Текст книги "Обострение (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5

Зарное к вечеру укуталось в морозный туман, и больница казалась островком в море теней.

Иван Палыч, вернувшись из церкви, сидел в смотровой и задумчиво вертел в пальцах конверт с сургучной печатью. Письмо пришло из города, от того самого эксперта – Везенцева, коллеги Гробовского. Старичок на удивление быстро ответил ему и, кажется, отправил ответ с тем же почтальоном.

Доктор распечатал письмо и, хоть уже и догадывался о сути содержания, принялся читать. Строчка за строчкой.

Текст был предельно ясен:

'Уважаемый г-н Петров. Проведённый мною сравнительный анализ образцов подчерка, предоставленных вами, не оставляет сомнений: подписи под накладными на морфин, якобы сделанные вами, и те образцы подчерка, которые вы выслали, выполнены рукой одного и того же лица. Исключения быть не может.

С уважением,

г-н Везенцев'

Андрюшка. Значит все же он. Вот так талант отыскался! И поделки из дерева вырезает, и подписи подделывает. Уж лучше бы продолжал кораблики вырезать, чем бухгалтерские печати. И что теперь делать? Сдать Андрюшку Лаврентьеву, становому, в полицию? Пацана быстро определят в места не столь отдаленные. А у парня еще целая жизнь впереди, не ломать же ее. Нет, нельзя его в полицию. Поговорить для начала нужно. Ведь не сам же он умудрился такое провернуть. Да и зачем ему морфий? Тут рука другого человека чувствуется, знакомого уже доктору. Но нужно все узнать из первых уст.

– Аглая! – крикнул он в коридор. – Позови Андрюшку, пусть зайдёт.

Раздались глухие стуки валенок по полу – санитарка пошла звать мальца.

Иван Палыч тем временем достал из ящика кораблик, что Андрюшка подарил Аглае, положил его на стол. Гладкий корпус, тонкие мачты, паруса с узорами – работа мастера, тонкая, детальная. Умеет же!

Дверь скрипнула, и в комнату вошел Андрюшка. Его армячок, мокрый от снега, свисал с худых плеч, а серые глаза, обычно веселые, теперь бегали, как у загнанного зверька. Мальчик скинул шапку, рыжая макушка растрепалась. Увидев кораблик, парень замер, словно бы о чем-то подозревая.

– Садись, Андрей, – Иван Палыч указал на стул. – Разговор есть.

Тот сел, спросил:

– Иван Палыч, карточки будем заполнять?

– Нет, не карточки, – покачал тот головой. – Видишь, кораблик твой? Аглая хвалила, да и я повторюсь – мастер ты. Мачты, паруса, всё тонко, аккуратно. Умение редкое.

Андрюшка широко улыбнулся.

– Спасибо! Я старался.

– Но не только кораблики ты режешь, правда? – Иван Палыч, понизив голос, подвинул кораблик ближе. – Печати тоже. Из бука, ясеня. Тонкая работа, Андрей. Как та, что на бумагах с морфином стояла.

Андрюшка, вздрогнув, побледнел. Глаза паренька, вдруг в миг наполнившиеся слезами, округлились. Парень вскочил, затараторил:

– Иван Палыч, я… я не хотел! Клянусь, не хотел! Он сказал просто бумажку подписать, для дела, мол, никому худо не будет! А потом… потом печать велел, я не знал, что… говорит, сможешь повторить… – он всхлипнул, слёзы покатились по щекам, худые плечи затряслись. – Не сдавайте меня, Иван Палыч, дядька убьёт, в полицию отдаст, я ж не вор, клянусь! Я больше не буду.

– Тихо, Андрей, не плачь. Сядь. Я не сдам тебя Лаврентьеву, не бойся. Но правду расскажи мне, всю. Кто «он»? Что велел? И про печать, и про подпись. Всё, как было.

Андрюшка, шмыгнув носом, кивнул.

– Расскажу…

– Что за дядька, про которого ты говоришь? – спросил Иван Палыч.

– Мой, родной, – ответил парнишка.

– Постой, ты же говорил, что у тебя нет родных.

– Говорил. Но выяснилось, что есть!

Андрюшка, вытерев слёзы рукавом, поднял голову, улыбнулся:

– Он сам сказал, Иван Палыч! Я у трактира стоял, дрова для Аглаи нёс, а он подошёл, здоровый такой, в шубе. Спросил, кто я, откуда, что тут делаю. Говорит, что не видел меня тут раньше. Я сказал, что сирота, в больнице помогаю, родителей не помню. Он тогда засмеялся, хлопнул по плечу, говорит: «Я, Андрей, брат твоего отца, твой дядя родной получаюсь! Кровь родная!». Я так обрадовался, Иван Палыч, у меня ж никого, кроме дядьки Игната, так он ведь дальний родственник, двоюродный, и то сводный. А тут – родня, близкая!

– Вон значит как, – нахмурился Иван Палыч.

– Ага. Я говорю, что не помню его, а он говорит, что редко приезжал к нам, когда я еще совсем маленький был. Про папку мне рассказал, говорит, хороший человек был. Сказал, что я на него похож. Только велел мне молчать, никому не говорить, мол, дела у него казённые, секретные, а родство потом объявит, как время придёт. Наверное, он в советниках Императора работает, я так думаю. Шпионов ловит, поэтому и секретность такая.

– Эх, Андрюша… – тяжело вздохнул доктор. И усмехнулся: – А зовут твоего дядьку как? Случаем не Субботин Егор Матвеич?

– Нет, отчего же? И вовсе не так.

– А как? – удивился доктор.

– Дядя Сильвестр…

* * *

В помещении повисла пауза.

– Сильвестр? – удивленно пробормотал Иван Палыч, не ожидав такого поворота.

– Ага.

– Вот так номер… Ну, и что же дальше, Андрей? Про печать, подпись – как было?

Андрюшка, проглотив ком, продолжил:

– Он узнал, что я вырезаю кораблики, лошадок. Похвалил, сказал, что у отца у моего тоже так же получалось. Спросил, могу ли печать сделать, деревянную, для дела, мол, казённого. Я сказал, могу. Он дал рисунок, показал, как герб больницы сделать. Я вырезал, Иван Палыч, за ночь, думал, для добра, все-таки дядька, родня. Разве он плохое сделает? А потом он бумагу принёс, сказал, подпиши, как ты, мол, умеешь писать, я ж грамотный, в школе учился. Я подписал, он сказал, это для учёта, для больницы, а я поверил…

Иван Палыч выдохнул, прикрыл глаза.

Сильвестр… вот ведь гниль болотная! Пацаненка в свои грязные делишки втянул!

– Верю, Андрей, – ответил доктор, видя, что паренек вновь начинает дрожать. – Ты не вор, тебя обманули. Но дело серьёзное, Сильвестр обманул тебя подло – не дядя он тебе никакой, и не для добра он это все затеял. Молчи пока, никому ни слова, даже Аглае. Понял?

– Понял, Иван Палыч… Спасибо, что не сдаёте… Я больше не буду, клянусь!

Артём, хлопнув его по плечу.

– Ладно, беги. Не расстраивайся. И с Сильвестром больше не пересекайся.

Паренек убежал, оставляя доктор наедине со своими мыслями.

Это что же получается?

Не Субботин главный в этом мутном деле, а Сильвестр. Неожиданно. Тогда зачем Субботин ездил в аптеку Евтюхова, где Иван Палыч видел его, когда выбирал пластинки?

Пазлы головоломки сошлись довольно быстро.

Сильвестр, наживаясь на контрабанде спирта, решил сыграть крупнее – на морфине. Казённый, строго учтённый, наркотик – золотая жила. Тем более когда есть такой рынок сбыта в виде богатенького и зависимого Субботина.

Подделав документы с помощью Андрюшки, наивного сироты, что поверил в «дядю», Сильвестр состряпал накладные: пятьдесят склянок вместо десяти, печать больницы, подпись, похожая на подпись главного врача. Эти бумаги Сильвестр продал Субботину, для которого морфин – дороже жизни. А тот и затарился в аптеке. Отсюда и нехватка, о которой сообщили ревизоры: в аптеке морфин отпущен по документам больницы, а вот до больницы он так и не дошел.

Иван Палыч почувствовал, как злость сжимает грудь. Вот кого нужно брать под белы рученьки и вести в клетку! Только…

Иван Палыч понимал, что ничего у него на Сильвестра нет, кроме показаний мальчонки. А что эти слова против матерого вора? Сильвестр сразу же пойдет в отказную. И самого парня же и подставит – мол сам пацан все делал, а он тут ни при чем.

Нет, тут надо иначе. Только вот как? Эх, с Гробовским бы переговорить. Он больше в этих делах смыслит, опыта имеется у него. Однако сегодня уже до него не пойдешь – поздно. Завтра, с самого утра – к нему! А сейчас…

Спать не хотелось, да и нельзя было – его дежурство в больнице. Иван Палыч достал из ящика тетрадь, принялся водить затейливые каракули, погруженный в думы.

За стеной стонали больные. Эх, лекарства бы им дать…

Иван Палыч вспомнил, что хотел кое-что попробовать.

Пенициллин, насколько Иван Палыч помнил, изобретен был в 1928 году Флемингом. Получается, еще двенадцать лет ждать. Так может, ускорить процесс?

Иван Палыч не сдержался, улыбнулся. Сколько всего можно сделать пораньше! И даже не только лекарства. Например, «придумать» какую-нибудь песню Beatles. Или написать «Гарри Поттера». «Открыть» рок-н-ролл, выдав его за «народные танцы индустриальной эпохи». Защитить диссертацию про строение атома, правда если начнут задавать вопросы, он едва ли суметь объяснить, как работает даже паровой двигатель. Послание потомкам оставить, вроде катренов Нострадамуса «Не связывайтесь с художником из Австрии, у него идеи… плохие».

Или, хотя бы, все тот же пенициллин получить – вещь в больнице весьма нужная.

Но есть проблемка… Даже можно сказать ряд трудностей.

Пенициллин – это антибиотик, производимый плесневыми грибами рода Penicillium, эффективен против бактерий, таких как стафилококки и стрептококки. Незаменимое лекарство, которое спасло жизни миллионам людей. Спасет, если быть точным…

Основная задача его получения – найти подходящий штамм плесени и выделить активное вещество. Звучит просто, но в условиях Зарного, где нет микробиологических лабораторий – нереально. А ведь нужно еще и культивировать и извлечь этот самый пенициллин. А очистка и стабилизация… Пенициллин крайне нестабилен: разрушается при нагревании, в кислой или щелочной среде. Нужны низкие температуры. А еще нужны фильтры, хроматограф, ферменты… много чего нужно.

Нет, нужно быть объективным. С пенициллином пока не получится.

Тогда, может… вакцина? Она, правда, уже есть, изобретена, но даже в городе ее не найдёшь, а уж цена ее – продай всю больницу вместе с мотоциклом, и то не хватит людей вакцинировать. Да и эффективность ее очень далека от современных стандартов. Вот если бы улучшить ее, сделать доступнее…

Иван Палыч нацарапал пером в тетрадке слово «План» и принялся дрожащей от возбуждения рукой писать.

Для начала нужно понимание поставленной задачи. Вакцина – это инактивированная (иными словами убитая) бактерия, вводимая инъекционно. Она стимулирует иммунный ответ организма, который начинает вырабатывать антитела против патогена, не вызывая болезни.

Что нужно для ее создания?

Иван Палыч вывел в тетрадке: «Микроскоп, автоклав, центрифуга, стеклянные сосуды, спиртовая горелка».

Написал – и задумался. Микроскоп можно выписать из города. С горелками и сосудами тоже проблем не будет. А вот автоклав и центрифуга… Тут нужно подумать.

Что еще?

Иван Палыч продолжил записывать: «Материалы: агар (для выращивания бактерий), желатин, питательные бульоны (на основе мяса или зерна), химикаты (формалин, фенол, спирт)».

С болезнью, если можно так выразиться, «повезло» – микробы Salmonella typhi, которые вызывают брюшной тиф, обычные, их легче культивировать вне клеток. Значит мороки меньше будет. Образцы можно взять у больных. Материала предостаточно!

Дальше. Полученные бактерии подселить на агар для культивирования. Тут важна постоянная температура в 37°C. Этого тоже можно добиться. Дежурство, строгий контроль.

Далее – инактивация бактерии. Для этого нужно убить саму бактерию, сохранив ее антигены. Для этого можно использовать нагревание до 60°C в течение 30–60 минут. Это убьёт Salmonella typhi, но сохранит структуру бактериальной стенки.

Потом – проверка. Если повторное подселение на питательную среду не даст роста, значит вакцина готова!

Конечная стадия – очистка и подготовка. Отфильтровать, развести вакцину в физрастворе, проверить концентрацию и… сделать всем вакцинацию.

Если все выполнить правильно, то эпидемии можно избежать.

Иван Палыч отложил перо, взгляну на исписанные листы.

«Ставить сразу всем лучше не стоит, – подумал он. – Лучше протестировать на добровольцах, и начать с малых доз».

Да, это правильней.

– Риски… – вслух прошептал он.

Они тоже были, и очень большие. Отсутствие современных методов культивирования и очистки снижает качество вакцины. Есть вероятность загрязнение другими бактериями. Еще инактивированная вакцина может содержать токсины, вызывающие побочные эффекты. Это не очень хорошо. И ресурсы… с ними тоже не так все просто.

За окном что-то скрипнула, фыркнула подъехавшая лошадь.

«Только этого еще не хватало!»

Иван Палыч схватил фонарь и выскочил во двор.

Телега. В кузове, на соломе, двое – старик и женщина.

– Ефим, ты? – подсвечивая керосинкой возничего, спросил Иван Палыч.

– Я, Иван Палыч. Вот, привез тебе еще поселенцев в больницу, бери! Слегли, с Зареченской улицы, к ночи жар, понос, как у всех. К Матрене возили еще прошлым утром, да толку никакого. Она сказала, что грешные слишком они, молиться надо, в церковь идти, свечку ставить. А какая им свечка? Они сами как свечки восковые, на ногах толком не стоят, словно бы тают. Вот, к тебе привез.

– И правильно сделал, – кивнул доктор. – Ефим, помоги в изолятор их перенести.

– Мигом, Иван Палыч!

«Двое за ночь, после трёх, которых доставили утром. А сколько еще по избам отлеживаются, да „святую“ воду Матрены пьют?», – хмуро подумал доктор. Явный рост, прогрессирует болезнь, расходится, как пожар в сухом лесу. Ситуация становится критической. С этим надо что-то делать. Иначе будет поздно.

* * *

Подморозило и ночь была холодная. Она сжимала больницу в морозных черных тисках, и лишь керосинка в смотровой, чадя, отвоёвывала клочок света. Но Иван Палыч не замечал холода. Он метался между изолятором, где помогал больным и кладовой, которую сейчас в срочном порядке переоборудовал. Смешно конечно – пыльную кладовку превратить в лабораторию. Однако же намерения доктора были самыми серьёзными.

Комнатка, тесная, с земляным полом и паутиной в углах, пахла плесенью и старыми бинтами. Иван Палыч, засучив рукава, взялся за дело. Ведро с водой, тряпка – и вперед драить стены, счищать грязь, пока они не заблестели, как в операционной. Щели в досках он заткнул паклей, найденной в ящике, чтобы изолятор не дышал заразой. Окно заклеил бумагой, оставив щель для воздуха, – пыль и микробы не должны проникнуть. Стол, старый, шаткий, он укрепил клиньями, протёр спиртом. Пол выстлал соломой, потом сверху положил доски, что остались еще с ремонта после пожара. У порога сделал санитарный проход, туда же поставил ведро. Потом нальет в него раствора, для обработки обуви при входе.

Склянки и мензурки, что пылились в шкафу, Иван Палыч вымыл кипятком, вытер чистой дерюгой, расставил на столе, как шахматы перед ходом. Пипетки, колбы, стеклянные палочки – всё, что нашёл в больнице, заняло место, блестя под керосинкой, что он перенёс из смотровой. Этого конечно же мало, нужна обработка в автоклаве, но пока хотя бы сбить пыль с них и отмыть от грязи.

Горелку спиртовую, старую, но рабочую, он проверил, подлив спирта из запасов.

Так, за работой, не заметил, как ночь истаяла. Отерев пот со лба, доктор оглядел кладовую: чистые стены, стол, склянки – вполне себе лаборатория. Осталось только закупить все и смело приступать к делу. Вакцина будет!

* * *

– Батюшки! Да вы чего тут?

Дверь скрипнула, показалась Аглая.

– Постой! Не заходи внутрь! – тут же крикнул доктор. – Тут чистая зона!

Аглая замерла на месте. Потом очень осторожно сделала шаг назад, будто сапер, увидевший бомбу.

– Я тут лабораторию решил сделать, – пояснил Иван Палыч.

Аглая взглянула на доктора, совсем по-матерински покачала головой – мол, чем бы не тешилось дитя, лишь бы не плакало.

– Иван Палыч, да вы ж не спали! Глаза красные, как у кролика, и лицо серое. Ляжете хоть на час, а то сами слегёте, кто нас тогда тянуть будет? Известное же дело – дежурство не обязательно все сидеть. Посмотрели больных – спят, и вы ложитесь. До утра еще встать, все проверить, и дальше отдыхать. А вы… Гробите себя почем зря!

Иван Палыч устало улыбнулся.

– Некогда, Аглая. В город еду, за агаром, мясом для бульона, за химикатами.

– Не надо! – тут же запротестовала санитарка. – Еще вы мясо в городе не брали! Ишь чего удумали – бульон варить! Да вам там костей накладут, а цену возьмут – втридорога. Я вас сама накормлю!

– Да мне не себе! – рассмеялся доктор. – Мне вакцину делать. Я потом тебе расскажу. И покажу. Ты лучше пока за больными смотри: хинин по ложке каждые шесть часов давай, воду только кипячёную, температуру тела измерять. Ну ты и так без меня все прекрасно знаешь, что делать.

Аглая поджала губы, но спорить не стала.

Доктор схватил саквояж и шагнул во двор, где Ефим, запрягая кобылу, пыхтел самокруткой. Телега, скрипя, домчала его до станции, и поезд, окутанный дымом, понёс в город, где ждали аптека, лавка и Гробовский.

* * *

Приехав в город, Иван Палыч не теряя времени, двинул в аптеку на Соборной. Повезло. Старик-аптекарь, с очками на кончике носа, выслушал его, порылся в ящиках и выложил на прилавок необходимое: агар в бумажных пакетах, формалин в тёмной склянке, спирт. В мясной лавке через дорогу, доктор взял говяжьи кости и солод для бульона, а в хозяйственной – стеклянные сосуды и пипетки.

Уже ближе к полдню поспешил в госпиталь, к Гробовскому.

– Уже не удивляюсь вам, Иван Палыч! Как к себе домой! – улыбнулся Гробовский, отложив газету. – Опять с новостями? По глазам вижу, что с новостями! Да присаживайся, мне даже интересно. Ну, выкладывай.

Доктор не стал ничего утаивать и рассказал всё: про Андрюшку, что вырезал печать и подделал подпись; про «дядю» Сильвестра; про схему с морфином; про накладные, проданные Субботину, что затарился в аптеке Евтюхова.

А Гробовский, щурясь, слушал.

– Паршивое дело, Иван Палыч, – заключил он, когда рассказ был изложен. – По всему видно, что Сильвестр – скользкий, как угорь. Слова пацана против него – пшик, он, как ты и сам догадался, тут же в отказ пойдёт, Андрюшку подставит. Это я по опыту знаю. Такие жулики мать родную продадут, лишь бы себя спасти. Улик нет, а Лаврентьев без них и не чихнёт. Сильвестр, небось, в уезде связи имеет. Субботина прижать проще, на него свидетель есть авторитетный – аптекарь. Он и подтвердить, что этот самый господин отоваривал у него морфин. А вот с Сильвестром… Кстати, как у него фамилия?

Иван Палыч растерялся.

– Я, признаться, не знаю даже…

– Вот видишь. Хитер, собака.

– Так что же теперь делать то?

Гробовский задумался.

– Вариантов никаких… Хотя, если только… не заставить Сильвестра написать чистосердечное! Поймать его на горячем, прижать, чтоб сам всё выложил – про морфин, про накладные, про Андрюшку. Но это, брат, игра тонкая, как штыком в темноте. Надо знать, где он, с кем, и подловить, пока не сбежал. Да и опасно.

Гробовский поднялся, принялся ходить по палате.

– Знаешь что, Иван Палыч, вот как поступим. Меня назавтра выписывают. Давай-ка я к тебе в Зарное и приеду. Там придумаем что-нибудь. Ближе, как говорится, к событиям.

– Уверены? У нас в Зарном тиф…

– Зараза к заразе не пристает! – отмахнулся тот. – К тому же я тебе сильно обязан. Так что не спорь – еду к тебе завтра!

– Спасибо, Алексей Николаич!

– Не переживай, разберемся. И тут как удача повернется.

– Что вы имеете ввиду? – не понял доктор.

– Либо мы Сильвестра прижмем. Либо он нас постреляет. Третьего не дано! – Грабовский вдруг зычно рассмеялся, но Иван Палыч понял, что это была не шутка.

Глава 6

План придумали по пути, в поезде. Да, собственно, у Гробовского уже имелись наметки. Проносились за окном унылые заснеженные перелески под мутным безрадостно серым небом. То вьюжило, то просто шел снег, накрывая стерню плотным грязно-белым покрывалом.

Легенда была простой: поручик просто приехал долечиваться, на консультацию к доктору, ибо Иван Палыч все же был известный человек – не зря же о нём в газетах писали?

Остановиться Гробовский решил у станового пристава, штабс-капитана Петра Николаевича Лаврентьева, которого еще с вокзала предупредил срочною телеграммой.

– Человек он честный, совестливый, – поглядывая в окно, пояснил Алексей Николаевич. – Признаться, такие в нашем ведомстве редки. Ну, так – бывший военный. И, кстати, он пока еще без семьи – не успел перевезти на новое место. Сие нам на руку!

Лаврентьев и встретил их на станции. Двуколка, запряженная резвым пегим коньком, живо домчалась до Зарного.

Доктор сошел у больницы и, вымыв руки, первым делом обошел больных. Кому-то стало чуть лучше, кому-то хуже, у большинства же никаких изменений не было – тут и не знаешь уже, радоваться тому или печалиться. Эх, вакцина! Вакцина… Если бы только удалось!

В лаборатории, вроде бы, все было в порядке, нужная температура поддерживалась не за страх, а за совесть.

– Андрюшка, эвон, дров наколол, – кивнула в угол Аглая. – А я на градусник-то смотрю! Как опустится – подкидываю дровишек… И вот что думаю – верно, углем-то получше б было. Лопатку подбросил – и забыл на час. А дрова-то горят быстро!

– Понял тебя!

Доктор согласно кивнул и вдруг улыбнулся. А все ж умная девица! Сообразила. Действительно, с углем-то меньше возни… Тем более, немного и надо-то – мешков пять.

– А где тут уголь-то можно взять?

– Так, верно, в управе же! Ну, и на станции могут продать. Однако, дорого.

Молодой человек почесал затылок:

– Дорого – недорого… Нам бы пока всего-то пару мешков. Ладно, подумаю.

– Иван Палыч! А и чайку? С дороги-то, – предложила Аглая. – Поди, устамши да и не кушамши.

– Отчего ж? – усаживаясь за стол, Иван Палыч усмехнулся. – На вокзале, в буфете выкушали чаю с баранками.

– Тю! Какие у них там баранки? – поставив на печку чайник, презрительно бросила санитарка. – А про чай – и говорить нечего! Нешто на вокзалах-то хорошего чаю дадут? А у меня от – калитки! Вкусные, с просом.

– Калитки – это хорошо! – доктор потер руки. – Да и чаек… Ну, Аглая, рассказывай – какие на селе нынче новости?

– Да какие новости? – девушка махнула рукой. – Субботин, сатанище, опять напился пьян, да в трактире дебош устроил! Приезжего офеню побил. Хотели уж за урядником посылать, да Сильвестр Петрович утихомирил.

– Сильвестр Петрович, говоришь? Ну-ну…

– Еще Митька-трактирщик… ну, половой, на охоте рябчиков запромыслил, и двух зайцев еще! Ходил, хвастал всем.

– Милое дело!

– В Рябиновке, сказал, вчера троих на погост отвезли. Все тиф!

– Жаль… – Иван Палыч посмурнел лицом. – Предупреждали же всех, чтоб кипятили воду… Ничего! Даст Бог, будет вакцина… А вкусный чаек! И калитки…

– Так мука-то казенная, с лавки! Ох, Иван Палыч, как с жалованьем-то хорошо. Век вам благодарны будем.

– Пустое… – отмахнулся врач.

Чай он пил по-городскому – из граненого, в подстаканнике, стакана. Так и не научился по-деревенски, из блюдца. А ведь пытался, в шутку – но, пытался! Растопыривал пальцы, удерживая блюдце с чаем… Не получалось! Все на себя проливал. А вот Аглая – как ловко! Надует щеки – едва веснушки не выскочат – подует, и – в прихлебку, с шумом. Как говорили – сёрбает. Впрочем, доктора сие ничуть не раздражало, скорей – забавляло.

– Так ты сказал, Андрюшка дрова наколол?

– Ну да… Какой-то смурной он нынче. Сурьезный.

– А как думаешь, можно его в лабораторию к дежурству привлечь?

– Конечно, можно! – не раздумывая, отозвалась санитарка. – А чего же нельзя? Голова у него умная.

– А кого еще?

– Глафиру можно. Она девка ловкая.

Глафиру да, можно… А вот Андрея? Можно ли ему доверять? Нужно! Иначе сам себя уважать не будет.

Что ж, пусть так и будет. И пока людей хватит.

– Иван Палыч… К Анне Львовне, небось, вечерком пойдете?

– Ну-у… скорее всего.

Артем уже давно не стеснялся. В деревне ведь ничего ни от кого не скроешь! Даже в таком большом селе, как Зарное. Все знали, что он захаживает к учительнице. А кто не знал, тот догадывался. И никто не осуждал – дело молодое! Тем более, оба не деревенские – антилегенты!

Отношения с Анной Львовной у Артема очень даже складывались. Правда, с поправкой на местные условия… ну, и на начало двадцатого века. Среди тогдашней молодежи как-то было не принято форсировать события и при первой же возможности тащить девчонок в постель. Кому уж было слишком невтерпеж – для тех публичные дома имелись и девушки с желтыми билетами. Все вполне респектабельно и легально.

Иван Палыч и Анна Львовна на людях ничего лишнего себе не позволяли, общались по-дружески, на «вы», и даже, оставаясь наедине, на «ты» переходили лишь изредка – когда дело доходило до поцелуев.

Вот и этим вечером молодые люди встретились так, мельком. Учительница выглядела усталой – принимала сегодня комиссию из уезда. Все прошло хорошо, но, да – устала, вымоталась, но, больше от нервов.

– А знаете, Иван Палыч… Мне обещали жалованье прибавить! Сам Кореванов обещал, Федор Ильич.

– Кореванов? А кто это?

– Инспектор народных училищ.

– Так это ж хорошо! Рад за тебя… ой… за вас, Анна Львовна! Отдыхайте… а мне уже, увы, пора. Надо в церковь успеть, к вечерне.

– В церковь? – девушка неподдельно удивилась. – Вот уж не замечал, что вы такой истовый верующий. Только не обижайтесь…

– Пустое! Все же надо зайти… Священник там такой… Фотографией занимается представляешь?

– Это новый-то батюшка? – допив кофе, учительница поставила чашечку и улыбнулась. – А еще он на велосипеде ездит! Я вчера видела.

– Зимой – на велосипеде? Я бы поостерегся. Как врач говорю! Чуть что – вот вам и перелом!

– Ну… вы же на мотоциклете ездите!

– А тут не надо сравнивать! – рассмеялся гость. – У моего «Дукса» шины с зацепами, да еще лыжи можно по бокам привинтить. Уж никаким боком не свалишься! Эх, починить бы скорее… Спасибо за кофе, милая Анна Львовна!

В церковь, конечно, зайти надо бы было. Но, не сейчас, а лучше бы в воскресенье. Вот, вдвоем с Анной Львовной и выбрались бы. Учительница свое православие не выпячивала – среди революционеров не модно – но, крестик носила и полным агностиком не была.

В воскресенье, да…

Заодно напомнить батюшке Николаю, чтоб еще раз поговорил с Матреной…

Звякнул колокол. В храм потянулись люди. Не так и много, да…

Пройдя мимо церкви, молодой человек повернул налево, вышел на безлюдную улицу и зашагал к нужном дому. Все же Зарное было большое село, и центр его – в отличие от всего прочего – выглядел вполне благоустроено. Имелись даже дощатые тротуары и керосиновые фонари. Два – у церкви, один – над трактиром и еще один – прямо напротив лабазов. Лабазный-то фонарь как раз и освещал улицу. Пусть и немного, но и это было уже хорошо, вечерок-то нынче выдался пасмурным – ни луны, ни звезд.

Это хорошо, что безлюдно кругом, тихо. Только собаки лают по окраинам…

– Из-за о-о-острова на стежень… Н-на простор речной ва-аа-лны… – какой-то вывалившийся из дверей трактира субъект затянул пьяным голосом популярную песню из репертуара Федора Шаляпина.

На песню эту, как рассказывала Аннушка, была даже снята фильмА, или, если по-современному – видеоклип. Правда – без звука. «Понизовая вольница» называлась. Кстати! Надо бы свезти Анну Львовну в город, в кино! Синематограф там, вроде, имелся. А в комнате учительницы, рядом с фотографией Юрия Морфесси, еще появился и Макс Линдер, знаменитый французский актер.

Завидев знакомый дом, доктор забарабанил в ворота. За глухими заборами, и слева, и справа, загремели цепями псы, залаяли остервенело. А вот у пристава, судя по всему, пока что собаки не было. Верно, не успел завести.

– А, господин доктор! – спустившись во двор, Лаврентьев отворил калитку. – Ждем-с, ждем-с…

И видно было, что ждали! У жарко натопленной печки уже закипал самовар, на столе стояла бутылка «белой» (высшей очистки) «казенки», нарезанное розовым пластиками сало, сыр со слезой, селедка, полкаравая ржаного хлебушка и какие-то консервы в жестяных банках. Сидевший за столом Гробовский выглядел совсем по-домашнему – в расстегнутой на груди рубахе, с подтяжками.

– Заодно, Иван, и поужинаем. Сейчас и картошка поспеет.

За ужином текущую ситуацию и обсудили.

– Говорю же, Сильвестр не прост, очень не прост, – намахнув стопку, повторил Алексей Николаевич. – И промахнуться нам с ним нельзя ни в коем случае. А, значит, что?

– Первым делом – глубокая разведка! – пристав прихлопу ладонью по столу. – Тщательная, и тайная… Еще хорошо б своих людей к нему приставить. Только вот, где их взять? Я здесь человек новый…

Пристав искоса посмотрел на Гробовского.

– Есть у меня люди, – не стал отрицать тот. – И филеры, и стукачи…

– А в чем разница? – Иван Палыч отодвинул стопку. – Все, больше не буду. Завтра с утра – прием.

– Разница, судари мои, большая! Филеры – агенты наружного наблюдения, а стукачи – вспомогательные агенты. Работа у всех разная… Но, господа мои… – поручик постучал по столу вилкой. – Все они – в городе. Здесь с них – какой толк?

– Да уж, – согласился становой. – В деревне новый человек издалека заметен. Вот бы из местных кого…

Иван Палыч вдруг вспомнил об Андрюшке… Но, решил пока о нем не говорить, а если использовать – то только сам. Вообще же, маловат еще парень для таких дел!

– Местных… – закусив селедкой, протянул Алексей Николаевич. – Половой вряд ли подойдет. Наверняка, Сильвестром прикормлен. Или даже в доле… Черт! А ведь есть у меня один такой… Из соседней деревни…

Доктор хмыкнул:

– Уж не Гвоздиков ли Яким?

– Х-а! – всплеснул руками Гробовский. – Так и знал, что где-то да провалится. Однако, и этот в городе сейчас… Ничего, вызовем! Что так смотришь, Иван? Гвоздикову не доверяешь. Так и я ему на доверяю. Но, использовать будем. Втемную! Мол, дошла информация – в Зарном скоро поятся дезертиры. Под видом коробейников, всяких там офеней… Так пусть Гвоздиков в трактире станет своим – и обо всех подозрительных типах докладывает. Не о Сильвестре, не-ет! О Сильвестре мы его как бы невзначай выспросим… Только сдается мне – никакой он не Сильвестр! Больно уж приметное имечко. Хотя, всякое может быть… Запрос я отправил… Ну, еще по одной? На ход ноги, Иван Палыч?

– Сожалею, господа, но…

– Да, справку я тебе написал, по всей форме, – агент вдруг улыбнулся. – Отвезешь своим ревизорам. Когда у тебя срок?

– Так прошел уж!

– Ничего, нашу службу они уважают. Только надо быстрей отвезти – мало ли.

* * *

В город молодой человек помчал сразу же после утреннего обхода, благо на прием нынче никто не пришел.

Увидев справку, у ревизоров глаза на лоб вылезли.

– Нет, вы видели, Силантий Прокофьевич?

– «Отделение по охранению общественной безопасности и порядка… Поручик А. Н. Гробовский»!

– По все форме! Уважаемый человек писал… Ну, что же, господин Петров, – по лошадиному передернув плечом, развел руками Петр Фомич Лядов, старший ревизор. – Мы тоже все напишем. И направим в Управу. Преступных деяний за вами нет… Но, за халатность выговор получить готовьтесь!

Эх-ма – выговор!

Иван Палыч птицей спустился с лестницы:

– Извозчик! Извозчик! Э-эй!

У складов товарищества «Нобель и Ко» доктор, к своему удивлению, увидел целых два мотоцикла. Такие же, фирмы «Дукс», только с виду помощнее, а один даже с коляской.