Текст книги "Волки и волчицы"

Автор книги: Андрей Ветер

– Я приду к вам в другой раз…

– Не нужно другого раза, – он пьянел с каждой секундой. – Вы вполне справились с поставленной задачей… Испортили мне настроение к чёртовой матери…

– Не ругайтесь, – она вдруг зарыдала.

– Вот тебе и бабушкино повидло! – Кирсанов развёл руками и растерянно обвёл затуманенным взором шумный зал и, приметив появившегося в дверях Васнецова, позвал его громко: – Андрей!

Юбиляр подошел к нему и увидел заплаканную Валентину.

– Что у вас? Валя, ты чего?

Она шумно шмыгала носом и не отвечала.

– Ну-ка, Лёша, давай отойдём, – Васнецов потянул Кирсанова за собой.

– Ты чего?

– На пару слов.

Они остановились возле музыкантов. Гитары оглушительно звенели.

– Что у вас произошло? – спросил Васнецов.

– Да прилипла она ко мне с вопросами морали и нравственности.

– Про книгу, что ли, рассказывала?

– Про какую книгу? – спросил Кирсанов.

– Она книгу написала недавно, – Васнецов придвинулся к самому уху приятеля, стараясь перекрыть звук испанских гитар. – У неё, знаешь, что-то типа творческого озарения было, обуяло вдохновение.

– И что?

– Написала роман про шикарную римскую проститутку, опубликовала роман… Энотея, кажется, так звали ту куртизанку…

– А я-то при чём тут? – не понимал Кирсанов.

– Ты ни при чём. Тема при чём.

– Какая тема?

– Древний мир, распутная жизнь… Видишь ли, Валентина сама вела, как бы это сказать помягче, весьма вольный образ жизни. Кое-кто из литературных критиков даже сказал, что история Энотеи – это история самой Валентины Енотовой и что даже имя она подобрала своей героине, отталкиваясь от собственной фамилии… Ну, а некоторое время спустя у Валентины начались явные нелады с психикой.

– В каком смысле?

– Начала строчить одну за другой статьи, которые можно рассматривать только как самобичевание.

– Книгу свою ругала?

– И книгу, и свой образ жизни, и разнузданную жизнь всей страны. Каялась, одним словом. С тех пор очень болезненно воспринимает выход в свет любых произведений, где в той или иной степени затрагиваются сексуальные темы.

– Ты книгу читал?

– Так себе. Писатель из Валентины не вышел. Да и роль проповедника нравственности у неё тоже не очень получается. Больше истерики, чем точных слов, а в последнее время нервы у неё просто никудышные. Кроме того, временами на неё находит такое, что и десяток крепких мужиков не утолят её страсть. Силища в ней сексуальная – огромная… Знаешь, некоторые люди не могут справиться с теми или иными своими качествами, которые считают недостатками, но люто ненавидят не себя, а других, в ком видят такие же качества. Иногда они ненавидят целый мир, саму природу человеческую. И ничего не могут с собой поделать. Думаю, что Валя принадлежит к их числу.

Васнецов обернулся и поглядел через весь зал на Валентину. Женщина сидела в стороне от всех, потупив взор, и вяло ковырялась вилкой в своей тарелке.

– А какого рожна ты позвал эту психичку? – спросил Алексей, щурясь.

– На себя посмотри, неврастеник, – Васнецов беззлобно шлёпнул Кирсанова по лбу. – Ты, хоть и мужик, а разошёлся так, будто тебе раскалённую кочергу в задницу вставили. Неужели ты сразу не понял, что у неё голова слабая? Она и мой последний фильм успела дерьмом вымазать из-за того, что я там постельную сцену по полной программе показал.

– Сцену я твою прекрасно помню, но ты ответь, зачем здесь нужна эта Енотова? Тут собрались люди, понимающие друг друга… Или делающие вид, что понимают…

– Жалко мне её. Мы с ней давно дружим, я ещё девчонкой помню её. И близкие отношения у нас были.

– Она твоё кино ногами топчет, а ты…

– Это её право. Мало ли кому что не по нраву… Алёша, будь добрее, – Васнецов обнял друга.

– Легко сказать, – хмыкнул Кирсанов.

– Пойдём, выпьем все вместе.

– С этой мымрой?

– Не называй её мымрой, старик. Она была когда-то моей женщиной. Я любил её, крепко любил.

– Я ничего не слышал об этом.

– Ты много о чём не слышал, старик, – засмеялся Васнецов.

Благородные граждане

С тех пор как римский диктатор Сулла построил для себя виллу в цветущей и омываемой морем Кампании, эта провинция превратилась в излюбленное место отдыха римской элиты. Сюда стремились в поисках уединения философы, поэты и образованные патриции, утомлённые треволнениями столичной жизни. За последние годы здесь стало многолюднее, города уверенно разрастались, строились большие амфитеатры для гладиаторских боёв. Помпеи стремились преуспеть во всём, дабы стать похожими на Рим.

Валерию Фронтону нравилась жизнь в Помпеях. В сравнении со столицей Помпеи отличались спокойствием. Особенно тихим казался район улицы Меркурия, где располагались особняки патрициев и было запрещено движение повозок, чтобы не нарушать покой благородных граждан.

Валерий ехал по заполненной людьми улице Изобилия верхом на чёрном коне, иногда останавливаясь, чтобы пропустить какие-нибудь богатые носилки. Из-за слегка отдёрнутых занавесок, расшитых серебряными и золотыми нитями, лениво поглядывали холёные женщины, выискивая для себя в толпе что-нибудь, что могло бы развлечь их. На этой улице всегда ощущался жизненный ритм Помпей. Заскучавшие от бесконечных пиров патриции выбирались из своих пышных домов на улицу Изобилия, чтобы наполниться шумом городской суеты, побродить под тонкими черепичными навесами, заглянуть в магазинчики и собственноручно пощупать товары, высказать пару-тройку наставлений купцам и через это ощутить свою причастность к жизни. Здесь жили ремесленники и коммерсанты, здесь лепились друг к другу таверны, крохотные гостиницы, разнообразные торговые лавки, здесь находили приют жители окрестностей, привлечённые в Помпеи очередными гладиаторскими играми.

Валерий придержал своего коня в очередной раз, увидев перед собой Секстия Катона, тучного и всегда весёлого мужчину с непослушными курчавыми волосами.

– Здравствуй, Валерий! – Секстий поднял руку в приветственном жесте.

– Да будут боги милостивы к тебе и твоей семье, – отозвался Фронтон. – Вижу, ты решил размять ноги? Где ты потерял свои носилки? Кажется, ты на днях приобрёл новые? Я слышал, что они испещрены инкрустацией из слоновой кости так густо и так искусно, что тебе может позавидовать любой римский сенатор, – Валерий улыбнулся. Он знал, что польстил Секстию, так как этот толстый человек, родившись в Помпеях и прожив там все свои сорок лет, болезненно относился ко всему, что касалось столичной жизни. Он считал, что боги незаслуженно обошли его вниманием, не дав родиться римлянином.

– Ты прав, – Секстий поправил переброшенный через руку край тёмно-синей накидки с вязью золотого окаймления, и его толстые губы расплылись от удовольствия. – Мне не стыдно будет прибыть в моём паланкине даже во дворец Клавдия!

– Почему же ты бродишь по городу пешком?

– Видишь ли, Валерий, – радостное выражение сошло с лица Секстия, – я решил просто размяться. Тело моё стало таким необъятным из-за неподвижного образа жизни…

– Сходи в палестру, там есть любые снаряды для того, чтобы укрепить тело, – Валерий махнул рукой в сторону амфитеатра, возле которого раскинулась огромная спортивная площадка. – Слава Юпитеру, власти города заботятся не только о развлечениях, но и о здоровье своих граждан.

– Что ты! Я превращусь там во всеобщее посмешище! Там собираются только юнцы. Они красивы и сильны, они похваляются друг перед другом своими фигурами и не стесняются выходить на площадку даже голышом. Как я появлюсь там, с моим-то неохватным брюхом? – Секстий совсем сник. – Ты слышал, что Монтаний Аттицин покончил с собой, бросившись из окна своей виллы?

– Я не слишком хорошо знал этого человека, – Валерий равнодушно пожал плечами. – Что заставило его пойти на такой шаг?

– Монтания давно изводили гнойные язвы на тайных органах.

– Я слышал, он был чересчур несдержан, вступал в связь со всеми встречавшимися ему женщинами, даже с самыми опустившимися.

– Да, у него был дурной вкус, но жена любила его… Монтаний всегда боялся врачей. Он даже ни разу в жизни не пускал себе кровь, хотя головные боли мучили его в последние годы хуже самого изощрённого палача.

– Как же он решился покончить с жизнью? – удивился Валерий.

– Жена вынудила его открыться ей. Увидев его язвы, она пришла в отчаянье. Она была верной его спутницей в жизни и не оставила его в смерти. Она привязала Монтания к себе верёвкой и выбросилась из окна в озеро, увлекая его с собой.

– Она убила его, – заключил Валерий и задумчиво посмотрел в небо. Над головой застыли в глубокой синеве яркие белые облака.

– Ради его же блага. Она хотела избавить его от страданий, – ответил Секстий. – Я почему-то испугался этой истории. Последнее время мысли о смерти наводят на меня панический ужас. Но я не могу не думать о кончине, – Секстий шагнул вперёд, при этом его тело заколыхалось, как студень, и взял коня Валерия под уздцы. – Особенно пугают меня всякие непонятные вещи.

– Что ты имеешь в виду?

– Взять хотя бы Энотею. Разве такое можно объяснить?

– Не знаю, о чём ты говоришь.

– Разве ты не слышал об Энотее? Её мёртвое тело возят по Италии и показывают людям. Вот уже дней пять оно выставлено напоказ в Одеоне – малом театре.

– Зачем нужно показывать тело мёртвой женщины? Кого это заинтересует?

– Затем, что это чудо, Валерий! Тело этой женщины не подвержено тлению. С ним ничего не происходит! Оно не разлагается! От него не исходит дурного запаха! Я дважды ходил смотреть на неё. Она была проституткой, насколько я понял из объяснений…

– Странно, – проговорил Валерий.

– Поезжай в театр, посмотри сам, – Секстий всплеснул руками. – Ты не поверишь собственным глазам. Она выглядит живой. На вид ей лет двадцать, но говорят, что она прожила все девяносто!

Театр находился в двух минутах ходьбы от улицы Изобилия. Валерий Фронтон мог бы и не проявлять любопытства, но для Нарушителя не поглядеть на таинственную покойницу было бы настоящей оплошностью.

Он обогнул фонтан с лепным рельефом бога изобилия и направил коня в переулок.

«Кто она такая? – размышлял он. – Чуть ли не столетняя старуха, которая выглядит юной девой? Откуда могла взяться эта женщина? Может, она тоже имеет отношение к Тайной Коллегии?»

Всюду на стенах домов виднелись яркие рисунки. Тут булочник раскладывал на столе хлеб разной формы, там сукновалы красили и ворсили ткань, чуть дальше владелец цветочной лавки красовался в обрамлении цветочных гирлянд… Надписи под рисунками объясняли, насколько хозяева заведений были искусными в своём деле людьми. Также на многих стенах крупными буквами были выведены призывы голосовать за того или иного кандидата на ближайших выборах на должности эдила и дуумвиров. «Гельвий Ваций будет хорошим эдилом и устроит богатые игры», «Народ поддерживает Марцелла Прима»… В конце улочки Валерий увидел женщину, стоявшую в важной позе, уперев руки в бока. Возле неё суетился карлик с кистью в руке. Он заканчивал выводить надпись: «Гельвия Вация поддерживает Стация Красноволосая. О, если бы всегда в колонии были такие граждане, как Гельвий Ваций!» Чем ближе к выборам, тем активнее делались граждане. Каждый старался высказаться за своего кандидата.

Перед прямоугольным зданием Одеона Валерий спрыгнул с седла и подозвал стоявшего у дверей сторожа.

– Вот тебе монета. Присмотри за моим конём, – Валерий протянул ему поводья.

– Благодарю за щедрость, господин. Не беспокойся, твой конь будет в полном порядке, – сторож показал, улыбнувшись, свои неровные зубы и погладил коня по морде, с почтением дотронувшись до золотой сбруи.

– Это верно, что здесь выставили на обозрение тело какой-то проститутки?

– Верно, верно! Да прославятся небожители, даровав нам, простым смертным, этакое чудо! Никогда не встречал столь восхитительных женщин. Даже будучи мёртвой, Энотея-Певица пробуждает в мужчинах желание!

– Что ж, надо убедиться, что слухи об этой волчице не есть пустой звук.

Валерий окинул взглядом мозаичное изображение Венеры, искусно выполненное над входом в театр. Венера стояла на колеснице, влекомой четырьмя белыми слонами. По обе стороны от богини, покровительствовавшей городу, витали амуры.

Войдя внутрь, Валерий сразу погрузился в прохладную тень. Изнутри доносился перезвон бубенчиков и грудной женский голос. Валерий остановился и закрыл глаза. В воздухе присутствовало нечто невидимое, хорошо знакомое Нарушителю.

– Дух вечности, – прошептал он, – я слышу тебя. Я чувствую присутствие Тайной Коллегии.

Кто-то торопливо проскользнул мимо него в зал и почти бегом спустился по ступеням из белого камня к сцене. Валерий сосредоточил внимание на сцене. В свете нескольких масляных лампад было видно, как вбежавшая только что в театр мужская фигура, облачённая в римскую тогу, растолкала толпившихся на сцене людей и опустилась, издав надсадный крик, на колени.

– О, Энотея, вернись к нам, вернись, божественная! Ты столь прекрасна в смерти, так подари же нам себя живую, твою любовь, твои ласки!

– Певица ушла навсегда, – послышался чей-то важный голос, и Валерий разглядел мужчину в белом балахоне служителя храма Изиды. – Она не слышит никого. Приходи в наш храм, и мы устроим так, что ты сможешь перемолвиться с ней несколькими словами.

Валерий начал неспешно спускаться по ступеням к собравшимся внизу людям. В театре густо пахло ароматическими маслами. Над сценой плавал сизый дым благовоний, уплывая вверх, к невидимому потолку.

– Энотея, мне так одиноко без тебя! – продолжал причитать упавший на колени. – Я примчался в Помпеи, едва услышал о твоей смерти! О женщина, Певица Любви! Вернись ко мне!

Валерий остановился у основания лестницы и отбросил ногой обронённый кем-то красный платок. Ткань призрачной красной тенью скользнула по широким полосам белого, розового и серого мрамора.

Он сделал несколько шагов вперёд, властно отстраняя стоявших у него на пути. Завидев богатого римлянина, люди почтительно отступали. Открывшаяся перед ним картина поразила даже его – Нарушителя. Лежавшая на столе обнажённая женщина была и впрямь мертва. Но тело её бесспорно источало дух жизни, дух вечности. Чья-то умелая рука искусно обвила её запястья и лодыжки зелёными листьями, а вдоль бёдер уложила крупные виноградные гроздья.

– Кто ты? – проговорил Валерий, подойдя вплотную к Энотее.

Жрец храма Изиды, бритый наголо, остановился возле Валерия и сложил руки на своей груди.

– В её теле жила Изида, поэтому она так великолепна, – лицо жреца приобрело выражение купца, нахваливавшего свой товар, – Всемогущая Изида наполнила эту женщину неувядающей красотой, – гладкий череп его, натёртый терпким персидским маслом, рельефно вырисовывался на тёмном фоне неосвещённого пространства.

– Уйди, не лги людям, – Нарушитель нетерпеливо махнул рукой.

Бритоголовый человек остолбенел – никто никогда не позволял себе такой наглости по отношению к служителям культа Изиды, который был невероятно популярен в Помпеях. Возможно, именно жрецы Изиды сумели договориться о том, чтобы таинственное мёртвое тело было выставлено на всеобщее обозрение в Одеоне: их храм располагался в непосредственной близости от театра, и любопытствующая публика могла позже заглянуть заодно и в храм.

– Ты позволяешь себе неслыханную дерзость, – бритая голова откинулась, придав фигуре священнослужителя высокомерную осанку. Высокая худая женщина в белом плаще, стоявшая за его спиной и тянувшая завораживавшую мелодию, прервала пение и растерянно моргнула несколько раз.

– Уйди, не мешай, – Валерий предупредительно поднял руку с выставленным указательным пальцем и нахмурился. Ему надо было сосредоточиться. Лежавшее перед ним обнажённое женское тело настораживало его. Оно бесспорно принадлежало миру, где законы привычной человеческой жизни не работали, и Нарушитель хотел понять, зачем ему повстречалась Энотея.

Жрец смутился, услышав в голосе патриция нотки, заставившие его сердце сжаться. Он знал, что такое властная интонация, но сейчас его слух уловил нечто особенное. Это не был голос избалованного богача. Это был голос Силы.

Валерий склонился над Энотеей и положил руку ей на лицо. Её тело было холодным. Ни малейшего намёка на сон. Настоящая смерть. И всё же тело выглядело живым. Такое было подвластно только магу Тайной Коллегии, только жрецам этого могущественного общества.

Валерий позволил своей руке медленно спуститься с лица покойницы на её грудь, затем на живот, наконец остановил ладонь на гладко выбритом лобке.

– Она просит любви! – услышал он справа от себя хриплый голос и обернулся. Стоявший на коленях мужчина, одетый в белую тогу с пурпурной каймой, посмотрел на Валерия мокрыми от слёз глазами.

– Она мертва, – твёрдо ответил Нарушитель. – Она ничего не просит. Она лишь поёт гимн безудержной человеческой страсти. Она будет оставаться такой до тех пор, пока в ней не иссякнет сила, пробуждавшая в мужчинах огонь желаний, – сказал Валерий и поглядел на жреца. – Этой силы в ней было больше, чем силы жизни.

– Господин, – сказал бритоголовый, – позволь мне перемолвиться с тобой парой слов.

Валерий кивнул и постучал легонько по плечу стоявшего на коленях римлянина:

– Уезжай, забудь о ней.

Он сделал несколько шагов в сторону в сопровождении жреца.

– Господин, кто ты? – бритая голова смотрела на Нарушителя подобострастно. – Я не знаю, кто ты, но чувствую, что ты не простой смертный…

Вдруг сзади раздался вопль:

– Я не могу! Я хочу тебя!

Мужчина в тоге навалился на покойницу и принялся целовать её круглые груди.

– Твоё тело… Твоё божественное тело… – рыдал он.

Сбившиеся в кучу зеваки заволновались, зашумели. Валерий вздохнул и снова посмотрел на жреца.

– Кто привёз сюда эту женщину? Откуда? – спросил он.

– Те люди, – бритоголовый указал едва уловимым движением на нескольких богато одетых мужчин, сидевших на зрительской скамье в переднем ряду. – Они были её почитателями, как и многие другие. Они сказали мне, что она некогда была самой знаменитой танцовщицей и певицей… Все они сильно страдают из-за смерти этой женщины, они околдованы её красотой… Они желают сохранить память о ней…

– Память? Да они сошли с ума. Она питалась ими, наливалась силой через совокупления, – сказал Валерий и покачал головой. – Энотея и сейчас продолжает пользоваться ими. Но она всё-таки начнёт смердеть, не бери её в свой храм. Хотя какое-то время её тело сохранится в этом виде, может, год или даже больше. Она накопила в себе так много страсти, что понесёт её сквозь века. Это тело сгинет, но она родится заново, чтобы изливать свою безудержную страсть на мужчин…

– Кто ты, господин? – повторил жрец после некоторой паузы, понизив голос до едва слышного шёпота. – Ты пробуждаешь во мне суеверный страх. Я вижу за тобой огромную силу.

– Забудь, что я появлялся здесь.

– Но кто ты?

– Меня зовут Валерий Фронтон. Остального тебе лучше не знать…

Он решительно направился к выходу, но не успел он подняться по ступеням, как толпа вновь всколыхнулась, всплеснулась волна голосов, кто-то нервно вскрикнул. Валерий задержался у выхода и поглядел через плечо. Мужчина в тоге выхватил тонкий нож, сверкнувший жёлтым огнём в свете лампад, и ударил себя в шею. Все отхлынули от него, а он опрокинулся навзничь, прижался спиной к неподвижной Энотее и медленно ополз на пол, окрашиваясь лившейся из проколотого горла кровью. Вокруг него рассыпались блестящие ягоды винограда.

Валерий покачал головой и шепнул:

– Пламя страсти – пламя злое…

Выйдя из театра, он легко вспрыгнул в седло и неторопливо поскакал прочь.

«Энотея была членом Тайной Коллегии, – он погрузился в размышления. – Но она порвала с обществом магов, выбрала свой путь. Что ж, она мне не помеха, хотя жрецы не раз воспользуются ею, чтобы помешать мне. Энотея, как же я не почувствовал твоего присутствия? Ах да, понимаю: ты решила не искать высшего знания, а просто наполнить жизнь высочайшим наслаждением. Что ж, я одобряю твой выбор, ты не будешь противостоять мне. Впрочем, я знаю, что однажды Коллегия попытается использовать твою страсть против меня».

За городом он пустил коня галопом и через двадцать минут подъехал к своей вилле, окружённой обширными садами. Трудившиеся в садах рабы приветственно склонились при появлении хозяина. У ворот виллы Валерия встретил конюх, дежуривший при входе в ожидании возвращения господина. Вдоль высокого белого забора тянулась вереница резных домиков для птиц, слышалось нежное щебетанье мелких пернатых, время от времени доносился клёкот орла.

Валерий медленно пересёк просторный перистиль – открытое пространство, обрамлённое портиком с колоннадой. Справа от входа успокаивающе плескала вода в бассейне, где плавали крупные золотисто-красные рыбы. Бассейн был обложен мелкой голубоватой плиткой, на одной из стен виднелась выразительная белая маска, изо рта которой струилась вода. Сразу за бассейном поднимались кусты, на пышной зелени которых пестрели тяжёлые бархатистые бутоны самых разных цветов и оттенков. В дальнем углу двора сидела на стуле Лидия, окружённая корзинами с пёстрыми мелкими цветами. Девушка держала в руках свиток и читала стихи.

Валерий остановился:

– Лидия, жена моя, услада моих дней!

– Валерий! – она с готовностью поднялась и пошла ему навстречу. Кремового цвета туника, подпоясанная тонким золотым ремешком, заколыхалась невесомыми волнами вокруг её ног. – Послушай, какие стихи я нашла. Мне кажется, что Сафо написала это про мои чувства к тебе.

– Любопытно. Прочти.

 
– Блажен, кто близ тебя одним тобой пылает,
Кто прелестью твоих речей обворожён,
Кого твой ищет взор, улыбка восхищает, —
С богами он сравнён!
Когда ты предо мной, – в душе моей волненье.
В крови палящий огнь! В очах померкнул свет!
В трепещущей груди и скорбь и наслажденье!
Ни слов, ни чувства нет!
Лежу у милых ног, горю огнём желанья!
Блаженством страстныя тоски утомлена!
В слезах вся трепещу без силы, без дыханья!
И жизни лишена! [19]19
  Сафо, «Сафина ода», перевод В.А. Жуковского.


[Закрыть]
 

– Прекраснейшая из женщин! Воплощение юности и очарования! Мне казалось, что я не даю огню желанья томить тебя. Или я ошибаюсь? Разве я оставляю тебя неудовлетворённой?

– Нет, Валерий, нет. Я совершенно счастлива. Ты и сам это знаешь, – она звонко засмеялась, сверкая своими тёмно-синими глазами. – Нет женщины счастливее меня… Просто мне понравились стихи.

– Ты ещё не научилась красиво рассуждать, но уже любишь стихи. Что ж, поэзия всегда опережала философию.

– Ты открыл мне целый мир.

– А сколько ещё тебе предстоит открыть в этом мире!

– Мне уже восемнадцать лет, – возразила Лидия, – и я твоя жена, то есть взрослая и самостоятельная женщина.

– Кстати, – вспомнил он, – хотел рассказать тебе о женщине, которую я видел только что в городе. Её выставили на всеобщее обозрение в Одеоне.

– Чем же она так интересна?

– Она мертва. Она умерла несколько месяцев назад, но до сих пор не начала разлагаться.

– Не могу поверить! – девушка отрицательно закачала головой и выронила свиток. – Может, она забальзамирована, как египетская царица?

– Она абсолютно свежа.

– Как же так?

– Это трудно объяснить… У неё много почитателей, это они возят её по городам и деревням, показывая народу.

– Почитатели? Кем же она была при жизни?

– Проституткой, танцовщицей, – Валерий Фронтон загадочно улыбнулся.

– Проститутка? – недоумевала Лидия. – Разве у этих низменных женщин бывают поклонники?

– Ещё какие! – засмеялся Фронтон. – На моих глазах один из них покончил с собой от любви к этой женщине… У тебя очень узкие познания в этой области, Лидия. Проститутки – это совсем не обязательно те волчицы, которых ты видишь на улице и которым предписано носить специальную прозрачную тунику, дабы никто не сомневался в их профессии. Некоторые бывают настолько богаты, что позволяют себе жить во дворцах. К ним ходят только мужчины сенаторского сословия и платят баснословные суммы за ночь любви.

– Значит, таковы истинные нравы Рима? – девушка остановилась перед Валерием и в задумчивости наклонила голову. В её чёрных волосах, красиво и высоко уложенных, блеснула золотая булавка с изображением крылатого льва.

– Нравы Вечного Города – это нравы людей, не знающих, на что бы ещё потратить деньги. Рим пресытился всем, он разучился интересоваться чем бы то ни было. Даже гладиаторские бои привлекают толпу не ловкостью бойцов, а только кровью. Поэтому на арене одновременно дерутся иногда человек по двести-триста. Рим любит только изобилие. Изобилие денег, изобилие крови, изобилие распутства. Пройдёт время, и народ забудет, что Рим достиг необычайных высот в инженерном деле, проложил всюду широкие дороги, провёл акведуки, развил архитектуру, принёс в мир настоящую культуру. Рим дал человечеству цивилизацию – одну из тех, которые будут лежать в основе его дальнейшего развития, но само имя Великого Города станет для грядущих поколений синонимом не только величия, но и разврата.

– Почему ты говоришь так? Откуда тебе известно?

– Мне многое известно. Скажем, я умею видеть будущее.

– Ты никогда не признавался в этом.

– Не было надобности.

– Как чувствует себя человек, способный заглядывать вперёд?

– Не очень уютно, – засмеялся Валерий. – Есть вещи, о которых наперёд лучше не знать ничего.

– Какие вещи?

– Разные.

– А что ждёт меня? Ты можешь сказать?

Валерий задумался. Он колебался, следовало ли говорить об этом с Лидией.

– Что ждёт меня? – повторила девушка настойчиво. – Ты не знаешь? Или боишься сказать? У меня плохое будущее, да?

– Жизнь не бывает ни плохой, ни хорошей. Люди раскрашивают её в те или иные цвета собственным отношением.

– Что ждёт меня? – опять спросила девушка.

– Тебя ждёт жизнь.

– Это мне известно и без предсказаний, – она сердито топнула ножкой. – Я хочу услышать серьёзный ответ. Я живу с тобой в Помпеях уже год, но не знала о тебе, оказывается, ровным счётом ничего! Неужели я так слепа? Оказывается, ты прорицатель! Скажи, что ждёт меня.

– У тебя будет спокойная жизнь. Следующей зимой мы отправимся в Рим.

– Я не об этом. Что дальше?

– Ты родишь ребёнка, – Валерий насупился. Он был недоволен тем, что позволил себе коснуться этой темы. До сегодняшнего дня он не намеревался иметь детей, но свидание с Энотеей повлияло на него, как медленнодействующий яд. Он всё больше и больше погружался в размышления о Певице. Озирая её жизнь и её связи, он постепенно открывал для себя новые хитросплетения в замыслах Тайной Коллегии. Теперь Нарушителю предстояло внести некоторые поправки в свои планы. – Ты родишь мне ребёнка. Мне нужен мальчик.

– У меня пока нет ребёнка, поэтому мне… бесполезно… да, бесполезно и неинтересно слушать про него. Я хочу узнать о себе. Мне так любопытно заглянуть вперёд.

– Я не люблю заниматься этим. Да и не верят люди в то, что слышат… Что ж, я скажу тебе кое-что, но помни, что когда будущее становится тебе известно, оно… – Валерий замолчал, не закончив фразы, затем посмотрел на стоявшую перед ним женщину. – Через много-много лет ты станешь актрисой.

– Актрисой? Зачем? Этому занятию не должна посвящать себя добродетельная женщина, – Лидия с изумлением выставила вперёд свои красивые руки и принялась разглядывать их, будто надеясь отыскать в них разгадку. – Почему я вдруг стану актрисой? Лицедействующие женщины сродни проституткам…

– Нравы сильно изменятся, актрисы будут почитаться за людей высшего класса, независимо от происхождения и образования. Актрисы и актёры будут задавать моду во всём, им будут подражать, с ними будут стремиться провести время…

– Как странно…

– Ты станешь известна во всём мире, когда сыграешь роль римлянки по имени Антония.

– Зачем мне изображать римлянку, когда я и сама римлянка? Что это за женщина? – спросила девушка. – Чем она знаменита?

– Ничем, – пожал плечами Валерий и утомлённо потёр лоб пальцами. – Но благодаря твоему блестящему исполнению этой роли Антония войдёт в историю. Ты прославишь её, а она прославит тебя. Впрочем, зрители-то будут думать, что Антония – плод авторского воображения, а не реальная женщина, которая на самом деле жила вот в эту эпоху, дышала этим воздухом, прогуливалась по этим садам, – Валерий медленно обвёл вокруг себя рукой, указывая на колоннаду и двор. Его взор ушёл куда-то внутрь. Он хотел сказать ей, что человек, бывший когда-то пиратом Порциусом, будет преследовать её на протяжении нескольких жизней, вздёргивать на дыбе, изводить сплетнями и доносами, а за актёрскую работу будет травить беспощадными публикациями, обуреваемый ревностью к её творчеству. Но Валерий не сказал больше ничего, с его губ и без того сорвалось много лишнего.

– Что с тобой? – Лидия поспешно шагнула к нему и схватила его за руки. – Ты неважно себя чувствуешь? Поездка в город утомила тебя? Я позову Энея, чтобы он сделал тебе массаж.

– Пожалуй, я сначала схожу в бассейн. Пусть Эней ждёт меня в бане.

Он прошёл сквозь первую комнату, предназначенную для приёма гостей. Стены этого зала были украшены огромным мозаичным рисунком, изображавшим сражение гладиаторов, которое Валерий Фронтон устроил однажды в честь известной в Помпеях красавицы. Одни фигуры были опрокинуты, другие приняли угрожающую боевую стойку. Возле каждого гладиатора было чёрной мозаикой выложено его имя, около некоторых стоял значок, означавший их смерть.

Войдя в помещение, где находился плавательный бассейн, Валерий хлопнул в ладоши. Из боковой двери тотчас появилась девушка в розовом платье. Она помогла хозяину снять тунику и сандалии.

– Мой господин желает чего-нибудь? – голос её звучал, как мягкий звук колокольчика.

– Принеси вина, Лавиния, – ответил он и спустился по мраморным ступеням в воду.

Через минуту рабыня вернулась и поставила поднос с серебряным кувшином и кубком на столик, сделанный из чёрного дерева и белой слоновой кости. Валерий запрокинул голову, раскинул руки и ноги и замер на поверхности воды. Глаза остановились на толстой фигуре Вакха, нарисованной на потолке, и медленно передвигались с одной детали картины на другую, неторопливо оценивая форму и цветовую гамму.

В дверь вошла Лидия.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Замечательно, – он поднял голову, и тело его сразу погрузилось в воду. – Ты не хочешь нырнуть ко мне?

Лидия отрицательно качнула головой:

– Я недавно купалась…

– Присядь на тот стул, – попросил Валерий жену и указал рукой на стену, где была изображена на ярко-красном фоне нагая Нереида [20]20
  Н е р е и д ы – в греческой мифологии морские божества женского пола, дочери Нерея и Дориды. Нереиды благожелательны к людям и помогают им в бедствиях.


[Закрыть], гибко прильнувшая к спине тёмно-коричневой пантеры, у которой вместо задних лап змеился длинный рыбий хвост. – Посмотри, как удачно упал солнечный луч и высветил женскую руку с золотым кубком. И полюбуйся, как пылает алая краска. Великолепный вид… Сядь под этим рисунком… Да, вот так… Лавиния, расправь госпоже складки на платье.

– Ты удовлетворён моим обликом? – засмеялась Лидия.

– В данный момент – да. Но всё слишком быстро ускользает… Хочу, чтобы мгновение застыло. Я вызвал художника, – сказал Валерий, подплывая к бортику. Рабыня немедленно подала ему кубок с вином. – Хочу, чтобы он вылепил твою фигуру. Твой облик должен сохраниться для потомков.