Текст книги "Семь смертей Лешего"

Автор книги: Андрей Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 81 страниц)

Иногда вместе с козлом попадались козлята. Маленький, пушистый, рыжий шарик, весивший между тем килограммов десять, попал в руки солдат во время Лешкиной службы. Козленок был доставлен на заставу, почищен, отмыт и поставлен на довольствие. Словно собачонка бегал по казарме, радостно виляя куцым хвостом завидя пограничников, подносящих ему что-нибудь съестное, или просто желающих потрепать по холке. Козленку застава пришлась по душе. Столько помещений, что необходимо срочно исследовать, что он и делал, с не меньшим, чем у собаки, любопытством. Он сделал для себя два важных открытия. Нашел помещение, где всегда можно вкусно поесть, а неподалеку другое, где можно поспать в тепле и покое.

Так и торчал он целыми днями на кухне, преданными глазами следя за перемещениями повара, в надежде получить кусочек повкуснее. Лакомый кусок доставался ему не раз. Обедающие в столовой бойцы не оставляли без внимания козла, караулящего подачку и то же угощали. Вскоре козел с туго набитым брюхом, медленно направлялся к сушилке, где всегда было тепло и тихо, где у него был свой угол с брошенной на пол фуфайкой. На нее он и укладывался. Дрыхнуть он был способен много часов кряду, лишь три вещи, могли заставить Мишку, так назвали козленка в честь одного заставского сержанта, проснуться и покинуть сушилку. Если захотелось, есть, приспичило опорожниться, или в казарме появился его мучитель, пятилетний сын начальника заставы.

Зайдя в казарму, мальчонка начинал донимать солдат вопросом, «– где Мишка?». Заслышав голос мучителя, Мишка начинал дрожать всем телом и искать угол потемнее, чтобы остаться не замеченным, и не найденным. Но насколько Мишка не хотел, чтобы его нашли, настолько мальчонка желал обратного. Как правило, победу праздновал человек. Либо он сам научился находить все, казавшиеся Мишке надежными укрытия, либо ему помогали солдаты, но всякий раз козел был найден и подвергнут экзекуции. Под торжествующий визг пацаненка, сопровождаемый отчаянным блеяньем, козел вытаскивался за шиворот, или за уши из убежища и волоком таскался из одного угла казармы, в другой. Валяние козла по полу продолжалось до тех пор, пока ему не удавалось вырваться из цепких рук мучителя, что был выше его ростом, всего на голову. Когда козлу удавалось освободиться, он, задрав победно хвост, кубарем слетал с лестницы и выскакивал из казармы на улицу. Если силой он не мог тягаться с мальчишкой, то в беге ему не было равных.

Не смотря на юный возраст, козленок был смышленым существом, он быстро привык к людям, и теплой, сытой жизни. Горы, раскинувшиеся в десятке метров от заставы, его не прельщали, более того, внушали смутное беспокойство и тревогу. Манило козла другое, – наполненная запахами кухня, где всегда так вкусно кормят, где легко можно перехватить кусочек– другой, даже в неурочное время. Притягивала к себе и сушилка, где так хорошо спать в тепле и сухости. Что хорошего в этих горах? В памяти о них остались лишь смутные воспоминания. Он помнил лишь о том, что там всегда было холодно и голодно. Жухлая и безвкусная рыжая трава, которой они питались, не могла утолить голод, лишь на время, притупляя его. И только теплое материнское молоко, согревало и кормило. Он смутно помнил это большое и ласковое, рыжее существо. Но, в последнее время он все реже и реже вспоминал о ней. Молока ему и здесь хватало, а также всяких вкусностей, которых ему никогда бы не пришлось отведать, не случись в его жизни, столь судьбоносного поворота.

Сбежавший от мучителя козленок не уходил далеко, слоняясь поблизости от входа в казарму. Козел выжидал, когда его враг, влекомый за руку длинноволосым существом с нежным голосом и ласковыми руками, что так любили трепать его за холку и угощать конфетами, покинет помещение. И едва ноги мальчонки переступали порог казармы, как из-за угла выскакивал Мишка, и стремглав летел на кухню, чтобы подкрепиться после перенесенного нервного потрясения. Плотно набив брюхо, козел неторопливо выдвигался в сторону сушилки, чтобы вздремнуть, благосклонно принимая по дороге поглаживания и похлопывания людей.

В сушилке Мишка засыпал. И снились ему радостные и цветные сны, а на душе было легко и умиротворенно. И только голос начальника, зычно зовущий его по имени, мог заставить Мишку проснуться и побежать. Он чувствовал, что от этого большого человека, зависит его вольготная жизнь на заставе, и являлся по первому зову. Даже если предназначался зов не ему, а тезке, человеку и сержанту по имени Мишка, нередко заступающему дежурным по заставе.

У начальника, в связи с соседством двух Мишек, человека и козла, иногда появлялось желание развлечься. Из канцелярии, раздавался зычный крик «– Мишка!», а затем очевидцы, держась за животы от смеха, наблюдали за тем, как мчались наперегонки на голос, человек и козел. Козел вылетал из сушилки, человек из дежурки. Иногда забег выигрывал человек, иногда козел. Очевидцы прикольной гонки старались не расходиться, чтобы не пропустить продолжения веселья. А основное веселье было впереди.

Козел и человек одновременно врывались в кабинет начальника заставы, и заставали его открывающим банку концентрированного молока, любимого блюда козленка Мишки. Козленок Мишка начинал радостно вилять куцым хвостом в предвкушении угощения, а у сержанта Мишки, эти манипуляции, вызывали серьезнейшее беспокойство. Назревало чувство, что он будет выставлен полным придурком. В итоге козел получал молоко, налитое в специально приготовленное для него блюдце, а сержант недоуменный вопрос начальника о цели прибытия в канцелярию.

Чувствуя себя полнейшим идиотом, дежурный по заставе докладывал, о прибытии по приказанию начальника. Состроив удивленную гримасу, начальник поучительным тоном сообщал глупому подчиненному, что вызывал он не тупорылого сержанта, а умного козла, который и явился на зов без промедления. Получив команду «кругом» и «бегом марш», сержант с рожей перекошенной от обиды и злости, пулей выскакивал из канцелярии, усаживаясь в дежурке. Там он и сидел, надувшись, как мышь на крупу, красный, как рак, пуская дым из ушей. Невидящими глазами, наблюдая за тем, как потешаются над ним сослуживцы, согнувшись от смеха. Долго еще их смех отдается в ушах обидным звоном, а в голове звучат насмешливые и язвительные слова в его адрес начальника заставы.

Постепенно обида и злоба концентрируются в нем, прессуются в черный комок, готовые выплеснуться на каждого, кто окажется поблизости и в первую очередь на гнусного козла, от которого все его мучения. Он настолько поглощен мысленными картинами расправы над ненавистным козлом, что не видит ничего вокруг. Он настолько погружен в раздумья, что не слышит, как из канцелярии вновь доносится знакомое «– Мишка!». Он только краем глаз улавливает, выскочившее из сушилки и понесшееся в направлении канцелярии, рыжее парнокопытное. «Ну и черт с ним, пускай бежит, пьет свое паршивое молоко», – злобно думает он, продолжая тупо созерцать стену перед собой. И только зычный голос начальника, появившегося на пороге канцелярии, возвращает его в реальность.

То ли это был очередной прикол начальника, то ли сержант действительно был нужен ему, а на вызов прибыл козел, неважно. Главное то, что Мишка сержант вновь был не прав и отрабатывал неправоту, наматывая круги вокруг заставы в противогазе. В качестве дополнительного наказания, надлежало сержанту до конца наряда находиться в противогазе. Оставшиеся до окончания службы часы, дежурный был всеобщим посмешищем. Над ним бы продолжали смеяться и так, даже будь он без противогаза. Вся застава знала о приколе, пересказывая его на все лады, с каждым разом добавляя в историю множество красочных подробностей, что низводили человека до уровня козла, и наоборот. И в данном случае, надетый на красную Мишкину рожу противогаз, был ему к лицу, никто не мог созерцать перекошенной злобой рожи. И только наступление боевого расчета, спасало Мишку от дальнейших унижений.

Капитану Бурдину всегда нравилось, когда его подчиненные бегали и совсем не важно, были ли они при этом облачены в противогазы, или нет. Это не главное. Главное сам процесс бега. Будучи часовым по заставе, неся службу в расположенном на склоне ближайшей горы наблюдательном пункте, Лешка не раз становился свидетелем внедрения на заставе, здорового образа жизни. Не раз доводилось ему становиться очевидцем забега, старт которому давал капитан Бурдин, прямо от входа в казарму.

Группа бегущих взбегала по серпантину, ведущему к будке часового с тем, чтобы спустя пару минут предстать перед его глазами. Быть может бойцам, бегом преодолевшим довольно крутой подъем и было не до смеха, но Лешкина физиономия всегда светилась от удовольствия, при виде бегунов. А затем следовал растянутый во времени цикл вопросов и ответов, которые по большому счету и не нужны вовсе, так как все равно провинившимся предстояло бежать вновь. Но задание есть задание. Бегуны спрашивали часового, чем он заполняет журнал наблюдений, ручкой, или карандашом? Получив ответ, группа срывалась с места и скатывалась с горы, по направлению к заставе, где курил у входа в казарму капитан Бурдин, ожидая их возвращения.

Доложив начальнику, залетчики получали новое задание, и вновь бежали в гору с очередным идиотским вопросом, типа какого цвета в авторучке чернила, видна ли на горизонте Красная Армия? Количество забегов и глупых вопросов, на которые приходилось отвечать часовому, зависело от настроения начальника, решившего повоспитывать нерадивых подчиненных. Бывало, оболтусы ограничивались одним забегом, а бывало, бегали и по несколько часов кряду.

Но свидетелем подобного рода забегов, Халявин становился не часто, так как редко заступал часовым заставы. Сержант, отличник боевой и политической подготовки он почти каждый день заступал на охрану государственной границы Союза Советский Социалистических Республик старшим пограничного наряда. В один из таких выходов, Халявин едва не стал обладателем медали «За отличие в охране государственной границы», или, по крайней мере, заслужил бы отпуск домой. Но обстоятельства сложились несколько иначе, чем должно было быть.

Нарядом, возглавляемым сержантом Халявиным, в ущелье был задержан «УАЗ» с браконьерами. Тяжело нагруженная машина, оставляла за собой кровавый след. Это истекали кровью туши множества сурков, уложенных в «собачник». Кровавый след и привлек внимание Лешки. Именно из-за него, он подкорректировал маршрут движения наряда немного в сторону. В награду обнаружение и задержание браконьеров. Нарушители были досмотрены, оружие конфисковано, а сами они доставлены на заставу, с полным багажником вещественных доказательств незаконного промысла.

На заставе в это время находился комендант, майор Дворник, тупой и примитивный мужик родом из Харькова, любящий совершать инспекционные поездки по подчиненным заставам. Проверить уровень боевой и политической подготовки солдат, поорать на всех, указывая на недостатки, а главное пожрать на халяву шашлыка и попить дармовой водочки, на которую не скупилось заставское начальство.

Он уже успел наорать на всех, обозвать оболтусами и долбоебами, сделать внушение начальнику и его заместителям, а также обоим прапорам. Но ближе к вечеру его пыл угас, а когда на углях зашипели, разбрызгивая сок ароматные шашлыки, а в ведро с холодной водой опустилось несколько бутылок водки, настроение майора Дворника, пошло на поправку. К моменту возвращения Халявина с докладом о задержанных нарушителях, пирушка шла полным ходом, а комендант пребывал в том градусе подпития, когда все люди на свете кажутся если и не братьями, то просто хорошими людьми.

Доставленным на заставу браконьерам повезло так сильно, насколько не повезло Лешке. Будь комендант трезв, он бы наверняка заинтересовался личностями задержанных и доставил их в комендатуру, для последующего разбирательства. Он бы непременно сообщил в отряд о произведенным пограничным нарядом задержании, чтобы получить указания относительно дальнейшей участи задержанных. И там бы решили, отпустить их с миром, или привлечь к ответственности за нарушение режима пограничной зоны. Задержавший нарушителей наряд непременно был бы отмечен отрядным начальством.

Но Халявину не повезло. К моменту доставки задержанных на заставу, майор Дворник был изрядно пьян и настроен весьма миролюбиво. Он даже не стал допрашивать нарушителей. Осмотрел груз и отдал относительно его, соответствующие указания.

Два последующих часа задержанные, под наблюдением дежурного по заставе, разделывали туши забитого зверья. Их уверенные и быстрые движения, выдавали настоящих профессионалов, для которых разделывание туш, не в диковинку. С сурков снимались шкурки и раскладывались на траву вдоль забора. Тушки отправлялись туда, куда по обыкновению сплавлял конюх Сайко, лошадиное и свинячье дерьмо. Уносили бурные воды горной реки тушки вниз по течению, в сопредельное государство, куда они и прибывали в виде бесформенных, расколошмаченных о камни, кусков мяса.

Закончив с разделкой тушек, задержанные вопросительно уставились на дежурного, ожидая дальнейших распоряжений, касаемо их участи. После доклада дежурного окончательно окосевшему коменданту, был получен приказ гнать узкоглазых в шею. Приказ был в точности исполнен, и по прошествии минуты, даже пыльный след от машины, исчез из поля зрения, дежурившего на наблюдательном пункте, часового заставы.

Итогом задержания стало следующее. Нарушители отделались легким испугом и конфискацией незаконно добытого зверья. Комендант участка стал обладателем двух десятков великолепных шкурок пушного зверя, которые осталось только выделать, а потом можно смело пускать хоть на шапку, хоть на шубу. Капитан Бурдин козырнул перед комендантом бойцами, мимо которых и мышь не проскочит незамеченной. Халявину с напарником даже спасибо не сказали, за отличное несение службы. Это был единственный Лешкин шанс заслужить отпуск на Родину, но он был упущен, благодаря хроническому пьянству коменданта участка, тупоголового хохла, майора Дворника.

3.14. Воронья эпопея

Нередко, стоя на наблюдательном посту рано утром, когда только-только рассветает, Лешка слышал гул самолетов. Он выскакивал наружу, чтобы определить количество и тип летательных средств, а также направление, в котором они идут. Вовсе не из любопытства. Просто согласно инструкции, он обязан докладывать об этом на заставу, по возможности давая более подробную информацию. Но сколько бы не выскакивал Халявин из будки и, выпучив глаза, ни шарил ими по небу, ни самолетов, ни вертолетов, ему обнаружить так и не удалось. Хотя летающие цели, издающие рокочущие звуки были, и сразу несколько штук. Шли они цельным звеном на предельно малой высоте, проносясь всего в паре метров над наблюдательным пунктом.

Вороны, здоровенные, чернявые бестии, с огромными долбаками-клювами, и размерами с хорошего гуся из Лешкиной деревни. Таких крылатых монстров из семейства вороньих, раньше ему видеть не доводилось, и Лешка был уверен, что вряд ли он увидит впредь. Здоровенные, размером с гуся, шумом крыльев они издавали звуки не отличимые от тех, что доносятся от рокочущего в небе самолета.

Неторопливо проплыв над наблюдательным постом, вороний клин лихо планировал вниз, на свалку, где всегда можно поживиться чем-нибудь съестным. И выброшенному пришедшим с небес рокотом из будки часовому, оставалось лишь материться и плевать вслед пикирующим на свалку пернатым.

Но бесцельно махал руками Лешка только в самый первый раз. Второй вороний визит, он встретил во всеоружии. Аккуратные горки камней, высились у входа на пост наблюдения, на плоском камне в форме стола, как нельзя более приспособленного для размещения всякого рода метательных приспособлений. Стоило Лешке вместе с первыми солнечными лучами уловить знакомый, несущийся с небес рокочущий звук, как он стремглав вылетал из будки, нанося удар по воздушным целям. И воронам не удавалось грациозно развернуться над наблюдательным пунктом, чтобы затем, расправив крылья, плавно спланировать на свалку. Слаженность полета была порушена внезапным камнепадом, что устремился на них с земной тверди.

Камни хоть и не могли убить, но были в состоянии ранить. Особенно если метатель Халявин, охотник с детства, бивший мишень камнем также точно, как и из ружья. Правоту этого утверждения испытала на своем брюхе, башке и крыльях, ни одна из пикирующих бестий. Их извечный утренний ритуал рушился, когда восход на наблюдательном посту, встречал сержант Халявин. Они вертелись в воздухе, уворачиваясь от камней, как ничтожные воробьи и им уже не было дела до красоты и слаженности полета, добраться бы до помойки, и не важно как.

Но и они старались не оставлять без ответа злобной выходки со стороны человека, всякий раз адекватно на нее реагируя. Вот только неприятель был удачливее их. Из той тонны дерьма, что обрушили они с небес, ни единой капли не коснулось ненавистного метателя, хотя и вся будка, и окрестности вблизи ее, были засраны напрочь пернатой братией. Вонючие бомбы рвались совсем рядом, но Халявин всякий раз умело уворачивался, не прекращая обстрела. Посрамленное пернатое воинство, смешав ряды, обращалось в беспорядочное, паническое бегство по направлению к свалке, чтобы позавтракать и залечить душевные раны.

Но даже там, на твердой земле, среди обилия разбросанных повсюду вкусностей, они не могли чувствовать себя в безопасности. И здесь приходилось крутить клювастыми головами по сторонам в поисках возможной опасности, могущей обрушиться на них со стороны двуногих. Пернатые не могли взять в толк, какая радость, или необходимость у двуногих в том, чтобы швырнуть в них камень. Вместо того, чтобы спокойно пройти мимо, они обязательно стараются запустить в них камнем, подбирая валун покрупнее, поувесистее.

Убедившись, что рядом нет злобных двуногих, пернатые приступали к трапезе, выискивая на свалке множество вкусных и полезных для организма, продуктов. Но двуногие оказались гораздо зловреднее и хитрее. Осознав бесполезность метания камней, они избрали иную тактику изничтожения птичьего поголовья, в чем изрядно преуспели. Дежурный кочегар объединился с дизелистом в гнусном намеренье извести под корень воронье племя. И надо признать, их план сработал отменно, популяции ворон в Тянь-Шаньских горах, был нанесен изрядный урон.

Смысл злодейского плана заключался в следующем. В самом лакомом для ворон месте, там, куда конюх Сайко вываливал лошадиное дерьмо, во время приезда на заставу различного начальства, устраивалась ловушка. Двуногие выкопали в толще слежавшегося лошадиного дерьма яму, глубиной около метра и примерно такой же ширины. На дно ямы, в качестве приманки было насыпано отборное зерно, принесенное с конюшни. Наверху, нависая над ямой, стояла плетеная проволочная решетка опирающаяся на палку, удерживающая ее от падения. К основанию палки привязан провод, который уходил от ямы прочь и терялся внутри одной из бойниц в стене, опоясавших по периметру территорию заставы. Достаточно было слегка потянуть провод на себя и решетка, лишенная опоры, падала вниз, прикрывая своей тяжестью и яму с зерном, и находящуюся в ней живность.

Странная конструкция, сооруженная на свалке, тревожила воронье племя, вызывала подозрения. Слишком плохими были предчувствия пернатых при взгляде на нее. Чувствовало воронье, что неспроста она здесь, таит в себе угрозу, и нужно держаться от нее подальше. Но как это сделать, когда на дне ямы, по меньшей мере, ведро отборного зерна. Желание полакомиться столь редким для этих мест деликатесом, оказывалось сильнее страха и присущей воронам осторожности.

Сперва самый отчаянный из пернатых, походив вблизи нависшей над ямой конструкции, не выдерживал соблазна покоящихся на дне вкусностей и прыгал вниз. Пернатая стая замирала в ожидании. Но ничего не происходило, только оказавшийся в яме смельчак, споро подбирал здоровенным долбаком, рассыпанное там угощение. Спустя некоторое время, ему компанию составлял очередной смельчак, решивший урвать долю дармового угощения. Вскоре в яме становилось тесно от набившихся туда пернатых. То и дело слышался чей-то гневный клекот, постоянно вспыхивали драки за зерно которое катастрофически уменьшалось под натиском дорвавшихся до дармовщины, птичек.

Но есть у людей одна пословица, знать которую не дано пернатым. Бесплатный сыр бывает только в мышеловке, за все в жизни нужно платить. И они платили, наивысшую цену, отдавая жизнь за угощение. Когда в яме накал страстей достиг апогея, палка, удерживающая махину решетки, приходила в движение. И прежде чем пернатые успевали что-то сообразить, ловушка захлопывалась. Решетка, придавившая яму своей тяжестью, не давала пернатым ни малейшего шанса на спасение.

Склоки и дрязги в яме прекращались, как по команде. Вороны застывали, как вкопанные, вперившись в решетку, прикрывшую от них спасительное небо. А затем временный ступор проходил и они, толкаясь и шпыняясь, пытались выбраться наружу. Но отчаянные попытки откинуть решетку, призывы к сородичам о помощи, не в силах были им помочь.

Сородичи помочь попавшим в беду были не в состоянии. Спустя мгновение, оглашая свалку истошными воплями, прощаясь с сородичами и проклиная людей, стая поднималась на крыло, спеша, прочь. К яме мчались во весь опор кочегар и дизелист, предвкушая солидный улов. Он оказался даже больше ожидаемого. Десяток матерых, размером с хорошего гуся ворон, задрав головы, смотрели на них, поблескивая бусинками хитрых карих глаз, выжидая невесть что. Быть может, продолжали надеяться, что все образуется, поднимутся они еще в небеса, поспешат вослед ставшей на крыло, стае.

Но их участь была предрешена. Немногим удастся вновь взлететь в небеса и полет этот не будет столь красив и грациозен, как прежде.

Пара отчаянно пытающихся вырваться пленников, извлечена наружу. Оставшимся в яме стало посвободнее, но отнюдь не спокойнее, страх с каждой минутой увеличивался и рос, заставляя отчаянно биться птичье сердце.

Первой вороньей паре предстояло пройти самое мучительное испытание, не дающее шанса выжить. Им предстояло повторить подвиг красного командира Лазо, заживо сожженного в паровозной топке. На заставе паровозов не было, но зато имелись топки, целых две штуки, работающие в холодное время года, в полную силу. Каждая топка кочегарилась по-разному и поэтому там, не могло быть одинаковой температуры. Не было и приборов, чтобы определить, какая топка жарче. Но между друзьями, – истопником и дизелистом, всегда был спор, чья топка дает более высокий градус, ведь в растопке одной из них, иногда принимал участие и дизелист, когда ему наскучивало одинокое сидение в своей комнатушке-мастерской.

Поскольку приборов измеряющих температуру в топке не было, а спор был слишком стар, они нашли оригинальный способ его разрешения. Отчасти именно по этой причине, была выкопана на свалке яма, принесено с конюшни ведро зерна, приготовлена для пернатых, ловушка. Ибо именно им, суждено было разрешить застарелый спор приятелей.

Первая пара отловленных пернатых пошла в дело. Они синхронно забрасывались в нутро гудящей топки, прямо в центр бушующего пламени. Не долог был вороний век в огненном аду. Не удавалось им сделать и шагу, как они превращались в огненные шары, а еще секунду спустя, в горстку пепла. Чтобы упрочить результаты спора, требовалась не одна пара пернатых, ибо эксперимент занимал считанные секунды. Чтобы получить более-менее точные результаты, эксперимент нужно было повторить, как минимум десяток раз.

Но одним только разрешением споров по поводу котлов, участь ворон не ограничивалась. У солдат была богатая фантазия, много чего интересного шло им на ум, от чего совсем не в восторге было плененное воронье. Устраивали они среди пернатых состязания на дальность полетов. Но птички, которым посчастливилось принять участие в состязании, хоть и отпускались на волю, но не просто так. В этом конкурсе шанс выжить был ничтожно мал, но все-таки был.

Отловленные особи, коим предстояло принять участие в соревновании, обильно смазывались оружейным маслом. Поджигались и подбрасывались в воздух. Затем эти огненные шары, отчаянно размахивая крыльями, подгоняемые ужасом и болью, уносились от заставы прочь. Вот только сжигающий их жар был чрезмерно силен, даже сильный встречный ветер не мог сбить жгучее пламя. И птицы падали вниз огненным шаром, расцвечиваясь при ударе о землю разноцветными сполохами. Редко кому удавалось пролететь более 100 метров, хотя бывали и рекордсмены.

После очередного запуска, дизелист и кочегар отмечали место падения засланцев, сравнивали полученные результаты. По их итогам, проигравшая сторона несла выигравшую на закорках, из помещения котельной, в казарму. Проигравшая сторона жаждала реванша и поэтому решетка, нависающая над ямой с зерном, всегда была призывно приподнята, приглашая гостей.

Были среди ворон и рекордсмены по дальности полета, и те, кому удалось выжить в смертельном испытании. Это те счастливцы, что, не разбирая дороги от раздирающей тело боли, отчаянно махая крыльями, преждевременно оказывались на земле. Причем те, кто падал на землю, помирали также мучительно, как и те, кто принял смерть в полете. Но некоторые падали в воду. Хотя и водная гладь была немногим лучше земли. Вода сбивала пламя, а ледяной холод горной реки притуплял боль. Но бешеное течение, бесчисленное множество камней на пути, делало речной нрав диким и беспощадным ко всему живому.

С безумным ревом неслись воды с гор вниз, вздымая клочья пены над бесконечными валунами, расцвечиваясь на солнце мириадами разноцветных брызг. Ничто живое, попавшее в бешеные потоки горной реки, не могло уцелеть. И не важно, зверь это, птица, или человек. В долину, где течение реки было поспокойнее, приплывало лишь бесформенное месиво, или отдельные фрагменты. Упасть в реку, значило умереть.

Но можно упасть и у самого берега, где была узкая полоса спокойной воды, без бешеных скоростей и смертоносных, каменных преград. Туда удалось свалиться одной из ворон, погасив пожирающее тело пламя. На узком пятачке суши, скрытым за высоким бугром, она провела много дней, чтобы достаточно окрепнуть для того, чтобы вновь подняться в небо. Выбираться из своего убежища она опасалась, из-за боязни вновь угодить в руки людей. В ее птичьих мозгах на всю оставшуюся жизнь отпечатался ужас перед двуногими, и всем, что с ними связано. Приблизься человек к ее убежищу, она без раздумий бросится в клокочущий речной поток, предпочтя смерть в его стремнине, плену.

Ворону никто не заметил и спустя пару недель она, скособоченная, худая, на плохо слушающихся крыльях, покинула укрытие. Короткими, в несколько сот метров перелетами, устремилась к месту, которое служило домом и постоянным жилищем, вороньей стаи. Туда она явилась живым свидетелем тех ужасов, что творят с ее сородичами злобные двуногие.

Было у кочегара с дизелистом еще одно развлечение, связанное с птицами, устраиваемое на потеху собравшейся публики. Участвующие в представлении пернатые, имели неплохие шансы выжить, где-то 50 на 50. Но окончательное освобождение требовало времени, выносливости, и, конечно же, везения. Прикол заключался в следующем. На ноги воронам привязывались гирлянды из пустых консервных банок, издающих ужасающий грохот. После этого, птичьи лапы еще и связывались между собой. После подобной манипуляции, воронья тройка составляла единое целое и для того, чтобы выжить, она и действовать должна, как единое целое. А вот с этим-то все обстояло гораздо сложнее.

Связав птичек соответствующим образом, их подкидывали вверх. Затем бойцы, хватаясь руками за животы от смеха, наблюдали за тем, что творится в небе. Повеселиться от души, было над чем. Связанные воедино, пережившие смертельный ужас, вороны старались изо всех сил, отчаянно хлопая крыльями. Но поскольку каждая особь тянула в свою сторону, и все они здорово мешали друг другу, то это только усугубляло их незавидное положение. Привязанные к лапах пустые консервные банки отчаянно гремели, внося панику в птичью тройку. Вороны в беспорядке махали крыльями, но земля все приближалась, медленно и неуклонно. А внизу ждали покатывающиеся от смеха двуногие, наблюдающие за их мучениями.

Вновь попадать в руки людям пернатые не желали, и чем ближе становилась земля, тем отчаяннее сопротивлялись вороны падению. Иногда им удавалось подобрать некое подобие синхронности и тогда получалось набрать высоту, и скрыться из глаз наблюдающей за полетом, публики. Но это был только первый шаг на пути к освобождению. Оставалось присесть где-нибудь на скалы и заняться узлами, которыми их опутали люди. С их здоровенными долбаками, лишиться пут было делом нескольких минут.

Но, как правило, этих самых минут и не хватало. К тому же, отчаянно гремящие при каждом взмахе крыльями жестянки, не способствовали спокойствию. И безумной гонке на пределе возможностей, не было конца. До тех пор, пока одна особь из птичьей тройки, не перегорала. Птичье сердце не выдерживало нагрузки, и ворона умирала прямо в полете. Взмахнет пару раз по инерции крыльями безнадежно мертвое тело и затихнет. Ставшее вдруг необычайно тяжелым тело, стремительно потянет вниз, отчаянно сражающуюся за высоту, пару. Уже, будучи на земле, они еще некоторое время будут безуспешно пытаться взлететь, оторваться от смертельно опасной земной тверди. Пройдет не мало времени, прежде чем они поймут, что это бесполезно, и успокоятся.

И вот тогда-то у них и будут те несколько минут, что так нужны для освобождения. Главное не растранжирить их, таращась друг на друга. Отведенные им минуты истекают и в самое ближайшее время, в дело могут вмешаться иные силы. Нет им дела до вороньих страданий, но есть к птицам определенный интерес.

Большинству птиц, времени не хватало. В то время, когда одна из птиц, что старше и мудрее, крепким долбаком стремилась добыть свободу, ее более молодая и неуравновешенная товарка, продолжала отчаянно махать крылами и скакать из стороны в сторону, сводя на нет все ее усилия освободиться. Иногда птице все же удавалось избавиться от стягивающих лапы, гремящих металлических гирлянд, но чаще нет. Третьи силы, со всех ног спешили к месту падения птичьей тройки, чтобы вмешаться в происходящее.

Слишком громогласен был полет, чтобы не привлечь внимания хищников, рыскающих повсюду в поисках поживы. Дикая какофония звуков, пришедшая с небес, никого не могла оставить равнодушной, а судорожные, невпопад движения крыльев, полет рваными рывками, то вверх, то вниз, давал хищникам определенные надежды. И они не спускали голодных глаз с шумной троицы, отчаянно пытающейся удержаться на лету. Не смотря на отчаянные старания, странная птица-тройка оказывалась на земле. И теперь главное не упустить момент, не дать добыче снова подняться в небо. И несутся хищники, рыжие и проворные, в надежде на поживу и секундомер вороньей жизни, начинает отсчитывать последние, оставшиеся пернатым минуты.