Текст книги "Обострение (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Интере-есно, что за мотопробег?

А ведь действительно оказался мотопробег, в своих предположениях молодой человек не ошибся.

– Повезло вам, господин доктор, – улыбнулся складской приказчик – немолодой, седоватый, родом из Баку. – Мотоциклеты на улице видели?

– Ну?

– Нынче испытательный пробег! По всему уезду и потом – аж до самой Москвы. Ну и на фронты – прямые поставки. Господа испытатели в ресторанчике, неподалеку. Обедают-с. Запчастей с ними прислали – два ящика! – обернувшись, приказчик кивнул на стеллажи. – Так что забирает свой жиклер господин хороший!

Вот это было здорово! Славно прямо. Надо же – два таких важных дела, и оба, наконец, благополучно сладились! Бывает и такое, однако, редковато, да.

* * *

Никодим починил машину быстро, прямо в присутствии доктора. Поставил жиклер, дернул кикстартер… Завелся! Мотор заурчал довольно и сыто.

– Ну, Иван Палыч – держи своего железного коня!

– Ох… не знаю, как и благодарить даже.

– Пустое! За ремонт – два сорок.

С каким наслаждением доктор вылетел на дорогу! Покатил, обгоняя крестьянские сани, сделал круг по площади. Завидев мотоциклет, рванули было у школы мальчишки – куда там! Сорок верст в час! По ухабистой зимней дороге…

Ну, с мотоциклом теперь… Теперь и в Рябиновку и в Заречье – быстро, и в город – на раз-два. Ни от какого поезда зависеть не надо. Эх!

Ближе к вечеру Иван Палыч расспросил «дежурного по лаборатории» Андрюшку. Осторожно, все про Сильвестра – что он, да как. Как пояснил Гробовский, дело по поводу аферы с морфием еще можно было потянуть месяц, другой… А уж тогда нужно было что-то предъявлять подозреваемому. Как выразился господин поручик – нарыть!

Что ж – этим ведь и занимались.

– Дак я стараюсь к нему не заходить, – засопел Андрюшка. – Он и сам в последнее время не сильно-то и зовет… Ране-то, бывало, то обедом покормит, то пряник даст, то вообще – монпансье коробку! Ныне – не то. Видимо, печать забрал – и все. Не нужен я ему.

Сию информацию уже вечером доктор предоставил специалисту – Гробовскому. На этот раз в доме у пристава не встречались, поручик сам зашел в больничку – якобы на прием.

– Говоришь, не зовет? – усевшись за стол, визитер позвенел ложкой в стакане. Аглаюшка постаралась – заварила чай. – Интере-есно… Верно, почуял что-то, насторожился. У таких типов, Иван, чуйка – что у дикого зверя! Уж поверь – сталкивался.

Поведя плечом, Гробовский потянулся к калиткам.

– А вкусные пирожки! Кто печет?

– Санитарка наша… Аглая…

– А-а… Это та, с веснушками такая?

– Она.

– Ничего такая, – как-то немного смущенно кивнул Гробовский. И тут же переключился на другое. – Ответа на мой запрос так пока что и нету… – поставив стакан, посетовал агент. – Хотя ведь – телеграфом… Быстро б должно. Или, может, не туда послал. То, что он «Иван из Москвы» – это ведь только по слухам… А ведь не худо бы личность установить! Проявить, так сказать, истинное лицо…

– Да уж…

Доктор согласно кивнул, потянулся, и едва слышно, себе под нос, пробормотал:

– Вот бы у нас… там – сняли бы незаметненько отпечатки пальцев и… Увы, здесь ни об антибиотиках, ни о дактилоскопии и слыхом не слышали…

– Это о чем это мы не слышали? – обиженно дернулся поручик. – О дактилоскопии, что ли? Ну, Иван Палыч, темный ты человек, а еще доктор! Если хочешь знать, система-то еще, дай Бог памяти, лет десять назад введена! При тюремном управлении центральное дактилоскопическое бюро создано! А ты говоришь… Ну, верно, помнишь, то нашумевшее дело, убийство провизора Вайсброда? Преступник отпечаток большого пальца оставил – по нему и нашли, и осудили! Лет пять назад, может, чуть меньше… Во всех газетах писали. Впрочем, ты тогда совсем еще молодой был… А, кстати, молодец!

Гробовский вдруг хлопнул себя по лбу:

– И как же я сам-то не подумал, забыл? Ведь, ежели Сильвестр когда-то отбывал срок – его пальчики в центральном бюро имеются! Наверняка! Вот и сравним…

– Алексей Николаич! Отпечатки-то еще снять надо… и незаметно!

– Снимем, дело техники… Поднапрягу кой-кого…

– Да и у меня, может быть, выйдет…

– Ох, Иван… – поручик погрозил доктору пальцем. – Занимался бы лучше больницей! В опаснейшее ведь дело влез.

* * *

С «пальчиками» помогла Анна Львовна. Просто зашла в трактир – купить конфет.

По просьбе доктора…

– Ох, какие люди! – заулыбался за прилавком Сильвестр. – Прошу, прошу, мадемуазель! Чего изволите-с?

– У вас есть французские конфеты? Или там, леденцы.

– О, конечно же, мадемуазель! Вот, выбирайте.

– Тогда мне вот эту бонбоньерку. И… можете красиво завернуть? Мне для подарка. Подруге…

– Можем ли мы красиво завернуть? О! Мы все можем!

Объяснение с учительницей по поводу конфет Иван Палыч оставил на потом. Сейчас нужно было действовать быстро!

Для начала – доложить все Гробовскому. Тот должен зайти… Да вот же он, кажется…

Запахнув шинель, поручик и сам уже оглянулся на треск мотоцикла.

– О, господин доктор! А я как раз к вам…

Доктор заглушил двигатель.

– Так и идемте же. Нельзя пропускать процедуры!

Доклад о взятии отпечатков произвел на поручика сильное впечатление.

– Бонбоньерка, говорите? Завернуть! Сам, собственным руками… Ну, Анна Львовна, хитра-а… Вернее, это ты, Иван Палыч – хитрец. Та-ак… Теперь – время. В город, часом, сегодня не собираетесь?

– Да за бензином надо бы… А то уже…

– Вот и отлично! Завезете бонбоньерку знакомому уже вам господину… Адрес помните?

– Ну да.

Вынырнув из-за угла, рядом вдруг остановились обычные крестьянские сани. Спрыгнул с соломы длинноволосый человек лет тридцати пяти, в форменной шинели министерства путей сообщения:

– Иван Павлович! Господин доктор… А я к вам!

– Господин Марков⁈ Викентий Андреевич, – доктор узнал станционного телеграфиста. – Что? У вас на стации что-то случилось? Поездом кого-то переехало?

– Ох, господин доктор, не шутите так! Случилось. Даме одной плохо. С проходящего поезда!

– Ну что ж, поглядим… Прыгайте на багажник! Да крепче держитесь – едем! А с вами, господин Гробовский – до завтрашних процедур.

И снова рев двигателя. И ветер в лицо! А в душе – песня:

– Я свободен, словно птица в небесах!

Слава Богу, ничего страшного на станции не оказалось. У пожилой дамы оказалась обычная мигрень. Могли бы и сами, на станции, справиться – нюхательная соль, нашатырный спирт, камфора в станционной аптечке имелись.

Ну, вышло, как вышло…

Быстро приведя даму в порядок, Иван Палыч завел мотоцикл и ходко покатил в город, старясь держаться наезженного санями следа.

* * *

Наступившее утро выдалось снежным и серым. Пахло вчерашним щами и новенькой амуницией, недавно полученной становым. Гробовский как раз разливал чай, когда кто-то заколотил в ворота. Послышался истошный крик.

– Полиция! Господин пристав!

– Случилось что? – встрепенулся, вскочил Лаврентьев.

На двор выбежали оба.

Распахнув калитку, становой взглянул строго:

– Кто таков? И чего орешь так?

– Я это… Митька я… Со станции, помощник…

Подросток. Лет пятнадцати. Лохматый, испуганный, запыхавшийся.

– Понял, что Митька. Не ори. Говори толком!

– Там это… У станции, недалече… Случилось!

– Что случилось то?

– Дохтура с мотоциклетом убили! Ивана Палыча! С ружья стреляли. Прямо с мотоциклетом он и того – в прорубь… Верно, случайно – охотники. А может и не случайно… В общем, убили доктора…

Глава 7

– Да ты что такое говоришь, щенок⁈

Гробовский аж подскочил со стула, при этом опрокинул чашку с чаем, но даже не заметил этого. В выражениях не стеснялся.

– Это что, шутки такие? Я тебя за такое…

Поднялся Лаврентьев, сказал:

– Алексей Николаевич, успокойтесь пожалуйста. Не горячитесь. Сейчас все выясним.

И скрестив руки на груди, очень строго обратился к гостю:

– Доложить по форме, как положено. Без вот этих эмоций и прочего. Только суть.

Паренек явно растерялся. Откашлявшись, начал говорить, выдавливая каждое слово:

– Я… Митька… На станции помощник я… У станции, недалече… Случилось. Грохнуло. Дохтура с мотоциклетом убили. Урядник становой пошел проверить, говорит там Иван Палыч, доктор из Зарного. Становой его знает – читал в газете, да и на приеме был. С ружья стреляли, в прорубь он… с мотоциклетом… Охотники, наверно, случайно… – и вдруг задумавшись, произнес вслух: – Хотя, какая там охота? Никогда там не ходили.

– Вот так дела! Убили… – выдохнул Гробовский, явно обескураженный такой неожиданной новостью. И махнул Лаврентьеву. – Хватит рассиживаться. Поехали, выясним всё. Митька, с нами поедешь, дорогу покажешь. Живо.

Взяли фаэтон, рванули к станции. Всю дорогу молчали и лишь Митька, явно нервничающий в такой компании, все откашливался, словно намереваясь что-то сказать важное, но так и не говоря.

У станции, в низине, всегда было холодно. Местные говорили, что именно здесь зима пережидает лето, спрятавшись под корягами у крутояра. Поэтому в любое время тут морозило. А уж к осени и вовсе начинало подмерзать по настоящему. Текла река – скорее даже речушка, мелкая, – Стыльня, медленно, лениво. По краям холод уже успел прихватить ее льдом.

– Ишь ты, холодно то как! – передернул плечами Лаврентьев, спрыгивая с фаэтона.

Ветер сразу же принялся студить спины подъехавших.

У реки толпились зеваки – бабы в платках, мужики в тулупах, мальчишки шмыгали под ногами. И все по мышиному перешёптывались.

– Вроде дохтур, говорят…

– С ружья, в спину…

– Мотоциклет точно его, Палычев…

Само тело уже достали из воды и оно лежала на берегу, правда лицом вниз.

– Вот ведь черт… – совсем тихо произнес Гробовский.

Кто-то крестился, кто-то тыкал пальцем в лёд. Лаврентьев шагнул вперёд. Толпа расступилась, бабы заохали, мальчишки притихли, и пристав, нахмурившись, склонился над телом.

Человек в пальто, тёмном, лежал ничком на льду, поэтому лица видно не было, кровь, алая, растекалась по снегу. В спине зияла дыра.

– Картечью? – спросил Гробовский.

– Похоже на нее. Близко били. В засаде что ли сидели?

Лаврентьев огляделся. Рядом, наполовину в проруби, блестел мотоцикл – «Дукс», с зацепами на шинах. Гробовский подошел, замер. Его бледное как снег лицо дрогнуло и он севшим голосом прошептал:

– Как у Ивана Палыча… Точь-в-точь…

Достал из внутреннего кармана портсигар, закурил. Шагнул ближе к трупу.

– Вот ведь, черти их раздери! – выругался он, глубоко затягиваясь.

Лаврентьев повернулся к Гробовскому, растеряно спросил:

– Неужели… в самом деле убили доктора?

* * *

Вопрос повис в воздухе. Лаврентьеву никто не ответил и он повторил:

– Петр Николаевич, нежели Петрова того…

Гробовский вдруг вспыхнул, стиснул зубы. Он, словно злясь на себя, на свою нерешительность, что позволила поверить в смерть друга, рванул к телу. Толпа ахнула, бабы заохали, но поручик, не глядя на них, склонился и, сжав края пальто, резко перевернул тело. Лицо, белое, как присыпанное мукой, с застывшими немигающими глазами, смотрело в небо. Это был не Иван Палыч.

Гробовский, отшатнувшись, выдохнул:

– Не он…

Лаврентьев, словно не веря спутнику, вгляделся в лицо и с ноткой радости, повторил:

– И в самом деле не он!

Потом злобно зыркнул на Митьку.

– Ты это чего тут… дезинформацию разносишь?

Тот лишь пожал плечами.

– Неужели не видишь, что это не доктор? – продолжил строжиться Лаврентьев.

– А кто? – пискнул Митька.

Лаврентьева этот вопрос застал врасплох, нахмурившись, он опустился на колено, осторожно ощупали карманы пальто. Из внутреннего вытащил размокшую бумагу, сложенную в двое.

Аккуратно развернув, пристав поднёс его к глазам, подслеповато прочитал:

– «Билет участника испытательного пробега до Москвы, выдан господину Степану Григорьевичу Воронову, механику товарищества „Нобель и Ко“».

Гробовский переглянулся с Лаврентьевым.

– Испытателя грохнули, – произнес Митька.

– Понимаешь, что это значит? – шепнул Гробовский своему спутнику.

Тот кивнул, и еще тише ответил:

– Кто-то хочет убить нашего доктора.

* * *

Фаэтон стремительно въехал в село не хуже гоночного болида. Вздымая снег, остановился у больницы. Лаврентьев спрыгнул первым, следом, запахнув шинель – Гробовский. Их сапоги гулко застучали по крыльцу. Дверь распахнулась, и они, словно вихрь, ворвались в смотровую.

– Иван Палыч! – громоподобно крикнул Гробовский.

– Доктор! – в тон ему рявкнул Лаврентьев.

– Вы чего, господа, словно на пожар⁈ Что стряслось? – испугалась Аглая, отскочив к стене, чтобы внезапные гости ненароком не задавили ее.

– Где доктор⁈ – спросил Гробовский. – Он жив⁈

– Господь с вами! – перекрестилась Аглая. – Живой, что ему сделается? В лаборатории он, возится со своими склянками. Да вы чего, господа, белые, как снег? Случилось что? Неужели понос у вас? Это тиф! Так и знала – подхватили!

– Не тиф! – отмахнулся Лаврентьев. Его лицо, до того хмурое, разгладилось.

Гости, не сговариваясь, рванули к кладовой. Сапоги вновь загромыхали по коридору, пугая и без того ослабленных пациентов.

Иван Палыч сидел за столом, сплошь уставленным мензурками и склянками и при свете керосинки сосредоточенно переливал какую-то жидкость из одной емкости в другую. Увидев взмыленных гостей, растерялся. Но едва понял, что те в верхней одежде, строго крикнул:

– Стоять на месте! Не заходите, господа! Тут чистота важна, стерильность! А то занесете мне с улицы бацилл!

– Иван Палыч…

– Выйдите! Прошу вас!

Гробовский замер. Потом, увидев вполне себе живого доктора, растянулся в улыбке.

– Живой! – он похлопал Лаврентьева по плечу. – Иван Палыч, дорогой, выйди, братец, на минуту. Вопрос важный, не терпит.

Лаврентьев добавил:

– Дело и в самом деле срочное, доктор. Поговорить надо.

Иван Палыч, нахмурившись, глянул на гостей внимательней. Поняв по их лицам, что разговор и в самом деле не терпит отлагательство, вытер руки и вышел.

– Что у вас, господа, умер что ли кто-то? – с трудом сдерживая ворчливый тон, спросил он – сейчас было самое время подселять на агар первую партию бактерий, а тут… разговор.

– Вот именно что умер! – ответил Гробовский.

И вдруг подойдя к доктору, крепко обнял его.

* * *

Они сидели на улице, прямо на лавочке, где совсем недавно собирались солдаты перекурить. После душной лаборатории Иван Палыч хотел подышать морозным воздухом. Лаврентьев смолил самокрутку, Гробовский оживленно говорил.

– Иван Палыч, у станции происшествие одно случилось сегодня. Мотоциклиста убили, с ружья, в спину. Степан Воронов, механик «Нобеля и Ко», из пробега до Москвы. Лежал у реки, рядом – мотоцикл «Дукс», как твой. Да еще и пальто похожее. Мы думали, тебя… С Алексеем Николаевичем туда и обратно за сегодня смотались.

Лаврентьев кивнул, потом, выбросив окурок, подхватил:

– Митька, паршивец, парнишка там один, прибежал, говорит, что доктора охотники убили. Мы фаэтоном помчали, думали, всё… А ты живой, в своей лаборатории, – он улыбнулся, но тут же вновь стал хмурым. – Но дело тёмное, Палыч. Не случайность это.

Артём, нахмурившись, потянулся к носу, поправляя несуществующие очки. Его цепкий взгляд скользнул по гостям. Укутавшись плотней в шинель, он покачал головой, отозвался:

– Понимаю, к чему вы клоните. Но господа, едва ли это со мной связано. Мотоцикл – не редкость, идёт пробег, «Дуксы» то и дело в уезде рычат. Хотели, поди, ограбить Воронова – запчасти, деньги, шинель. Или охотники, как Митька сказал, стрельнули случайно, в низине, где рябчики. Всякое может быть. Расследование покажет, пусть урядник копает. С чего вы взяли, что в меня целились?

Гробовский, вспыхнув, сверкнул глазами.

– Иван Палыч, не будь наивным! Сильвестр, гниль болотная, чуйку имеет, как волк! Почуял слежку. Может быть, бонбоньерку Анны, может, вопросы Андрюшкины, может сам Гвоздиков в трактире выдал себя. Вот он и решил убрать тебя, чтоб морфиное дело замыть. Перепутали, это верно, но стреляли в доктора, в тебя! Кто ещё в Зарном на «Дуксе» носится?

Лаврентьев, сжав кулаки, кивнул:

– Именно так! По выстрелу видно – в засаде сидели. Никакие это не охотники и не случайность. Тебя караулили. Сильвестр не дурак, Иван Палыч. Накладные, печать, Субботин – всё шито-крыто, но ты, с твоей ревизией, близко подобрался. Может, и не слежку заметил, а просто следы заметает. Воронов – ошибка, а цель – ты. Урядник копает, может даже и ружьё найдёт, но без Сильвестра правды не будет.

– Может, и так, господа, но без улик – это все домыслы, – нехотя кивнул доктор. – Что вы предлагаете?

– Предлагаем, Иван Палыч, – тут же подхватил Гробовский. – Не высовываться тебе. В город – ни ногой. Сиди в больнице, лучше вообще из нее не выходи. А уж мы…

– Постойте, – оборвал его доктор. – Как это не выезжать в город? А лекарства? А препараты? У меня в селе эпидемия тифа! Мне людей лечить нужно, а вы говорите – не выходи…

– Иван Палыч, – Гробовский положил доктору на плечо руку. – Мы все понимаем. Но и ты нас пойми. Дело важное, и нам нужно…

– Нет, Алексей Николаевич, – доктор покачал головой. – Такое меня не устроит. Если я хвост прижму и в больнице буду сидеть, я людей загублю. Вы мне предлагаете мою жизнь на больных менять? Нет. Я не согласен. Буду лечить, буду ездить, как и ездил прежде.

– Иван Палыч, да пойми ты…

– Господа, вы бы зашли внутрь, – вдруг высунулась Аглая.

Все оглянулись на нее.

– Холодно ведь, – продолжала она. – Доктора мне застудите! А без него больница – и не больница никакая!

– А ведь верно говорит твоя помощница! – улыбнулся Гробовский, глядя на санитарку. – Пошли внутрь.

– Вот верно господин говорит, – кивнула Аглая, зыркнув на Грабовского. – Пойдемте внутрь, я чаю поставлю. Я пирожков напекла – отобедаете.

Гробовский вдруг заинтересованно посмотрел на Аглаю, сказал:

– А знаешь что, Иван Палыч? Идея у меня появилась. Не хочешь ничего менять – дело твое. Давай мы с тобой вот как поступим. Я будут к тебе в больницу заходить, следить за безопасностью твоей. Любой выезд, какой нужно – вместе будем ездить. У тебя ведь «Дукс» двухместный? Вот вместе и будем катать. У меня револьвер имеется, так что в случае чего прикрою тебя. Свою безопасность оставь нам, а сам спокойно занимайся своими склянками и больными!

На том и порешили.

* * *

Зарное утонуло в ночи. Шел снег, крупный, хлопьями, падал медленно, иногда вальсируя и отражая свет керосинки из окон, отчего казалось, что это звезды падают с неба.

В изоляторе пахло йодом. Иван Палыч ходил меж коек, подсвечивая себе керосинкой.

Вот Ефросинья, бледная, как полотно. На животе и груди уже видны розеолы – бледно-розовые пятна. Пульс плывет в брадикардии, сердце глухо стучит. Услышав доктора, женщина вздрогнула, в бреду прошептала:

– Дохтур… река… тонет кто-то… коровка тонет…

Артём, сжав её руку, тихо ответил:

– Тише, лежите. Давайте воды попьем, вам нужно.

Следующему пациенту Фёдору, стало чуть лучше – жар спал, розеолы на боках побледнели.

– Иван Палыч, выживу? Сын ждёт… – спросил он, завидев доктора.

Артём, проверив пульс, кивнул:

– Держись, Фёдор. Ты сильный, выживешь. Спи, сон лечит и сил дает.

Еще двое спали, хоть и были все в холодном поту и хрипели во сне.

«Эх, вакцина нужна, – подумал доктор, оглядывая полную палату. – Срочно нужна!»

Завершив обход, Иван Палыч вошёл в приёмную. В углу, у стола, сидел Гробовский, сутулый и уставший. В блеклом свете лампы он напоминал корень дерева, который зачем-то сюда притащило неведомой силой.

– Петр Николаич, ночь на дворе, – сказал доктор. – Ехали бы уже домой. Спать надо. Все со мной будет в порядке и никто сюда не войдет, не надо меня караулить.

Гробовский фыркнул, отмахнулся.

– Что там делать, Иван Палыч, дома? Ни котенка, ни ребенка. Пустая комната. Да и бессонница замучила, глаз не сомкну. Лежу, думаю – Сильвестр, морфин, Воронов… Лучше тут, с тобой, дело толковать. Вдвоем все веселей. Садись, потолкуем, как гада прижать. Я вот и чайничек поставил – ты уж не ругайся, что хозяйничаю как у себя дома.

Иван Палыч сел, отхлебнул горячего чаю. Удивленно приподнял брови.

– С коньяком?

– Только чтобы кровь разогнать, Иван Палыч. И согреться. Но если не одобряешь, то я тебе обычного…

– Нет уж! – улыбнулся доктор. – Какой дали – такой и буду пить!

– Это правильно!

Некоторое время пили чай, потом Гробовский сказал:

– А что, Иван Палыч, помощница твоя домой ушла?

– Аглая что ли?

– Да, она самая. Вроде ее же сегодня смена.

– Домой отпустил ее. Мне реакцию нужно смотреть в лаборатории – высев сделал бактерий, контроль нужен. А что?

– Да, так, просто… – отмахнулся Гробовский. – Просто спросил.

– Алексей Николаич, я вот что тут подумал. Сильвестр скользкий, как угорь. Отпечатки – это конечно хорошо. И если они совпадут, то дело выгорит. А если нет? Если не получится с отпечатками? Мало ли – стерлись, размазались. А суду нужны доказательства, железные, чтоб не отвертелся. Надо поймать его за продажей морфина, с поличным, чтоб ни уезд, ни связи не спасли. Мне просто за Андрюшку тревожно. Как бы этот Сильвестр парня не угробил.

– Верно, Иван Палыч, говоришь. Поймать с поличным – это идеально. Подловить его в трактире, где он Субботину склянки толкает, или у лабаза, где спирт прячет. Но как? Нужен свидетель, а лучше – вещдок, что в суде засияет, как штык на солнце. Понимаешь?

Артём замер, глаза вдруг загорелись. Улыбнувшись, он с лёгкой хитринкой произнес:

– Вещдок, говоришь? А что, Алексей Николаич, если тайную слежку устроить и Сильвестра сфотографировать? Как тебе такой вещдок? Прямо за преступлением – с морфином, с деньгами, с Субботиным. Фотография – козырь, от неё не отвертишься, суду яснее некуда.

Гробовский вскинул брови.

– Сфотографировать? Иван Палыч, ты что, в синематографе? Где я тебе фотографа выпишу? Это ж дорогое дело – аппарат, пластинки, мастер, что не сплошает. В отделе знаешь какая очередь на них? Да мне бумаг придется заполнять столько, чтобы выписать его. И еще месяц потом ждать, – он замотал головой. – Нет, не получится.

Доктор улыбнулся шире.

– А и не нужно никого выписывать. У нас в селе свой фотограф есть! Батюшка Николай, что на велосипеде зимой носится. Он камерой балуется, снимки делает – церковь, крестины, даже Аглаю раз щёлкнул. Поговорим с ним, попросим. Думаю, не откажет. Да и мы рядом будем, в случае чего.

Гробовский задумался.

– А что? – словно пробуя на вкус эту идею, произнес он. – Будь у нас фотография, да отпечатки в придачу – тогда Сильвестру точно не отвертеться! Отличная идея, Иван Палыч! Молодец! А что, братец, давай еще по рюмочке чая за это дело?

* * *

Когда Иван Палыч вернулся со второго ночного обхода, Гробовский уже мирно спал в кресле, свернувшись калачиком. Доктор не стал его беспокоить и решил сходить в лабораторию проверить как протекает процесс вызревания.

В кладовой было душно. Температуру держали нужную – 37°C. Стол походил на алтарь – на нем, словно подношения богу врачевателей, разместились склянки, мензурки и чашки с агаром.

Прикрыв дверь, доктор зажёг спиртовку, голубое пламя дрогнуло, осветив тетрадку с расчётами.

Артём вытер руки спиртом, взял чашку с агаром, внимательно осмотрел. На питательной среде появились темные точки – уже хорошо.

– Та-ак-с… – протянул он.

И затаив дыхание, приготовил срез. Потом капнул на склянку йод, закрепил под микроскопом и, склонившись, приник к окуляру. Нахмурился. Сердце забилось быстрее.

– Что за черт?..

Никаких нужных колоний, ни единой клетки Salmonella typhi – лишь мёртвые пятна.

Доктор сменил чашку, другую, третью. Но и там ничего не было.

– Но как же так… Постой…

Он вновь осмотрел все три чашки. Пусто.

Что-то было не так – температура, раствор, концентрация. Но ведь все по расчетам! Доктор глянул на тетрадку. Может, загрязнение? Спирт плохого качества? Температура скакала?

Иван Палыч, отшатнувшись, сжал кулаки.

– Твою мать!

Вакцина, что должна была спасти Зарное, не получалась. Неужели ничего не выйдет?

Черная как могила ночь зашептала сквозняком: «Спасения нет». И словно услышав это в изоляторе застонали больные.