Текст книги "Обострение (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Хоть какие-то изменения почувствовал, как лекарство принял? – спросил Иван Палыч.

Мальчик покачал головой.

– Нет.

– Значит нужно увеличить дозу.

Доктор ушел в подсобку и долго делал расчеты в тетрадке, пытаясь определить какое количество лекарства дать парню. Высчитывал дотошно, учитывая вес парня и прошлую полученную дозу. Перепроверил несколько раз.

Потом попросил Аглаю сделать кипяток и сам отмерил нужное количество травы. Промерил даже температуру воды, чтобы довести ее до идеальной для заваривания – 85 °C, которая не разрушит полезные вещества в наперстянке. Заварил настой в кружке, выждал нужное время. Процедил. Разбавил до необходимой концентрации. Вернулся в палату.

– Васенька, – тихо сказал доктор, – сейчас я тебе дам лекарство, а ты выпьешь его. Оно поможет твоему сердцу. Но слушай: пить будем осторожно, маленькими глотками. Хорошо?

Мальчик кивнул, не отрывая от него взгляда.

«Взгляд взрослого», – вдруг подумал Иван Палыч, протягивая ему кружку.

Мальчик покорно взял кружку, сделал маленький глоток. Сморщился.

– Горькая.

– Сильное лекарство всегда горькое. Молодец, – прошептал доктор.

Теперь ждать. Минута. Потом вторая.

Иван Палыч сел на край кровати, приложил фонендоскоп. Сердце. Да, сердце звучало уже чуточку иначе. Биение всё еще быстрое, но не вразнобой, не как барабан, бьющий в панике. Пульс стал… тверже. Цельнее. Словно мелодия обрела ритм.

– Хорошо… – выдохнул Иван Павлович. – Очень хорошо. Теперь еще глоток.

Мальчик отпил. И вновь сморщился, но ничего не сказал – стерпел.

Доктор положил ладонь на мальчишеский лоб. Тот был прохладен. Щеки слегка розовели. Доктор впервые за неделю позволил себе улыбнуться – едва, сдержанно, будто боялся вспугнуть удачу.

– А когда я смогу снова вернуться домой?

– Скоро, – сказал доктор. – Полечим тебя – и вернешься домой.

И вновь слушать – внимательно, улавливая каждый звук.

Пульс… Ага, есть явное изменение. Сердцебиение стало медленней. Ровней. Сначала глухо, словно в подушку, а потом внезапно – как удар топора по полену: бах… бах… бах… – тяжёлые, сильные удары.

– Устал я, – тихо сказал Василий, – внутри как будто замирает.

Иван Павлович ответил не сразу. Хотелось сказать ему, что это нормально, организм так отвечает на вещество. Но язык не повернулся сказать «нормально», когда в венах ребёнка – яд, дозу которого он мерил сам.

– Потерпи ещё немного, Василий. Если всё идёт так, как надо, – сердце будет сильнее с каждым часом. Я с тобой.

Он снова наклонился. Сердце билось уверенно. Выражаясь по-медицински: синусовая брадикардия с усилением и укорочением систолы желудочков. Наперстянка действует. А значит фаза сокращения сердца становится более эффективной – сердце выбрасывает больше крови за одно сокращение. А фаза расслабления удлиняется, что улучшает коронарное кровоснабжение.

У Ивана Палыча даже руки затряслись от волнения. Кто бы мог подумать еще совсем недавно, что он будет пороки сердца лечить отварами трав? Впрочем, не совсем это лечение. Окончательно излечить едва ли получится, но вот укрепить сердце – вполне. Парню двенадцать лет, организм еще растет, может так случится, что со временем он перерастет и эту болячку. Бывало и такое. Но ежегодный осмотр и учет у врача обязателен. Следить и еще раз следить.

В коридоре раздались шаги.

– Иван Палыч, здрасте! – в палату высунулась мальчишеская голова.

– Андрюша? Привет! А ты что тут делаешь?

– Так я к Васе – почитать хотим вместе. Я книгу достал – «Остров сокровищ»! Жутко интересная!

– Книжка – это хорошо, – кивнул доктор. – Только ты чего не в школе? Ведь по времени еще занятия должны идти, самое начало.

– Так не было уроков, – буркнул Андрюша.

– Почему? Прогуливаешь что ли?

– Не прогуливаю! Мне даже нравится учится. А почему не было – не знаю, – пожал плечами мальчик. – Мы пришли, а учительницы Анны Львовны нет на месте. Мы подождали, да пошли. Не пришла она.

«Странно, – подумал Иван Палыч. – Заболела, что ли?»

Тревога кольнула сердце. Анна вчера была вполне здорова, смеялась над его шуткой про оборотней.

– Иван Палыч, а Бен Ганн взаправду сыр любил? – спросил Василий, отвлекая.

– Поди, любил, – хмыкнул доктор, скрывая беспокойство. – Ты больше воды пей, пират, а то не до сокровищ будет.

Неспокойно стало на душе у доктора, после слов парня о том, что Анна Львовна не пришла на урок. На нее это сильно не похоже. Школа для нее – это святое.

– Василий, ты как себя чувствуешь?

– Лучше, – ответил парень.

– Побудешь с Андреем пока, а я схожу до Анны Львовны. Если что – в приемной Аглая сидит, позовешь, если вдруг чего. Я быстро.

Иван Палыч предупредил и саму Аглаю, чтобы следила за парнем. Сам же направился к Анне.

* * *

Школа, где снимала комнату Анна Львовна, стояла словно покинутая – ни дыма из трубы, ни света из окон. Артём постучал – тишина. Толкнул дверь – не заперто. В сенях на вешалке висел платок Анны, но пальто не было.

– Анна Львовна? – позвал он, входя внутрь. – Вы дома?

Молчание. В горнице – порядок: книги на полке, тетради на столе, чашка недопитого чая. Артём глянул на кровать – пусто. Положил на стол пластинки, которые купил сегодня в городе.

– Анна Львовна!

Тревога росла. Точно не заболела – вчера была здорова. Точно не уехала – саквояж на месте. Да и предупредила бы.

Тогда что?

Контрразведка? На допрос вызвали из-за него? Или, не дай бог, срочное задержание? Вот ведь черт, может быть и такое. Впрочем, причем здесь Анна Львовна? Штольц с ней особо не контактировал.

Иван Палыч вышел во двор, осматриваясь. Следы в снегу – женские сапожки, но рядом – мужские. У забора – окурок марки «Лафермъ», с золотым ободком. Гость был не местный, тут таких сигарет не курят – слишком дорогие.

Семёнов приходил? Тот вроде не курящий. Да и размеры ботинок не сходятся, у Семёнова ножка маленькая, худенькая, а тут – сапожище.

Что тут произошло?

У забора следы путались: женские сапожки топтались, будто Анна сопротивлялась, мужские – стали глубже и размашистей. Снег примят, словно борьба была. В сугробе – оторванная пуговица от женского пальто, как у Анны.

Артём прищурился. Получалась очень нехорошая картина: один человек, сильный, скрутил Анну, она сопротивлялась, но не справилась, он утащил ее. Следы сапог вели к дороге, где начинались санные полозья. Похищение.

Тревога загнала обратно в дом. Артём влетел в комнату. Осмотрел пол – царапина у стола, стул чуть сдвинут.

Ага, а вот и то, что первый раз не увидел! На комоде, придавленный томиком стихов Пушкина, белел листок. Иван Палыч схватил его, пробежал глазами. И похолодел. Корявым подчерком, – явно не учительским, писал похититель, – было выведено:

Я обещал, что вернусь – я слово свое сдержал. Твоя училка у меня. Пока еще живая. Без полиции, решим все сами. Без глупостей, коли хошь, чтоб Анна Львовна детишек учила, а не на погосте лежала. Завтра вечером придешь один к церкви в полночь.

И подпись:

Сильвестр…

* * *

Артём сжал записку, кровь ударила в виски. Сильвестр! Ну конечно, кто же еще? Тот, кто приманил волков к больнице, пугал, мстил за арест. И теперь пошел на крайние меры. Знает, собака, как больней укусить.

Иван Палыч выбежал из дома. Найти! Немедленно найти подлеца, пока еще есть следы.

У забора, где нашел пуговицу и окурок, он вгляделся в следы. Санные полозья, глубокие, вели от двора к дороге.

На «Дукс» – и в погоню!

Правда погоня вышла не такой эффектной, как показывают в фильмах. Артем ехал не быстро, часто останавливался, чтобы лучше разобраться в следе: полозья вились меж домов, огибая сугробы, иногда смешиваясь с другими санями.

Так, метр за метром, Иван Палыч миновал Лесную улочку и вышел на главную дорогу… где след и терялся. Улицу тут чистили исправно и снега практически на дороге не было.

«Дукс» зарычал и заглох. Снег утоптан, полозья растворились – как и не было их.

– Черти тебя дери! – выругался доктор, стукнув по рулю.

Тяжело было это признавать, но Сильвестр его переиграл. Жизнь Анны Львовны висит на волоске. И как все обернется зависело теперь только от доктора.

Глава 20

Ещё и это! Словно обухом по голове ударили. Вот уж точно, верна пословица – беда не приходит одна. Или это поговорка? Да какая разница! Думай, Артём, думай! Что же, чёрт побери, делать?

Иван Палыч вновь покатил к школе… Зачем – и сам не знал.

Аннушку надо выручать, это ясно… Но и «приходи один к церкви, всё решим» – звучит тоже как-то не очень обнадеживающе. Мальчишество какое-то… И что там «решать»? За каким лешим, скажите на милость, может понадобиться беглому бандиту обычный земский доктор? Горчичники прописать?

Завтра вечером…

Ах, Анна…

Но, бросаться с головой в омут не следует – этого от него и ждут. Тот же Сильвестр… и его сообщники, кои, несомненно, имеются. Тот же Гвоздиков! Вот ведь оказался фрукт…

Надо обязательно посоветоваться со знающими людьми. С Гробовским (пока не уехал), с Лаврентьевым.

Подумав так, молодой человек уже завел мотоциклет, собираясь тот час же заглянуть к приставу. Однако, подумав, тут же изменил решение. За ним могли следить! Не сам Сильвестр, а хотя бы тот же Гвоздиков. Значит, надо всё обставить хитрее… В конце концов, уж кто-кто, а поручик обязательно заглянет сегодня в больничку, на Аглаины пирожки. Тем более, санитарка официально – за старшего, все время на работе. И да, её нужно направлять.

– Доброго здоровьичка, господин дохтур!

Увидев школьного сторожа, Иван Палыч заглушил мотоцикл и поинтересовался насчет учительницы.

– Анна Львовна-то? – сторож сдвинул треух на затылок. – Так собиралась сегодня в город. Говорит, вызвали… Потому и детишек отпустила пораньше, и мне велела раньше прийти. Я вот и иду! Не уехала еще Анна-то Львовна?

– Уехала… похоже…

– Ну, немного и опоздал.

Что ж – пока в больницу, а там…

– Беда! Беда, Иван Палыч! Васеньке хуже! – с порога огорошила Аглая. В карих глазах её стояли слезы.

– Я всё… всё делала, как вы сказали, а он…

– Так! Не волнуйся! Стетоскоп, шприц… Быстро!

Опять то же самое. Нитевидный пульс, сердце – бум-бум! Неужели, переборщил с наперстянкой? Или, это просто организм приспосабливается к яду, борется? Но, может и не справиться, и тогда… Тогда смерть – чего уж тут скажешь!

– Аглая, нитроглицерин!

Держись, Василий, держись, дружище… Только вот так не хрипи! Ага, вот чуток успокоился… Лежи, лежи… спи…

Морфий подействовал, пульс выровнялся. Парень затих, заснул.

Отложив шприц, доктор устало вытер со лба крупные капли пота.

Уф-ф… Кажется, пронесло. На этот раз… А как дальше?

А как дальше, знает один Господь Бог! Что будет с Василием, выживет ли? А как с Анной? Да еще и сам под следствием – контрразведка! Отстранен… Ещё немного – и в самом деле за шпионаж посадят. Или даже расстреляют, в военное-то время – запросто! Вот будет номер…

Навалилось все.

На крыльце послышались шаги. Аглая выскочила – посмотреть. И тут же вернулась:

– Иван Палыч! Алексей Николаич пришёл.

Надо сказать, отношения поручика из охранки и простой деревенской девчонки развивались на удивление ровно. Естественно, о них уже знало всё Зарное. Все всё осудили, обсосали кости – дальше уже было не интересно, что там да как? Кого всерьёз интересуют чужие судьбы? Совладать бы со своей…

Вот и здесь. К слову сказать, матушка Аглаи отнеслась ко всему весьма даже положительно. Внимание заезжего офицера к ее дочери женщине льстило. Тем более, поручи и сам был выходец из низов… как и Аглая, уже добившаяся многого. Должность, неплохое – по сельским меркам – жалование. Грамоту осилила… Теперь вот – старшая, официально – в ответе за всё…

– Проходите, Алексей Николаич! Доктор только что пришел.

Иван Палыч и гость прошли в смотровую. Аглая поставила чайник на плиту. Сняв шинель и шапку, поручик уселся за стол и пристально посмотрел на врача:

– У-у-у! Что-то на тебе лица нет! А ну-ка, рассказывай!

Доктор рассказал всё. И про похищение учительницы, наглое, средь бела дня, и про визит офицера из контрразведки… и про свои планы…

– Я всё же решили идти!

– Охолонь! – жестко бросил Гробовский. – Прежде чем решать, нужно всё хорошенько обдумать. В обоих, кстати, случаях. Со шпионством твоим полегче будет… но, и то повозиться придется… А вот с Анной Львовной… Значит, говоришь, Сильвестр?

– Сильвестр…

– А ну, дай-ка записку… Ага… – вчитавшись, поручик покачал головой. – Как всегда – ничего конкретного, один воровской форс. Я с таким уже сталкивался. Как-то, до войны еще, украли дочку одного купца… А, впрочем, неважно…

Алексей Николаевич держался уверенно и спокойно, и это его спокойствие невольно передалось и доктору, несмотря на последующие слова собеседника.

– Возвращать тебе Анну Львовну Сильвестр явно не собирается. Вон, напустил туману. Вечером! Вечер длинный. У церкви… У какой именно? У старой, обгоревшей, или у бывшей часовни?

– Не собирается… – растерянно поморгал Иван Палыч. – Но… зачем тогда всё? Зачем эта встреча?

– Думаю, он хочет тебя выманит, захватить… И убить, да, – Гробовский флегматично повел плечом. – Причём обставить все с некоей фантасмагорией, как принято у средней руки «иванов». Ну, чтоб себя показать, чтоб газеты раструбили… для форсу! Чтоб все знали, вот он какой, Сильвестр! Знали, и боялись. Такая слава полезна. Авторитет. Они этим дорожат. А просто так убить он тебя и раньше мог! Как того несчастного мотоциклиста… Однако, нет – рассудил, что куда выгодней будет поступить по-другому. Одни волки чего стоят! Театральщина!

Доктор похолодел:

– Так Анна Львовна… она, может, уже и не…

– Жива! – покивал Гробовский. – Всенепременно жива, можешь не беспокоиться. Может, Сильвестр будет держать её, как заложницу – на крайний случай. Но, скорее всего, убьёт вместе с тобой.

– Спасибо, Алексей Николаевич, успокоил!

– Говорю, что есть. А ты раньше времени не дрожи. И не думай, что только с тобой так! Бывали, похищали людей. Не ты первый, не ты последний. И с твоим делом сладим, не сомневайся! Тут всё дело… Ох… – поручик вдруг потянул носом воздух. – Чую, пироги-то нынче с капустой!

– С квашеной! – обернулась от плиты Аглая.

Как девушка, воспитанная вполне в деревенских традициях, санитарка в мужские разговоры не лезла, да и не особо вслушивалась. Но, вот тут не выдержала, спросила:

– Алексей Николаич… А кто такие эти «иваны»-то?

– «Иваны»? – Гробовский неожиданно улыбнулся. – А это, Аглаюшка, так сказать офицеры преступного мира! Конечно, никакие они не офицеры, а так, шваль. Но, себя держат! Давай, давай чайник-то… помогу… Во-от…

Санитарка заботлива налила по кружка кипяток.

– Так вот, – в ожидании, когда остынет налитый Аглаей чай, продолжал поручик. – Преступники разной масти бывают. Самые уважаемые – «медвежатники», те, которые сейфы берут. «Варшавские» тоже в фаворе… ну, поляки – картежники-шулера, щипачи-карманники – марвихеры… Мазурики – мошенники разного рода… Ещё есть воры чердачные, воры магазинные, железнодорожные, велосипедные, взломщики, «хипесники», «мойщики», «коты»…

Санитарка (вернее, уже И. О. завбольницей) перекрестилась:

– Господи, сколько ж этих змеев-то!

– Да уж, – посмеялся Гробовский. – Хватает… Умм… Молодец, Аглаюшка. Вкусно!

– А убийцы? – Иван Палыч покусал губу. – Сильвестр же – из них?

– Убийцы? – отпив чай, Алексей Николаевич помотал головою. – Эти никогда высшего места не занимали. Все же убийство православного – тяжкий грех! Чего им гордится? Кровопролитие особо не уважают… Хотя, коли из «воровской чести» или, опять же – для форсу… Тут поймут. Мало того – одобрят. А кто такой Сильвестр, нам бы получше прояснить надобно…

– Так ты ж, вроде, телеграфировал! – вспомнил вдруг доктор. – По отпечаткам пальцев.

– Я-то телеграфировал, но дело-то не я веду!

Иван Палыч приподнял брови:

– А кто же?

– Судебный следователь! – покровительственно улыбнулся Гробовский.

Впрочем, тут же пояснил:

– Понимаете, я – сыскарь, я ищу. Ловлю фартовых! А следователь потом – расследует. Бумажку к бумажке подгоняет, чтоб на суде дело не рассыпалось. А то знаете, у нас там присяжные заседатели… поверенные… При желании самого чёрта оправдают!

Поручик неожиданно рассмеялся и искоса глянул на доктора:

– Это я, Иван Палыч, к твоему случаю со шпионством.

– Разобраться бы сперва с Анной!

– Разберемся… Мне срочно бы в город, на телефон, – вдруг засобирался Гробовский.

Артём дёрнулся:

– Я подкину!

– Ну, разве что – до станции… Не забывай, Иван Палыч, о контрразведке!

* * *

Ночь прошла тревожно, доктор почти не спал. Всё думал об Анне. О том, правильно ли он поступил, рассказав все полиции. А под утро опять стало хуже Василию…

И снова нитроглицерин, морфий.

Если так пойдёт – вполне можно и потерять парня.

«Почему же стало хуже?»

Тоны сердца, и без того глухие, теперь путались, пульс скакал – то нитевидный, то пропадал. А ведь должны были стать ровнее.

«И стали! Когда дал лекарство. А теперь…»

Передозировка? Дигоксин копится в организме медленно, у детей чувствительность выше. Но ведь все расчитал! Перепроверил на несколько раз!

Может, гликозиды нагрузили клапан сверх меры? Сокращения сильнее, но клапан не справляется, застой растёт? Нет. Судя по тонам сердца – не то.

Ждать. Как бы тяжело не было – ждать. Именно что дигоксин копится – и нужно время, чтобы добиться нужной концентрации. Рисковано. Но… Иного выбора нет.

Гробовский явился к обеду, весь из себя довольный. Уселся в смотровой, деятельно потёр руки:

– Ну, что, Иван Палыч, приступим? Вот тебе конвертик… Вручишь Сильвестру… прямо в руки! Если тот что спросит, всё подтверждай. И ничему не удивляйся! И не бойся ничего – мы рядом будем.

Доктор послушно сунул в карман конверт с надписью – «Сильвестру, ротному». Усмехнулся:

– Он что же, ещё и ротой командовал?

– Ротой, ротой… да не простой, – хмыкнул поручик. – Не простой, а «золотой»! Занимались вымогательством денег у других воров. И много кого обидели… А Сильвестр был у них «капитаном». Думаешь, зря он в Зарном сидел? Эх, всё же хорошо, что мы в деревне! Не так-то легко скрыться.

* * *

Быстро темнело. Пошел снег. Свет мотоциклетной фары выхватил из сгущавшейся тьмы закопченные стены обгоревшей церкви.

Заглушив двигатель, доктор слез с мотоцикла. Походил взад-вперед, чтобы не замерзнуть, прислушиваясь к каждому звуку. Вот где-то неподалеку залаял пёс! Едут? Уже?

Нет. Сани прокатили мимо… Не местные – городской фаэтон с поднятым верхом. Верно, кто-то к кому-то приехал… или заказали.

Прождав с полчаса, Иван Палыч поехал к часовне у старого кладбища. Там было тихо. На могилах зловеще чернели кресты.

И тут – никого! Полчаса прошло… сорок минут… час…

А, что, если Сильвестр…

Хотя – вечер еще не закончился…

Поёжившись, молодой человек запустил двигатель. И вдруг заметил фаэтон! Тот самый, с поднятым верхом.

– Туши фару, доктор! – подъехав, гулко скомандовал кучер.

Голос показался Артёму знакомым. И это точно был не Сильвестр!

Послушно погасив фару, Иван Палыч повернул руль и резко включил свет.

На козлах сидел Яким Гвоздиков! В дохе и в мохнатой шапке, как заправский «лихач».

– Говорю же, гаси!

Тьма… Тишь…

– Садись!

– Где Сильвестр?

– Ждёт. Вместе с Анной.

– Но, мы так не до…

– Если хочешь увидеть ее живой – садись! – во все горло гаркнул Яким. – А не хочешь, так я поехал… Н-но!

– Да постой ты! Мотоцикл…

– Тпр-ру! Оставь. Кому он тут нужен? Вообще, мог бы и пешком…

Хм, пешком… Не-ет! Гробовский не зря настаивал на мотоцикле!

Что ж, доверимся. Что еще делать-то?

– Стой… Повернись… Да не дергайся! Всё. Садись теперь.

В санях еще кто-то был. Вряд ли Сильвестр. Так, на подхвате…

Завязали глаза, связали за спиной руки…

– Н-но, залетные! Н-но!

Поехали. Заскрипел под полозьям снег. Залаяли где-то рядом собаки… Вот смолкли… Выехали из села… А это что за звуки? Поезд! Станция…

Не остановились, нет… Снова тишина… И вновь – поезд. Гудок паровоза, стук колес… Едем вдоль железной дороги. Интересно, куда? В город или прочь? Если в город, то можно будет определить – не так уж ещё и поздно! А сколько? Часов восемь? Девять? Скорей, около семи!

– А помнишь, доктор, как бабу отбил у меня? Тогда, когда я только в Зарное приехал? – задумчиво произнес Яким. – Она мне пощечину отвесила, а с тобой пошла…

И замолчал, больше за всю поездку не проронив ни слова.

Минут через двадцать что-то загудело… Грузовик! Рядом всхрапнула лошадь – извозчик?

Смутно донеслись людские голоса… остановились… Верно, на перекрестке…

– Вечерние ведомости'! Покупайте «Вечерние ведомости»!

– Речь господина Керенского в Думе!

– Немцы в Бухаресте, но наши держат фронт!

– Отставка генерала Жоффра!

– Речь господина Керенского!

Мальчишки, газетчик… Город! Куда теперь?

– Слазь, приехали!

Доктору развязали глаза в полутёмном подъезде. Похоже, это был чёрный ход. Гвоздиков шёл впереди, кто позади – Бог весть. Гулкие шаги… узкие пролёты… Третий этаж. Узкая дверь. Да, чёрный ход – без таблички.

– Прошу, господин доктор!

Постучав условным стуком, Яким распахнул дверь.

– Руки-то развязали б. Не убегу! – входя, буркнул доктор.

Узкий коридор, слева – комната-пенал, справа – вполне приличная зала с люстрой под высоким потолком. Мебель… вполне приличная, но, не то, чтобы очень. Книжные шкафы, бюро, круглый стол, вдоль стен – венские стулья. Высокое окно во двор. На стене картина – пейзаж… Такой… солнечно-размыто-воздушный. Кажется, Моне или кто-то из импрессионистов. Никаких личных фото… Съемная квартира, да! Или, как здесь принято говорить – меблированные комнаты. До войны за такие брали рублей пятнадцать в месяц. Сейчас – не менее тридцати.

– А, дорогой гость! Ну, наконец-то, пожаловали!

Каркающий голос. Насмешка. Темная тень в дверях.

Доктор повернул голову.

Вытянутое желтоватое лицо, искривленное саркастическою усмешкой, высокий, с большими залысинами, лоб.

Сильвестр! Собственной персоной, Сильвестр.

А где же усы, бакенбарды? Сбрил! Ну да, он же в бегах.

Всё тот же строгий темный сюртук, гарусный голубой жилет… правда, нынче вот без часовой цепочки.

– Где Анна Львовна?

– Скоро увидитесь! – зловеще улыбнулся преступник. – Правда, не думаю, что вам это понравится… Ну что, доктор, свиделись вновь? Я ведь говорил, что найду тебя! – он хищно улыбнулся. И достал из кармана нож. – Я вот что понял – ты удачу мою украл. Как ты появился в селе – так у меня фарт пропал. Вот до чего докатилось – повязали нас. Поэтому я этот фарт свой обратно себе заберу. Вырежу из тебя!

Он поднял нож над головой.

– Сильвестр… – тихо позвал Яким.

– Что? Что там ещё?

Сильвестр с досадою повернулся к Гвоздикову. Тот протянул конверт… Тот самый.

– Вот-с! Нашли в кармане…

– Чушь какая-то… Что-о?

Разглядев надпись, трактирщик тяжело уселся на стул. На лбу его выступили крупные капли пота…

И что могло так напугать? Неужели, письмо? Так он его даже ещё и не вскрыл!

– Очки! – немедленно распорядился Сильвестр. Губы его дрожали…

Гвоздиков метнулся к бюро, подал очки и костяной, с резной рукоятью, ножик для разрезания книжных страниц.

– Свободен!

– Мне уйти? – всё же уточнил Яким.

– Сказал же – пошёл прочь! – вскрывая конверт, остервенело выкрикнул трактирщик. – Следи! Жди указаний.

– Вас понял! – чуть поклонившись, Гвоздиков исчез в коридоре. Хлопнула входная дверь.

Зачем он его прогнал? Интересно… И за кем Яким должен следить? Неужели…

– Всё же нашли… – отбросив письмо, одними губами прошептал Сильвестр. – Нашли, с-суки… А что же вы, доктор?

Ого, перешёл на «вы»! Кажется, неплохой знак.

– Что ж не сказали, что племянник Кривого? Ну, да, двоюродный, но всё же… Сказали б – всё не так бы пошло! Не так… не так… По-другому… А теперь вот – думай…

Сильвестр вдруг встал и прислушался. Желтое лицо его озарилось недоброй ухмылкой.

– А, обложили! Думаете? Ну-ну…

Раздался звонок. А потом и стук в дверь.

– Э-э… – повернувшись к доктору, трактирщик покусал тонкие губы. – Передашь Кривому… А, впрочем, ещё свидимся! Пока же – прощай!

С этим словами Сильвестр вдруг бросился к окну и с разбегу прыгнул! Кругом полетели осколки стекла… Во дворе послышались крик… А в комнату…

В комнату с наганом в руках вбежал Гробовский!

– Иван Палыч, цел?

– Я-то цел… А вот Сильвестр…

– Никуда он не денется! – поручик подошел к окну. – Эвон, уже взяли! Лаптем-то щи не хлебаем! Ох ты ж… Давай-ка, я тебя развяжу! Ах, доктор, какое большое дело мы сделали! Всё же словили…

– Но, Анна Львовна! – вскочив, закричал Иван Палыч. – Она до сих пор у них! Я кажется, знаю… Гвоздиков! Ему поручено… Эх, так он верно, уже, уехал!

– Уехал, – усевшись на стул, спокойно кивнул Гробовский. – А наши люди – за ним! Успокойся, Иван! Скоро увидишь свою Анну Львовну.

– Но, как вы…

– Говорю же! Лаптем щи не хлебаем. Работаем!

– Ах…

– Что такое, доктор? Что-то ты побледнел… А ну-ка, на воздух, на воздух!

По квартире уже ходили какие-то люди в жандармской форме. Что-то искали, переговаривались…

Во дворе же…

Во дворе, прямо под окнами валялись осколки стекла. На снегу краснели пятнышки крови. Как ягодки рябины.

Пойманного Сильвестра с окровавленным лицом как раз сажали в возок. Трактирщик нехорошо щерился и ругался. Заметив доктора, вдруг замолк и смачно плюнул на снег:

– Ишь как… навёл! Ничо, ничо… Достанем тебя! Не я, так Кривой…

– Да полезай ты уже! – один из жандармов от души угости задержанного хорошим пинком! – Надоел ругаться!

– Да кто такой этот Кривой? – наконец, спросил Иван Палыч.

Гробовский задумчиво покусал губу:

– Один из московских фартовых. «Иван». Из крупной рыбы! И имеет большой зуб на Сильвестра!

– А-а…

– А ещё…

Глянув через плечо собеседника, поручи вдруг резко замолк.

Доктор резко обернулся…

Во двор медленно въезжал длинный темно-зеленый автомобиль с поднятым верхом. В кабине, рядом с шофером, сидел военный с чистыми погонами армейского капитана и с налетом седины на висках. Худой, костлявый, с серой, почти мертвецкой кожей, и взглядом, тяжелым, как свинец.

Старый знакомый…