Текст книги "Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3 (СИ)"

С утра Геронтий Ном должен был инспектировать зал "Пробуждения". Это была его прямая обязанность. За исключением ещё самого Великого посвященного, вход внутрь "Пробуждения" был запрещён всем без исключения смертным Эллизора. У входа в зал дежурил постоянный караул из двух гвардейцев. Это, разумеется, не считая многочисленной охраны вокруг всего храмового комплекса "Великого Торжества". Инспекция как инспекция – дежурная и давно привычная обязанность, ничего особенного. Только с утра что-то очень уж нездоровилось: такая напала слабость, ещё ночью прошиб холодный и, одновременно, липкий пот, что в особенности противно, а горячий растительный кофе в составе завтрака почти совсем не взбодрил, хотя и не мудрено, ведь кофеин, за неимением в Эллизоре своих натуральных кофейных плантаций, в утреннем рационе совершенно отсутствовал.

Правда, недостатком аппетита главстраж не страдал, поэтому вполне охотно отведал пару хорошо прожаренных тостов и яичницу из трёх яиц. Хотя тут могла подстерегать иная напасть: аллергия. Такое ощущение, что яичница была чем-то приправлена – не иначе какие-то пряные травы? Домашняя кухарка была любительницей разного рода пряностей и приправ, что, порой, выходило Геронтиума боком, а точнее – носом. Вот и в этот раз он громко, не сдерживаясь, чихнул, с некоторым замиранием прислушиваясь к себе, а не последует ли приступ тяжёлой пищевой аллергии, но вроде бы пронесло, ничего такого не приключилось. Снилась, правда, опять какая-то муть. Яркая и угнетающая. Раньше, в былой жизни, Геронтия сны никогда особо не мучили. А вот здесь, после великого пробуждения, сновидения явились настоящим бедствием. И беда была именно в том, что тот или иной сон часто хорошо помнился и, мало того, продолжал преследовать и угнетать в последующем бодрствовании, иногда – почти целый день. Причём, сюжеты и образы сонных видений Геронтиума были на редкость яркими и разнообразными, некоторые из них повторялись, не делаясь от этого, впрочем, менее впечатляющими и оставаясь, по сути, мучительными.

А ещё Геронтиуму казалось, что это не его сны, словно кто-то другой насылает на него эти видения, дабы самому не мучиться данными кошмарами. Некоторые основания для такого рода подозрений у главного жандарма и впрямь имелись: во-первых, все основные образы и сюжеты были явно не его, Геронтиума, не из его прошлого, не из его жизни, а во вторых... ну, просто-напросто он знал в своём близком окружении кое-кого, кто явно мог обладать властью выделывать такие, вот, штуки! Вот и прошедшей ночью опять его преследовал какой-то жуткий тип в чёрном металлическом костюме, типа древних доспехов, где под причудливого рода шлемом не было видно никакого лица – одна только клубящаяся пустота, которая и внушала бедному Геронтиуму особую жуть. И происходило это всё посреди тёмных и пустынных улиц старого Маггрейда, о котором главстраж был бы рад совсем забыть, однако не получалось, потому как тот сам о себе напоминал, хотя и был в реальности давным-давно повержен среди радиоактивной пыли. К тому же преследователь этот самый периодически что-то гортанно кричал, точнее – издавал скрежещущие или клекочущие звуки, смысл коих был совершенно неясен, но также невыразимо жутковат, аж дрожь пробирала в ответ до самых костей и нервных окончаний, а что самое неприятное – нутряная дрожь и нервная боль продолжали мучать ещё какое-то время и после пробуждения. В общем, очень и очень неприятно это всё, в особенности с утра, отрава почти на целый день.

Геронтиум, прежде чем выйти из дома, выглянул наружу с балкона второго этажа: "дуга" цвела себе в небе, как и раньше, носились неугомонные стрижи, которые как раз приступили к тому, чтобы вить гнёзда (а вроде бы должны были раньше, отчего же запозднились?), да и вообще прибавилось разного рода летающих насекомых, всё вокруг цвело и благоухало. Не цвела только и не благоухала душа Геронтиума. Там уже давно царил вечный сумрак и самая настоящая душевная непогода. Когда-то, ещё в более молодые годы он и подумать не мог, что можно себя так отвратительно чувствовать. И не только в плане физическом, но именно что в плане душевном. С тех пор, со времён более молодых лет, правда, очень много воды утекло – столько, сколько и представить себе невозможно, и, вероятно, поэтому Геронтий Ном не просто чувствовал себя стариком, но словно бы – мёртвым. Да, вот именно так: ты уже умер, но что-то ещё понуждает твоё тело жить, а ты на уровне уже отделившейся, но ещё не отлетевшей далеко души, за своим шевелящимся телом наблюдаешь как будто со стороны и даже ещё принимаешь некое участие в жизнедеятельности своей собственной полуживой телесности, иначе с чего бы она вообще двигалась? Неприятное это чувство вот так вот видеть себя со стороны, очень неприятное! И самое главное, не понятно, что с этим делать, как это в себе победить, да и возможно ли?

В очередное раз переживая и уминая в себе всю эту мерзость, Геронтиум вышел из своего особняка на улице Проскрипций, сел в поджидавшие его дрожки и буркнул в спину стражника, одновременно исполняющего роль кучера:

– Давай, к дворцу Торжества!

Возле дворца ранним утром было довольно пустынно, только наряд конной стражи маячил чуть в отдалении да у бокового входа-приёмной Великого посвященного мелькнула тень чей-то высокой фигуры – Геронтиуму показалось, что это личный охранник мага Тимур, которого вообще ещё никто не видел спящим (поговаривали, что тот или не спит вообще или страдает жестокой бессонницей, хотя и последняя почему-то не сказывалась на его самочувствии и боевой готовности). Выбравшись из дрожек, Геронтиум не стал спешить в сам дворец, решив немного прогуляться с праздным видом вдоль центрального входа, к высоким колоннам которого вели многочисленные ступени главной лестницы.

Пахло свежестью и цветущими розами, солнце мягко золотило крыши эллизорских домов и купол дворца, откуда-то доносился навязчивый запах поджаренного хлеба – всё это создавало атмосферу благодушия, стабильности и, вероятно, ещё долгого благоденствия в будущем, ощущению чего, впрочем, сам Геронтиум никогда не доверял – и по личному склада характера, и по многолетней профессиональной опытности. Да тут ещё и сам Великий посвященный подливал масла в огонь, давая понять, что и впрямь уже близится день Великого Торжества, после которого неизбежно наступит трудное время смут и, что не исключено, великих же войн. Но, что делать, иначе быть не может: как не велик и не могуществен в настоящий момент Эллизор, какой бы видимой внутренней стабильностью и народным благоденствием он до сих пор бы не дышал, всё это имеет своей основой, прежде всего, изолированное от внешних угроз состояние, помноженное на более или менее достаточные внутренние ресурсы. Но такая ситуация не может длиться вечно, она неизбежна конечна.

Продолжая прогулку и невольно вздыхая от беспокойных своих мыслей, Геронтиум в который раз подумал, что ему не в собственном смысле жаль вот этих самых спокойных и сытых времён, а просто он уже устал. И жить устал, и чувствовать спешить – тоже. Тем более – жить и чувствовать в так называемые эпохи перемен, коих на его долю выпало не так уж мало, да ещё и в разных качествах. А чтобы выжить в такого рода эпохи – да и не только, опять же, выжить, но и успешно исполнять свои прямые служебные обязанности, надо успевать очень много шевелиться, крутиться, вынюхивать и изворачиваться. И если это ещё легко даётся по молодости (коль скоро к этому вообще есть вкус и талант!), то ближе к старости может оказаться уже и в тягость. Другое дело, что не всегда зрелые и преклонные года позволяют это поприще спокойно оставить, ведь далеко не во все времена и не во всех обществах есть возможность так называемого "заслуженного отдыха". И проблема не в том, что у того или иного общества не достанет средств тому же Геронтию Ному этот заслуженный отдых оплатить (при всех имеющихся талантах и общей пронырливости о средствах на безбедную старость он и сам бы вполне позаботился), проблема в том, что не так просто на этот отдых уйти из той системы отношений, влияний и соответствий, в которой ты оказался в качестве одного из важных передаточных механизмов. Проще сказать, бывают и люди незаменимые. Которым, в принципе, невозможно найти укромный уголок для заслуженного отдыха. Всё равно найдут и всё равно достанут.

Именно таким (незаменимым) с некоторой тоской Геронтиум себя и ощущал. Решительно, собственный статус в современной ему истории Эллизора не доставлял ему радости. И даже некоторого удовольствия, самоудовлетворения, как это бывало ранее (в более молодые годы), он не испытывал. И это было плохо. Человек, облечённый большими и тайными полномочиями, если совсем теряет кураж, раньше или позже обречён на поражение. Разумеется, опасна и другая крайность, когда кураж оказывается чрезмерным и его обладатель зарывается, сходит с рельс или, иначе говоря, срывается с катушек, но в данный момент с Геронтиум ощущал в самом себе, скорее, недостаток энергии. И это было опасно, крайне опасно. Это надо было как-то в себе преодолевать, побеждать. Вопрос только – как: вино, наркотики, как и другие пороки, явно или тайно дозволительные в Эллизоре, не годились. Ни к вину, ни к наркотикам главный жандарм никогда не испытывал никакой тяги, как, впрочем, и другого рода утехи уже давно его не впечатляли по причине общего упадка физических сил. Да и в принципе: что вино, что наркотики крайне плохие советчики в тайных клановых и общественных делах, пусть в некоторых случаях и могут стимулировать внешнюю и внутреннюю активность. Вероятно, что снадобье, которым щедро делился посвящённый, тоже являлось ничем иным как наркотиком, но его действие не вызывало у главстража никакой эйфории, никаких приливов особой энергии, лишь позволяло, как он сам ощущал, окончательно не рассыпаться на части.

На одной из улочек, примыкающих к дворцу, раздался мелкий стук копыт, и навстречу Геронтиуму выехал небольшой возок, в который был впряжен уже старый и толстый пони невзрачного пегого окраса. Пони, впрочем, был вполне ухоженным, а возок оформлен незамысловатыми, но терпимыми с точки зрения элементарного художественного вкуса надписями, извещающими окружающих о возможности прибрести молоко и другие свежие молочные продукты прямо с этого возка, который был заставлен небольшими бочонками с этой самой натуральной продукцией.

– Не желаете ли простокваши, ваша светлость? – приветствовал Геронтиума молочник, чем-то весьма похожий на собственного же пони. Тоже явно не молод, толстоват, но ухожен. А ещё очень и очень добродушен на вид. И голос имел тоже добрый и располагающий, хотя и с лёгкой хрипотцой. Просто сама эта хрипотца в голосе разных людей может восприниматься по-разному. В голосе данного эллизорца она ещё больше к её владельцу располагала. Внушала, так сказать, доверие. А почему именно внушала – неизвестно, поди разбери, такая, вот, своего рода данность.

Геронтий хотел, было, отказаться, однако молочник успел откуда-то с возка же извлечь чистую на вид кружку и стремительно нацедил туда простокваши, протягивая жандарму целебный напиток с самой обезоруживающей улыбкой:

– Примите, ваша светлость, – сказал он при этом так, что Геронтиум не смог отказаться. – Посуда чистая, специально для вас, храню отдельно, моя хозяйка её тоже отдельно моет и протирает, можете не сомневаться!

Геронтий Ном и не сомневался. Молочник был одним из его лучших агентов, которого он ещё ни разу не смог уличить во вранье или вообще каких-либо искажениях информации. Вообще – во всех отношениях добропорядочной гражданин и безусловно ценный для общественного порядка человек. И работал не за плату и не за страх, а именно что за совесть, считая, что таким образом поддерживает и укрепляет благоденствие всего Эллизора. И супруга молочника, весьма энергичная и деятельная особа, легко шныряющая почти по всем знатным и незнатным эллизорским домам, так же была кладезем полезной информации и так же, считала, что информировать Геронтиума это её прямой долг и святое дело. Семейный подряд, так сказать. Да, жандарм ничего не платил им ни через казну, ни от себя личного, однако молочные дела его осведомителей процветали, как ни у кого более в Гранд-Эллизоре. Естественно, сами супруги хорошо понимали, что причиной этому служат не только высокие надои и передовая технология производства сыров и творога (включая использование негласного рабского труда), но и прямое покровительство конкретного высокопоставленного лица. Разумеется, молочник с супругой были далеко не единственными агентами Геронтиума: канцелярия его департамента едва справлялась с целым потоком доносов как таковых (правда, там на обработке бумаг седело всего три человека), – однако такие, вот, живые и "не письменные" работники были ему в особенности по душе.

Пока не без некоторого удовольствия Геронтиум опоражнивал посудину с простоквашей, молочник успел выложить всю основную информацию. Ничего архи-особенного на этот час она не представляла, за исключением того, что появление мёртвого волколака возле изваяния Скунса породило в народных низах множество слухов, толков и даже страхов.

– Многие говорят, что теперь будут везде появляться оборотни и вампиры! – с доброй улыбкой рассказывал молочник. – А вчера на рынке эта ведьма с верхнего ручья, родом она, кажется, из Фаррана, на одного торговца кричала, что именем дракона Фарго и волколака Уркха наведёт на него такую порчу, что тот сам будет волком бегать и всех своих ближних загрызёт!

– Постой... – Геронтиум отдал кружку и переспросил в некотором недоумении: – Народное ведьмовство в Эллизоре полностью запрещено, сам знаешь, магия может быть только высокая, белая, и ей распоряжается один только Великий посвящённый, не считая его авгуров. А тут, говоришь, какая-то ведьма?!

– Дык! Это же простой народ... – молочник принял в руки пустую кружку и зачем-то внимательно осмотрел её, словно желая убедиться, что Геронтиум не побрезговал и каплей его продукта. – Может ещё желаете? Простокваши? Или ряженка тоже весьма недурна сегодня!

– Нет, спасибо, любезный! Простокваша хороша, да... Ты лучше скажи-ка, много ещё таких разговоров бродит: про драконов и волколаков?

– Много, ваше светлость, много, за всеми и не уследишь...

– Ну, хорошо. Ты мне на эту ведьму поподробней составь реестр: кто она, где обитает, ладно?

– А что, это не проблема. Супружница моя поможет!

– Да хоть и её привлеки. Только пока осторожней! Чтобы никто не знал о нашем с тобой интересе к этой особе, хорошо?

Геронтий уже повернулся, давая понять, что регулярная конспиративная встреча окончена, как молочник приложил ко всей прочей информации ещё немалый довесок, который заставил главного жандарма взглянуть на всю это, казалось бы, незначительную историю совершенно иначе:

– Ваша светлость! – вдруг выдал молочник. – Чуть не забыл! С этой ведьмой иногда встречается... э-э... Госпожа Ганна, вот! Они часто пересекаются в книжной лавке этого... Бальтазара, вот!

Геронтиум так посмотрел на бедного молочника, что тот затрясся:

– Уж простите, простите, ваша светлость! Нашей же вины в том нет! Супружница моя об этом знает доподлинно, но случайно! Я только довожу до вас, что она мне поведала!

Главный жандарм в ответ ничего уже не произнёс, но стал медленно подниматься по дворцовым ступенькам, удаляясь от несколько растерянного молочника, возка и неподвижного пони, который всё время стоял смирно и лишь изредка перебирал копытами.

Ганна была дочерью Великого посвященного, и услышанное надо было хорошо обдумать. Проблема состояла в том, что к книжнику Бальтазару у Геронтия не было подхода. В своё время тот однозначно отказался играть роль постоянного осведомителя, а применять к Бальтазару крайние меры воздействия почему-то запретил сам Великий посвящённый. Почему именно, Геронтиум не знал. Быть может у мага были на Бальтазар свои виды или свои методы воздействия. Так что с собирателем книжной пыли Геронтиум не имел возможности поговорит по душам! Да и вообще сосредоточиться на одной этой истории с Ганной Георнтиуму в тот день было не суждено: внутри зала "Пробуждения", в самой сердцевине зала, куда никому, кроме Великого посвящённого и главстража всего Эллизора, не было доступа, на щитке с индикацией одной из двух оставшихся капсул пробуждения, впервые за много лет мигала зелёная лампочка.

И это была капсула Великого мага прошлого Варлаама.

Глава ВОСЕМНАДЦАТАЯ

СОКРОВИЩА ЛАВРЕТАНИИ