Текст книги "Двойники (СИ)"

И стук прекратился , и в квартире потом тоже нич е го нео бычного не происходило . Вернулись тишина и покой .

– Ну, это ясно, – заметил Ян. – Там стояло "ничто", а когда его впустили, оно перестало проявлять себя. "Ничто" часто стучит к нам в двери, особенно с наступлением темноты.

– Вы снова упрощаете, – назидательно ответил голос. – И напрасно. Простые объяснения ненадёжны, одна сомнительная фраза и всё может разрушиться. А достаточно длинное доказательство всегда правдоподобно.

– Но я хочу спросить что-нибудь несложное, – сказал Ян, – например, сколько будет два плюс два.

– Вы думаете, он знает, сколько будет два плюс два? – иронично спросили со шкафа.

– Многие знают, сколько будет два плюс два.

– И вы причисляете себя к ним?

– Да, в какой-то мере.

– А если известен ответ, то зачем спрашивать? Зачем тревожить Министра, даже если он существует?

– Дело в том, что в последнее время случаются события, которые заставляют сомневаться и в очевидном, и поэтому хочется его подтверждения кем-то ещё. Подлинная уверенность основана не на увиденном своими глазами, а на чьём-то авторитетном мнении. Психология – точнейшая из наук, её законы надо соблюдать.

– Так вы говорите, многие заявляют о том, что знают, сколько будет два плюс два? – вновь с сарказмом поинтересовался голос.

– Да, – ответил Ян.

– Глупцы, – проворчали на шкафу. – Жалкие самодовольные глупцы! Я не о вас, конечно. Вы идеалист, а это не всегда синоним глупости. Их ответ – подделка, хотя с ней и проще, чем с настоящим. Настоящие вещи требуют внимания и многое себе позволяют.

Человек опять вздохнул.

– Представьте чёрный ящик. Даже назовём его ящиком фокусника. Два плюс два означает, что в нём лежит два холодных целлулоидных шарика, и мы кладем ещё два. Однако если в ящик что-то попадает, сжимается пружина, и из-за стенки выкатываются другие такие же шарики. Сколько их всего окажется внутри, неизвестно. Но может, вы знаете?

– Нет, – сказал Ян, – не знаю.

– Сложение является процессом, и происходит он в незакрытой системе, вмешаться может что угодно. А если её кто-то якобы и закрыл, какие этому могут быть гарантии? Разумеется, никаких. Мир похож на такой ящик. Находящееся рядом с высказыванием может менять его реальность. Истинность слов зависит от их целей, и они временами отличаются от привычных, а иллюзии – самостоятельная часть мира, и они не обязаны ничему соответствовать. Тавтологии ненадёжны и по сути представляют собой такое же сложение. Арифметика незыблема лишь в сновидении, да и то, не в каждом. Большинство всегда неправо, хотя бы из-за своей привычки упрощать. Иногда мне кажется, что настоящая логика состоит только в описании фактов, ведь если они известны, то ничего другого уже и не надо, и можно предположить, что когда в игру приглашают логические термины, здесь что-то явно не так. Тавтологии должны показывать себя и без посредников. Если логика только описывает факты, то зачем она? А если нет, то тем более! И выходит, что логика – лишь часть несовершенства языка. Ему находят применение, не сомневайтесь! Подлинный новояз – не новые слова, а подмена реальности словами. Искать факты без помощи фактов означает накидать в ящик, где они спрятались, ещё больше бумаг. Да, с реальностью сложно, она непослушна, постоянно убегает за пределы игрового поля, и попробуй её поймай; поэтому взамен используют что-то более спокойное, но правы ли мы, так поступая?

Человек невидимо развёл руками.

– Я долгие годы бьюсь над загадкой, однако не приблизился к ответу даже на пару метров. Но благодаря огромным усилиям и не отдалился! Мир – игра света и тени, причём тень преобладает. Не расстраивайтесь, два плюс два равно четыре или сколько-то ещё тоже в какой-то мере существует, например, как часть возникшей при сложении системы, проблема в том, что свойства части могут не иметь никакого значения. То, что между сном и явью, всегда ближе ко сну.

– Впрочем, если хотите, ступайте к Министру, – затем изрёк голос. – Кабинет шесть тысяч четыреста тридцать два, дальше по коридору. Но, откровенно говоря, не думаю, что здесь есть смысл. Не стоит заходить так далеко, и вам предпочтительнее неудача в поисках. Если он действительно существует, то вряд ли ответит на вопросы; а если его нет, легко верить, что он когда-нибудь появится и что-то всё-таки скажет. Раньше и я хотел многое спросить, но это было очень давно. Теперь я не надеюсь получить ответы. Мои мысли – способ скоротать время. Когда сидишь всеми забытый на шкафу, развлечений мало. То, что я так длинно говорю, конечно, не означает, что я соскучился по общению... хотя, безусловно, означает и это.

– Спасибо, – обрадовался Ян. – Помочь вам слезть?

– Благодарю, но пока не надо. И лестницу перекиньте туда, где она была до вашего прихода. Кстати, вы носите шляпу?

– Да, ношу...

– Правильно делаете, – сказали из темноты. – Тот, кто не носит шляпу, неспособен познать логику.

– А как поступить, если человек пропал? – спросил Ян.

– В его исчезновении нет никакой загадки, – ответил чиновник. – С точки зрения формальной логики обычное не страшно. У нас бывает, что целые кабинеты пропадают, и ничего, никто не удивляется. Шутка. Человек – его мысли, а не биография; без них все биографии одинаковы, поэтому задумайтесь, был ли он когда-то. Тоже шутка.

Он замолчал, потом скрестил руки и сказал:

– Но найти его несложно.

От неожиданности Ян едва не упал с лестницы.

– И как это сделать?!

– Превратите розыски в многословную и неспешную интеллектуальную игру.

– Думаете, поможет?

– Нет, но позволит отыскать то, зачем вы ищите своего друга: иллюзию понимания, незамысловатое счастье и безмятежность, которые, несомненно, появятся во время игры. Её финал где-то очень далеко, и можно не торопиться. Попробуйте, вы же образованный человек.

–

Несмотря на сумрак, Ян издалека увидел дверь под нужным ему номером, взволнованно подбежал и понял, что она ненастоящая. Никакого кабинета здесь нет, а тем более кабинета Министра. Старик на шкафу обманул. Ян остановился, не зная, что делать, но тут дверь открылась.

За ней оказалась крохотная вырубленная в стене ниша, в которой стоял письменный стол, и за ним сидел маленький грустный чиновник.

Целиком стол в такое узкое пространство не поместился, и потому его часть отрезали. Линия разреза прошла по лежащим документам и даже через телефон, от которого осталась лишь половина, однако его рассекли настолько искусно, что он продолжал работать.

– Кто вы, – спросил Ян.

– Меня зовут Феликс.

– Вы случайно не Министр?

Клерк не ответил, наверное, посчитав вопрос глупой шуткой.

– Почему вы здесь? – воскликнул Ян.

– Когда-то давно я надеялся перейти в отдельный кабинет с высоким потолком. Был ли кто-то счастливее меня! Когда маленький человек переходит в большой кабинет, он становится большим человеком, хотя большие люди по статистике обычно маленькие. К сожалению, перевод затянулся, поступали противоречивые указания и приходили разные бумаги, его то отменяли, то назначали вновь, а затем пришли к компромиссу, результат которого вы и видите. Теперь я существую только наполовину, и потому я точно не Министр. В реальный мир мне доступа нет. Не смейтесь.

– Я не смеюсь, – возразил Ян. – Мне сообщили, что за дверью под таким номером сидит Министр.

– Какое дело Министру, что у его кабинета есть двойник, или даже не двойник, а жалкое подобие двойника? Вам сказали правильно. Идите по коридору и не переживайте за меня. Помочь мне невозможно. Министерство отняло у меня всё, но я люблю его, ведь оно могло отнять ещё больше, и при удобном случае так и сделает. Любовь к родине не всегда от неё спасает. Как можно отнять больше, чем всё? Я верю в Министерство. Оно сумеет.

Ян виновато попрощался и пошёл дальше.

6.8.

Скоро Ян очутился перед гигантской роскошной дверью из тёмного дерева. На блестящей медной табличке виднелась надпись «министр», однако номер кабинета действительно совпадал с прошлым.

Ян поправил волосы, застегнул все пуговицы и постучался. Никто не ответил, но Ян нажал ручку, замок скрипнул и дверь распахнулась.

Было очень темно, поэтому Ян зажёг спичку, вытянул её вперёд и увидел человека за громадным лакированным столом. От неожиданности Ян выронил спичку, огонь погас, но тут же щёлкнул выключатель настольной лампы, вокруг неё появилось световое пятно, и теперь Ян смог человека рассмотреть. Невысокого роста, в дорогом костюме, с тонкими грустными чертами лица, среднего возраста, но может и гораздо старше.

– Извините, вы Министр? – тихо спросил Ян.

– Пожалуй, нет, – помедлив, ответил мужчина. – Я его секретарь. Вы в приёмной.

– А где Министр?

– Дверь к нему слева в темноте.

– Вы можете сообщить, что его ищут?

– Не знаю.

– Вы не знаете, у себя ли он?

– Дверь заперта, и она долго не открывалась.

– Заперта изнутри?

– Вопрос о том, кто внутри, а кто снаружи, очень скользкий.

– Но он не выходит?

– Да, его давно не встречали.

– Он умер у себя в кабинете?

– Вы чересчур категоричны в своих предположениях.

– Тогда он жив?

– Наверное, говорить так тоже будет преувеличением.

Ян задумался.

– Полагаете, что он выполняет должностные обязанности и его нельзя признать мёртвым?

– В какой-то мере, да. Он никак не показывает себя, но люди считают, что Министр постоянно трудится и зорко следит за всем, а мнение большинства так просто не выбросишь, какую бы глупость они не говорили. Им нравится так думать, и спорить с ними бессмысленно. Но в любом случае Министерству не нужен руководитель. Всё существует само по себе, и поэтому он справляется со своей ролью. Я могу легко это доказать. В доказательствах, как вы знаете, удобнее использовать неопределённые понятия.

– Для компромисса можно сказать, что он удалился, – продолжил незнакомец, – утверждать, что столь крупный чиновник способен умереть, означает принизить его статус. Даже заместители более-менее бессмертны, а уж он и подавно.

– Удалился, не выходя из кабинета?

– Совершенно верно!

– Но зачем он так сделал? Ему не нравилась работа?

– Возможно, он не захотел нести ответственность за то, что происходит, и устал от бесконечных оскорблений.

– Но кто его оскорбляет?

– Подчинённые, кто же ещё. Любимое развлечение толпы – стоять на коленях перед начальником и вопить о его величии, заявляя таким нехитрым способом, что он примитивен настолько, что счастлив от этого зрелища. Просьбу подняться они не понимают. Однако не волнуйтесь. Привыкнуть и найти здесь удовольствие несложно. Не человек получает власть, а власть получает человека. Они изменят вас по своему образу и подобию, даже если раньше вы никогда не были одним из них, а это бывает крайне редко. Толпа выбирает своих, а не тех, благодаря кому она может перестать быть толпой. Считается, что повелитель достаточно большой и могущественной толпы уже и не повелитель толпы, а нечто большее, хотя он в любом случае является её частью. Но я, наверное, выразился не совсем честно. Отношения начальника с народом – это танец. Не игра, а именно танец. Звучит старый патефон, и вы медленно вальсируете в грязном кабинете, среди поломанных стульев и разбросанных бумаг, смотрите друг на друга с любовью и отвращением, прижимаетесь небритыми щеками и изо всех сил стискиваете объятия, опасаясь, что кто-то решит остановиться и прекратить. Чем дольше длится танец, тем сильнее вы похожи, и скоро сами не поймёте, кто из вас кто, но не признаетесь в этом даже себе. Взаимопроникновение, выражаясь научным языком.

Незнакомец поморщился.

– Поэтому вы направились слишком далеко и не в ту сторону. Можно зайти в любой кабинет, отыскать там с десяток лиц, неотличимых от министра, и задать им свои вопросы. Если хотите понять власть, поймите маленьких смешных людей неподалёку.

– А вы видели Министра? Он вообще когда-нибудь существовал? – спросил Ян.

– Через долгое время воспоминания неизбежно сливаются с вымыслом, поэтому точно сказать не могу. Может, я его выдумал? Так же, как и себя? И вас? Но нет, вы реальны.

– Спасибо, – немного обрадовался Ян. – Мне такого никто не говорил.

– Он существует, – поразмыслив, сообщил мужчина, – хотя конечно меньше, чем наполовину.

Потом растерянно добавил:

– Если начальник существует менее чем наполовину, тогда насколько существует его секретарь?

– Не знаю, – ответил Ян. – Надо вычислять.

Они замолчали, каждый о чём-то раздумывая. Незнакомец вышел из-за стола, приблизился, и Ян заметил странную усталость на его лице.

– Власть – удовольствие простое. Очень простое. Вроде игры в солдатиков или в шахматы, когда на доске только твои фигуры. Чтобы счастливо повелевать толпой, нужно быть таким же, как толпа. Радость от золотых побрякушек чувствуют лишь бродяги. У люмпенов и элиты столько общего, что они могут без отвращения верить в эту игру. Придумать какую-нибудь теорию для оправдания нетрудно; сложнее не замечать её нелепости. Поэтому будь тем, кого презираешь, тем, кто далеко внизу. Другого пути к счастью нет. Не переживайте, ощущение собственного величия почти скрывает ощущение собственной ничтожности.

– Извините, – ответил Ян, – но мне кажется, что вы и есть Министр, который прячется под маской своего секретаря.

– Кое-кто действительно так считает, – сказал мужчина. – Я с этим ничего не могу поделать. Мы очень похожи. А ещё возможно, что реальность соответствует смутному и загадочному ощущению, которое возникает, когда пытаешься представить фразу, говорящую о том, что верно и то, и другое.

– А сами вы что думаете?

– Моё мнение о том, кто я, лишь одно из многих, – махнул рукой незнакомец. – Оно никого не убедит, над ним будут смеяться. Произносить его незачем. История человека, как и его лицо, скорее прячет, чем говорит. Внешнее – ловушка для глупцов. Настоящего никто не увидит, а если и увидит, то не отличит от притворства. Лицо ближе к маске, чем к лицу. "А" скорее не "А", чем "А". Если не верите, взгляните в зеркало.

Ян молчал. В лампе неслышно дрожал огонёк, на столе замерли причудливые тени.

– Пожалуй, не стоит ни о чём спрашивать. Я зря сюда пришёл.

– Возможно, – также помолчав, ответил незнакомец. – Решайте сами. Вы, я вижу, расстроены.

– Не знаю, – сказал Ян. – Наверное, я чего-то такого и ожидал. Я устал от поисков и вопросов, а вот к странным ответам как раз привык. Сдаваться я не намерен, но всё сложнее объяснять себе, почему я этого не делаю. Сомнения пока находятся за дверью, то есть рядом, но всё-таки за дверью. Хотя иногда мне кажется, что они в чём-то правы, я их слушаю, и это позволяет не совершить совсем опрометчивые поступки. Я всё-таки не сумасшедший. Сумасшедшие нервно реагируют на события, а я стараюсь принимать реальность, как и положено людям. Получается, конечно, далеко не всегда. Кто-то перемешал страшное и обыденное, а зачем он так сделал, не сообщил. Но даже если я и сумасшедший, то немного, в разумных пределах. Хотя вам, наверное, всё это неинтересно.

Человек посмотрел вниз.

– Я хочу лишь забыться и ни о чём не думать. Я не могу вам помочь. Вы напрасно сюда пришли... а я напрасно здесь нахожусь.

Он опять развёл руками и улыбнулся.

– Заходите ещё.

6.9.

Через час почта принесла новую судебную повестку. Очень лаконичную, без места и исполняемой роли.

Видимо, из-за незначительности дела заседание проводилось в маленьком захламленном кабинете. К приходу Яна был незанят единственный стул в глубине сцены, куда он и прошёл, поскольку ничего другого не оставалось.

Помимо него, там находились ещё несколько человек. С краю стояла железная клетка, а в ней сидел молодой парень и что-то торопливо записывал. Это выглядело настолько странно, что Ян не выдержал и обратился к одному из своих соседей.

– А кто это в клетке?

Мужчина хихикнул и прошептал:

– Секретарь суда.

– А зачем его туда посадили?

– Для создания нужной атмосферы. Вина, наказание, всё это очень торжественно, мистично, и дополнительные загадочные элементы не помешают. Кого же ещё сажать в клетку? Преступника? – он почему-то смущённо посмотрел на Яна, – но это заезженный штамп, судью – тоже совсем простой образ, его за минуту расшифрует даже клерк третьего класса, а вот с секретарём в клетке придётся повозиться. Вы понимаете, что это означает? Нет? И я не понимаю! А он тем временем сидит! Замечательная находка! По-настоящему новое слово в юриспруденции.

Тут за трибуну вальяжно прошёл толстый мужчина. Он налил в стакан воды из графина и заговорил.

– Что есть идеальная юстиция? Безупречная, свободная и руководствующаяся лишь законом? Размышляя, мы неизбежно придём к тому, что она заключается в независимости судебных решений от обстоятельств дела. Факты не должны мешать правосудию!

– Рассматривая научные труды и приговоры, с любопытством сознаёшь, что достижения есть, мы вплотную приблизились к совершенству и ждём только последнего шага, который заключается в формальном признании уже существующего на практике. Прогресс не остановить, нас ждёт возврат к великим старым традициям!

– Несомненно, физическое отражение пытается сохранить со своим юридическим первоисточником некоторую связь, висит на нём, словно прикованное к лодыжке судьи чугунное ядро, и возникает вопрос – как поступить?

– Ответ очевиден. Надо разрывать эту связь! Уверенно говорить о её отсутствии! Игнорировать и нигде не указывать! Заявлять, что это к делу не относится! Всё изумительно просто! Зачем логика, если есть закон?

– Из любого факта следует любой вывод, который захочет сделать судья. Может ли он хотеть чего-то плохого? Нет, конечно. Никаких сомнений. Сначала докажите, а потом сомневайтесь. Справедливо не то, что справедливо, а то, что называют справедливым.

Выступление Яна не заинтересовало, нечто подобное он слышал уже неоднократно. Время тянулось медленно, и он решил ещё поговорить с соседом.

– Скажите, а кого сейчас судят? – спросил Ян.

Собеседник замялся, повёл плечами, однако ответил.

– Знаете, мне неудобно об этом говорить... но я скажу. Судят, прошу прощения, вас.

Ян оторопел, но быстро пришёл в себя.

– Вы уверены?

– Абсолютно. Вы сидите на стуле подсудимого.

Ян опустил голову и посмотрел на свой стул. Он не отличался от других, старый и деревянный, такой можно найти где угодно.

– Он специальной конструкции. Сидя на нем, обвиняемый чувствует вину. Чувствуете?

Ян замер и покачал головой.

– Нет.

– Попробуйте ещё.

Ян поёрзал на стуле.

– Ну, пожалуй, что-то есть. Смутное ощущение.

– Я же говорил!

Мужчина словно расцвёл от признания его правоты.

– А в чём я виноват?

– Какая разница? Каждый в чём-то непременно виноват. Разве вы не доверяете суду? Порядочный гражданин так себя не ведёт, а в вашем положении это совсем неразумно.

– Получается, если доверять суду, приговор будет мягок и справедлив?

– Конечно, нет.

– Тогда зачем это делать?

– Все так поступают! Лучше ещё и полюбить суд, хотя и это на результат не повлияет.

– И за что его любить?!

– За то, что он назначит вам наказание. По-вашему, этого мало?

– Но ведь суд, если разобраться, ненастоящий? – Ян вспомнил то, что ему когда-то рассказывали.

– Разумеется. Зато наказание настоящее! Чем более суд ненастоящий, тем тяжелее приговор, одно возмещает нехватку другого. Компенсация, сами понимаете. Законы психологии распространяются и на юриспруденцию, у них схожие комплексы подходов. Например, чувство собственного достоинства – наиглавнейший признак вялотекущего психического заболевания и опасного преступления против общественной морали и нравственности. Нормальные люди так не делают, они же не сумасшедшие! Не верите, походите по кабинетам. Что станет с обществом, если у всех вдруг появится это чувство? Доживёт ли оно до вечера, при условии, что всё начнётся в обед? Но сейчас я доволен, устои незыблемы, хотя, думаю, надо реже набирать судей из люмпенов и им подобных. На заседаниях порой даже как-то неловко. Мантия не всё может скрыть, голова ведь торчит снаружи!

– И какое будет наказание? – спросил Ян, ощущая, что его пробирает дрожь.

– Пустяки, – ответил чиновник. – Через секунду и не вспомните.

– А оглашать приговор когда начнут?

– Не знаю. Никто не знает!

– Скажите, а я обязан сидеть здесь? – снова спросил Ян. – Почему-то нет никакого желания.

– Зачем, вас же не арестовали! И даже при аресте вы сможете идти куда угодно, его смысл в том, что арестованный человек становится другим человеком, осознавшим свою вину, смирившимся, его-то и судят, чтобы не судить невиновного. Любопытно, вы согласны?

– Не очень. Я, наверное, пойду, – нахмурившись, сказал Ян и спустился со сцены.

– Стойте, – вдруг услышал он.

Ян оглянулся.

За трибуной стоял неизвестный ему чиновник. Наклонив голову, он пристально смотрел на него и улыбался.

– Последнее время в Министерстве появилось много лишних документов, – подмигнув, сказал чиновник. – Плохих. Ошибочных. Ненужных. Зачем они нам? Думаю, от них надо избавиться. Да, избавиться!

Чиновник изогнулся, захохотал и ударил кулаком по трибуне.

– Их надо уничтожить. Сжечь! Расстрелять! Скормить мышам! Проткнуть дыроколом! Забыть и никогда не вспоминать! Мы требуем этого! Да, мы все!

Раздались аплодисменты.

Ян отвернулся и прошёл сквозь зрительный зал в коридор.

6.10.

Он лежал в своей комнате и услышал, что на улице зашумел дождь. Ян открыл окно, выставил ладонь и вновь не достал до падающих с неба капель.

Он полностью вытянул руку. Бесполезно. Тогда он забрался на подоконник, и, держась за раму, наклонился над пропастью. Ещё немного...

Может, шагнуть вперёд? По-другому не получится?

Ян закрыл глаза, но потом мотнул головой и слез на пол.

6.11.

На следующее утро в лифте привычно находилась всё та же семья. Ян нажал кнопку, кабина загудела и поехала. Он молча смотрел вниз, затем поднял голову.

Бледные и уставшие лица. Одни и те же. Каждое утро.

– Вы живете этажом выше? – помедлив, спросил Ян.

Люди от страха застыли, не зная, что ответить, а мальчик даже заплакал. Родители облегчённо бросились его успокаивать, с укоризной взглянув на Яна.

– Извините, – сказал он и отвернулся.

Спустя минуту лифт замер, и Ян вышел на улицу.

6.12.

Едва он успел включить лампу и разложить бумаги, как зазвенел телефон. Звонил Борис и вкрадчиво, с подчёркнутой вежливостью попросил зайти, причём голос показался каким-то странным.

Ян постучал, и как обычно, не дожидаясь ответа, распахнул дверь. Однако подойдя к столу, за которым сидел Борис, он понял, что перед ним другой человек. Он, конечно, внешне напоминал того, прошлого, те же черты, очки на носу, но это ничего не значило. Никогда Ян видел у Бориса столь надменного взгляда и задранного подбородка. От него сквозило чем-то новым, чужим, страшным, это даже скорее можно было почувствовать, а не увидеть.

– Вас подменили, – тихо и растерянно сказал Ян. – Скажите, кто вы, и где тот, прошлый Борис, с которым несмотря ни на что можно было поговорить? Я понимаю, что для Министерства явление подмены весьма обыкновенно, но я требую ответа. Заранее предупреждаю, что ни в какие логические дискуссии вступать не намерен. Только примитивный здравый смысл, и ничего больше.

Борис усмехнулся.

– Нет, меня не подменили. Меня утвердили! Наконец-то! Сколько времени прошло, я потерял надежду... и вот документ. Теперь всё по-другому. Я стал тем, кем должен быть. Хотите спросить, что я чувствую? Счастье. Это словно... – он повертел в воздухе рукой.

– Словно нирвана. Да, именно так. Но, конечно, более искреннее и глубокое чувство. Вряд ли древние мистики переживали подобное, никого из них не назначали заместителем начальника отдела. Тебя уносит нескончаемая река, противиться немыслимо, да и незачем. Надо вверить себя течению, его глубоким чёрным водам, в которых тонут все иллюзии, всё ненастоящее. Признаюсь, раньше я часто размышлял о том, что делать, если меня утвердят. Необходимо будет вести себя иначе, так же, как и другие начальники. Вы понимаете, о чём я. Это казалось отвратительным. Неужели я когда-нибудь стану разговаривать так с людьми лишь оттого, что нахожусь ступенькой выше на этой безумной лестнице? Я однажды попробовал. Репетировал перед зеркалом. Сил хватило ненадолго. Оттуда выглянуло лицо... которое не было моим. Чужое. Жуткое. Омерзительное. Человеческая кожа, натянутая на мёртвый череп. Но пришла бумага, и всё закончилось. В дверь ворвался поток и унёс меня со всеми сомнениями. Я утонул. Сопротивляться бесполезно, да я и не сопротивлялся. В тех водах тонешь с удовольствием. Где тут моя вина? Разве я сделал так, что лицо перестало быть чудовищным? Кто только не прячется в зеркалах, не обращать же на это внимание. Кстати, теперь мне нравится писать отчёты. Работа над ними подчёркивает статус, в чём единственно и заключается её смысл. Изумительно просто, но почему-то раньше не понимал. Думаю, сейчас я даже значительнее, чем начальник отдела. Кто его видел? А я реален!

И для подтверждения схватил себя за руку. Потом он встал из-за стола, подошёл ближе, и Ян поразился воодушевлению на его лице. Удивительно не усталое лицо.

– Молчите и слушайте меня, – сказал Борис, – я буду откровенен. Внемлите голосу истины. Я вышел из-за своей спины.

– Власть – вот вершина человеческих ценностей, и мы, получив её, никогда с ней не расстанемся. Мы – жрецы власти, и нас занимает только она. Ни богатство, ни роскошь – только власть, чистая власть, правда, роскошь тоже очень неплохо. Неверно считать, что показную роскошь любят одни дикари, хотя любит ли кто-то ещё, неизвестно.

– Диктатуры существуют в обществах двух видов, удивительно различных между собой. Первые примитивны, архаичны, погрязли в средневековье или попросту безумные; зато вторые высокодуховны, свято оберегают культурные традиции, порой берущие начало со времён до появления человека, и успешны в противостоянии с врагами, чьи мечты – напасть и лишить несчастный народ доступа к жизненным благам даже ещё хлеще, чем нынешняя власть. Диктатура во втором случае диктатурой не является, ведь в битве с внешними и внутренними врагами без сильных и, конечно, хорошо обеспеченных лидеров не обойтись. При отсутствии диктатора-людоеда эти страны, увы, впадут в хаос и анархию, но менять в них ничего нельзя, ведь тогда граждане потеряют свою национальную идентичность, историческую память, и усомнятся в необходимости тех самых диктаторов-людоедов.

– Чтобы узнать, в каком из этих обществ ты живешь, прекрасном или жутком, лучше не тратить время на размышления, а напрямую спросить власть или людей, которых она кормит специально для ответов на такие вопросы, ведь желание ловить зубами сытные объедки с барского стола не позволит им солгать. Если вы умны, то усмехнётесь от этих слов, но если окажетесь ещё умнее, то перестанете смеяться и будете вести себя как и большинство людей. Есть-то надо! И лучше жалкое место у кормушки, чем почётное внутри неё.