Текст книги "Письма бойцов (СИ)"

Автор книги: Андрей Максимушкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Глава 32
Санкт-Петербург

14 декабря 1940 Кирилл.

Декабрь на севере России выдался холодным. Арктический антициклон из Скандинавии накрыл большую часть северо-востока Европы. Молодому фельдфебелю снежок и морозец только в радость. Зимняя шинель греет. А еще теплее от сладостных предвкушений, сердце пылает и рвется из груди. С таким настроением любая погода великолепна.

После возвращения поредевшего авиакрыла в Лебяжье, командование демонстрировало фантастическое человеколюбие и отеческую заботу. На летный состав пролился дождь крестов и орденов. Так Кирилл Никифоров получил второго «Георгия» на грудь. Самое главное – увольнения подписывали щедрой рукой. Тем, у кого родня в столице сразу давали на два дня.

В субботу сразу после завтрака Кирилл помчался в канцелярию.

– Фельдфебель, опаздываешь! – рявкнул седовласый рябой писарь.

– На часы посмотри, чернильный черт!

– Я же говорю, опаздываешь. – Заведовавший делопроизводством фельдфебель совершенно не обиделся на обращение. – Я в твои годы за увольнительными с ночи стоял.

– Оно и видно, застоялся.

Легкая пикировка вызвала довольные улыбки на лицах канцеляристов. Обычно молодые летчики Семеныча побаивались. Многим он в отцы гордился. Однако Кирилл с первых дней нашел общий язык с седовласым канцеляристом, отношения сложились дружеские. Хотя со стороны непосвященный мог подумать, что молодой сокол нарывается.

Конечно, документы выдали сразу. Разумеется, уже через полчаса Кирилл в парадной зимней форме стоял на перроне станции. Паровоз притащил три вагона поезда пригородной линии точно по расписанию. В вагоне тепло, половина пассажиров в шинелях с погонами, звучат соленые шуточки и смешки. На глазах Кирилла пожилая дама в овчинном полушубке сердито шикнула на не в меру шумную компанию нижних чинов.

На площади Балтийского вокзала фельдфебель даже не посмотрел в сторону зазывавших пассажиров извозчиков и таксистов. Он чуть ли не в припрыжку спешил к трамваю. Ведь давно не катался на этом электрическом чуде. Звенящий, дребезжащий на стыках рельсов вагон вызывал из глубин памяти то восторженное детское впечатление, изумление и предвкушение чуда, когда он с мамой впервые в жизни увидел этот транспорт в Нижнем Новгороде. Вот и сейчас, машина, это банальная обыденность. А вот трамвай! Большой. На рельсах. Со скользящими по проводам рогами!

Еще на вокзале он позвонил из телефонной будки. Сердце защемило от предвкушения и опасений. Нет. Взявший трубку инженер фон Шталь с заметным акцентом в голосе доброжелательно отнесся к звонку и позвал к аппарату Ингу.

В кафе на Вознесенском проспекте Кирилл вошел первым. Подскочивший половой предложил столики на выбор, сразу принес карту блюд.

– Господин унтер-офицер, если ждете даму, могу предложить напитки на выбор и курительный набор.

– Чай, заварное и пепельницу.

– Сей секунд.

Половой умчался. Кирилл закинул ногу на ногу и покачивался на ножках стула. Нервные окончания в носу щекотали ароматы свежих булочек, пряностей, кофе, цукатов. Молодой человек смаковал глоточками крепкий чай и наслаждался обстановкой. Не так уж и давно был в столице в последний раз, но сколько всего произошло за эти недели. Кирилл смотрел на публику, гуляющих по проспекту господ и дам, глядел и поверить не мог, что это ему не снится. Мирный благоустроенный город. Люди в цивильном. Даже в военных чувствуется этакая расслабленность. Нет настороженных взглядов. Никто со страхом не смотрит на небо, не вздрагивает от взрывов петард и хлопушек на каналах и набережных.

Нет, он уже видел тихое уютное патриархальное Лебяжье. Провожал взглядом спокойно заходящие на посадку гражданские авиалайнеры. Разговаривал с обывателями. Всю дорогу до Петербурга глазел в окно поезда на тихие сонные пригороды. Видел людей, машины на улицах сел и городков, любовался дымом над печными трубами. И все равно, контраст с тиковой палубой авианосца, горами гильз в гнездах «эрликонов», казармами Вильгельсхафена разительный. Это другой мир.

– Мой город. Моя Россия. Мирная, сытая страна, – шептал парень. На глаза навернулись предательские слезинки.

В дверь вошла она. Грациозно стряхнула снег с мехового воротника пальто, поправила шляпку, остановилась в нерешительности. Половой заспешил к посетительнице, но Кирилл вскочил из-за столика и ринулся навстречу Инге. За два шага до девушки смущенно опустил глаза.

– Здравствуйте, Инга Герхардовна.

– Кирилл! – кафе осветила лучезарная белозубая улыбка.

– Разрешите пригласить.

– Не откажусь.

Кирилл помог девушке снять пальто, принял шляпку и сумочку. Сегодня Инга выглядела просто великолепно. Капля косметики, туш творят чудеса. Казалось, в это скромное заведение спустилась принцесса, или ангел с небес. Рыжий, огненный ангел.

За столиком девушка раскрыла карту меню.

– Простите, я вас не стесню?

– Ни в коем разе, – Кирилл принял вопрос на счет своей состоятельности. – Прошу вас, выбирайте все, что пожелаете. Мне рекомендовали это кафе как заведение, куда посетители отваживаются зайти не один раз.

– Очень мило. А вы?

– После вас. Признаться, за время дороги от авиабазы успел проголодаться.

После того как половой ушел за заказом, Инга бросила на молодого человека испытывающий взгляд.

– Кирилл, вы моих родителей напугали своим письмом.

– В смысле?

– На штемпеле орел со свастикой, отправлено из Бремена, марка военной серии.

– Из Вильгельмсхафена, – уточнил летчик. – Видимо, немецкая военная почта пересылает письма через гражданские отделения.

– Наверное. Но папа сначала подумал, что письмо адресовано ему. Когда прочитали имя отправителя, все поняли. Мы уехали из Германии сразу после ротфронтовского путча и захвата власти нацистами. Папа тогда сразу сказал, что с социалистами ему не по пути, в России больше свободы и порядка.

– Понимаю, Инга Герхардовна, мы отдыхали после боев в немецком порту. Вот и воспользовался оказией. Все же мы с германцами сейчас союзники.

– Да, лучше дружить, чем воевать. И, Кирилл, – девушка наклонила голову и сверкнула синими глазищами, – какого лешего вы так официальны?

– Извините, Инга, рядом с вами постоянно забываюсь.

– Вот так-то лучше.

Зимой в столице темнеет рано. После кафе молодые люди прошлись до Александровского сада, катались с горок и на каруселях, долго гуляли по Невскому, Инга попросила зайти в Петрокирхе. В храме царила умиротворенная предпраздничная атмосфера. Кирилл с любопытством взирал на простую спартанскую обстановку. Пока девушка разговаривала с пастором, он присел на скамейку и раскрыл Псалмы. Вдруг вспомнил, что давно не был в своей старообрадческой церкви. Как и все Никифоровы, Кирилл крещен по исконно русскому обряду, придерживался истинной веры, идущей от самого Христа и Андрея Первозванного, проповедавшего на берегах Днепра.

– Зачитался?

– Есть такое, – молодой человек отложил книгу и поднялся навстречу даме.

Мороз не мешал многочисленным гуляющим. На улицах горели фонари, лился теплый свет из окон, по асфальту тек сверкающий хромом и лаком, гудящий поток машин. Как и до войны, извозчиков из центра вытеснили стальные мустанги. Чувствовалась атмосфера приближающихся праздников.

– Как думаете, скоро закончится война?

– Надеюсь. Молю Бога, чтоб закончилась.

– В газетах пишут, наши прорвали оборону англичан, Лондон в осаде, король и правительство в плену. Вы же недавно вернулись. Впрочем, нет, не нужно, – Инга вовремя остановилась. Естественное женское любопытство требовало, но умом девушка понимала, не надо, не нужно лишний раз напоминать молодому человеку о войне. Он вырвался из ада. Совсем молодой, а взгляд как у матерого старого рыцаря.

– Я ведь морской летчик. О боях на суше узнаю, как и все из газет.

– Пусть все закончится. Я раньше молилась за всех русских и немецких воинов, а теперь молюсь за вас, Кирилл.

– Глядите, кафе-мороженное! Вы хотите мороженное?

– О, mein Got! Зимой! В мороз! Я маленькой девочкой с бантиками приехала в Россию. Я тогда быстро поняла, что русские сумасшедшая нация. Конечно хочу!

– Тогда идемте!

Уже вечером, проводив Ингу до дома Кирилл отправился в Сосновку. Разумеется, на метро. Бегущая лестница эскалатора унесла фельдфебеля в невообразимые бездны чугунных туннелей, облицованных гранитом и мрамором станций. Петербуржцы давно привыкли к скоростному подземному транспорту. Мягкий электрический свет, скоростные поезда, усиленный динамиками голос кондуктора, объявляющий станции, а ведь над головой толщи грунта, дома, улицы, реки и каналы. Самые глубокие туннели проложены на девяноста метрах под землей.

После пересадки на Казанской Кирилл обратил внимание на двух явно приезжих. Солидный господин и дородная дама в драповом пальто и пуховом платке на голове вздрогнули и синхронно перекрестились, когда закрылась дверь вагона. Оба широко раскрыв глаза и разинув рты смотрели в окно. Оба явно вздохнули с облегчением как поезд вынырнул из темного туннеля на освещенную платформу.

В городе всего три линии метро. Заблудиться сложновато. Да и указатели, схемы на каждом шагу. Правда, ехать пришлось с двумя пересадками, но зато куда быстрее чем на таксомоторе. И экономичнее, стоит добавить. Вот и конечная «Политехническая». Станция неглубокого заложения. Поток людей вынес Кирилл на улицу. После подземных туннелей молодой человек не сразу сориентировался на местности. Запутался и вышел через не тот павильон, пришлось обратиться к городовому.

– Сосновка? А какую вам улицу, господин фельдфебель?

– Михайловская.

– Тогда вон по центральной аллее Политеха идите, не собьетесь. Дальше опять прямо на Ольгинскую.

– Спасибо! Дальше разберусь, места знакомые.

– Удачи, служивый!

В особняке на Михайловской Кирилла встретили с распростертыми объятьями. Как домой попал. В холле фельдфебеля сграбастал каперанг Кожин. Евгений Павлович гостил у родителей супруги со всем семейством.

Не успел каперанг поздравить Кирилла с очередным «Георгием», как на молодого человека набросились тетя Лиза и тетя Лена, бабушка с дедом. Вокруг крутились юные Никифоровы и Кожины. Большой дом дяди Вани радушно встретил раскрасневшегося с мороза Кирилла.

– Как ты похудел, глаза провалились, щеки впали! А ну, сбрасывай свою шинель, разувайся, не стой столбом. Женя, отпусти мальчишку! Он из казармы, оголодал на казенных щах.

– Бабушка, от дяди Вани и папы письма были?

– Были, были. Марш за стол, кому говорю! Грешно о делах с голодным разговаривать.

– Пойдем, Кирилл. Настя, Тимоша, отпустите брата. Лучше проводите в туалетную и примите у него реглан.

За столом собралась вся семья. Чинно расселись, Кирилл удачно занял стул рядом с Евгением Павловичем. Дедушка прочел короткую молитву.

– Прошу отужинать, что Бог послал.

Упрашивать Кирилла не пришлось. К его радости спиртного на столе не было, но зато от бабушкиных пирогов оторваться невозможно. С душой пекла, знала заранее, что не только зять, но и старший внук придет.

Кожины сегодня ночевали в Сосновке. Хотя Евгений Павлович снимал квартиру на Коломенской стороне, но завтра на службу не надо, а отказываться от приглашения старых Никифоровых себе дороже.

После ужина мужчины уединились в кабинете Ивана Дмитриевича. Дмитрий Федорович, предложил служивым коньяк, но желающих не нашлось. Дед плеснул себе на палец, чисто здоровья ради.

– Евгений Павлович, вы говорили, что авианосец принимаете?

– Не назвать это полноценным авианосцем. Мой «Выборг» строился как крейсер, типичный «губернский город» с усиленным вооружением, но достраивают как авианосец. Кирилл Алексеевич, сам понимаешь, ну какой авианосец в водоизмещении легкого крейсера? Получается что-то вроде «Воротынского», но еще меньше. Один ангар, одна катапульта, три истребительные эскадрильи, да полуэскадрилья пикировщиков. Броню тоже почти всю содрали. Пояс как юбка француженки.

– Авианосец ПВО? У нас в последних боях так «Воротынского» использовали. Может получиться хороший корабль сопровождения линкоров. Если не один «Выборг» такой, конечно.

– Не один. Всю третью серию «городов» перестраивают в легкие авианосцы.

– Это все интересно, только скажите, молодежь, – вмешался в разговор Дмитрий Федорович, – когда война закончится? Если судить по вестям с фронтов, запоздал твой «Выборг», Евгений Павлович. Ведь не раньше лета флаг поднимете, как ты мне рассказывал?

– Есть такое ощущение, ничего еще не закончилось. – Капитан первого ранга нахмурился, его пальцы барабанили по столешнице. – Не успеем англичан додавить, как из-за океана придет гроза. Американцы, как пить дать, влезут. Придут сразу в силах тяжких. Так что, и Кириллу на «Евстафии», и мне на «Выборге» придется драться в полную силу, без сантиментов.

– Придут? Может врут, да янки с японцами уже сцепились за Вест-Индию.

– На это и надеюсь. Только американцы уже хорошо вложились в войну. Страна богатая, сил у них хватит на два фронта. Нация молодая, здоровая, энергичная, совсем как русские. Видел я их, приходилось дело иметь. Наш размах души и кулаков. Упертые, как тысяча быков. Недаром говорят, на американских машинах не ставят передачу задней скорости.

– Серьезно⁈

– Шучу конечно.

Кирилл слушал разговор в пол уха. Чувствовалось, Евгений Павлович прав. Скоро «Евстафий» завершит все испытания, команда сдаст экзамены. А там снова холодная суровая Атлантика. Эх, такое настроение сегодня было! С Ингой жаль расставаться. Хорошая девушка, интересная. Придется письма писать и вздрагивать, когда на борт корабля грузят мешки с почтой.

– Кстати, Кирилл, тебе письмо от папы. Пришло обычной почтой.

– Спасибо, дедушка!

– Заболтался с вами, забыл корреспонденцию отдать. – С этими словами Дмитрий Федорович открыл шкаф и извлек с верхней полки конверт.

Выходные пролетели как один день. Утром в воскресенье погуляли с племянниками по парку. Затем всей семьей пошли в старообрядческую церковь. После обеда Елена Николаевна отвезла Кирилла и Кожиных кого домой, а кого и дальше гулять. В семейный «Лебедь» влезли все. Елена Николаевна за последний год поднаторела в вождении. Да и мощная машина на зимних шинах с шипами уверенно держала дорогу.

Да, молодой летчик успел перед отправлением поезда пригородной линии погулять по вечернему городу с Ингой. Как и обещал, сводил в театр. Удачно, в кассе нашлись лишние билеты.

Увы, всему приходит конец. Расстались у парадной.

– Пиши. Забудь, что я тебе вчера говорила. При первой же возможности пиши. Из любого порта отправляй. Буду ждать.

– Мы еще в Лебяжьем. Не последнее увольнение. Свидимся.

– Все равно, звони и пиши.

В понедельник на утреннем построении на Кирилла Никифорова обрушилась интересная новость. На него пришел приказ об откомандировании в Гатчинскую офицерскую школу. Это три месяца обучения. Из-за войны подготовка сжатая, но программа в полном объеме. Значит, зубрить и слушать лекции, работать в мастерских и на полигоне с раннего утра до поздней ночи.

Гатчина рядом с Петербургом. Значит, появляется шанс вырваться. Хоть раз в месяц, но скататься, вживую взглянуть в эти глаза цвета апрельского лета. Услышать этот голос. Надежда есть всегда. Вера спасает.

– Повезло тебе, Никифоров, – из оцепенения фельдфебеля вывел хлопок по плечу.

– Спасибо, Борис Феоктистович, за удачный рапорт.

– Это тебе спасибо. Сумел. Не подвел. Смотри, и дальше не роняй честь «апостолов».

Глава 33
Англия

17 декабря 1940. Иван Дмитриевич.

Несчастны люди которых страшит и нервирует вызов к начальству. Неприятно наблюдать за иррациональным страхом наказания у вроде бы самодостаточных дееспособных господ. Иван Дмитриевич с юных лет побаивался только Бога, но не всегда. А перед службой уже успел забыть, когда на него в последний раз влияло начальство. Все же работа на самого себя оставляет определенный отпечаток, приучает к соответствующему образу мысли и действий.

Это все философия. В Отдельном Кексгольмском Саперном вызов к комбату для офицера означал новое поручение, боевую задачу, иногда даже поощрение, но не что-то плохое. Посему, никто и никогда к полковнику Никитину и не опаздывал.

Идти совсем близко. Штаб комбата располагался на третьем этаже гостиницы, а Никифоров и большинство офицеров при командовании батальона жили ниже. Роты же раскиданы по всему городку, название которого регулярно появлялось в документах, но никто долго в памяти не держал. Этакий уездный городок с историей, полудюжиной пабов и двумя англиканскими церквями.

– Добрый день, господа, кого не видел! – с порога провозгласил Чистяков.

Командир второй роты пришел предпоследним. Все в сборе, но сам Никитин задерживался. Редкое дело для комбата.

– Кто еще? – Иван Дмитриевич негромко поинтересовался у Кравцова.

– Я, ты, ротные, начальник мехчасти и ротмистр, – короткий кивок в сторону батальонного жандарма.

Ротмистра Вавилова редко приглашали на постановку боевых задач, зато организационные совещания без него не обходились. Служба у человека такая. До сих пор держал дистанцию с офицерами, хотя пройденные вместе сотни и тысячи верст сплачивали.

– Подождем, Григория Петровича, – жандарм уловил взгляд помощника комбата. – Не торопитесь, господа, он сам все пояснит.

Интересное начало. Надо ли говорить, офицеров такой заход заинтриговал.

– Не о конце ли операции нам сообщат? – Чистяков озвучил животрепещущий вопрос.

– Рад бы, но увы, – Вавилов развёл руками. – Не вхож в высшие штабы.

Об этом давно все говорили, все ждали приятной новости, некоторые уже готовились к возвращению домой, но командование хранило молчание. Хотя даже нижние чины прекрасно знали – война закончилась. Король и правительство пленены, фронт остановился, не докатившись до Шотландии, везде затишье, не стреляют. Саперный батальон и мехбригада стоят на отдыхе. Перемирие соблюдается. Вон, даже местные уже при встрече с русскими не отводят глаза, сами разговоры заводят.

– Добрый день, господа, – полковник Никитин ворвался в помещение и остановился у стола.

– Новости у меня интересные. Не буду излишний раз напоминать, что дело секретное, сами все поймете. Попрошу проявить благоразумие и лишним ни с кем не делиться.

– Какие будут распоряжения? – на правах второго человека в батальоне поинтересовался Кравцов.

Никитин с шумом отодвинул стул, сел и бухнул локти на стол.

– Господа, не знаю, обрадует это кого, или опечалит, но я вас покидаю. Получен приказ сдать батальон и лететь в Россию.

– Поздравляю с повышением, – брякнул Никифоров.

– Не спешите, Иван Дмитриевич, – комбат подпер подбородок кулаком. – К чинам и должностям уже не стремлюсь. Мне родных кексгольмцев во как хватает!

Никитина уже не слушали, со всех сторон посыпались поздравления. Главным образом со скорейшим возвращением домой.

– Как доберетесь до Кексгольма, всем нашим привет передавайте. Запасной роте в особенности, давненько от них пополнения не присылали.

– Прошу минуту. Не на площади, господа. Командиром батальона будет Алексей Сергеевич, – кивок в сторону командира второй роты. – Вы, Еремей Сергеевич, пока помощник командира. Пока.

Специально с нажимом. Кравцов кивнул в ответ. Похоже, у него были какие-то договоренности с комбатом. Иначе Никитин никогда не стал бы проводить назначение «через голову». Никифоров не стремился задерживаться в армии дольше отведенного судьбой срока, посему взирал на это дело с некоторой ленцой. Тем неожиданнее для него прозвучала следующая фраза.

– А Вас, Иван Дмитриевич попрошу взять на себя вторую роту. – Не дав ему опомниться, Никитин продолжил: – Образование у вас гражданское, но службу знаете, нижние чины уважают и побаиваются. Пора набирать ценз на командовании.

– Так точно, роту приму.

– Со структурой Алексей Сергеевич сам определится, но я бы порекомендовал сделать вторую роту технической, передать ей все инженерные средства батальона. И Ивану Дмитриевичу проще, и не надо на его место грамотного инженера с офицерской жилкой искать.

Дальнейшее Никифоров слушал с мрачным выражением лица. Не радовало его это. Нет, не радовало. Не служивый он, никогда в армию не стремился, а то, что пришлось пойти добровольцем, да по молодости в Харбинском ополчении хунхузов потрошил, так это печальное стечение обстоятельств.

– Куда, если не секрет, Григорий Петрович? – полюбопытствовал Чистяков, когда с распоряжениями и замещениями закончили.

– Не могу знать, Алексей Сергеевич. Приказ из штаба экспедиционной армии. Сам понимаешь. Лечу даже не в Петербург, а в Ревель. Так что, передать весточки в Кексгольм может не получиться.

Перед второй частью совещания Никитин сам выглянул в коридор, проверил пост у двери штаба. На самом деле он в очередной раз хотел убедиться, что из-за закрытых дверей в коридоре ничего не слышно.

– Господа офицеры, даже не знаю, как это сказать, посему передаю слово Аристарху Германовичу. Даже не распоряжение, а рекомендация пришла по линии Отдельного Корпуса. Вам и карты в руки. Боюсь не так что скажу.

– Полноте, Григорий Петрович, – жандарм прекрасно уловил все слои и смыслы слов комбата. – Всё вы прекрасно поняли, но действительно лучше мне самому ввести офицеров в курс дела.

Жандарм поддался вперед и окинул офицеров цепким пристальным взглядом.

– Все мы здесь люди серьезные. Потому даже предупреждать не буду, что лишнее лучше не говорить и не писать. Все мы видели Палестину. Пустыни, соленое море, неудобья и камни. Отдавать эту землю русским крестьянам издевательство одно выйдет. Мало кто поедет, еще меньше сможет прижиться и хозяйство наладить. Однако есть в России люди, которым Палестина мила.

Ответом послужили смешки. Все прекрасно поняли, о чем речь.

– По поводу иудеев у нас давно в стране общее мнение составилось. Раз мне передали просьбу провести определенные действия и дать рекомендации, то значит государь уже принял решение. Алексей Николаевич нами всеми любим, долгих лет ему и его отцу императору Николаю. Знаем, дурными делами государь еще ни разу не отметился. Что же касается Палестины, то уже после Рождества объявят о переселении евреев в Землю Обетованную. Разумеется, на добровольной основе, но по настойчивой просьбе. Полагаю, все знаете, какие законы и указы у нас за последний год приняты.

– Нас то каким боком это касается? Поедем в Палестину лагеря переселенцев обустраивать?

– Нет, Еремей Сергеевич, переселенцы сами пусть обустраиваются как хотят. Не наше это дело. Вы все хорошо знаете своих саперов, знаете кто из нижних чинов и унтеров на своем месте, кто нашему батальону и русской армии нужен, кого желательно удержать.

Ротмистр Вавилов сплел пальцы перед собой.

– У нас есть нижние чины еврейского происхождения и даже иудейского вероисповедания. Прошу, господа, самим подумать, выделить тех евреев, кого вы хотите и дальше видеть своими саперами и своими согражданами. Аккуратно с ними переговорить, настойчиво посоветовать принять православную веру, пройти натурализацию, написать родным, чтоб спешно бежали креститься. Всем остальным молчок. Не могу знать, когда, но ожидается приказ о демобилизации и увольнении со службы всех иудеев. Государь решил строить в Палестине дружественное нам государство, не допустить при этом ошибок прежних царей, как вышло на Балканах и с Польшей. Вы понимаете.

После слов ротмистра Никифоров задумчиво почесал в затылке. Так уж вышло, большую часть бойцов второй роты он знал хорошо. Из трех иудеев поручиться мог за одного.

– А как с Иерусалимом будет?

– Ничего сказать не могу. Понимаете, господа, не мой уровень. Только одно могу сказать, я верю и знаю, наш царь Святой город для себя взял. Для себя и всех христиан российских.

Больше ничего добиться от ротмистра Вавилова не получалось. На все вопросы жандарм отвечал коротко по уставу. Однако, по глазам людей Иван Дмитриевич читал, все верят. Штабс-капитан Никифоров сам сердцем чувствовал, в Иерусалим он еще вернется, если не как русский офицер, то в качестве строителя или паломника. Впрочем, неважно это.

– Григорий Петрович, – поднялся капитан Соколов, – что в штабе говорят о капитуляции Британии?

– Говорят, но ничего конкретного. Сам с нетерпением жду. Но в виду последних приказов и решений, сами понимаете, – качнул головой Никитин.

Курили в штабе. На улицу лишний раз выходить не хотелось. Все же зима в Англии мерзопакостная. Даже и не понять, какое время года на дворе. Говорили, здесь всегда одна погода, и солнце большая редкость.

– Вы думаете о том же человеке, что и я? – поинтересовался Чистяков.

– Столоверчением не увлекаюсь, мысли не читаю, Алексей Сергеевич. Думаю, вы правы, не стоит его отпускать раньше времени.

Вторая рота квартировала в рабочих казармах местного завода. Разумеется, завод не работал. Прежних обитателей вежливо попросили на выход. Жилые комнаты в темпе аврала и с привлечением местной рабсилы саперы привели в человеческий вид. Иван Дмитриевич помнил какой мат стоял, особенно отличился фельдфебель Генералов. От образных эпитетов Антона Капитоновича уши в трубочку сворачивались, и не только у гимназисток. Рассказывали, поручик Аристов записывал наиболее яркие фразочки-с.

Причиной матов послужила удивительная теснота в казарме. Если по российским нормам в казарме на человека положено шесть квадратных метров пола и больше тридцати кубов объема, и это еще считалось спартанскими условиями, то английских работяг на ту же площадь втискивалось два человека. Естественно, жить в хлеву русские не привыкли, посему пришлось поработать. Сотня здоровых крепких мужчин с помощью двух сотен пленных и мобилизованных обывателей за день превратили вертеп и гноище в приличное жилье. Увы. Весьма скромное. Но русские и не собирались здесь задерживаться надолго.

Сам командир роты и его офицеры жили в примыкавших к заводской территории коттеджах управленческого персонала. Именно здесь в зале дома инженера и происходил разговор. Конечно капитан Чистяков подключил к разговору Никифорова.

– Вот так, Семен Константинович. Я тебе все разложил, думай дальше сам, – на этой ноте ротный завершил рассказ. Затем пододвинул к Гитлеру пачку папирос. – Кури, если хочешь. Угощайся, ефрейтор.

– Спасибо за доверие, ваше благородие.

На скуластом смуглом лице парня отражалась вся гамма обуревавших его чувств. Никифоров и Чистяков не спешили. Иван Дмитриевич молился про себя чтоб этот солдат из далекой Хмельницкой губернии, невесть какими ветрами Судьбы занесенный в суровую и блистательную Ингерманландию сделал правильный выбор.

– Наш батальон прошел всю Палестину от Самарии до Газы. Спасибо вам и высшему командованию, своими глазами увидел Землю Обетованную.

– Так что? Решил?

– Решил, Ваше благородие. Хоть мой папа и крещен, но сам от Моисеевой веры отказываться не буду. Простите, если обидел. Если придет приказ, демобилизуюсь. Не придет, буду служить до конца, пока война не закончится.

– Война уже заканчивается. Сам видишь. Перемирие. Со дня на день царь капитуляцию примет.

– Тогда и обсуждать нечего, – Гитлер постарался улыбнуться. – Еще раз спасибо за совет и подсказку. Конечно, постараюсь попасть в первую волну переселенцев. Из дома пишут, все наши говорят о скором переселении, и законы царь такие принял, что нам в России только наемными рабочими и батраками жить можно будет. Все понимаю. Евреям лучше на своей земле, в своей стране, какую Бог предкам определил.

– Наверное ты прав, – капитан Чистяков выглядел разочарованным. – Впрочем, время у тебя есть. Если передумаешь, сразу приходи и говори. Решим все в лучшем разе и для тебя, и для твоих родных.

– Не передумаю, господин капитан. Разрешите идти?

– Иди.

После ухода ефрейтора в комнате воцарилась гнетущая тишина. Офицеры молча смолили папиросы. Наконец Чистяков вдавил окурок в пепельницу.

– Помнишь, когда мы держались за мост через Иордан и глотали пыль в Палестине, все газеты трубили о новом Крестовом походе?

– Никифоров молча кивнул.

– Так вот, есть такое нехорошее ощущение, не за тех мы кровь проливали, не для тех Иерусалим отвоевывали.

– Не обижайся на Гитлера. Если судить беспристрастно, он прав. – штабс-капитан положил руку на плечо боевого товарища. – Пойми, он хороший солдат, настоящий боец, смелый и добрый. Сам помню, как он ребят из горящего «ослика» вытаскивал. Да только он не русский. Сам понимаешь, каждому свое.

– Да понимаю все, Иван Дмитриевич. Только на душе муторно. Думаешь, отдаст Алексей Небесный город?

– Не такой уж он и «небесный». Сам помнишь, дикая восточная помойка. И не отдаст. Именно Иерусалим царь точно не отдаст. Что-то не верю я в его несказанную щедрость. Выразить не могу, а вот сердцем чувствую: ротмистр наш сегодня угадал.

Треск винтовочной очереди за окном заставил обоих офицеров пригнуться. Затем на улице зачастили выстрелы. Никифоров подхватил свою «шведу» и первым скатился по лестнице во двор.

– Победа! – заорал первый попавшийся солдат. – Победа! Английский король нашему царю присягнул и капитуляции подписал. Победа!

– Не врешь⁈

– Истинный крест!

Никифоров поднял штурмовую винтовку, передернул затвор и выпустил в небо весь магазин.

Ура! Победа! Ура! – гремело над городком.