Текст книги "Семь смертей Лешего"

Автор книги: Андрей Салов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 81 страниц)

Он был счастливчиком и верил в свою исключительность, полагая, что раз умеет ускользать из рук двуногих монстров, выпутываться из смертельных для сотен собратьев, ситуаций, то ничего плохого с ним не случится. И поэтому не обращал внимания на шквал проклятий, сыплющийся на его голову, со стороны покинутых дам. Он особенный, он неуязвим, и эти проклятия для него, не больше чем простое сотрясение воды.

Он был везунчиком, но везение вещь проходящая, тем более, если не принимать мер для укрепления собственного благополучия. Но карп настолько привык бездумно доверять своей судьбе, уверовав до самой последней чешуйки в собственную исключительность, что эта уверенность, которая хороша, когда в меру, сыграла с ним скверную шутку.

В тот самый день, когда он встретил прекрасную золотистую богиню, с причудливо и плавно изогнутым станом, аккуратными плавниками нежно-розового цвета, когда влюбился по настоящему в представшее взору совершенство, которое искал все эти годы в череде многочисленных случайных подружек, случилась беда. Похоже именно в этот самый день, проклятия обильно сыпавшиеся на него все эти годы, собрались в единую кучу и превратившись в огромный грязный шар, накрыли его с головой, лишив зрения и рассудка. И он, как самый последний дурак, юный и неопытный карпенок, привлеченный манящим и зовущим женственным силуэтом, бросился очертя голову за прекрасным видением, явившимся из его долгих, зимних снов. Презрев страх и опасность, он ринулся туда, куда зарекался когда-нибудь возвращаться вновь, туда, где как он знал по собственному опыту, было смертельно опасно, туда, где буквально на каждом шагу, прятались расставленные коварными двуногими существами, обитающими на суше, смертоносные ловушки. Нет, он бы и дальше и впредь ни одним плавником не заплыл бы туда, где нашли смерть многие сотни его собратьев, гиблого места, из которого сам чудом выбрался несколько лет тому назад, поклявшись никогда, и не под каким предлогом не возвращаться туда вновь.

Но поступить иначе, в прекрасный летний день, когда на небе ни единой тучки и живительные солнечные лучи льются с небес на землю, на воду, прогревая ее до самого дна, даря свою ласку даже самым мелким и ничтожным обитателям реки, заглядывая отблесками лучей под каждый камушек на дне, будя и радуя всю речную живность, он не мог. Он встретил ту, что являлась к нему в долгих и тревожных, полных неведомой печали, зимних снах, когда так не хочется вставать и плыть куда-то в поисках пищи, когда затянувшаяся коркой льда река, дает так мало воздуха и скудного света обитателям глубин, что хочется только одного, – спать. Спать до тех пор, пока поверхность над головой не расчистится окончательно ото люда, когда обитатели реки вновь оживут увидев солнце. Он встретил ее и не мог упустить свою судьбу. И помчался за ней, готовый всегда и всюду следовать за этим прекрасным созданием, даже если для этого потребуется плыть на самый конец света, в места, где живут исполинские рыбы, один зуб которых многократно превосходит по размерам его, одного из самых рослых и крепких карпов, обитающих в здешней реке. Он готов был следовать за ней на край света, подвергнуться любым испытаниям, лишь бы заслужить ее любовь.

И он плыл, плыл за манящим, поразившим в самое сердце неземной красотой силуэтом, в предательские и враждебные камыши, с подстерегающими со всех сторон, опасностями. Он заглушил зазвучавший в мозгу, звоночек, сигнализирующий об опасности, настоятельно рекомендующий ему, отвернуть в сторону. Нахлынувшее на карпа любовное чувство, победило природную осторожность, и он устремился в камышовую гущу, полную опасностей. Он не мог поступить иначе, ведь там была она, его избранница, которую он не мог и не хотел потерять. Совсем еще юная и неопытная, иначе бы не оказалась здесь, подвергая себя смертельному риску, и он должен, обязан уберечь ее от неприятностей.

И он нырнул в камыши, и в этот самый миг солнышко, ослепительно сверкающее с небес, вдруг поблекло, укрывшись за одинокую, невесть откуда взявшуюся тучку. И вместе с пропавшим солнцем, окончилось везение, все эти годы бывшее на стороне золотистого красавца-карпа, и беда обрушилась на него карающим мечом.

Сначала исчезла она и только отчаянный крик просигналил о том, что случилось то, чего он так боялся все это время, спеша за прекрасной незнакомкой. Она угодила в одну из ловушек в изобилии расставленных на мелководье. Ловушки сгубили не мало речной братии и сколько их еще, не похожих друг на друга внешне, наделенных плавниками и жабрами, найдут здесь свою погибель.

Но, до других ему дела нет, не достойны они спасения, именно это говаривала ему не раз одна знакомая, древняя как мир, щука. Она говорила об этом так часто, что он и сам уверился в этой мысли, порой считая, что дошел до нее, своей головой. Раз они попались и не могут выбраться из ловушки самостоятельно, значит, глупы и недостойны жить.

Но разве она, прекрасная незнакомка, тоже недостойна жить? Если исходить из размышлений умудренной жизнью щуки, то да, если прислушаться к зову сердца, то нет.

Голос сердца оказался сильнее голоса рассудка, и красавец карп золотистой молнией метнулся в густоту камыша, с одной лишь мыслью, освободить любимую, вывести из западни в которую она так опрометчиво угодила, на открытую воду. И он вскоре нашел ее, прекрасную незнакомку, с расширенными от ужаса глазами мечущейся по тесному металлическому ящику, морды, как называют их двуногие демоны, в тщетной попытке найти выход.

Вместе с ней, в металлической клетке-ловушке, метались еще несколько наделенных плавниками и жабрами жителей подводных глубин, бестолково ища выход. На них на всех, карпу было наплевать, но он обязан спасти от неминуемой смерти прекрасную незнакомку, запавшую ему в самое сердце, чего раньше с ним никогда не случалось. Ради нее он готов на подвиг, на любое безумие.

Он разогнался и ударил, затем ударил еще и еще, корежа и сминая неохотно поддающиеся яростному напору, металлические прутья клетки. Осталось еще немного, еще чуть-чуть и клетка дрогнет, и образуется в ней приличная брешь, даруя пленникам свободу.

Золотистый красавец напрягся, изготовился для последнего, сокрушительного броска на стены ненавистной темницы. Бешено заворочал плавниками и, поднимая пенные водные буруны, устремился вперед.

Но, увы, сегодня был не его день, удача всегда такая благосклонная, вдруг отвернулась от него, предоставив своего баловня, его собственной судьбе. А она была к нему не так милостива, как того хотелось бы ему. Однажды уже, он обманул ее, предписавшую ему оказаться роскошным блюдом на человеческом столе. Но он не подчинился велению судьбы, избежал уготованной ему участи, благодаря везению, в тот день впервые оказавшему ему благосклонное расположение. И вот сейчас, по прошествии лет, карающая длань судьбы настигла ослушника и низверглась на него с небес, в образе остро отточенных вил, легко пробивших золотистый чешуйчатый панцирь.

И он вознесся к небесам, а потом был брошен на землю, бесконечно далеко от спасительной водной глади, от возлюбленной, которую так и не сумел спасти и чья участь будет еще более ужасной, чем та, что уготована ему. Он умирал, жить ему оставалось всего несколько минут, он чувствовал, как кровавая пена заполняет с трудом втягивающие прокаленный воздух, жабры, готовясь в любой момент излиться мутным потоком, возвещая окружающему миру, об окончании еще одной жизни. А его любимая, ее участь гораздо страшней и печальнее. Ей предстоит провести несколько дней в тесной темнице, сходя с ума от ужаса. Она проживет еще несколько дней, если смерть не придет к ней, как избавление от непрекращающегося ужаса. А затем ее вытащат наверх, туда, где нет воды, где слишком много солнечного света, где воздух раскален и сух, подобен остро отточенному ножу, безжалостно распарывающего тебя на куски. А затем, где-то далеко отсюда, в убогом жилище двуногих, будет пир, где главным блюдом будут плавникастые создания, обвалянные в муке и обжаренные с луком в масле.

Люди поедают мертвечину, они сожрут и умершего карпа. Они едят даже раков, презренных, грязно-серых мусорщиков дна, которых обитающая в реке живность, с давних пор с отвращением обходит стороной. Хотя откуда произрастали корни презрения, старая щука, наблюдавшая за гибелью своего любимца и первейшего ученика карпа, не смотря на возраст и ученость, не знала. В сущности, они выполняют такую нужную и необходимую для реки работу, без которой нельзя, а порой просто невозможно жить. Они убирают мусор, пожирая мертвецов, в силу возраста, болезней, или еще каких-либо причин, опустившихся на речное дно, чтобы обрести на каменистом ложе, желанный покой, которого так не хватает в их суетном мире. Они гниют и разлагаются, отравляя воду, и все живое, неся со своим тлетворным дыханием болезни, а значит и новые смерти.

Кто только не оказывается покоящимся бездыханно на каменистом речном дне. И это не только жители глубин, порой там оказываются существа страшно далекие от водной стихии, животные, обитающие на суше и даже люди. Да-да, те самые злобные существа, что понаставили на реке железных ловушек-морд, перегородили ее русло множеством разнокалиберных сетей, ежедневно собирающие с реки страшную дань. Иногда и они по какой-либо причине, будь то коряга, сильное опьянение, приступ человеческой болезни, или банальная судорога, укладываются на речное дно, сулящее вечный покой.

Так и лежат они на дне, грудой протухающего мяса, пока не добираются до них раки, – санитары реки, да еще зеленые в черную полоску окуни, их добровольные помощники в деле очищения реки от мусора органического происхождения.

И начинается обстоятельная, кропотливая, подчас титаническая работа по очистке речного дна от продуктов распада человеческих тел. Работы предстоит много, очень много, и поэтому повинуясь беззвучному зову, сползаются раки и рачки всех размеров, от мала до велика со всей реки, чтобы насладиться пиршеством, а заодно совершить благое дело.

Щука хоть и хищник, и на своем веку повидала всякого, но картину рачьей пирушки не выносила органически, ее выворачивало наизнанку от одного только вида страшного, копошащегося, облаченного во множество серых панцирей, клубка. Их было много, они кишели на трупе, вовсю орудуя клешнями, запихивая в ненасытные глотки очередные куски человеческого мяса.

А возле них облаком роилась немногословная, молчаливая свита, состоящая из зеленых в полоску окуней, ожидающих своей доли добычи. Неотступно следили бегающими по сторонам глазками за омерзительным и тошнотворным копошением серых панцирей, карауля момент, когда на краткий миг в монолитной панцирной стене, образуется брешь. И тогда, зелеными молниями бросаются они вперед, чтобы урвать кусочек лакомства, ловко отхватив от туши острыми, как бритва, зубами. Мгновение спустя, образовавшаяся в рачьих рядах брешь смыкается и вновь перед глазами окуней сплошной монолит, возле которого они терпеливо кружат в ожидании очередной прорехи, и шанса на добычу. Нельзя сказать, чтобы им перепадало только то, что успевали урвать, в удачно схваченные моменты. Вовсе нет. Им и так доставалось не мало, иначе бы они не кружили вблизи этого места, дни напролет, а поискали бы поживу где-нибудь на стороне. Пищи хватало, главное не зевать, не дать собрату оказаться расторопнее.

Там, внизу, в жутком, копошащемся рачьем клубке тоже шла борьба за лучший кусок. В ее пылу, речные могильщики споро орудовали клешнями, стараясь урвать побольше. Но не все удавалось удержать и донести до ненасытной утробы. И кусок уплывал прочь, туда, где в ожидании добычи, кружили окуни, в мгновение ока проглатывающие подачки. И не было у представителей племени членистоногих ни времени, ни желания догнать, вернуть утерянное. Здесь нельзя зевать, нужно шевелиться, чтобы не потерять место, пока не отхватили приглянувшийся кусок, более удачливые соплеменники.

Река в месте, где глупое двуногое нашло свою смерть, в течении нескольких дней жила особенной, непривычной для этих мест, жизнью. Активное кипение и бурление жизни не прекращалось даже ночью. И когда кто-нибудь из пирующей компании отваливал от туши, не в силах запихнуть в себя даже крохотный кусочек, его место тотчас же занимал кто-нибудь из опоздавших к началу пиршества. Вновь прибывший активно включался во всеобщее шевеление, с удвоенной скоростью работая клешнями, дабы наверстать упущенное.

В таком бешеном темпе проходило несколько дней, а затем все заканчивалось. Медленно и нехотя, изрядно отяжелевшие, покидали раки место многодневного пиршества, оставляя после себя начисто обглоданный скелет, блистающий на дне, отражающий падающие с небес в солнечный и погожий летний день, солнечные лучи. Раки убирались прочь с тем, чтобы после праздника жизни, случающегося, увы, не чаще одного двух раз в год, приступить к ежедневной рутине, состоящей из бесконечных поисков добычи, с неизмеримо более скромным результатом.

Сделав свое дело, раки расползались в разные стороны по речному дну, оставляя после себя отливающий блеском человеческий скелет, на котором щуку так и подмывало сделать своими зубами, сохранившими остроту и прочность, не смотря на столь почтенный возраст, поминальную надпись, – «Так проходит мирская слава». Но щука была слишком воспитанной для того, чтобы прикоснуться к скелету и осквернить его, пусть даже он принадлежал человеку, злейшему врагу всего живого, что обитает в реке.

Как жаль, что ее любимый ученик, золотистый здоровяк и увалень карп, ни разу не увидел памятника работы подводных могильщиков. Быть может, это подбодрило бы его в последний миг жизни. Да, двуногие сильны и коварны, и истребляют немереное количество речного народца. То ли из-за вечно терзающего их голода, то ли из-за злобной прихоти извращенного мозга, одуревшего от избытка кислорода на поверхности. Но пусть знают и они, иногда и у жителей глубин случается праздник, пусть и не так часто, как того хотелось бы.

Такие мысли крутились в голове старой, покрытой мхом двухметровой щуки, пока она плыла к излюбленному лежбищу за корягой, где привыкла коротать время, где было так приятно и вольготно проводить дни и ночи, когда так хотелось спать. А спать ей хотелось все больше день ото дня. Слишком много лет пронеслось с тех пор, как она, будучи резвым и игривым щуренком, подобно торпеде, стремительной и точной, гоняла на отмели мальков, делала первые робкие попытки напасть на рыбу и покрупнее. Но все это было так давно, что трудно себе представить. Тогда она вообще не нуждалась во сне, молодое и сильное тело требовало движения, переполняющие ее силы, толкали ее только вперед.

Но теперь она стара, почти ничего не ест и вовсе не из-за того, что не в состоянии добыть пищу. Несмотря на почтенный возраст, реакция у нее по-прежнему была отменной, а точность броска, отточенная годами совершенствования мастерства была превыше всяческих похвал. Ей и сейчас могло бы позавидовать большинство молодых и резвых щук, что плещутся, и резвятся на отмели, гоняя серебристые стайки мальков, как это делала она, в поросшем мхом, прошлом.

Ей просто не хотелось, есть и все, зато постоянно хотелось спать. Щука была стара и мудра для того, чтобы понимать, что умирает. Она вполне отдавала себе отчет в том, что вряд ли доживет до того дня, когда водная гладь над ее головой станет твердой как камень и прозрачной, как стекло. Силы покидали ее день ото дня и жить ей оставалось совсем немного. Смерть не страшила ее, печалило другое, вместе с ней в мир иной уйдет и накопленная мудрость, та самая мудрость, что смогла бы спасти многих.

Но не было достойных ее ума, учеников, глупым щурятам было на все наплевать, кроме игр и забав. Им бы только целый день гонять мальков, да дурачиться. Жизнь так прекрасна и хороша, а лето так быстротечно, и ни к чему им забивать головы разными старческими умностями.

Окуням, этим псам подводного мира, тоже не до лекций древней, выжившей из ума хищницы. Они заняты куда более важным делом, – поиском пищи, и заниматься философией им недосуг.

Порой они проплывали хищной, зеленой в черную полоску стаей на почтительном удалении от ее берлоги, опасливо постреливая в ее сторону хищно поблескивающими глазами, желая удостовериться, что старая щука еще жива, еще отравляет реку смрадным дыханием. Так и кружились они на почтительном расстоянии от приметной коряги, не смея приблизиться, зная, что, не смотря на молодость и численный перевес, им все равно не совладать со старой хищницей, чьи зубы по-прежнему остры, которая способна в считанные мгновения разметать всю их шайку, превратив в груду мелко нашинкованных кусочков. Они опасливо проплывали поодаль, посматривая в ее сторону, ожидая движения, или иного намека на то, что старая бестия жива.

И тогда, чтобы стервятники не мучились понапрасну, щука махала хвостом, подавая сигнал жизни. И тотчас же нахальная зеленая братия исчезала из виду, спеша по делам, сулящим более легкую добычу. Щука не сомневалась ни на миг, что завтра они вернутся и все повторится вновь.

Она знала, что жить ей осталось совсем немного, знали это и зеленые пираты, и поэтому приняли за обычай ежедневно наведываться на место ее обычной лежки. Однажды им повезет и тогда они, подобно стае гиен, набросятся на бездыханное тело, разрывая его на части, стремясь насытить вечно голодные утробы, торопливо заглатывая огромные куски, пока не закончится отведенное им время. А затем, на место ее смерти придут раки, вездесущие речные могильщики, чьим извечным ремеслом была очистка речного дна, от мусора органического происхождения. И тогда окуням придется отступить, довольствоваться объедками, время от времени слетающими с обеденного стола, закованных в панцири, членистоногих.

Когда-нибудь это обязательно случится, чему быть, того не миновать. Щука знала свой исход, он неизбежен. Она ничего не могла изменить, да и не стремилась что-то менять. Зачем? К чему лишнее беспокойство. Не все ли равно, что будет с твоими бренными останками после смерти, когда душа, прикованная к бренному телу, вырвется наружу и устремится к абсолютной свободе, сбросив тяжкие оковы плоти, что вынуждена была носить на себе долгие годы.

Поэтому щука не переживала, не печалилась по данному поводу, гораздо больше расстраиваясь из-за другого. Из-за существа весьма отдаленного ее родственника, которого в другое время и при других обстоятельствах, не преминула бы пригласить на обед в качестве закуски, ставшего ее единственным прилежным учеником, терпеливо выслушивающим ее жизненные истории. Она надеялась, что из золотистого карпа, получится мудрец начиненные ее знаниями, мудрец, который доживет до преклонных лет, успев перед смертью передать ее мудрость вкупе со своей, как можно большему количеству плавунов. Ну а те, в свою очередь, усвоив мудрость, преумножат ее и достигнут небывалых высот. И вся река станет просвещенной, а не глупой и неотесанной, как сейчас. И тогда человек, этот наипервейший и наиглавнейший рыбий враг, будет посрамлен, и вынужден будет отступить, ибо на реке ему больше будет нечего делать, его сети и разнообразные коварные ловушки сгниют и покроются ржавчиной, но так и останутся, безнадежно пусты.

Щука верила, что когда-нибудь все будет именно так, как она мечтала. Уверенность ее росла и крепла с каждым днем, но сегодня лопнула, как мыльный пузырь, и вместе с ней погибли и силы, что удерживали престарелую хищницу у жизни. Жизнь потеряла для нее всякий смысл.

Ее гордость и надежда, любимый ученик, на которого возлагала такие надежды, погиб такой глупой смертью, что глупее трудно и представить. Потерять рассудок пленившись элегантным хвостом и парой волнительно очерченных плавников, это было выше ее понимания. Но он, ее надежда и опора, сломя голову ринулся за прекрасным виденьем и погиб, и эта смерть подвела жирную черту и под жизнью щуки, с его гибелью потерявшей смысл дальнейшего существования. Она была слишком стара, чтобы все начинать сначала.

Она впала в транс, забытье, потрясенная до глубины души, случившейся на ее глазах трагедией. Она куда-то плыла, сильными взмахами плавников разрезая толщу вод, но куда и зачем направлялась, сама не знала. Она просто двигалась вперед, словно в этом движении заключалась ее жизнь. Она ничуть не удивилась, когда обретя на мгновение ясность во взоре, узнала место в котором оказалась, посещать которое зареклась десятки лет назад, в месте, от посещения которого предостерегала всех кто хотел услышать. И вот она здесь, в нарушение всех, ею же установленных правил. Но ей наплевать на все опасности мира, она умирала и не все ли равно, где провести остаток жизни? Это место ничуть не хуже любого другого, здесь погиб тот, в кого она вложила душу, в кого так верила.

Вот и погнутая карпом клетка, сплетенная из металлической проволоки. В ней и поныне томятся угодившие в нее, узники. Где-то здесь в испуге мечется та самая глупышка, из-за которой погиб ее ученик. Ей тоже уготована погибель, может сегодня, а может через день, или два, когда человек придет проверять ловушки, с радостным рыком вытряхивая оттуда добычу. И поделом ей, с холодным безразличием, беззлобно подумала щука. Пускай помучается, побьется бестолковой головой о стены, пускай.

Даже не удостоив мимолетного взгляда ту, что стала сама того не желая, невольной причиной гибели ее ученика, щука медленно поплыла дальше, неторопливо поводя плавниками, никуда не спеша, наслаждаясь этим, возможно последним в ее жизни полетом в толще речных вод.

Она миновала тесный строй человеческих ловушек с томящимися в них пленниками и уже собиралась повернуть, чтобы уйти на глубину, как вдруг, рухнувшая с небес смертоносная тень, поставила жирную точку в ее жизни. Вилы, рухнувшие с небес, с необычайной легкостью пробив дряхлую кожу, развалили гниющее тело на две, почти равные половины. Они медленно опустились на дно, чтобы в ближайшие день, или два, стать добычей вездесущих окуней, или раков. Мальчишка, прикончивший старую щуку, даже не потрудился нагнуться, чтобы подобрать покрытые мхом обломки. К чему ему такое старье, которое даже опасно есть. От такого блюда, можно схлопотать несварение желудка и провести несколько прекрасных летних дней не на речке, а в унылом и вонючем заведении с круглой дырой в полу, мучаясь от поноса и резей в животе.

Как добыча, древняя щука не стоила ни гроша. Мальчишка ударил ее просто так, походя, ради спортивного интереса, демонстрируя развалившимся на берегу друзьям, ловкость и удаль. Он бы выкинул ее на берег, чтобы позабавиться, но она оказалась слишком стара и дряхла, и рассыпалась от удара, как трухлявый пень.

Впрочем, то, что она ни на что не годится, не совсем верно. Нужно просто запомнить место, где она погрузилась на дно, и завтра, спозаранку нагрянуть сюда всей компанией, поохотиться на другую, более лакомую добычу, речной деликатес. Завтра, на этом месте и шагу нельзя будет ступить от кишения рачьего племени, что сползется на щучьи похороны, со всей реки. И тогда только успевай, поворачивайся, хватай клешнистых усачей, кидай на берег, где один из компании, будет укладывать все это копошащееся панцирное братство, в большое ведро. А когда ведро будет набито до отказа, а охотничий пыл малость угаснет, можно будет приступить к очередному этапу приятного времяпрепровождения.

Соорудить костерок, налить в заполненное на две трети раками ведро, воды, и поставить его на огонь, с интересом наблюдая за тем, как добыча краснеет прямо на глазах, тщетно пытаясь выбраться из кипящего варева. Напрасны их потуги и усилия, и вскоре они, покраснев от осознания собственной беспомощности, спокойно лежат в ведре. Красные, нарядные, а вокруг них веселым аккордом надуваются и булькают, опадая, кипящие пузыри. А потом будет пир, обжираловка. Что может быть вкуснее вареных раков, на природе, в компании друзей.

Покончив со щукой, парнишка выбрался на берег, поведав товарищам о сделанном на завтра заделе. Не откладывая дела в долгий ящик, они тут же на месте условились, встретиться завтра, ровно в восемь у Лешкиной усадьбы и махнуть за раками, охота на которых обещает стать, на редкость удачной.

Но это будет завтра, а сегодня торжественное возвращение в деревню с карпом-великаном весом не менее пуда. Осталось только выяснить, кто из компании окажется тем счастливчиком, что в окружении друзей-товарищей, пройдет по деревне с добытым трофеем, с гордо поднятой головой и горящими от радости глазами. Что-то доказывать друг другу, спорить и ругаться совсем не нужно. Даже убившему карпа не было особых привилегий, все у них давно оговорено, и они свято придерживались договора, поэтому их дружба крепка и нерушима на зависть всем. Добыча всегда делится поровну, если поделить ее было невозможно, как в данном конкретном случае, то пускай она достанется кому-то одному, как решит жребий.

Вот и сейчас все собрались в тесную кучу вокруг Женьки, верховоды и вожака, зажавшего в руке несколько спичинок, одна из которых была короче остальных, на нее и выпадал выигрыш. Каждый старался протянуть время и протолкнуть вперед другого, а потом, с замиранием сердца следил за тем, какую спичку вытянет приятель, чтобы вздохнуть с облегчением, и на мгновение перевести дух, а мгновение спустя вновь напрячься в ожидании. Но вот терпение иссякло и ты, отталкивая всех, тянешь, руки к заветным спичинкам, а затем неспешно тянешь и тянешь эту, кажущуюся бесконечной, длинноту. А затем наступает горький миг разочарования, спичка брошена на землю, но любопытство берет свое, кто же окажется самым везучим, неужели снова Женька? Слишком часто ему везет в последнее время, хотя обвинить его в жульничестве невозможно, вот они спичинки, целые и невредимые, с нарядными зелеными сернистыми головками валяются в траве в количестве выбывших из розыгрыша, пацанов. Словно стремясь опровергнуть подозрения друзей в жульничестве, Женька на сей раз остается без заветного приза. Ценный трофей достается Лешке, на сегодня он самый удачливый из их компании, будет, чем удивить и порадовать деда с бабкой, вечно сумрачного отца.

А затем был торжественный вход в деревню. Чтобы как можно дольше продлить триумф, пацаны специально зашли с конца села, сделав изрядный крюк, дабы горделиво пройтись по селу, демонстрируя всем добытого ими речного красавца, матерого зверя в золотой чешуе. И чем больше взглядов падет в их сторону, тем важнее и горделивее их поступь. Детские впалые груди в этот момент выпирали колесом, а носы были настолько стремительно задраны к небу, что казалось они не в состоянии видеть ничего впереди себя. Но в этом и нет надобности, они прекрасно знают дорогу и при необходимости могут пройти по ней с завязанными глазами.

Торжественная процессия, сопровождаемая завистливыми взглядами детворы, восхищенными взорами девчонок и улыбками старших, неторопливо приближалась ко двору счастливчика. Потом пацаны разбегались по домам, договорившись после обеда встретиться в условленном месте, и совершить набег на колхозный сад.

Сад охранялся злым, глуховатым, а от этого еще более озлобленным, стариканом, откликавшимся на Никанорыч, если кому-нибудь удавалось до него докричаться. Но, не смотря на практически полное отсутствие слуха, довольно-таки почтенный возраст, злобный старикашка отличался отменным здоровьем и не свойственной преклонному возрасту, прытью. Ко всему прочему старикан обладал прекрасным зрением, которому могли позавидовать и люди, гораздо моложе его. Они нанесут ему визит, непременно, сегодня же, а сейчас пора домой, похвастаться перед домочадцами весомой добычей.

И вот Лешка дома, с гордостью демонстрирует домашним свой улов, купаясь в лучах славы, находясь в центре всеобщего внимания. А уже буквально спустя минуту, бабуля возилась на кухне, разделывая здоровенную рыбину, и вскоре по дому поползли невообразимые ароматы, вызывающие обильное слюноотделение. Лешка наелся жареной рыбы до отвала, с трудом отвалился от стола, со сказочным блюдом, приготовленным бабулей.

Едва-едва добрался до кровати, чтобы с полчасика полежать, дать утрястись в желудке, поглощенным в огромном количестве, вкусностям. Глаза, приятно отяжелевшие после обеда, пытаются закрыться, и Лешке стоит немалых усилий, чтобы не заснуть. Ведь у них назначен сбор, до которого осталось меньше часа, и горе тому, кто не придет. Он будет объявлен дезертиром. Только самая серьезная причина не позволившая явиться на место сбора, может послужить достаточным оправданием. Сон к уважительной причине не имеет и отдаленного отношения.

Спустя полчаса, Лешка во всю прыть бежал в условленное место, где собирались друзья, готовясь в набег на колхозный сад, поживиться яблоками да грушами, которые почему-то кажутся гораздо вкуснее тех, что растут в изобилии на собственных подворьях.