Текст книги "Обострение (СИ)"
Автор книги: Андрей Посняков
Соавторы: Тим Волков
Жанры:
Альтернативная история
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)
Глава 18
Артём попятился… Блеснула из-за туч луна. Тень повернулась, сделала шаг к доктору… Опустила топор:
– Иван Палыч! Слышишь?
– Чёрт побери… Никодим! Ты как здесь? И… чего с топором-то?
– Да это я так, на всякий случай… Я это… инструмент еще тебе принес, – кузнец громыхнул заплечным мешком. – Выковал… всю ночь глаз не мог сомкнуть, вот и подумал, что лучше уж делом заняться… по журналам, по книжкам… Пользуйся, только… О! Слышишь?
Где-то совсем рядом, казалось, сразу же за воротами, вдруг послышался истошный волчий вой! Ему вторил другой… третий…
– Волки! – ахнул Иван Палыч. – Обнаглели совсем!
– Может, и не волки… – Никодим перебросил топор в левую руку и перекрестился. – Не волки… А куда как хуже! Оборотни! Волкодлаки!
– Да ну тебя, Никодим!
– Напрасно смеёшься, доктор! В старину бывали случаи… – кузнец неожиданно вздохнул. – Как Васенька?
– Делаю, что могу, – заверил Иван Палыч. – Травы нужные нашел… Дозу подбирать буду. Я не Господь Бог, Никодим! Но, что смогу…
Подобравшийся уже к самому забору волк клацнул зубами и снова завыл – утробно, страшно…
– А, пойдем-ка, Иван Палыч, в дом! – вдруг озаботился кузнец. – Волчины-то… Сейчас через забор перескочат – и хана нам! Никакой топор не поможет.
Словно бы в подтверждении его слов, метнулась через ограду стремительная клыкастая тень…
Переглянувшись, приятели дружно бросились в больничку. Едва успев захлопнуть дверь перед самой пастью!
– Вы что такие? – выбежала из смотровой Аглая. – Иван Палыч! Да на вас лица нет… А ты, дядько Никодим… Ты топорик-то положи!
– Господи, помоги, спаси и помилуй! – положив топор, снова перекрестился кузнец. – Как бы они в окна… Надо бы перекрестить, оконца-то…
– Да что случилось-то? – санитарка хлопнул глазами.
– А ты не слышишь? – негромко протянул Артём. – Вон, на улице…
– Ну, волки воют, – девушка равнодушно подала плечами. – Так они частенько воют. Эка невидаль! Однако, в село бояться заходить. Тут волкодавы у многих. Эвон, слышите – почуяли уже, лают!
– И впрямь – лают… – покусал губы доктор. – Эх, жаль мы на окраине… Чёрт! Как же теперь с этими волками быть-то? Ведь не двор носа не высунешь – разорвут!
– Не высунешь… – Никодим рассеянно присел на топчан и повернулся к доктору. – Иван… сын-то мой как? Ты сказал, что траву нужную вроде нашел?
– Сейчас раствор буду делать. Точнее – отвар… Аглая, поможешь!
– Конечно, Иван Палыч!
– Давай, ставь воду тогда… И приготовь весы.
Спокойствие санитарки передалось и Артёму. И правда – подумаешь, волки! Что мы, волков не видели, что ли? Невольно вспомнив заглохший посреди волчьей стаи мотоциклет, Иван Палыч зябко поежился.
– Холодно? Ничо, посейчас плиту побольше растопим!
Усмехнувшись, Аглая принялась возиться у плиты, не обращая никакого внимания на вой и метавшиеся по двору тени.
– И что это они… неужто, до самого утра будут? – опасливо заглядывая в окно, пробормотал Никодим. – А мне б домой…
– Не, до самого утра не будут, – санитарка подбросила печку дровишек. – Волки – они ж как? Налетят, собак подавят – и в лес. Чего им на селе делать-то? Это ж не их, не родное. Им тут страшно.
– И все же… Словно у нас тут мёдом намазано! – все же глянул в окно и доктор. – Так и шныряют, бестии! Так и шныряют… А ведь никакой добычи у нас во дворе нет!
– Значит, есть… – Аглая поставила на плиту котелок с водой. – Верно, собака бродячая сдохла… или кошка… Вот они и чуют! Не, скоро уйдут…
– Давненько стая в Зарное не ходила, – покачал головой Никодим. – Волки обычно у Рябиновки, в урочище… Там их лежбище. И чего их нынче в этакую даль занесло?
– Да пёс их знает, чего? – хмыкнула девушка. – Волк – он и есть волк. Животина! Что там у него на уме?
– Та-ак…
Доктор высыпал принесенную наперстянку на тарелку аптечных весов, тщательно взвесил.
– Начнём пока с малого… И каждый день будем постепенно увеличивать дозу… Мальчонка-то как?
– Спит, – пояснила Аглая. – Но, такой сон… тяжелый…
– Так и болезнь…
– Доктор, доктор! – Никодим взволнованно перекрестился. – Вылечи, Христом-Богом тебя прошу. А уж я в долгу не останусь.
– Опять ты про своё! – недовольно обернулся Иван Палыч. – Сказал же уже! Сделаю всё, что смогу… Однако, как говорит отец Николай – всё в руках Божьих.
– Так я помолюсь! Помолюсь! – вскочив с топчана, кузнец свернул глазами. – И на новую церкву пожертвую! Лишь бы…
Со двора вновь донесся вой.
– Всё-то рыщут… – подошла к окну Аглая. – Странно… Долго уж что-то! Ни-ишто-о, к утру… Ой! Господи…
Девчонка вдруг изменилась лицом:
– Алексей Николаич ведь должен прийти! Скоро…
– У господина поручика револьвер имеется! – как мог, успокоил доктор. – Тем более, и вой на селе уже точно услышали! Может, и на помощь придут…
Иван Палыч как в воду глядел. Почти сразу же после его слов на улице погремел выстрел.
Потом еще парочка… И еще!
– С ружей палят! – авторитетно заявила Аглая. – А вот это – с нагана…
Канонада неожиданно быстро закончилась.
– Э-эй! – донеслось со двора. – Вы там живы хоть?
Доктор осторожно приоткрыл дверь:
– Да, вроде, живы… А вы-то как?
– Двух волчин запромыслили! – поднимаясь по крыльца, похвастал становой пристав Лавреньтев. – Как раз на шубу!
Позади светил фонарем Гробовский… И еще был один человек. Молодой, сильно прихрамывал. Прохор Деньков, становой урядник. Он и держал охотничье ружьё. Остальные обошлись наганами.
Пока доктор возился с новым больным, Аглая поставила чайник, достала из плетёной корзинки пирожки, завернутые в чистую тряпицу.
Все трое полицейских, скинув шинели, довольно уселись за стол.
– Ну, что там с волками-то, господа власть? – негромко осведомился кузнец.
– Убитых мужики забрали – на шкуры, – Лаврентьев улыбнулся и покрутил усы. – Но, пару штук сбежала…
– Как вихрь! – поддакнул урядник. – Только их и видели.
Юное лицо его раскраснелось, руки всё еще не отпускали ружьё – красивое, отделанное серебром и видно, весьма недешевое!
– Тятеньки покойного ружьё! – похвастал урядник. – Охотник был заядлый. Меня с собой брал…
– Ну, раз ты, Прохор, охотник… – Гробовский устало вытянул ноги. – Тогда скажи-ко – что волчинам у больнички надобно было?
– А это надо смотреть, Ваше благородие! А ещё лучше – нюхать…
– Нюхать? – поручик и пристав недоуменно переглянулись.
– Вот именно, – пожал плечами Деньков. – Нюхать! А что, господа, глянем? Фонари у нас есть…
– Глянем! – Алексей Николаевич азартно потёр руки. – Загадку-то разрешить надо. А, Пётр Николаевич?
– Да, – улыбнулся тот. – Пошли, глянем… понюхаем, х-ха!
– Пока тут Аглая с чаем возится… а доктор с больными…
– Нет уж, извольте, господа! – резко выступил Иван Палыч. – С больными я уже закончил… А вот насчет волков – любопытно будет посмотреть!
Прихватив фонари, мужчины вышли во двор. Все, исключая кузнеца Никодима – тот остался с сыном.
Впереди шел урядник. Присматривался, принюхивался. Смешная конечно картина! Но было не до смеху.
И вот, наконец, урядник громко фыркнул носом, обернулся. Спросил с торжеством в глазах:
– Ну? Чуете?
Гробовский потянул носом и невольно закашлялся:
– Фу! Мерзостью какой-то пахнет!
– Верно! – засмеялся урядник. – Только не мерзостью, а приманкой для волков! Что так смотрите? Да-да, приманкой! Вон, видите – мешочек?
Доктор посветил фонарем… и заколдобился! Едва не вырвало от одного вида истёрзанного волчьими зубами окровавленного мешка и валявшихся рядом гнилых кровавых ошмётков!
Прохор же чувствовал себя вполне в своей тарелке. Присел на корточки, размял мерзость меж пальцами… даже едва ль не попробовал на вкус!
– Ну? – распалился Лавреньтев. – Что там?
– Кровавое месиво… глауберова соль… – пояснил урядник. – Ну, вы, доктор понимаете…
– Сернокислый натрий, – Иван Палыч кивнул. – Для предохранения крови от быстрого свёртывания.
– Всё так! – довольно хохотнул урядник. – Думаю, надобно лыжный след поискать… и куски мяса рядом… Но, это завтра уже…
– Приманка… – Гробовский покусал губу. – А что, сложно её сделать?
– Да не так уж и сложно, – повёл плечом урядник. – Просто опыт нужен. Да и некоторые делают под заказ, для охотников… Кто – у местных поспрошать надо.
Примерно через час почти все разошлись. Вздыхая о сыне, ушёл к себе Никодим, отправились восвояси становые: урядник и пристав. А господин поручик остался! Проводил Аглаю до дома, а потом вернулся – охранять доктора. Ещё бы, случившееся-то – не рядовой случай!
* * *
– Сильвестр это, тут и думать нечего, – Алексей Николаич снова заварил чай, на этот раз – собственноручно. – Не сам, конечно. Нанял кого-то… или приказал. Понимаешь, Иван, Сильвестр хоть плохонький, да всё же «иван». А для «иванов» форс – первейшее дело! Не просто тебя взять и убить, не-ет! Сначала помучить, напугать так, чтоб сердце в пятки, чтоб жил, да оглядывался! Так что приманить волков – вполне в его теме. А то бы и сожрали тебя – запросто! Как, помнишь, тогда, с мотоциклетом, в лесу?
– Да помню, – доктор передернул плечами. – Алексей Николаич! Я тут тебе кое-что рассказать хочу! Так сказать, поделиться своими сомнениями…
– Ну, ну?
– Заглянул тут ко мне Юра Ростовцев… Ну, ты знаешь…
Попивая чаёк, Гробовский слушал внимательно, не перебивая, и лишь иногда скептически ухмылялся. Впрочем, выводы сделал.
– Говоришь, в железнодорожной форме? С зелеными кантами?
– Ну да, с зелеными – депо. Туда как раз бронепоезд пришёл. На ремонт…
– А вот тут ты прав, Иван Палыч, – оставив все свои шутки, задумчиво протянул поручик. – Бронепоезд – лакомая для диверсантов цель! Знаешь, сколько их на все фронты? Пятнадцать! У германцев столько нет… Считай, каждый состав – на вес золота! Ладно, спасибо за сообщение. Коли Штольц – шпион… Будем действовать. И не забывать про Сильвестра! Проявился ведь уже, скотина! Он это, он… Больше некому!
* * *
Уже с утра неутомимый урядник прошел по запорошенной лыжне. Приманки, разбросанные от Рябиновского урочища, волки по пути подъели… но следы крови ещё оставались, можно было разглядеть, если постараться.
Состояние мальчонки, Василия, оставалось стабильно тяжёлым, несмотря на первую дозу дигоксина. Поможет ли? Должен бы… Просто надежды на что-то другое не было, и доктор остро ощущал это.
Да! Еще сломались весы, как-то уже не особо точно взвешивали. А это было сейчас очень важно, и Артём решил заехать в лабаз – Андрюшка уверил, что там подобные имелись. Вообще, в лабазе чем только не торговали – так что, вполне.
Доктор отправился после обеда, рассчитывая еще заглянуть к приставу и – на обратном пути – к Анне.
Повезло, лабаз оказался открытым, не нужно было бегать к приказчику домой. Внутри было довольно прохладно и темновато, хотя горел керосиновый фонарь. Лабазник Игнат Устиныч Феклистов – Андрюшкин дядька – деловито щелкал счётами, обслуживая стоявшую у прилавка девушку в черном собачеем полушубке, треухе… и с охотничьим ружьем за плечами!
Войдя, Артём вежливо поздоровался.
– А, господин доктор! – покивал лабазник. – Секунду-с! Так… значит, пять пачек пороха и три фунта дроби… Какую дробь-то?
– Сказала же! На крупную дичь.
– Сказала она…
Девушка вдруг обернулась – красотка…
– Иван Палыч! Вот же я рада. Как вы?
– Марьяна! – узнал Артём. – Какая ты стала…
Он хотел ещё что-то добавить, да постеснялся Феклистова – подумает ещё чёрт знает, что, слухи пойдут. А девке тут жить ещё… да и замуж…
– От дедушки Степана вам поклон!
– Спасибо! Как он?
– Хорошо всё. Охотимся. Кое-что продаём… – Марьяна улыбнулась. – Дедушка всё ж бывший егерь! Все звериные тропы знает – без добычи не сидим.
– И ты, значит, с ним?
– И я…
– Слушай, Марьяна. Подожди меня недолго…
Прав был Андрюшка, аптечные весы в лабазе нашлись! Хорошие, швейцарские. Правда и стоили целых восемь рублей! Однако, деваться некуда – пришлось купить. Мало вероятно, что земство оплатит – оно еще и за дрова-то не рассчиталось.
Забрав покупку, доктор вышел на улицу. Было довольно тепло. Сквозь палевую пелену облаков пробивалось солнце.
– Приманку? Для волков? – улыбаясь, переспросила девчонка. – Да, делаем… Недавно вот, продали… Я сама деду помогала, там особая соль нужна… как её…
– Глауберова, – Иван Палыч прищурился. – Сернокислый натрий…
– Да-да, так! У нас уже мало её…
– А заказчик-то кто? Кто-о?
– Так говорю же – Гвоздиков, Яким. Из наших.
* * *
Вот это был номер, о чём следовало немедленно сообщить Гробовскому. Увы, того дома не оказалось… Вообще никого не оказалось, все разошлись по делам. А поручик, скорее всего, поехал в город – докладывать по бронепоезду.
И что же делать теперь? Придется уж ждать до вечера.
Заглянув по пути в трактир, Артём купил фунт ситного с изюмом и отправился к Анне.
Учительница ещё не закончила, занималась с отстающими, и доктор терпеливо дожидался на скамеечке в коридоре.
Наконец, ученики с веселым хохотом убежали.
– Иван, я так за тебя тревожилась! – Анна Львовна заварила английский чай из красной жестяной коробки. – Эти волки… слухи… Говорят, даже оборотни!
– Были оборотни! – не моргнув глазом, подтвердил гость. – Во-от с такущими клыками!
– Что-о? – учительница округлила глаза.
– Но мы их – серебряными пулями! Запросто… – пару секунд поглядев на возлюбленную совершенно серьёзно, доктор всё же не выдержал и весело рассмеялся. После чего спросил про Гвоздикова. Как бы так, между делом, не доставал ли?
– Да было пытался, но я ему обещала – в лоб! – расхохотавшись, девушка вдруг задумалась. – А вообще, я его давненько уже не видела. Ну да, с момента ареста трактирщика!
В общем-то, всё правильно. Надобность в Якиме, как в секретном агенте, с момента ареста Сильвестра отпала. С другой стороны, Гвоздиков – секретный сотрудник Гробовского… И верно, поручик уже приставил его к какому-то иному делу… Но, приманку-то Гвоздиков заказал! Для Сильвестра? Если так… А что? С одной стороны – агент, а с другой – сам себе на уме, и вовсе не против поработать и на преступников. Такого уж склада тип. Двурушник!
* * *
Гробовский объявился через пару дней, вполне довольный и даже какой-то расслабленный.
Заглянув в больничку буквально на пару минут, обещал обо всём рассказать вечером, да оставил газету – местные «Ведомости». Мол, Аглая просила почитать – для тренировки.
Доктор и сам с любопытством развернул газетку – узнать последнее новости, благо номер-то был вчерашний, свеженький!
Развернул…
И буквально с первых строк…
«Раскрытие крупнейшей шпионской сети!»
«Германские шпионы – в депо»
«Покушение на бронепоезд 'Святогоръ»!
«Бронепоезд спасен благодаря умелым действиям контрразведки полиции»!
«Шпионы престанут перед судом»!
«Поручик Алексей Гробовский – о преступлении»!
«Борец ос шпионами поручик Гробовский»!
Такие вот были заголовки.
И – портрет! Алексей Николаевичи Гробовский, собственной персоной! На первой полосе!
В статье же конкретики оказалось мало. Иван Палыч понял только, что в ремонтном депо была устроена засада, в которую и угодили диверсанты, всё молодёжь – пара мастеровых и «студенты с левыми взглядами». Ну да, ну да, как же без левых-то? Как писала газета, «вражеские агенты нашли связь с антиправительственными силами революционного толка». Про Штольца не было написано ни слова.
– Так его и не поймали! – уже вечером, поглядывая на Аглаю, скупо сообщил Гробовский. – Понимаешь, он делал все не сам – чужим руками. Вербовал, оплачивал… По виду – он! Но, лично встречались с ним только старшие «троек». Получали указания, взрывчатку… Штольц же представился им, как агент антивоенных сил. Сыграл на революционных идеях. Надо сказать – хитро! Но, наследил – по фотографии его многие опознали. Кстати, спросишь, откуда фото?
Иван Палыч фыркнул:
– Не спрошу… Мадемуазель Ксения?
– Она… – покивал поручик. – Негодяй бросил ее с неделю назад. А до того активно пользовался… Даже обещал жениться!
– Вот же бесчестный человек! – поддакнула Аглая. – Действительно – негодяй… А свиду казался галантным.
– А Гвоздиков? – доктор потеребил переносицу. – С ним как?
– Не явился на назначенную мной встречу, – сухо прокомментировал Алексей Николаич. – Так случается – чужая душа потемки. Что ж, будем искать… Как и Штольца. Эх! Если б не эти черти из контрразведки! Все выходцы из лучших семейств… А толку? Работать не умеют совсем! Всю операция едва не завалил, что б их…
Здесь поручик не сдержался, добавил несколько слов… от коих обычно в присутствии Аглаи воздерживался. Аглая на это нисколько не смутилась, напротив, кивнула:
– Вот все больше в вас человеческого просыпается, Алексей Николаевич! Народного.
* * *
На следующий день, уже с утра, доктора вызвали в земскую управу срочной телеграммой! Её принес самолично станционный телеграфист Викентий.
– Да что там у них случилось-то? – собираясь, ругался доктор. – Опять какая-нибудь очередная проверка? Аглая, приём на сегодня отмени. Пациентам дай назначенные лекарства… А Василием я сам, как приеду – займусь. Если будет хуже – коли морфий.
– А лекарства?
– Ни вздумай! Только я сам, – он произнес это чуть жестче, чем ожидал, поэтому добавил мягче: – Очень серъезное лекарство у него, так что только под мою ответственность. Если что случиться… я сам отвечать буду.
Аглая ничего не сказала, лишь перекрестила его.
Верный «Дукс», рокот двигателя, снег в лицо! Вот и городские улицы… Управа…
– Чарушин вас ждет, Иван Палыч! – не вынимая изо рта дымящейся папиросы, секретарша махнула рукой.
Доктор толкнул дверь:
– Можно, Виктор Иваныч?
– Заходи, Иван Палыч, заходи… – отрешено покивал Чарушин. Выглядел он расстроено.
– Опять на тебя бумага, Иван Палыч! На этот раз – из контрразведки!
– Отку-уда?
– Да ты садись, читай…
Буквы в глазах прыгали.
«Есть основания полагать… документы на вакцину протии тифа… были переданы германским шпионом Штольцем… в обмен на сотрудничество… Постоянно общались… Продлил медицинскую справку… Может быть причастен к взрыву бронепоезда 'Святогоръ».
– К взрыву? Бронепоезда? Я? Совсем с ума посходили!
Глава 19
– Серьёзная бумага, Иван Палыч, ты и сам это понимаешь, – Чарушин потер виски.
– Виктор Иваныч, да это же полная чушь! – доктор кинул телеграмму на стол.
– Иван Палыч, да я это и без тебя знаю! – Чарушин стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнула чернильница. – Чушь! Полная чушь! Ты – и шпион? Да ты меня от смерти спас, считай, когда в меня стреляли. Какой к черту шпион?
Он аккуратно взял телеграмму, спрятал ее в ящик стола.
– Но ты сам понимаешь, что бумага поступила – очень серьёзная, как я сказал, бумага. И мне нужно реагировать на нее – иначе самого в шпионы запишут.
– Реагировать? – напрягшись, произнес Иван Палыч.
Чарушин скорбно молчал и было лишь слышно, как стучит в коридоре печатная машинка.
– Виктор Иванович, – наконец нарушил тишину доктор. – О чем вы говорите?
– Обвинение в шпионаже от контрразведки – это не шутки. Признаться, я и показывать тебе эту бумагу не должен был, так, по дружбе показал, чтобы ты в курсе был. Так что если что – ты ничего не видел.
– Не видел, – тут же кивнул доктор.
– А выбора, признаться, у меня и нет.
Чарушин встал из-за стола, прошел из угла в угол, словно тигр в клетке. Дрожащей рукой вытер пот со лба.
– Иван Палыч, я отстраняю тебя от земского докторства… Прости.
– Что⁈
– Успокойся. Я верю тебе, Иван, – начал Чарушин, глядя в стол. – Ты Зарное от тифа вытащил, днём и ночью в больнице. Но… – он поднял глаза, и в них мелькнула смесь вины и бессилия, – бумага из контрразведки. Серьёзная. Подписи, печати. Вакцина твоя, лекции в Петрограде, Штольц еще, подлец этот, рядом крутился – всё им подозрительно.
– Подозрительно? – прорычал доктор. – Я Гробовскому про Штольца сказал! Про зелёные канты, про снимки завода! Не молчал, не скрывал. Бронепоезд спасли, а теперь – я виноват?
Чарушин лишь пожал плечами.
– Ладно, черт с ним, пусть что хотят думают, – махнул рукой доктор. – Но Виктор Иваныч… Зачем отстранять то? У меня люди, у меня село, у меня пациенты…
– Иван, иначе поступить не могу. Это отстранение… Ты же умный человек, ты должен понимать, что это фикция, – сказал он тихо, почти шёпотом, оглядываясь на дверь. – Я должен подписать бумагу, отреагировать, иначе хуже будет. Но ты лечи, Палыч. В больнице, тихо, – лечи. И слово тебе никто не скажет. Я глаза закрою, и другим скажу, чтобы помалкивали в тряпочку. Что же я, совсем ирод, чтобы целое село без врача оставлять? Лечи. Только сам шибко не высовывайся. А там время пройдет – и образуется все. Я уверен.
«Вот так поворот!» – горько усмехнулся про себя доктор.
– Хорошо, – выдохнул он наконец, голос был глухим. – Готовь отстранение.
– Ты уж не злись, Иван Палыч, – виновато произнес Чарушин, протягивая уже готовый приказ.
– Да ладно, – отмахнулся доктор, расписываясь в ознакомлении об отстранении. – Только вот… Виктор Иваныч, а тебе боком не выйдет потом это? Вроде как получается, что больница в селе есть, а доктора в ней – нет.
– Я Аглаю пока временно главной поставлю. Хорошо, что ты ее уже подготовил и ставку ей выбил – как знал! – Чарушин хохотнул, но тут же сконфуженно затих. – Временно, Иван Палыч, Аглая побудет. Потому что совсем без врача, ты прав, нельзя – тут и меня могут за жабры взять.
– Тогда и ставку ей увеличивай, Виктор Иваныч, коли она земский доктор нынче!
– Вот ведь вся твоя суть тут, Иван Палыч! – улыбнулся Чарушин. – Тебя тут контрразведка взяла в оборот, а ты о других людях беспокоишься, не о себе! Не переживай, будет ей ставка. Правда вот… – он потупил взор. – Коли тебя отстранили, то у тебя временно совсем никакой ставки не будет, так получается…
– То есть я без денег окажусь? А как мне жить?
– Иван Палыч, я же говорю – временно это. Поверь мне, это еще не самое худшее в твоей ситуации…
– Что вы имеете ввиду?
Чарушин вновь опасливо поглядел на дверь, прошептал:
– Иван Палыч, ты готовься. Если бумага такая пришла, то дело закрутилось. На допросы тебя будут вызывать. Под следствием теперь ты…
* * *
Сразу в село Иван Палыч не поехал – не хотелось. Настроение было паршивое. Вместо этого он прогулялся по мостовой, а потом пошел в магазин пластинок и купил две – в подарок Анне Львовне. И плевать, что денег оставалось совсем мало. Хотелось сделать девушке приятное. А что еще теперь остается? От докторства отстранили – сиди только, музыку слушай!
– Да сухари суши… – угрюмо буркнул доктор, садясь на «Дукс».
В больнице было тихо. Аглая, возившаяся у плиты, услышав звуки шагов, обернулась.
– Иван Палыч, пришли! Ну наконец! Тут столько дел! Прокопий приходил, с час назад, свояк мой. Простуда у него сильная. Я ему немного хинину дала – как жаропонижающее. Еще микстуры пол бутылька дала – с солодкой. И сказала, чтобы больше лежал, да чай с медом пил. И домой отправила. Потом еще Лешка Чернов прибегал, который с чирьем все мается. Карболки выписала ему, перевязку сделала новую. Наверное, на днях вскрыть придется, сказала, чтобы завтра еще заглянул. Глянете его, ладно?
– Все верно сделала, – кивнул Иван Палыч. – Вон как быстро осваиваешься в новой то должности!
– В какой еще новой должности? – насторожилась Аглая.
– Ну как же! Ты теперь главная тут!
– Как это… – Аглая аж присела на стул. – Не шутите так, Иван Палыч.
– А я и не шучу, Аглая, – серьезно ответил доктор. – В земскую управу сейчас ездил – отстранили меня.
– За что⁈
– Мутная история, проверка вроде какая-то, – расплывчато ответил доктор, не желая втягивая в это еще и Аглаю. – Так что временно тебя поставили земским врачом!
– Господи! – Аглая начал креститься. – Да как же… да я же… да у меня же не получится! Иван Палыч, я не могу! Я ничего не знаю! Я простая санитарка…
Голос Аглаи задрожал, она едва не заплакала.
– Аглая, ну ты чего? – доктор приобнял ее. – Успокойся. Все у тебя получится, справишься. Тем более, что я рядом буду. Не переживай.
– Рядом? Правда?
– Да, правда.
Аглая немного успокоилась. Потом словно спохватилась:
– Иван Палыч, я же не сказала вам. Тут к вам гость заходил, вас просил.
– Какой гость?
– Да какой-то важный, – фыркнула Аглая. – Офицер что ли. В лабораторию пошел ждать.
– В лабораторию⁈
Иван Палыч со всех ног бросился туда.
В помещении, которое так старательно изолировал доктор, и в самом деле сидел гость.
– Вы зачем в лабораторию влезли? – рявкнул Артём, сжимая кулаки. – Тут чистота и стерильность должны быть!
– А я что, по-вашему, грязный? – нехорошо усмехнулся гость.
Он сидел на стуле. Спина выпрямлена, пальцы в перчатках сцеплены в замок, взгляд – тяжелый, как свинец. Ни дыхания, ни движения лишнего: только холодные, тусклые глаза, которые будто насквозь прожигают и стены, и людей.
Гость был худ, костляв, с серой, почти мертвецкой кожей. На висках налет седины. Мокрая шинель небрежно сброшена на спинку стула.
– Не с того мы начинаем разговор, господин доктор, – произнес гость. – Прежде всего давайте представимся. Офицер Особого отдела при штабе фронта – капитан Семёнов Игорь Леонидович.
– Земский доктор Иван Павлович Петров.
«Быстро прибежали! – неприятно поразился Артем. – Впрочем, что тут удивительного? Если телеграмма к Чарушину пришла вчера, то сегодня и стоило ожидать в гости таких людей».
В облике офицера особого отдела было что-то нечеловеческое – не в уродстве, а в отсутствии теплоты. Как у ледяной статуи, у которой по ошибке завелась душа.
– Не догадываетесь по какому я к вам вопросу? – вновь ухмыльнулся Семёнов.
– Не догадываюсь, – ледяным тоном ответил доктор.
– Иван Павлович, вам должно быть известно, что бронепоезд «Святогоръ» едва не взлетел на воздух. Подозревают диверсию.
– Подозревают?
– Вы правы, – кивнул гость. – Чего тут подозревать? Это и есть диверсия. Фигурантов дела мы задержали, но не всех…
– Мне жаль это слышать. Но каким образом я…
– Не спешите отнекиваться. Фамилия Штольц вам о чем-то говорит?
– Говорит. Он прибыл к нам в больницу на лечение вместе с остальными солдатами. Вот и все.
Семёнов постучал пальцем по портфелю, который покоился у него на коленях, словно кот.
– По документам я вижу вы продляли Штольцу больничный лист на три дня. В этом была какая-то необходимость? Судя по ранению мне кажется что нет.
– Вы не доктор, господин офицер, поэтому оценить необходимость продления лечения, думаю, у вас вряд ли получится в необходимой компетенции.
– Ну да, верно, я не врач, – покивал головой Семёнов, продолжая пристально разглядывать доктора. – Но ведь вы же слышали о том, что он говорил про диверсию с поездом…
– Постойте, – остановил его Иван Павлович. – Почему вы такое утверждаете? Я такого не слышал и Штольц при мне ни разу подобное не произносил. На вид он казался вполне обычным человеком.
– Обычным человеком? А вы часто лечите «обычных людей», которых потом объявляют германскими агентами? Вы знаете, что он делал возле путей?
– Нет, и знать не могу. Моя обязанность – спасать, не судить.
– Красиво. Очень гуманно. Только вот бронепоезд едва под откос не ушел.
– Игорь Леонидович, послушайте, – устало вздохнул доктор. – О всех своих подозрениях, которые у меня возникли чуть позже, я поделился с господином Гробовским. И ведь именно он задержал эту банду. Не сочтите за хвастовство, но в этом есть и моя некоторая заслуга. Будь я сообщником Штольца сделал бы я такое?
– Не знаю, – пожал плечами Семёнов. – Возможно, и в этом скрывается какой-то мотив. Например, дать уйти главному фигуранту дела – Штольцу. Вы в шахматы играете? Знаете что такое жертва отвлечения? Это когда игрок жертвует пешкой для спасения крупной фигуры. Так вот, может быть, это как раз и было с вашей стороны такой жертвой отвлечения?
– Эта версия очень натянутая.
– Ну допустим, что вы тут не причем, – после паузы произнес Семёнов. – А что насчет вакцины?
– А что насчет нее?
– Но ведь удивительное дело получается – какой-то неприметный врач из села, который еще совсем недавно закончил мединститут, и вдруг вакцину изобрел.
– Я ее не изобретал!
– Вот именно! – тут же подхватил Семёнов. – Не изобретали, а вам ее передал германский шпион Штольц.
Иван Палыч почувствовал, что теряет терпение, но взял себя в руки. Не выходить из себя – именно этого и добивается офицер. Держаться.
– Во-первых, вакцину я не изобретал, она давно описана во всех учебниках, я лишь предложил несколько иной способ ее выращивания, – терпеливо объяснил доктор. – Во-вторых, ничего мне Штольц не передавал, он вообще был очень далек о медицины.
– Складно, Иван Павлович, из ваших уст – все складно. А теперь давайте-ка мы и в протокольчик все запишем? Все-таки официальный допрос.
Семёнов достал из портфеля листы бумаги, чернильницу, принялся писать. Доктору стоило огромных усилий вытерпеть это – гость продолжал сидеть в чистой лаборатории, не удосужившись даже вытереть ноги.
– Вот что, доктор, – холодно произнёс офицер, черкнув последнюю строчку в протоколе. – На этом допрос окончен. – и уточнил: – Первый допрос.
Он аккуратно стряхнул с пера каплю чернил и пододвинул лист Ивану Павловичу.
– Ознакомьтесь, подпишите внизу. Подчёркиваю: пока – внизу. Дальше – видно будет.
Артем взял протокол с легкой дрожью в пальцах, пробежал глазами – строки казались скользкими, как змеи. Надо отдать должное Семёнову, тот записал все дословно, ничего не добавив от себя.
Доктор вздохнул, подписал, вернул лист.
Семёнов встал.
– Вы – врач. Но даже врачи могут оказаться на каторге в такое непростое для России время. Я не делаю выводов, не принимаю решений. Я фиксирую факты.
Он подошёл к двери, но на пороге обернулся:
– Советую, Иван Павлович, пока не выяснится вся картина, никуда не отлучаться. Даже до почты без моего ведома не ходите. Лучше вообще не покидайте территорию больницы.
Он чуть склонил голову:
– В противном случае, не обижайтесь – неприятности будут не терапевтические, а следственные.
И не дожидаясь ответа, вышел.
– Вот ведь… – Иван Павлович сдержался, не стал говорить ругательство – в лаборатории и без того было грязно.
Чтобы хоть как-то отвлечься от тяжелого разговора, доктор вернулся к Аглае. Спросил:
– Как там Вася?
– Плохо… – очень тихо ответила Аглая. – Я как раз ждала, пока вы с разговором закончите, чтобы сказать вам…
Иван Палыч тут же прошел в палату к мальчику. Не ошиблась Аглая в своей оценке состояния Василия – тот и в самом деле плохо…
Вася лежал, утопая в подушке, кожа – бледная, почти прозрачная, губы синюшные, веки отёкшие. Дыхание, хриплое, поверхностное.
– Привет! – стараясь придать голосу как можно больше спокойствия, произнес доктор.
– Здравствуйте, Иван Павлович, – прошептал Василий.
– Ну, что, давай послушаем тебя?
Доктор сел на край койки, достал фонендоскоп из кармана. Холодный металл коснулся груди Васи.
Тоны глухие, как удары в вату, а между ними – резкий шум, будто ветер в щели.
«Стеноз аортального клапана», – подумал он.
Пульс слабый, нитевидный.
