! Сколько мы не были вместе – с самого сентября, если не ошибаюсь?

– Не помню.

– Раньше ты считала дни до нашей встречи.

Я зевнула и потянулась, потом заворочалась, поудобнее устраиваясь рядом с ним. На мне были вельветовые брюки, и я не стала возражать, когда он решил погладить меня по ноге.

– Просто удивительно, как же ты все еще хороша, – сказал он. – Вполне понятно, что Карлос потерял голову.

– Карлос – мой друг.

– Кончита, Пилар и Виктория – тоже мои подруги.

– А также матери твоих детей.

– Да, потому что они женщины, а женщины не могут быть счастливы без детей. Но ты ведь не собираешься заводить детей от Карлоса?

– Мне вполне хватает твоих. И я не сплю с Карлосом.

– Иди сюда, бесстыдница, и повтори это еще раз, – потребовал он, взяв меня за подбородок, так, чтобы я не могла отвернуться, и глядя мне прямо в глаза.

– Я не сплю с Карлосом, – повторила я, не сводя с него глаз.

– Хорошо, если так, – ответил он и потянулся, чтобы меня поцеловать. – Раздевайся. Неужели это так трудно – снять одежду? – спросил он, пытаясь стянуть с меня брюки.

Я позволила ему это сделать. При этом я вспомнила давние слова Пепы: «В браке бывают минуты, когда нужно закрыть глаза и читать про себя «Богородице, дево». Вот и сейчас я закрыла глаза и стала вспоминать залитое солнцем поле.

– Так значит, ты не спишь с Карлосом? – спросил он через полчаса. – А чем же ты тогда занималась, если вернулась домой вся в желтых пятнах?

– Валялась на цветочной поляне.

– И больше ничего?

– И больше ничего, – ответила я, не открывая глаз.

Он вошел в меня. Я лежала под ним с закрытыми глазами, то представляя солнечный пляж, то думая о том, что приготовить завтра на обед, вспоминая, какие продукты остались в холодильнике.

– Ты – моя жена. Помни об этом, – сказал он чуть позже, лежа рядом и поглаживая меня по животу. Я приподнялась на локте, глядя на его обмякшее тело, и сказала:

– Я уже не боюсь.

– Чего ты не боишься?

– Тебя. Хотя иногда ты все же меня пугаешь. Я не знаю, чего от тебя ждать. Ты смотришь на меня и молчишь, а на рассвете уходишь вместе со своим кнутом и пистолетом, и никуда меня не приглашаешь. Я уже начинаю думать, что ты собираешься убить меня, как тех, других.

– Убить тебя? Как тебе такое в голову пришло? Я не убиваю тех, кого люблю.

– Тогда зачем ты всегда носишь с собой пистолет?

– Чтобы его видели те, кто хочет убить меня. Я никого не убиваю, я уже не в том возрасте.

– Но приказываешь другим убивать.

– По-разному.

– И от чего это зависит?

– От многого. Не спрашивай, ты все равно не поймешь. Я не собираюсь тебя убивать, и никто другой тебя тоже пальцем не тронет.

– А Карлоса?

– Кому нужно убивать Карлоса? С тобой он не спал, с Мединой не встречался, а кроме того, он мой друг, почти младший братишка. Если кто-то посмеет тронуть Карлоса – будет иметь дело со мной. Клянусь жизнью Чеко, это именно так.

Потом он уснул, сложив на животе руки и приоткрыв рот, в одном ботинке, без штанов и в расстегнутой рубашке. Я какое-то время посидела рядом, глядя на него. В эти минуты он казался просто замухрышкой. Я припомнила список его любовниц. Как они могли в него влюбиться? Что они в нем нашли? Его шуточки? А ведь я и сама в нем что-то находила, ведь я любила его, и когда-то даже считала, что нет никого красивее, умнее, храбрее и лучше. Ведь бывали ночи, когда я не могла уснуть, не чувствуя рядом его тела, долгие месяцы тосковала в разлуке с ним и несчетное количество одиноких вечеров ломала голову, где он и чем занимается. Теперь этому пришел конец. Теперь я мечтала удрать с Карлосом – хоть в Нью-Йорк, хоть на бульвар Хуареса. Тридцатилетняя идиотка, имеющая двоих детей и мужчину, которого любит большем, чем их, больше самой себя, сейчас и он ждет снаружи, чтобы отправиться на рынок.

Я вскочила с постели. Потом оделась – за считанные секунды. Ведь там, снаружи, ждет Карлос, а я тут теряю время, таращась на этого сонного медведя.

– Прощай, – шепнула я, представив, как выхватываю из-за пояса кинжал и перерезаю нить, связывающую меня с прошлым.

Я вышла во двор и громко крикнула:

– Дети, Карлос, пойдемте! Я уже готова.

Уже начало смеркаться. В главном дворе никого не оказалось. Я бросилась в сад. Поднялась по лестнице, позвала их, но никто не появился. Свет в их комнатах был потушен, лишь в спальне Лилии светилось окно. Я толкнула дверь в ее комнату.

– Что случилось, мама? – спросила она. – Кричишь так, будто на тебя небо рухнуло.

Она была очень красива – в приталенном халатике, с детским личиком и чистой кожей. Она вынула гребни из волос, и блестящие локоны рассыпались по плечам.

– Куда это ты собралась? – спросила я.

– На ужин с Эмилио, – ответила она таким тоном, каким ее отец отвечал мне: «Пошел на службу».

– Какая напрасная трата времени, любовь моя. Тебе всего шестнадцать лет, у тебя изумительная фигура, сияющие глаза и светлая голова, только бы учиться. Мне больно думать, что все это окажется в постели Милито. Придурка Милито, недоумка Милито, слюнтяя Милито. Полного ничтожества, папенькиного сынка. Папаша его, между прочим, тот еще хапуга, как, кстати, и твой, только еще воображает себя аристократом. Как это печально, любовь моя. Ты потом всю жизнь будешь об этом жалеть.

– Не преувеличивай, мама. Эмилио хорошо играет в теннис. Он, конечно, не красавец, но все же и не урод. Он очень обходителен, прекрасно одевается, и папе очень нужно, чтобы вышла за него замуж.

– Это уж точно, – сказала я.

– И он любит музыку. Мы с ним будем ходить на концерты Карлоса.

– Разумеется. Карлос сейчас вошел в моду, а для него это хорошая возможность сидеть два часа, ни о чем не думая, – ответила я.

Двери наших комнат выходили на открытую галерею, украшенную подвесными вазонами с цветами.

– Здесь холодно, – заметила она. – Может, пойдем ко мне и поговорим там?

Она прошла в свою комнату, я последовала за ней. Она остановилась перед туалетным столиком, чтобы причесать и уложить волосы.

– Куда они подевались? – спросила я. – Почему ушли без меня?

– Потому что они больше тебя не любят, – дурашливо ответила она и рассмеялась еще детским смехом.

– Они ничего не передавали? – спросила я.

И тогда вспомнила про вазон с папоротником в комнате Карлоса.

– Как же ты похорошела, любовь моя! – сказала я Лилии. – Я буду в комнате для шитья. Загляни ко мне.

После этих слов я бегом бросилась в комнату Карлоса, к вазону с папоротником. Раздвинула листья и нашла среди них записку, в которой сообщалось:

«Любимая! Я думал, ты скоро придешь, ведь ты была уже одета. К сожалению, я вынужден уйти, поскольку неожиданно получил сообщение от Медины. Он будет ждать меня в шесть часов у дверей церкви святого Франциска. Я взял с собой детей и воспоминания о твоей круглой попке. Целую в губы. К.В.».

Я бегом спустилась по лестнице, ведущей на главный двор. Там я столкнулась с Андресом, он только что проснулся.

– Ну, кто готов играть в домино? – спросил он.

– Насчет домино не знаю. Карлос и дети ушли к церкви святого Франциска. Я иду за ними. Я не проходила через салон для игр, но там наверняка уже кто-то есть. Я сказала Лусине, чтобы она подала тебе кофе и шоколад, – все это я выпалила одним духом, как из пулемета.

– Карлос увел с собой детей? Кто ему позволил? – закричал Андрес.

– Он всегда берет их с собой! – крикнула я в ответ, спускаясь по лестнице, ведущей в гараж.

Машину я нашла у входа в гараж; это оказался кабриолет. Я прыгнула за руль и молнией понеслась к церкви Святого Франциска. Добравшись до парка, я сбавила скорость, рассудив, что вряд ли Карлос и Медина стали бы беседовать прямо возле церковных дверей; скорее уж Карлос выберет место, где дети могли бы поиграть, дав возможность им с Мединой спокойно поговорить. Но я так и не увидели их ни среди деревьев, ни у фонтанов, ни пьющими воду, которую извергали изо рта керамические лягушки. Не было их ни на качелях, ни на горке, ни в остальных местах, где они любили играть.

Карлоса я тоже не увидела – ни на скамейках, ни за столиком летнего кафе. Я разъярилась. Ну почему, почему он полез в политику? Дирижировал бы своим оркестром, сочинял бы странную музыку, встречался бы с друзьями-поэтами и любил бы меня. Так нет, какой-то черт дернул этого идиота влезть в политику! Почему его другом оказался именно Альваро, а не кто-нибудь попроще? И где их теперь носит? Уже похолодало, а они наверняка не взяли с собой свитеры. Теперь все трое заболеют гриппом, а я уж точно подхвачу пневмонию в этой чертовой открытой машине. Так где же их носит? Или они в самом деле отправились на рынок?

Я припарковала машину у подножия церковной лестницы и бросилась по ней вверх. Может быть, они ждут меня там?

Церковный двор был длинным, без решеток; в дальнем конце виднелась церковь, украшенная изящными башенками и цветными изразцами. И там, возле запертых дверей церкви, прямо на земле сидели дети.

– Что случилось? – спросила я, когда увидела их – в одиночестве и удивительно притихшими.

– Дядя Карлос куда-то ушел со своими друзьями и просил нас подождать его здесь, – ответил Чеко.

– Когда он ушел? – обеспокоенно спросила я. – И что за это друзья, Верания?

– Не знаю, – ответила Верания.

– А это точно не Медина? Помните, тот сеньор, вместе с которым мы покупали мороженое на рынке в Атлиско?

– Нет, это не тот сеньор, мама, – убежденно ответила десятилетняя Верания.

– Ты уверена?

– Да. Чеко считает, что это были его друзья, потому один взял его под руку и сказал: «Пошли, приятель», но дядя Карлос не хотел идти. Он пошел, потому что у них были пистолеты, и велел нам оставаться здесь, сказал, что если не вернется в ближайшее время, то за нами придешь ты.

– Почему вы не позвали священников? Где были священники? – спросила я.

– Только что закрыли дверь, – объяснила Варания.

– Священники! Всегда бесполезны! Священники! Священники! Священники! – заорала я, молотя по двери церкви.

В ней показался монах.

– Вам что-то нужно, сестра? – спросил он.

– Час назад отсюда увели одного человека, который пришел с моими детьми, его забрали вооруженные люди, забрали силой, а вы уже в шесть вечера закрыли дверь. Вы так изворачиваетесь, чтобы открывать свои церкви, и держите их закрытыми. Кто вам велел запереть дверь? – набросилась я на монаха.

– Не понимаю, о чем вы, сестра. Успокойтесь. Мы закрыли дверь, потому что рано темнеет.

– Вы никогда не понимаете того, что вам не нравится. Идемте, дети, быстро в машину.