355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Спиридонов » Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3 (СИ) » Текст книги (страница 7)
Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3 (СИ)
  • Текст добавлен: 13 мая 2017, 13:00

Текст книги "Берега вечности. Хроники Эллизора, часть 3 (СИ)"


Автор книги: Андрей Спиридонов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

Однако сражение тут и закончилось. Роллан услышал, как незнакомец, зажатый у скальной расщелины, воскликнул: "О, Чужестранец! Помоги!" – и бросился с мечем наперевес прямо навстречу волколаку. Из-за спины чудовища, возвышающейся перед ним, как небольшой заросший поверху холм, Роллан толком и не заметил, куда именно был нанесен удар, однако волколак зашатался, издал жуткий вой, передние его лапы подогнулись – чудовище сперва словно бы пало на колени перед тем, кто его сразил, а затем и вовсе повалилось набок.

Теперь Роллан с любопытством воззрел на незнакомца: тот был вроде как еще не стар, однако ранняя седина уже тронула его темные волосы, и вообще во всём его мужественном облике чувствовалось веяние какой-то явной, хотя и неуловимой на первый взгляд, скорби.

– Кажется, мы не договорили... – сказал Роллан. – Как тебя зовут, доблестный воин?

Незнакомец утер рукавом пот с лица, вложил меч в ножны и сказал:

– Оззи меня зовут. Отряд со мной был таллайским, но сам я родом из Эллизора!

Глава ТРИНАДЦАТАЯ

ТАЙНЫЕ СЛАБОСТИ ВЕЛИКОГО ПОСВЯЩЕННОГО

Великий посвящённый всегда был одинок – всегда, с тех пор, как себя помнил. В особенности, когда ещё в юные годы почувствовал себя призванным к чему-то большему, чем могло выпасть на его долю, – тогда, ещё в старом Эллизоре. Да, в былом Эллизоре. Казалось, это было страшно давно, в какой-то иной жизни. Да и в самом деле это была другая жизнь, ещё до Пробуждения. Но ведь и тогда он был уже одинок! Сперва под началом матери, потом, став самостоятельным, одиноко нёс тяготы обезображенной внешности (Скунс, домашняя крыса-мутант, невольно поранил его тогда же, в подвале Дворца Закона). Правда, после Пробуждения внешние черты Якова существенно улучшились, разгладились, хотя он и не стал похож на прежнего, каков он был ещё в старом Эллизоре (тому, фактически, почти и не было свидетелей), однако одиноким он так и не перестал быть. Даже та, кто стала матерью его двоих сыновей, теперь уже покойная, так и не разрушила внутреннего одиночества. Нет, она никогда и не пыталась понять его. Впрочем, пожалуй, он и сам не желал и не искал от неё какого-либо понимания. В каком-то смысле она лишь заменила образ настоящей любви, но не смогла этой любовью стать. Однако довольно часто её облик посещал Великого посвященного в его мыслях и сновидениях, что было странно, потому что он этого вовсе не желал.

Вот и сейчас, ранним утром, Яков поднялся со своего ложа со смутным ощущением, как будто только что говорил с кем-то, кто ему на самом деле близок и кто в состоянии понять его. Это было щемящее, болезненное чувство, потому что, скорей всего, такого человека никогда не существовало. Великий посвящённый всегда гнал от себя эту мысль, ведь она несла с собой ощутимую сердечную боль. Не физическую (он знал, что сердце его в порядке), но боль иной природы, иного характера. Как это говорится: "сердце кровью обливается"? – порой, Якову казалось, что он вполне понимает это выражение в его некой почти физиологической буквальности, но, одновременно с этим, он считал, что так не должно с ним быть. С ним, как с Великим посвящённым, вкусившим за свою долгую жизнь многих знаний, истинно причастный многим и великим тайнам и, кажется, вполне способным прийти в состояние настоящей силы, и... тем не менее, не чуждый таких вот человеческих слабостей, такой щемящей тоски по самому себе, из-за своего великого же одиночества. То, что он не может с этим совладать, то, что эта слишком человеческая тоска, эта откровенная слабость, всё же посещали его, в свою очередь вызывали у Якова самый настоящий страх и негодование на самого себя. Ведь, получается, что, фактически, он пасует перед этой немотивированной болью, он страшится этого!

Подумать только, да, он не может с этим совладать! Он вполне мог, к примеру, совладать с навязчивыми сновидениями – что называется, скинуть или ретранслировать сны, но не мог полностью избавиться от определённого послевкусия, которые эти сны, пусть прямо и не мучащие его, всё-таки оставляли. Не мог вполне дистанцироваться от этого состояния, от этой тоски, отсечь её! Даже снадобье не помогало в этом, а увеличивать дозу Великий посвящённый опасался. Чаще всего эта навязчивая тоска посещала его или по ночам, если томила бессонница, или же, если удавалась заснуть, сразу после пробуждения, отравляя тем самым первые утренние часы. Требовалась доза снадобья, требовался круто заваренный травяной чай, в котором Тимур был отменным специалистом, требовались и некоторые физический упражнения с лёгким кортиком, который Яков чудом сохранил ещё со стародавних эллизорских времён. Обычно в этом ему помогал Тимур, который был, вероятно, не самым искусным фехтовальщиком в Эллизоре, но компенсировал сей недостаток большой физической силой и поразительным бесстрашием. В мгновения перед возможной схваткой тёмные глаза таллайца загорались каким-то особенным свирепым огнём, так что один этот взгляд уже мог обезоружить противника, если, конечно сам противник не обладал не меньшим ответным бесстрашием.

Правда, в то утро Великий посвящённый какое-то время вообще никого не хотел видеть, так что даже отменил обычную гимнастику с фехтованием. Тимур лишь оставил на столике поднос с чаем, хлебом и сыром, после чего удалился в ответ на молчаливый кивок Якова. Аппетит отсутствовал, но надо было заесть утреннею порцию снадобья. Последнее время Великий посвященный стал задумываться, а что же такое на самом деле старость. Раньше такого рода мысли как-то не посещали его, тем более – применительно к самому себе. Не зря говорят, что у каждого человека есть свой внутренний возраст, который очень многое и определять в самоощущении как таковом. Самому посвящённому долгое время казалось, что он внутренне застыл на возрасте около тридцати лет, который соответствовал эпохе великого становления Гранд-Эллизора – возможно, одного из самых решающих этапов в жизни Якова и самого клана в его новейшем (после Пробуждения) качестве. Это было нелёгкое время, но очень и очень плодотворное. Сколько тогда было надежд и предчувствий чего-то большого. Точнее, большего! Да, куда большего, чем осуществилось на самом деле! По крайней мере, во внешнем строительстве. Всё же он, Великий посвящённый, надеялся, что эпоха Великого разделения будет короче, что Торжество настанет несколько раньше, в его, Якова, ещё более молодые годы. Однако время судило иначе: эта эпоха приблизилось, но самого посвящённого, увы, явно настигла старость – точнее, уже более, чем зрелые годы.

До недавнего же времени он почти не ощущал этого, не задумывался над своими годами, молодился, можно сказать. Но, вот, то, что можно назвать приступами острого одиночества, обострившиеся последнее время, заставили изменить своё отношение к своему собственному возрасту. Неужели он и впрямь уже стар? И сделался он таким именно тогда, когда приблизилось время Великого торжества – та самая эпоха, которую он все эти годы ожидал с великим же терпением, – может ли быть так, что он уже не в силах будет осуществить всё то, к чему предназначен и чего алкала его душа с самой юности, с дней ещё в старом, так сказать, детском Эллизоре? И вот, ко всему, этим страхом, этим неожиданным и неприятным ощущением, было просто-напросто не с кем поделиться, а ещё худшим было то, что Великий посвящённый не знал, как с этой неприятностью в самом себе бороться.

Вкусив немного хлеба с сыром и запив его тёплым чаем, Великий посвящённый оделся в специальный походный стражнический плащ – довольно плотный, со множеством карманов и капюшоном, который неплохо скрывал очертания лица его владельца. Этим плащом Яков обычно пользовался, когда собирался прогуляться по Гранд-Эллизору инкогнито, не желая быть узнанным кем-либо из случайных встречных на улицах и площадях. Впрочем, уже давно столица была вполне безопасной для такого рода пеших прогулок, поскольку эпоха благоденствия и хорошо налаженная служба стражей не способствовала явным криминальным проявлениям. Хотя интуиция подсказывало Великому посвящённому, что так тоже не может длится вечно, коль скоро стабильность подходит к концу, то и надо пользоваться моментом, наслаждаясь видами и красотами стольного града, самой неповторимой атмосферой или, иначе говоря, настоящим неповторимым воздухом Эллизора, к формированию и наличию которого Яков считал себя причастным далеко не в последнюю очередь.

Прежде чем покинуть дворец Яков решил навестить хамта-беглеца, который содержался в одной из камер небольшой тайной внутренней тюрьмы, о существовании которой, кроме самого посвященного, знал лишь Геронтиум да таллаец Тимур, который и был (по совместительству) её единственным стражем-тюремщиком. Кроме несчастного хамта, в данный момент никто не сподобился быть тюремным гостем самого посвящённого. Несколько минут Яков наблюдал в глазок за своим новым пленником. Тот был недвижим, восседая на соломенном тюфяке, что был брошен сверху окованных железом нар. Ни подушки, ни одеяла сверх того не полагалась, но, кажется, заключенного это нисколько не беспокоило, ни один мускул не дрогнул на лице хамта, когда Великий посвящённый решил зайти в камеру.

– Ты помнишь великого Вогула? – без всяких предисловий спросил Яков. – Ты должен его помнить, ведь ты далеко не молод?

Хамт оторвал-таки взгляд от маленького зарешёченного окна под самым потолком и внимательно посмотрел на Великого жреца Эллизора.

– Я был мал, но помню его, – наконец сказал он к удовлетворению Якова, который опасался, что хамт так и не начнёт говорить. Но, как видно, тот понимал, кто перед ним и решил, что не стоит продолжать играть в молчанку.

– Если ты с малых лет на рудниках, то откуда у тебя опыт шаманского знания? – ещё более прямо спросил посвящённый. Наверное, в другой день он не стал бы вести столь откровенный разговор, хамты вообще любят строить беседу со многим словоблудием и многими оговорками, но здесь, в личной жреческой тюрьме, в этом не было никакой необходимости.

– Рудники это не помеха, – последовал ответ, – ты и так отравил огненной водой наш народ, одурманил нас и даже обров, отравил наш мозг и наше сердце, так что рудники и шахты это куда большая свобода, чем тот яд, благодаря которому ты взял для своего Эллизору нашу силу и нашу правду!

Яков на всякий случай сжал под туникой рукоять кинжала, но хамт не стремился проявить какой-либо агрессивности, хотя слова его были не хуже острого меча. Сделай же заключённый хоть малейшее движение, великой посвящённый с удовольствием бы убил его, но пока тот не давал явного повода.

"Ишь ты, какой смельчак! – пробормотал про себя Яков, захлопнув дверь камеры. – У них, видите ли, есть своя правда! Кому она только нужна, эта правда?" Не только Эллизору, но и куда более примитивным обрам хамты дали себе завоевать и поработить, не оказав ни малейшего сопротивления, а теперь этот беглый раб смеет рассуждать о какой-то правде. Хотя в нём явно есть сила и интуиция настоящего шамана, что для ближайших целей Великого посвящённого вполне могло пригодиться.

Выскользнув из дворца с помощью одного из служебных проходов, Яков пересёк площадь Согласия и некоторое время шел по центральной улице, где уже начали распускаться и давать свежую, пусть пока ещё мелкую, но очень нежную листву большие эллизорские берёзы, специально выведенные прямыми стройными – в отличие от ещё доисторических, малорослых и кривоватых. Кроме распустившихся берёз, во всю цвела густая эллизорская же акация, бледно-жёлтые цветы которой имели свой удивительный терпкий аромат. День был уже почти по летнему тёплым, но Яков, чтобы не быть узнанным собственными подданными, кутался в свой стражнический плащ, надвинув почти на самые глаза капюшон. На стражу праздные зеваки, как правило, старались лишний раз не пялиться, чтобы самим не привлечь к себе внимания тех, кому заповедано блюсти законную строгость. Народу на центральной улице было довольно много, в том числе и праздношатающегося. Ну, понятно дело, эпоха стабильности и бесконтрольный прирост населения каким-то непостижимым образом порождал и массу бездельников, всеми возможными правдами и неправдами, но явно живущих за чужой счёт. В былом стародавнем Эллизоре такого не было: то есть, праздношатающихся средь бела дня жителей клана можно было увидеть только по большим праздникам, тогда как по будням почти все были заняты – кто на заготовках, кто на рыбной ловле, кто в патруле... Иногда Яков даже подумывал, не ужесточить ли внутреннюю политику, если не во всём Эллизоре, то хотя бы в столице в отношении общей занятости полезным трудом, но пока тянул с непопулярными мерами, надеясь, что близящаяся эпоха Великого торжества, сама по себе мобилизует всех его поданных. Да, им не хватает настоящего Царя, они о таковом, кстати говоря, уже давно мечтают. Ну, что ж, с наступлением Великого торжества, они получат себе Царя. И тогда, кто не сумеет мобилизоваться, будет сброшен с корабля современности как ненужный балласт. Истинный Царь не будет цацкаться со слабаками, как приходится это, порой, делать иному наместнику. Яков, впрочем, никогда не переживал из-за своей роли именно что наместника – действительно, жречество само по себе привлекало его в большей степени, чем явное царствование. Жречество всё же позволяло использовать многие тайные пружины в достижении и удержании власти, тогда как Царю это даётся с куда большими сложностями и опасностями, поскольку такого рода властитель куда более на виду и его власть более открыта, более явна, так что и покуситься на неё кто-либо может куда скорее.

Минут двадцать Яков провёл на площади Авгуров возле медного изваяния Великого Скунса. Медь опять заметно потемнела, пора бы почистить, но столичная служба, от которой это зависело, плохо чесалась на этот счёт. Не мешало бы дать им взбучку, а то это не дело, чтобы сам великий маг следил за состоянием изваяния, посвященного великой сущности верного Скунса. Уже давно Яков подумывал, а не заменить ли медную статую бронзовой, но всё не решался, ведь, как правило, зажиревший народ не любит перемен – даже таких незначительных. Пойдут разговоры, слухи, предсказания. Бывает же, что большой пожар вспыхивает от маленькой искры, а этого как раз и следовало опасаться, потому что, если Яков и предугадывал в будущем немалые народные бедствия, то вовсе не хотел, чтобы какие-либо волнения разразились раньше времени. Нет, Скунс пока обойдется и медной телесностью, ничего, чай не обидится. К тому же, в "Сказании о Великом Скунсе" помимо его всегдашней верности подчёркивается и его особая неприхотливость, так что и медному Скунсу впору будет не выпячивать свою внешность.

За площадью Авгуров Яков свернул в более узкие переулки, но вскоре устал прогуливаться по ним, поскольку последние были довольно однообразны и ничего нового из себя не представляли. Ресторанчик, где была назначена встреча с Геронтием Номом, на первый взгляд казался далеко не перворазрядным, но находился в полном ведении службы эллизорской секюрити. Соответственно и владелец этого ресторана, как догадывался Яков, был агентом того, с кем он и пришёл разделить скромную трапезу. Скромную, потому что Яков почти всегда предпочитал воздержание пресыщению, а Геронтиуму уязвлённое недугами состояние здоровья также не позволяло излишествовать в пище и вине, хотя отсутствием аппетита он всё же не страдал и воздержанность давалась ему куда с большим трудом.

Ограничились паровой форелью, сыром и салатом из свежей зелени. Яков рискнул чуть пригубить выдержанного красного вина, да и то наполовину разбавил его холодной водой.

– Когда-то ты, посвящённый, и вовсе не брал в рот вина. Даже сухого! – заметил Геронтиум, не спешна отправляя кусочек форели в рот и словно бы принюхиваясь, чем ещё вокруг пахнет. Сам он спиртного и вовсе не употреблял. Хотя когда-то, страшно давно, кажется, предпочитал хороший виски. Правда теперь, в нынешнем Гранд-Эллизоре ни хорошего, ни плохого виски было и вовсе не сыскать.

Они сидели в специально отведенном закутке, с добротно зашитыми крашеным деревом стенами и, как ранее уверял Геронтиум же, их здесь никто не мог подслушать.

– Времена меняются, любезный друг, – ответил Яков, поболтав в бокале вино и совсем чуть-чуть пригубив. – Но если ты вдруг надеешься, что я теперь могу утратить трезвость и стать не воздержан на язык, то это вряд ли.

Былая, совсем из других лет улыбка зазмеилась на подурневшему и постаревшем (в сравнении с теми же былыми годами!) лице бывшего же (но по сути оставшегося таковым навсегда) маггрейдского жандарма:

– Что ты, что ты! – воскликнул он как-то даже чересчур весело. – Тот, кто умел быть трезвым с юности, редко изменяет этому правилу!

Великий посвященный, напротив, с серьёзным видом кивнул и тоже попробовал кусочек форели: вероятно, должно быть неплохо, но у Якова уже давно после самого "пробуждения" приключились свои же индивидуальные проблемы – что-то со вкусовыми рецепторами, он почти не чувствовал вкуса пищи, только если в ней присутствовали жгучие пряности, но последние не принимал желудок.

– Так и нет... вкуса? – сочувственно произнёс Геронтиум. – Да, все мы пострадали во всей этой истории.

Яков только отмахнулся: мол, что теперь говорить, поздно, дело прошлое.

– Ничего, снадобье помогает!

Геронтиум только вздохнул в ответ, поскольку пребывал во мнении, что лично ему это самое снадобье помогает гораздо в меньшей степени.

– Давай к делу! – сказал посвященный, оставил блюдо с форелью и больше к ней не притрагивался, лишь отломил небольшой ломоть хорошего овечьего сыра.

– К делу-так делу... – пробормотал его собеседник и быстро дожевал ещё один кусок форели. – Дела такие. Самое главное: похоже, что границы и впрямь становятся проницаемыми. Значит... начинается?

– Если впрямь кто-то уже проходит, то, вероятно, да. Но пока мы видели только мертвых дракона и волколака. Это ещё так – предвестье, после которого может ещё много воды утечь. А вот если кто из людей пройдёт – тогда совсем другое дело. Тогда, да, скорей всего – начало. Варлаам так говорил.

– Есть уже люди, есть!

– Да, откуда известно? Кто?!

– По моей линии прискакал человек из Ловерока. Но скоро и к тебе от Роллана тоже должен быть гонец. Вряд ли их информация будет различаться.

– Ладно, не томи!

– Ну, все новости сводятся к следующему: небольшой и вроде как таллайский отряд достиг Ловерока, где прямо на тропе встретился с нашим большим патрулём. Тут на них напал настоящий живой волколак, который порвал несколько наших патрульных вместе с наместником Артуром, а также почти всех таллайцев...

– А это и правда таллайцы? Может кто из местных варваров?

– Вряд ли, судя по описанию очень похожи на настоящих таллайцев. Во всяком случае, мой человек был там же в патруле, и он говорит, что с его точки зрения на варваров не похожи.

– А с чего вообще известно, что таллайцы? Думаю, кроме нас с тобой больше никто и не помнит, как они на самом деле выглядели. Вот, Тимур, хоть потомок таллайца да и то вряд ли знает, кто они были на самом деле... Да и чего вдруг таллайцы пойдут с Севера, им ведь логичней с Юга?

– Так ведь... один-то, командир отряда уцелел. И даже завалил волколака! Мечом! А почему с Севера, не знаю. Вероятно, шли в обход, искали, где можно протиснуться. Вот и нашли!

– Одним мечём? Ну, это уже сказки, скорей всего! – хмыкнул Великий посвященный. – Одним мечом настоящего волколака не одолеть!

Геронтиум в ответ тоже хмыкнул, пожевал салатный лист, а затем посмотрел на своего патрона с особым значением:

– Но самое интересное то, как зовут этого якобы таллайца!

– И как же? – с видимым безразличием спросил Яков, вновь побалтывав остатки вина в стеклянном бокале.

– Он назвался... Оззи! Представь себе!

Бокал выпал из руки посвященного, оставив яркое винное пятно на белой скатерти, и скатился под стол, где разбился с негромким хрустом.

Некоторое время Яков молча смотрел на Геронтиума.

– Этого не может быть! – наконец воскликнул он. – Оззи давно мёртв! Должен быть мёртв! Ведь я даже и не знаю, сколько лет прошло с той самой первой катастрофы! Но – очень и очень много!

– Ну, может и совпадение! – пожал Геронтий плечами. – Человек этот, как я понял, скорее, молодой, чем старый... Только вот представился он так: Оззи, родом из Эллизора!

Яков помолчал, переваривая услышанное. Потом сказал уже куда более спокойно:

– Это мы ещё посмотрим, что за Оззи такой! Направь в Ловерок отряд жандармов! Пусть арестуют этого Оззи и доставят сюда в оковах! Только пошли кого понадёжней!

Они помолчали некоторое время, пока официант менял залитую вином скатерть. Неожиданное известие пробудило в Великом посвящённом ещё кое-какие воспоминания.

– Кстати, давно хотел спросить тебя, – сказал Яков. – В своё время, ещё за пару лет до катастрофы в Маггрейде, у нас в старом Эллизоре произошла одна странная история с неким Чужестранцем...

– Это когда отдал концы ваш хранитель Анасис?

– Да, именно тогда. Так вот. Кто на самом дел был этот самый Чужестранец и куда потом девался, так и осталось неизвестным.

– Я не в курсе, – проговорил Геронтиум, не спеша вытирая салфеткой губы, словно бы в раздумьях, а не съесть ли ему ещё что-нибудь. – Этот ваш Чужестранец точно не имел к Маггрейду никакого отношения.

– То-то и странно, что он появился словно бы ниоткуда и словно никуда исчез. А между тем мою покойную мать просто трясло при одном упоминании об этом Чужестранце. Из-за него мы с ней и пострадали. Были вынуждены бежать из Эллизора!

Геронтиум невольно зевнул. Его начала бороть обычная для него дневная сонливость.

– К сожалению, я не успел в своё время толком познакомиться с твоей матерью...

Великий посвящённый постарался скрыть своё раздражение: он слишком хорошо знал Геронтия Нома и никогда не любил его, чтобы ещё и всерьёз на него гневаться. Да, хитёр, коварен, деловит и подловат, но не умеет мыслить стратегическим, его удел – мелкая тактика, и подлости его тоже всё больше мелкие и чуждые настоящей стратегии, настоящей политической страсти или, иначе говоря, настоящей воли к власти. Конечно, порой и мелкая подлость в ближнем опасней, чем крупная, потому что мелкую подлость легче упустить, просмотреть. Стало быть, приходилось быть внимательней и употреблять дополнительные усилия. А будь в подручных другой человек – помасштабней, с одной стороны было бы надёжней, можно сказать. Для дела, разумеется. Но, конечно, не спокойней, нет. Потому что подручный более масштабного склада легко может начать и сам метить во властители, точнее – на место главного властителя. Почему, кстати, великий Посвященный и избегал иметь в подручных слишком незаурядных и талантливых. В этом смысле Геронтиум был более или менее на месте. Но Яков поступил ещё мудрее: само место главного властителя в Эллизоре был как бы вакантным, его временно замещал он, верховный жрец, и эта временная ситуация наместничества длилась уже не один год, так что почти все в Эллизоре привыкли к тому, что трон, фактически, никем не занят, точнее – Великий посвящённый является его блюстителем, тогда как Совет сенаторов, как и полагается, продолжает собираться в урочное время, хотя и самим сенаторам давно было понятно, что их статус и деятельность имеют исключительно номинальный характер.

Так оно было безопасней во многих отношениях. С одной стороны сам Яков вроде как и не был венценосцем и покушаться на его статус жреца кому-либо было бессмысленным по той простой причине, что жрецом как таковым нельзя стать, заняв вакантное же жреческое место, им, настоящим магом, надо вообще быть, а такого рода конкурентов у Яков во всём Эллизоре просто не было, поскольку сам институт жречества находился в зачаточном состоянии (Великий посвящённый особо и не давал ему развиваться). А с другой стороны покушаться на пустующий трон, конечно, можно, но это несколько иного рода покушение, чем попытка узурпировать или отнять власть у имеющего место быть сюзерена. Но поскольку такового в наличие пока не было, а самому Якову довольно успешно удавалось манипулировать общественным мнением, внушая, что до дня Великого Торжества во главе Эллизора не может обрестись истинный правитель, что таковым будет исключительно только герой и спаситель, который восстанет тогда, когда торжеством Эллизора будет освобождение от внешних пограничных пут, а также победа над всеми опасностями и завоевателями, которые проявят себя в свою очередь, когда эти самые внешние путы падут, – в общем, такого рода идейные построения имели успех и силу в народе, что и позволяло Якову удерживать полноту власти над всем Эллизором. Хотя, разумеется, кучка сенаторов и презренной эллизорской аристократии продолжала оставаться недовольной и плести те или иные интриги, а то и заговоры, однако все они до сего времени особой опасности не представляли, потому как сама эллизорская аристократия на серьёзное восстание против власти Великого мага была просто-напросто неспособна. Слишком погрязла в собственной неге и довольстве.

Однако ухо всё же приходилось держать востро. Здесь, кстати, тот же Геронтиум вполне справлялся. Вместе со своей жандармерией. А вот, если говорить о стратегии, о долгосрочном предвидении и планировании, здесь были явные проблемы, тут Яков опять чувствовал себя страшно одиноким. Тот же Геронтиум с его менталитетом начальника полицейского участка, кроме текущих оперативных комбинаций, тотальной слежки и мелких интриг, ни на что большее опять же не годился. Но, хуже того, интуитивно Великий посвящённый ощущал появление какой-то новой опасности, сущность которой пока они никак не мог уловить, что и было странно, ведь обычно он легко определял для себя, чего именно нужно опасаться и какого подвоха ожидать. В этот раз (со всем новостями и явно назревающими переменами!) что-то было не так. Да ещё и почему-то Чужестранец этот самый вдруг вспомнился. Тот, который сыграл в судьбе Якова, можно сказать, что роковую роль. И о ком долгие годы и даже десятилетия Великий посвящённый и вовсе не вспоминал, не приходил этот самый Чужестранец ему на сердце...

– Значит, посылаю отряд в Ловерок? – прервал Геронтиум размышления Якова.

– Да! – встрепенулся Великий посвящённый и, к большому удивлению своего собеседника, добавил: – Жаль, конечно, Артура, ему будет трудно подыскать замену. Пока отправим во главе отряда... Гвидо...

Геронтиум не смог сдержать удивления:

– Гвидо вместо Артура? Не рано ему?

– Ничего. Хватит бить баклуши. Пора ему чему-то уже учиться. Тем более, что разделение заканчивается. Спокойной жизни скоро уже всё равно не будет!

– Пусть так, но Артур умел ладить с обрами и хамтами. Справится ли с ними Гвидо? Кроме того, ему придётся открыть тайну взаимной торговли с обрами! И тайну зелья тоже, иначе... обры могут взбунтоваться.

Но и тут Яков не отступился:

– Ничего! Гвидо... он, как раз съест эту тайну, не подавится. Пусть привыкает. Это Роллану нельзя доверять такие вещи, а Гвидо, хоть с виду и хлипковат, впишется. Пообещаем ему что-нибудь с этого, тот же Ловерок в вечное владение, он проглотит!

Геронтиум в очередной раз кивнул и с внутренним обмиранием подумал, что Великий посвящённый вновь и вновь открывается ему какой-то новой и ранее не ведомой гранью своего незаурядного характера.

Глава ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

БЫТОВЫЕ ПРОБЛЕМЫ ОКОЁМОВЫХ

Поскольку ремонт во всей квартире сделать никак не удавалось, то супруга о. Максима матушка Катя решила, что ремонту быть хотя бы на кухне. Оно и, действительно, того требовало: линолеум местами вздулся, потолок закоптился, а кухонные шкафчики тоже требовали обновления, если не полной замены. Мечтой Кати было приобретение хорошего кухонного гарнитура, однако такого рода покупка только и оставалось в мечтах, поскольку денег на существенные траты просто-напросто не хватало. Это только в бульварных газетах пишут, что у всех попов денег куры не клюют и ездят они исключительно на мерседесах, но, вот, тот же о. Максим, хоть и был настоятелем небольшого храма да ещё в центре самой Москвы, в плане финансовым оказался не самым удачливым батюшкой. Нет, разумеется, вместе с семейством он никогда не бедствовал и не в коей мере, что называется, не голодал, но общие доходы у храма были не слишком велики, многое съедали элементарные коммунальные платежи, да и привычки запускать руку в храмовую казну этот священноиерей не имел, довольствуюсь тем, что предпочиталось ему, согласно ведомости в бухгалтерии, ну, ещё разумеется требами и отдельными пожертвованиями ему лично от некоторых благочестивых прихожан. Последними он тоже не пренебрегал, но на мерседес всё же не хватало. Правда, мерседес был ему не нужен, обходился более скромной маркой, но в настоящий момент не хватало и на хороший кухонный гарнитур. На простоватый и дешёвый, наверное, хватило бы, но Катя такой не хотела, потому что такой именно уже имел место быть.

Некоторое время матушка довольствовалась намерениями о. Максима нанять квалифицированную бригаду, которая за пару дней осуществила бы полный ремонт кухни, благо, что один прихожанин обещал в этом деле по своей линии помочь, что было бы, опять же, существенно дешевле, но что-то у этого прихожанина от раза к разу всё не клеилось и квалифицированный ремонт кухни всё время откладывался на неопределённое будущее. В конце концов Екатерине Окоёмовой это надоело, и она решилась на ремонт неквалифицированный. То есть, для начала покрасить на кухне потолок. Своими силами. Краской, которую купил на строительном рынке о. Максим. К этому делу он купил ещё и пару валиков, не считая нескольких разномерных кистей. Дочерей, благо были весенние каникулы, предусмотрительно отправили с ночёвкой к дедушке, то есть Окоёмову-старшему, который своих внучек обожал и всегда был готов принять у себя на даче, если, конечно, не оказывался уж очень занят какими-то своими пенсионными делами, поскольку даже на пенсии оставался личностью востребованной в разного рода общественных фондах, слётах и заседаниях.

На этот раз повезло: сам приехал за внучками. Иногда Кате казалось, что мог бы Окоёмов-старший и деньгами побольше помочь (на тот же гарнитур, к примеру дать), но дедушка был в этих вопросах прижимист, сам инициативы не проявлял, а просить у него денег на тот же гарнитур они оба стеснялись.

– Ты, понимаешь, он на самом деле такой! – неоднократно, повторяясь, объяснял супруг. – Правда, бывают иногда во власти и бессребреники! Он такой, вот, бескорыстный...

– Атеист! – безапелляционно подсказывала Катя.

– Ну, не такой уж он и атеист, – вздыхал из-за отца о. Максим. – Скорее, он просто стихийный... э-э...


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю