Текст книги "Волки и волчицы"

Автор книги: Андрей Ветер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 19 страниц)

Смерть

Стоя на арене Большого цирка, Гай смотрел на свою мать. Её окружали хорошо знакомые Гаю патриции, облачённые в расшитые золотом тоги. Антония, переговариваясь о чём-то с напомаженным Луцием Прокулом, изредка поглядывала на толпившихся внизу преступников, которых вскоре должны были сожрать львы, но не узнавала Гая.

Она не могла узнать его. Он был бородат, всклокочен, грязен и одет в лохмотья. Если бы он мог крикнуть ей, позвать, обратить на себя внимание… Но он не мог. У него отсутствовал язык…

Снова и снова Гай возвращался к тем событиям, которые привели его на арену цирка, где ему предстояло погибнуть на глазах у тысяч римлян. Снова и снова он вспоминал бой, погоню за бриттским наездником…

Он рухнул с обрыва, долго рыскал по лесу и наконец вышел к неприметной хижине на берегу небольшого озера. Там он увидел умывавшуюся девушку. Он бросился к ней, что-то крича и спрашивая. Она побежала от него, споткнулась. Он рывком поднял её с земли и оторопел. Перед ним была Браннгхвен, но очень молодая. Гай был так ошеломлён, что не сразу понял: он встретил вовсе не ту Браннгхвен, которая родила ему сына, а совсем другую женщину. В одно мгновение он словно обезумел, хорошенько встряхнул девушку, начал кричать ей о своей любви и о её предательстве. Затем ударил её, повалил на скользкие прибрежные камни и принялся насиловать…

После этого появился длинноволосый бородатый старик. Нож в руке старика едва не перерезал Гаю горло, но девушка закричала:

– Остановись, Блэйддун!

Гай не сразу понял, что попал к тому самому друиду, который лишил жизни Траяна Прекрасноликого. Но постепенно до римлянина дошло, что он изнасиловал не ту Браннгхвен, которую искал, а её дочь. Её тоже звали Браннгхвен, она была дочерью Траяна и, соответственно, сестрой Гая.

– Почему ты не поспешил мне на помощь, Блэйддун? – спросила девушка. – Ведь ты находился рядом.

– Да, я стоял неподалёку и всё видел, – кивнул друид. – Если бы я помешал этому римлянину, то предсказание не сбылось бы…

– Предсказание! Ты живёшь только этим предсказанием! Тебя не интересуют люди! Только это проклятое пророчество на уме!

– Теперь оно сбылось.

– Ещё нет, Блэйддун. У меня пока ещё не родился сын от этого чужеземца.

– Сын родится, моя Белая Душа, – убеждённо ответил старик.

– А если нет? Неужели ты убьёшь невинного человека?

– Невинных завоевателей не бывает. Невинных насильников не встречается. Но если ты пожелаешь, я сохраню ему жизнь до того момента, пока ты не убедишься, что в тебе зреет плод. Только объясни мне, почему тебя вдруг обеспокоила судьба какого-то римлянина?

– Если пророчество говорит правду, то этот римлянин – мой брат. Не забывай об этом.

– Он всё равно умрёт.

– Но не сейчас, – твёрдо произнесла Браннгхвен, и её глаза вспыхнули огнём.

Всё это время Гай лежал на спине, а друид давил ему на грудь коленом. Силе этого седовласого старика мог позавидовать любой юноша.

Друид усмехнулся:

– Ладно. Пусть живёт до поры. Но не надейся, что ты сумеешь поговорить с ним. Я не желаю, чтобы этот паршивый щенок замутил тебе голову своими россказнями.

Крепкие узловатые пальцы дёрнули Гая за подбородок, мелькнул нож, лезвие молниеносно ударило в рот, обожгло, и старик швырнул на землю его отрезанный язык. Друид действовал стремительно, поэтому нож, несмотря на всю ловкость хозяина, проткнул Гаю правую щёку.

Почему всё случилось именно так? Неужели виной всему была беспечность? Но никто не мог упрекнуть Гая в беспечности. Когда он чувствовал откуда-то угрозу удара, он старался предотвратить его, избежать самой ситуации, в которой мог случиться смертельный удар. Может быть, он чересчур полагался на свои силы и свою уверенность? Неужто это привело его к землянке Блэйддуна и подставило под острое лезвие клинка? Ужели это и есть рука Фортуны?

Вспомнив удар ножа, Гай прикоснулся к щеке, на которой теперь белел широкий шрам. С тех пор ему пришлось испытать на себе много всяких ударов…

Он обернулся, оглядывая арену цирка.

Лучше бы он погиб от удара друидского ножа. Сколько пришлось изведать ему такого, о чём он даже не думал никогда! Благородный римлянин прошёл сквозь унижение тюремных подвалов, его белая кожа познала жало кнута, тяжесть кандалов, огонь клейма…

Стоявшие позади Гая люди молчали. Они мучительно ждали приближения смерти.

Раньше Гай взирал на такие казни с мягких подушек, чувствуя над собой ритмичное покачивание опахала. Глядя на обречённых, он имел привычку потягивать прохладное вино из изящного кубка и философствовать, упиваясь ясностью своих юношеских мыслей.

Теперь он находился среди тех, кому предстояло быть разорванным на куски. В десятке метров от него сидела его мать, но он не мог позвать её.

Он поднял руку, помахал ею, привлекая внимание Антонии, но римлянка не обратила внимания на его жест.

Сколько ещё знакомых лиц было здесь? Сколько ещё знакомых глаз смотрели на него сейчас и не узнавали? Сколько ещё зрителей потирали руки в предвкушении кровавого зрелища? Сколько голосов будет восторженно кричать львам, чтобы они рвали тело Гая помедленнее, дабы насладиться агонией умирающего?

Гай ощутил слабость в ногах.

За что ему такая доля? Зачем младшая Браннгхвен остановила замахнувшегося ножом друида? Сколько он прожил в их лачуге? Месяца четыре…

Блэйддун держал его в углу хижины на цепи, которую он добыл когда-то у римлян. Цепь сковывала пленнику руки и шею. Гай мог немного двигаться, но не мог освободиться. Девушка кормила его с рук, и Гаю казалось, что он не любил так сильно никого в своей жизни, как эту Браннгхвен.

Гай вспомнил, как Блэйддун вернулся однажды с охоты, сбросил со спины тушку оленёнка и сказал:

– Сегодня я должен убить римлянина.

– Почему? – чуть ли не вспрыгнула девушка.

– Я вижу, ты чересчур привязалась к нему. Это плохо. Очень плохо.

В его руках появился знакомый Гаю нож.

– Прошу тебя, Волк, оставь его в живых! – взмолилась Браннгхвен.

Ах, зачем она уговорила старика, подумал Гай, отводя глаза от беззаботно улыбавшейся Антонии. Его мать блистала красотой пуще прежнего. Она ничуть не постарела за то время, пока Гай жил в Британии, а затем мучился на галерах. Антония была прекрасна. Она словно сияла. Длинные золотые подвески вспыхивали в лучах солнца и отбрасывали переливчатый свет на её лицо. Большие чёрные глаза матери иногда задерживались на бородатом человеке с огромным шрамом на щеке, но не узнавали его.

– Боги, почему вы покинули меня! – прокричал Гай, но вместо слов из его рта вырвался жуткий животный вой.

– Всякое благо смертных смертно, – просвистел в его уши ветер, всклубив пыль.

Лязгнули засовы, загремели лебёдки, толстые цепи потянули железные ворота зверинца вверх.

Гай сжал кулаки и в бессильной ярости рухнул на колени.

– За что, за что? – кипело у него в голове.

Как могло всё это случиться?

Он вспомнил, как друид долго разговаривал с Браннгхвен, втолковывая, что нельзя пытаться изменить ход пророчества.

– Я могу не убить его, Белая Душа, – говорил старик. – Ты знаешь далеко не всё. Сбывшееся пророчество – это коридор событий, это концентрация силы!

– Ты должен понять, Блэйддун, что я не желаю смерти моему брату!

– Он изнасиловал тебя!

– Я прощаю ему это, – убеждённо сказала девушка.

– А я не прощаю, Белая Душа. Я служитель, а не рядовой человек. Я не имею права сойти с выбранного пути! Я всю жизнь отдал служению! И ты не в силах оценить тяжесть этой ноши!

– Пощади его!

Девушка говорила долго и с жаром. В конце концов старик произнёс:

– Ладно. Пусть будет по-твоему. Я не убью его. Но я не могу оставить вас вместе.

– Отвези его в город.

– Если я выполню твою просьбу, то участь римлянина станет хуже в сотни раз!

– Что может быть хуже? Он будет жить, и я уже рада.

– Ты ничего не понимаешь, – покачал головой старик. – Почему тебя так страшит смерть? Разве не я воспитывал тебя? Разве не открыл я тебе множество тайн?

– Все твои тайны пока остаются пустыми словами, – возразила девушка.

– Но пророчество?!

– Что?

– Этот римлянин спал с твоей матерью и с тобой! Ты не можешь отрицать этого! – друид помрачнел. – Разве это не подтверждает, что я прав?

– Многие так поступают в наших краях. Я слышала несколько преданий с таким сюжетом! – выпалила Браннгхвен. – Я не желаю верить в твоё пророчество!

– Ты сопротивляешься неизбежному!

– Обещай, что не убьёшь римлянина.

Друид отвернулся и вышёл из пещеры. Он долго бродил между деревьями, затем возвратился и сказал:

– Ладно. Твоя твёрдость удивляет меня, Белая Душа. Я не могу найти объяснения твоей доброте. Бог видит, я сильно сопротивлялся. Но ты сделала свой выбор, будь по-твоему. Я не убью этого человека…

– Обещай мне!

– Зачем слова, если ты не веришь им? Я отношусь к тебе почти как к дочери… Я вырастил тебя. Я исполнил возложенные на меня обязанности: дал этому римлянину оплодотворить тебя. Он сделал то, что ему было предначертано, теперь он никому не нужен.

– Он нужен мне и моему ребёнку.

– Ты требуешь слишком многого, Браннгхвен. Я действую не по собственной воле!

– Оставь его.

– Замолчи! Здесь ему не место!

Старик отвёз Гая, завязав ему глаза, в город и оставил в кабаке, предварительно влив в него изрядную порцию вина.

Когда наутро Гай открыл глаза, возле него лежал мёртвый римский легионер. В груди солдата торчал длинный нож, резная рукоятка из волчьей челюсти желтела в косом утреннем свете. Гай поднялся на локтях и огляделся. Вчерашний день помнился ему смутно. Голова раскалывалась… Ссора, случилась какая-то ссора… Вот взметнулась волосатая рука, вот бородатое лицо оскалилось… Больше ничего…

Внезапный удар по затылку опрокинул его лицом в мёрзлую землю.

– Эта свинья убила нашего солдата! – услышал он над собой римскую речь.

– Мало мы били их в последние дни! – донёсся до него другой голос.

Гай пытался ответить, но не мог. Он лишь промычал и упёрся губами в холодные камни улицы. Посыпавшиеся со всех сторон удары кованых сапог лишили его чувств…

После этого были казематы, провонявшие человеческими испражнениями, гнилью, плесенью. Были галеры, пропитанные солёным запахом моря и крови. Были попытки объяснить охранникам, что ему нужна бумага и чернила, но в ответ сыпались только удары плетью…

Гай оглянулся. На противоположной стороне арены медленно поднимались решётки зверинца. Две худые львицы возбуждённо метались у самого выхода, лязг лебёдок раздражал их, вид беззащитных жертв возбуждал их.

Гай положил ладони на тёплый песок.

Всё. Это последние минуты жизни. Теперь ничего не исправить. Всё кончено.

Стоя на коленях, он поднял руки вверх, к небу. Каким божествам молиться? Кого и о чём просить?

Он вспомнил своего раба, который рассказывал о бессмертии души. Теций заинтересовался словами раба, а Гай – нет. Как бы сейчас пригодилась эта вера! А если это вовсе не вера? Тогда что? Может быть, знание? Почему у него, у Гая, нет такого знания? Почему его распирает изнутри холодный ужас? Почему он не может заставить себя подняться и встретить смерть, глядя ей в глаза? Но на него смотрят не глаза смерти, а глаза диких животных! Это страшнее смерти! Это – ожидание боли, ожидание мучений!

Гай зажмурился. За его спиной послышались истошные вопли. Люди на арене сбились в беспорядочную кучу. Трибуны восторженно взревели.

Гай решил не смотреть и дожидаться гибели с закрытыми глазами, но оглушительный рёв зрителей заставил его оглянуться. Первые две львицы уже крадучись ходили вокруг толпы. Из-под решётки зверинца торопливо выбежали ещё пять львиц и один гривастый лев. Поджав уши, первая львица скачком перепрыгнула через группу присевших людей и вцепилась в истерично размахивавшую руками женщину. Быстрый удар лапы сломал женщине позвонки. Глухо рыча, львица подмяла под себя добычу. Следом за ней на людей бросились остальные хищники. Гай увидел, как гривастый лев тащил за собой подрагивавшее тело чернокожего раба, лев хлестал по песку хвостом и подёргивал головой. На мгновение он выпустил негра, облизнулся по-кошачьи и снова вцепился в шею жертве.

Оставшиеся невредимыми люди бросились врассыпную, надеясь, что жестокая участь минует их. Однако в следующую минуту загрохотала другая решётка, и на арену выплеснулась целая лавина гиен. Их пятнистые тела ощетинились гривой на холке. С воем и демоническим смехом они бросились стаями на людей. Пробегая мимо львов, гиены замолкали, но в следующее мгновение вновь начинали шуметь, оскалив отвратительные слюнявые пасти. Гиены нападали на людей сразу со всех сторон быстрыми прыжками, кусали, отскакивали и снова кидались вперёд, чтобы оторвать кусок от живой плоти. То и дело гиены падали, скользя в разлитой повсюду крови.

Когда к Гаю вплотную приблизились пять этих омерзительных собак, он почему-то обратил внимание на их огромные волосатые уши. Гиены трусливо вертели головами, опуская и поднимая свои короткие шеи, взмахивали волосатыми хвостами и пронзительно кричали.

«Должно быть, так выглядят цепные псы Аида», – успел подумать Гай, прежде чем в него вцепилась первая гиена.

Её клыки ударили быстро и почти безболезненно. Гай даже удивился, что он почти ничего не почувствовал, хотя из прокушенной руки хлынула кровь. Невольно он сделал выпад в сторону рассвирепевших животных, гиены отшатнулись, некоторые обежали его сзади, и он почти сразу почувствовал, как острые зубы схватили его за ягодицу. Он опрокинулся навзничь, и миг спустя животные уже рвали его икры.

Ещё мгновение – и капкан гиеновых челюстей сомкнулся у него в паху.

Теперь боль по-настоящему схватила его за горло, задушила в одно мгновение своей стальной хваткой и выдернула из тела, как из тяжёлой липкой одежды.

Гай увидел очень крупно песок. Жёлтые песчинки специально завезённого из Туниса песка быстро пропитывались кровью. Крови было так много, что она, казалось, должна была заполнить весь мир. Даже облака набухли от крови. Кровавый дождь полил на землю, и из неё потянулись вверх тонкие эластичные стебли. Вскоре они превратились в жирные алые цветы, которые, в свою очередь, распались на отдельные лепестки, оказавшиеся кусками тонко нарезанного мяса. От мяса тянулись во все стороны красные нити сухожилий. Они сплетались в паутину, скручивались в клубочки, затвердевали и превращались в камни. Камни собирались в груды, накатываясь друг на друга, громоздились, вздымались могучими горами.

По этим камням Гай медленно двинулся вверх. Он не шёл, а почти летел, едва касаясь своими ступнями камней.

– Остановись, не спеши, – услышал он голос и посмотрел в ту сторону, откуда донеслись слова.

Рядом никого не было.

– Может, тебе не надо идти слишком далеко? – спросил тот же голос. – Оглянись. Не остаться ли тебе с этими людьми?

Гай медленно повернулся в другую сторону и увидел множество всадников. Впереди ехал на жёлтом коне белокурый человек, курчавый, с подстриженной бородкой. Его глаза были прозрачными, как роса, но чудилось, что в их глубине вскипал тёмный огонь, готовый вот-вот вырваться наружу в виде молний. Всадник был в жёлтой тунике из парчового шёлка, на бедре красовался меч с золотой рукоятью в ножнах из цветной дублёной кожи. Поверх всего на нём была накидка из парчи золотистого цвета с зелёной подкладкой.

– Его зовут Иддауг, сын Минио! – крикнул голос Гаю в самое ухо. – Иддауг постоянно разжигает огонь вражды между Артуром и Мэдраудом.

– Я не знаю людей, о которых ты говоришь, – ответил Гай.

– Знаешь, ты хорошо знаешь их, сэр Гаюс, – откликнулся голос.

– Разве? – Гай вгляделся в конные фигуры и тут к своему удивлению обнаружил, что первое впечатление от увиденного было ошибочным. Он и впрямь знал приближавшихся людей. Он знал и местность, по которой двигался отряд. Но эти ощущения были не совсем ясными, словно немного смазанными за давностью лет. Однако Гай понимал, что никакой давности лет вовсе не было. Ничего этого ещё вообще не было. И всё же он узнавал людей и пространство, узнавал оружие и одежду, узнавал запахи и звуки. Узнавал себя во всём этом. И поэтому ничего не мог понять.

Тут перед Гаем вырвался чуть ли не из-под земли всадник на огромном чёрном коне. Укутанный в жёлтую накидку с красной, как кровь, шёлковой подкладкой, всадник был великолепен. Он был без усов и без бороды.

– Это Руави Бэбир, сын Деортаха Влединга, – проговорил голос.

– Да, сын Деортаха Влединга, – прошептал Гай.

– Они станут твоими спутниками, если ты захочешь остаться здесь.

– Что это за место? – крикнул Гай.

– Англия…

– Да, это моя страна. Я умер здесь и здесь же родился. Я начинаю вспоминать.

– Продолжай узнавать, начинай выстраивать фигуры, шаги, мысли… Здесь можно славно потрудиться… Тут заложены богатейшие ощущения…

Гай окинул взором зелёное пространство долины. На горизонте различались зубцы крепостной стены, над ней тягуче стелились чёрные клубы дыма. От крепости во всю прыть мчался отряд. Впереди скакал рыжеволосый некрасивый человек с торчащими рыжими усами. Под ним был крупный рыжий конь, словно подобранный под цвет волос своего хозяина. Грива коня была аккуратно расчёсана на две стороны. Он вёз в большом узле полосатую мантию, на каждом углу которой виднелись красные яблоки, шитые золотой нитью. Позади рыжего всадника двигался, тяжёло лязгая доспехами, отряд на белоснежных конях. Над отрядом колыхались белые знамёна с нарисованными на них чёрными наконечниками копий. Позади первого отряда ехал второй – весь чёрный, лишь на смоляных мантиях виднелась белая кайма. Над этой группой всадников развевались чёрные флаги с белыми наконечниками.

Остановившись перед Гаем, наездники приветственно подняли правую руку.

– Мы ждём тебя, сэр Гаюс, – проговорил один, с точёными чертами, плотно сжатыми тонкими губами, рыжеволосый. Гай сразу узнал в нём сэра Троя по прозвищу Прекрасноликий.

Кто-то за спиной Гая злобно засмеялся и ударил его тяжеленным боевым топором в спину, затем по голове. Удар отозвался металлическим хрустом доспехов. Топор – точнее ощущение его широкого лезвия – опустился от затылка до основания спины, рассекая тело, будто мягкий воск.

– Всё! Смерть!

Гай увидел взметнувшееся над собой небо, высокую траву возле лица и вспорхнувшую с белого цветка жёлтую бабочку. В одну секунду всё потемнело. А когда зрение вернулось к нему, он разглядел над собой фигуры в торжественных убранствах, на их головах лежали длинные покрывала. Гай лежал неподвижно, как мёртвый, но всё понимал. Затем на него тяжело опустилась крышка гроба, и на глаза посыпалась древесная пыль и крошки едва просохшей краски. Наступила тьма. Послышались гулкие удары комьев земли.

В следующее мгновение гроб качнуло, и крышка откинулась. На лицо упали комья грязи. Судя по её вязкости, недавно прошёл дождь. Похоже, прошло изрядно времени, он успел уснуть в могиле. Хорошо, что всё завершилось так быстро и просто.

Всмотревшись, он понял, что над ним склонилось множество людей в незнакомых одеждах. Все они отталкивали друг друга от могильной ямы и направляли на него какие-то непонятные предметы.

– Отойдите вы со своими фотоаппаратами! – кричал человек в длинной куртке без каких-либо знаков отличия. – Уберите отсюда всех этих уродов с техникой!

– Господа! Немедленно освободите территорию! – поддакнул женский голос. – Или мы будем вынуждены вызвать полицию!

– Но это же событие величайшего значения! Быть может, это могила самого короля Артура!

– Взгляните на его доспехи! Как они прекрасно сохранились!

– Это явно не простая могила! Наверняка мы видим здесь тело легендарного Артура! Вы только посмотрите на его рост! Гигант, настоящий гигант!

– Господа, я прошу вас, не мешайте учёным!

«Они приняли мой гроб за гроб Артура!» – Гай мысленно хмыкнул, а ещё через мгновение он содрогнулся, каким-то боковым зрением разглядев собственное тело. Оно было полностью истлевшим. Рыцарские доспехи с серебряными тиснениями выглядели ужасно грязными, серо-зелёными, невзрачными. Из-под наручных щитков высовывались голые кости желтоватого оттенка. Откинутое забрало было затянуто мутным подобием столетней паутины, под которой проглядывались очертания черепа. Меч в ножнах красного цвета с золотой инкрустацией казался сейчас жалкой бесцветной поделкой.

– Какое чудо! – воскликнул кто-то. – Какая красота!

– Не трогайте ничего руками! – прокричал очередной голос.

– Я уверен, что это Артур. Господа, мы отыскали могилу короля Артура!

«Глупцы! Они приняли меня за Артура!» – вяло удивился Гай.

Разве можно принять могилу обыкновенного рыцаря за погребение великого короля, прозванного Медведем? Наивные люди! Но кто они такие? И почему его тело, несколько минут назад выглядевшее совершенно нормально, теперь смотрится полностью сгнившим? Что успело произойти? Неужели прошли века с момента погребения?

– Не лезьте вы со своими объективами, господа! – слышал он. – Кости настолько ветхие, что могут легко рассыпаться! Будьте предельно осторожны!

– Взгляните только на его щит! Какие рисунки! Какое изящество линий! – восторгался женский голос.

– Никакого изящества я тут не вижу, – сурово оборвал восторги бородатый мужчина с длинным волосами, свисавшими из-за ушей. – Самое обыкновенное средневековье. Чеканка так себе. Ножны, кстати сказать, уже насквозь проржавели. Одежда рыцаря полностью истлела. Так что восторги неуместны. Отвалите-ка все от могилы. Нам предстоит серьёзная работа, а не сбор рассыпавшихся бусинок. Уйдите! Я вам говорю!

И вдруг всё пропало.

Гай почувствовал себя в глубокой пустоте, где не было ни света, ни цвета, ни верха, ни низа.

– Долго ли это будет продолжаться? – спросил он, подразумевая пустоту.

– Вечность.

– Я не хочу вечной пустоты. Мне нравятся чувства.

– Тогда ступай в жизнь. Ты вылепил интересные узлы, из которых может получиться интересное время. Война, слава, мифы, любовь, боль, предательство, семья, доблесть, грехопадение, искусство, секс, ложь, сон, истина, голод, наслаждения, чувства и бесчувственность – что может быть интереснее для познания себя? Ступай, твори, дерзай…

Яркий свет ударил ему в глаза.

В этом свете он различил сияющие руки, которые бережно лепили из глины человеческие фигурки. Эти руки источали любовь.

* * *

Раннее утро наполняло Рим серым мутным воздухом. Город дремал.

Антония не спала всю ночь, отдав тело в руки нового любовника, и под глазами её теперь ясно виднелись тёмные круги. Она густо покрыла лицо белилами, но печать усталости всё же осталась.

Антония, сопровождаемая двумя вооружёнными рабами, подошла к Пантеону. Храм всех богов величественно взирал на безлюдную площадь, заваленную грудами соломы и запачканную чёрными следами костров. Два солдата из ночного патруля сонно топтались в дальнем конце площади, где стояло несколько повозок-двуколок, нагруженных горшками. У солдатских ног сидела крупная чёрная собака.

Бесцветное небо выдавливало из себя мелкий дождик, вода едва слышно постукивала по крышам домов и падала тонкими струйками на каменные плиты тротуара.

Антония была в шерстяном плаще, закрывавшем голову. Пройдя между колоннами, она остановилась и скинула с головы покров. Некоторое время она ждала, вслушиваясь в стук своего сердца. Её всегда охватывало лёгкое волнение перед тем, как войти в Пантеон. Ни один храм столицы не пробуждал в ней подобного чувства. У дверей Пантеона она ощущала себя почти песчинкой, почти никем, почти несуществующей.

Антония медленно провела обеими руками по своему лицу, будто умываясь, набрала воздуха в грудь и прошла внутрь. Рабы, прекрасно знакомые со своими обязанностями, остались снаружи, привычно оглядывая площадь. Они обязательно сопровождали хозяйку во время ночных прогулок или вот таких, слишком ранних, – Рим кишел грабителями, никакие меры сената не смогли очистить Вечный Город от разбойников.

В храме царила тишина. Высокий просторный купол Пантеона мутно клубился, наполненный прозрачным дымом курильниц. В круглое отверстие посреди купола, единственный источник освещения, вместе с тусклым светом проникал моросивший дождь. Посреди зала на мозаичном полу блестела большая лужа, мелко рябившая от почти невесомых капель воды. Пахло ароматическими маслами, над алтарями перед мраморными изваяниями богов вился дым. Возле ног скульптур и вокруг алтарей мерцало множество лампад, оставленных прямо на полу, и казалось, что это собрались в стайки невидимые таинственные существа со светящимися душами, которые пытались выразить свою любовь к богам и силой своих чувств озарить пространство.

Медленно обходя зал, Антония останавливалась то перед одной скульптурой, то перед другой и бросала на алтари по щепотке соли, доставая её из холщового мешочка, висевшего у неё на поясе. Никого из служителей храма не было видно, Пантеон спал после ночных жертвоприношений. Лишь краем уха Антония слышала чьё-то присутствие, почти неуловимый звук каких-то шагов.

– Боги! – прошептала она и подняла голову к отверстию в куполе. – Как я благодарна вам за радость, которой вы украсили мою жизнь!

Серый луч утреннего света мягко искрился дождевыми каплями; похожая на пыль вода будто висела в воздухе и придавала этому лучу объёмность и весомость.

Раскинув руки ладонями вверх, Антония шагнула в мутный световой поток и улыбнулась коснувшейся её лица воде. Нигде и никогда она не радовалась дождю, всегда пряталась от него под капюшоном и зонтом, но сейчас ей захотелось этих нежных капель. Здесь не дождь лил сквозь купол, а небо опускалось на её глаза, щёки, губы… Пантеон всегда завораживал её.

Вчера, возвратясь домой из цирка, Антония не ощутила привычного душевного подъёма, которым обычно игры наполняли её. Что-то омрачало настроение. Вечером она пригласила к себе молодого мужчину, которому вот уже несколько дней оказывала всяческие знаки внимания. Она хотела забыться в мужских руках. Она не умела расслабляться никак иначе…

Но сегодня опять в сердце кольнула тревога.

Антония медленно вернулась в затенённое пространство, мерцавшее огоньками лампад. Отовсюду на неё смотрели лики богов, красивые, строгие, недосягаемые, но так похожие на обычных людей. Здесь, под сводами Пантеона, собрались каменные отражения всех небожителей.

За её спиной послышалось шарканье мокрых сандалий о мраморные плиты пола. Она неторопливо повернулась. В двух шагах стоял мужчина, облачённый в тогу патриция. Лицо мужчины показалось знакомым, но Антония не смогла сразу вспомнить его имя. Что-то беспокойное пронеслось по воздуху.

– Кто ты? – спросила она.

Он молча шагнул к ней, и она узнала Валерия Фронтона.

– Кто ты? – испуганно вздрогнула женщина.

– Разве ты не помнишь меня? – спросил Валерий. На лице его не проявилось никаких чувств.

– Валерий Фронтон? Ты ли это?

– А как ты думаешь, самая прелестная из женщин?

– Это не можешь быть ты.

– Да, это не могу быть я. Но это я. И вместе с тем не я. Ты же знаешь, что отравила меня. Ты видела мою смерть, – он едва заметно скривил губы.

– Кто же ты?! – она почти закричала.

Он приложил ладонь к своим губам.

– Тс-с…

– Ты призрак? Может ли такое быть? Я слышала, что ты не умер, но не поверила в эти слухи. Я не поверила, потому что видела, как ты корчился в агонии. Ты не мог остаться жив… Но ты исчез, тебя не хоронили, тебя не оплакивали, нигде не появилось твоего надгробия…

– Такое иногда случается, – он развёл руками. – Жизнь полна неожиданностей.

– Кто бы ты ни был, скажи, зачем пришёл! Я боюсь тебя!

– Не бойся, я никому не причиняю зла. Я лишь путешествую.

– Валерий Фронтон никогда не отличался страстью к путешествиям, – проговорила Антония, пытаясь отвести глаза, но почему-то не смея сделать этого.

– Я не Валерий. Ты знаешь это. Ты уверена в этом, – он придвинулся ближе к ней, и она отступила, стиснув руки в кулаки и прижав их к груди. – Но я и впрямь обожаю путешествовать. Впрочем, как и все мы.

– Чего ты хочешь от меня?

– Я хочу, чтобы ты узнала, каким событиям дал начало твой поступок.

– Мой поступок?

– Я говорю об отравлении Фронтона.

Антония резко отвернулась от Нарушителя и быстро пошла к ближайшей скульптуре. Это была статуя Венеры – великолепное каменное тело, казалось, источавшее живой дух желания.

– Мать Любви, заступись за меня. Этот демон в человеческом обличье хочет от меня чего-то ужасного, – зашептала женщина. Оттолкнув ногами лампадки, Антония остановилась прямо перед изваянием и положила руки на холодные ступни статуи. – Помоги мне, – она порывисто опустила голову и поцеловала камень.

– Я не причиню тебе зла, – проговорил за её спиной голос.

– Зачем ты пришёл, Валерий Фронтон? – Антония сгорбилась и почувствовала непомерную тяжесть во всём теле. Чуть повернув голову, она поглядела через плечо на мужчину.

– В тот день ты сделала шаг, который заставил жизнь течь по другому руслу, – сказал Валерий. – Твой шаг привёл к смерти твоего сына.

– О чём ты? – встрепенулась она в ужасе.

– Гай умер страшной смертью, его кончина была мучительной.

– Откуда ты знаешь? – медленно проговорила она и покачнулась. – От него давно не приходило никаких вестей. Но откуда ты знаешь, что он погиб? Почему ты говоришь так?

– Вчера ты была в цирке и наслаждалась кровавым зрелищем, не подозревая, что среди осуждённых на смерть находился твой сын. Он пытался привлечь твоё внимание, но ты не узнала Гая. Ты любовалась смертью своего сына, как любуешься смертью на арене многих других людей…

– Этого не может быть! – она зажала себе рот руками, вдруг почему-то поверив, что стоявший перед ней человек сказал правду. Холод, сдавливавший несколько мгновений назад только сердце Антонии, теперь разлился по всему её телу.

– Я принёс тебе доказательство, – сказал Валерий и положил перед собой на пол мешок. Только теперь Антония обратила внимание на этот мешок в его руке.

– Доказательство?

– Чего ты боишься? Почему твоё сердце готово выпрыгнуть из груди? Разве ты когда-нибудь любила по-настоящему своего сына? Разве тревожилась за него? Он рос сам по себе! Ты же занималась только собой! Тебя интересовали исключительно удовольствия! Откуда взялся теперь ужас?

– Не знаю.

– Ты уже почти не помнишь Гая. Он стал для тебя чужим человеком. Зачем же изводить тоской свою душу? – Валерий произнёс это громко, но без малейшего оттенка укора. В его голосе не было ничего. Только пустота, только время, только вечность, только пространство прожитых лет.

– Вчера после игр, – продолжил он, – я зашёл к распорядителю зрелищ и договорился осмотреть останки казнённых.

Антония живо представила смрадный подвал, где сваливались в кучу мёртвые тела. Однажды она упросила Теция провести её туда, поэтому не понаслышке знала, что представляло собой это сырое подземелье. Валерий увидел, как холод безумного ужаса проник теперь и в глаза Антонии. Её живое воображение целиком перенесло её в сырое помещение, наполненное затхлостью гнили, плесени и человеческих испражнений. Её зрачки остекленели.