Текст книги "Ангатир (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

Говорил со старостой наместник на его языке, ломано, но понятно и немного с ленцой, периодически растягивая гласные.

– Доброго дня тебе, Любомир.

– И тебе, уважаемый Изу-бей.

– Скажи, Любомир, я хороший наместник?

Староста похолодел. Понял он, неспроста Изу-бей вопрос задал. Глаза хазарского наместника не добро поблескивали, а крепкие руки сжимали поводья до побелевших костяшек. Видно было, в гневе мужик, да таком, что и не угадаешь, чем успокаивать придется. Неужели что-то успело стрястись? Несмотря на теплую погоду, Любомир почувствовал, как кончики пальцев рук и ног стали ледяными.

– Конечно, наместник. В этом нет сомнений.

Изу-бей медленно кивнул и бросил суровый взгляд исподлобья.

– Тогда объясни мне, почему твои люди позволяют себе так дерзко разговаривать с моими воинами? Я хорошо к тебе отношусь, Любомир. Ты мудрый муж. Я беру с тебя разумную плату, не трогаю твой город, не пользую ваших женщин. Взамен требую покорность и уважение. Ужель это бременем для тебя стало?

Староста про себя хмыкнул. Бременем это стало с первого же дня появления хазарского стана на территории племени северян. Женщин наместник и правда не пользует, ну так его воины не обладают подобным благородством и с удовольствием уводят красивых девиц в стан для развлечения. Пусть и не угоняют в рабство девушек с Глиски, да только от этого не легче. Невест на выданье скоро не останется с такими аппетитами.

Наместник щелкнул пальцами и один из его людей спешился. Только сейчас староста заметил, что на одном из коней, поперек седла лежало тело. Хазар скинул его с крупа, как мешок с овсом, подтянул за ворот рубахи и с усилием бросил под ноги старосты.

Любомир еле сдержал вскрик. В пыли валялся сын кузнеца, дюжий парень с крепкими руками и добрым сердцем. Мальчик был мертв, но прежде, сильно избит и покалечен. От рук остались обрубки, и боги знают, что еще с ним сотворили хазарские дикари. Мужчина понадеялся на то, что отец парня хотя бы жив.

Староста почти справился с обуревавшими его чувствами, как с лошади послышался всхлип. Наместник убрал руку с губ девушки, когда разговаривал со старостой и вот теперь Люта, видя перед собой мертвое тело, пусть не любимого, но знакомого парня, еле сдерживала крик. Такой страшной смерти не заслуживал никто.

Сердце отца замедлило ход. Он не знал, какую плату стребует Изу-бей за дерзость мальчишки. Смерть виновного парня, проявившего дерзость и непослушание, для наместника не достаточная плата, за ошибку он берет вдвойне.

– Что же ты красоту такую от меня прятал?

– Оставь ее, наместник, всеми богами заклинаю, дочка это моя единственная, – староста рухнул на колени как подкошенный, глядя в испуганные глаза дочери.

– Раз дочка твоя, значит не зазорно и в жены взять. Боги видят на чьей стороне правда, Любомир. В следующий раз ошибка обойдется вам дороже.

Топот коней не смог заглушить громкий стон старосты и истошный крик Люты. Мужчина, пусть и сдавший после смерти жены, но все равно полный сил и жизни, вмиг постарел.

***

Милослав поправил рубаху с особой праздничной вышивкой и с улыбкой повернулся к матери. Та ответила ему радостным кивком. Хоть и не были они достаточно богаты, чтобы позариться на единственную дочь старосты, да только она была уверена – Любомир против взаимной любви не пойдет, а значит все у ее сына будет хорошо. Будущую невестку она любила: добрая, ласковая девочка и красавица каких поискать. Детки будут загляденье.

– Иди сынок, сватай егозу свою и хлеб взять не забудь. Отец с братом во дворе ждет, как договоритесь, так сразу домой, а я пока все к завтрашнему сговору подготовлю. Коляда присматривает за тобой.

Милослав молча склонился и поцеловал руки матери, слегка потершись о них щекой. Матушка всегда была на его стороне, кто бы что не говорил. Он вышел из дома и подошел к отцу. Тот, осмотрев сына, только хмыкнул в бороду. Брат же, хмурый и недовольный, решил высказаться.

– Не нравится она мне, Милослав. Ну не назовут доброго человека Лютой. Знаешь, что про ее мать говорит Белояра? А та врать не станет. Зачем нам в семье такая? На тебя девки заглядываются одна краше другой, а ты замахнулся.

– Люту так матушка перед смертью нарекла, не наговаривай на мою любимую, не тебе с ней жить и детей воспитывать. Она мне милее всех, – сказал как отрезал парень.

Сердце неслось вскачь, ноги за ним не поспевали. Стоило на миг представить, как увидит он милую, обнимет крепко и поцелует в уста сахарные, так голова кругом шла. Куда уж там до недовольства братского.

Добежал он до дома старосты под шутки и смех отца, сунулся было во двор, как остановил его хриплый оклик Брони:

– Стой, Милослав. Опоздал ты.

Парень, все еще улыбаясь и не понимая, что ему говорят, обернулся к кормилице. Старая женщина мяла в руках платок, периодически смахивала с полного лица слезы и тяжело и часто дышала.

– Ты чего говоришь такое, Броня?

– Нет нашей Лютоньки, не уберегли, забрал вымесок хазарский, – Броня громко всхлипнула и грузно опустилась на скамью у забора. Речь звучала сбито и неразборчиво. – Сын кузнеца помер страшно, паразит степной, забрал красавицу нашу в оплату, сказал, еще раз ослушаемся, хуже будет. Была бы здесь Лета, не произошло бы горя. Ужо как я не кланялась у алтаря, а не слышит меня Матушка, не нужна ей старая кровь, молодую подавай, силы я где найду на молодую-то?

Голос няни становился все тише и тише покуда совсем не смолк. Нечего ей было больше сказать Милославу. Что не скажи, а Люту это не вернет.

К парню подошел отец и крепко сжал плечо рукой.

– Идем, сынок, нечего нам здесь делать.

Милослав вспыхнул за миг, как хворост от брошенной искры. Скинул отцовскую руку и ринулся в дом.

– Любомир! Где ты, пес старый?! Как ты мог Люту отдать отродью хазарскому! Мне отдать не захотел, а этому просто так выдал! Я два года порог твой обивал, два года с ума сходил. Где ты, скотина вшивая?! – Парень метался по сеням, колотя кулаками все, что под руку попадется, пинал лавки, ругался страшно и не замечал, как по щекам текут слезы.

– Умолкни! – резкий окрик отца не остановил Милослава, тогда мужчина схватил парня за шиворот и выволок наружу, несколько раз отходив тяжелой рукой по спине и затылку. – Что ты несешь, пустобрех! Как бы Любомир остановил наместника, а? Скажи он ему слово, всю деревню бы уже вырезали да сожгли. Ничего с твоей девкой не случится, глядишь, женой станет хазарской, будет возлежать на подушках, сладости заморские вкушать да тебя вспоминать со смехом, а ты переживешь и будешь молчать! Рот свой откроешь, когда я разрешу, понял?

Милослав проглотил все оскорбления, которые так и вертелись на языке. Он бросил последний взгляд на терем возлюбленной и угрюмо поплелся вслед за отцом. Сердце болело так, что не вздохнуть не выдохнуть, голова гудела от гнева и ненависти к похитителю. Кто бы, что не говорил, а он, Милослав, не будет сидеть и покорно ждать милости хазарского наместника. Кто от счастья своего так легко отказывается, сам никогда счастлив не будет.

Глава 3. Много в мире чудовищ

В дорогу за несметными богатствами, кои укажет чудь, собирались как на войну. Староста тряхнул мошной, снарядив дружину провизией и припасами. Одних стрел каждому выдали по самые не балуй. Ох и жаден был до наживы староста Белозар. Потирал уже потные ручишки, предвкушая, как озолотится, как справит себе нужник из заморского мрамора, как привезет на потеху басурманских танцующих дев из Царьграда, как построят ему собственную ладью, а то и две. Возглавил поход сам воевода.

– Ты уж давай там, Драгомирчик! С белоокого глаз не спускай. Чуть что не так, сразу в рыло ему, в рыло! Но не зашиби. Он мне живой нужен. А уж я тебе… Ох, Драгомирчик, заживе-е-е-м! – хихикая бормотал староста, стуча ладонью по груди воеводы.

– Не изволь беспокоиться, Белозар, – со значением ответил воевода. – Никуды твой чудь не денется. Что пообещал, все выполнит. Уж я-то с него спрошу, как надо.

Однако вопреки надменному тону, воевода не был так уверен в себе, как хотел, чтобы казалось. То и дело он поглядывал на громадные ручищи белоглазого. Такими хоть подковы гни да колья в земь забивай. Еще беспокоила воеводу сила, что у таких белоглазых по легендам бывает. Придя по утру к клети, он так напрямую и спросил чудь:

– Ты же шаман, я верно разумею?

Чудь по обыкновению не спешил с ответом. Обернувшись на воеводу, он уставился на него так, словно видел впервые.

– Кто таков шаман?

– Это я с тебя испрашиваю! – тотчас завелся Драгомир, не зная, что на такое ответить. – Ты в своем племени шаман? Говори правду! Я слыхал про таких как ты, белоглазых чудищ!

– Твоя правда не такая как моя. Пленять гостя на празднике это и не правда никакая вовсе.

– Вот как с тобой можно по-хорошему, стало быть, а? Я ж тебе по-людски, по-доброму, а ты вона как! – взревел Драгомир, хватаясь за меч.

– Ходящий я. По-вашему – шаман. Хотя это никакой не шаман. Другое. Тебе не понять, – бесстрастно ответил чудь.

– А иди ты в баню, – махнул рукой воевода.

«Ходящий, в воду пердящий», – мстительно подумал Драгомир уже опосля, глядя в затылок идущему перед ним белоглазому.

Чуди, как было обещано, дозволили шагать самостоятельно. Несмотря на полученные накануне увечья, он двигался вполне свободно. Староста требовал, чтобы белоглазому связали за спиной руки, да воевода только головой качал – бесполезно, порвет любые путы. Так хуже даже, еще дружина не ровен час будет считать, что в безопасности, покуда этот связанный, значится, шлепает. Потому было решено чудь вести в середине воинства, ближе десяти шагов к нему не соваться, луки готовыми к бою держать. Когда Куштунь остался далеко позади, Драгомир отдал стрелкам новые указания:

– Попытается напасть или удрать, бейте, не жалея. Насмерть, чтоб дух испустил, прежде, чем успеет кого подрать. Староста его ценит конечно, да токмо мы тута с вами в лес с этой тварью идем, а не он.

Коней брали только вьючных, потому как, дорог в местах, где Драгомир собирался богатство искать, никто не прокладывал. Едва оказавшись в лесу, чудь почувствовал приток силы. Внешне никак это не проявляя, он питался ею, шагая нагими ступнями по траве, с наслаждением чувствуя прохладу росы на ногах. Украдкой касаясь стволов деревьев, чудь благоговейно улыбался.

«По что они вырубают леса для своих селений? Жгут корни, вырывают из почвы. А ей больно. Она страдает. Не разумные, запутавшиеся, потерянные. Живут в мертвом дереве, не понимая, что оно больше не дает силы, а токмо забирает, высыхая вместе с их душами», – размышлял чудь, дивясь беспечности окружающих.

Не спеша бредя, когда его не подгоняли, белоглазому удалось поднять с земли камень. Драгомир тотчас всполошился, едва ль не подпрыгивая от возмущения. Чудь смерил его недоуменным взглядом, молча положив камень в рот.

– Сплюй, – скомандовал воевода.

Чудь приоткрыл рот, вываливая синеватый язык. Камня не было.

– Сожрал, – буркнул стоящий рядом ратник. – Ребят, он камень сожрал…

– Смотри не подавись, – злобно прошипел Драгомир.

Чудь смолчал, продолжая путь. Он никогда не отвечал на чужую грубость. Скользя взглядом по сторонам, белоглазый выглядел словно блаженный. Будто не его ведут под стражей, а он гуляет и к тому же один.

По мере продвижения, путь усложнялся. Лесная чаща казалась темнее, хотя еще был день. Лошади то и дело недовольно фыркали. Порой не хотели идти, останавливались. Воинство Драгомира, даром не робкого десятка, продолжало идти, не дрейфя. Большое ль дело, лесная нечисть решила запугать! От доброй стали, да огня не спасут никакие заговоры. Однако и те, кто во все глаза следил за людишками, уверенностью обделены никогда не бывали.

– Ау! – раздавшийся девичий крик, застал врасплох задумавшегося Драгомира.

«Может, показалось?» – подумал воевода, тотчас оглянувшись по сторонам.

«Не показалось», – заключил он, видя, что его ребята тоже кто куда таращатся, вслушиваются.

– У! У! У! – вторил второй голос первому уже с другой стороны.

Воевода злобно зыркнул на чудь, тотчас опустив ладонь на рукоять меча.

– Твои проделки, белоглазый?

Чудь, как и все всматривался в темные провалы меж деревьями.

– Не бойся, мил человек, это аука резвится. Пускай себе дурачится, – ответил чудь.

– Ты чепуху-то не мели, – буркнул Драгомир, надувшись. – Ишь, ты, скажешь! Воевода ничего не боится.

В открытом шлеме, он выглядел донельзя потешно, аки переспелый желудь.

– Где этот аука твой? А ну показывай! – рявкнул воевода, вырывая из рук у дружинника лук и пару стрел.

– Уже убежал, – равнодушно ответил чудь.

– Прикрываешь своих, – с прищуром процедил Драгомир. – Надеешься, высвободят тебя?

Казалось, что это предположение неожиданно повеселило чудь.

– Ужель не свободен я? Мне-то нет дела до богатств, каменьев да злата, а вы за ними сломя голову абы куда тащитесь. Ты бы дома сидел, да жену ласкал, а со мной, как ведро в проруби болтаешься. Кто из нас не свободен, воевода?

– Много-то ты понимаешь, – ответил Драгомир, но все-таки отстал.

Когда солнце склонилось к закату, в лесу уже почти ничего было не видать. Разбив лагерь, Драгомир принялся стращать своих людей, выставляя караулы. Дружина не особо обрадовалась, когда воевода заявил, что спать не будет едва ль не половина воинов.

– А вы как хотели? – развел руками Драгомир, глядя на хмурые рожи своих ратников. – Нам этого камнежора надо охранять, да от прочей нечисти оборону держать.

Чудь, не обращая внимания на перепалку, уселся спиной к стволу крепкого дуба. Прикрыв глаза, он что-то тихонько шептал, поглаживая землю. Нежно, любя, словно успокаивая. Вдруг он распахнул очи. Принюхался. Подхватил щепотку земли, попробовал на язык, пожевал. Его лицо в миг заострилось. Чудь встал, осматриваясь.

– Воевода, здесь нельзя оставаться, – проговорил наконец белоглазый.

– Не твоего ума дело, где нам разбивать лагерь, – буркнул тот в ответ.

– Воевода, это очень плохо место, – произнес чудь, все время озираясь.

– Ты бы рот свой прикрыл, да людей мне не баламутил, – рыкнул на него Драгомир, подскакивая и хватая за шею. – Что ты за чудовище проклятое? Испрашиваешь его – молчит, просишь замолчать – какую-то чепуху болтает!

Чудь смерил воеводу взглядом и отвернулся. Он замер, не говоря больше и словечка. То ли обиделся, то ли, решив, что уловка не удалась, успокоился. Дружинники расходились по постам, те, что остались в лагере готовились ко сну, жуя солонину, которую запивали квасом. Совсем молодой светловолосый кудрявый парнишка хотел было отнести немного пожевать белоглазому, но воевода только шикнул на него, добавив:

– Он уже поел сегодня.

С приходом ночи лес наполнился новыми звуками. Где-то вдалеке кряхтела выпь. Ее хриплый булькающий голосок, слышался совсем иначе, когда вокруг непроглядная мгла. Света от костров недоставало, да и то дело, разве ж это свет? Отойди три шага, руки вытянутой не увидишь. Следом за выпью принялась голосить кукушка. Чудь заметил, как несколько человек переглянулись.

«Боятся, – подумал белоглазый, следя за ратниками. – Думают, безобидная птица им грядущее предскажет. Не того вы боитесь, неразумные».

Поднялся ветер. Зашумели ветки, да так, что скрадывали все прочие звуки. Языки пламени костров то и дело вспыхивали, ярче освещая окрестности. Полетели искры, увлекаемые порывами ветра. Дурной знак. Чего доброго, лесной пожар учинится. Никому такого не надобно.

А завывало все громче, словно и не ветер это вовсе, а сама ярость лесная. Чудь сидел неподвижно, опустив ладони на дерн. Его зрачки то сужались, то расширялись. Ноздри подергивались. А ну как чуял кого-то. Молчал белоглазый, да и кому тут можно было что сказать. Очередным порывом ветра дрожащее пламя костра раздуло пуще прежнего, да так, что вся округа просияла. Тут и заорали ратники, закричали натужно, подхватывая оружие, да сбрую боевую вздевая. Воевода вскочил, с холодным шелестом извлекая меч из ножен и как завопит:

– Чудь, ты опять баловать удумал?

Белоглазый даже ухом не повел, так и сидел, глядя Драгомиру за спину. Тот обернулся, да как подпрыгнет, бранясь на чем свет. И хоть увиденное застало его врасплох, воевода не зазря свою похлебку жевал, да под старостой не один год хаживал. Поднял он свой люд, плечом к плечу поставив. Сказать по правде, все заняло считанные мгновения, но до чего ж это было страшно. На дрожащий свет костров повылазили такие уродища да твари, что хоть глаза себе повыкалывай, лишь бы не видывать погани этой. По одной руке, по одной ноге, да по одному глазу было у существ, что на воинство Драгомира вышли. Чтобы перемещаться, непонятные твари раскорячивались, складываясь напополам и шагали, опираясь то рукой, то ногой. И уж как проворно то у них получалось. Глухо рыча, подчавкивая слюнявыми ртами, рванули они в атаку. Ветер взвыл истошно и протяжно, в раз разметав кострища. На стоянку людей опустилась тьма-тьмущая, только одинокие разбросанные угольки в черноте мерцали.

Отовсюду слышались крики и ругань. Кто-то истошно визжал и в крике этом слышалась боль истовая. Рвали воинов дивьи люди. Ох и рвали, метавшихся аки котята слепые, ратников Драгомировых. Верный путь избрал воевода, и правда каменья несметные лежали в этих землях. Да вот беда, нашелся у сокровища того уже хозяин. Дивьи люди очень редко встречались. Поговаривали, что они не способны сами по себе плодиться. Стало быть эти пропащие друг друга по ночам и ковали. В недрах земной тверди, оскорбляя землюшку-мать, строили дивьи свои печи и ковали. И уж такое эти заблудшие ковали, что порой и в страшном сне не каждому приснится. Почуял вкус их смрадного дыма, чудь белоглазый, но кто ж послушает пленника.

А меж тем, шел бой не на жизнь, а насмерть. Оправившись от первого внезапного удара, ратники образовали кольцо, стоящие внутри того кольца, спешно поджигали факелы. Оказавшись на свету дивьи тотчас отступали. В открытом бою мало у них было шансов супротив Драгомировой рати. Еще трижды за ночь приходили дивьи. Но лишь четверых недосчитался на утро воевода.

Когда первые лучи солнца проникли под пышные кроны леса, Драгомир подошел к белоглазому, странно посматривая. У ног чуди, да еще в сторонке рядом, валялись останки странного существа из тех, что ночью бушевали. Да только не разрублено оно было, уродище это, а разорвано аккурат напополам.

– Что же мне, поверить теперь, что за нас ты дрался, а не наслал этих тварей?

– Зачем тогда спрашиваешь? – ответил чудь, поднимая свои холодные проницательные глаза.

Воевода кивнул. Поморщился. Глянул в даль, потом на чудь. В затылке почесал.

– Ладно, – сказал он, словно соглашался с самим собой. – Ты и правда предупреждал. Коли найдешь для нас каменьев, да злата дюже богато, отпущу. Скажу старосте, так мол и так, зарылся в землю, там его и знали.

Чудь никак не отреагировал на снисходительность воеводы. Тот это заметил. Нахмурился.

– Не рад ты, я вижу? – раздраженно спросил Драгомир.

– А чему мне радоваться, воевода? Тому, что ты мою свободу отняв, ее мне же и продаешь за злато да камни?

– Не могу сказать, чтобы не ждал от тебя такой вот пакости, – буркнул воевода, но чудь в покое оставил.

Белоглазый сдержал слово свое, навел людей Драгомира на жилы со златом. Благо рядом они были. Не зря дивьи ночью огрызались. Прямо под ногами лежали каменья, да жилы с рудой порочного желтого металла. Едва рудокопы начали вгрызаться в камень, явились первые находки. Драгомир был очень доволен. Он суетился вокруг ям, едва сам не лез рыть прямо руками.

– А камения? Камения тута тоже имеются? – испрашивал он у чуди, едва не подпрыгивая.

– Есть, воевода, все есть.

– Ну, так показывай! Где копать? Какие камни?

Чудь поднял глаза на Драгомира, в который раз видя нового человека. Грудь воеводы вздымалась от тяжелого дыхания, то рука, то нога нервозно подрагивали. Очи его горели истеричным пламенем опьяненного одурманенного златом несчастного.

«Никогда он меня не отпустит, – заключил Чудь, глядя в те глаза. – И никогда ему не будет достаточно».

– Вы хотите камения? – спросил белоглазый, опускаясь на колени. – Извольте. Берите. Собирайте.

Чудь припал ладонями к земле, низко наклонился, коснулся губами. В тишине, опустившейся на головы ожидавших чуда ратников и рудокопов, скрипнули недра, затряслась под ногами каменная порода. Люди перепуганные, казалось, в миг забыли про камни. Да куда там? Никогда они о них не забудут. И тогда стали самоцветы появляться. То малахит из ниоткуда на траве покажется, то рубин, то топаз. То мелкий, то размером с земляничную ягоду! Ох и что тут началось!

Ратники ползали на брюхе, шаря перед собой руками, окончательно потеряв остатки разума. Воевода не лучше прочих, скакал аки козел, успевая покрикивать на обезумевших воинов. А камни все появлялись и появлялись. Не было числа сверкающим ослепляющим разум камням. И хоть хватило бы тех сокровищ на каждого, ратники начали меж собой драться. Чудь даже не успел понять, кто первым выхватил меч. Чарующую тишину лесной чащи наполнил лязг металла в руках чудовищ, убивавших друг друга за мертвый камень и металл. Он ничего более не сказал и не сделал, развернулся и ушел, даже не скрываясь. Потому как знал белоглазый, некому теперь его охранять, да стращать. Не до него им сейчас.