Текст книги "Ангатир (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

Изба оказалась пуста. Не понимая, пробудилась, али блуждает в новом сновидении, жрица поднялась, осматриваясь. Нет, кажется не снится. Или все-таки снится? С улицы доносились чьи-то голоса. Но что это? Треньканье балалаек? Дудочки? Как такое возможно?

Внезапно снаружи в избу просунулась голова Шишка, который, подмигнув, проскрипел:

– Кваса наварили, наловили жабок, каравай из шишек и жуков в придачу! Надевай кокошник и почище тряпок! Будем бесноваться, завлекать удачу!

Он исчез, как всегда оставив девушку в недоумении сказанным. Решив, что все происходящее все же не снится, Люта осторожно прильнула к двери, выглядывая. То, что творилось снаружи было под стать безумию Шишка. Раскрасневшаяся Латута плясала в чем мать родила, то и дело перепрыгивая горящий костёр. Завидев Люту, она помахала ей как ни в чем не бывало, не останавливаясь ни на миг. Напротив неё выплясывал Светозар. Этот хоть и не был раздет, но веселился ничуть не меньше. Присвистывая и притопывая, охотник хлопал в ладоши, подбадривая Латуту. Рядом скакал Грул, то и дело взвывая в ночное небо под одобрительные хлопки Светозара. Но даже не это заставило Люту замереть, разинув рот. На улице были люди. Селяне повылезали отовсюду, словно муравьи после дождя. Деревня будто очнулась ото сна.

Мимо пробежал мальчишка, шаловливо ткнув жрицу прутиком. Скользнула рыжая веснушчатая девушка, пританцовывая, размахивая белым платочком. Люта невольно улыбнулась, созерцая дым коромыслом. Как же это все? Заметив Гату, сидящего на крыльце соседнего дома, ведьма подошла, без присказок плюхнувшись на ступеньку рядом. Чудь глянул на нее белесыми зенками, ничего не сказав.

– Почему они прятались днём? – спросила Люта, зачарованно следя за танцующими и резвящимися людьми.

– Они не прячутся, – ответил Гату, подумав. – Просто приходят, когда Шишок позволит. – Чудь почесал за ухом и добавил. – Он их проводник, а сейчас и наш.

– Опять темнишь, чудь белоглазый, – хмыкнула Люта, поглядывая за Латутой.

– Они не живые и не мертвые. Их нет, но сейчас они есть, – медленно проговорил Гату, как и девушка, не пристально следя за резвящимися селянами. – В этом месте и деревни никакой нет уже очень давно.

Последние слова чудя огорошили жрицу. Она тотчас напряглась, чувствуя, как ледяная волна страха взбежала по загривку. Теплый ночной ветерок пахнул ей прямо в лицо ароматами полевых трав и свежескошенной травы. Словно бы из ниоткуда появился Шишок, пихнув Люте выдолбленную из дерева чашу. Девушка осторожно принюхалась. Грибной отвар. Она глянула на Гату, тот благосклонно кивнул в ответ на невысказанный вопрос. Люта пригубила немного. После многих дней пути под дождем отвар показался очень вкусным. Она сделала еще глоток. В ушах зашумело, словно ветер стал стократ сильнее. Шепот качающихся ветвей показался ей оглушительно громким. Люта потянулась сделать еще глоток, но Гату перехватил чашу, и забрав, приложился сам.

– Что ты имеешь ввиду? – обронила Люта, борясь с подступившим головокружением. – Как нет деревни?

Чудь осушил остатки чашки одним глотком, отбрасывая её в сторону.

– Приглядись к ним, – сказал он. – Внимательней.

Но Люта уже и сама все видела. Скачущий веселый чернявый мужичек не обращал внимания на топор, торчащий из его спины. Веснушчатая девчушка повязала на шею платочек, скрывая темные следы от веревки. Стучащая в ложки бабка то и дело отмахивалась от мух, роящихся над огромной раной на темечке.

– Здесь все ненастоящее, – проговорила Люта, чувствуя, что её язык деревенеет и прилипает к нёбу. – Морок. Наваждение. Отравили…

– Кое-что настоящее здесь все же есть, – покачал головой Гату. – Мухоморный отвар и Шишок.

Люту очень сильно мутило. Рвотные спазмы подкатывали, но сил изрыгнуть проклятый отвар не было. Она не чувствовала ног и от того боялась встать, не рискуя упасть.

– Кто он такой? – прошептала она одними губами.

– Ещё не догадалась? – Гату говорил медленно и настолько спокойно, что, глядя на него, глаза сами закрывались, отдавая тело в объятия странной чарующей хмари. – Мы в землях тёмных богов. В иных местах в них утратили веру. Где-то даже прославляют иных. – Чудь закрыл глаза, делая глубокий вдох, а затем улыбнулся. – Это их вотчина, Люта. Они знают, зачем ты пришла.

– Меня убьют? Ты должен меня защитить. Ты поклялся… – отрешенно шептала Люта в ответ.

– Тебя не тронут, – Гату снова улыбнулся, вдруг протянул руку и откинул со лба жрицы упавший локон. – Они знают тебя получше, чем ты сама. Просто смотри и слушай. Иногда чтобы увидеть, не нужно задавать вопросы и искать. Если твоя судьба окончится здесь, ты это увидишь.

Люта постаралась выпрямиться, но плечи сами клонились вниз. Бессильно качнувшись, она уткнулась в бок белоглазого.

– Ты не сказал, кто такие эти селяне?

– Это сны Шишка. Когда он спит, они живут. Когда он бодрствует, они убегают прятаться. Так он думает. В действительности нет никакой деревни. Нет селян. Есть только Шишок. Хотя, наверное, и его тоже нет.

– Он один из тёмных богов?

Гату покачал головой, и опустив взгляд, принялся пристально всматриваться в глаза Люты.

– Разве он похож на бога? Нет. Шишок не бог. Он не леший, не чудь, не навь. Он словно камень, брошенный в воду. Камень давно на дне, а круги все расходятся. Его силу нельзя описать или измерить.

В отблесках пламени костра появилась Беляна. Она ступала уверенно и властно, словно хозяйка. Её ледяной взгляд коснулся Люты. Сколько же в нём было надменности и прямой угрозы. Люта вздрогнула. Ноги не слушались, руки повисли, что плети. Но тепло исходящее от Гату возвращало уверенность. При нём не посмеет. Меж тем, Беляна нахально застыла перед чудем, сверкая глазами и поманила.

– Пойдем, – молвила она сладким голоском. – Кто же киснет в такую ночь?

– Молоко у криворукой снохи, – тихо пробормотала Люта себе под нос, но Белянка даже и ухом не повела, словно не замечая её.

– Пойдешь, куда скажу? – осведомился Гату, вставая.

– С тобой пойду, – твердо ответила девушка, награждая белоглазого новой манящей улыбкой.

– Так тому и быть, – пророкотал чудь.

– Ушки на макушке, лысые сандали! – прокричал Шишок, выскочивший из-за избы. – Принесло к нам ветром, синемордых рыбок. Я ходил до речки, мало там улыбок!

Беляна удивленно обернулась на Шишка, потом вопросительно глянула на Гату.

– Гости пожаловали, Белка.

Люта вдруг прыснула, едва не закашлявшись от смеха. Она хохотала, не в силах остановиться, ажно живот скрутило от смешинок. Беляна смотрела на неё с плохо скрываемым отвращением. Латута напротив, тотчас подскочила, хватая подругу под руки, помогая встать, а сама ржет, что твой конь.

– Сама ж сказала, – хрипела от смеха Люта, по комку выдавливая из себя слова. – Ведь никто ж не заставлял, дурёха! Сама сказала!

Уверенность в себе, как метлой смело с лица Беляны. Она побледнела, оглядываясь по сторонам. Затем вздрогнула. Отшатнулась. В круг света костра вышли три суровых воителя. На их головах были рогатые шлемы, плечи укрыты волчьими шкурами, поверх рубах кольчуги, на богатых поясах позвякивают мечи.

– Нурманы! – возопила Беляна, кидаясь к Гату. – Враги!

Белоглазый остался недвижим, только руку девушки со своего плеча снял, а саму оттолкнул. Беляна уставилась на него, непонимающе, в ужасе.

– Гатушка! – взмолилась она, падая на колени. – Да что же это?

Чудь глянул на викингов, те приветственно склонили головы и замерли в ожидании.

– Это она вашего конунга отравила. На ней и кровь его людей. – пророкотал Гату, не глядя на Беляну. – Забирайте. Она сама пойдет. Обещалась.

– Вот уж дудки! – взвизгнула Белка, оскалившись, аки рысь. – Ненавижу вас всех!

Крикнув напоследок, она опрометью бросилась прочь, скрывшись в темноте. Гату никак не отреагировал, сел на ступеньку и уставился в пламя. Викинги тоже молчали. Вдруг Беляна влетела в круг света костра, но с другой стороны деревни. Она застыла, с непониманием глядя перед собой. Обернулась. Ярость сменилась испугом. Девушка снова бросилась прочь, растворяясь в голодной тьме и мгновение спустя вновь выскользнула из-за угла с противоположной стороны. Взревев отчаянно и натужно, она побежала дальше. Беляна исчезала и каждый раз появлялась. Куда бы она не бросилась, мрак выбрасывал её обратно, не пуская в пленительные объятия всепрощающей ночи.

Каждый раз, когда Беляна появлялась или исчезала Грул провожал её плотоядным воем. Несчастная бегала до тех пор, пока не упала. Ноги подкосились, руки перестали слушаться. Беляна застыла на траве, мелко подрагивая от слёз. Викинги подошли, спокойно поднимая беглянку. Та вскрикнула, пытаясь оттолкнуть сильные и грубые руки. Обернулась, ища глазами Гату.

– Умоляю, не надо! Гату! Не отдавай, родненький! Твоей буду! На веки! Все что пожелаешь делать стану! Умоляю, не отдавай!

Чудь медленно поднялся и подошел к ней. Подняв руку, он коснулся подбородка Беляны, заглядывая в глаза.

– Ничто и никогда не случается просто так. Значит не отплакала ты слез по Братиславу. Зовёт он тебя. – Гату мотнул головой. – Вон, этих прислал. Твоя судьба не в моей власти. А молить и не думай. Руки твои громче губ за себя сказывают.

Люта очнулась, когда первые лучи солнца бережно коснулись её щеки. Она заворочалась и поднялась на локтях, почувствовав, что ложе покачивается. Телега медленно тащилась по кочкам. Рядом лежали спящие Латута, Грул, да Святозар. Гату сидел на облучке, ласково почмокивая лошадкам. Вокруг был сосновый лес.

Глава 28. Мертвая земля

Люта и не заметила, как изменилась погода. Она вообще уже мало на что обращала внимание, всецело положившись на спутников. Необъяснимая усталость наваливалась едва она открывала глаза. Руки и ноги казались тяжелыми, будто не своими. Ставшие привычными дожди прекратились, но от этого не было легче. По утрам изо рта вырывались облачка пара, а на стеблях травы поблескивал серебристый иней. Самым милым сердцу занятием теперь было разжигание костра. Глядя, как пляшущий колосок пламени занимается, душа наполнялась надеждой. Авось и в тело так же вернется тепло да силы? Тщетно. Сил становилось все меньше. Ведьма с сожалением вынуждена была признать, земля отторгала её. Лесные духи все чаще не откликались, а когда приходили лишь смеялись в лицо.

Тропы, по которым Гату вел группу, давно перестали походить на приличные дороги. Они то поднимались, то спускались, затем продирались через бурелом, а порой шли по колено увязая в болотах. Однажды чудь объявил то, что все очень боялись услышать – дальше телега не пройдет, как и лошади. Люта испытала решительное несогласие, да куда там спорить. И так было ясно, Гату прав. Но как идти дальше? Если все, что они вынесли до этого, оказалось не самым трудным, то как не упасть замертво в пути?

– Лошадок бы зарезать, – как бы невзначай, заметил Грул. – Дичи как нет. Верно, говорю, Светозар?

– Сокол даже мышей не может поймать, – подтвердил тот. – На многие версты один сухостой. Ни зайца, ни песца. Даже птиц нет. Если бросать телегу, нужны припасы и желательно мясо.

– Мяса не будет, – отрезал Гату. – Здесь нельзя проливать кровь.

– Если не пролить крови, то мы протянем ноги, – покачал головой Светозар. – Кого именно ты опасаешься?

Гату помолчал некоторое время, хмурясь. Он взобрался на пригорок, вглядываясь куда-то в даль. Спустившись, чудь принялся молча распрягать лошадей.

– В молчанку играть будем? – Светозар начал несвойственно себе нервничать, но спускать чудю не собирался. – Кого ты опасаешься?

– Много кого, – ответил, наконец, Гату. – За ней… – он ткнул пальцем в сторону Люты, – по пятам идет какая-то тварь. Я наблюдаю это уже две ночи. То не упырь, но он двигается быстрее нас и хорошо прячется. Там, – чудь указал за спину, – как ты и сказал на много верст мертвая земля. Здесь не живут, кто питается корой и почками. Тут вообще не живут. Запах крови учуют в миг. В лучшем случае это будут дивьи. Разбудим один очаг – придется худо, два или три – нам конец.

– Эх, жалко все равно… – протянул раздосадованный Грул. – Столько мяса пропадёт.

– Не пропадёт, – покачал головой Гату. – Они будут пастись и топтаться, пока не накликают на себя беду. Когда за ними придут, мы уже будем далеко.

Понурое молчание встретило слова чудя. Безрадостная перспектива кормить невесть кого, да еще и преследование. Люта подошла к белоглазому, но тот словно и не собирался что-то прояснять.

– Довольно спать, жрица, – молвил он. – Ты сюда по делу, аль запамятовала? Скоро тебе понадобятся все силы и мужество.

Люта только губу закусила от обиды. Гату не переставая огорошивал и удивлял. И нет бы хоть раз чем-то хорошим! Латута же горестно прощалась с поклажей. Она уже успела напялить на себя оставшуюся одежду и теперь пыталась подъесть все, что собирались оставить. Её лицо осунулось за время путешествия. Полные щеки впали, исчез румянец, а на лбу пролегла первая морщинка. Латута бросила озадаченный взгляд на Люту, прикидывая сможет ли та тащить узелок с яблоками. На себя уже взвалила таких два.

– Брось, – сказала Люта, покачав головой. – Пустое. Скоро нам не понадобится много еды.

– Енто почаму эта? – осторожно осведомилась Латута, непрестанно жуя.

– Чувствую, – бросила Люта, отвернувшись.

Ведьму не отпускали мысли о преследователе. Кто-то идет по пятам. Кого еще боги прислали по её голову? Да и зачем? Не уж-то страшно так, ежели камень в руки Ягини попадет. Не понимала Люта чего боги так переполошились. Ну будет камешек не в тех руках, что с того, будто гибель всех богов на кону, а не спасение людей. Люта потерла пальцем камень на кольце и досадливо фыркнула: не гнушаются боги смертями и подлостями, когда им надобно, и ей не стоит. Когда скорбная процессия, расставшись с лошадьми, двинулась в путь, Люта пошла последней. Зябко подергивая плечами, она то и дело оглядывалась в надежде первой разглядеть подступающую опасность. Глаз быстро устал. Природа казалось унылой и однообразно серой. Чащобы становились все непрогляднее. Подлесок скрывал ноги до колен, а порой и по пояс. Пару раз Люте казалось, что нечто касается её кожи. Что-то мокрое и холодное. Она старалась думать, что это всего лишь влажные коренья или травы. Но страх уже крепко держал за глотку, заставляя думать лишь об одном, как бы подпрыгнуть да залезть на дерево.

Гату упрямо топал вперед, даже не глядя по сторонам. Время от времени он окликивал Светозара, спросить не видит ли сокол какой напасти, и получив отрицательный ответ, припускал еще быстрее. Чудь казался взвинченным до предела. То и дело белоглазый петлял, иногда принюхивался, касаясь древесной коры. Скоро сухостой сменился болотами. Великие силы, сколько же здесь было мха и клюквы! Все до единого принялись лопать налившиеся спелые ягоды, яростно пережевывая кислятину. Клюква была очень водянистая, но вкусная. Дабы никто не свалился в трясину было решено делать остановки, чтобы подъесть несколько кустов, не разбредаясь.

Уже вечерело, когда Гату вывел спутников в место, отдаленно напоминающее поселение. Здесь не было избушек или хотя бы шалашей, зато остались покосившиеся столбы с идолами, изъеденные плесенью и древесными жуками. Чудь прошелся взад-вперед, а затем объявил, что ночь они проведут тут.

– Кто здесь жил? – осведомился Грул, принюхиваясь.

– Я, – неожиданно ответил Гату. – Место старое, мой народ давно его покинул.

– Почему вы ушли? – тотчас накинулась с расспросами Люта. – Это здесь пробудился полоз?

– Не здесь, – нехотя ответил чудь, словно жалея, что начал этот разговор. – Тут нашли последний приют мои родичи.

Люта не решилась спрашивать дальше. Лицо Гату было и без того темнее ночи. Но все же помимо любопытства, чаяния ведьмы занимало дело.

– Ты же не хочешь тут быть. Выберем другое место для ночлега?

– Не хочу, но так будет безопаснее. Под твоими ногами десятки подземных ходов, которые укрепляло мое племя. Земля зачарована. Нечисть не сможет подкрасться незамеченной, хотя… – он помолчал, почесывая в затылке, а потом добавил. – Много прошло лет. Я уже не чую былого запаха и кровь спит, не откликается. Но это все лучше, чем посреди болота. Снизу крепкая порода, ежели дивьи нападут, будет попроще.

– Я думала чудские чары не рассыпаются и за век, – с интересом протянула Люта, все же поддаваясь наглой дотошности.

– Так и есть, – кивнул Гату, усаживаясь прямо на землю.

– Подожди-ка… Если ты тут жил раньше, до исхода племени… Гату, а сколько ты вообще прожил?

– Долго.

– Тебе пятьдесят? – не унималась Люта.

– Больше.

– Семьдесят? – присвистнув, бросил встрепенувшийся Грул.

– Больше.

– Дык эта скока же? – выдохнула Латута, выпучив глаза.

– Сто двадцать четыре года, – ответил Гату.

Он поднял взгляд, осматривая лица спутников. Этого не смог выдержать никто. Белые глаза чудя, казалось, буравят плоть, проникая в саму душу. Светозар отправил сокола в дозор, а сам принялся ломать хворост на костер. Грул ему помогал, для вида больше. Ежели вокруг дичи нет, то и смысла нет на нее охотиться, особенно после той жути, которую белоглазый то и дело нагонял. Люта с Латутой тоже не сидели сложа руки. Расстелив скатерть, они разделили нехитрый обед, чем боги были милостивы. В тот день боги были милостивы последней парой яблок, которые разломили напополам, да несколькими сухарями, вымоченными в котелке, чтобы создать хотя бы подобие похлебки. Когда пламя взвилось жадными лепестками к небесам, Гату отправился набрать еще хвороста, чтобы поддерживать огонь всю ночь, как он сам пояснил. Светозар было вызвался помочь, но чудь только рукой махнул, смотреть, мол, еще за тобой, кабы в топь не свалился.

Темнота мягко окутывала стоянку. Латута по началу привычно бубнила, разгоняя собственные страхи, да так и заснула, по всей видимости, позабыв бояться. Грул тоже не собирался упускать возможность подрыхнуть, греясь у огня. Он улегся, вытянув ноги к костру и быстро забылся сном. С приходом ночи болото оживало незримыми до срока жителями. Протяжно кричала выпь, надрываясь так, будто осталась последней в своем роде. Вразнобой грохотали трескучие жабы, аляповатым хохотом перекрикивая друг друга. Порой раздавались всплески воды и бульканье, сопровождавшееся шипением. Люта была привычная к звукам на болотах, но все равно не могла заснуть. Мысли об очередной твари, что желала её смерти не отпускали. Сколько ведьма не пыталась внушить себе, что чудь мог ошибиться, ничего не выходило.

«Почему он решил, что тварь идет именно за мной?».

Ответа не было.

«Что он вообще такое знает про меня, что делает такие выводы? Или не про меня? Что он видел?».

И снова пусто.

Хлопая крыльями вернулся сокол, усаживаясь подле хозяина. Светозар мягко потрепал птицу, расчесывая перья на шее.

– Змеюку схарчил, – с гордостью поделился охотник. – Нашел-таки, чем закусить. Молодец, – он снова потрепал сокола. – Коли жрать нечего, то и змея прокорм, так ведь?

– Это уж точно, – кивнула Люта, чувствуя урчание в животе.

Белоглазый вернулся с огромной охапкой дров. Свалив их подле костра, он без предисловий велел всем спать.

– Завтра путь долгий. Отдыхайте. Я разбужу Грула ближе к утру.

Люта улеглась на бок, ничего не сказав. Сил не осталось даже на пару слов. Пламя костра с треском пожирало свой ужин. Взгляд ведьмы еще некоторое время гулял, беспокойными звездами сверкая в ночи, но потом усталость окончательно взяла свое. Она заснула.

Гату рассеянно переламывал поленья, то и дело укладывая их в огонь. Спутники посапывали рядом, забывшись после тяжелого дня. Белоглазый один не лежал, возвышаясь над стоянкой понурым холмом в отблесках света. Он чутко слушал окружающие звуки и принюхивался к запахам. Казалось, чудь собран, как и всегда, но только глаза выдавали его. Разум был далеко отсюда, но в тоже время он оставался именно здесь.

Во мраке холодной штольни шёл ожесточенный бой. Четверо мужчин из рода чудей с тяжелыми копьями наперевес теснили ораву диковинных существ. У некоторых из них была одна нога и рука, у других две руки и ни одной ноги, иные имели голову вместо тела, а конечности росли прямо из нее. Они визжали на удивление звонкими, можно было бы даже сказать, мелодичными голосами, все же оставаясь свирепыми и страшными противниками. Дивьи люди появились, словно дым из трубы. Ломая и круша стены тоннелей, которые годами рыли чуди, они хлынули напролом, круша все на своем пути. Дивьи не обладали такой чудовищной силой, как их противники, но брали числом и яростью. Они кидались в самоубийственные атаки, готовые гибнуть, лишь бы успеть вцепиться в горячую плоть зубами или когтями.

Один из чудских мужчин откатился за спину товарищей. Отбросив копье, он припал на колени, касаясь земли лбом. Его ладони легли на стены тоннеля. В следующий миг земля со стоном дрогнула. Камень ходил ходуном, с потолка сыпался песок. Стены возопили и начали смыкаться, давя дивий люд живьем. Хрустели кости, лопалась плоть, а дивьи гибли, раздавленные. Вдруг позади чудских защитников камень с треском раскололся. Новый поток омерзительных, оглушительно визжащих тварей, ударил им в спину. Ходящий не медлил и мига.

– Земля мать, прими детей своих, – прошептал он, проводя когтями по стенам.

Раздался треск, который заглушил даже крики дивей. Потолок обрушился, заваливая и чудей, и атакующих в общей могиле.

Гату отбивался сразу от пятерых тварей. То и дело ему приходилось сгибаться от боли. Под правым боком зияла глубокая рваная рана, из которой сочилась кровь. Отшвыривая очередного противника, чудь поскользнулся, едва не упав. Ему удалось сохранить равновесие, но этого хватило, чтобы он ошибся. Дивья клекоча и разбрызгивая слюну, хватанул его за голень, вырывая кусок мяса размером с кулак. Боль затмила весь мир, а Гату закричал, не помня себя. Мерзкий недочеловеческий комочек злобы не успел откатиться, когда руки чудя схватили его. Гату рванул что было мочи, разрывая тварь на две равные и совершенно мертвые части. Но сбоку уже напрыгивал новый враг. Чудь отмахивался и дрался с остервенением, какое бывает, когда принимаешь последний бой. Он отчетливо понимал, что пропал.

Внезапно в наседавших на него тварей полетели острые и горящие камни. Десятки скальных осколков били в извивающихся от боли дивий, раня их, заставляя залечь, прячась между камнями у разверзнутых нор, из которых они появились. Гату обернулся и увидел мать. Она стояла посреди площадки, где чудь мгновение назад сражался. Вокруг чудской девы ревело пламя. Её руки черпали кровь земли – раскаленную лаву, что послушно хлестала в стороны, пожирая врагов. Влега глянула на сына в отчаянии, какое может испытывать только мать.

– Гату, скорее беги к роднику! – закричала она, безостановочно нагнетая жар вокруг себя. – Шерра приведет туда кого успеет. Вы должны бежать, сынок! Спаситесь ради нашего племени!

– Мама! – завопил Гату, бросаясь к ней, но натолкнулся на непроходимую преграду из ревущих камней. – Я тебя не оставлю! Уйдем вместе!

– Гату, я уйду сразу за вами! Быстрее! Ты теряешь время! Защити девочек! Спаси наш род! – прокричала Влега в ответ.

– Мама! Я не уйду без тебя! – упрямо, ответил Гату, чувствуя, как глаза наполняют слезы.

Он не ощущал ничего, кроме боли в сердце. Той, что пронзает насквозь, лишая воли и сил. Голова шла кругом, запрещая разуму принимать то, что происходило. Даже получившая страшную травму нога, не давала о себе знать. Мать закрывает его собой. Отдается, как и прочие родичи до нее… а ему… бежать?!

– Мама, я не брошу тебя!

– Сынок, со мной все будет хорошо, – постаравшись мягко улыбнуться, проговорила Влега, на миг ослабляя ревущее пламя в руках. – Полно. Иди… Ведь ты теперь последний ходящий. Иди, сын. Я всегда буду жить в твоем сердце, мой Гату.

– Я не забуду тебя, мама, – размазывая слезы, крикнул Гату, отворачиваясь, и хромая побежал прочь.

Он то и дело падал, всхлипывая и заливаясь утробным ревом. Перед глазами мелькали огни пожарища, израненные тела родичей и сотни убитых врагов. Когда сил совсем не осталось, а нога почти отнялась, он пополз на одних руках.

– Гату… Как же это? – раздавшиеся над ним слова, судя по голосу принадлежали Шерре. – Милый мой… Хватайся за шею, я тебя вытяну.

– Не вытянешь, Шерра, – прохрипел чудь. – Беги. Спасайся!

– Еще как вытяну, – крикнула в ответ Шерра со злостью. – Не смей даже говорить такое! – И взвалив его на себя, она бросилась прочь.

Латута спала тревожным сном. Сначала было страшно, потом холодно, потом и то и другое вместе взятое. Еще когда засыпала, она мучилась от голода. Когда Гату менялся с Грулом на ночной страже, ей так не к месту посчастливилось проснуться, а теперь было не успокоиться. Волколак что-то кряхтел в сторонке, то и дело похрустывая ломающимися ветками. Вокруг было полно и иных звуков, но отчего-то именно этот мешал спать.

«Чой-то там так ломать? – раздраженно думала Латута. – Тоже мне бохатырь сыскался! Кидай ты уже так, не греми, спать не даешь».

Она так отчаялась заснуть, что когда звук ломающихся веток пропал, то не сразу это поняла.

«А чой-то не ломаешь теперь? Вот, гад же! То ломает, то не ломает. Заснул что ль?».

Повалявшись еще немного, Латута повернулась, ища глазами Грула. Его почему-то не было у костра.

– В кусты что ль пошел? – сонно пробормотала она. – Заранее не мог, что ль?

Встав, она прошлась по стоянке, вглядываясь в ночь. Волколака нигде не было видно.

– Ты чего бродишь? – прошептал Гату, от чего Латута едва не вскрикнула.

– Волчара куда-то подевался… – рассеянно ответила девушка, вертя головой.

Чудь тотчас оказался на ногах. Его глаза были куда зорче, он сразу увидел волколака. Белоглазый пинком поднял Светозара, который от такого обращения спросонья не успел даже обозлиться.

– Беда, – рыкнул Гату. – Стереги баб. – И умчался в ночь, ничего не объяснив.

Грул сидел на кочке всего в каких-то ста-ста двадцати шагах от стоянки. Волколак с человеческим лицом, глядел в темные воды болотного пруда и молчал. Ветер колыхал его волосы, а лицо было мертвенно бледным и спокойным. Губы что-то тихонько шептали, будто Грул говорил во сне. Оказавшись рядом, Гату осторожно заглянул ему через плечо. Из воды на волколака смотрело прекрасное женское лицо. Тонкие идеальные черты. Черные слегка изогнутые брови, полные губы, словно спелая слива, смеющиеся карие глаза, остренький подбородок и румянец на щеках. Волосы девушки были ни то зеленого, ни то голубого оттенка. Завидев чудя, она и глазом не моргнула, вовсе не смутившись. Напротив, её взгляд стал еще более жгуч и сладострастен. Грул вздрогнул и обернулся.

– Ты… – прохрипел он, будто отходя ото сна. – Бабу мою хочешь увести? Урод белоглазый, тварь подземная! Чего вылупился? Щас морду тебе бить буду! – с этими словами Грул вскочил и бросился на Гату.

Чудь не собирался причинять волколаку вред и от того, драка была не равная. Грул в мгновение ока перекинулся в волка и клацая челюстями попытался ухватить Гату за ногу. Встречный удар в челюсть сбил его с ног, но пыла не выбил. Волколак ревел, словно окончательно озверевший, яростно кидаясь на чудя. Белоглазому оставалось защищаться, стараясь не зашибить товарища. Вдруг за спиной послышались крики.

«Верно нас услыхали», – подумал Гату, но вскоре осознал, что его звали.

На миг оглянувшись, он увидел в свете огня такое, что едва не пропустил очередной выпад Грула. На площадку у костра выползло омерзительное существо. У него было четыре человеческие ноги и шесть человеческих же рук. Тело размером с лошадиное, было усеяно костяными отростками. Некогда человеческая голова казалась изуродованной маской. Разрезанный по краям рот, раскрывался откидывая череп назад, демонстрируя внушительный арсенал острейших клыков.

– Умертвие, – охнул Гату, внутренне леденея, и что было мочи крикнул, – Светозар, бей по глазам!

Грул, не теряя хватки, пытался его достать, но игра в поддавки уже кончилась. Ухватив волколака за загривок, после очередной неудачной атаки, Гату с оттяжкой швырнул его тело подальше и шагнул к пруду. Русалка вылезла из болота, прелестный завлекающий образ обтек с нее вместе с каплями воды. Перед Гату предстала страшная водяная баба: косматая, горбатая и с сиськами до пупа. Все так же надменно пялясь на него, от души веселясь от созерцания происходящего, шутовка лихо перекинула груди себе через плечи и зашипела, оскалив острые как иглы зубы. Чудь резко ухватил ее за шею, и дважды врезал тяжелым кулаком по лицу. Та вскрикнула, удивленно и возмущенно. Мелькнул серебристый рыбий хвост, обдавая Гату сонмом брызг, в тот момент, когда Грул все же настиг свою цель. Из длинного прыжка, он упал на спину белоглазому, вгрызаясь в шею. Они покатились по мху, извиваясь, силясь достать друг друга. Внезапно волк замер, с непониманием глядя на лицо Гату, застывшее перед его собственным.

– Опомнился, наконец! – взревел чудь, сбрасывая с себя волколака. – Из-за тебя всё, бестолочь!

Между тем, на площадке перед костром творилось такое, что и представить себе страшно. Умертвие, размахивая когтистыми руками, пыталось достать Светозара, который отчаянно работая коротким топориком, отбивался. Латута, выставив перед собой горящую корягу визжала навзрыд, тыкая головешкой в спину чудовища. Люта лежала на земле, придавленная тяжелыми ногами твари. Они шипела и брыкалась, то и дело втыкая острие кинжала в омерзительную гниющую плоть, но умертвие не чувствовало боли.

Гату с разбега прыгнул, оттолкнувшись руками и ногами, и приземлился прямо на спину чудища. Удар был такой силы, что умертвие пошатнулось. Люта тотчас откатилась в сторону высвобождаясь. Порождение смерти хищно оглянулось, хватая Гату сразу четырьмя лапами. Чудь даром, что силен был, а и то, раскраснелся весь от натуги, как же неистова была та тварь. С неба со свистом упал сокол и принялся выклевывать чудищу глаза. Храбрая и гордая птица успела довершить начатое, прежде чем когтистые лапы сжали её тело. Умертвие разгрызло сокола в один укус, смачно харкнув фонтаном из перьев. Позади сдавленно вскрикнул Светозар, налетая на тварь. Он безостановочно рубил её топором, а подскочивший и осмелевший Грул силился перегрызть чудовищу ноги. Успевший оправиться Гату, смог перебить умертвию две руки. Отчаянно застигнутые врасплох путники дрались как в последний раз, хотя в сущности так оно и могло статься.

– В сторону! – крикнула Люта, выныривая из-за плеча Гату.

Просить дважды не пришлось. Чудь отшатнулся назад, а ведьма дунула в лицо твари горючим порошком с ладошки. Гату едва успел отдернуть жрицу назад, спасая от чудовищных когтей. Оказавшаяся поблизости Латута снова ткнула горящей корягой в умертвие и на этот раз оно вспыхнуло. Шипение и рёв захлестнули спертый болотный воздух. Умертвие крутилось, размахивая лапами, но поврежденные волколаком сухожилия на ногах не позволяли развить прежнюю прыть. Осмелевшие путники вдруг поняли, что переживут эту ночь. Рассредоточившись, они дразнили тварь, тыкая её палками, нанося удары в спину и бока, а тварь извивалась, тщетно пытаясь кого-нибудь достать. Пока Светозар с криком не опустил топор на черепушку чудовищу, отчего тот медленно рассыпался на части. Пришитые руки отвалились, как и ноги. Обезображенная и обгоревшая пасть завалилась назад, а распухшее тело с омерзительным бульканьем поплыло, как тающий студень.