Текст книги "Львовская гастроль Джимми Хендрикса"

Автор книги: Андрей Курков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

– Да вот, взял в лаборатории паранормальных явлений аппарат на прокат. Ищу теперь привидения! – улыбнулся он.

И вдруг улыбка соскользнула с его лица. Дарка это заметила.

– Что? – спросила она.

– Забыл забрать у соседа карты центра.

– А зачем они тебе, ты что, центр не знаешь?

– Да нет, надо отмечать места, где есть аномалии.

– Ой, интересно! – всплеснула ладошками Дарка. – Это как в фильме «Скуби-Ду»? Я бы с тобой пошла!

– А у тебя есть ключ от своей клетки? – ехидно спросил Тарас.

Дарка отрицательно мотнула головой. Ее глаза стали на мгновение грустными.

– Ничего, ничего, мы можем начать искать привидения прямо у тебя в клетке! – немного наигранно весело проговорил Тарас и придвинул аппарат вплотную к стеклу окошка.

На его глазах стрелка дернулась и стала плавно подниматься. Остановилась она уже на красном фоне, правда, зашла на его территорию недалеко, на пару миллиметров.

– У тебя тут что-то не в порядке, – опять перешел на серьезный тон Тарас.

– Конечно, не в порядке. – Дарка взглянула на Тараса с легкой иронией. – Смотри! – сказала она решительно, наклонилась и тут же выложила по свою сторону стекла несколько банковских упаковок долларов, евро и гривен.

И Тарас действительно обомлел, наблюдая, как тут же стрелка уже на целый сантиметр влезла на «красную» территорию индикатора.

– Ну это как-то банально выходит, – огорченно выдохнул Тарас. – Деньги – грязные, это ясно. Но при чем тут негативные вибрации?

– А может, это не от денег, а от меня! – Дарка, говоря, спрятала деньги под прилавок, и стрелка опустилась на свое прежнее место.

– Как это «от тебя»? Посмотри! – Тарас задумчиво уставился на подругу.

– Да ладно! Что я буду смотреть! – отмахнулась рукой Дарка. – Спасибо, что подошел! А то сидишь тут всю ночь ради одного-двух клиентов, можно и с ума сойти!

– Уходить тебе отсюда надо, – проговорил Тарас совсем серьезно.

– Когда-нибудь уйду. Но не сейчас.

– Знаешь, давай, я пойду кофе заварю? – предложил он неожиданно, проникшись в который уже раз сочувствием к этой замечательной и загадочной девушке.

– Правда?! – обрадовалась она. – Давай! С меня поцелуй!.. Воздушный.

– А не воздушный? – спросил Тарас.

– А не воздушный потом!

Тарас, так и не выключив аппарат, веселым, бодрым шагом направился в сторону дома. Было уже совсем темно. И только светофоры своим желтым миганием распугивали темноту на перекрестках.

И вдруг, уже на Пекарской, в самом начале, неприятное волнение охватило его. Бросив взгляд на подсвеченный индикатор, Тарас увидел, как стрелка рванула в красную зону и даже ударилась о «предел» – маленький стопор, толщиной с оконный гвоздик.

Тарас остановился. Стрелка чуть отошла от стопора и тоже остановилась. Тишина зазвенела у Тараса в ушах.

Он сделал пару шагов назад, не отрывая взгляда от индикатора. Стрелка поползла дальше по красной территории. Отошел еще на пару шагов назад и уже не по стрелке, а по собственному состоянию понял, что что-то тут не так. Дрожь пробежала по телу. Он оглянулся по сторонам. В двух метрах от него – закрытые деревянные двери в парадное дома.

Тарас попытался успокоиться и поймал себя на странном раздвоении ума и тела. Умом он кое-как управлял и панике в этот раз не поддался, а вот тело вело себя как-то по-детски непослушно. Он чувствовал дрожь в пальцах, неприятный холодок коснулся шеи.

Тарас приподнял аппарат и подошел к двери в парадное, ощущая одновременно, как сами ноги сопротивляются его продвижению. Стрелка уперлась в стопор. Дрожь поднималась от пяток и пальцев на ногах к коленям и выше.

Почему-то стало не хватать воздуха, и он сделал глубокий вдох, тут же ощутив, как на язык от этого вздоха осела соль, морская соль. И птичий крик-хохот, уже слышанный раньше, снова зазвенел над головой. Он хотел из последних сил воли открыть дверь и заглянуть в парадное, но тут тело сдалось, окончательно отказавшись подчиняться командам.

И Тарас отошел на шаг, потом еще на два от двери, и даже там, несмотря на то что теперь до двери в парадное было не меньше полутора метров, он стоял с трудом, с трудом сдерживая себя от желания бежать, бежать прочь.

Стрелка всё еще оставалась на красном, но близость ее к зеленому полю чуть успокаивала.

Тарас всё-таки отошел еще метра на три и снова проверил индикатор. Стрелка остановилась на границе красного и зеленого. Тарас вздохнул с облегчением. Ноги ожили, словно неприятная судорога отпустила их. Он вновь оглянулся по сторонам, опять вспомнил о контурных схемах, унесенных соседом. Бросил взгляд в темное, затихшее, освободившееся от птичьих криков небо. И тут соль на кончике языка напомнила о себе, точнее, об этом моменте физического, телесного страха, пережитого тут несколько минут назад.

Он запомнил двери, запомнил дом, запомнил молчаливые темные окна. «Надо будет с утра забрать карты и заштриховать это место», – подумал он.

И продолжил путь домой, забыв на какое-то время об обещании, данном Дарке, и одновременно думая о том, что не от денег возникают эти странные негативные эмоции. Деньги «фонили» и «фонят» всегда! Он не удивился бы, если бы они излучали радиацию! Но у них нет соленого вкуса. Во всяком случае, деньги никогда не вызывали у него страха, оторопи, дрожания пальцев. Деньги не вызывали у него ни вкусовых, ни звуковых галюцинаций. А значит, они тут ни при чем!

Уже дома он отключил аппарат, заварил кофе и, налив его в термос, снова отправился на ночную прогулку. Только теперь к обменнику на Франко он пошел другим путем, чтобы не проходить мимо дома, из входа в парадное которого излучались с такой пугающей силой необъяснимые негативные вибрации.

С Даркой он простоял около двух часов, сначала попивая кофе из «веницианских» пепельниц», а потом, когда кофе закончился, просто болтая о разном и время от времени подзуживая ее по поводу «не воздушного» поцелуя.

– Знаешь, – сказала Дарка уже напоследок, когда он уходил. – Мне пообещали антиаллергическую губную помаду! Может, я ее на тебе испытаю?

– Тогда кто из нас будет испытателем помады? – спросил он весело.

– Кто-кто?! Конечно, ты!

Глава 34

Встав и внимательно выслушав на кухне радионовости, Рябцев сходил в ванную, где спокойно – в новостях ведь ничего огорчающего не было – побрился, умылся и так же, в синих «боксерских» трусах босиком, вернулся на кухню. Осенняя сонливость еще не покинула его, и он, механически зажигая газ под чайником с водой, ни о чем не думал, а только внутренне настраивался на новый день. Раньше ощущение бодрости посещало его всякий раз, как только он открывал глаза, врываясь в новый день сначала взглядом, потом мыслью, потом телом. Теперь, и это было следствием приблизившейся вплотную старости, которая тоже чем-то очень похожа на осень, в каждый новый день Рябцев входил медленно, неспешно. Будто боялся, что из-за резких движений может закружиться голова или пошатнуться всё тело.

Взгляд в залитое дождем снаружи окно пробудил первую мысль – мысль о том, что надо одеться. Не так уж на самом деле и тепло было в его квартире.

И пока чайник закипал, Рябцев натягивал брюки, надевал майку, а поверх нее – старый зеленый свитер.

Как только съел два бутерброда с сыром и выпил чаю, что-то «щелкнуло» у него внутри, словно заменили одну из нескольких батареек, приводивших его в движение. И этот, пусть хоть и незначительный прилив энергии вызвал у Рябцева тихую радость, которой он тотчас захотел поделиться со своими питомцами, живущими в голубятне.

Сняв с вешалки зонтик-трость с логотипом киевского пива, найденный недавно на автобусной остановке, Рябцев хлопнул дверью и поспешил вниз по ступенькам.

За дверью парадного раскрыл зонт и дальше отправился уже под монотонную дробь дождевых капель.

Еще два десятка шагов, и он «занырнет» в свой собственный мир, где легче собираться с мыслями и чувствами, где он всегда в гармонии с природой и природа всегда добра и любопытна к нему, ничего не значащему для иного окружающего мира человеку пенсионного возраста.

Уже остановившись у деревянной дверцы с ключом, зажатым в пальцах правой руки, Рябцев заметил на мокрой траве, метрах в двух от голубятни, подозрительное белое пятно. Сунул ключ обратно в карман, подошел, присел на корточки, всё так же держа в левой руке раскрытый над головой зонтик, и ужаснулся. Перед ним лежал один из его белых серпокрылых голубей, растерзанный, с запекшейся на перьях кровью, с откинутой назад маленькой головкой и разбросанными в стороны крыльями.

Рябцев осторожно взял мертвую птицу в свободную руку, поднялся. И тут же заметил еще трех своих голубей, неподвижно лежавших на траве чуть поодаль.

– Как это? – прошептал Рябцев и оглянулся на крышу своей голубятни.

Двускатная крыша с ребрами-дощечками для сидения голубей блестела от дождя. Рябцев с мертвым голубем в руке отошел в сторону и оттуда взглянул на приполок. Увидел открытую дверцу летка и одного из своих голубей, с опаской выглядывающего с выгула наружу.

– Как это? – повторил ошарашенный Рябцев и стал прокручивать в памяти вчерашний день и вечер.

Он помнил, как принес из дома наново заряженный аккумулятор, как включил свет. Как сидел под голубями на табуретке и слушал их воркование. Вспомнил, как услышал косой дождь, застучавший по левой стене голубятни. У него в этот момент как раз в руке была стопочка водки. Что он сделал потом? Выпил, поставил пустую стопочку на тумбочку, вскарабкался по лестнице к выгулу и открыл дверцу. Зачем?! Рябцев задумался. И тут память подсказала ему: в голубятне было очень душно. Дождь освежает воздух, вот и захотелось ему освежить тут воздух и для себя, и для голубей…

Тяжело вздохнув, бывший капитан отошел к растерзанным голубям, постоял над ними. Увидел рядом на земле чужое, не голубиное перо, большое и белое с серой каймой.

На глазах выступили слезы.

– Простите, – прошептал он и попятился назад, к голубятне. – Простите меня…

Внезапными торопливыми движениями он открыл замок и зашел внутрь и, бросив раскрытый зонт в угол, постоял, дрожа, минут пять, взглядом упершись в свой желтый «piaggio».

Слева от мотороллера на деревянном полу, посыпанном истоптанной уже соломой, выделялся квадрат входа в погреб.

Вспомнился вдруг Алик Олисевич, которому Рябцев на днях очень помог, достав оттуда, из своих секретных закромов, ключ от двери в его жилище на Замарстиновской. Это тоже было на днях, но до вчерашнего вечера. Время запуталось в мыслях Рябцева. Исчезла хронология последних дней. Мысли словно сами испугались своего расшатанного, не организованного состояния.

Рябцев тряхнул головой, вскарабкался на второй этаж, опустил мертвого голубя на покрытую газетой тумбочку. А сам покарабкался дальше, под крышу. И закрыл дверцу летка. Голуби шарахнулись от него по выгулу, как от чужого. Он пересчитал их. Вместо двенадцати пар его теперь окружало десять.

Левая рука нащупала в кармане мобильник. Нащупала и сжала в ладони, словно он был живым и способным помочь в трудную минуту.

Но не стал Рябцев никому звонить. Знакомым голубеводам сообщать о своей глупости и вине?! Нет, они его и так всерьез не воспринимают! Старым коллегам по службе? Еще более глупо! У них свои проблемы. Алику? Тот, конечно, может, и поймет, и посочувствует, но зачем Рябцеву это сочувствие?!

Слезы в глазах высохли, в мысли вернулась прежняя молодцеватая жесткость.

«Да, я допустил промах, и этим промахом воспользовались враги, – решил Рябцев. – Теперь дело моей чести поквитаться с ними!»

Спустившись в подземную часть голубятни, Рябцев поправил стоявшие одна поверх другой большие картонные коробки, потом пролез в щель между ними и кирпичной кладкой внутренней стенки в самый тупик, где хранились два деревянных ящика с инструментами и всякие хозяйственные мелочи. Среди этих мелочей нашел он свою старую саперную лопатку.

Мокрый из-за продолжающегося дождя, он выкопал под ближайшей сосной четыре маленькие могилки. Опустил в них своих голубей и присыпал их землей.

Снова вспомнились знакомые голубеводы. Никто из них так и не стал ему ни другом, ни хорошим знакомым. Были они, конечно, людьми, в чем-то интересными и энергичными, но разбирающийся в человеческой природе Рябцев избегал искренних и откровенных отношений с ними. Они не вызывали доверия. И вот сейчас, стоя над могилками своих голубей, он снова вспомнил, за что он еще недолюбливал своих коллег по пернатому хобби. Когда у них умирали птицы, а бывало это нередко, хозяева просто бросали их в мусорный бак, словно мертвый голубь – просто мусор. Этого Рябцев ни принять, ни понять не мог. Да, птицы, особенно голуби, живут недолго. Да, бывает, что какой-нибудь чужак принесет заразу, бывает, что болезни «выкосят» голубей, и тогда приходится человеку начинать всё сначала, дезинфицировать голубятню, ехать на птичий рынок или к друзьям-коллегам. Но вот так не уважать смерть, пусть даже простую птичью смерть? Нет. Он своих умерших голубей никогда не выбрасывал. И не будет.

Рябцев оглянулся по сторонам. Дождь ослабел. Небо, казалось, стало чуть светлее.

Очистив скомканной газетой саперную лопатку от земли, Рябцев оставил ее в углу за своим любимым желтым мотороллером. Замкнув навесной замок на дверце голубятни, он поднял с земли большое белое перо с серой каймой и с ним в правой руке, с открытым зонтиком в левой пошел к дому.

Вернувшись в квартиру, Рябцев сварил вкрутую три куриных яйца, очистил от скорлупы, положил в большую чашку, полил сверху майонезом, после чего растолок их вилкой и съел, закусывая куском черного ржаного хлеба.

Утирая рукой губы, бросил взгляд в окно – дождь закончился.

Посидев еще несколько минут на кухне, Рябцев прошел в комнату, достал из-под дивана чехол с охотничьим ружьем, из которого еще ни разу в жизни не стрелял. Вытащил его, повертел в руках, вздохнул.

– Я их не защитил, – процедил он сквозь зубы. – Мало того, это я их подставил…

Злость, возникшая в нем и обращенная на самого себя, как бы добавила и так тяжелому ружью веса, и бывший капитан уселся на диван, опустил ружье на колени.

Сидел, смотрел, думал, наливался душевной тяжестью, да так ею наполнился, что явная горечь выступила на языке.

Глава 35

Город в эту ночь не мог спать спокойно. Ему было сыро, холодно и иногда страшно. Где-то погрёмывали вагоны грузового состава, и шум этот слегка напоминал отдаленную грозу.

Рябцев в застегнутом сером плаще с поднятым воротником мчался на своем «piaggio», наклонившись к рулю, из-за чего ремень зачехленной винтовки был натянут так, что сама винтовка торчала чуть вперед и вверх, как мачта подгоняемой сзади ветром яхты.

Доехав до угла Грушевского и Драгоманова, капитан остановился и заглушил мотор. Вслушиваясь в ночь, он водил напряженным взглядом по темным окнам домов по обе стороны улицы. Прошел несколько шагов до самого перекрестка и заглянул в другую улицу, как в колодец.

Вверху, в небе, что-то хлопнуло, и Рябцев мгновенно сдернул с плеча ружье, расчехлил, заслал в затвор наполненный дробью патрон и, держа оружие наготове, попробовал пробить глазами мутно-серо-темный потолок города. Но оттуда больше не доносилось ни звука. Он, этот нижний небесный потолок, был обездвижен и беззвучен. Рябцев, устав держать голову опрокинутой взглядом в небо, расслабился против своей воли, опустил ружье, зажмурил глаза, уставшие от бесполезного напряжения, кивнул себе, словно признавая некую свою ошибку или просто слабость. Постояв еще пару минут, он вернулся к желтому «piaggio» и уже с расчехленным ружьем за плечом оседлал мотороллер, завел мотор.

Дальше, вдоль по Грушевского, он ехал медленно, и ему казалось, что ворчание двигателя не скроет от него другие, посторонние звуки города. Удивительная пустынность улиц внушала острое чувство собственной ответственности за всех спящих и живущих за окнами домов. Он ощутил себя охранником, городовым, следящим за ночным порядком, за ночным покоем города. То, что кроме него никто за порядком явно не следил, одновременно и пугало Рябцева, и придавало ему дополнительной значительности.

«Где же милиция, где их патрульные машины? – думал он. – Где эсбэушники в штатском? Почему никого нет?»

И тут, словно в издевку, увидел он, как открылась и тут же закрылась мокрая железная входная дверь, отбросив на влажный булыжник мостовой отраженное зеленое пятно светофора. Светофор тут же сменил цвет на желтый. Но Рябцев еще до желтого сигнала остановил мотороллер и снова заглушил мотор.

Он выдвинул железную стопу мотороллера и, оставив его у бровки, прошел к стене ближнего дома, где и замер.

Тишина, казалось, смеялась сейчас над его подозрительностью. Он стоял, прислонившись к кирпичной стене, и чувствовал, как вот-вот ворвутся в его уже утомленные мысли едкие сомнения относительно собственного рассудка и вообще сегодняшнего дня, так плохо и грустно начавшегося и так глупо и бессмысленно заканчивавшегося.

Но сомнения не успели выплыть на поверхность. Та самая дверь, до которой сейчас было метров тридцать, открылась снова, и из парадного дома осторожно выглянул, а потом и вышел мужчина в длинном пальто и шляпе. Это был тот самый человек, который буквально пару минут назад туда поспешно заходил.

Тонкие губы Рябцева едва заметно выразили напряженную улыбку охотника, приметившего дичь. Подозрительное поведение мужчины в пальто как бы доказывало своевременность появления Рябцева именно в этом месте.

А мужчина в пальто оглянулся по сторонам, потом перешел дорогу на красный сигнал светофора и, еще раз оглянувшись, осторожно зашел в парадное углового дома.

– Интересно, – прошептал Рябцев, не двигаясь с места.

Его глаза теперь сосредоточились на темных окнах этого дома, словно чуяли, что сейчас одно из них зажжется желтым светом, подсказав Рябцеву, куда хотел попасть или куда попал этот подозрительный ночной странник, что-то или кого-то здесь ищущий.

Давний профессиональный инстинкт взбодрил Рябцева. Он даже напряг на мгновение мускулы рук, проверяя свою боеспособность. Однако ружье оставалось у него за спиной. Руки не тянулись к оружию. Наверное, потому, что чутье старого гэбиста подсказывало: если перед ним сейчас и противник, то слабый и не представляющий угрозы. Сильные противники не оглядываются по сторонам в ожидании опасности.

Дверь углового дома на другой стороне улицы вновь открылась, и из парадного вышел тот же человек в пальто и шляпе. Снова остановился, осмотрелся по сторонам и вдруг присел на корточки, замер в такой странной позе, упершись локтями в колени и обеими ладонями подперев подбородок.

Рябцев хмыкнул, пораженный его поведением. В ночном незнакомце теперь не оставалось ни капли от возможного врага или противника. Всё его подозрительное поведение было перечеркнуто этой позой. «Может, он пьяный и ищет малознакомую женщину, чтобы попроситься к ней переночевать?» – предположил Рябцев, уже готовясь «отклеиться» от стенки и вернуться к своему «piaggio».

Однако ночью временной промежуток между решением и действием удлиняется, вот и в этот момент – не успел Рябцев сделать шаг в сторону мотороллера, как мужчина поднялся на ноги, в его руках вдруг вспыхнул фонарик, и он более решительным шагом, чем прежде, отправился к ближайшей арке и скрылся в ней.

Рябцев опять напрягся. Украдкой прошел метров семь налево, чтобы оказаться как раз напротив этой брамы по другую сторону улицы. Двор, в который вела арка, был отсюда не виден. Темнота в ограниченных стенами домов пространствах всегда насыщеннее и гуще.

Вдруг темень двора прорезал луч мощного фонарика. Луч «прошелся» по земле двора, выхлестнулся на мгновение в арку, осветив ее часть и «выпав» желтым пятном на тротуар и на мостовую. И тут же «вернулся» во двор. И погас.

Рябцев быстрыми шагами пересек мостовую, заглянул во двор, но там снова было темно. Темно и тихо.

Озадаченный, бывший капитан КГБ неслышимыми шагами дошел до внутреннего края арки. Темнота перед его глазами медленно разделялась на стены-окна домов и на обширный двор-колодец между ними. Ни луча фонарика, ни человека, зашедшего в этот двор, Рябцев сейчас не видел. Он аккуратнейшим образом и совершенно беззвучно сделал три шага из арки и за угол, где прижался спиной к стенке и тут же почувствовал некоторое неудобство из-за того, что приклад висевшего на ремне за спиной ружья вдавился ему левый бок. Шурша рукавами плаща, Рябцев стянул ружье с плеча, опустил на землю. Теперь ему стоялось удобнее. И ничто не отвлекало его внимания от всматривания в темноту двора и вслушивания в его тишину.

Скрипнула дверь, открываясь. Четвертая или пятая от арки. Из нее вышел уже знакомый взгляду незнакомец. И прямо под низкими окнами первого этажа прошел к следующей двери. Зашел в парадное, придержав дверь, чтобы не хлопнула.

Рябцев оценил ситуацию. Если он, этот человек, проверяет все парадные, то вскоре он сделает «круг» по прямоугольному двору и окажется возле дверей последнего парадного, всего метрах в пяти от Рябцева и от края арки.

Рябцев оглянулся по сторонам уже привыкшим к темноте взглядом. Спрятаться тут было негде. Выходить на улицу тоже не имело смысла. Ведь надо было понять причину странного поведения этого человека. Что он может искать по парадным?! Рябцев задумался, и снова ему стало некомфортно от собственных мыслей, которые подсказывали ему сейчас, что он просто зря тратит время, имея дело то ли с сумасшедшим, то ли с человеком, страдающим от лунатизма или чего-то подобного.

Но эти мыслишки хоть и появились в его голове, но повлиять на решения Рябцева никак не могли. Да и человек в пальто и шляпе вдруг слишком торопливо вышел из парадного и, остановившись и придерживая дверь открытой, посветил фонариком внутрь и только потом прикрыл ее за собой. Постоял там с минуту и отправился к следующему парадному.

Рябцев, который вдруг понял, что если просто будет наблюдать за происходящим, то рано или поздно захочет спать, решил ускорить события. Он, забыв про оставленное на земле ружье, прошел к первому слева от арки парадному и зашел внутрь. Фонарика у него, увы, не было. Но в парадном горела тусклая лампочка, и в ее свете осмотрел бывший капитан истоптанные, давно не крашенные деревянные ступеньки, железную, недавно поставленную дверь квартиры номер один справа и слева, в глубине, низенькую полутораметровую деревянную дверцу, за которой, должно быть, начинался подвал. Эта дверца была полуоткрыта. Рябцев подошел. В нос ударил запах сырости. Он открыл дверь и увидел перед собой усыпанные мусором ступеньки вниз. Достал мобильник, подсвечивая им, стал спускаться.

Отойдя пару метров от последней ступеньки, Рябцев споткнулся о лежбище, сделанное из старого дивана. Опустился на корточки и осветил мобильником ближайшее пространство. Перед ним раскинулось место обитания явно интеллигентного бомжа. За лежбищем стояла табуретка. Под ней – несколько тарелок и пластиковое ведро с водой. На табуретке – третий том полного собрания сочинений Ивана Франко.

– Да уж, – выдохнул, поднимаясь с корточек, Рябцев. – Всюду жизнь…

Экран мобильника потух. Жилище неизвестного бомжа снова погрузилось в темноту. Со стороны открытой дверцы в подвал проникал тусклый свет. Надо уходить. Сейчас снова захрустит под ногами мусор на ступеньках.

Бомж, читающий Франко, мог бы и подметать свои ступеньки! Рябцеву стало грустно.

А в парадном хлопнула дверь. И кто-то зашел громко, по-свойски. Зашел и остановился. Рябцев замер.

«Может, это снова тот, в шляпе?» – подумал Рябцев.

Совсем рядом чиркнула спичка. Раздался шорох одежды. Волна нового света выкатилась из открытой дверцы в подвал и упала на ступеньки. И следом на верхнюю ступеньку лестницы опустился грубый черный ботинок, и второй ботинок тут же опустился рядом. Судя по их размеру, человек, которого еще не было видно полностью, был намного крупнее Рябцева.

Рябцев сделал пару шагов в глубину подвала, и тут голова его ударилась о что-то закругленное. Он ощупал рукой препятствие и понял, что это водопроводная труба. Холодная и мокрая.

– Кто здесь? Аня, ты? – нервно спросил мужской голос.

Владелец грубых ботинок осторожно спустился вниз, держа в руке горящую свечу. Он остановился около нижней ступени и поднял свечу повыше, осматриваясь по сторонам. Через несколько секунд он замер, и Рябцев понял, что его заметили.

– Руки вверх! – рыкнул бывший капитан КГБ. – И оставайтесь на месте, иначе буду стрелять!

– Не надо! – дрожащим голосом попросил мужчина и поднял левую руку вверх к правой, в которой он держал горящую свечу. – Кто вы?

– А вы кто? – спросил Рябцев, нервозность которого была успокоена страхом незнакомца, так легко поднявшего руки вверх.

– Я тут живу… временно… Пытаюсь начать жить сначала… Пить бросил, стал книги читать…

– Имя, фамилия?

– Петро. А зачем вам фамилия?

– Ладно, не нужна мне ваша фамилия… Опустите руки. Вы там, на улице, сейчас никого не видели?

– Нет, – ответил Петро.

– Вы тут уже долго живете?

– Почти год.

– Что-нибудь странное тут, в подвале, замечали? Например, соленый запах и появление воды?

– Трубу один раз прорвало… А запахи… Нет, соленого не было. Бывает, что просто воняет. Трубы ведь старые…

– Хорошо. Спасибо. Оставайтесь на месте! – скомандовал Рябцев и твердой походкой приблизился к Петру, посмотрел внимательно в его лицо, стараясь на всякий случай его запомнить, а после этого выбрался по лестнице из подвала и закрыл за собой маленькую полутораметровую дверцу.

Уже на дворе вспомнил, что не попрощался с хозяином лежбища. Но возвращаться не стал. Да и говорил он с ним таким образом, при котором любой признак вежливости оказывается неуместным. Старая школа дала о себе знать.

Во дворе было тихо. Рябцев постоял несколько минут у дверей первого парадного и вышел через арку на улицу. На улице, глядя на красный сигнал светофора, он вспомнил о ружье и нервными шагами поспешил обратно во двор. Ружье лежало там, где он его оставил. Забросив его за плечо, но всё еще взволнованный своей опасной забывчивостью, Рябцев пересек улицу и, усевшись на мотороллер, завел двигатель.

Проехав следующий перекресток, Рябцев заметил слева на тротуаре неспешно идущего человека в пальто и шляпе. Резко затормозил.

– Вы не подскажете, как проехать к Галицкому рынку? – окрикнул его Рябцев.

Мужчина обернулся на ходу и тут же остановился, всматриваясь в лицо спросившего.

Рябцев тоже немного нагнул голову вперед, вглядываясь в явно знакомые черты этого ночного странника.

– А вы заблудились? – с явным подвохом в голосе спросил мужчина в шляпе.

– Немного, – ответил Рябцев, перебирая в памяти свои нечастые в этой фазе жизни знакомства последнего времени.

– Вы, наверное, море ищете?! – снова в голосе человека в пальто и шляпе прозвучала ирония. – Или на охоту едете? – Его глаз дотянулся до ружейного дула, торчавшего из-за плеча Рябцева. – А почему в одиночку? Почему без Алика Олисевича?

– Пан Винничук?! – полуутвердительно произнес бывший капитан госбезопасности. – Вы?

– Да, я, товарищ капитан!

– А что вы тут делаете? – поинтересовался Рябцев.

– Гуляю. Ищу вдохновение.

– В подвалах и в парадных?

– Вы что, за мной следите? – Рябцеву показалось, что Винничук вдруг огорчился.

– Нет, я не за вами следил. Я следил за подозрительно ведущим себя человеком, которого я заметил в районе улиц, где за последнее время произошло немало преступлений и странных происшествий… Странно, что этим человеком оказались вы!

– Писатель, как и актер, может оказаться любым человеком, любым героем из собственных книг. – Винничук снисходительно улыбнулся.

– Вы меня извините, пан Винничук, я не знаю героев ваших книг. Не читал. Если подарите, то прочту и тогда сможем обсудить ваше творчество.

– Что это за привычка: просить у автора книги в подарок?! – возмутился писатель. – Вам что, купить трудно?

– Вы не обижайтесь, но если выбирать между книгой и витаминами для голубей, то я выберу второе. По моему твердому убеждению, нынешние книги не окрыляют и не заставляют задумываться о смысле жизни! Так вы что-нибудь интересное в тех подвалах и парадных нашли?

– Двух бомжей, – после минутной паузы ответил Винничук. – Я собираю человеческие истории для будущего романа. – И он вытащил из кармана портативный диктофон и фонарик. Посветил фонариком на диктофон и многозначительно с вопросом во взгляде уставился прямо в глаза Рябцеву.

– Извините, – выдохнул Рябцев. – Я вижу, что вы искатель приключений… А я – искатель преступлений. Наша ночная встреча – ошибка… Я зря потратил на вас время! До свидания!

Мрачный, внезапно ощутивший прилив усталости капитан завел двигатель и уехал. Винничук проводил его взглядом. Хмыкнул в ответ на какие-то свои мысли и, развернувшись, зашагал обратно, в сторону начала улицы.