Текст книги "Ангатир (СИ)"

Автор книги: Андрей Журкович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 25. Не верить, не молиться, не жалеть

Пожалуй, более смурного дня для Люты не было с той поры, когда Изу-бей увез ее из отчего дома, надругался, а после отрубил голову жениху, чей образ она с детства в сердце лелеяла. Гату не стал отводить ее в сторону, он не стал выговаривать ей как обычно, воспитывая и поучая, словно дитя неразумное. Белоглазый кричал, распугивая птиц и зверей, заставляя съеживаться даже Светозара. Латута и та зад свой трясущийся спрятала за деревом, впрочем, безуспешно.

– Дрянь черная! Ведьма сумасшедшая! Ты что творишь, ты кем себя возомнила, смертью самой?! Так косу чего не возьмешь, да в открытую махать давай, чтоб не обманывался люд, глядя в глаза твои бесчестные! Я, о чем просил тебя, о чем, спрашиваю?!

– Сонное зелье ты просил, – промолвила Люта, помертвевшими губами. Ее будто все силы разом покинули. Стояла, что на площади перед казнью, камней не хватало в руках разгневанного люда и по лбу, по лбу мерзавку. А чего мерзавку-то? Чего на этот раз сдюжила не так? К груди будто кто головешку прямиком из огня приложил, ужо так ужалило. Злые слезы в глазах закипели, да не пролились, не увидит чудь слез ее. Только и может, что грязью поливать, винить во всех грехаха да бедах. Ведьма черная, ведьма гадкая, ведьма, ведьма… Ведьма!

– Не травила я никого! Слышишь, не убивица я! Ведьма – да, душ собирательница – да, но не убивица! Не душегубка! Не в этот раз уж точно. Не знаю отчего нурманы те померли.

– Замолчи, умолкни, ведьма, – прорычал Гату. – Зелье ты дала, от него нурманы и загнулись. Твои руки прикоснулись к смертям и отправили их в чертоги Мораны. Знаю, – покуда Грула вытаскивал – ты молилась, приносила жертву своей богине, да смеялась над доверчивостью моей, так? Не видать доброты тебе от меня, и доверия не видать. Кому хочешь молись, кому хочешь верь, а на меня даже смотреть не смей.

Люта обвела взглядом поляну. Грул лежал рядом с костром и угрюмо разглядывал проплывающие облака. Ему все еще было не хорошо, пусть и волчье нутро быстрей восстанавливалось нежели человеческое. На Люту он не смотрел с момента появления в лагере, натерпелся. Светозар хмуро рассматривал стрелы, ковыряясь в оперении, ему все не нравилось с самого начала. Не только Люта, но и вся компания, что подобралась, будто в наказание ему за смерти товарищей охотников. Латута так и стояла за деревом, оттуда доносились всхлипы и утробное сморкание.

Взгляд ведьмы остановился на брате с сестрой. Братислав что-то тихо шептал Беляне, стоя рядом с лошадьми и поглаживая их по гривам. Можно было бы отвести взор и возразить Гату, вступить с ним в жаркий спор, кричать еще громче, но счастливый блеск в глазах Беляны заткнул рот Люты и потушил головешку в груди, оставляя легкое тление.

Ей нужен совет.

Девушка отвернулась от белоглазого и сделала шаг в чащу. На руке сомкнулась огромная ладонь и сжала до хруста костей.

– Куда собралась? Мы не закончили разговор. Покуда не объяснишься, никуда не денешься.

– Отпусти, – Люта посмотрела Гату в глаза и дернула запястье из железной хватки. Острые когти черканули по белоснежной коже, оставляя красные линии с маленькими каплями крови.

Он не стал делать еще одну попытку остановить ведьму, а просто махнул рукой, мол, да иди ты, пропащая, отвернулся и побрел в другую сторону. Люта, перед тем как нырнуть в густые и такие гостеприимные объятия леса, последний раз обернулась и бросила взгляд туда, куда устремился Гату. За ним след в след, чуть ли не вприпрыжку побежала, подобрав юбку, Беляна. Люта тяжело сглотнула, и отведя тяжелые ветви куста в сторону, исчезла в лесной темноте.

Ей нужна была Ягиня. Она хотела услышать насмешливый тон, что лучше всего приводил ее в чувство и помогал думать. Она отошла как можно дальше от стоянки и упала на колени прямиком в листву. Руки очистили небольшую полянку, кинжал расчертил руны на стылой земле. Люта сделала глубокий вдох, успокаивая рваный стук сердца, и шумно выдохнула, делая надрез на ладони и окропляя рисунок кровью. Лезвие сделало круг и воткнулось в точку замыкающую линию. Покуда она не прервется, связь будет держаться. Рука с раной зависла над рунами, черный камень на кольце полыхнул тьмой, проявился серп Мораной дарованный, шепот пронесся меж деревьев, посылая отчаянный зов помощи:

– Ягиня, услышь меня! Приди на зов, не откажи в помощи. Не сдюжу я…

Несколько соленых капель сорвалось в круг и впиталось в благодарную почву. Порез на руке забился, будто кто пальцем надавил и поковырялся, отчего девушка зашипела, борясь с желанием сжать ладонь в кулак и отпрянуть, баюкая и лелея рану.

– Чего ты там не сдюжишь, – раздалось ворчание прямиком из камня на кольце.

После гибели Хатум кольцо никак не проявляло себя и Люта думала, что стало оно бесполезной побрякушкой, да только Ягиня поколдовала над ним, расщедрилась для ученицы, каплю своей крови пожертвовала да подсказала, как связаться с ней в случае чего. Надолго сил кольца не хватит, но перекинуться парой слов и того не мало.

– Все не так идет, – выпалила в отчаянии Люта. – Только и вышло, что жен чудских пленить, а дальше, хоть топись!

– Дура, – рявкнула Ягиня. Голос звучал глухо и хрипло, но злость слышалась, да и камень полыхнул чернотой так, что девушка вскрикнула от пронзившей ладонь боли. – Не важен путь, каким ты идешь, важна цель. Если ты приближаешься к ней, значит все идет как надо.

– Меня обвинили в том, чего я не делала!

– Так разберись! – от гневного окрика с веток повспархивали стаи птиц, мимо пробегавший заяц дал такого стрекоча, что пролетел смазанным пятном. – Я тебя не ныть учила, паршивка. Где вы?

– У кривичей мы, рядом со Смоленском, – прохрипела Люта. Держать руку над рунами становилось все тяжелей, ее словно вниз тянуло с каждой минутой сильней. Боль уже была похожа не на биение сердца под кожей, а на разъедающий яд. Так больно!

– Будь осторожна, дальше земли Чернобога, люд ему там поклоняется и нечисть. С Мораной связь ослабнет, как и со мной. И еще…

Неожиданно кинжал, что замыкал круг связи, упал на бок, резкий ветер толкнул Люту в грудь и опрокинул на спину, листья, подхваченные дуновением, запорошили руны. Девушка чертыхнулась и встряхнула ладонью с кольцом. Боль прошла, осталось только небольшое жжение. Очевидно связь с Ягиней прервалась и восстановить силенок не хватит, и так долго продержала.

Люта провела тыльной стороной ладони по лбу собирая влагу, что выступила от неимоверных усилий. Чего-то не успела ей Яга сказать, а значит ожидать можно что угодно. Она усмехнулась, вспоминая презрение в голосе наставницы после ее жалоб и это гадкое: «Так разберись!». Знать бы еще с чем разбираться.

Впрочем, стоит начать с начала. Люта медленно брела обратно в лагерь, снимая слой за слоем с воспоминаний. Вот Гату попросил ее дать сонное зелье, вот она поняла, что ежели и давать, то только лучшее, а готового нет, значит надо делать, а времени мало. Вот она просит Латуту с Беляной помочь собрать нужные травки да корешки. И все вроде бы в порядке, она проверила, что ей принесли и ни в чем ошибки быть не могло, так почему сонное зелье превратилось в…

Люта остановилась как вкопанная, между бровей пролегла складка, ладони сжались в кулаки. Спустя два удара сердца Люта услышала смех, но не сразу поняла, что он принадлежит ей, в груди клокотало и она никак не могла успокоиться, усмирить эту щекотку внутри, от которой на глазах выступили слезы, а душа сжалась в испуганный дрожащий комок.

– Дура! Дура наивная! Ведьма недоученная! Девка без роду и племени! Нашла кому довериться.

«Доверие – путь к предательству».

– Когда ж я тебя слушать научусь, Ягиня, – прошептала, на силу успокоившаяся Люта.

Девушка обняла ствол ближайшего дерева и прислонилась лбом к коре. Несколько глубоких вдохов и выдохов помогли обрести давно потерянное равновесие и покой. Ухала сова, слышался треск веток и шорох листьев, стрекотали сверчки и дурманяще пахло мхом, землей и древесиной.

Когда она стала такой потерянной? Когда встретила его, белоглазого? Ужель так почву из-под ног выбил своей моралью, глазищами упрекающими, будто отец с того света пришел и пальцем погрозил, будто Милослав укоряюще глядит с небес, будто все, кто умер по ее вине смотрят прямиком в душу и не дают забыться, претвориться обычной девчонкой, что пустилась в приключения, отказавшись как все детей рожать да нянчить. А ведь нужно-то только камень забрать, так чего ж все так сложно стало. Почему на ее совести снова смерть, боль и ярость. Стоило только поверить на чуточку, что нужна, что не так уж и плоха, как по носу опять получила. И это он-то ей про недоверие сказывал, мол, нельзя так, людям-то не доверять, а сам…

Люта решительно оттолкнулась от дерева и вернулась в лагерь. Как только нога ступила на поляну, взгляд нашел Беляну и Латуту. Первая о чем-то довольно Гату вещала, что угрюм-горой нависал над костром, а вторая над волколаком хлопотала, то горяченького ему, то под голову чего помягче. Спелись.

– Латута, Беляна, – окликнула Люта девушек и как только те вскинули головы, обращая взоры к ней, продолжила: – Вы где травы собирали?

Латута задумчиво губешку пожевала да и махнула рукой вправо.

– Ну дык, где сказано было. Вышла, значитца, из леса и вот там вота в поле набрала травок запрошенных, сама ж проверила. Я все как надобно насрезала.

– А ты? – Если на Латуту Люта не смотрела, покуда слушала ответ, то в Беляну взглядом уперлась как ногой в камень речной для равновесия. Фырканье волколака и смурные взгляды Гату со Светозаром она игнорировала. Разве что Братислава в поле зрения держала, кто знает, чего вытворит, чтобы сестру защитить.

– Там же, – хмыкнула Беляна, не отводя взора от черных глаз ведьмы.

– Да не уж-то? – протянула Люта и сделала еще шаг вперед. И так у нее плавно получилось, так проникновенно, что улыбка Беляны стала тусклей. – А покажи, где собирала. Пойдем, Беляна, глянуть хочу, где буркуна ты мне нарвала, что он и так будучи сам по себе ядовитым, стал смертельным. Чего притихла, Беляночка?

Громкий голос Люты перешел на змеиное шипение, а с последними словами подскочили все на поляне, особенно Беляна, да не от страха, а от возмущения.

– Ты в чем обвинить меня пытаешься, ведьма? Гату, усмири попутчицу свою, не то патлы все ей повыдергиваю со злости. Ишь, чего удумала, на меня записать мертвых, когда сама в крови по колено танцует.

– Замолкни! – рявкнула Лютка и ринулась в сторону наглой девки, да Светозар перехватил поперек живота, дернув на себя и припечатав к груди, руки держа в хватке грубой, чтобы колдовать не вздумала. Да только разве ж остановишь ведьму, ежели в огне ненависти она горит.

Костер, рядом с которым Беляна с Гату стояли, полыхнул на три аршина ввысь, что всем отпрянуть пришлось, закрывая лица руками.

– А ты меня не затыкай! – закричала взбеленившаяся Беляна, испуганная силой Люткиной. – Сама виновата, говорить надо было, что с могил срывать цветы нельзя!

Вся поляна замерла, даже Люта и та застыла в руках Светозара, судорожно хватая воздух ртом. Тяжелый голос Гату разрезал тишину:

– А ты-то откуда знаешь, чего и откуда срывать нельзя?

Беляна закрыла рот руками, глаза бегали от Гату до Лютки и обратно, рядом, как по волшебству, Братислав нарисовался, да и закрыл собой сестру непутевую.

– Гату, не серчай. Вам она зла не желала, токмо нурманам поганым. Сиротами мы из-за них остались. Вот Беляна и… – парень бросил острый взгляд за плечо, глядя на притихшую сестру, – воспользовалась возможностью… отомстить. Нас бабка, ведунья деревенская приютила, ничему не учила, да Белька сама нахваталась того сего. Видимо тогда и запомнила, что ежели сорвать травку с могилы, так та любое зелье в яд превратит. Прости ее, она ж девчонка совсем, не умеет еще думать.

Последнее слово Братислав произнес с тяжелым выдохом, как с плеч груз скинул.

– Смотри на нее, белоглазый, смотри! – очнулась Люта. – Вот тебе и ведьма паршивая, вот тебе и убивица, да не та! Не всех-то собак на меня скидывать и смотреть как на погань у ног твоих. Ты ж один у нас беленький да чистенький, ты ж один можешь людей прощать, да казнить, а остальные порченные, что….

Звонкая пощечина разнеслась по всей поляне, в который раз погрузив ее в ошеломленное молчание. Латута так и держала поднятую ладонь, которой только что ударила Люту. Слезы раскаяния потекли по полному лицу, еще миг и девка заревела в голос:

– Прости, Люта, да токмо ты так кричишь страшенно-то, горюшка-то сколько в тебе! Не надо так!

Она ринулась вперед, и опешивший Светозар выпустил из рук Люту, которая, обмякнув, повисла уже в руках Латуты. После удара по щеке силы ее покинули окончательно, перегорела от макушки до пят и так все безразлично стало, словно и не ругалась мгновение назад. Крепкие руки сжали девушку с такой заботой и материнской нежностью, что захотелось расплакаться как в детстве. Ей что-то шептали, гладили по волосам и укачивали, не давая и на секунду остаться одной покуда в беспамятство не провалилась, погружаясь в глубокий сон.

Гату был зол и на себя, за то, что, не разобравшись, на Люту набросился, и на Беляну, что так нагло воспользовалась доверчивостью его, вокруг пальца обвела всех, и на Лютку, которая того пуще мысли ему путала и планы, и смуту в душу вносила, без того истрепанную. Разобраться бы, да нет сейчас слов приличных, так, чтобы понятно всем все стало, а потому лучше помолчать, с мыслями собраться, а там видно будет.

Спала Люта беспокойно. Ей снилась боль, а еще туман, в котором она брела на ощупь, боясь сделать шаг и сорваться в пропасть. Она не могла понять куда ей идти и кого искать. Внезапно поверхность под ногами содрогнулась, туман рассеялся, а перед девушкой взметнулось черное пламя. Оно шипело и жалило, и как бы не пыталась отойти от него Люта, а все одно доставал и больно хлестал по рукам, ногам, платью, оставляя порезы и ожоги.

Она точно знала, что ей нужно туда, за этот огонь, но ее не пустят, а потушить черное пламя не сможет. Божественный то огонь, не по зубам он ей, никаких знаний не хватит.

– Уходи, жрица, не место тебе на моих землях!

Голос, что, казалось, звучит отовсюду придавил к земле и заставил уткнуться носом в поклоне. Хлестнула плеть из черного огня, совсем рядышком с щекой Люты, заставляя дрожать и желать смерти.

– Я должна, – просипела она, поражаясь собственной наглости. Уж лучше б молчала.

– Ежели ты жрица жены моей, не значит то, что можешь слово молвить, – продолжал греметь голос, щека Люты расплющилась по полу, из носа потекла кровь, она почувствовала, что еще чуть и кости затрещат от давления, а после рассыпятся в труху. – Знай свое место!

Вопреки страху и незавидному положению, в душе Люты загорелся костер злости. Тетка указывала, хазары указывали, Радислава язык ядовитый точила об нее, Изу-бей как хотел пользовал, белоглазый вечно недовольство выказывал. Всем-то она поперек горла, всем неудобна, а ей-то они все по нраву должны быть, всем-то угождать она должна!

– Я-то свое знаю, – Люта насилу щеку оторвала от земли, встав на руки и пошатываясь под давлением, чувствуя, как рот и подбородок заливает кровь, хлынувшая из носа, – и камень заберу!

– Ведьма, очнись, слышишь меня, очнись!

Люту трясло так, словно она на телеге по кочкам скачет. На силу глаза разлепила, а над ней Гату навис и мотыляет, что куклу тряпичную, только и дело, что голова качается туда-сюда. Все столпились, как у смертного одра, смотрят на нее, будто ожидая, что сейчас-то и отбросит копыта, с надеждой так.

– Не помру, не дождетесь, – хрипло рассмеялась ведьма, отталкивая руки белоглазого от себя и кое-как приподнимаясь на локтях. – Чего надо?

– Дык кровь-то кровь у тебя пошла, ведьмочка, – опасливо проговорила Латута, протягивая тряпицу мокрую. – От криков твоих проснулись все, а ты мечешься, землицу ногтями шкрябаешь, а потом кровища как хлынет, тут-то и давай будить тебя, а ты никак не просыпаешься…

– Поговорить надо, белоглазый, да только отойти я сейчас не смогу, ноги не держат, ты уж попроси этих, – Люта мотнула в сторону честной компании головой, – чтоб делом занялись, а мы потолкуем.

– Нет уж, – пробасил Светозар. – Ты при всех давай говори. Мы вместе идем, значит и толковать вместе будем. Доболтались уже в тихую, чуть вусмерть не разругались.

Люта обожгла лучника жгучим взглядом, отчего он только хмыкнул, мол, не боимся мы, пуганные. Покряхтев и усевшись удобней, Люта окинула всех мрачным взглядом и наткнулась на Братислава с Беляной. Беляна вызывающе вздернула подбородок и сложила руки на груди, всем видом показывая, что и не подумает уходить, и вину не чувствует, а кому надо тот пусть, что хочет, то и делает.

– Ваше дело. Впереди земли Чернобога, – скупо буркнула Люта, глядя только на Гату. – Для нас это означает проблемы, потому как я, – она ткнула себя пальцем в грудь, – Мораны жрица, а ты, белоглазый, со мной идешь, как и они все.

– Так Чернобог же муж ейный, – брякнул волколак. – Ну, Мораны же. Чего это он недоволен будет?

– Муж с женой не всегда в мире живут, – Гату тяжко вздохнул, устало проводя ладонью по лицу, как бы пытаясь смахнуть с себя все, что накопилось за не такой уж и долгий поход. – И тут не в том дело, куда мы идем, а зачем.

– Зачем? – встряла Беляна, ожидая, что вот-вот, да и выдадут тайну мрачные путники.

– За надом, – рявкнула на нее Люта, но осеклась под суровым взглядом Гату.

– Выбора все одно у нас нет, но хоть настороже будем. Дорога легче не станет, это точно. Встать сможешь? – обратился он к Люте, которая улеглась обратно и прикрыла глаза. Ее рука пошарила по земле и нащупала рядом сумку, она покопалась там и вытащила мешочек, принюхалась, призадумалась, чего-то вспоминая, и кинула в руки Латуте.

– Завари, выпью и встану, может, даже сил хватит Беляну удушить, – черные глаза сверкнули из-под приоткрытых ресниц и нашли смешливую девку, что за плечом брата схоронилась. – В следующий раз не пожалею, Беляна, слышишь? Можешь не верить, можешь молиться своим богам, да только не пожалею.

– Прекрати, – одернул ее Гату и отошел в сторону, подавая пример остальным. Пора было собираться в путь. Предстоял дневной переход подальше от разворошенного муравейника под Смоленском, а после их ждали земли, что не сулили никому добра.

Глава 26. Колыбель прощения

Беляна болтала пуще прежнего. Её рот не затыкался ни на миг, словно девушка боялась любой передышки. Присмиревшая по первой, она старалась вернуть расположение спутников, все время заполняя разговорами. Дюже милостивая да сердечная Латута с радостью ей поддакивала. Толстуха вообще не любила скандалов и свар, а потому с готовностью помогала замять произошедшее.

Светозар, хмуро наблюдавший за всем этим представлением, как-то окликнул Гату и вполголоса сказал:

– Надо гнать брата с сестрой. Девки друг другу не спустят.

– Знаю, что не спустят, – ответил чудь, немного погодя. – А варяги не простят смолянам столько убитых.

– Нурманы сами за смертью пришли. Убивать, грабить, уводить в рабство, – парировал Светозар.

– Так-то оно так, да и не так вовсе, вроде бы, – обронил Гату, оглядываясь на Беляну.

– Объясни, – охотник выглядел изумленным.

– Это не мелюзга какая-то была, варяги при конунге пришли. Резня резне рознь, – ответил Гату, встретившись глазами с Светозаром. – Пободались бы да разошлись, друг другом довольные. И руки размяли и на откуп сторговались.

– А ежели нет?

– То мы не узнаем больше. Смоляне сами не дураки подраться, то все знают. Да токмо слыхивал я и другое о них. Нет согласия там и уже давно его нет. Всего восемь драккаров супротив Смоленска. Не мало ли, как по-твоему?

Светозар задумался. Восемь кораблей, немногим меньше сотни воинов. Выглядело действительно не шибко внушающе.

– Не понимаю, – признался он. – Ежели ты говоришь там конунг был, то почему так мало? Из малокровных что ль?

– Я думаю, они заранее обо всем сговорились – конунг и смолянский староста, али воевода, али из немирных купцов кто, поди ж знай. Нурманы нападают, берут город в кольцо, жгут, да не особо усердствуя. А когда до драки бы открытой дошло, неугодных свои и выдали. Викингам богатство, да потеха ратная, а заговорщикам воинское подспорье для делишек своих.

– Круто ты завернул, чудь, – хмыкнул охотник, но все же задумался. – Не шибко-то ты в людей веруешь?

– Слепо верят лишь те, кто от правды бежит, – было ответом.

Поняв, что продолжения не будет Светозар снова нахмурился. Он никак не мог привыкнуть к обыкновению белоглазого говорить так, словно лишь его слова истина, и иного сказу быть не может.

– А брата с сестрой все же гнать надо, – напомнил охотник.

– Пусть идут с нами, ежели им то угодно, – пожал плечами Гату. – Сами путь выбрали.

– Не понимаю я тебя, – посетовал Светозар. – То никому не доверяешь, то абы кого, да еще после такого за собой тащишь.

Чудь немного помолчал, снова обернувшись к Беляне. От охотника не укрылось, что белоглазый изменился в лице. Его словно что-то угнетало, ни то печаль или быть может… сложное решение? Беляна весело щебетала, то и дело бросая колкие взгляды на Люту. Та же шагала, вздернув подбородок, едва ль не спотыкаясь.

Меж тем началось редколесье. Укромные чащи, скрывавшие путников все это время, оставались позади. Ястреб парил в небесах и вроде бы ничего не сулило бед, однако ж все подобрались, словно эту самую беду учуяв. Внезапно погода испортилась. Поднявшийся ветер стал лишь первым предвестником этих перемен. Вскоре небо стянули тяжелые грозовые тучи, то и дело искрящиеся сполохами молний.

– Эка Перун разохотился, – посетовал Братислав обманчиво уверенным голосом. – Переждать бы где, пока копья его не полетели.

Но спрятаться от дождя, который таки ударил, было негде. Капли срывались с небес сплошной стеной, словно и не дождь это вовсе, а небожители лили на землю воду из исполинского ведра. Не обращая внимания на возражения спутников, которые уже были готовы хоть под телегу схорониться от такой напасти, Гату гнал отряд вперед. Набросив поверх головы плащ, чудь упрямо топал, держа лошадь под уздцы. Кобылицы то и дело фыркали и рыпались, но крепкая хватка белоглазого не давала разгуляться.

Люта была вне себя от злости. Все планы, все чаяния, все летело в тартарары. Они либо сбились с пути, либо вот-вот собьются, Гату как белены объелся, едва ль на людей не кидается, Белка эта еще шалопутная, чтоб ей пропасть! Сжимая и разжимая кулачки, девушка шагала, то и дело сбрасывая налипающие на лицо волосы. Наконец, не выдержав, она догнала Гату, одернув того за меховую оторочку на запястье.

– Нужно сделать привал! – заявила жрица.

– Место найдем – сделаем, – даже не глянув на нее, ответил белоглазый.

– Ты, по-моему, не шибко-то ищешь, – заметила Люта, добавив: – Нужно испрашивать лешего.

– Не нужно.

– Нет, Гату, нужно! – вспылила Люта, окончательно выходя из себя. – Дороги нет! Куда идем – не ведомо! Не ровен час, нарвемся на разбойников или того хуже дружков вчерашних варягов. Надо переждать бурю.

– Место найдем – сделаем привал, – нехотя ответил Гату. – Я не заплутаю.

– Понятно, – буркнула жрица, и отстав от чудя, начала ворожбу.

Не останавливаясь, стараясь шептать так, чтобы ее не подслушали, Люта бормотала себе под нос заговор, а пальцы быстро-быстро шевелились, будто перекладывая в ладонях мелкие камешки.

Хозяин дубрав и властитель опушек,

Лесной господин, свое слово яви,

Дорогу открой сквозь ненастья, тревоги,

На ложе из листьев и трав приведи.

Люта повторяла слова снова и снова, но не чувствовала отклика. Леший то ли не слышал ее, то ли не хотел отзываться.

«Странно, никогда такого не было, чтоб совсем отказывал», – подумала Люта, но упрямо продолжила допытываться.

Когда уже стало казаться, что ее так никто и не услышит, по левую руку вдруг померещилась пещера. Вспышка молнии на миг осветила округу, и Люта успела запомнить путь к темному провалу, лежащему между огромных валунов.

– Там пещера, можно переждать непогоду, – крикнула Люта, обращаясь к Гату, но нарочито так, чтобы слыхали все. – Если так будет продолжаться, нас смоет в Славутич! Надо переждать.

– Не подходящее место! – буркнул Гату, как всегда не оборачиваясь.

– А по мне самое, что ни на есть подходящее! – вновь выкрикнула Люта. – Кто хочет обсохнуть и отдохнуть, идите за мной!

Латута неуверенно, но все же потянулась за жрицей, боязливо поглядывая по сторонам. Светозар, который уже битый час тащился, согнувшись в три погибели, пряча за пазухой сокола, тоже не возражал, молча свернув с пути. Даже Грул, что так и лежал в телеге, встрепенулся.

– Давай отдохнем, чудь! Сил нет это терпеть. Я тут уже с яблоками плаваю, едва ль не тону.

– Ну, будь по-вашему, – устало ответил белоглазый и повернул лошадей.

Люта шла первой, едва не подпрыгивая. Эка невидаль, согласился белоглазый. Никак начал уразумевать кто тут кого понукать может и будет. Оказавшись у входа в темный провал между валунами, жрица немного замешкалась. Оглянувшись в поисках поддержки, она вдруг поняла, что никто не собирается лезть туда первым.

«Тоже мне мужи, ни поддержки, ни души», – мстительно подумала Люта и наощупь полезла внутрь.

Руки вслепую шарили по камням, то и дело натыкаясь на какие-то гладкие предметы. Те были отшлифованы до идеально ровной поверхности, как бывает с камнями в ручьях. Осторожно проползая на четвереньках, Люта двинулась вглубь пещеры, касаясь стены. Пахло сырой землей, а еще было тепло. По первой ей показалось, что это после дождя кожа так реагирует на отсутствие ледяных капель. Света по-прежнему не было и приходилось все делать на авось. Позади кряхтели попутчики, да фыркали лошади, оставшиеся снаружи. А ход уходил все глубже, тут-то Люта и поняла, что ей не показалось. Действительно из пещеры – ни то норы, откуда-то из мрачных земных недр, веяло теплом.

– Не ходи дальше, – окликнул ее Гату, и Люта в глубине души его за это поблагодарила. Лезть дальше уже совсем не хотелось.

Кожи на руке коснулась шерсть. Жрица едва не взвыла от неожиданности, но тотчас смекнула, что это Грул перекинулся в волка и полез разнюхать, что и как.

– Гату, где мы? – обронила Люта. – Что ты видишь?

– Это заброшенное капище, но похоже давно опустевшее, – ответил тот.

– Может уйти? – буркнул Светозар.

Судя по шуршанию, он впотьмах пытался нащупать в походном мешке огниво и лучину. Вскоре и правда полетели искры, высекаемые кремнем о кресало. Лучинка вспыхнула, гневно подрагивая. Даже она успела подмокнуть, но все же горела. Люта почувствовала, что в животе у нее похолодело, но первый испуг тотчас сменился торжеством, когда она услышала, как охнула Беляна. Под ногами лежали кости, при том не только звериные.

Робкий огонек вырывал из лап тьмы пространство пещеры, украшенное на весьма специфический манер. Птичьи черепа, лежащие вдоль стен, перемежались с человеческими. На земле под ногами, сплошь и рядом валялись кости. Все они были отполированы до блеска, словно хозяин места сделал это нарочно. На стенах красовались довольно необычные рисунки. В образах, оставленных неизвестным творцом, не угадывались ни человеческие, ни звериные лики. Но все были разными. Объединяло изображения лишь одно – они казались до жути пугающими. Люта задержалась у одной картинки. На ней было существо, похожее на волка, но стоящее на двух ногах. У зверя было три глаза и через чур вытянутая морда. В одной лапе существо сжимало странное оружие похожее на косу, в другой колокольчик.

– Что за жуть-то такая? – проблеяла Латута, стуча зубами ни то от страха, ни то, еще не отойдя от холода.

По началу никто не ответил, как вдруг за спиной селянки пророкотал утробный голос белоглазого.

– Давно сгинули, а ты ж гляди, селянка несведущая и то тотчас признала. Только не жуть это, а жудь.

– Никогда не слышала, – протянула Люта, зачарованно разглядывая рисунок.

– Так про них сейчас и не сыщешь того, кто б слыхивал, – ответил Гату, на удивление спокойно. – То дети старых богов, вы и имен-то их выговорить не сможете.

– Здесь остаться можно? – Люта не выглядела напуганной, но всем своим видом старалась показать, что готова ловить каждое слово Гату, боясь спугнуть его откровение.

– Я уже говорил, место мне не нравится, – подумав, ответил белоглазый, и сам внимательно осматривая рожу древней твари. – Да только раз уж сунулись, ничего не поделаешь. Ворожила?

Люта не сразу поняла, о чем идет речь и, что обращается белоглазый к ней. Спохватившись, она потупила глаза, но все же твердо ответила:

– Да. Лешего просила об убежище.

– Он тебя не слышал.

– Откуда знаешь?

– Сам пытался дозваться, – ответил Гату, глядя на Люту испытующе. – Ты не почувствовала ничего странного?

– Вроде и нет… – протянула жрица, собираясь с мыслями. – Тихо тут и тепло. Меня словно поманило что-то.

Послышался шорох, сопровождающийся клацаньем когтей по камню. Грул вернулся, и обратившись в человека, тотчас выпалил:

– Место как место. Внизу колодец с родниковой водой. Кто бы тут не жил, он явно сюда не захаживал многие лета.

– Пойду воды набрать, – тотчас вызвался Братислав, но белоглазый опустил руку на его плечо, останавливая.

– Снаружи набери, ручейков от дождя бежит много, – покровительственно пророкотал чудь. – Тут лучше не пить.

– Так Грул же ска… – начал было Братислав, но Гату молча развернул его, подтолкнув к выходу.

– Снаружи.

Уставшие и мокрые люди не сговариваясь начали рассаживаться. Латута осторожно осведомилась, нельзя ли прибрать кости, но Люта лишь покачала головой. В глубине души она уже не рада была тому, что завела отряд в эту пещеру. Капище явно оставили многие годы назад. Здесь не чувствовалось присутствия нечисти. И все же что-то было не так, да только вот что, никак не удавалось понять и осознать.

Побросав мешки с поклажей, путники улеглись кто на что, один за другим проваливаясь в сон. Живительное тепло прогоняло тревогу, заставляя рассудок подчиняться пленительной дреме. Ну, кости и кости, подумаешь…

Когда девушки и Братислав вовсю захрапели, Грул и Светозар, переглянувшись, посчитались кому первому тянуть дозор. Выпало Светозару. Охотник спокойно, как всегда, принял жребий судьбы, присев у входа в пещеру, облокотившись спиной на камень. Сокол взгромоздился ему на плечо и принялся чистить перья, словно не собираясь оставлять хозяина на произвол скуки в ночную пору. Грул долго ворочался, пока наконец не забылся тревожным сном.

Было очень тихо, если не считать шумом нескончаемый барабан капель снаружи, да отдаленные раскаты уходящей грозы. Гату сидел напротив изображения жуди, думая о чем-то своем. Наконец, кивнув охотнику, он мотнул головой в темный провал пещеры, шепнув: