Текст книги "Двойники (СИ)"

Автор книги: Андрей Звягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

– Вы растеряны и удивлены. Это нормально для человека, который недавно столкнулся с правосудием.

– Да, многое необычно. Скажите, а какое преступление рассматривается сегодня?

Собеседник негромко рассмеялся.

– Суд не занимается мелочами. Здесь не обсуждают чьи-то поступки или судьбы, речь идёт о научных материях! Истина должна пройти юридическую проверку. Нарушение кем-то закона – лишь формальный предлог для заседаний, суду столь высокого уровня это не интересно.

– А как тогда выносится приговор?

– Очевидно, из общего возникает частное. Порассуждали о чём-нибудь возвышенном, а приговор печатает секретарь или уборщик. Но и так бывает не всегда, он часто появляется сам собой, автоматически вытекает из прозвучавших философских обобщений.

Ян недоверчиво посмотрел на собеседника.

– Как из слов возникает бумага?

Человек хихикнул.

– Дождитесь окончания суда и увидите.

Ян от удивления на минуту замолчал.

– Скажите, а почему заседания проходят в разных кабинетах?

– Ну, это же ясно. Они должны соответствовать делу. Большое дело – большой зал, незначительное – маленький, а то и совсем маленький. Некоторые суды проводят в помещениях, где не поместится даже один человек! Но обычно процессы идут на сцене бывшего театра, хотя театра здесь, конечно, никогда не было. Там очень торжественная обстановка, суд это любит.

– А обязательно сидеть до конца заседания?

– Разумеется, нет. Зрителю надо почувствовать правосудие, а как он это сделает, неважно. В суждении о целом по его части что-то есть, иногда ночью при вспышке молнии легко увидеть не замечаемое днём. Умному достаточно на секунду приоткрыть дверь, заглянуть в зал, и он всё поймет. Это часто происходит с умными людьми, ничего не поделаешь, они сами виноваты. Но, как правило, никто не уходит, а то мало ли что. Суд – механизм тонкий и обидчивый.

– Тогда я пойду, – сказал Ян и осторожно пробрался к выходу. На последнем ряду он заметил Эрнста, также не отводившего от сцены восторженных глаз. Ян поздоровался с ним, Эрнст коротко и смущённо ответил. Казалось, его застали врасплох.

– Недавно вы говорили, что суды поверхностны, – злопамятно прошептал Ян. – Как я понимаю, теперь считаете по-другому?

– Полностью неверное предположение, – также шёпотом отозвался Эрнст.

– Но глядя на ваше лицо...

– Зачем трогать моё лицо? Да, здесь я нахожу всё очень интересным, ведь суд, если вы не знали, крайне обидчив. Того, кто им не восхищается, он не любит. И ещё, говорят, после заседаний он обычно забирает одного из зрителей. Отдохнуть, развлечься и опробовать новые судебные методы. Поэтому лучше улыбаться и аплодировать. Вернусь к себе и снова буду считать его чем-то поверхностным и примитивным. Люди часто со временем изменяют свои убеждения, и это никого не удивляет, но их можно менять не только во времени, но и в пространстве. Что здесь такого? А сейчас, пожалуйста, оставьте меня, вы мешаете наблюдать за сценой.

3.27.

До конца дня Ян никуда не ходил, сидел на стуле и о чём-то думал.

Почтовая труба принесла несколько писем, но он на них даже не глянул. Скоро совсем стемнело, рабочий день закончился.

Ян вновь стал перед входом в Министерство, безнадёжно высматривая Адама в толпе.

Он не появился. Люди разошлись, в окнах загорелся свет, и Ян решил дойти до кафе, в котором они пили пиво. Вдруг там что-нибудь известно.

Он быстро отыскал переулок, открыл двери под невидимой ночью вывеской и спустился в зал. Внутри всё было по-прежнему. Столики, музыкальный автомат, бочки за стойкой, бармен и несколько посетителей, копии сидевших тут в прошлый раз.

Адама они не видели, и вспомнить его никто не смог. Бармен долго пытался понять, кто такой Адам, описывал других людей, спрашивая, не говорит ли Ян о ком-то из них, а люди за столиками лишь флегматично пожали плечами, сказав, что такого не знают.

Автомат наигрывал грустную мелодию.

Ян вернулся на улицу и решил поехать домой к Адаму.

– Надо спросить у соседей.

Как и в тот день, он спустился на безлюдную станцию и заскочил в поезд. Через несколько минут он поднялся в город, подошёл к зданию и взглянул вверх. Окно было чёрным.

Лифт уже ждал его. Ян нажал кнопку, механизм загудел, поехал, и скоро Ян вышел из кабины в длинный тёмный коридор.

Тускло светилась лампочка. Ян осмотрелся, пытаясь сообразить, окно какой квартиры указывал Адам, высчитал расстояние от входа и подошёл к двери.

За ней находилась пустота, это было очевидно. Она пряталась за деревянной перегородкой, и она никогда не откроет. Ян всё же постучал, но ничего не произошло. В коридоре по-прежнему шелестел сквозняк и скрипела форточка далёкого окна.

Ян оглянулся и понял, что другие двери такие же пустые, никого здесь нет, никому не интересна судьба соседа. Жил человек, а теперь исчез. Ну и что с того, возразят они, а может, его никогда и не было. Глупо спрашивать, зная ответ.

Вдруг Ян заметил свечение в глазке одной из дверей. Он шагнул ближе и свет исчез. Вероятно, он ему привиделся, или кто-то сейчас на него смотрит.

– Здравствуйте, – вежливо сказал Ян.

– Я ищу своего знакомого, Адама, он жил в соседней квартире и несколько дней назад пропал. На работе его не видели и решили забыть. Вам неизвестно, что с ним случилось? Ведь нелепо представить, будто вы не знакомы с соседями. Если ничего не случилось, означает ли это, что с ним случилось "ничто"? Нужно его найти. А как же иначе? Он исчез. Так быть не должно, и я не хочу слушать тех, кто говорит, что это нормально. Я с этим никогда не смирюсь, сколь убедительные теории и доказательства мне бы не приводили. Есть нечто за краем логики, например, человек, и если кто-то или что-то скажет, что правильнее ему не существовать, то надо не соглашаться, пока есть силы. Я буду очень благодарен, если вы даже не откроете, но подадите знак, по которому можно догадаться, что вы находитесь в квартире, а не в моём воображении. Одно от другого отделено лишь тонкой дверью, но её нельзя не учитывать. Впрочем, как хотите. Даже если вы промолчите, я не буду в отместку считать, что вас нет.

Он подождал ещё, коснулся ручки, будто желая открыть, но передумал и возвратился к лифту. Выйдя из здания, он снова поднял голову и посмотрел на окна.

3.28.

Ян повернул ключ и зашёл в комнату.

Телевизор продолжал беззвучно работать, Ян несколько минут глядел на экран, затем шагнул к окну. В соседнем доме горели огни, за прозрачными занавесками вырисовывались силуэты людей. В одном из окон он заметил сидящих на диване мужчину и женщину. Они смотрели телевизор и держались за руки.

Что плохого в обычной жизни, подумал Ян. Наверное, ничего. Повторение дней похоже на спокойную умиротворённую музыку, не здесь ли где-то скрывается счастье.

Он на секунду отвернулся, взглянул снова и увидел, что мужчина исчез. Затем Ян обнаружил его у соседнего окна, он неподвижно смотрел на улицу. Ян закрыл на минуту глаза и свет в окне погас, мужчина возвратился на диван и взял женщину за руку.

Ян опять устало прикрыл глаза, и вновь увидел освещённым другое окно и стоявшего за ним жильца. Ян снова зажмурился, и после этого, как и в прошлый раз, человек оказался на диване.

Ян вновь закрыл глаза, и всё повторилось – свет в другом окне и возвращение мужчины на диван. В четвёртый раз тоже. И в пятый. Всё происходило с точной размеренностью, словно по часам. Ян перестал закрывать глаза, но ничего не изменилось – погас свет в комнате с диваном и включился после ухода мужчины, вспыхнуло освещение во втором окне, человек застыл около него на минуту, потом свет в обеих комнатах выключили, затем он снова загорелся в комнате с диваном, и там уже сидел мужчина и в очередной раз романтично держал женщину за руку.

– Что это значит, – сказал Ян.

Он спустился на улицу и зашёл в подъезд здания напротив. Подъехал лифт, Ян надавил кнопку и поднялся на этаж со странными окнами.

3.29.

Коридор оказался таким же, как в его доме – длинным и едва освещённым, но одна из дверей была приоткрыта, и из квартиры тонкой полосой падал яркий свет.

Ян заглянул внутрь.

В комнате стоял незнакомый ему коренастый человек средних лет с тяжёлыми чертами лица, походивший на грузчика или рабочего, однако, судя по сюртуку и нарукавникам, он всё-таки был чиновником Министерства. Пальто и шляпу он снял и бросил на кресло. Услышав шаги Яна, незнакомец повернулся и смотрел на него с неприкрытой досадой.

Помимо чиновника, в комнате были ещё двое. Высокий мужчина в светлой рубашке и домашних брюках, а рядом с ним – красивая женщина в коротком платье. Они выглядели довольно молодо, и внешность намекала на их интеллект, вкус, образованность и высокое социальное положение.

Но описание этих двоих, и тем более размышление о принадлежности к тем или иным слоям общества являлось ненужным и даже глупым занятием, потому что они были манекенами, очень похожими на тех, которые выставлены в торгующих одеждой магазинах.

Они сидели на диване, словно держась за руки. Чиновник же находился в тени, оставаясь незамеченным из соседнего дома.

Он молча и с нескрываемым подозрением рассмотрел Яна, покосился на окно и сказал:

– Если вы пришли сообщить, что я всё делаю неправильно, то можете сразу убираться. Слушать я вас не буду. Я выполняю свою работу в точности по приказам, поэтому обвинить меня не выйдет. Потаскали бы манекены с моё, а потом говорили. Много развелось советчиков, которые могут лишь писать бумажки. И без вас понимаю, что монотонное повторение выглядит нереалистично, но кто я такой, чтобы сомневаться даже в самой нелепой инструкции. Я, конечно, не клерк третьего класса, но и до второго мне не хватает образования.

Ян немного растерялся.

– Извините, я кое о чём догадываюсь, но всё-таки скажите, что вы, собственно, делаете?

Чиновник с недоумением наклонил голову.

– Ставлю манекены перед окнами. А вы что подумали?

– Нет-нет, так я и подумал.

– Тогда зачем спрашиваете?

– Понимаете, это настолько странно, что я решил переспросить.

– Странно! Ха! Если вы находите это странным, то не видели действительно странных вещей. Странно! Хахаха! – он криво улыбнулся и покачал головой.

Потом вытащил из кармана часы на цепочке.

– Отстают на две минуты, – произнёс он. – А теперь помогите, раз пришли.

Он выключил лампу, и комната погрузилась в темноту, разбавленную тусклым светом с улицы. Затем подошёл к манекену и приподнял его за плечи.

– Возьмите ноги, он тяжёлый.

Ян ухватил манекен за лодыжки, и они вдвоем перенесли его в другую комнату и осторожно поставили у окна.

– Отойдите, – сказал клерк.

Он щёлкнул выключателем, под потолком загорелась лампа, и теперь из соседнего дома могли наблюдать, как некий человек задумчиво смотрит в окно. Чиновник выскочил в коридор, включил свет в комнате с диваном и вернулся.

– Скоро надо будет нести назад.

Он сел в кресло и исподлобья взглянул на Яна.

– Тот, кто считает, что таскать манекены легко, пусть сам попробует.

– Но для чего вы их носите? – спросил Ян.

– Понятия не имею, – ответил мужчина. – У меня и так тяжёлая неблагодарная работа, а вы ещё заставляете думать о её смысле. Я человек простой. Не мыслитель, зарплата не та. Мне дают деньги за то, что я ставлю манекены, а не за размышления. Если Министерство не хочет, чтобы я слепо исполнял его указания, то оно должно раскошелиться. Что вам не так? По-вашему, пустые окна лучше? Тогда вы мизантроп.

– А сами вы-то любите людей? – не выдержал Ян.

– Я люблю даже манекены, – мрачно произнёс собеседник и плюнул на пол.

Он глянул на часы.

– Пора относить.

Мужчина нажал выключатели в обеих комнатах, после чего они с трудом перенесли манекен обратно на диван и зажгли свет.

– Попробовали бы эти умники потаскать их каждые несколько минут, – зло проговорил незнакомец. – Мозоли натираешь через день.

– Неужели вы никогда не спрашивали, зачем это? Вы выполняете странную работу, разве не стоит поразмышлять о её цели? – воскликнул Ян.

– Я не люблю думать. Я человек простой. Коль хотите, то объясняйте эстетикой, – сказал он и усмехнулся. – Мне всё равно. Считаете, если я узнаю, что моя работа бессмысленна, мне будет легче их носить? Когда кто-то перекладывает бумажки, то ничего удивительного. А манекены, значит, вам чем-то не угодили. Как одно, так и другое создаёт видимость существования, не здесь ли самое главное?!

– Не согласен. В Министерстве в какой-то мере живые люди, а тут немного иначе, – ответил Ян.

– В вашем противопоставлении людей и манекенов прослеживается нигилизм по отношению к ним обоим, – произнёс мужчина.

Ян недоверчиво посмотрел на него.

– А вы точно не любите думать?

– Да. Мои слова являются отражением свойственного людям природного восприятия истины, которое вполне заменяет образование. Народная мудрость. Житейская смекалка.

Ян растерялся, но решил не отступать.

– Ну а если я всё-таки уговорю вас подумать? За это обещаю помогать весь вечер.

Незнакомец хмыкнул.

– Весь вечер? Но зачем? Чего вы добьетесь? Ну, хорошо. Вы настаиваете на бессмысленности моей работы, и я воспринимаю ваши слова как вызов. Ложные убеждения нужно срезать на корню. С вашего позволения, я надену шляпу. Шляпа – вещь иногда необходимая. Мир, возможно, есть совокупность фактов, а не вещей, но шляпа так или иначе где-то над ними.

Он сел, натянул котелок и замер. Спустя минуту мужчина очнулся и насмешливо взглянул на Яна.

– Всё очень несложно, – сообщил он. – Работа в большинстве случаев имеет смысл, только когда не думаешь о нём. Бессмысленность – не изначальное свойство, она возникает как ещё одна деталь механизма при размышлениях, и чтобы её не было, достаточно просто бездумно работать. Манекены в окнах – один из примеров. Расставлять их нелепо, но догадаться об этом можно лишь поразмыслив, а если не думать, то ты по-прежнему занят чем-то полезным. Да и так ли важен смысл? Не слишком ли много ему внимания? Что он о себе возомнил? Чем он превосходит другие вещи? По моему мнению, вес манекенов гораздо существеннее. Лучше бы они стали полегче, чем работа обрела какое-то значение. От его внезапного появления таскать их проще не станет.

Услышав это, Ян совершенно потерялся. Он изо всех сил пробовал найти какие-нибудь возражения, но мысли путались, все доводы выглядели наивными, смешными, высказать их вслух означало сделать положение ещё тяжелее.

Мужчина видел замешательство Яна и с улыбкой наслаждался победой.

– Чаще спускайтесь на землю. Объект, знаете ли, прост. В этом есть разумное начало, и падать будет не так больно, – сказал он, задрав подбородок, но потом его лицо стало доброжелательнее, и он снисходительно похлопал Яна по плечу.

– Не требуйте от народа размышлений, станет только хуже. Сколько раз убеждались, и вновь совершаете ошибку. Но не переживайте. Не вы первый, не вы последний. Успокойтесь, ничего страшного не случилось. Я понимаю, что вы затевали спор, чтобы, как говорят в ваших кругах, раскрыть мне глаза, но либеральные идеи снова убедительно проиграли. Удивляться нечему, для того они и были предназначены. Народ заслуживает уважения, а его пытаются заставить думать! Немыслимо! Он и так во всём разберётся. Сейчас поток информации распространяется равномерно, мы смотрим телевизор, благодаря чему объективно узнаём свою точку зрения и готовы её отстаивать, невзирая ни на что. Как известно, из двух противоречащих суждений истинно то, которое сообщили по телевизору. Телевизор говорит правду даже когда лжёт, хотя, конечно, верно и противоположное. Впрочем, доверенная телевизору великая просветительская миссия и вовсе делает понятия лжи и правды несущественными, предлагая им взамен несложные телевизионные истины. Вы спросите, как можно, ничего не зная о мире, знать истину? И я отвечу – очень легко, особенно если привыкнуть. Единственное, что я бы всё-таки добавил закадровый смех во все телепередачи, не только в аналитические. Следовательно, в мудрости Министерства сомнений нет, и мы горды тем, что являемся его сотрудниками, то есть винтиками в огромном механизме. Мы понимаем, что на тех, кто идентифицирует себя как часть Министерства, оно может здорово сэкономить, но поскольку мы – его части, нас это не должно волновать.

– Как представитель трудового народа, – продолжил он, – я противник длинных сложных мыслей и идей даже в литературе. Они утомляют! Нельзя жертвовать ради них образами и магией стиля! А то слишком много берут на себя. Меньше мыслей, больше сочных эпитетов – именно это нужно простому человеку!

Мужчина посмотрел по сторонам.

– Не помогайте мне, я справлюсь сам, своими вопросами вы лишь помешаете. Лучше ответьте вот на что, здесь действительно нужен ваш совет. Я хорошо отношусь к манекенам, также как к людям, пускай с ними иногда и очень тяжело, но ведь если отпиливать им ногу, то вес уменьшится, и они смогут легче попадать из одной комнаты в другую. Логично? Как образованный человек, скажите, наличие ноги для манекена – такая же ценность, как для меня – её отсутствие? Сильно переживать он наверняка не начнёт, но что скажут жильцы из дома напротив? Не почувствуют ли себя обманутыми? Если нет, то может и головы отрезать? Они тоже весят изрядно, как и ваша голова, кстати. Когда не хватает манекенов, их заменяют живыми людьми, но у них получается стоять в окнах гораздо хуже, да и таскать их совсем тяжело. Необходимо с этим что-то делать! Пила у меня с собой, я всегда её ношу, с ней как-то спокойнее. Вы часто смотрите в окно, я спрашиваю вас как специалиста.

Ян вздрогнул.

– Пожалуйста, не надо. Соседи будут возмущены тем, что им показывают идиллические картины в усечённом варианте. Правда, никого в доме я ещё не замечал. Возможно, жизнь в этих комнатах даже реальнее, не считая разве что меня, хотя если так продолжится и дальше...

Мужчина развёл руками.

– Жаль. Наверное, вам пора.

– До свидания, – ответил Ян и побрёл к выходу, но незнакомец его окликнул.

– А как насчёт первичности предмета к своему имени? – весело поинтересовался он.

– Предмет конечно первичен, но это было так давно, – понуро отозвался Ян и вышел.

3.30.

Утром он снова заглянул к Адаму. Тот, разумеется, не появился. Помня о прошлом разговоре, Ян настороженно смотрел на людей, но им до него не было никакого дела. Казалось, они и не помнили, зачем он раньше сюда приходил. Когда Ян спросил у кого-то из пробегавших мимо, не видел ли он Адама, на его лице возникло удивление, он осведомился, кто это и как выглядит. Клерк даже вызвался помочь Яну. Отложив бумаги, он поинтересовался у своих коллег, кто такой Адам, и не заходил ли он случайно к ним, но все также искренне пожали плечами и сделали растерянные лица. Ян почувствовал, что начинает злиться, и ушёл.

3.31.

В конце дня нахлынули усталость и апатия. Ян понял, что не хочет идти домой. Снова высматривать Адама в толпе он не стал, спустился в метро и зашёл в поезд, направлявшийся в другую сторону.

В вагоне сидели несколько человек, они неподвижно смотрели в окна на летящие сквозь ночь огни. Через час Ян сошёл на незнакомой станции.

Она не отличалась от той, возле его дома – те же пустые платформы и тусклые мигающие лампы.

Ян вышел наверх. Людей не было, он стоял на улице один. Бесконечная вереница домов уходила в темноту, словно вагоны поезда на вокзале. Фонари в ночном тумане едва светили, и Ян пережил ощущение уже виденного.

Тот дом неподалёку – не его ли? Он тоже молча поднимается над мостовой и безразлично смотрит на людей. Чего ты хочешь, неслышно говорит он. Заходи, тебе найдется комната с незапертой дверью, она не хуже той, прошлой, в которую ты спешил, даже лучше и реальней, ведь та комната где-то далеко, её надо вспоминать, а здесь не нужны никакие усилия, всё рядом, можно дотронуться. Включай телевизор и ложись спать. Ты утомлён и заслужил отдых, я сделаю так, чтобы тебе ничего не снилось, потому что не стоит видеть слишком много снов.

Всё схоже. Ты и не заметишь, как стал другим, и зажил его жизнью. Что в этом плохого? Какая разница? Никто не обратит внимания.

Ян бросился по лестнице вниз и запрыгнул в первый попавшийся вагон. Куда ехал поезд, Ян не знал и не думал об этом; выскочив на какой-то станции и увидев еле горящие лампы и лужи на перроне, он бегом поднялся в город.

И вновь услышал молчаливый голос. Зачем ты бежишь, сказал он. Зачем противиться судьбе? В твоих действиях нет логики. Ты хочешь стать невидимым для себя, для своего отражения в зеркале, но там, куда ты пойдёшь, буду я, и всё станет хорошо, страх уйдет как тревожный сон. Надо только лечь и закрыть глаза.

Ян снова спустился в метро и приехал ещё куда-то. А потом ещё и ещё, скоро он потерял счёт времени и перестал понимать, где находится. Чёрные улицы выглядели продолжением друг друга и здания были схожи как близнецы, словно он уже не смотрел, а вспоминал или выдумывал, но затем он в отчаянии опять взбежал по лестнице и неожиданно оказался возле своего подъезда.

Он зашёл в лифт, нажал кнопку и через минуту открыл дверь в квартиру. Телевизор по-прежнему работал, за окном шумел дождь.

Ян снял шляпу и лёг на кровать.

3.32.

– Что с вами? – спросил Борис на следующий день, когда он заглянул к нему с документами на подпись.

– Ничего. Наверное, не выспался. А так ничего особенного, – Ян не слишком хотел говорить.

– Я не о том. Вот, полюбуйтесь.

Борис протянул судебную повестку. Ян безразлично взял документ.

– Не так уж и страшно. Я был несколько раз на суде, и всё обошлось. Да и вызывают меня лишь как зрителя.

– Я знаю. Однако хочу вам напомнить, что когда всё хорошо, на заседания не приглашают. Недооценка системы опасна, она в любое время способна преподнести сюрприз. Судебная практика непредсказуема! Вы явно поступаете неправильно, и суд это чувствует, хотя слово "чувствует" является метафорой, употребляемой относительно неживой сущности, которая, надеюсь, меня сейчас не слышит.

– Думаю, причин для беспокойства нет, – произнёс Ян. – Я устал от волнения и переживаний.

– А вот здесь вы правы! Переживать не надо. Всё, как говорится, идёт своим чередом, куда бы оно ни шло. Раньше вы боялись, что не можете в чём-то разобраться, а теперь делаете огромные успехи. Поздравляю вас!

– Усталость имеет границы, – спохватился Ян. – Со многим я всё равно не соглашусь.

Борис разочарованно снял очки.

– Порой с вами очень нелегко.

3.33.

Зал суда Ян нашёл быстро. В это крыло здания он никогда не заходил, и расположение кабинетов показалось ему необычным – большинство дверей теснились в одной части коридора, а дальше протянулась пустая стена с редкими, кое-где погасшими от времени светильниками. Однако странного в Министерстве Ян видел много, и удивить его было непросто. До начала заседания оставалось ещё полчаса, и он, по-прежнему находясь в унылом настроении и глядя куда-то вниз, рассеянно открыл дверь.

3.34.

Спустя мгновение он догадался, что процесс уже идёт. Возможно, в повестке неверно написали время, или суд почему-то начался раньше.

Тёмное помещение заполняла публика, на сцене виднелась трибуна с графином и судейский стол.

Дверь, через которую Ян зашёл, вела не в зрительный зал, а прямиком на сцену, где он сейчас и стоял, испуганно озираясь и ничего не понимая.

Все, похоже, именно его и ждали, и то, что он остановился на полпути, вызвало недоумение. Зрители переглянулись, послышался негромкий смешок. Потом Ян увидел, что один из судей незаметно для зала показывает ему пальцем на трибуну.

Я совершенно не знаю текста, подумал Ян. Он медленно прошёл к трибуне, попробовал налить воды из графина, но понял, что он не настоящий: кусок стекла у основания откололся, а чтобы графин не падал, его наспех приклеили к подставке.

Ян покосился на судей. Один из них беспокойно смотрел на Яна, второй оказался переодетой в судью немолодой женщиной с короткой косичкой, она выглядела также очень напряжённой, а третьего вообще по каким-то причинам заменял манекен с гримасой ужаса на лице.

Надо произнести хоть что-нибудь, решил Ян и глубоко вдохнул.

– Полагаю, что схожесть действительности со сновидением ещё недостаточно учитывается в судебных разбирательствах.

Зал затих.

Фраза родилась как-то сама собой, вероятно, от испуга. Ян удивился ей не меньше остальных, но решил продолжать, тем более что выбора не оставалось.

– Реальность упорядочена, но упорядочена как текст, и опытный взгляд легко отыщет ляпы, нестыковки, слабости в сюжете, аллюзии и зашифрованные головоломки.

– Анализ большинства законов позволяет предположить, что они сочинялись в глубоком забытье, хотя, возможно, именно в этом их ценность. Мы согласны играть по правилам. Края событий прячутся в темноте, фонарь освещает немногое. Всё неочевидно. Всё ненадёжно. Для пробуждения надо проделать долгий путь. Но куда идти? И не зайдёшь ли ты ещё дальше? Туда, откуда не вернёшься? Ведь есть такие сны, в которых можно почувствовать страх, боль, умереть и от этого не проснуться.

– Действительно только то, что здесь и сейчас. Мы в помещении суда. Он – единственное, в чём нет сомнений. Где прошлое? Где будущее? Наверное, они за дверью, в коридоре, ждут, когда мы их позовём. Пригласим как свидетелей! Но свидетелей чего? И смогут ли они нам что-то сказать?

– А если мы чего-то не знаем? Нас мучают вопросы, на которые нет ответа. Кто эти люди? Что я здесь делаю? В чём меня обвиняют? Или это я кого-то обвиняю? Почему всё так странно выглядит? Кто я?

– Можно ли вынести справедливое решение, не учитывая столь важные обстоятельства? Разумеется, нет. Спасибо, что выслушали меня.

Ян замолчал. Повисла тишина.

И вдруг кто-то поначалу негромко и неуверенно выкрикнул:

– Браво!

И этим словно нажал на спусковой крючок. Люди вскочили со своих мест, крики "браво" и аплодисменты донеслись со всех сторон, даже из неосвещённой части зала. Ян вышел из-за трибуны и смущённо раскланялся. Кто-то бросил на сцену цветы. Ян поклонился ещё раз, отступил к выходу и выскочил в коридор.

3.35.

Однако едва он успел сесть за стол, как в почтовой трубе послышался шум. Ян достал бумагу и с изумлением обнаружил судебную повестку, причём вызывали его на то же заседание, на котором он только что был. Документ выглядел совсем свежим, от него доносился запах чернил.

– Ничего не понимаю, – сказал Ян и пошёл обратно.

3.36.

Он вздохнул, как перед прыжком в воду, открыл дверь и очутился на сцене. Всё было по-прежнему, разве что зал встретил его короткими аплодисментами.

Ян прошёл за трибуну, подумав, что если раньше смог неожиданно для себя произнести речь, то, наверное, получится и сейчас. Он снова вздохнул и вдруг почувствовал, как его кто-то внизу дёргает за брюки. Ян отшатнулся и увидел, что под трибуной стоит маленький шкафчик или даже тумбочка, чем-то похожая на суфлёрскую будку. В прошлый раз он её не заметил. Дверца была распахнута, и оттуда высовывалась рука, которая, очевидно, и хватала Яна за штанину. Кому она принадлежала, понять было нелегко, поскольку всё пространство внутри тумбочки занимала тёмная шляпа, из-под которой рука с трудом смогла выбраться. Рука молчаливо размахивала в воздухе, не зная, что делать, но скоро нашла выход: обернулась, вытащила шляпу наружу и поставила её на тумбочку, отчего та стала напоминать человеческую голову, пусть даже необычно большую и квадратную. Но эта голова была здесь не единственной, потому что в освобождённом от шляпы пространстве возникло пухлое гладко выбритое лицо неопределённого возраста. Рука, наверное, принадлежала именно ему, и после его появления уползла внутрь за ненадобностью. Голова почти заполнила тумбочку и приветливо улыбнулась Яну.

– Судя по всему, – сказала голова, – вам подсознательно кажется, что я не существую иначе, кроме как внутри шкафчика. Однако вы не совсем правы!

Она засмеялась и словно погрозила пальцем.

– Вы произнесли прекрасную речь, и теперь мы будем вам подсказывать, чтобы следующее выступление оказалось ещё лучше.

– А кто это "мы"? – спросил Ян.

Голова шутливо нахмурилась.

– Какая вам разница, чьи слова повторять? Сосредоточитесь на главном – на интонациях. Язык важнее содержания, а интонации, соответственно, важнее языка. Соединение лёгкого цинизма с задумчивой открытостью всегда хорошо влияет на публику. Итак, вы готовы?

3.37.

– Я хочу заострить внимание на лицах, принимающих участие в процессе, – сказал Ян.

– Роли судьи, обвинителя, адвоката неоспоримы и не вызывают подозрений. Во время заседаний они ведут между собой тонкую изысканную игру, финал которой заранее неизвестен, во всяком случае, так принято считать. Но где здесь место для обвиняемого? Как он, не зная правил, может быть её участником? Законы – лишь видимая часть юридического айсберга, и она весьма невелика. Его попытки повлиять на процесс вызывают раздражённую усмешку, дилетантские рассуждения о морали, справедливости и здравом смысле не имеют к юриспруденции никакого отношения, своей наивностью он вносит сумбур и нарушает эстетику судебного заседания.

– Из этого неопровержимо следует, что каждого обвиняемого изначально стоит удалить из зала суда, отстранив от участия в процессе. Так будет лучше для всех, и для него тоже. По меньшей мере, он теперь не разозлит судью глупыми репликами. Добропорядочный гражданин доверяет судебной системе, и он не должен пытаться на неё как-то подействовать. Подобно тому, как люди поручают своё лечение врачам, нужно вверить себя суду и выступающим на его сцене профессионалам, и неважно, что некоторым из них итоги процесса безразличны, а остальные хотят побыстрее отправить тебя на виселицу. Собственно, именно там и надо объявлять, чем закончилось дело, и никак не раньше. Большое всем спасибо.

3.38.

Ян вернулся к себе, но едва он попробовал сесть, почта опять принесла документ. Судебная повестка.

– Третий раз за день! – воскликнул Ян. – Что происходит?

Присмотревшись, он увидел, что вызывают в другой кабинет. Новым было ещё и то, что его статус не написали, как, впрочем, и место и зале.

3.39.

Однако называть кабинетом помещение, в котором проходил суд, не стоило. Это был круглый вытянутый далеко вверх зал со множеством нависающих, словно ласточкины гнезда, балконов, на которых безмолвно теснились люди, в то время как перед сценой находилось всего несколько рядов стульев. Сама же сцена была довольно большой, круглой и ярко освещённой; в её правой части оказалось неожиданно многолюдно, там сидели не одни судьи, которых Ян легко отличил от других клерков из-за мантий, но и десятки прочих сотрудников Министерства.

Как только он зашёл, к нему подскочил какой-то чиновник и, не говоря ни слова, схватил за руку и потащил за собой в обход зрительного зала. В стене обнаружилась дверь, сквозь которую они попали на сцену. Один стул оставался незанятым, человек указал на него и быстро убежал.