Текст книги "Проходки за кулисы. Бурная жизнь с Дэвидом Боуи"

Автор книги: Aнджела Боуи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

Так что новая прическа вызвала новые эксперименты с гримом и еще больший интерес к костюмированию, и вот уже юный Дэвид Джонс превратился в стопроцентного Зигги: гибкого красноволосого полисексуального звездного пришельца в очень откровенных и ОЧЕНЬ оригинальных нарядах.

И, само собой, в смысле имиджа это мастерски сработало. Теперь уже никто не спрашивал, кто такой этот Дэвид Боуи, зато теперь задавались вопросом, кто же он такой НА САМОМ ДЕЛЕ: возникла загадка, разгадываемая и по сей день, в том числе и самим Дэвидом, для которого создание Зигги стало первым великим актом по пути к великому освобождению. Банально, но факт: создав Зигги, выступавшего для него прикрытием, Дэвид больше не должен был оставаться на публике самим собой, если он этого не хотел. То есть, он мог заниматься искусством и срывать аплодисменты, не будучи вынужденным иметь дело со своим, мягко говоря, “недостатком самоуважения”, а если начистоту, со своим холодным самоненавистничеством.

И, конечно же, как уже отмечали культурологи, Дэвид-в-роли-Зигги стал одним из социальных катализаторов своего времени. Он был той вспышкой, которая вызвала всемирный взрыв экспериментирования с секс-ролями, соревнования в блеске и пышности (глиттере) и нарциссического самолюбования. Он стал зеленым светом на повороте истории; он остановил этот несчастный зачуханный и разбитый хиппи-коммунальный автобус и указал дорогу миллионам маленьких, сверкающих, отдельных и непохожих личных транспортных средств образца “Я-десятилетия”. Он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО был всем этим.

И, когда Зигги начал завоевывать воображение всего мира, мне стало ясно, что я, слава Богу, выполнила свой кусок работы хорошо. Команда, которую я сколотила, была талантлива, воодушевлена и исключительно эффективна. Теперь у Дэвида была вполне оперившаяся, прекрасная рок-группа; невероятно пронырливый менеджер; феноменально талантливый личный дизайнер; творческая и преданная стилистка и кастелянша; жена-тайфун, чтобы улаживать все его дела; наконец, нянька на полной загрузке, чтобы обеспечить возможность его жене улаживать все его дела. Теперь он имел все, в чем нуждался. Зигги был готов к рок-н-роллу.

Конечно верно, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать, но все-таки верно и то, что пара правильных слов, сказанных в правильное время в правильном месте могут сдвинуть такие горы, какие не под силу сдвинуть и имиджу.

Именно таким был случай с одним отрывком из Дэвидовского интервью, напечатанного 22 января 1972 года в “Мелоди Мэйкер”. Слова были простые и короткие: “Я – гей, и всегда таким был, даже будучи еще Дэйви Джонсом”, но эффект их был огромен.

Интервью проходило в офисе “Джем” (“Мэйн Мэн” тогда еще не существовало), брал его рок-журналист Майкл Уоттс, а Дэвид скармливал ему такие фразы, оформленные в отрывистом (уличном?) Зигги-стиле. В то время, насколько я припоминаю, он еще не так втянулся во все Зигги-дела, как это было несколько позднее, когда вышел альбом “Зигги Стардаст”, но был на пол-пути к этому. По крайней мере, половина его фраз была сказана от лица этой его надувательской жертвенно-внеземной рок-звезды. Тем не менее, “Я – гей”-заявление было совершенно искренним и личным. Помню, как Дэвид нервничал, когда интервью закончилось.

Я успокоила его, как только могла. На смом деле, я была в таком радостном возбуждении, что чуть ли не вопила:

“Дэвид! Да ты понимаешь, что ты сделал?! Ты же, бля, СДЕЛАЛ это! Теперь нас уже ничто не остановит, бэби!”

Он немного расслабился и объяснил, что до самого момента, когда произнес эти слова, даже не думал, что собирается это сделать. Он не настраивался специально ни так, ни этак, даже после всех наших с ним разговоров, после всей этой философии и политики сексуального освобождения, которую я самым нежным образом старалась в него вколотить. Но настал такой момент, рассказывал он, когда его инстинкт подсказал ему так сделать, и он просто позволил словам вырваться наружу.

“Ты сделал все правильно, бэби, ты сделал все правильно, – сказала я ему. – Вот увидишь. Так и нужно было сделать: самое время. Даже в смысле маркетинга это просто идеально.”

Он согласился – он же не дурачок – и все же, он волновался. “Не знаю, как к этому отнесется Тони, – сказал он. – Как ты думаешь, он это нормально воспримет?”

“Это не важно, бэби, – ответила я ему. – То, что ты сказал, – правда, а ты должен иметь возможность говорить правду, когда захочешь. Ты же не хочешь быть, как Кен Питт и его друзья – вечно увиливать, прятаться и сидеть в “шкафу”. Если Тони тоже такой, тогда он не сумеет подать тебя, как нужно, а если так, то мы просто избавимся от него и найдем себе кого-нибудь другого. Но с ним все будет окей, я ручаюсь. Он же смотрит на тебя, как на индустрию, как на здание, и он знает, что здание не может стоять на фальшивом фундаменте.”

Думаю, Тони Дефриз был в шоке, когда взял в руки “Мелоди Мэйкер” и увидел на ее первой странице заявление Дэвида напечатанное жирными буквами. Но, как я и предсказывала, он быстро осознал все возможные последствия этой ситуации: если бисексуальность Дэвида оказалась на первой полосе ведущей британской музыкальной газеты, значит, она с таким же успехом может и продавать билеты. Так что – торпеды к бою. Пусть Тони был шокирован, но он впервые, думаю, осознал весь коммерческий потенциал Дэвидовской игры с секс-ролями.

Кстати сама статья в “Мелоди Мэйкер” отнюдь не была посвящена только этой теме. Такими были лишь перепечатки и реакция на нее в основной Флит-стритовской прессе. Изображение Дэвида Майклом Уоттсом было мило и проницательно:

“Теперешний имидж Дэвида – это шикарная “королева”, роскошный женственный мальчик. Он выглядит так кэмпово, как только можно, с его расслабленными руками и аффектированным словарем. “Я – гей, – говорит он, –и всегда таким был, даже еще в бытность Дэйви Джонсом”. Но в нем есть нечто слегка несерьезное, когда он это говорит, легкая улыбка, прячущаяся в уголках губ. Он знает, что в наше время вполне допустимо вести себя, как шлюха мужского пола, и что шок и провокация, которыми так богата вся итория поп-культуры, это замечательный бизнес.”

Лично я очень оценила двусмысленность этого отрывка, и, как я себе представляла, вся гей/би/ мульти-коммуна – тоже.

Именно это, так запросто напечатанное, заявление привлекло всех флит-стритовских репортеров, и они разнесли его по всему свету. Замечательно! В те январские дни я брала в руки газеты и принималась хихикать, наслаждаясь каждым словом, льющим воду на мельницу легенды. Я просто ЧУЯЛА, как все ребятишки по всему миру навостряют уши и принимают к сведению то, что только что прочли, а их мамы и папы, сидя вокруг кухонного камелька с чашечкой чая и тарелкой свиных сосисок, чешут репу и размышляют: “Хм-м-м... гей, он говорит... педик... хм-м-м... женат... имеет ребенка... носит платье... хм-м-м...”

Публичный ответ Дэвида на поднявшуюся газетную шумиху был подходящим: легкая неприязнь культурного человека к сплетням обывателей. Он сказал еще одному интервьюеру: “Как только “Мелоди Мэйкер” напечатала эту статью, люди принялись звонить: “Не покупай эту газету. Знаешь, что ты натворил? Ты просто сам себя уничтожил!” Что ж, я купил газету, и все в ней было нормально, но после нее, после того как другие газеты набросились [на статью] и растащили по куску, как собаки мясо, получилась небывалая история.”

Так и было. Поднялся невообразимый шум, и телефоны в “Хэддон-Холле” трещали, не переставая. Мне, конечно, было наплевать, единственно, что меня действительно печалило, так это беспокойство бедняжки миссис Ронсон, позвонивший из Халла за подтверждением того, что ее любименький Мик не впал во грех, о коем вещалось жирным шрифтом в ее утренних газетах.

“Нет-нет-нет, миссис Ронсон, – говорила я. – Все совсем не так. Не беспокойтесь. Просто Дэвид выбрал такой драматический способ сказать, что он восхищается геями, вот и все.”

Я, конечно, не сказала ей, что, какими бы странными ни были его друзья, самому Ронно В ЛЮБОМ СЛУЧАЕ ничего не грозит. Он чисто гетеросексуальным образом бороздил лондонские и вообще британские просторы женственности с таким энтузиазмом, которому я могла только восхищаться и удивляться.

Не сказала я ей и о том, что замечание Дэвида в купе с выпуском “Зигги Стардаста” и поднявшимся в рок-мире жужжанием в ответ на первую публичную презентацию глиттер-криттер-концерта, увеличит число потенциальных секс-партнеров нашего дорогого Ронно до уровня десятков тысяч. И уж конечно я не упоминала про скандальную фотографию работы Мика Рока, на которой Дэвид/Зигги, изогнувшись между ног ее сына, сосет его гитару на концерте в Эйлсбери.

Возможно, это до предела разожгло бы ее любопытство, как и любопытство всех окружающих, но только не думаю, что она пришла бы в такой же восторг, как ребятишки.

Что за фотография! Вот ЭТО образ достойный тысячи слов.

Зимой 1971 – 1972 вы могли просто купить билет и увидеть, как Дэвид откалывает эту штуку с Ронновским инструментом (основывая тем самым рок-театр). Именно тогда Зигги и Спайдеры завоевали мир.

Этот первый их Британский тур был просто чудесным. Он не был весь распродан – в некоторых городах зал был полон лишь наполовину, – но реакция публики была просто неистовая, куда бы Дэвид с парнями не отправлялся. Я сама была на четырех-пяти концертах, и я никогда их не забуду. Особенно тот, в “Квинс Плэйхаузе” в Глазго, когда я сидела в ложе, а фэны принялись карабкаться по стене театра, чтобы добраться до меня. У меня сердце ушло в пятки. Моя мама была вместе со мной, и я до сих пор не знаю, кто был больше удивлен, испуган и радостно возбужден – я или она. Когда шоу вернулось в Лондон, помню, как в “Империал-Колледже” толпа рванула на сцену во время Дэвидовского выступления на бис и с триумфом вынесла его из зала на плечах, словно великого героя античого Рима.

Сплошной отрыв: чудеса и экстаз из города в город. Что здесь сработало, не знаю – были ли то Дэвидовские костюмы, которые он менял три раза за шоу, или же внушительная звукосистема, намного превосходившая стандарты того времени, или пульсирующие пучки белого света, пока Спайдеры бабахали “White Light White Heat” Вельвет Андеграунд, не перестававшие пульсировать, пока вся толпа не начинала выпрыгивать из штанов.

Все эти элементы были тогда новшеством для рок-арены. Но все же, главным был сам Зигги Стардаст и восхитительные Зиггины песни – моя Светящаяся Личность во всей своей харизматической славе. Намыкавшись так долго, он наконец-то занял подобающее место в центре рок-сцены.

Критики, несомненно, тоже думали именно так. Когда он играл на концерте в фонд “Спасите Китов” в “Ройал-Фестивал-Холле” – большом бенефисе, организованном обществом “Друзья Земли”, журналисты, кажется, посходили с ума не хуже фэнов.

“Дэвид вскоре станет самым великим энтетейнером, какого когда-либо знала Британия”, объявила “Мьюзик Уик”, обычно гораздо более осторожная в выражениях.

“Каждому, кто все еще сомневается в том, что Дэвид Боуи превзойдет всех, кто был до него, следовало бы посмотреть его необыкновенный концерт в прошлую субботу”, писала ни много-ни мало лондонская “Таймс”, назвавшая Дэвида в льстиво-снобистском отступлении “Ти Эс Эллиотом под рок-н-ролльный бит”.

Комментарий “Диска” был более кратким, но лесть была, возможно, более по делу: “Боуи спас китов и рок”.

Действительно, говоря о прибытии, сделано оно было грациозно. Все эти статьи были умны и опьяняющи. Мне, лично, больше всего полюбился отзыв “Мелоди Мэйкер” – тогда, как и всегда, они врубались немного больше других.

Под точным, хоть и банальным заголовком “Звезда взошла” Рэй Коулмэн писал:

“Когда восходящая звезда поднимается к зениту, обычно во время какого-то одного конкретного концерта можно сказать: “Вот оно. Он своего добился.” Шоу было триумфом... Дэвид варьировал темп, даже немного замедляя его, чтобы сделать версию “Амстердама” Жака Бреля... Под конец сета он вывел на сцену Лу Рида, чтобы исполнить с ним “White Light White Heat”, “I’m Waiting for My Man” и “Sweet Jane”. Это было первое британское выступление Рида, но даже это не помешало вечеру быть целиком Боуиевским.”

Все это было сплошным волшебством, гораздо лучше, чем секс, наркотики и прочие общепринятые удовольствия; несомненно, динамика тех первых месяцев настоящей звездности была просто трансцендентной. Мы подсели на работу, действо, аплодисменты и снова работу. У нас даже не было времени на то, чтобы обдолбаться или даже просто напиться – не регулярно, по крайней мере, впрочем я не поручусь за Дэвида, пока он был в турне вдали от меня, заваленный всякого рода предложениями. Но если бы даже в ежедневном расписании дел, заигрывания с прессой, написания песен, репетиций, записей, поездок и выступлений и были бы какие-то достаточно большие перерывы (которых не было), то мы использовали бы их на то, чтобы поспать или на что-нибудь созидательное – развить, отточить или усовершенствовать что-нибудь – песню, гитарное наложение, костюм, договор или даже план нового поворота в нашем увлекательном путешествии.

Я любила те первые месяцы Дэвидовской звездности, также как и он, и как все кругом в нашей маленькой армии. Мы чувствовали себя прекрасно – знаменитыми, оцененными, необыкновенными, интенсивно живущими, в состоянии полной боевой готовности. Мы чувствовали себя одновременно и как преуспевающие взрослые, и как играющие мальчики и девочки, и это великий дар в жизни артиста. Мы были друзьями, мы были семьей.

Это было так прекрасно, правда! И когда у нас, наконец, появилась передышка, что же мы сделали? Мы сняли виллу в Риме и все вместе поехали туда отдыхать. Мы любили друг друга, и нам даже в голову не приходило, что мы все можем разбежаться в разные стороны.

Дружба и творчество, не важно насколько они счастливо-интенсивны, совсем не исключают холодного расчета. По крайней мере, для Дэвида Боуи образца 1972 года не исключали. И это не слишком удивительно; не думаю, что Дэвид когда-либо умел по-настоящему расслабиться, если не считать, конечно, пьянки и наркотиков.

Возьмем, для примера, его отношение к Лу Риду, который, как упоминал Рэй Коулмэн в “Мелоди Мэйкеровской” рецензии на концерт “Спасите Китов”, впервые выступил в Британии как гость на концерте Дэвида. Дэвид, знаете ли, был ужасно хитер. Начиная со своей первой поездки в Штаты (и даже до того) он прощупывал рынок для своей работы, вычислял свои шаги и следил за соперниками. А единственными серьезными соперниками в его рыночной нише, как он решил, были Лу Рид и (возможно) Игги Поп.

И что же Дэвид сделал? Он с ними скооперировался. Он ввел их в свой круг. Он расхваливал их в интервью, распространяя в Британии их легенды, а потом, летом 1972-го, лично представил их британской публике. Он провел вместе с ними чрезвычайно забавный пресс-день в отеле “Дорчестер” (“любое общество, позволяющее распускаться таким людям, как Лу Рид и я, можно считать окончательно пропащим”, – выдавал он готовые к цитированию фразы), неизменно выступал их союзником и покровителем и в конце концов завоевал столько же, если не больше, внимания, сколько и они. Он связал Игги и Студжес с Тони Дефризом и “Мэйн Мэн”. Таким образом, у них с Игги теперь был один менеджер, который, все же, был прежде всего ЕГО менеджером. Вместе с Миком Ронсоном он взялся за продюсирование “Трансформера” Лу Рида – кооперативная работа двух Ар-Си-Эйевцев, которая (о, сладкий запах роз кругом!) дала и компании, и артисту единственный значительный поп-хит всей карьеры Лу – “Walk on the Wild Side”. Позднее в 1972 году Дэвид рискнул контрактными обязательствами и спродюсировал для Си-би-эс, лэйбла Игги, альбом Игги и Студжес: спас продукцию, казавшуюся неприемлимой.

Все очень выгадали от этих операций, и все оказались тем или иным образом зависимыми от Дэвида Боуи. Вот это гладкая работа, думала я, восхищаясь Дэвидовскими приемами и помогая ему советом и обеспечением.

Одним из аспектов этого обеспечения было подыскивание подходящих домов, где бы американско-уорхоловская толпа могла разместиться во время визитов в Лондон, и эту задачу я взяла на себя. Иногда это было забавно. Например, розыск дома для Лу Рида – просто умора. Не столько событие, сколько сам Лу.

Мое первоя ясное впечатление от него, которое может совпадать, а может и не совпадать с нашей первой встречей, (мое впечатление – Лондон 72-го, но мы могли мельком встречаться и в 71-м) – это человек, считающий себя просто обязанным выглядеть настолько голубым, насколько только возможно. На нем была жирная тушь для ресниц, черная губная помада и лак на ногтях ей под цвет, плюс обтягивающее трико в духе Эррола Флинна в роли Робин Гуда, которое могло воспламенить любого педрилу за километр от него. Вид у него был такой, словно он подпрыгнет выше Пост-Оффис-Тауера, стоит вам шепнуть ему на ушко “Бу!”.

Дэвид представил нас друг другу, и мы поздоровались, вернее, что-то, вроде того: рукопожатие Лу напоминало странную помесь дохлой форели с параноидной бабочкой, а мое – что-то, вроде приветствия полупьяного портового грузчика. После обычных церемоний мы приступили к делу.

“Ну, – сказал Дэвид, преджде чем испариться в неизвестном направлении, – Энджи поможет тебе разыскать подходящее место для жилья.”

“С удовольствием”, – сказала я, еще раз повнимательнее приглядываясь к Лу и думая про себя: “Х-мм. Ричмонд.” Это был спокойный район, полу-артистический, относительно дешевый, вдали от городского космополитического жужжания студий и очень красивый.

Я обрисовала ему Ричмонд и предложила еще пару вариантов, включая подходящие места прямо в сердце всей нашей сцены, но он не клюнул ни на одно конкретное предложение. “Ладно, что ты сама считаешь лучшим, то и хорошо”, – решил он. Так что я назначила с ним встречу пару дней спустя, собираясь подобрать несколько проспектов и возить его по всем этим местам, пока ему что-нибудь не понравится.

Так я и сделала. В то время я еще не водила, так что в назначенный час я появилась в такси-малолитражке с шофером, предполагая, что вместе с Лу нас будет трое.

Но он привел с собой своих друзей, так что нас оказалось пятеро. А друзья его, надо вам сказать, были просто удивительны. Мой интерес к Лу и мое уважение к его странноватости чрезвычайно вырости, стоило только мне бросить взгляд на этих двоих: оба они были очень молоды и необыкновенно хороши собой: с пепельными локонами, овальными лицами, с черными, словно нарисованными, ресницами и бровями, со стройными, тонкими, изящными телами. Различались они только тем, что один из них был мальчиком, а другая – девочкой; они были братом и сестрой.

“Энджи, позволь представить тебе моего парня и мою девушку”, – сказал Лу исключительно непринужденно, и я подумала: “Боже, какая прелесть! Вот это да! Что за характер!”

“Очень рада познакомиться с вами обоими”, – сказала я и тут же решила разыграть настоящую леди: радушную и понимающую, без малейшего намека на навязчивое любопытство. (Англия и мои родители прекрасно научили меня: если сомневаешься, как себя вести, веди себя благовоспитанно.) Так что мы все набились в малолитражку и провели идеально нормальный день: просто еще один осмотр окрестностей с еще одним милым юным менаж-а-труа.

Я вела себя вполне пристойно, кажется, но это было трудно. Эти трое были просто неотразимы: держались за ручки (попарно или все втроем), обменивались всевозможными нежностями и поцелуями (точно так же) и вообще, храни их Бог, лучились счастьем и здоровьем. Они были радостно возбуждены оттого что попали в Лондон, и мне страшно нравился их энтузиазм. Я не могу устоять перед человеком, которому нравится мой любимый город, но здесь было даже нечто большее: Лу и его ребятишкам явно было так хорошо вместе, что это просто заражало.

Они выбрали себе дом – припоминаю, что не в Ричмонде, но приблизительно таком же маленьком цивилизованном лондонском предместье – и переехали туда, и все было так же прекрасно, как и они сами. Иногда Дэвид посылал меня привезти Лу на репетиции и сессии в “Трайденте”, и для меня это уже стало маленькой забавой – угадывать, кто из них будет держаться за ручки сегодня. Какой дело приняло оборот? Кто чем занимался и с кем, до того как я пришла? И какие странные дороги привели каждого из них к их теперешней сплоченности?

Ничего из этого я никогда не узнала, но я, по краней мере, приятно проводила время за разгадыванием и во время, и после встреч с Лу.

Одним из таких интригующих моментов – уже пару лет спустя записи “Трансформера” – стало мое знакомство с Рэчел/Рики, трансвеститом (или транссексуалом, я так и не поняла, кем именно), с которым у Лу был роман, когда он снова приехал выступать в Лондоне. Она/он действительно был(а) просто нечто: белая кожа, иссиня-черные волосы, очень высокая, очень готическая (думаю, она была пуэрториканкой или юго-американкой), просто, черт-дери, потрясающая. Она была очень забавна в такой типично кэмп-умной манере, и, конечно же, ультра экстровертной. Действительно, светская львица.

Как-то раз мы оказались в гостиничном номере Лу после его шоу, обсуждая город и все его наиболее отрывные места, и что же стало главной темой разговора? Покупки! Этот персонаж рассказывал, где он тратит деньги Лу: где она была сегодня, где собирается потратиться завтра, какие сокровища она откопала, чего покупать не стала – все в мельчайших подробностях! Лу не вымолвил почти ни слова.

Но, в общем, для него это было нормально: он был влюблен – его/ее слово было для него законом. Кажется, Лу пришлось несладко, когда они порвали, и Рэчел/Рики забил на всю эту сцену с наркотиками и пьянством, стал стрейтом (прямым, как стрела, говорят) и женился на милой девушке из родного городка. Бедный Лу. Еще одно горькое зерно в мельницу его ужасного, супериндустриальной силы, страха.

Да, бедняжка Лу. Вам часто приходится слышать такого рода истории о нем, особенно о его паранойе и приступах ярости, и у меня нет причин не верить им. Я никогда не видела, чтобы он окончательно сорвался – конкретно, я никогда не видела, чтобы он применял физическое насилие – но я присутствовала при таких сценах, когда он почти что доходил до этого. Он как-то напустился на Дэвида и Ронно в студии во время записи “Трансформера”: я бросилась к двери немедленно, как только он взорвался, и отправилась часок-другой побродить по обувным магазинам на Карнеби-стрит. Последний раз я виделась с ним, когда мы как-то вечером отправились поужинать вместе в Нью-Йорке. Я уплетала за обе щеки, но не съел почти ни кусочка, и я со все большим беспокойством наблюдала, как он начинает закипать. Сначала он был очень рад нашей встрече, потом перешел к ядовитым, хотя более или менее обоснованным, нападкам на Дэвида, а потом совсем сбрендил и стал нести какую-то параноидную чушь, показавшуюся мне настоящим безумием. Он, конечно, был обдолбан, так что его настроение в эти пару часов определялось каким-то фармацевтическим циклом, но все же...

Возможно, вы получите более отчетливое представление о Лу, если я расскажу вам кое-что, о чем он поведал мне за этим ужином.

“В этом городе, – сказал он абсолютно серьезно, – вы просто обязаны обдалбываться. Это необходимо. Здесь такая грязная атмосфера, что вам просто необходимо запихивать в свое тело разные химикалии, чтобы ее обезвредить.”

Не знаю, откуда у него взялась эта идея – вычитал ли он ее в “Голом завтраке” или она родилась в его собственной голове, ну да, какая разница. Во всяком случае, с ним уж точно не соскучишься.

И должна заметить, что я обязана ему повышением уверенности в себе. Когда я впервые увидела его в компании братика и сестрички, меня это просто вдохновило. Это выглядело так чудно, так экзотично. Но как-то в полдень, когда я гуляла по Сохо, доставив Лу в “Трайдент”, и снова дивясь его окружению, я сама себя поймала на мысли: “Постой-ка, Энджи. Конечно, сцена Лу причудлива, но она ведь ничудь не более отрывная, чем твоя собственная, не так ли?”

Тот факт, что я не слишком уж отрывалась во время циклона ранней Дэвидовской звездности, вовсе не означало, что я была пай-девочкой или вполне обычной женой. Черт, вовсе нет!

Я конечно, не слишком бузила, но я все же бузила. В подтверждение позвольте рассказать о моем отдыхе с Даной на озере Маджиоре после рождения Зоуи; как я говорила, у меня тогда был шанс повеселиться.

Вилла Гиллеспи была трехэтажным зданием, построенным на сонно-пологом берегу. Вы входили туда через террасу, сбегавшую от верхнего этажа виллы прямо к дорожке у кромки воды. В дальнем конце большой гостиной сквозь цветные стекла окон открывался великолепный вид на озеро. Спальни располагались в нижних этажах, а перед домом громоздились огромные гладкие валуны, на которых можно было загорать, или же, когда вам хотелось, можно было прямо с них соскользнуть в прохладную кристально-прозрачную озерную воду. К вашим услугам всегда готова была моторная лодка и прочие удобства и прелести.

В тот день, о котором я рассказываю, мы с Даной отправились в моторке на местный рынок – замечательное место. Вернулись мы, покуривая гигантскую, в чисто английском стиле, самокрутку с хэшем, прозагорали все послеполуденное время, пообедали со стариками Гиллеспи и удалились в спальню – раскурить еще один джойнт.

Там мы и находились, когда на озере поднялся шторм – одна из этих внезапных, часто зрелищно-буйных альпийских гроз. Ветер начал остервенело биться в дребезжавшие окна, так что я поднялась и распахнула их, а потом забралась к Дане в постель. Мы лежали в темноте, обдолбанные в дым, пока по комнате бушевал шторм, прижавшись к друг к другу и ловя бесконечный кайф. Ну, а потом, я, само собой, перешла к естественному продолжению, занявшись любовью со своей роскошной подружкой. Для нас это отнюдь не было новостью: мы с Даной резвились и раньше – и вдвоем, и с другими, включая Дэвида и Дановского друга, и в самых близких своих кругах она называла меня “своим идеальным джентльменом” и “Энджи-кремовая щель” – но наслаждаться вместе с ней снова было замечательным освобождением от напряжения предыдущих недель.

Так что мы отрывались вовсю, запутавшись в клубок, как парочка кама-сутровских йогов: Дана такая роскошно-пышная, а я – как поджарая борзая, когда где-то за моей спиной взорвался один из этих вышибающих мозги ударов грома вместе с ослепительной вспышкой, и – о, бл...во! – в дверях стояла миссис Гиллеспи.

Вы наверняка никогда не видали, чтобы человек двигался так быстро, или, чтобы двое людей, только что столь сложно переплетенных конечностями, так быстро расплелись и оказались за полкилометра друг от друга. В мгновение ока я оказалась у окна, восхищенно уставившись на штормовое озеро. Я уже застыла в этой картинной позе, пока миссис Гиллеспи все еще пыталась сконцентрироваться на безумном эротическом видении, которое она успела (или не успела) заметить на кровати.

По выражению ее лица вы бы ничего не сказали, но в ее голосе была несколько странноватая интонация, когда она договорила слова, с которыми открыла дверь: “Очень сильная... гроза начинается, девочки”.

Энджи-из-института-благородных-девиц идеально ответила: “О, да, миссис Гиллеспи, не беспокойтесь. С нами все в порядке. Я как раз закрывала окна.”

Не знаю, засекла нас бедная женщина, или нет, но мы с Даной готовы были поклясться, что на следующий день за завтраком, когда мы объявили, что собираемся вечером на рок-концерт в Комо, на ее лице мелькнуло выражение облегчения. “О, благодарю тебя, Боже, – думала она (я готова в этом поклясться), – они собираются снять мальчиков.”

Это было не совсем так, но, с другой стороны, и не совсем не так. Мы, на самом деле, собирались посмотреть итальянскую группу, под названием “Гиганты”, которая сорвала большой хит с итальяно-язычной версией “Space Oddity”. Они играли на одном из этих вечерних концертов под открытым небом, которые так обожают итальянцы – с фейерверком и каруселями, – и мы решили, что развлечемся, не важно, чем окажется эта группа.

И, действительно, получилось просто круто: орды тинейджеров, пляшущих до отпадения жопы, – весь город, собрался здесь отбивать каблуки, – и, более того, группа оказалась совсем не плохая. Даже замечательная: горячие рокеры, отличные певцы и шоумены, и по-своему хороши собой в такой хмурой, далеко не женственной манере итальянских рок-гладиаторов.

Мы отправились за кулисы после шоу, и – боже, боже! Как замечательно, когда перед тобой трепещут в почтении. Эти парни были просто в отпаде. У Даны к тому времени уже имелось несколько хитовых записей в Британии, к тому же она была красавицей, но встретить жену великого Дэвида Боуи!.. Что ж, можете себе представить.

Мы обдолбались и стали ужасно общительными; в конце концов мы все вместе набились в чью-то спортивную машину и с ревом, визгом и гиканьем рванули обратно к Гиллеспи, общаться в том же роде и дальше. Я говорю “мы все”, имея в виду Дану с выбранным ею участником группы (весьма привлекательным бородачем), меня саму и (кого ж еще?) конечно, барабанщика. Мы удобно расположились в милой Гиллеспиевской гостиной с видом на озеро и принялись счастливо обдалбываться дальше. В моем случае это значило просто курить джойнт, а Дана, думаю, где-то раскопала немного кислотки, и пустилась “путешествовать” вместе со своим красавцем.

Дана конкретно оторвалась в ту ночь. Я, лично, была еще так сильно травмирована трудными родами, что была не способна ни физически, ни эмоционально на секс с мужчиной. К тому же, я была замужней женщиной, а брак, знаете ли, для итальянцев священная тема, так что замужние женщины считаются недоступными. Так что мы с моим барабанщиком держались за ручки и пытались (с удовольствием, но неэффективно) общаться поверх языкового барьера, пока Дана со своим парнем извивались, хлюпали и чавкали, безумно хохоча и треща друг с другом между трахами.

В конце концов мой барабанщик сообразил, что уже поздно (было где-то около половины четвертого утра, кажется), а на следующий день у группы было выступление. Так что мы попытались вытолкать влюбленных пташек за дверь.

С грехом пополам нам удалось дотащить их с веранды до дороги, но тут мы остановились, чтобы передохнуть и переброситься парой слов, и это оказалось ошибкой. Я отвечала на расспросы барабанщика о планах Дэвида Боуи насчет турне по Италии (у нас таких планов отродясь не бывало, насколько помню), когда я взглянула на дорогу поверх его плеча, и... Вот они, наши пташки.

Этот пижон привесил Дану себе на грудь, поддерживая весь ее вес, и вставлял ей в свое удовольствие, однако же он начал терять равновесие. Эта сцепленная в коитусе парочка, из которой он один касался земли, продвигалась, весьма неустойчиво, к середине дороги и, пока я глядела на эту забавную и ужасную одновременно сцену, они начали падать: он опрокинулся на спину. Дана не была ни высокой, ни тяжелой, но у нее были огромные сиськи, и, как я знала по собственному своему с ней опыту, из-за таких грудей могли возникнуть некоторые проблемы с распределением веса. Итак, он опрокинулся на спину, а она все еще сидела на нем верхом, но это ни в коем разе их не побеспокоило: они даже не подумали расклеиваться, храни их Боже, и продолжали свое дело. Помереть посреди автострады, поперек раздельной линии, трахаясь на дороге!