Текст книги "Возроди во мне жизнь"
Автор книги: Анхелес Мастретта
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Глава 13
Хуан добыл ванильное мороженое и оставил меня у двери ресторана «Санборнс». Там я чувствовала себя защищенной, потому что стены покрыты изразцами. Это моя мания. Среди керамики я всегда чувствую себя в безопасности, поэтому первым делом в каждый свой дом покупала керамическую посуду – ту, что желто-голубой расцветки, сервиз на пятьдесят персон. Говорят, сейчас он стоит целое состояние, но тогда такую посуду не ценили. Все покупали баварский фарфор, а не керамику из Пуэблы – грубую и хрупкую.
Некоторое время я простояла перед дверями «Санборнс», прислонившись к стене, как шлюха, будто Андреа Пальма в фильме «Женщина в порту». Потом я пересекла улицу и прошла в Банк Мексики, направившись к идиоту в очках с толстыми стеклами, чье имя вечно забывала. Такой непроходимый тупица и такой уродливый. К тому же он занял должность приятного и сообразительного человека, который мне очень нравился – он единственный не стал надо мной смеяться, когда однажды за ужином Андрес заявил, что я расплакалась во время исполнения государственного гимна.
Я пересекла улицу, чтобы зайти в галерею Изящных искусств. Мне нравилось это здание, похожее на пирожное – из тех, что готовят в день первого причастия. Я вошла внутрь. Двери в театральный зал были закрыты, но из-за них отчетливо слышались звуки протяжной и жалобной мелодии.
Я толкнула дверь, и она открылась. Зал был пуст, но на сцене в полном составе расположился оркестр. Лицом к нему стоял дирижер; который резким движением внезапно оборвал музыку и и стал что-то лихорадочно объяснять одному из музыкантов, водя по его нотам дирижерской палочкой; он говорил с такой страстью, словно от этого зависела жизнь. Он был не слишком высок ростом, но обладал широкими плечами и длинными руками.
Я подобралась поближе к сцене и услышала его голос:
– Еще раз, с двадцать четвертого такта, все вместе. Начали! – и стал напевать мелодию.
Музыка вновь зазвучала – странно и печально, даже как будто обреченно. Никогда прежде я не слышала ничего подобного. Я сидела, боясь пошевельнуться. Я смотрела в потолок, на пустые ложи, целиком погруженная в эти звуки, которые, казалось, рождались на кончиках пальцев дирижера.
До чего же удивительны эти люди, как отличаются от тех, которых я обычно вижу. Дирижер снова прервал музыкантов, заговорил с ними, снова взмахнул руками, и опять зазвучала музыка. И тут вдруг он разъярился. Он взглянул на молодого скрипача в третьем ряду и сказал ему:
– Где вы витаете, Мартинес? Опять выбились из темпа. О чем таком важном вы думаете?
Мартинес заметил меня и ничего не ответил. Тогда дирижер обернулся – и тоже увидел меня, сидящую в первом ряду, с лисьем манто в руках, не в силах сказать ни слова.
– Кто вас сюда впустил? – сердито спросил он.
Мне ничего не оставалось, как представиться журналисткой.
– Ну надо же, кто бы мог подумать, – сказал он. – Темные глаза, белая кожа. Подождите там, в задних рядах, и не двигайтесь, чтобы нас не отвлекать.
Я поднялась и медленно зашагала по проходу.
– Готово? – поинтересовался он со сцены.
– Да, – ответила я и потупила взгляд. Когда снова раздалась музыка, я медленно поднялась и на цыпочках направилась к двери. Толкнула ее и выбежала на лестницу. Через секунду я была уже снаружи, села на скамейку на улице Аламеда и попыталась напеть ту мелодию, которую только что слышала, но ничего не получилось. Вместо этого я расплакалась, сама не знаю почему. Мне показалось, что я начинаю стареть и унаследовала мамин дар предвидения.
– Он очарователен, – произнесла я.
Когда меня разыскал Хуан, было уже довольно поздно.
– Генерал уже давно ждет у дверей дворца правительства и велел вас привезти, – сказал он.
– Где ты была, детка? – как ни в чем не бывало поинтересовался Андрес.
– Ходила прогуляться.
– Небось обошла все магазины. И что же ты купила?
– Ничего.
– Ничего? Тогда чем ты занималась?
– Слушала музыку, – ответила я.
– Наверное нашла на Аламеде группу барабанщиков. Почему ты такая безвкусная, Каталина?
– Я ходила в галерею Изящных искусств. Там была репетиция симфонии.
– Полагаю, ты виделась с Карлосом Вивесом? Он дирижер.
– Ты с ним знаком? – спросила я.
– Уж конечно знаком. Самый придурковатый из моих знакомых. Его отец был генералом, а он какой-то странный, решил заняться музыкой. Только что вернулся из Лондона с идеей о том, что нашему селу просто необходим Национальный симфонический оркестр, и убедил Фито. Ну кто ж не убедит Тюфяка?
– Поедем ужинать? – спросила я, голос словно мне не принадлежал. Будто кто-то другой вместо меня говорил и двигался.
Мы приехали в «Прендес». Я оставила манто в гардеробе. Андрес снял фуражку и вошел, как в столовую собственного дома.
– Тот же столик, генерал? – спросил метрдотель.
– Тот же, мэтр, – ответил Андрес.
Никогда не понимала, почему Андресу так нравится это место, оно было воистину ужасным. Выглядело как монастырская столовая. Кормили хорошо, но не настолько, чтобы есть в помещении без окон. Тем более каждый день, как Андрес.
Мне принесли морских гребешков, а ему – черепаховый суп, и я быстро начала есть, пока он говорил:
– Я такую речь написал для Родольфо. Кордера и не найдет, что ответить. Он вечно болтает про демократию, когда лезет со своей чепухой, вот я и вставил для Фито, что демократия – это один из видов классовой борьбы против законов и свобод. А раз законы – это мы, вот он и бесится. Ты погляди, кто пришел.
Я проглотила последний гребешок и подняла взгляд, чтобы посмотреть на нового гостя. К нам с сияющей улыбкой приближался дирижер оркестра в светло-синем костюме. Мне хотелось провалиться сквозь землю.
– Я по-прежнему жду интервью, сеньора, – сказал он, поздоровавшись. А потом пожал руку Андресу и сел.
– Как дела? – спросил Андрес. – Каталина рассказала, что слушала тебя сегодня днем. Почему ты ее впустил?
– Она меня обманула.
– И что же она тебе сказала?
– Что журналистка и хочет взять у меня интервью.
– Вот врушка. А почему ты просто не сказала, что тебе хочется войти? – спросил Андрес, как веселый папаша.
– Испугалась.
– Испугалась его? Да он же просто щенок, года на два старше тебя. Во время войны ему было двенадцать. Он жил с матерью в Морелии, а его отец, мой начальник, во время перемирий приглашал меня к себе домой. Мы постоянно натыкались на мальчишку, играющего на дудочке.
– Вы так хорошо всё помните, генерал.
– Раньше ты говорил по-другому.
– Раньше и вы были другим.
– Тогда я только начинал, как ты сейчас. Но не так быстро. Конечно, на войне и в политике наживешь больше врагов, чем занимаясь музыкой. Почему ты занялся музыкой? – спросил Андрес. – Из тебя бы вышел политик. Как из твоего отца.
– Не все бывают похожи на отцов.
– Это ты из гордости говоришь?
– Наоборот, генерал. Но каждый ведет свою войну.
– Ты воюешь? До чего ж странный парень. Твой отец был прав.
Они стали говорить о прошлом, о том как дирижер в детстве украл пули из патронташа Андреса, бросил их в кастрюлю и встряхнул, чтобы услышать звон, о том как Андрес с отцом мальчика водили его смотреть на повешенных, он стоял под виселицей, и его заставляли глядеть на пунцовые лица и высунутые языки.
– И ты не испугался? – ужаснулась я.
– Еще как, но не собирался этого показывать двум мерзавцам – моему отцу и твоему мужу.
Я уже не могла запихнуть в себя ни рыбу, ни пирожное. Попросила принести коньяк и выпила его в два глотка.
– Да что с тобой такое? – спросил Андрес. – С каких это пор ты пьешь крепкие напитки?
– По-моему, у меня начинается грипп, – ответила я.
– Моя жена слегка не в себе, правда?
– А мне она кажется милой, – ответил Вивес.
Потом они снова разговорились. О различиях между музыкой и быками. О том, как отец Карлоса любил моего мужа и как спорил с сыном, который разочаровал его, упорно стремясь стать музыкантом, а не военным.
– Твой отец был прав, – заключил Андрес.
– До свидания, генерал, – сказал Карлос. – До свидания, любознательная, – он подмигнул мне и похлопал по лежащей на столе руке.
– До свидания, – произнесла я, залпом опустошила еще одну порцию коньяка, после чего весь вечер улыбалась.
Когда мы вышли на улицу, над головами сияла круглая желтая луна. У порога сидел слепой и играл на трубе, словно было пять вечера, а не три утра.
Глава 14
Я всегда считала, что для спокойной жизни мне нужно только, чтобы Андрес все время был рядом. Но когда на следующее утро он заявил, что перенесет свое рабочее место в нашу библиотеку, мне захотелось, чтобы он провалился куда подальше. Библиотека напоминала старый шкаф, в котором негде было повернуться. Не говоря уж о том, что в доме теперь не было ни минуты покоя. К тому же Андрес стал очень уж ласковым. Теперь он желал заниматься любовью каждое утро и повсюду брал меня с собой. Он придумал сделать меня своим личным секретарем, и теперь я должна была ходить вместе с ним на все совещания, на которых обсуждалось, как бы посерьезнее нагадить профсоюзу и Кордере, а также на все деловые встречи. Даже в сортир он теперь без меня не ходил.
А еще два дня назад я чувствовала себя счастливой. Теперь он не только всегда находился рядом, но и приглашал меня на все мероприятия, которые раньше были под запретом: собрания и совещания за закрытыми дверями, утомительные разговоры, где я и половины не понимала. Теперь мне везде приходилось присутствовать, везде спрашивали моего мнения, лишь бы я больше не поднималась по ступеням галереи Изящных искусств, где влюбилась в другого.
Я изменила мужу задолго до того, как дотронулась до Карлоса Вивеса. Я не находила себе места, когда рядом не было его. Андреса я никогда так не любила, никогда целыми часами не вспоминала его руки, не желала каждой клеточкой тела наконец-то его увидеть. Я стыдилась того, что чувствую такое к мужчине, что могу быть такой счастливой или несчастной не по своей воле. Я стала невыносимой, но при этом более снисходительной к Андресу. Никогда я не выполняла с такой охотой все его желания, как в те дни, никогда так отчетливо не осознавала, насколько всё, что он делает, бесполезно, глупо и отвратительно. Потому что всё, к чему я стремилась, всё, чего хотела и любила – был только Карлос Вивес после полудня.
Однажды за завтраком Андрес заметил, что волосы мои отросли и блестят, и вообще, у меня самые красивые волосы, какие он только видел за много лет. Еще он сказал, что мои ступни изящнее, чем у любой японки, зубы белее, чем у детей, а таких красивых губ, как у меня, нет ни у одной актрисы. Я же как никогда прежде ненавидела свои бедра, губы, ресницы; никогда прежде я не казалась себе столь глупой, порочной и безобразной.
Все утро я провела в мыслях о своем уродстве, а генерал тем временем рассуждал о создании новой группы депутатов под названием «Обновление», а также о том, как он собирается отыметь одного и надрать задницу другому. Я же мечтала лишь об одном: чтобы поскорее наступил вечер.
Он собирался во дворец правительства; из дома мы вышли вместе.
– Ну, теперь-то ты пойдешь по магазинам? – спросил он, выходя из машины.
– Наверное, – ответила я.
А тем временем попросила Хуана отвезти меня в галерею Изящных искусств. Когда мы прибыли, я выпрыгнула из машины.
– В котором часу мне вернуться, сеньора?
– Вообще не возвращайся.
Он спросил, словно не услышал:
– В восемь часов вас устроит?
Я бегом поднялась по лестнице. Музыки не было слышно. Его наверняка здесь нет.
Я толкнула дверь.
– Все вместе с восемнадцатого такта, – раздался его голос.
Зазвучала музыка. Я по-кошачьи проскользнула в зал. Села сзади, положила ладони на колени и неосознанно стала тереть руками юбку вверх-вниз. Я рассматривала его издалека. И снова он взмахнул руками и скомандовал:
– Держите мелодию, Мартинес. Маркело, смелее! Уже лучше. Добрый вечер, сеньора, рад вас видеть, – крикнул он. – Ну, вот вам и публика! Вот только мы будем вам очень признательны, если вы перестанете шелестеть юбкой, сеньора.
Я вдруг почувствовала, что схожу с ума, однако так и не вышла из зала. Мне нравилось наблюдать за ним издалека. Я не смогла бы описать его, но я помню так же отчетливо, как море и ночь в Пунта-Альене.
Я наблюдала за ним из ложи бельэтажа. Мне нравилось смотреть, как взлетают и падают его руки, как музыканты подчиняются каждому его жесту, даже не задумываясь над тем, правильно ли он дирижирует. Это было совершенно неважно. Он царил над оркестром, принимая это как естественное положение вещей. Он ходил по залу, порой останавливаясь возле кого-то из музыкантов; я сидела, навалившись всем телом на перила ложи, положив голову на руки, следуя взглядом за каждым движением его рук.
Было уже восемь часов, а музыка все не кончалась. Я понимала, что Хуан уже ждет у дверей, и Андрес сходит с ума от ярости, но никак не могла заставить себя подняться с красного бархатного кресла, пока Карлос не не опустил руки.
– Лучше, господа, гораздо лучше. Увидимся завтра. Всем спасибо.
Он сошел с подиума и скрылся со сцены в боковой двери. Я задумалась, куда он отправился, когда он появился прямо передо мной.
– Кто кого угощает мороженым?
– Я тебя, – заявила я.
– Это тебе нравится мороженое, а я предпочитаю виски.
– Откуда ты знаешь, что я люблю мороженое?
– Разве ты не ешь мороженое, когда нервничаешь?
– Да, но сейчас я вовсе не нервничаю. Так кто тебе сказал?
– Мои шпионы. А еще они сказали, что вчера тебе хотелось выйти из машины и прийти ко мне в отель.
– Тебе наврали. Кто я, по-твоему?
– Женщина, которая замужем за безумцем на двадцать лет старше и обращающимся с ней как с подростком. Давай спустимся по лестнице.
Хуан ждал у входа, бледный, как непропеченный хлеб.
– Сеньора, генерал нас убьет, – сказал он, открывая дверь машины.
– Скажи ему, что мы пойдем пешком, но не задержимся, – велел Карлос.
– Нет, – возразил Хуан. – Без сеньоры я не вернусь.
– Значит, останься здесь, потому что мы пойдем пешком.
Он взял меня под руку, и мы перешли через улицу в сторону Мадеро.
– Мне нравится это здание, – сказала я, когда мы проходили мимо ресторана «Санборнс» в доме с изразцами.
– Я не смогу его тебе купить. Почему ты не попросишь у своего генерала?
– Иди к черту, – ответила я.
– Как прикажете, – сказал он, толкая дверь ресторана «Санборнс». Он вошел внутрь как раз в ту секунду, когда нас догнал Хуан и ткнул мне в бок пистолетом.
– Простите, сеньора, но у меня семья, так что вы едете со мной к генералу.
– Ладно, Хуан, тогда поехали, – сказала я и села в машину. Мы забрали Андреса, как раз когда он прощался с какими-то типами у дверей дворца.
– Привет, принцесса. Ты довольна? – спросил он.
Я не привыкла к его новому тону и чувствовала себя идиоткой.
– Я встречалась с Вивесом, – заявила я, словно раздевшись догола.
– Чудесно. И где ты с ним рассталась? Почему не пригласила поужинать с нами?
– Я послала его к черту.
– Что он натворил?
– Обращался со мной, как с дурочкой. Сказал, что если мне нравится здание ресторана «Санборнс», я могу попросить тебя его купить.
– А тебе нравится здание «Санборнс»?
– Оно покрыто изразцами, – ответила я, и мы пошли ужинать, обнявшись.
На следующий день у нас обедал генерал Басилио Суарес. Я специально подала соус моле, потому что знала, как он его ненавидит.
Генерал Суарес был прост, как мясо с лепешкой. Его заботили только деньги, и это объединяло его с Андресом. Они вместе подыскивали контракты на строительство дорог, но не выполняли их, потому что министром транспорта был некий Хесус Гарса, которого они ненавидели за то, что тот поддерживал Агирре, ненависть, разумеется, была взаимной. Они стали придумывать, как дискредитировать Гарсу, и не особо изобретательный Суарес предложил:
– Думаю, нужно объявить его коммунистом. Это ведь не вранье, он и правда коммунист. А мы совершали революцию не для того, чтобы явились русские и отняли ее.
– Вы правы, генерал. Сегодня же поговорю с людьми из Национальной семейной лиги, чтобы вплели в свои выступления против Кордеры и кое-какие штришки и против других. Пора их назвать. Когда однажды мы лишим Кордеру его профсоюза, то отдадим его Альфонсо Мальдонадо, он звезд с неба не хватает, и начнем потихоньку готовить почву, чтобы избавиться от этих двух заноз в заднице, которые достались нам в наследство от Агирре.
Я уже собралась что-нибудь возразить, как вошел Вивес.
– Ты опоздал, – сказал Андрес. – Мы разговариваем о политике. Тебя это не раздражает?
– Раздражает, но я потерплю. Я знаю, что в этом доме только о политике и говорят, и принял приглашение на обед.
– Мы условились на два, а сейчас полчетвертого, – напомнил Андрес.
– Ты его пригласил? – спросила я.
– Я не сказал тебе раньше, потому что хотел сделать сюрприз, – ответил Андрес.
– И тебе удалось. Лусина, принеси еще один прибор для сеньора, – велела я тоном хозяйки дома и указала Вивесу на место рядом с генералом Суаресом. Андрес сидел во главе стола, я – слева от него, а генерал – справа.
– Предпочитаю сесть с другой стороны, если генерал не обидится, – сказал Вивес, глядя на Суареса.
– Сын генерала Вивеса не может обидеть, – заявил Суарес. – В особенности тем, что предпочел сесть рядом с прекрасной дамой, а не со стареющим бывшим президентом.
– Сядь уже и не перебивай, – велел Андрес.
– Прости, Чинти, слушаюсь и повинуюсь.
– Как ты его назвал? – засмеялась я.
– Не отвечай, а то она станет невыносимой.
– Конечно же, не стану, генерал. К тому же мы с вашей женой не разговариваем. Вчера она бросила меня посреди улицы, не дав и слова сказать.
– Ты вывел ее из себя, а она очень чувствительная, – сказал Андрес.
– Может, просто поедим? – предложила я и спросила Суареса: – Положить вам еще фасоли или перейдем к десерту? Хотя придется немного подождать Вивеса, прежде чем перейти к десерту.
– Если дело во мне, то можете сразу подавать десерт, – заявил Вивес. – Предпочитаю воздержаться от моле.
– Ну и знакомые у тебя, Андрес. Этот музыкант не только пронырлив, но и привередлив.
– Чего ж я могу поделать? Он же сын того единственного мерзавца, который вызывал у меня уважение. Я не могу приказать его убить лишь оттого, что ему не нравится твоя стряпня.
– Да пусть хоть с голоду умрет, мне-то что? – бросила я. – А вам что положить, генерал?
– Мне – кусок яблочного пирога и козьего сыра, – ответил Карлос. – Сто лет не ел козьего сыра.
– Бедняжка, – сказал Андрес. – Мы и забыли, что ты сам отправил себя в изгнание.
– Бывает и хуже – некоторые не могут вернуться из изгнания, – заметил Суарес.
– Это вы про президента Хименеса?
– Про кого же еще? – удивился Суарес.
– А я считаю, Хименес скоро вернется, – заявил Андрес. – Мне даже не хватает этого ублюдка – у него есть яйца.
– Яйца у него останутся, только если запрется в своем доме и будет держать язык за зубами, – сказал Карлос, намазывая сыр на хлеб.
– Думаешь? – спросил его Андрес с уважением, которое редко звучало в его тоне, когда он говорил о политике, тем более с новичками.
– Уверяю тебя, Чинти, – ответил Карлос. – Уж поверь моему чутью.
И стал напевать «Лодку из Гуаймаса», чем вызвал у Андреса приступ смеха.
– За тебя, Вивес, за встречу, – произнес Андрес. – За вас, генерал Суарес, чувствуйте себя как дома.
На пороге появился горбатый коротышка с огромной папкой и кипой бумаг.
– С вашего позволения, генерал, – сказал Андрес, приглашая гостя войти. – Мы вас ждали. Проходите. Вот сюда. Нет, лучше сюда, между сеньорой и сеньором, – он махнул на меня и Вивеса. Читайте, прошу вас.
Гость втиснулся между нами, открыл папку и начал читать:
– Первого марта 1941 года принадлежащая господину такому-то собственность...
Короче говоря, Андрес купил мне ресторан «Санборнс» в доме с изразцами.
– Просто подпишитесь вот здесь, сеньора, – велел мужчина и протянул ручку. Андрес смотрел на него, развеселившись.
– И как ты заставил продать этот дом? – спросил Карлос.
– Его продали моей жене. Это она покупательница.
– Твоя жена самостоятельно и жвачку не купит.
– Всё мое имущество принадлежит ей, – ответил Андрес.
– Тогда она, наверное, миллионерша.
– Ничего такого, чего она бы не заслужила. Подпиши, Катин, и делай со своим «Санборнсом», что хочешь.
– Теперь я туда не зайду даже кофе выпить, – заявил Карлос.
– Не будь таким грубияном, Вивес. Тебе-то какая разница, кто там хозяин? Место ведь хорошее.
– Было. А теперь его купили на незнамо чьи деньги.
– Не твоего ума дело, где я взял деньги. По-твоему, откуда англичане берут деньги, чтобы выплачивать тебе гонорары? Или ты осмелишься утверждать, что это абсолютно чистые деньги? Все деньги одинаковые. Я беру деньги отовсюду, где только возможно, потому что если их не возьму я, возьмет какой-нибудь хмырь. Если бы я не купил это здание в подарок Каталине, его купил бы Эспиноса для своей Ольгиты или Пеньяфьель для Лурдес. Здание пять раз перезаложено, хозяйка в любом случае его потеряла бы. Так лучше его куплю я, чем банк отнимет его за долги; лучше уж я подарю этот дом жене и сделаю ее счастливой. Она же вся сияет от счастья; за все десять лет я не видел ее такой счастливой; а ты влез с кислой мордой и все испортил!
Меня удивило, что Андрес снизошел до объяснений, так терпеливо отнесся к тому, что Карлос усомнился в его честности, даже признал, что деньги и в самом деле достались ему не вполне честным путем. Почему он не наорал на Карлоса? Кто знает? Я никогда не понимала, что происходит между ними.
– Давайте же, сеньора, – сказал Вивес. – Подпишите.
Я взяла ручку и написала свое имя, как всегда делала с тех пор, как вышла замуж за Андреса.
– Вот и исполнился ваш каприз, – подвел итоги Карлос. – И что теперь? Пойдете спать в здание с изразцами? Чувствуете себя хозяйкой этого дома? Только имейте в виду, что едва ли найдется в этом городе человек, который не чувствовал бы себя его хозяином. И пусть у вас есть документы, но пока есть в городе хоть один человек, который пожелает туда войти, сесть за столик и заказать кофе, дом с изразцами принадлежит всем.
– Рада, если это так, – ответила я.
– Ну разумеется, приятно быть этакой благодетельницей, которой все любуются, которую все любят. Как же этой женщине хочется, чтобы все ее любили!