Текст книги "Обострение (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

Глава 21

Семёнов Игорь Леонидович…

Простая русская фамилия, простое имя. Но непростая должность и такой же непростой характер, который, как видимо, куется именно под эту самую должность.

– Петров? – взгляд капитана буравил доктора. – Что вы тут делаете? Вы же под следствием, вам запрещено покидать село, а вы в городе расхаживаете!

Артём стиснул зубы.

– Игорь Леонидович, я не из праздного любопытства тут, как вы выразились расхаживаю. По делу.

– По делу? – хмыкнул Семёнов. – Дело вас только одно сейчас должно волновать – ваше.

Капитан посмотрел на доктора так, будто видел впервые.

– Интересный вы все же человек, дерзость есть в вас какая-то внутренняя. Любопытно вас в городе встретить. Под следствием, село покидать запрещено, а вы… разгуливаете как ни в чем не бывало. Рисковый! – Он прищурился, глаза блеснули. – Или думаете, Особый отдел слеп? Нарушение запрета, доктор, – это не шутки. Пустых камер в Петрограде предостаточно.

– Не гуляю, Игорь Леонидович, – терпеливо ответил Иван Палыч. – Сказал же – по делу я здесь.

Семёнов хмыкнул, будто змея зашипела.

– И какие же это дела такие? Со Штольцем небось встречались тайно? Или с кем похуже? В военное время, Петров, такие прогулки… – он понизил голос, – до расстрела доводят.

«Ну вот, – хмуро подумал доктор. – Уже и расстрелом грозит».

Подошел Гробовский – шинель расстёгнута, наган в кобуре.

– Капитан, подтверждаю, – холодно бросил он, голос ровный, как сталь. – Иван Павлович помог нам задержать опасного преступника. Вон он, – кивнул на возок, где чертыхался бандит. – Сильвестр, собственной персоной.

Семёнов медленно повернул голову, глаза сузились.

– Сильвестр? – переспросил он, шагнув к возку. Жандарм отстранился, и капитан вгляделся в трактирщика, чьё жёлтое лицо кривилось от злобы.

– Так-так… – радостно протянул Семёнов будто увидел старого друга. – Какие знакомые лица! Тот самый, что вагон с продуктами увёл в четырнадцатом. Еще солдата убил – совсем еще молодого парнишку. Ловко ушёл тогда, негодяй. Дело моё было, да не закрыл.

– Уже в должности капитана, шавка? – сквозь зубы процедил Сильвестр, волком глядя на Семенова. – Растешь!

– Расту, – спокойно ответил тот, как ни в чем не бывало. – А вот ты, как погляжу, уже все – расти перестал. Все по воровству промышляешь?

– Мой рост – авторитет. Меня уважают люди. А тебя?

– Какие люди тебя уважают? – сморщился Семёнов. – Такие же бандюги, как и ты? Так вы не люди – отбросы. Расстрел тебе светит. Я походатайствую, чтобы и мои материалы дела присоединили к общему. А там – расстрел, и без вариантов.

Сильвестр позеленел от ужаса.

– Какой расстрел? Ты чего?

Семёнов уже не слушал его.

– Значит, доктор, вы в поимке преступника участвовали? – повернулся он к Ивану Павловичу. – Не ожидал. Для земского врача… смело.

Он помолчал, постучал пальцами по портфелю.

– Пришлось, – ответил доктор. – Обстоятельства сложились так.

– Ладно, Петров. Будем считать, что сегодня я вас в городе не видел. Но в село – немедля. И без фокусов, контрразведка не дремлет.

Артём выдохнул, кивнув.

– Благодарю, Игорь Леонидович.

Доктор повернулся к Гробовскому.

– Анна Львовна…

– Немедленно доставлю прямо к тебе! – улыбнулся тот. – А сейчас езжай – капитан дело говорит. Тебе в селе нужно находится. А я как раз вот с Семёновым наедине и переговорю – о тебе.

* * *

Снег хлестал в лицо. Это тебе не город – еще на подъезде к селу начало хмурнеть. Потом и вовсе пошел снег, густой и плотный. «Дукс» ревел, Артём ехал не быстро, хотя и подгонял мотоциклет при любом удобном случае. Хотелось попасть в Зарное как можно скорее.

«Надеюсь, Анну уже вызволили, – подумал доктор, выворачивая на проселочную дорогу. – Ах, Анна, держись! Вернешься домой – не отпущу уже никуда!».

С этими делами последних дней – похищением, угрозами, допросами, – нервы шалили, даже у него, привыкшего к стрессу на работе.

«Сердце не на месте», – подумал Артем, чувствуя, как глухо оно бьет в уши.

И вдруг задумался.

Сердце… не на месте…

Ну конечно! Вот же в чем дело!

Артем едва не въехал в сугроб – пришлось резко снижать скорость и выкручивать руль. Но это сейчас было неважно. Важное другое – он понял! Понял!

– Сердце не на месте! – радостно воскликнул он и рванул через поле прямиком в Зарное. – Все болезни от нервов!

Ведь все было так просто! А он еще голову ломал – почему так странно ведет себя пульс мальчика? Ведь мощное лекарство начали давать, должно быть замедление, а оно как у воробышка…

Теперь осенило.

Василий всю жизнь прожил в доме отца, никуда не выходил, не показывался. Даже сам Иван Палыч увидел мальчика впервые, когда его принес кузнец к нему в больницу. А что каждый ребенок, тем более такой замкнутый, как Вася, будет испытывать к больнице, где хмурые тети и дяди так и норовят сделать болючий укол?

Конечно же будет бояться! Только вот Василий настоящим мужчиной оказался – страх свой не показывал, все храня в себе, стиснув зубы. Вот ведь какой, весь в отца! Тот тоже на эмоции скуп.

А волнение и тревога, как известно, дают выброс адреналина, который в свою очередь сужает сосуды, гормон способствует значительному усилению и учащению сердечных сокращений, повышению автоматизма сердечной мышцы, что может привести к возникновению аритмий. Той самой аритмии, что Иван Палыч фиксировал в больнице некоторое время, после приема препарата!

Вот и все!

Страх новой обстановки, страх новых людей и жутких уколов – вот что провоцировало сбои сердца даже тогда, когда был назначен препарат.

Нужно отправить парня лечится домой! И лекарство подействует!

Иван Палыч влетел в палату подобно вихрю. Снег с сапог посыпался на пол, оставляя лужицы на дощатом полу. Где-то в углу тихо заворчала Аглая.

Василий лежал бледный, грудь тяжело вздымалась. Рядом, на табурете, сидел кузнец Никодим, хмурый, как туча, борода топорщилась.

Иван Палыч огляделся. Вон на подносе шприцы лежат с иголками, вон на стене плакат висит с жутким больным, демонстрирующим стадии болезни сифилиса, вон тряпки окровавленные сохнут – да тут взрослому впору испугаться, не то, что мальчику!

Увидев доктора, кузнец встал, сжал кулачищи. Тихо спросил:

– Что, Иван Палыч, не помогает лекарство? Аглая говорила, опять хуже стало.

Артём улыбнулся, снял шапку, отряхнул снег.

– Никодим, не хмурься! Радостная весть: Василий едет домой!

Кузнец замер, брови поползли вверх.

– Домой? – переспросил он, недоверчиво. – А как же… сердце-то? Отказываешься лечить? Домой отправляешь помирать?

– Да что ты такое говоришь⁈ На лечение домой отправляю!

Василий приподнялся на локтях, глаза загорелись.

– Правда, доктор? Домой, к батяне?

– Правда, – кивнул Артём, подходя к койке. – В больнице тебе не по себе, парень. Тревожишься, хоть и молчишь, терпишь. А все болезни, как известно, от нервов. Это адреналин сердце твое гонит, аритмию создает. Дома, с отцом, тебе лучше будет, уверен. Родные стены, говорят, лечат. Книжек возьмете в библиотеке – и читайте. Но только хорошие книжки, чтобы не тревожно было.

– «Остров сокровищ»! Мы с Андреем начали читать, очень мне понравилось!

– Ну, можно и его, если не сильно за героев переживать будешь. Но лекарства, Василий, продолжу тебе давать. Ту травку горькую помнишь? Полный курс нужно пройти, я сам буду к тебе домой ходить, отмерять нужную дозу. Ну и следить буду, сердце твое слушать, как оно на поправку пойдет.

Никодим шагнул вперёд, лицо просветлело.

– Иван Палыч… – голос дрогнул, – так значит все же…

– Успокойся, Никодим Ерофеич, все будет нормально, никто от лечения твоего сына не отказывается. Просто понял я в чем причина аномалии такой, которая происходила даже после приема лекарств. Домой парню нужно, привык он там быть. Там все будет нормально.

– Спаситель ты наш!

Кузнец схватил доктора в медвежьи объятия, борода уколола щёку. Артём охнул, но засмеялся. Кузнец отстранился, глаза блестели от слёз.

– Сынок мой… жив будет!

Василий улыбнулся, слабо, но искренне.

– Спасибо, доктор…

Аглая, стоя в дверях, перекрестилась.

– Слава Богу! – шепнула она. – Вот ведь голова, доктор наш! Всегда знала, что он любую болезнь победит.

Артём вытер взмокший лоб – Аглая хорошо натопила комнату.

– Готовьте сани, Никодим Ерофеич. Вези Василия домой. Аглая, морфий на ночь поставь ему, чтоб спал спокойно… – Артем глянул на девушку и смутился. – Извини, Аглая, теперь не я главный в больнице, привык приказы раздавать…

– Ну что вы, Иван Павлович! Вы, вы главный! – замахала руками та. – И плевать я хотела на всякие там бумажки и приказы. Будет сделано – схожу, поставлю. Мне как раз к Никодиму нужно – скребок сломался, починить надобно.

– Починю, Аглаюшка! – просиял кузнец. – Или лучше новый смастерю. Я тебе тысячу скребков сделаю, из стали, из хорошей!

Он схватил Аглаю, осторожно приподнял и принялся кружить в танце, а Василий, видя такое, звонко рассмеялся.

* * *

Сумерки окутали Зарное. Никодим с Василием уехали почти сразу же, решив не откладывать лечение домашним уютом на потом. Иван Палыч ходил по комнате, то и дело заглядывая в окно – не едет ли кто?

– Все будет хорошо, – произнесла Аглая, видя волнение доктора.

Иван Палыч лишь рассеянно покивал на это. И вновь глянул в окно.

Когда скрипнула дверь доктор уже был в таком отчаянье, что готов был вновь вернуться в город.

– Иван Палыч! – раздался знакомый голосок.

В горницу вошла Анна, бледная, в пальто с оторванной пуговицей… но живая. Глаза её блестели, улыбка дрожала.

– Иван Палыч… – шепнула она, шагнув к нему.

Артём, не сдержавшись, обнял её, тепло, крепко, будто боялся, что исчезнет вновь.

– Анна… – выдохнул он, – слава Богу, ты цела!

– Жива, что с ней сделается? – улыбнулся Гробовский.

И прошел в глубь комнаты, ближе к Аглае.

– Что случилось? – спросил у девушки Иван Палыч.

– Гвоздиков… подлец этот, – начала Анна. – Прямо из школы увёз. Я тетрадки проверяла, а тут он ввалился, в дохе, с наганом. Схватил, связал, в сани – и в какой-то сарай за городом. Там сыро, темно, верёвки… Думала, всё, не выберусь. Но Алексей Николаич пришёл, как ангел!

– Не ангел, Анна Львовна, а сыскарь, – усмехнулся он, усаживаясь за стол. – Да и не только это моя заслуга. Иван Палыч сильно помог. Если бы не он, не взяли бы мы преступную группу эту. А теперь… Допрыгались, голубчики! Сильвестра наверняка расстрел ждет, а Гвоздиков… Срок ему светит немалый – за похищение человека, да за пособничество Сильвестру. Повезет, если десятку дадут. А так – все пятнадцать светит. Не с той компанией он связался.

– Спасибо, Алексей Николаич, – произнес Иван Палыч. – За то, что Анну освободили.

– Лаптем щи не хлебаем! – рисуясь перед Аглаей, произнес Гробовский, доставая папиросу. Но глянув на строгую Аглаю (в больнице не курят!), тут же смущенно убрал. – Анна Львовна цела, теперь в управу поедем, показания снимать. Но это завтра.

Анна кивнула.

– Иван Палыч, я так боялась…

– Все позади.

– Все – да не все, – после паузы произнес Гробовский. – С контрразведкой нужно еще решить вопрос. Семёнов это – человек принципиальный, знаю я его по общим знакомым.

– Удалось поговорить с ним?

– Удалось, – кивнул Гробовский. – Хочет он до конца дело довести.

– Что это значит? – насторожился Иван Павлович.

– А ничего хорошего. Остается нам всего ничего: молиться, чтобы самого Штольца они поймали. Тогда только дело закроют и тебя не тронут.

– Или самим поймать этого шпиона, – тихо добавила Анна Львовна.

* * *

На следующее утро поехали в город. У Гробовского по этому случаю даже бумажка с печатью имелась на Ивана Павловича – мол едет в город по особому разрешению, для дачи свидетельских показаний по делу Сильвестра. Чтобы всякие там контрразведчики кровь почем зря не пили.

У следователя пробыли долго, заполняли бумаги, писали показания. Потом, когда освободились, решили прогуляться – оставалось еще время. Гробовский технично отстранился, сказав, что нужно еще кое-что уладить, оставив Анну Львовну и Ивана Палыча наедине.

Зимний день выдался на диво ясным, солнце искрилось на снегу, мороз щипал щёки. Иван Палыч и Анна Львовна прогуливались по главной городской улице. Анна улыбалась, все смотрела на доктора и никак не могла насмотреться. Потом, вдруг залившись веселым смехом, сказала:

– Знаете, Иван Палыч, в том сарае, пока Гвоздиков меня стерёг, я не за себя боялась. За вас! Сильвестр, поди, вас доконать хотел, я ж поняла, к чему всё шло. А вы, смотрите-ка, целёхонький!

Артём улыбнулся, поправил шапку.

– Целёхонький, Анна Львовна, что мне сделается? А вы, значит, за меня тряслись? Ну, это я должен был за вас… – он понизил голос, шутливо, – сердце не на месте было!

Она прищурилась, глаза блеснули.

– Сердце, говорите? Ох, доктор, берегите его. А то, знаете, в Зарном девки поговаривают, что доктору пора бы… – она сделала паузу, лукаво глянула на спутника, – жену подыскать. Чтоб сердце в тепле и доброте держать!

Артём поперхнулся, щёки вспыхнули.

– Анна Львовна, вот вы как? – засмеялся он. – Ну, коли так, я подумаю… Только, чур, вы первая в списке!

Анна рассмеялась.

– Ишь, какой прыткий! У вас уже и список имеется! Обстоятельно к делу подошли!

Они миновали улицу, вышли на перекресток, на углу которого мальчишка-газетчик что вопил:

– «Вечерние ведомости»! Покупайте! «Из окопов под Пинском: наши солдаты нуждаются в зимнем обмундировании»! «Кадеты обвиняют правительство в бездействии – громкие речи Милюкова»! «Вечерние ведомости»! Покупайте! «Тело „старца“ найдено в Неве – кто стоит за убийством?»

Иван Павлович невольно замедлился, оглядываясь на мальчика.

– «Очереди в лавках Петрограда: тревожные настроения в столице». «Местные управы просят ускорить поставки муки и соли»! «Доктора испытали новое средство против тифа в действии»! «Субботина отправили на каторгу»! «Вечерние ведомости»! Покупайте! Читайте!

Тут уже и Анна Львовна остановилась.

– Слышали? Про Субботина пишут. Давайте газету возьмем?

Артём вынул гривенник, взял газету, развернул. Пришлось листать почти до самого конца. Короткая заметка сводилась к одному – Егора Матвеевича Субботина, за воровство лекарственных средств, су на днях приговорил к десяти годам каторжных работ.

Анна прочла через его плечо, улыбка сползла.

– Десять лет… – шепнула она. – Впрочем – и поделом.

Впереди, у хлебной лавки, началось какое-то оживление, загомонила толпа. Крики, возмущение, топот. Артём замер, потянув Анну в тень. У лавки десяток женщин – в платках, с усталыми лицами – штурмовали двери магазина.

– Хлеба давай! – заорала одна, размахивая кошелкой. – Детей кормить нечем, а вы, гады, муку припрятали!

Другая, моложе, в рваном пальто, швырнула ледяной булыжник в дверь. Лед разлетелся на куски.

Мужики, глядя на это как на цирк, курили, озорно подбадривали:

– Жми, бабы! Долой барыг!

Лавочник, багровый, выскочил с кочергой.

– Воровки! Что творите? Полицию кликну! Нету хлеба, говорю же! Не завезли еще. Двери-то зачем мне ломать?

Но толпа напирала, кто-то вырвал кочергу, и лавочник поспешно юркнул обратно. Из переулка вынырнули двое городовых, запели свистки.

– Разойдись!

– Господи, самый настоящий бунт… – шепнула Анна. – Иван Палыч, уведите, прошу вас, страшно!

Они свернули, прошли стороной кричащих.

Снег поскрипывал под сапогами, светило солнце и вскоре неприятный инцидент с толпой был забыт. Вновь начали обсуждать газетную новость про Субботина, плавно перешли на общие государственные дела. Но не успели поговорить о царской семье, как Иван Палыч вдруг остановился как вкопанный.

– Что такое? – спросила Анна Львовна. – Что-то заболело? Вид у вас бледный.

– Вон там… – кивнул он в сторону. И прошептал: – Видите? Стоит.

Анна пригляделась.

– Кто стоит?

Взгляд зацепился за толпу у базара. Среди шуб и треухов мелькнула фигура – сутулая, в поношенном пальто. В руках – потрёпанный чемодан, будто набитый камнями.

– Вы про вон того мужчину говорите? Вы его знаете? – смутилась Анна. – Какой-то бродяга. Постойте…

Она пригляделась внимательней. Неприятный мужчина, небритый, с впалыми щеками, пробирался через толпу, озираясь, как загнанный зверь. Пальто висело мешком, воротник поднят. Еще эти черные круги под глазами – было видно, что незнакомец не спал долгое время. На жулика похож.

Мужчина остановился у лавочника, который торговал калачами, долго рассматривал калачи. Потом вновь пошел – до телеграфной конторы, где поставил чемодан, огляделся. Рука его скользнула в карман, будто проверяя что-то. Оглянулся, давая возможность рассмотреть его лучше.

Так это же…

– Иван Павлович, мне это кажется? – удивленно спросила Анна.

– Нет, не кажется, – сквозь зубы произнес доктор. – Это он и есть.

– Это же… Штольц!

Глава 22

Штольц! Откуда он здесь? Как? Зачем? И вид… Обычно – щеголь, а нынче же… Нынче совсем наоборот. Обрюзг, сутулился… И взгляд – как у затравленного волка! Да, да – волк. И очень опасный.

– Берёт извозчика! – ахнула Анна Львовна. – Сейчас уедет!

– Скорее, за ним! – доктор тут же подозвал «лихача». – Вон за тем фаэтоном. Плачу вдвое!

– Ты что… – удивилась Анна.

– Нельзя упускать! Ни в коем случае нельзя!

Поехали. Понеслись!

Замаячили по сторонам угрюмые домики городской окраины, покосившиеся заборы, кусты. Что дальше? Куда едет Штольц? Ясно, что из города… Здесь его ловят, здесь опасно. Но, куда он так мчит?

Переливалась зимней искрою дорога. Лошадка бодро мерила версты.

Вот и повертка.

– Любезный! Чуть поотстань…

– Господи! – Анна Львовна приподнялась в санях. – Это же Зарное! Вот те раз…

– Спокойно, Аннушка… – Иван Палыч взял учительницу за руку. – Едем за ним… спокойно выходим… Он ведь не просто так сюда. К кому? Если что, делаем вид, что никого не заметили. Не узнали.

Расплатившись с извозчиком, доктор помог девушке выбраться из саней:

– Отворачиваемся… идем к трактиру, потом – к ярмарке…

Прямо перед трактиром, на площади, развернулась небольшая рождественская ярмарка. Копеечные леденцы, пироги, сбитень. Всякие деревенские подарки – заколки, дешевые колечки, ленты. Не то, чтобы убого, но… Что поделать – война!

– Это мой шанс, Анна! – кусая губы, прошептал доктор. – Шанс оправдаться, восстановить своё доброе имя… Упустить его нельзя!

– Так, может, покричать? Навалиться всем миром… – нерешительно предложила девушка.

Иван Палыч улыбнулся:

– И что будем кричать? Держи шпиона! Так всем еще надо доказать, что он – шпион. Тем более, он, наверняка, вооружен, и откроет огонь без промедления! Вон, как глазами-то зыркает. Голодный, уставший, злой… Надо за ним… Не упустить! Эх, жаль, Гробовский в городе. А мы-то не успели предупредить, погнались. Но, пристав должен быть на месте… и урядник! Сообщить! Вместе возьмем… Анна…

– Я поняла. Я сбегаю…

– Нет! – доктор схватил возлюбленную за локоть. – Штольц сюда явился не зря. Рискует быть узнанным – но, пришёл! Почему? Значит, у него есть здесь сообщники… Вполне могут быть! Быть может, кто-то из раненых… За нами могут следить! Или – за домом пристава. Вот что, Анна… Давай-ка – на станцию, на телеграф. Адрес Алексея Николаевича я тебе скажу… его конторы…

Иван Палыч остановился, огляделся. Увидев как Штольц, оглянувшись, вошёл в трактир.

– Давай, Анна!

– Ага…

Учительница ушла, скрылась из виду, и Артём с облегчением перевёл дух. Аннушка, Анна… Теперь бы шпиона не упустить! Кто здесь, в Зарном, знает, что Штольц – шпион? Да, пожалуй, никто! Кроме самого доктора и полицейских. Ну, и возможных сообщников. Если они есть. Наверное, есть, иначе б зачем бежать из города на село? Только – надеясь на помощь!

Что же сейчас делать? Что делать-то, Господи? Думай, доктор, думай! Соображай, и, желательно, побыстрее…

Зачем Штольц зашёл в трактир? Ищет кого-то? Или просто – перекусить? Так он ведь съел уже что-то… пирог или ещё что…

– Господин доктор, – негромко произнесли сзади.

Иван Палыч резко обернулся.

Угрюмый мужик лет хорошо за тридцать, с узким небритым лицом и усталым взглядом. Поднятый воротник шинели с погонами младший унтер-офицера.

Шафиров! Бывший мастер с Путиловского. Рабочая аристократия. Последний из раненых, из тех, кто долечивался в больнице. Вернее – на постое в доме местного воротилы Игната Устиныча Феклистова, нынче прибравшего к рукам и трактир.

Трактир! Так, может, Феклистов…

Но, что нужно Шафирову? Может, насчёт выписки?

– Здравствуйте, Кузьма Ильич.

– Господин доктор… – поправив фуражку, Шафиров втянул голову в плечи и понизил голос. – Я только что видел Штольца. Помните – ротмистра?

– Ну… да… – осторожно отозвался доктор, жалея, что не попросил у того же Гробовского револьвер. Впрочем, а тот дал бы? – И что – Штольц?

– Я знаю, кто он! Видел сегодня листовку на станции… Опасный преступник и дезертир!

Господи! Мысленно перекрестился доктор. Наконец-то, контрразведка сподобилась на облаву! Хотя бы приметы вывесили.

– Ротмистр – сам себе на уме, – унтер нервно пригладил усы. – Еще раньше, младшего нашего, Королькова, сманивал на какие-то дела. Хорошо, я отговорил, иначе б пропал парень… Доктор, Штольц опасен! У него за поясом – револьвер. Поверьте, я в таких делах понимаю. И… хорошо, что Анна Львовна ушла. Брал у нее как-то книги, брошюры… хорошая она женщина.

Шафиров неожиданно улыбнулся и поправил воротник.

Кажется, он говорил вполне искренне… Хм… Анна Львовна… брошюры… опять агитирует. Надо бы с ней на этот счёт переговорить! Но, позже, позже… Сейчас же…

– Кузьма Ильич, можно вас попросить?

– Говорите, доктор!

Иван Палыч повел плечом:

– Надо, по возможности незаметно, найти пристава… или урядника… ну, этого, молодого, знаете… Найти и предупредить о Штольце! Сказать, что Штольц – здесь, в Зарном! Они поймут… Сделаете?

– Не очень-то я люблю жандармов, – поежился унтер. – Однако, ради дела… Всё сделаю! Но вы… вы зря не рискуйте! Вам под пули не надо лезть. Пусть лучше пристав – у него служба такая.

Кивнув, Шафиров тут же ушел. Сгинул, растворился в собравшейся на площади толпе.

– Надеюсь, я в нём не ошибся, – прошептал про себя Артём.

* * *

Рассматривая лежавшие на лотках рождественские подарки, селяне ругали власть, войну и спекулянтов. Буквально с каждым днём жить становилось всё хуже, дороже и безысходнее. И выхода впереди не виделось никакого. По крайней мере, с этой властью… Кстати, точно так же считали и в Думе! Мало того – и в армии. В воюющей армии!

Из трактира Штольц так еще и не вышел. Что же, и вправду – обедал? А почему бы и нет? А, может, просто снял комнату на втором этаже – отдохнуть, отоспаться… Если так – очень хорошо!

Всё же решившись, Иван Палыч загляну в трактир, благо народу у прилавка толпилось много. Повезло, обязанности полового нынче исполнял Андрюшка! Ну, а кому же еще? Дядька ж теперь здесь – хозяин…

Доктор окинул быстрым взглядом залу. Штольца там не было! Чёрт! Неужели, упустил?

– Андрей! – улучив момент, негромко позвал доктор.

Подросток тут же подскочил, улыбнулся:

– Здрасьте, Иван Палыч! Тоже на ярмарку?

– Ага… Андрей, ты Штольца не видел? Ну, помнишь, раненый?

– Да помню… Видал, – покивал половой. – Только что у дядьки про Сильвестра Петровича спрашивал. Потом горестно так вздохнул и на двор вышел. Верно, в уборную…

– В уборную… Чемодан при нём был?

– Да. Старый такой. Потёртый.

– Андрей! А со двора можно в село выйти?

– Да запросто! Там ворота только на ночь и закрываются…

– Мм…

Выругавшись, Иван Палыч выбежал на улицу. Конечно же, Андрюшку поблагодарить забыл – не до того стало!

Чёрт! Всё-таки упустил! Ну, как же так? Как же…

Да так! Он же врач, а не сыщик! Его дело лечить, а не за немецкими шпионами гоняться.

Упусти-ил!

Отчаяние охватило доктора, в глазах потемнело… Правда, ненадолго. Выйдя на улицу и чуть отдышавшись, Иван Палыч быстро взял себя в руки. Да, Штольц сейчас ускользнул… Но он – в Зарном! А Зарное – не город, надолго не спрячешься. День – два, шпион обязательно выдаст себя. Или соседи еще раньше заметят.

Что ж теперь? В больницу! Вернуться к непосредственным своим обязанностям. Кстати, именно там, в больничке, и будут искать доктора пристав с урядником… Да тот же Гробовский! И Аннушка, возвращаясь со станции, вряд ли пройдёт мимо.

Впереди, за присыпанным снегом зарослями рябины, показалась больница… Что-то вдруг затрещало…

Мимо доктора, поднимая позёмку, пронёсся…

…родной мотоцикл «Дукс»!

В седле сидел…

Чёрт! Да Штольц же! И чемодан с ним… старый, потёртый… привязан к багажнику бельевой веревкой.

Нет… не может быть…

Теряя по пути шапку, доктор опрометью бросился в больницу… Еще теплилась надежда, что…

Нет! У крыльца мотоцикла не было. Остались одни следы…

Господи! А если та же Аглая пыталась задержать шпиона, и он её…

Дверь вдруг резко распахнулась, и на крыльце показалась… собственной персоной Аглая, живая и здоровая!

– Иван Палыч! – приподняв брови, девушка всплеснула рукам. – А я ж думаю – вы уехали! Слышала, как мотоциклет завели… Еще обиделась – чего же не зашли-то?

Ну-у… хорошо, хоть так…

– Штольц! Ты его не видела? Не заходил?

– Штольц? – Аглая удивилась ещё больше. – Да нет, не видала уж его целую вечность… Ой, к нам, кажется, пристав! И урядник с ним, Прохор… на коне!

Шафиров не обманул, всё исполнил, как надо. Конного урядника тут же отправили на станцию – телеграфировать обо всем. Лаврентьев же с доктором уселись в смотровой и стали держать совет.

– Мотоцикл! – не в силах сидеть, Иван Палыч взволновано мерил шагами комнату. – Теперь понимаю… Последняя его надежда! Все дороги нынче – его! И, знаете, все казачьи разъезды шпиона спокойно пропустят. Он же, наверняка, поедет под видом испытательного пробега… Ну, помните? Как тот убитый мотоциклист…

– И сразу – к линии фронта, – покивал Лаврентьев. – Хитёр. Или просто повезло – воспользовался тем, что имелось. Как бы то ни было, а надо ловить! Эх, жаль, у нас телеграф-то еще не везде… А дорог… это у нас мало, а чуть западнее – так полным-полно! И все хорошие, расчищенные! Кати – не хочу. А фронт – вот он, считай, что уже рядом.

Останавливаясь у окна, Иван Палыч угрюмо потер переносицу:

– Думаете, может уйти?

– Как говорят шулера – как карта ляжет, – хмыкнул пристав. – Может и уйти. А, может – и нет. Тут от везения много зависит. Ещё – от нашей расторопности. Разъезды мы организуем, народ известим… А дальше уж не только от нас зависит! Контрразведка пускай тоже пошевелится!

– Вот именно. Контрразведка…

Тяжко вздохнув, доктор глянул в окно… и присвистнул, увидев въезжающие во двор шикарные сани, запряженные двумя гнедыми. В гривы коней были вплетены праздничные разноцветные ленты – Рождество! – нарядно одетый кучер выглядел, как министр.

– Кажется, гости к нам, – повернулся доктор.

Пристав подкрутил усы:

– Да уж слышу! Каблуки по крыльцу стучат…

Послышались взволнованные женские голоса… в смотровую ворвалась Анна…

– Меня Вера Николаевна подвезла… Иван Палыч! Беда!

– Что? Что случилось? – доктор подскочил к возлюбленной, обнял за плечи. – Ты цела?

– Не со мной беда… Вот, Вера Николаевна расскажет…

Ростовцева выглядела взволнованной и бледной, даже фазанье перо на дорогой зимней шапке – и то как-то грустно поникло…

– Вера Николаевна! Садитесь, вот… Что с вами? Воды?

– Да, если можно…

Выпив полстакана, помещица, наконец, взяла себя в руки. И обратилась к Лаврентьеву:

– Очень хорошо, господин пристав, что и вы здесь! Понимаете, моя кузины, Ксения… Они с Юрой поехали кататься… На малых санях… У нас, за усадьбой. Там липовая роща! Так красиво… Ксения как раз приехала на Рождество. Должны были к обеду вернутся, но… уже скоро темно! В роще их нет… И, я даже не знаю…

– Отыщем! – заверил пристав. – Сейчас вернется урядник, он на коне… Отыщем!

– Да уж… – Ростовская горестно качнула головою. – Знать бы только, где искать…

* * *

Пристав делал свое дело уверенно и спокойно. По возвращению урядника, тот час отрядил его на село – собирать людей с санями. Ну, не пешком же по всей округе рыскать! Правда, и сани не все подойдут, волокуши, к примеру – ни к чёрту. Однако, убивали двух зайцев – искали и пропавших, и шпиона… Правда, нужно было поторапливаться – скоро вечер.

– Да, Прохор… Ты сообщил? – на пороге осведомился пристав.

– Всё сделал, как приказали, господин штабс-капитан! – урядник вытянулся, щёлкнув каблуками, и придержал шашку. – Обещали выехать тот час же!

– А, может, и я вам чем помогу? – дёрнулся было доктор.

– Ива-ан Палыч! Мы уж как-нибудь без вас… – уходя, Лаврентьев саркастически хмыкнул. – Займитесь вон, лучше, Верой Николаевной…

Уже начинало смеркаться, когда на околице показались световые полосы фар. Послышался шум мотора, и во двор вполз длинный темно-зеленый автомобиль с поднятым верхом. Контрразведка!

Двигатель замолчал, и по крыльцу поднялись двое – капитан Семенов и поручик Гробовский. Оба с крайне деловым видом.

– Значит, говорите, мотоцикл? – прищурившись, уточнил капитан. – Марка, цвет, приметы?

– «Дукс», серого цвета… приметы… Ну, это ж не мерин!

– Я понимаю… Что ж, господин поручик – пора! Слава Богу, фары у «Руссо-Балта» яркие!

– Постойте!

– Нет, Иван Палыч! Делом своим займись… А нам уж позволь – своим.

Что ж, пришлось отпаивать госпожу Ростовскую чаем. С картофельными калитками, любезно предложенными Аглаей.

– Душечка, ваши пирожки чудо, как хороши! – помещица понемногу приходила в себя. – Вы никогда не служили кухаркой?

– Вера Николаевна! Порошу не переманивать персонал, – хохотнул доктор. – Тем более, Аглая Фёдоровна нынче у нас – заведующая больницей! Да, да, именно так.

Санитарка, услыхав комплимент, покраснела и, сославшись на неотложные дела, выбежала в коридор, в палаты… С эпидемий тифа справились, не так там и было людно.

* * *

Господ офицеры вернулись примерно через час. Анна Львовна первой заметила свет автомобильных фар, отошла от окна, закричала:

– Едут! Едут!

Едут…

С удачей или нет?

Господи… да хоть с чем-то бы повезло. Лучше бы – с Юрой и Ксенией, и чёрт-то с ним, со Штольцем! Мало ли нынче шпионов? Семёнов наловит ещё, за ним не заржавеет! Господи-и…

– Несут! – заглянув в смотровую, взволновано выпалила Аглая.

Несут…

Гремя сапогами в дверь вошёл Гробовский и с ним какой-то молоденький солдат с модными усиками, по-видимому, водитель «Руссо-Балта». Гробовский нёс на руках Юру… бледного, в мокрой одежде, уже покрывшейся ледяной коркой:

– Чаю! Горячего! Живо!

Аглая тут же засуетилась:

– Сейчас!

– Да тут можно и не только чаю, – усмехнулся Иван Палыч, доставая из шкафчика спирт. – Раздеть! Растереть! Укутать!

– Юра! – Ростовская со слезами бросилась к сыну. – Юрочка! Жив! Жив! Какое же счастье!

– В машине – второй, – Гробовский бросил на топчан шапку – упарился! – Без сознанья… Сейчас, притащим…

Вторым оказался Штольц!

Тоже мокрый, в заледеневшей шинели, без шапки… Волосы и усы – ледяные сосульки, на лбу растекался здоровенный синяк и кровавилась ссадина…