Текст книги "Возроди во мне жизнь"
Автор книги: Анхелес Мастретта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
– Спи... Зачем ты вскочил так рано? Сегодня же воскресенье.
– Вот поэтому я и проснулся. Сегодня на корриде выступает Гарса.
– До четырех часов еще достаточно времени. Спи. Я разбужу тебя в два.
– У меня нет времени. В час у меня деловой обед. Не желаешь вечером составить мне компанию?
– Ты никогда меня не приглашаешь.
– А сейчас приглашаю.
– Я не люблю бой быков.
– Что еще за глупости! Пойдешь, как миленькая!
– Как скажешь, – ответила я, целуя его в голову и прижимая к себе, словно хотела окутать саваном. Потом на цыпочках прошла к двери и осторожно закрыла ее за собой, чтобы его не разбудить.
Ванная комната в Лас-Ломас была втрое больше нашей спальни; с зеркальными стенами и стеклянным потолком, полуденное солнце светило сквозь него с такой же силой, как и над садом. Вокруг огромной ванны, в которой могло разместиться пять человек, стояло множество растений в кадках. Ванная комната была моим любимым местом в доме, в ней я могла уединиться.
Этим утром я опрометью вбежала в ванную, открыла краны и сбросила одежду. Я помню, как тело погрузилось в горячую воду, как я лежала среди растений, открыв рот, с мокрыми волосами, выставив из воды одно лишь лицо, глядя сквозь стеклянный потолок на маленький кусочек неба, на котором плавали пушистые облака.
– И что же мне теперь делать? – спросила я себя, словно поверяя кому-то свои тайные помыслы. – Я должна бежать. Оставить всё генералу – и детей, и эту роскошную ванну, и эти фиалки, и счет в банке, который никогда не иссякнет. Я хочу уехать с Карлосом, – сказала я себе, намыливая голову. – Вот сейчас прямо и уйду. Никакой Лоренсо Гарса не заставит меня изо дня в день выслушивать ложь и узнавать о новых преступлениях генерала. Уже сегодня я перееду в другой дом, уже сегодня буду спать в другой постели, даже сменю имя. А что, если он не согласится? Конечно же, согласится. Он сам спросил: «Завтра?». А потом сказал, что завтра уже наступило. Но он не захотел уехать со мной на море, он вернет меня назад, у него даже в мыслях не было остаться со мной. Он меня не любит. Да, он хочет меня, я ему нравлюсь, но он не любит меня. Что, если я ему откроюсь, а он меня отвергнет? Что, если у него есть невеста – там, в Англии? Какая-нибудь сучка конопатая...
Я вылезла из ванной, замотала голову полотенцем, подошла к зеркалу и улыбнулась.
Глава 17
Я ни разу не видела, как Андрес убивает. Но неоднократно слышала из-за двери его голос, отдающий приказ кого-то убить. Я хорошо знала, что ему ничего не стоит убить человека – разумеется, сам он никого и пальцем не тронет, для этого у него есть люди, которые не прочь таким путем пробить себе путь в жизни.
Правда, до тех пор, пока я не встретила Вивеса, у меня не было причин бояться. Но теперь я ввязалась в опасную игру, которая могла закончиться печально. Только не Карлос. И теперь я стала по-настоящему бояться пистолета мужа.
Иногда я просыпалась среди ночи в холодном поту, дрожа от страха. Если мы спали в одной постели, то я и вовсе не могла уснуть – все смотрела на спящего Андреса, на его полуоткрытый рот, как он храпит в уверенности, что рядом лежит всё та же дурочка, на которой он женился. Пусть теперь эта девочка стала старше и уже не была столь послушной, но в душе осталась все той же. Все той же Каталиной, над которой он посмеивался, которую стремился сделать своей соратницей, а она научилась угадывать его мысли и ничего не желала знать о его делах.
Стрессы и тревоги нашего брака не прошли бесследно для моего организма, и в один прекрасный день я вдруг обнаружила у себя на шее вздувшийся желвак. Огромный желвак, от затылка до основания шеи, причинявший мне невыносимую боль.
Когда я рассказала об этом Биби, она посоветовала гимнастику и массаж, который, кстати, и для фигуры полезен. Она познакомила меня со своей массажисткой, посещавшей ее на дому, поскольку Гомес Сото не выпускал Биби из дома, даже если ее будет тискать женщина, а не кто-то еще. Но я предпочитала посещать массажный салон в поселке Куаутемок, где хозяйничала улыбчивая женщина с красивыми ногами, всегда ходившая на высоченных каблуках; она делала массаж и вела занятия по гимнастике.
В этом салоне я подружилась с Андреа Пальмой. Меня забавляли ее жалобы на ягодицы, которые она находила слишком плоскими. Лежа рядом на массажных столах, мы только и говорили, что о размерах наших животов, и если сделать среднее арифметическое из наших задниц, как раз получится идеальная женщина.
– Не завидуй другим, и Бог тебя вознаградит, – сказала она мне однажды.
– И ты еще рассчитываешь на благословение Божие, Андреа? – спросила я. – Тебе мало всех детей, которых он тебе послал?
– Ты просто завидуешь. А все дело в том, что ты несчастна. Представляю, каково это – быть патологически верной женой!
– Ужасно!
– Однако не менее ужасно быть неверной женой.
– Все-таки менее ужасно.
– Ага, покраснела, покраснела! – закричала она. – Покраснела до самого пупка! – Ну и что ты теперь намерена делать? Нет-нет, не отвечай, твой муж поклялся, что отрежет мне язык, если я не перестану сплетничать.
– Я завидую, глядя на твою грудь, – сказала я, сделав вид, будто ничего не слышала.
– Не придуривайся, Каталина. Расскажи мне все.
– Что я могу тебе рассказать? Мне нечего рассказывать. Вот ты бы осмелилась обмануть генерала Андреса Асенсио?
– Я – нет, но ты очень даже осмелишься. Уж если ты осмеливаешься с ним спать, то почему бы тебе не решиться на что-нибудь столь же ужасное?
– Потому что это будет стоить мне жизни.
– Как той бедняжке, которую он убил в Морелосе, – вставила Ракель, наша массажистка.
– А кого он убил в Морелосе? – спросила Андреа.
– Одну девушку, которая была его любовницей, но однажды заявила, что больше не хочет иметь с ним дела, – ответила Ракель.
– Это ложь, – возмутилась я. – Мой муж никогда не убивает женщин, которые противятся его воле.
– Не знаю, но так мне рассказывали, – пожала плечами Ракель.
– Не стоит верить всему, что говорят, – сказала я, слезая с массажного стола и растирая руки.
– Катина, не говори глупостей, – сказала Андреа. – Я думала, ты умнее.
– Умнее, намного умнее, – ответила я. – И чего же ты от меня хочешь? Мне, понимаешь ли, сообщают, что я уже двенадцать лет живу с Джеком Потрошителем, и при этом хотят, чтобы я смирно лежала, да еще и улыбалась, как Мона Лиза? Чего ты от меня хочешь?
– Я хочу, чтобы ты подумала.
– Да о чем я должна подумать? – воскликнула я. – О чем?
Наша приватная беседа стала достоянием общественности. Клиентки, лежавшие на соседних столах, и другие массажистки уставились на меня – голую, красную, с полными слез глазами, исступленно орущую на Андреа.
– Прежде всего, успокойся, – шепотом ответила она. – Потом ляг, расслабься, улыбнись, закончи свой массаж, а потом уже выясняй, кто такой Андрес Асенсио.
Не знаю почему, но я вдруг послушалась. Ее шепот и темные глаза действовали на меня успокаивающе. Какое-то время я молча лежала на животе, пока сильные руки Ракель разминали мои ягодицы.
– Ну и что, например, я должна выяснить? – спросила я.
– Ну, например, правда ли то, что сказала Ракель.
– Но как это может быть правдой, Андреа? Это просто бред. Мой муж убивает своих врагов, но никогда не трогает женщин только потому, что они не пожелали ему отдаться.
– Ну надо же, теперь ты говоришь более разумно. Но почему бы ему не делать и то, и другое?
– Потому что этого не может быть.
– Очень убедительный ответ! Ты просто не хочешь в это верить. Нет – и все.
– Пусть так, – согласилась я. – Нет – и все.
– Как хочешь, – ответила она со злобным смешком. – Скажи лучше, на какой диете ты сидишь?
– Не уходи от ответа. Ты считаешь меня дурой?
– Я этого не сказала, а ты, видимо, представила себя на ее месте. Но все же не стоит винить меня в собственных страхах, – ответила она, поднимаясь, чтобы вслед за Мартой направиться в сауну.
– А вы пойдете в сауну? – осведомилась у меня Ракель.
– Кто вам рассказал об этом убийстве в Морелосе? – спросила я.
– Об этом все говорят, сеньора, но вы правы, все это – наглая ложь.
У Ракель были необычайно живые глаза и тонкие губы; волосы она красила в рыжий цвет. Ее маленькие сильные руки отлично знали свое дело. Говорила она мало; все больше молчала и слушала. Именно поэтому я так удивилась, когда она вмешалась в наш разговор с Андреа.
Я потела в сауне, терзая себя неотвязной мыслью: а если он и в самом деле ее убил?
– Я не хочу умирать, – сказала я Андреа, она лежала напротив, на резиновом коврике, свесив голову с кирпичной лежанки, укрытая клеенкой до самых плеч. В эти минуты мы выглядели настоящими монстрами с квадратными телами, прилизанными волосами и потными лицами.
– А уж сейчас в особенности, когда ты стала такой красоткой, – заметила она.
– Андреа, это не шутка, я не хочу умирать.
– Ты не умрешь, подружка, и ты вовсе не дура, – попыталась успокоить меня Андреа. – Ты знаешь своего мужа лучше, чем любая из нас, и уж конечно, лучше, чем все те сплетницы, которые рассказывают о нем подобные вещи. Но если на самом деле он совсем другой – то почему ты так встревожена? И если даже за измену он тебя не отлупил, то почему ты думаешь, что сделает это по какой-то другой причине?
– Ни по какой не сделает. Он все же не бандит с большой дороги.
– Ты уже убедила меня в этом, дорогая. Теперь я должна убедить в том, в чем ты только что убедила меня? А иначе почему ты без конца ноешь, что не хочешь умирать?
Разговор становился всё более задушевным. Мы придвинулись ближе, чуть ли не касаясь друг друга лбами. Андреа была очень красива. Вот так, без косметики, потея, сознавая собственную глупость и страх, я рассказала ей всё, начиная с лестницы Галереи Изящных искусств и ужина в «Прендес», и до того дня, когда я побывала в его квартире и почувствовала ее своей. Всё: прогулки по рынку, встречи в кафе, дневные походы в кино, вечера на концертах, рассветы, когда я мчалась в постель – в ужасе и эйфории одновременно.
– Что мне делать, Андреа? – спросила я.
– В данную минуту – заняться гимнастикой, – ответила она, целуя меня.
Глава 18
2 ноября этого года пришлось на среду, и Андрес решил, что мы отметим День поминовения усопших в нашем доме в Пуэбле. Он сказал, что пригласил нескольких друзей, и велел мне устроить прием. Я пришла в ярость при одной мысли о том, что придется развлекать гостей Андреса вместо того, чтобы быть рядом с Карлосом. И ладно бы он еще пригласил в гости приятных людей – так нет же: он пригласил заместителя министра финансов Менсу и его жену, всегда одетую как на ярмарку, министра сельского хозяйства, который был настолько туп, что не умел даже поддержать разговор, и других модных политических деятелей. Да-да, все эти политиканы как раз вошли в моду, и Андрес не упустил возможности пригласить их к нам на выходные. Он играл роль хозяина дома и любимца публики, а мне велел изображать первую даму.
Уж мне-то было хорошо известно, что такое выходные, когда в доме пятнадцать гостей, и всех нужно кормить трижды в день, плюс коктейли, печенье и кофе в любое время суток. Мне предстоял визит на кухню, где я столкнусь с пребывающей в дурном расположении духа Матильдой.
Весь четверг я ходила сама не своя, проклиная все на свете. Андрес предупредил, что мы выезжаем в пятницу двадцать восьмого, после обеда, а вернемся во вторник, в два часа пополудни.
– А Фито не успеет довести страну до кризиса за время твоего отсутствия? – спросила я, думая при этом о том, какой невыносимо тоскливой станет моя жизнь без Карлоса. – Что он станет делать без кума-советника?
С Карлосом мы провели весь вечер вторника – гуляли по рынку, а потом по бульвару Хуареса.
Ужинали мы в «Паласе», сидя за столиком с видом на площадь. Я заказала угря, а он – устриц, я ела торт с мороженым, а он пил кофе-эспрессо.
– Я снял квартиру здесь, внизу, – сказал он.
– Могу остаться до часа, – ответила я.
Мы выскочили из ресторана и бросились в квартиру с балконом, откуда открывался вид на дворец и собор.
– Ну почему мы вынуждены скрываться? – вздохнула я.
– А почему ты в шестнадцать лет вышла замуж за генерала, кума президента?
– А я почем знаю? В шестнадцать лет все делают глупости. Сейчас мне тридцать, и я хочу сама распоряжаться своей жизнью, хочу жить с тобой, хочу, чтобы все эти старые клуши, что приходят на твои концерты, знали, что ты – мой. Хочу, чтобы ты взял меня с собой в Нью-Йорк, познакомил со своими друзьями. Хочу, чтобы ты освободил меня из клетки и всё рассказал генералу Асенсио.
– Но сейчас ты хочешь, чтобы я тебя трахнул, да?
– Да, – ответила я – и забыла обо всем на свете.
Уже прощаясь, я почти с удовольствием сказала ему, что уезжаю на четыре дня в Пуэблу – без него, зато с мужем, детьми и прислугой; уезжаю в свой дом, смесь монастыря и волчьего логова, с его коридорами, закоулками, фонтанами и кастрюлями.
– Как жаль, – сказал он спокойно.
– Да неужели? Как я вижу, тебе совершенно все равно. Счастливо оставаться! Натрахался вдоволь и передал другому! Скотина! – крикнула я, после чего захлопнула дверцу машины и велела Хуану трогаться.
Все утро пятницы я пребывала в ярости. В конце концов это заметила Лилия.
– Ты не хочешь ехать? – спросила она. – Странно, раньше ты любила возвращаться домой. Пуэбла – такой красивый город.
– Лучше расскажи, как тебе жених, которого нашел для тебя папа? – попросила я.
– Это очень хорошая партия, – ответила она.
Ей уже исполнилось шестнадцать. У нее была изумительная грудь, длинные крепкие ноги, живые блестящие глаза и уверенная улыбка.
– Эта твоя партия – изрядная сволочь. Семь лет он жил с Хорхиной Летоной, а теперь имеет наглость свататься к тебе – юной, свежей, невинной девочке и по странному совпадению дочери Андреса Асенсио. Ты хоть понимаешь, что ты для них – предмет торга?
– Зачем ты все так усложняешь, мама? Сдается мне, ты просто не хочешь расставаться с Карлосом на целых четыре дня.
– Да при чем здесь Карлос? – отмахнулась я.
– Да я уж вижу, что ни при чем. Ты поедешь кататься верхом? – спросила она, смеясь.
– Не могу. Надо составить меню наших обедов и придумать, чем развлечь гостей.
– Как ты всегда суетишься, – сказала она и удалилась, стуча каблучками.
Пятнадцать лет назад я была такой же, как Лилия. Когда я начала перво-наперво думать о том, что ему приготовить, а потом уже о собственном желании покататься верхом?
Я позвонила в Пуэблу, чтобы поговорить с Матильдой, нашей поварихой, и попросила ее приготовить на ужин филе с перцем пасилья.
– Не слишком ли это тяжелое блюдо для ужина, сеньора? – усомнилась повариха, она любила меня поучать.
Я почти всегда в конечном счете с ней соглашалась, признавая ее правоту и охотно предоставляя ей решать проблемы, но сейчас решительно настаивала на филе.
– Но лучше ли цыпленка с пряными травами? Генерал его очень любит.
– Приготовь филе, Матильда.
– Как прикажете, сеньора, – ответила она.
Эта женщина была слегка влюблена в Андреса. Она была примерно моего возраста и имела сына, он жил с бабушкой в Сан-Педро. Однако выглядела она почти старухой. У нее не хватало двух зубов, к тому же она не соблюдала диеты, не утруждала себя гимнастикой и не пользовалась дорогими кремами. Поэтому она выглядела на добрых двадцать лет старше меня. Она никогда меня не любила и имела на это полное право. Хотя меня всегда удивляло, с какой стати я с ней всё еще сражаюсь.
Я сидела возле телефона, задумчиво разглядывая свои туфли, когда в прихожую вошел Карлос с чемоданом в руке.
– Выезжаем в двенадцать? – спросил он.
Я не ответила, а бросилась в свою комнату, чтобы поправить прическу. Надела брюки, надушилась и подкрасила губы. После этого я вернулась в гостиную, но там его уже не было.
– Все ушли в игровой салон, – сообщила Лусина.
– Ты уже готова? – спросила я. – А дети?
– Мы все готовы, сеньора.
Бильярдная помещалась в глубине сада. Все наши дома были настолько огромными, что впору было бы ездить на машине. Я пересекла сад и вошла в бильярдную, где Андрес и Карлос гоняли шары.
– Посмотрите на часы, сеньора, – произнес Андрес. – Я велел тебе быть готовой к часу.
– Так я уже готова. Это Лили до сих пор копается. А кого ты еще пригласил?
– Только депутата Пуэнте с женой. Хочу, чтобы они тоже отдохнули, – ответил Андрес, посылая мяч в лузу. И промахнулся. – Сам знаю, что не умею играть, – сказал он. – А ты что стоишь, как курица? Беги, собирай детей. Нам понадобятся три машины. Одну поведет Хуан, другую – Бенито. А кто поведет третью?
– Могу поехать на собственной машине, – предложил Карлос.
– Замечательно, – ответил Андрес. – Ты, Каталина, поедешь с ним. Возьмете с собой Лилию, детей и няню. Мне совершенно не хочется слушать вашу болтовню о всякой домашней ерунде. Думаю, Карлосу будет легче это пережить, ведь он свободный мужчина, ему эти разговоры еще не набили оскомину. Остальные девочки и Октавио поедут с Бенито. И чтобы выехали не позже двух. Все поедут в одно время. мы отправимся следом. И проследи, чтобы Лилия не притащила с собой брюки и купальник. И чтобы взяла нужное платье, потому что вечером мы ждем в гости семью Алатристе.
– Значит, ты уже все решил? – спросила я.
– Да, решил. И нечего говорить со мной в таком тоне. Это моя дочь, я должен заботиться о ее будущем. А ты не встревай.
– Значит, когда тебе это выгодно, она – твоя дочь, а когда невыгодно – наша общая? Когда ей было десять, ты все уши мне прожужжал, что я должна стать ей родной матерью. А теперь, значит, она – только твоя дочь?
– Потому что пришло время устроить ее будущее, а это потруднее, чем вытирать сопли и помогать делать уроки.
– Я не позволю ее принуждать, – заявила я.
– Не волнуйся, я выдам ее замуж за человека, который ей по душе.
– Почему бы тебе не выдать за него одну из двух старших? – спросила я.
– Да уж так вышло, что эта оказалась самой красивой.
– А зачем Эмилито красавица? Он вполне мог бы жениться и на Марте.
– Ну конечно, Марту ты меньше любишь.
– Ну да, я люблю ее меньше, и она самая старшая. А Лили – просто бедная глупая девочка.
– Ей сейчас столько же лет, сколько было тебе, когда мы поженились.
– Но сынок Алатристе – полный придурок. Кем бы ты ни был, но отец никогда не указывал тебе, что делать.
– Я не знал отца, который дал мне жизнь. Бедной маме пришлось хлебнуть горя, и прошу, не заставляй меня возвращаться к этой истории. В конце концов, только к лучшему, что будущее Милито обеспечено, так лучше для Лили. Ты ударишь наконец, Вивес?
– Я жду, пока вы закончите выяснять отношения.
– Нечего нас ждать, придурок, бей по шару. Мы спорим лишь для того, чтобы как-то скоротать время, пока твоя очередь бить, а то бы я не тратил времени на разговоры с этой сеньорой, которая всех задерживает. Ей бы следовало стать адвокатом. «Капелька меда», как называл ее папаша. Представляешь, братишка? Бедняга дон Маркос и не знал, какова на самом деле его дочурка!
– Не говоря уже о зяте, – ответила я.
– Ударил, – доложил Карлос.
Я подмигнула ему, пользуясь тем, что Андрес натирал мелом кий.
Мы выехали в пять вечера. Андрес к тому времени стал красным, как рак; можно подумать, что от злости, но на самом деле – всего лишь от коньяка. Мы заехали за депутатом Пуэнте. Машины двинулись по шоссе одна за другой. Первую вел Карлос, в ней ехали мы. За ней следовала машина, которую вел Бенито – он вез Лусину и старших девочек. Андрес ехал в последней, которую вел Хуан.
Это было приятное путешествие. Сперва Верания и Чеко принялись распевать школьные песни, потом устроили возню, не поделив книжку со сказками, и в конце концов задремали. Лилия сидела сзади. Мы немного поболтали.
– Я написала Лоли, – сообщила она.
– А кто это такая? – спросила я.
– Ты разве не знаешь? Та, что дает советы в журнале «Марака».
– И о чем же ты у нее спросила?
– Сама знаешь.
– И что она тебе ответила?
– Прочитать? Я подписалась как Кармина из Пуэблы. И она ответила: «Из простой симпатии может вырасти большая любовь, и в конце концов Вы найдете в нем все те достоинства, которыми наделили прекрасного принца своей мечты. Однако, если несоответствие между мечтой и реальностью слишком велико, то любовь из ваших отношений не вырастет. Можете мне поверить».
– Так ты испытываешь симпатию к Милито? – спросил Карлос.
– Немножко, – ответила она.
– Но он мало похож на прекрасного принца из твоих грез, – заметила я.
– Совсем не похож, – вздохнула она.
– Значит, любви ты не дождешься, – сделала я вывод. – Тогда ты должна завтра же дать ему от ворот поворот. Мягко, без грубостей, но решительно и бесповоротно. Скажи ему, что слишком мало его знаешь, что твоя мама считает тебя еще слишком молодой для замужества, что ты хочешь познакомиться с другими молодыми людьми, а вам с ним лучше пока остаться просто друзьями.
– А что же я тогда скажу папе? – спросила она.
– Папу я беру на себя, – заверила я.
– Обещаешь? Он говорит, что это самая лучшая для меня партия. Боюсь, ты ничего не сможешь сделать.
– Откуда твой папа может знать, что лучше для тебя? Он думает прежде всего о том, как будет лучше для него самого. У него какие-то дела с доном Эмилио.
– Обещай, что поговоришь с ним, мама, – сказала она напоследок и тоже уснула.
Вечер выдался погожим и ясным, и контуры огромных вулканов четко рисовались на горизонте. В Рио-Фрио Андрес приказал остановиться. Мы припарковались напротив кафетерия сельского магазинчика. Уже темнело, и деревья вокруг казались туманными призраками. Дети одним прыжком выскочили из машины.
– Кто хочет пить или в туалет – давайте, – сказал Андрес. До самой Пуэблы остановок больше не будет.
В Пуэблу мы прибыли в девять часов вечера. Карлос заметил, что издали наш дом не виден, потому что он весь утопает в зелени, но с террасы все же можно увидеть засыпающий город. Люди в Пуэбле рано расходятся по домам, уединяются за массивными дверями и после восьми часов на улицу уже не выходят.
Андрес показал гостям комнаты, а я отправилась на кухню, чтобы взглянуть, как обстоят дела с ужином.
– Накрой на десять персон, – велела я Лусине, запуская палец в кастрюлю с филе. – Через двадцать минут садимся за стол. Подашь горячие тортильи, как только будут готовы.
Я поднялась наверх, чтобы посмотреть, в какой комнате поселили Карлоса. Затем попросила Хуана, чтобы он принес туда большой вазон с папоротником. Потом побежала переодеваться. В Пуэбле у меня был свой гардероб, так что я никогда не брала с собой одежду, переезжая из одного дома в другой.
Я надела одно из своих вечерних платьев. Сшитое из тяжелой красной материи, оно туго облегало грудь и спадало тяжелыми складками до самого пола.
– Ты сама его снимешь, или предоставишь это мне? – шепотом спросил Карлос, едва я вошла в гостиную.
Я начала строить планы, как бы ночью пробраться к нему на третий этаж.
Андрес сам облегчил мне задачу, поскольку сразу после ужина решил лечь спать.
Депутат Пуэнте и его супруга спать еще не хотели, девочки и их друзья – тоже, и мы остались поболтать, сидя у камина.
Четыре ночи подряд, когда Андрес засыпал, я пробиралась в спальню Карлоса. Я старалась как можно дольше не ложиться спать, отговариваясь тем, что нужно лечить простуженного Чеко, или допоздна ведя с Лили задушевные разговоры.
По утрам Андрес играл в мяч. Проиграв ему первую партию, Карлос предпочел плавать в бассейне вместе со мной и детьми. В воскресенье мы отправились в Атлиско есть мороженое. Там Карлос познакомил меня с Мединой, лидером Союза мексиканских рабочих, большим другом Кордеры.
– Вы уж простите меня, сеньора, хоть Карлос и говорит, что вам можно доверять, но Андрес Асенсио – форменный козел. Он хочет поставить нас раком, лишь бы показать Альваро, что по-прежнему здесь хозяин. Конфедерация рабочих помогала ему протолкнуть в президенты своего человека, и он им покровительствует. Но ему уже давно никто не верит. И уж всего менее – люди из Гвадалупе, после той забастовки, которую он остановил при помощи пистолета.
– И что же там произошло? – спросил Карлос.
– Мне не хотелось об этом рассказывать в присутствии сеньоры. Хотя здесь об этом каждая собака знает.
– А я не знаю, – сказала я. – Как это случилось?
Очень медленно, с трудом выдавливая из себя каждое слово, Медина начал рассказывать:
– Забастовка в Гвадалупе длилась около месяца. Рабочие требовали повышения жалованья и улучшения условий труда. Они были уверены, что забастовкой заставят генерала Агирре прислушаться к своим требованиям, но забыли, что в Пуэбле распоряжается Андрес Асенсио. Целый месяц они размахивали знаменами. А потом прибыл губернатор.
– Сию же минуту марш к станкам! – приказал он одному из рабочих.
Тот отказался.
– Ну так и черт с тобой! – заявил губернатор, после чего выхватил пистолет и выстрелил.
– Ну, а ты? – спросил он у другого. – Пойдешь к станку или предпочитаешь отправиться следом за ним?
Второй рабочий тоже отказался.
– Ну так пошел к чертям! – сказал губернатор и снова выстрелил. – Кто еще хочет последовать за этими идиотами? – обратился он к остальным.
Сотни рабочих молча наблюдали за ним.
– Ну что? Все готовы умереть? – обратился он к какому-то парнишке. – Ничего, завтра найдутся другие, желающие занять ваше место.
Парень послушно направился к станку, а следом за ним потянулись и остальные, и вскоре завод вновь загудел, причем рабочим не прибавили ни единого сентаво к жалованью.
То же самое он проделал во время забастовки в Ла-Канделарии; в результате – двадцать погибших. Газеты представили их гибель как несчастный случай.
Да, у Медины было что рассказать. Поначалу я слушала его с жадным интересом, но потом мне пришлось прогуляться по рынку с детьми, а они с Карлосом все говорили и говорили. Когда мы вернулись к киоску, потные и разгоряченные, чтобы купить еще мороженого, Медина поднялся, подал мне руку и загодя поблагодарил за молчание. Я, конечно не сказала ему, что не верю и в половину его историй, но про себя подумала, что рассказ о том, будто Андрес самолично расстреливал рабочих одного за другим, был, несомненно, преувеличением. Карлосу я тоже об этом не сказала. Лучше гулять с детьми по полям и распевать песенку о Росите Альвирес. В Пуэблу мы вернулись поздним вечером. Андрес уже сам приказал подать ужин и теперь сидел за столом.
– Где вы так перемазались? – спросил он.
– Мы ездили в Атлиско и ели мороженое, – сообщила Верания, обожающая это лакомство.
В понедельник я осталась дома. Я давно не играла с детьми, теперь они стали такими сообразительными, и я пришла к выводу, что, пока Карлос навещает Медину, лучшей компании, чем дети, мне не найти.
Мы провели все утро, бегая по лестницам и играя в «змейку». До двух часов я прыгала и смеялась, как маленькая девочка.
Во вторник я еще рано утром переделала все дела, а к десяти часам освободилась и могла отправиться вместе с Карлосом, куда нам заблагорассудится. Когда его огромный «крайслер» покинул город, никто меня в нем не видел, несмотря на то, что все улицы были полны зевак. Специально для этого я устроилась на полу, пока мы не выехали за город.
Мне удалось убедить Карлоса поехать в Тонансинтлу по дороге на Чолулу, усеянной ноготками. Дорога петляла среди полей, сплошь оранжевых и зеленых; стоял ноябрь, и повсюду буйно цвели люцерна и календула. В Тонансинтле мы вошли в церковь, полную большеглазых и выглядящих напуганными ангелочков.
– Представь, что я – твоя невеста, – сказала я. – Представь, что мы идем к алтарю под свадебный марш, который исполняет твой оркестр.
– Но я не могу дирижировать оркестром и одновременно жениться.
– А ты представь, что можешь, – сказала я, отбежав к дверям, чтобы оттуда начать медленное шествие к алтарю: шаг, другой, третий...
– Там-та-там, там-та-там, – напевала я мелодию свадебного марша, направляясь к Карлосу, стоящему у алтаря, рядом с обитой потертым бархатом скамьей.
– Ты сошла с ума, Катина, – рассмеялся он, но все же взмахнул руками, будто дирижирует невидимым оркестром, расположившимся на хорах.
Я двигалась дальше, пока не прижалась к нему вплотную и не схватила за руки.
– А теперь ты должен взять меня в жены, – потребовала я. – Вот мы перед алтарем, и все смотрят на нас. И ты даешь мне клятву любить меня в горе и радости, в болезни и здравии, до конца моих дней. Я беру тебя в мужья и тоже клянусь быть тебе верной в горе и радости, в болезни и здравии, любить и почитать тебя до конца своих дней.
– Тебе это все хорошо знакомо. Ты уже успела это отрепетировать. Но почему ты плачешь, Каталина? Не плачь, я клянусь быть тебе верным, есть у тебя муж или нет, в страхе и веселье, любить и почитать твою несравненную задницу до конца моих дней.
Мы обнялись и сели рядом на одну из скамей, под золоченым потолком, напротив ниши, где стояла статуя Пресвятой Девы. Так мы и сидели, обнявшись, пока напротив не остановилась какая-то старуха с морщинистым лицом, покрытым бородавками, и злобно посмотрела на нас.
– Даже Бога не стыдятся! – заявила она. – Если хотите заниматься свинством, идите куда-нибудь в другое место! Нечего позорить обитель Пречистой Девы!
– Мы только что поженились, – сказала я. – Любовь угодна Богу.
– Так то любовь! – ответила старуха. – А то, что у вас – это просто зуд в одном месте. Прочь отсюда, – произнесла она, хватаясь за свой образок и поднося его к губам. Она провела им от подбородка ко лбу и принялась молиться. Скороговоркой бормотала слова молитвы, а мы смотрели на нее, как на привидение; затем она выхватила бутылку со святой водой и обрызгала нас, продолжая извергать потоки латыни визгливым голосом.
– А где здесь конюшня? – спросил Карлос, вставая и увлекая меня за собой.
– О, души чистилища! – прошамкала она в ответ. – Да смилуется Господь над вашими душами, ибо я знаю, что тела вы уже осквернили.
Мы нашли местечко посреди поля, улеглись на землю среди календул и предались любовной игре, нагими катаясь по земле. Иногда я видела небо над головой, иногда – цветы внизу. Мы подняли такой шум, что я даже представить себе не могла, что способна на подобное. В эти минуты мне хотелось быть похотливой козой; в эти минуты я и была козой. У меня больше не было ни отца, ни детей, ни мужа, ни мечтаний о море.
Как же мы смеялись! В эти минуты мы, должно быть, выглядели двумя идиотами, у которых нет ни кола, ни двора. Я не знаю, над чем мы так смеялись; возможно, над нашими стремлениями и мечтами.
– Ты вся перепачкалась в пыльце ноготков, – сказал Карлос. – Наверное, они сладко пахнут, когда их кладут на могилу, в день Всех Святых, должно быть, все светится от них оранжевым. Когда я умру, позаботься о том, чтобы меня похоронили здесь.
– Но ты же собирался умереть в Нью-Йорке, куда ездил месяц назад, или в Париже. Ты слишком большой космополит, чтобы умереть в этой глуши. К тому же, когда придет твой срок, ты будешь уже совсем стареньким, и тебе будет все равно, как пахнут цветы на твоей могиле.
