Текст книги "Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи"

Автор книги: Aнджела Боуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

А, может, и могу. Ему не нужно было обладать бурным воображением, чтобы постичь правду: то, что социальные стены, возведенные обществом вокруг каждого индивидуального гомосексуалиста и вокруг их отдельных групп, таких, как гей-мафиозный музыкальный бизнес, готовы вот-вот рухнуть; что весь этот сложный клубок правил (куда, когда и с кем дозволяется ходить педикам, чтобы стрейты не прибрали их к ногтю), вот-вот выбросят в окошко; что Дэвид и я не были одиночками, но застрельщиками всеобщих глубоких перемен – первыми ласточками, если хотите, сексуальной весны нашего поколения.

Это было, право, просто стыдно. Кен мог бы творить для Дэвида чудеса. Ему не нужно было быть гением, чтобы это понять. У Дэвида был явный потенциал и даже конкретный реальный успех в том направлении его карьеры, в каком он сам хотел двигаться. Его сингл “Space Oddity” разошелся прекрасно, дойдя до пятого места в английских чартах, как только американское радио отказалось его играть (тему космической неудачи сочли анти-американской в лето первого приземления на Луну), и Би-би-си отреагировала типично, начав крутить пластинку особенно часто. Критики, всегда бывшие благосклонными к Дэвиду, принимали его музыку с особенным энтузиазмом в 1970 году; его называли “самым многообещающим” и “лучшим из новых” во всех нужных изданиях. Так что все складывалось вполне удачно; карьера Дэвида развивалась именно в хиповом направлении.

Так нет же. Послушать Кена, “Space Oddity” была просто счастливой случайностью, мелочью, ничего не значившей для Дэвидовского будущего. О карьере в роке не могло быть и речи. Люди из “Меркури” делали все не так: они подталкивали его в неверном направлении. Он должен быть ЭНТЕТЕЙНЕРОМ. Ему необходимо сниматься в фильмах. Разве ЭТО не его ниша? Разве он не сделал удачные первые шаги в этом направлении своим участием в “Солдатах-девственниках”?

Дэвид передавал все это мне, выпуская пары своего гнева и смущения, ищя поддержки каждый раз, как разгоралась новая полемика или выступало на поверхность его старое сопротивление украшательству, и постепенно мне стало ясно, что дистанция между ним и Кеном никогда не уменьшится, даже если Кен говорил дело. Например, что касается фильм-карьеры, я считала, что он совершенно прав; маленькая роль в независимом малобюджетном фильме “Солдаты-девственники”, которую он добыл для Дэвида, была многообещающим началом.

Но вы не могли об этом сказать Дэвиду: сам факт, что это была инициатива Кена, и что фильм-карьера была Кеновской идеей, отвращал его и поддалкивал в противоположном направлении; он будет рок-звездой, чтобы там Кен ни говорил, и черт его дери, если он хоть на пол-шага подойдет к съемочной площадке (это предубеждение длилось еще долго; мне просто-таки пришлось выпрыгивать из штанов, уговаривая его сняться в “Человеке, упавшем на Землю”, и мне еле-еле удалось его уломать). Мой муженек, должна я вам сказать, обладал одним дефектом характера: ему обязательно требовалось, чтобы все идеи исходили как бы от него самого, хотя большинство его идей принадлежали, на самом деле, другим людям.

В практическом смысле бои за направление карьеры сводились к тому, в каких местах Дэвиду выступать. Кен подталкивал его в направлении работы, естественно следовавшей за успехом на конкурсах песни: танц-залы, рабочие клубы, где ты должен был подначивать толпу, обязан был выдавать им только популярные номера, а уж ЗАТЕМ (возможно) вам позволялось спеть одну из своих вещей. Дэвид упирался и все время пытался свернуть в сторону хиповой рок-фестивальной сцены.

Группа была важным фактором, камнем преткновения в баталиях с Кеном. Дэвид Боуи как певец в рок-группе – это было совсем не то, чего Кену хотелось. Его самый убедительный аргумент – тот, что Дэвид просто не может позволить себе содержать группу – рассыпался в прах перед лицом остроумного решения в виде хэддон-холльского балкончика, “бедфорда” для Роджера, денег на звукосистему от “Филипс-Полигрэм” и моей кормежки и обшивания всех парней. Учитывая все это, выбор концертных залов стал совсем неубедительным.

Более того, от был просто ужасен. Нам приходилось привязывать звукосистему на крышу своего “фиата-500” – транспортного средства, сильно напоминавшего маленькую черепашку, по сравнению с которой “жук-фольксваген” смотрелся океанским лайнером – и отправляться по автостраде М1 в Бирмингем или еще куда, где Кен забронировал нам выступление, и надеяться, что колеса не отлетят или легкий порыв ветерка попросту не опрокинет нас на асфальт, где нас расплющат в коровью лепешку. Затем, прибыв наконец на место и отделавшись только нервным потрясением, мы оказывались лицом к лицу с толпой разгоряченных типов от сохи – промышленных рабочих, которые бухали все больше и больше и горячились все сильнее и сильнее, пока Дэвид выдавал им песни, которые они знали, любили и ожидали услышать субботним вечером, или же, как вариант, бухали все больше и больше и злились все сильнее и сильнее, если он этого не делал. И все это – ради царской суммы в 50 фунтов за гиг или даже (о, благословение небес, о, менеджерское всемогущество!) на пару фунтов больше.

Помню один вечер, когда мы давали двойной концерт на юге, неподалеку от Лондона, а не как обычно за двести миль к северу. Мне тем вечером досталось. Меня выволокли вон двое копов за попытку придушить одного молокососа, который бросался зажженными сигаретами Дэвиду в лицо, пока он зарабатывал деньги себе на ужин. Выпутавшись из этой передряги, я осталась дрожать в темноте под дождем, пытаясь загрузить чертову звукосистему в эту смехотворную крошечную машину, чтобы мы могли получить очередную порцию оскорблений от следующей вопящей, блюющей, нализавшейся пивом кодлы идиотов, и тут меня как по голове ударило: все, с меня хватит.

“Дэвид! – сказала я. – Меня все это достало, мэн. Это ДОЛЖНО прекратиться.”

“Я знаю, что ты хочешь сказать, – вздохнул он, и по злому собачьему выражению в его глазах я поняла, что он не шутит. – Меня это достает уже два чертова года.”

Какое-то время – несколько месяцев – мы пытались обойти Кена, выпутывались сами и пытались добыть себе такие гиги, как нам хотелось, без того чтобы выслушивать Кеновские лекции на тему, как Дэвид себя компрометирует. Мы отправились в NEMS – в одно хиповое музыкальное агентство – и я была на подаче, как мы заранее договорились. Я рассказала этим людям, кто именно такой Дэвид Боуи, чего именно мы хотим, и как именно себе все это представляем. Продажа была нелегкой, но эффективной. Через NEMS мы начали работать в некоторых местах, настороенных на нужную волну, и Дэвид еще раз осознал, что, если он укажет мне в желаемом направлении и позволит мне действовать, он может оказаться там, где хочет быть. И опять стало ясно, что Кен Питт ему не нужен.

Теперь напрашивается вопрос: почему этот конфликт до сих пор не был улажен? Почему Дэвид просто не уселся спокойно вместе с Кеном и не предпринял решительной попытки убедить Кена продвигать его карьеру в сторону рока, а там уж исходить из того, что последует за такой конфронтацией? Не думаю, что британцы, при своей склонности к многословию и иносказательности способны на такие прямые действия, а в Штатах мы называем это “слови рыбину, или отрежь наживку”.

Ответ кроется в Дэвидовской психологии: интересная, но не слишком впечатляющая область. Он только непрерывно хныкал и пассивно-агрессивно сопротивлялся, никогда не выражаясь четко и ясно и не беря на себя ответственности за ситуацию. Когда я впервые встретилась с Кеном, я была, честно говоря, огорошена: неужели этот очаровательный, культурный, с прекрасными манерами джентльмен и есть тот людоед, из-за которого Дэвид уже достал меня своими стенаниями? И разве Кен не был чрезвычайно полезным средством – опытный, способный бизнесмен, который совершенно явно был глубоко – профессионально и лично – предан своему клиенту? Кого еще, недоумевала я, может Дэвид хотеть себе в менеджеры?

Кто ему нужен был, я думаю, так это папочка. Роли в отношениях между Дэвидом и Кеном замешаны были именно на ЭТОМ. Дэвиду нужна была такая же некритично поддерживающая фигура, каким был его настоящий отец: кто-то, кто бы заботился о нем, покровительствовал ему и делал все возможное для осуществления мечты своего мальчика. И никогда, НИКОГДА не указывал ему, что делать. Кеновским же идеалом сына/клиента/секс-объекта был молодой человек, нуждающийся в направлении и признающий, что папочка знает лучше. Вот их отношения и гнулись под тяжестью такого багажа: Кен все больше и больше пытался вылепить своего мальчика по своему разумению, а Дэвид, абсолютно непослушный, но не выносящий никакой конфронтации, хитроумно срывал Кеновские планы и непрерывно скулил и жаловался мне, ожидая, разумеется, что у меня в конце концов лопнет терпение и я возьму на себя инициативу, чего он не хотел (или не мог) сделать. Ни секунды не сомневаюсь, что когда Дэвид предложил мне руку и сердце, главной запланированной им для меня миссией было как раз свержение мистера Питта: защитница, экзекутор, вышибала, драконоубийца.

Секс, само собой, был важным компонентом договора между Дэвидом и Кеном, но в этом вопросе у меня не так много конкретной информации. Я частенько спрашивала себя, позволял ли Дэвид Кену в ранней фазе их отношений что-то с собой вытворять (в фашистской униформе?), но в более поздней стадии, я уверена, все это было уже на уровне чистого желания, а не конкретного акта.

Такое положение вещей вполне вписывалось в “королевскую” схему. “Королевы” не так уж хотят гей-секса; они часто ищут привязанности стрейтов или бисексуальных мужчин – чаще, чем чисто гомосексуальных связей – и обычно вполне комфортно чувствуют себя в такой ситуации, когда их желание остается физически неудовлетворенным или же объект их желания не вовлечен полностью в их сексуальные отношения. Так что такой, как Дэвид, привлекательный, игривый, бисексуальный юный жеребец с законным основанием на частые посещения, но не доступный 24 часа в сутки, был ну просто почти что идеален.

Таков мой взгляд на отношения Дэвида и Кена. Кен действительно хотел для Дэвида только самого лучшего, действительно работал на него в поте лица и действительно любил его. И, само собой, действительно ненавидел меня.

Легко сообразить, почему. Я была последней в череде претендентов на Дэвидовское творческое внимание и на его личную привязанность – от Линдсея Кемпа до Хермионы, от Джона Хатчинсона до Кэлвина Марка Ли. К тому же я оказалась опаснее их всех: Дэвид, не много-ни мало, на мне женился. Так что, раз я не избрала своей долей погребение заживо на кухне и не поддерживала слепо каждый Кеновский шаг в захватывающе нелепой кампании по превращению Дэвида в британскую Лайзу Минелли, я была просто обречена на его ненависть. Он никогда явно не проявлял враждебности ко мне, так же как и я к нему вплоть до того момента, когда он исключил меня из числа присутствовавших на присуждении Дэвиду награды Айвора Новелло. Это произошло через несколько месяцев после того, как мы с Дэвидом стали неразлучны, так что момент, возможно, был выбран чисто случайно. Каждая королева в истории ненавидела и боялась жены своего возлюбленного, поэтому конфликт между мной и Кеном был предопределен с самого начала.

И очень жаль. Кен как-то сказал про меня: “Она была штурмовиком, осаждавшим его [Дэвида] двадцать-четыре часа в сутки”. Очень интересно это все. Штурмовиком! Двадцать-четыре часа в сутки! Звучит более похоже на Кеновскую заветную мечту, чем на мою реальность.

Что подводит нас вплотную к предмету, часто упоминаемому, но до сих пор конкретно не рассмотренному в моем рассказе: к британской музыкальной гей-мафии.

Давайте проведем дознание. Управлялся ли британский поп-музыкальный бизнес в 60-е – 70-е годы геями, и если да, кто именно эти люди, которым отсасывали ваши герои, чтобы стать вашими героями?

И да, и нет по обоим вопросам. Не то, чтобы голубые УПРАВЛЯЛИ британским музыкальным бизнесом в 60-х – 70-х, но множество ключевых фигур в этой игре, особенно менеджеры, были явными или тайными гомосексуалистами. В их числе – покойный Брайан Эпстайн, столь гениально прозревший наше будущее в Битлз; Роберт Стигвуд, приехавший из Австралии вместе с Би Джиз, сделавший из Крим супергруппу, основавший собственный лэйбл и приложивший руку к разного рода популистским экстравагантностям, вроде “Иисуса Христа – Суперзвезды”, фильма и мюзикла по “Клубу Одиноких Сердец Сержанта Пеппера” и прочим прелестям, слишком многочисленным и/или ужасным, чтобы их здесь упоминать; Кит Лэмберт – действительно нехороший мальчик от аристократов – объединившийся с ист-эндцем Крисом Стэмпом для менеджмента и (блестящей!) продажи Ху; неистовый Сеймур Стайн, основатель “Сайер-Рекордз” и покровитель Мадонны, Токин Хэдз, Рамоунз и множества других замечательных артистов (он был американцем, но так часто тусовался на лондонской сцене, что вполне может считаться родным); Кен Питт, конечно; и уйма других.

В мое время их была, думаю, четверть среди посредников в британском рок/поп-бизнесе. И не нужно быть гением, чтобы догадаться, почему. Пчелки на мед слетаются. В то время, как британское телевидение наводнили лесбиянки, типа “Убийство Сестры Джорджа”, пользуясь неистощимыми запасами хорошеньких честолюбивых молодых актрис в этом СМИ, энергичные юные рокеры привлекали голубых.

Впрочем, я не думаю, что вашим идолам приходилось отсасывать, чтобы добиться славы и богатства. В худшем случае юным странствующим рыцарям от рок-н-ролла время от времени нужно было просто расслабиться и не слишком беспокоиться о поле обладателя губ, скользивших вдоль их членов – по рок-н-ролльным меркам не такая уж проблема. А, возможно, им не приходилось делать даже этого. Во многих ситуациях эскорта “королевы” – в чисто социальном смысле – вполне хватало “королевскому” эго для поддержания полупубличной видимости интимности; он даже мог заменить физическое удовлетворение страсти. Впрочем, влиятельные педики от музыкального бизнеса вряд ли были обречены на сухостой, даже если их хедлайнеры оказывали им отпор. Рок-сцена кишмя кишит менее звездными, но не менее привлекательными, сексуально авантюрными, сговорчивыми и прыткими молодыми клиентами.

Наркотики играли важную роль во всем этом. История ваших рок-идолов 60-х – 70-х, во многих случаях – сага о молодых людях, готовящихся к большому прорыву на сцену и потребляющих множество развлекательных, не слишком рискованных, и закаляющих субстанций – в основном, травку, хэш, время от времени какие-нибудь психоделики, возможно, немного амфетаминов и реки старого доброго пива. А потом для них вдруг наступали великие времена: большие деньги, настоящая слава, тяжелые наркотики. Так что, помимо прочего, наши парни переключались с пива и джойнтов прямиком на коньяк и кокаин, очень часто превращая по дороге наркотическую забаву в наркотическую зависимость.

В общем-то, в этом нет ничего примечательного, просто история нашего поколения, за искллючением вопроса поставки. Рок-н-ролл был очень выделяющейся профессией, а его практики – очень подходящей мишенью для всякого рода давления и нажима самых разносортных людей. В самом деле, рок-н-ролльщики обеспечивали такой поток исключительно нелегальных субстанций, что это превратилось в приоритетную отрасль индустрии, которую никак нельзя было отдать в руки любителей или на волю судьбы. Таким образом, типичные рок-менеджерские операции 70-х включали в себя надежные связи с поставщиками исключительно высококачественных наркотиков в исключительно большом объеме, а также наличие своего внутриорганизационного человека (обычно – роуди), в обязанности которого входила доставка товара по первому требованию.

Так что, очень часто музыканта специально подсаживали на тяжелые наркотики – кок или смэк или какие-то расслабляющие, а, соответственно, он становился зависимым от своего менеджмента на предмет поставки. Так что прикиньте: а что бы ВЫ сделали, если бы оказались, скажем, в дороге по пути неизвестно куда – на край света, которого даже нет на карте, обдолбанные в дым, а человек, который сделал все это возможным для вас, и который вас так любит, возбужден до умопомрачения, и никто никогда не узнает? Или если вы – вроде того знаменитого нью-йоркского нью-вэйвщика, которого мы все любим и которым восхищаемся, – такой безнадежный смэк-джанки в постоянных ломках, что вам остается только один выход – отсасывать человеку из вашей звукозаписывающей компании каждый раз, как вам требуется пакетик?

Все это весьма неприглядно, и лучше мне об этом не думать. Часть меня привязана к миру – такому, каким он должен быть, другая же часть – к реальному миру, противоположному тому, который изображают разные лицемеры. И сегодня я все больше и больше склоняюсь к последнему.

Так что же я на самом деле хочу сказать о музыкальной гей-мафии? Как насчет вот этого:

Совсем не думаю, что отсос тут и там время от времени в обмен на блестящую карьеру – такая уж ужасная вещь. Множество женщин и девушек делают его непрерывно (и даже худшие вещи – или лучшие!). Они это делают, зарабатывая себе на ужин, и все это считается вполне нормальным. Так что если вы, дорогой читатель, в ужасе от самого представления, как ваши рок-н-ролльные герои отсасывают какому-нибудь старому директору, можете согнуться пополам, крепко схватившись обеими руками за свой гомофобический двойной стандарт, и... Или пересмотреть логику своих ценностей.

Подумайте-ка вот о чем: никто из наиболее значительных музыкантов, упоминавшихся мной выше – Битлз, Ху, Дэвид Боуи – никогда бы ничего не добились в этом бизнесе, если бы талант и энергия их гомосексуальных менеджеров не добавились к их собственным.

Так что зарубите себе на носу, все вы, юные головорезы, гей-ненавистники и заурядные гомофобы. Я вижу, вас много сейчас, и некоторые из вас звучат действительно неплохо, и временами я представляю себе, как рассказываю вам о таком-то и таком-то нью-йоркском (возможно, замечательно подходящем именно вам) менеджере, и как вы возвращаетесь и говорите: “Да-а, он интересен, но мы слыхали, что он – педик, так что...”

Спрошу у вас так, дети мои: неужели вы предпочтете зае...ть свою жизнь в каком-нибудь Усть-Жопинске, где-нибудь в Джорджии, вместо того чтобы рискнуть поработать с педиком?

ВОПРОСЫ ИДЕНТИЧНОСТИ

 

 

Раз уж рифф звучит, можно его и потянуть. Кто есть кто, и что есть что; конфузы, сплетни, лицемерие, гомофобия... Это такая распространенная тема в музыкальном бизнесе, а реальность часто может быть трудноопределимой. Так много людей так много вложили сил в имидж, который, по их мнению, им подходил.

Элтон Джон, конечно, – классический пример. Бедняга Редж (я все еще никак не приучусь называть его сценическим именем, даже после всех этих лет): он так долго конфузился – стал честнее только в последние годы, после такой неудачной, как кажется, попытки брака и одного из самых грязных и скандальных (никаких “как кажется” здесь) судебных разбирательств, когда этот его мальчик по вызову обратился в прессу. Россказни этого парня были полны отвратительных подробностей насчет них с Элтоном, насчет неиссякающего потока кокаиновых поставок, группового секса и прочего разврата и распутства. Возможно, все это было правдой, но Редж не таков, чтобы сносить весь этот вздор, особенно после стольких лет разыгрывания своего замечательного шоу – танца на лезвии бритвы вокруг да около сексуальной идентичности. Элтон Джон в самый бурный свой глиттер-период был ничуть не менее занимателен, чем любимчик наших мам, Либерачи (с которым я встречалась ребенком, и о котором очень высокого мнения). Даже больше: у НАШЕГО любимчика были песни гораздо лучше, да и шоу круче.

И, также как и Либерачи, Редж всегда был добр и отзывчив. Он отдал больше, чем многие на благотворительность, и, по моим наблюдениям, всегда относился к людям уважительно. Во всяком случае, он прекрасно относился лично ко МНЕ.

Я впервые встретилась с ним очень рано – во время нашего с Дэвидом первого волшебного лета. Мы как-то отправились в “Эссекс-Мьюзик” – получить предоплату наличными от Дэвида Плэтца. А этот джентльмен необыкновенно изящно вручал нам обычно больше пятидесяти фунтов. (Вот ЭТО был музыкальный издатель, знавший свое дело; его сочинители всегда чувствовали себя оцененными, особенно если сами еще не осознали своих возможностей.) Выйдя из его офиса, мы наткнулись на целую “Эссекс”-толпу: Тони Висконти, Гуза Даджона и Реджа.

“Черт-дери!!! – вскричал Дэвид Плэтц. – Да это же настоящая песенно-сочинительская конвенция!” И он был прав: полный коридор талантов. Для того, чтобы конвенция превратилась в настоящий саммит, не хватало только еще пары “Эссекс”-людей: Марка Болана и парней из Прокол Харум.

Заговорили о “Space Oddity”, и Тони заявил, что она слишком следует новомодным тенденциям (что было более скрытым способом сказать то, что он сказал позднее в одном интервью – что она “эффектно-популистская – давит на больную мозоль”). Ну конечно, сказал он, он спродюсирует Дэвидовский альбом: это СЕРЬЕЗНЫЙ материал. А вот “Space Oddity”, может быть, лучше спродюсирует Гуз Даджон. У Гуза больше чутья к “такого рода вещам”.

“Конечно, – сказал Гуз. – Мне очень нравится эта песня. Думаю, она может сорвать банк.”

Дэвид Плэтц согласился: “Да, Дэвид, это твоя наиболее комерческая вещь. Она так и пахнет хитом. Мы нарежем ее синглом, и я знаю, что Гуз сделает прекрасную работу.”

Тут с готовностью подключился Редж: “Гуз – просто великий продюсер, Дэвид. Это сработает, вот увидишь. Он сделает для тебя то, что нужно.”

Как мы все знаем, это был добрый совет. Этот разговор был поворотным пунктом. Может быть, ТЕМ САМЫМ поворотным пунктом в Дэвидовской карьере. Кто знает, что бы могло случиться без уверенной руки Гуза Даджона за контрольным пунктом? Быть может, Майор Том никогда не вышел бы на старт, а не то что на орбиту поп-чартов. Может быть, Зигги Стардаст никогда не явился бы нам. Может быть, у нас не было бы сегодня Тин Машин.

Я смотрела на Реджа, пока другие препирались насчет Дэвидовского хитового потенциала, и чувствовала невольный прилив симпатии. Он выглядел немного грустным, и я решила, что знаю, почему. В конце концов он мыкался уже так же долго, как и Дэвид, но никто не говорил о ЕГО потенциальных хитах. И вот он стоял – еще один умный, чувствительный автор, неброско одетый в студенческо-художественные шмотки (хотя совсем не исхудавший: он был круглощеким даже тогда) и старался изо всех сил быть любезным, прячась за бодряческой улыбочкой.

Он так пришелся мне по сердцу с того дня, что я была особенно рада, когда несколько месяцев спустя увидела его по телеку, раскручивающим свой поднимающийся в чартах хит:

“Глянь, Дэвид, это же Редж!”

Дэвид притворился ужасно довольным, но ведь у него во все примешивается напряжение соревнования. Помню, как он скривил уголки губ, когда Редж сделал своего “Rocket Man”a. Я поспешила успокоить его: “Все нормально, Дэвид. Другим людям тоже можно петь о космических путешествиях. Кстати, имитация – это наиболее искренняя форма лести.”

Вот это ему понравилось, должна я вам сказать. Однако я не стала повторять этого, когда он принялся вместо гитары сочинять песни для “Hunky Dory” на пианино, как Редж.

Я еще больше радовалась за Реджа, когда он, уже с несколькими хитами за плечами, начал расцветать как сценический артист и как человек. Мне нравились его золушкины превращения и его “а попробуйте-ка переплюнуть вот ЭТО!”-подход к сценическому костюму. И мне нравилось, что он вполне расслабленно чувствовал себя в своем успехе. Приличные деньги и звездный статус улучшили настроение нашего юного Реджа чрезвычайно; он стал не только милым, но и ужасно забавным.

Он устраивал в свои глиттер-годы потрясные вечеринки. Помню, в частности, одну из них в его доме на побережье в Малибу, году, примерно, в 1982-м: сплошная роскошь – танц-площадка на лужайке у пляжа, изысканные деликатесы, все. Я подошла к нему и представилась (я не разговаривала с ним к этому времени уже несколько лет, и, конечно, в пост-панковые восьмидесятые выглядела совсем не так, как в пост-хипповые семидесятые), и мне было приятно обнаружить, что он – все тот же забавный, скромный Редж. Когда я напомнила ему, как давно я его уже знаю, и как горжусь тем, чего он достиг и как с этим справляется, он смутился.

Я, конечно, и не подозревала, что он отнюдь не справляется. На публике он держался здорово: я НИКОГДА не видела его явно обдолбанным или даже неряшливым, но думаю, вдали от людских глаз это была совсем другая история. Не знаю... Может быть, личности, склонные к злоупотреблению разными субстанциями, в любом случае заканчивают какой-нибудь проблемой – не важно, какой, но в случае с Реджем, не могу отделаться от мысли, что он, возможно, избежал бы той боли, через которую проходил, если бы разобрался со своим кризисом сексуальной идентичности раньше.

Я рада, что теперь все это для него уже позади, и он трезвее, кажется, счастливее и обосновался (сейчас, по крайней мере) со своим бойфрендом в городе, который и я называю своим домом (сейчас, по крайней мере). Если кто и заслуживает немного любви, мира и счастья, так это, несомненно, Редж.

А вот насчет Рода Стюарта я не уверена.

Род был еще одной яркой фигурой старых лондонских деньков. Мы с ним никогда не испытывали друг к другу особой симпатии.

Вечные блондинки. Я (обычно) не блондинка, так что у Рода не было никакой причины ной интересоваться. Не припомню, чтобы я хоть раз видела его на публике без какой-нибудь отпадной юной красотки, увенчанной короной здоровых золотых волос (если он, конечно не был в компании сразу двух-трех таких созданий). И я никогда не замечала, чтобы он направлял свою энергию на что-то еще. За исключением, может быть, одежды. Он всем своим видом выражал глубочайшую любовь к своим шмоткам, к своим собственным пегим волосам, к своему профилю, к маленькой крепкой заднице и вообще ко всему, что только он мог увидеть в зеркале.

Нет, он не из тех парней, Род – нет. ЕГО я никогда не видела в “Бродягах” вместе с приятелями-музыкантами скрючившимся у стола и обсуждающим музыку. Ну, может, и помню, но в этом случае музыкантами могли быть только Фэйсиз, а, стало быть, мое внимание было полностью уделено им. Видите ли, нынешний участник Роллинг Стоунз и бывший участник Фэйсиз Ронни Вуд – вот мое представление об архетипе рок-н-ролльного цигана с золотым сердцем. Потрясающий человек, а что за фэйс! И Ронни Лэйн, храни его Господь, – один из тех сообразительных, серьезных, забавных, земных и естественных джентльменов, которых британское общество иногда производит на свет просто гениально. По мне, Род не идет ни в какое сравнение с этими двумя, ни на каком уровне. Не может он сравниться и со Стиви Мэрриоттом, изначально – солистом Смолл Фэйсиз, который основал вместе с Питером Фрэмптоном Хамбл Пай, когда его группа ушла работать с Родом. Мне довелось провести некоторое время со Стивом в студии, и с тех пор я стала испытывать к нему глубочайшее уважение как к писателю, композитору, продюсеру и мыслителю. Род просто не вписывается в эту лигу. Я, конечно, уверена, что он очень хитер, и его голова варит по части бизнеса прекрасно, но что касается передовых творческих концепций, то я просто не представляю, как они могут родиться в этом пространстве между двумя – прекрасно очерченными! – ушками.

Как бы там ни было, он роскошен. На фотографиях, сделанных моим другом Лии [sic] Блэк Чайлдерсом, он выглядит очень хорошеньким и полным чисто рок-н-ролльного секс-эпила, если вы настроены на гей-стрейт-би-мульти-волну. И мне нравится, как он поддерживает этот модовский дух смешения полов (ультрамачо-дух, тем не менее) вот уже несколько десятилетий.

Бывает много таких ситуаций, когда “каждый в этом бизнесе”, иногда даже “вся коммуна” премного наслышана о сексуальной ориентации того-то и сего-то, но остальные люди о ней и не подозревают. Слыхали ли, например, покупатели кантри-пластинок слухи о Долли Партон? Знают ли девушки, сходящие с ума по Джорджу Майклу то, что слышала о нем я?

Как вы уже, должно быть, заподозрили, я – за полную честность. Она просто лучше срабатывает, лучше помогает. Ну не здорово ли было бы послушать, как Долли поет о любви между женщинами, если уж она действительно склоняется в эту сторону. А Джордж Майкл... Что ж, я могу себе представить, почему он предпочитает дистанцироваться от этих слухов: его семья – греки-киприоты весьма традиционного склада. Но если дело только в этом, разве было бы не освежающе услышать от него правду, как от Элтона или Фредди Меркьюри из Квин? И черт-дери, если уж на то пошло, давайте доберемся до сути этих слухов об Уитни Хьюстон, Лютере Вэндроссе, Барри Манилове, Пите Таунсенде и более современных персонажах, вроде Пэт Шоп Бойз и Джимми Соммервилла из Коммунаров. А как насчет самого знойного певца из всех, название группы которого – целая куча букв?

Видит Бог, Мадонна открыто заявила о том, что склонна к обоим полам. Но как насчет “слухов” об участнике этой знаменитой рок-группы 70-х? И как насчет этой легендарной темноволосой поп-певицы/актрисы? Видит Бог, в ее жизни было не мало мужчин, но почему никто не спросил о женщинах в ее жизни? И если уж мы затронули тему склонности к обоим полам, не будем забывать Мика Джэггера. Но о нем – позже.

Как мы все знаем, внешность обманчива. И не только в сексуальном смысле.

Ультраэффектный пиротехнический супершоумэн Гэри Глиттер, например. Помню его, когда он еще был Полом Рэйвеном, известным своей солидной кабаре-карьерой и своими неброскими манерами милого парниши. Самое мое яркое воспоминание о нем приходится на тот период, когда он как раз собирался сменить свое направление внутри шоу-бизнеса и превратить себя – просчитанно и спокойно, с доброй порцией юмора – в рок-н-ролльное глиттер-создание.

Это была та самая неделя в 1972 году, когда Дэвидовское признание в своей бисексуальности сорвало заголовки всех газет, и я сидела в приемной “Джем-Мьюзик”, читая “Биллборд”, а Пол сидел напротив меня, углубившись в “Мелоди Мэйкер”, напечатавшую (вернее, раструбившую) то скандальное интервью с Дэвидом. Какое-то время мы читали молча, а потом Пол, переварив новость и ее последствия, отложил газету и одарил меня невозмутимым взглядом.

“Что ж, – спокойно сказал он, – добавить к этому уже нечего, верно?”

“Да, действительно нечего”, – ответила я, и это было все. Никаких дальнейших комментариев.