Текст книги "Обострение (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Земский докторъ. Том 2. Обострение

Глава 1

Чума…

Бубонная, в Российской Империи… А была ли вообще? Доктору пришлось напрячь память, чтобы вспомнить хоть что-то. Вроде последняя эпидемия бушевала в XVIII веке. Но сейчас, в 1916 году… Хотя черт его знает, может и возникла какая-нибудь локальная беда…

Чума…

Только этого еще не хватало!

Невольно нахлынули вспоминая чёрных страниц истории: паника, страх, переполненные больницы, смерть, что косит целые города. Для уездного захолустья, с его скудными аптеками и без антибиотиков, это приговор.

«Один я точно не справлюсь. Да даже если и телеграмму пошлю, пока все организуют, пока поставят санитарные посты, объявят карантин, перекроют дороги, пока прибудет врачебная группа…»

К тому моменту Зарное уже потонет в лихорадке и смертях.

Иван Палыч повернулся к Аглае. Санитарка стояла в дверях, испуганная, дрожащая.

– Аглая, успокойся. Расскажи лучше всё подробнее, обстоятельно. Что за чума? Какие симптомы? Кто болеет? Где?

Санитарка, всхлипнув, вытерла щёку рукавом, забормотала:

– Иван Палыч, это Фроська с базара прибежала, кричала, что в соседнем селе, в Рябиновке, где у нее свекор живет, беда. Двое слегли, ещё вчера. Говорит, жар у них, как будто огонь проглотили, животы болят, понос кровавый, а кожа – будто воск, желтоватая. Один, говорят, уже… того… не дышит. Народ шепчет – чума, Афинская, как в старину, когда полсела вымерло!

Доктор нахмурился. Афинская чума… что-то не помнил он такой разновидности болезни. Местные так называют? Под тип той самой скверны? Опять суеверия…

– Постой, – Иван Палыч принялся массировать виски. – Ты говоришь жар, кровавый понос, желтуха? Так это не чума. Совсем на нее не похоже. Чума – это язвы, чёрные бубоны, кашель с кровью, а не живот. Бубоны имеются на больных? Язвы?

Аглая растерялась.

– Язвы? Вроде нет.

– А кашель с кровью? Лимфатические узлы воспалены?

– Иван Палыч, так ведь я же сама не видела… Это Фроська…

– Путает она что-то, это твоя Фроська, – отмахнулся доктор.

– Не путает! Она ведь маленькой была, когда первая чума была, она помнит все. У нее же ведь отец и мать от нее умерли, как тут такое забыть?

– В самом деле? – нахмурился доктор. И принялся рассуждать вслух: – Аглая, точно понос? И кожа жёлтая? Язвы есть? Горло, лёгкие? Кашель какой? Эх, послушать бы самому, осмотр произвести.

Аглая, моргнув, покачала головой.

– Иван Палыч, Фроська про язвы не говорила. Кашля, вроде, тоже нет. Только жар, животы крутит, и… ну, гадость эта, кровавая. И слабость, говорят, как будто кости тают.

– А врач местный что говорит?

– Какой врач? – удивилась Аглая. – В Рябиновке нет врача. Даже травниц нет. Сюда все ходят.

– М-да… – протянул доктор. И вдруг догадка начала крутиться совсем близко.

– Постой, Аглая. А что там, в этой Рябиновке… с водой?

– А что с водой?

– Откуда берут?

– Известно откуда – с колодца! Правда в последнее время мутная стала вода, после осенних то дождей.

Иван Палыч просиял.

– Аглая, не чума это. Дизентерия обычная. Либо… тиф, брюшной. Бактерия Salmonella typhi, передающаяся через воду и пищу. А Афинской называют, потому что впервые в Афинах была она зарегистрирована. Вспомнил!

– Ну Иван Палыч! Ну голова! – уважительно прошептала Аглая. – Так что же теперь делать? Не паниковать? Успокоиться?

– Паниковать никогда не нужно. А вот успокаиваться и расслабляться еще рано. Брюшной тиф – это не чума, но сейчас, без чистой воды и лекарств, это всё равно что… – доктор хотел сказать «смерть», но вовремя поправился: – Ничего хорошего в общем не жди. Вот что. Сходи к Анне Львовне, предупреди, только осторожно, чтобы панику в селе не поднять. Скажи ей, чтобы воду кипятила и только кипяченую пила и ученикам только такую и давала. Также скажи – пусть детей не пускают к реке.

Аглая тут же умчалась прочь.

«Нужно бы телеграмму подать в город», – подумал он.

И тут же покачал головой.

Телеграмму в уезд пока рано слать. Фроська – сомнительный источник информации, могла и напутать, а без фактов не дело почем зря шум поднимать.

И понял – нужно ехать в Рябиновку самому и самому убедиться в наличии тифа. Понял – и тут же начал собираться. Открыл саквояж, проверил склянки – йод, спирт, хинин, всё, что могло пригодиться. Слабый конечно набор, но выбирать не приходится.

Вышел на улицу, закрепил саквояж на багажнике мотоцикла.

Мотор железного коня кашлянул, зарычал, выплюнув облако дыма. Пора было отправляться на встречу неизвестности.

* * *

Дорога, узкая и ухабистая, вилась змеей через поле. Ветер, ледяной, как сталь, хлестал лицо, пробираясь под воротник. Осень наступала на Зарное, уверенно отвоевывая территории, погружая их в грязь и промозглый холод.

Поле довольно быстро кончилось, лес обступил дорогу плотной стеной. Стало заметно холоднее и сыро. Дневной свет, серый и слабый, тонул в чаще, и тишина, нарушаемая лишь рёвом мотора, давила на мозги.

Парень гнал мотоцикл и тот злился под ним, не желая ехать в такие дебри. Доктор и сам не горел желанием ехать сейчас в Рябиновку – дел в Зарном хватало. Но нельзя бросать село, которое нуждается в помощи. Если там и вправду есть больные с тифом, то нужно принять ряд мер, чтобы не допустить распространения болезни.

Мотоцикл зарычал громче, натужней. Иван Палыч даже удивился – никогда так мотор не работал. А тут…

Из выхлопной трубы раздался хлопок, мотоцикл совсем по-человечески закашлялся, потом чихнул и… заглох.

– Что за черт⁈

«Дукс» дёрнулся и встал, колёса увязли в земляной каше. Тишина леса, густая и тяжёлая, сразу же навалилась, как могильная плита.

Иван Палыч, выругавшись, спрыгнул. Включил зажигание, принялся заводить мотор. Но тот упорно не хотел работать.

«Бензин закончился⁈ – парень проверил. Нет, горючего хватало. – Тогда что? Свеча? Карбюратор? Тут людей не знаешь чем лечить, а еще техника капризничает, ломается!»

Этого еще не хватало.

Иван Палыч в сердцах стукнул кулаком по рулю. Огляделся. Что делать? Идти пешком? Рябиновка в пяти верстах, пешком – часа два, с саквояжем – дольше. Еще светло, но скоро и темнеть начнет. Возвратиться? Не хотелось бросать технику. Но делать нечего. Возвращаться – не вариант. Нужно дотопать до Рябиновки, осмотреть больных, а потом попросить помощи с мотоциклом – взять хотя бы телегу, перетащить транспорт обратно до Зарного, где они с кузнецом дадут ума движку.

Иван Палыч двинул дальше по дорожке.

Саквояж бил по бедру, как маятник, отсчитывающий минуты. Тяжелый, зараза.

«Вот тебе и железный конь! Не ломается, не подведет!» – ворчал доктор, пробираясь вперед.

– Еще ветки эти!

Незапланированная прогулка не приносила радости. Еще бы! В такую погоду хозяин собаку не выпустить, а тут…

Низкий, гортанный рык, едва уловимый, но острый, как лезвие, заставил замереть и забыть мгновенно обо всем. Парень остановился. Рука невольно сжала ремень саквояжа.

Рык повторился.

Иван Палыч медленно повернул голову, взгляд скользнул по теням. На тропе, в десяти шагах от него, стоял волк. Матерый.

Пепельная шерсть вздыбилась на холке, желтые глаза, похожие на огоньки керосинки, не мигая наблюдали за человеком.

Волк оскалился. Тягучая ниточка слюны медленно свесилась с нижней губы. Уши, вздыбленные, настороженные, улавливали каждый шорох и едва заметно подрагивали.

Вот ведь…

«Скальпель! – блеснула мысль. – В саквояже есть скальпель! Им можно отбиться!»

Конечно, это было безумием – выходить на волка с одним скальпелем. Но лучше попытаться использовать этот маленький шанс, чем смиренно погибнуть от клыков зверя.

В лесах Зарного волки были не редкостью, особенно в голодные зимы, когда добыча уходила глубже, человек в такие моменты становился целью. Этот зверь, чувствующий приближение суровой зимы, наедался мясом впрок. И одинокий заблудший человечишка был идеальной добычей для него.

Иван Палыч с трудом подавив страх, выпрямился. Нельзя показывать зверю, что боишься его.

Волк зыркнул на человека, угрожающе, прямо в глаза.

Доктор не отвел взгляда.

Битва началась без слов, без движений – только взгляды, как клинки, скрестились в морозной тишине. Парень знал: бежать нельзя, кричать – еще хуже. Волк, чуя слабость, бросится, а его клыки разорвут быстрее, чем пуля.

Иван Палыч шагнул вперёд. Медленно, очень медленно.

– Пошёл прочь. – Также медленно прорычал доктор, не отводя взгляда.

Волк дрогнул, его уши прижались, но он не отступил, его лапы, широкие, как лопаты, вмяли грязь. Прыгнет? Или нет?

Стоять, не дергаться! Не подавать страху. А если прыгнет, то…

Парень понимал, что не успеет выхватить скальпель, но намеревался уклониться от выпада, а уж потом лезть за оружием. И драться. До последнего.

Так же не отводя глаз, доктор шагнул ещё вперед. Зверь зарычал громче, шерсть встала дыбом.

Чувствуя, как пот стекает по спине, доктор рявкнул:

– Прочь, я сказал!

Волк замер. Такого поворота событий он явно не ожидал и сейчас размышлял как поступить дальше. Рискнуть? Сразиться с двуногим? Или отсутпить?

Зверь, мотнув головой, все же отступил на шаг, затем ещё, его глаза горели, но лапы, медленно, понесли лохматого назад.

Иван Палыч, не моргая, держал взгляд, сердце колотилось, как мотор мотоцикла, пока волк, наконец, не повернулся и не растворился в тенях, как призрак. Снег хрустнул под его лапами в последний раз, и звенящая тишина вернулась.

Парень выдохнул, его плечи опустились, и он вдруг почувствовал такую слабость, что готов был упасть в грязь прямо тут. Словно вытащили из него все кости. Рука, сжимавшая саквояж, задрожала.

– Будем надеется, что волк одиночка и стаи поблизости нет, – прохрипел Иван Палыч и двинул дальше.

А потом и вовсе побежал, принимая скрип веток на ветру за волчий вой.

* * *

Снег под сапогами хрустел, как битое стекло. Лес, что выпустил его после встречи с волком, вновь сменился полями. Ветер, холодный и резкий, гнал позёмку и продувал насквозь.

Вечерело, небо, серое, как шинель, темнело, и первые звёзды, острые, колючие, уже пробивались над горизонтом. Деревня показалась внезапно, словно вынырнула из марева и засветилась тремя блеклыми огоньками.

Ну наконец-то!

Иван Палыч устало доковылял до первой хаты, низкой, с соломенной крышей. Из-за сумрака не разглядел тропинки и вышел не с той стороны, через кривой огород, который разбили прямо перед домой и оказался вместо двери у окна. Постучал в него. Потом заглянул, но ничего разглядеть не смог. Прошел через какую-то траву и аккуратно накопанные ямки к дверям. Вновь постучал. Долго не открывали и парень уже подумал было, что в доме вовсе никого нет.

Но раздалась вдруг возня – кто-то закряхтел, надевая обувку.

– Кого там… – раздался гнусавый голос.

Дверь, скрипнув, отворилась. На пороге возник мужик, лет сорока, с всклокоченной бородой и мутными глазами, в которых еще плескалось похмелье. От хозяина пахло перегаром и чем-то кислым, запах был плотным и от него хотелось как можно скорее отстраниться.

– Добрый вечер! – сказал Иван Палыч.

Увидев гостя – его пальто, саквояж, сапоги, – мужик замер, лицо, красное от самогона, вытянулось. Он кашлянул, смущённо потирая шею, и пробормотал:

– Барин, что ли? Аль начальство какое? Чего стучишь, ночь ведь скоро…

Иван Палыч, подавив усталость, ответил:

– Не барин и не начальство. Доктор я, Петров, Иван Палыч, из села Зарного. Шёл к вам, в Рябиновку. Больные у вас, говорят, имеются, помощь нужна. Пустите, замерз, как собака. Погреться бы, да и растолковали куда дальше мне.

Мужик, моргнув, улыбнулся, его жёлтые зубы блеснули в свете керосинки, и он отступил, махнув рукой.

– Доктор? Ну, проходи, коли так. Рябиновка, говоришь? Ха, промахнулся ты, доктор!

Иван Палыч, не понимая, шагнул в хату. Запах ударил, как кулак: кислая вонь квашеной капусты, смешанная с прогорклым жиром, самогоном и дымом от печи, что чадила в углу. Землянной пол лип под сапогами. Бревенчатые стены лоснились от копоти.

Гость огляделся.

Стол, сколоченный грубо, стоял у окна, на нем одиноко покоилась большая деревянная солонка. У стола – лавка, на которой валялась дерюга, пахнущая сыростью.

Мужик, всё ещё смущённый, указал на лавку, его голос стал живее.

– Иди туда, отдохни.

– Как это – промахнулся? – осторожно спросил Иван Палыч. – Вы сказали…

– Садись, доктор. Щас воды принесу. Я Ефим, здешний. А это, – он обвёл рукой хату, – Кривой Лог, село наше. Рябиновку ты стороной обошёл. Там, – он махнул в сторону окна, – две дороги в лесу, вечно путники плутают. Верст десять отсюдава до твоей Рябиновки, ежели прямо.

Иван Палыч встал как вкопанный.

Кривой Лог? Десять верст? Не та дорога? И понял – волк, будь он неладен… Из-за него все спутал. Там уже было не до выбора куда идти – лишь бы спастись. Вот и прибежал не разбирая дороги не туда.

– Десять верст, говоришь? Как же мне в Рябиновку то теперь попасть? Мне срочно нужно. Больные там, может, тиф.

Ефим поставил кружку, его улыбка увяла. Он почесал бороду заскорузлым ногтем.

– Тиф, говоришь? Слыхал, в Рябиновке шептались, мол, хворь какая-то. Но, доктор, ночь ведь на носу. Лес тёмный, волки шалят – не дай бог повстречать такого. Завтра поди как-нибудь и доберешься, поутру.

На эти слова Иван Палыч не сдержался, нервно хихикнул. Ефим непонимающе посмотрел на него, но переспрашивать не стал, продолжил:

– До утра бы переждать, а я б телегу запряг, довёз бы… Ну за плату отдельную, конечно, на овес лошадям.

Доктор, отпив воды, холодной, как лёд, покачал головой.

– Ефим, не могу ждать. Ночь или не ночь, мне надо в Рябиновку. Помоги, лошадь дай, телегу, что угодно. Не могу ждать. Больные там, может, умирают. Сам понимаешь. Заплачу.

– Доктор, ничего с больными не будет, – отмахнулся Ефим, явно страдающий от похмелья. – Народ у нас крепкий, сильный, в лечении особом не нуждается. Сам выздоравливает. А если уж умирает, то судьба значит у него такая. Обождут до утра, ничего с ними не станется.

От таких слов Иван Палыч разозлился.

– Вот что, Ефим. Крамольные ты вещи сейчас говоришь, за них и под суд ведь можно. Известное дело – саботаж.

Упоминание государственного слова подействовало на Ефима усыпляюще. Он свесил голову, даже прикрыл глаза. Его согнутая фигура застыла неподвижно. И лишь щеки и лоб, до этого белые, начали заливаться пурпурным.

Слово взяла хозяйка, все это время стоящая в другой комнате.

– Ефимка, так ведь и в самом деле люди там. А если бы мы так болели? А дети наши? Отвези доктора, он божье дело делает, людей лечит.

– Ну Марья… – плаксиво промямлил тот.

– Вези, я сказала! – рявкнула та и Ефим, тут же вытянувшись в струнку, закивал.

– Так и быть, доктор, отвезу, – он почесал затылок, его лицо, красное, сморщилось, как яблоко на печи. – Щас кум мой, Архип, с лошадью вернётся. Поговорю.

– Ефимка! – все тем же резким не терпящим возражений тоном повторила жена.

– Ладно-ладно, на своей кобыле свезу, доктор, – проворчал он и уныло побрел в сени.

* * *

Рябиновка встретила доктора неприветливо, чёрной ночью и воем ветра, что гнал крупчатый снег по крышам. Ефим ворча довёз Ивана Палыча на телеге, высадил у дома старосты, да тут же, не попрощавшись, поехал обратно. Оплату забрать не забыл.

– На овес, сам понимаешь.

Доктор лишь махнул ему напоследок – довез и на том спасибо.

Хата старосты, низкая, с бревенчатыми стенами, стояла в центре села, в окнах тускло светилось керосиновым теплом. Внутри пахло болезнью – тяжёлый горьковатый дух, что врач узнал сразу.

Староста, Прокопий Данилыч, мужик лет пятидесяти с седой бородой и усталыми глазами, встретил доктора немногословно, представился и указал на горницу.

– Там они.

На деревянных кроватях лежали больные – семья Журавлевых: отец, мать и их сын, парнишка лет пятнадцати, которому стало худо сегодня.

Иван Палыч вымыл руки в тазу, склонился над первой кроватью.

Отец, Игнат, был горяч, как печь. Блестящий от пота лоб пылал под пальцами врача. Кожа, желтоватая, как воск, натянулась на скулах, а глаза, мутные, блуждали, будто ища выхода из лихорадки.

Доктор осторожно ощупал живот, отметил напряжение – признак воспаления. М-да… Плохи дела.

Игнат застонал.

Жена, Марфа, была не лучше: её трясло, мокрые волосы липли к вискам, а из-под одеяла доносился неприятный запах. Женщина бормотала, слабый голос звал сына Лёшку, что лежал рядом. Парнишка, бледный, с синими губами, ещё держался, но его живот уже был вздут, а температура, что врач измерил ртутным термометром, ползла к сорока.

Иван Палыч выпрямился, вытер пот со лба. Вот ведь черт! Дела… И вправду брюшной тиф.

– Ну? – коротко спросил староста.

– Тиф, Прокопий Данилыч, – тихо сказал доктор. – Брюшной, от воды, скорее всего. Колодец ваш, говорят, мутный стал, из-за дождя.

– Есть такое, – кивнул староста. – Так ведь всегда так по осени. И ничего, пьем, и все живы, слава богу.

– Видимо в этот раз занесло заразу. Надо кипятить всё, что пьёте. И карантин объявлять, и чем быстрее – тем лучше.

Прокопий нахмурился, неопределенно кивнул. Было видно, что слово «карантин» было ему незнакомо, но он не решался спросить что это значит.

– Прокопий Данилыч…

– Дохтур, нам бы пилюли какие-нибудь, – мягко улыбнулся тот. – Скажите, что делать – мы все сделаем. Нам бы только людей поднять.

«Пилюли… – вдруг разозлившись, подумал Иван Палыч. – Были бы еще у меня эти пилюли!»

Но вслух ничего не сказал. Вместо этого открыл саквояж, достал склянки. Смешал раствор хинина с водой, подошел к отцу семейства.

– Прокопий Данилыч, помоги, – попросил он.

Вместе поддерживая голову Игната, напоили больного. Потом дали лекарство Марфе и Лёшке.

– Поможет? – тихо спросил староста.

– Это не от самого тифа, – признался Иван Палыч. – Хинин помогает снять лихорадку, температуру и общее воспаление. Больным сейчас нужен уход, Прокопий Данилыч. Изоляция, жидкая пища, обильное питьё, кипячёная вода. Кстати, в питье им щепотку соли давайте – чтобы обезвоживание исключить. Все вещи, – он кивнул на одежду, – сжечь.

– Как это⁈ – удивился Прокопий Данилыч.

– Так надо. В них – зараза.

– Так отстираем…

– Прокопий Данилыч, сжечь, – не терпящим возражений тоном произнес врач. – И простыни грязные тоже. Это поможет избежать распространение болезни. Вы тоже после каждого посещения мойте руки. Вот вам спирт – протирайте все. Воду кипятите, не меньше пяти минут. Всем на селе скажите – чтобы только такую и пили.

Прокопий Данилыч кивнул.

– Сделаем, доктор. А… выживут они? Журавлевы-то?

Иван Палыч, закрывая саквояж, замер. Говорить правду не хотелось. А она была не очень хорошей. Левомецитин еще не изобретен. Ампицилин – тоже. Цефтриаксон – тем более. Цефотаксим, амоксициллин, пенициллин, ципрофлоксацин… ничего этого нет! Ни-че-го! И чем тут лечить, прикажите? В пору вспомнить про живицу и скверну.

– Шанс есть, Прокопий Данилыч, – ответил доктор. – Если всё сделаете, как сказал, и если зараза дальше не пойдёт. Я в Зарное вернусь, телеграмму в уезд пошлю. Держитесь. А пока – помогите добраться до Зарного обратно. И в лесок заглянем – там мотоцикл мой остался. Только это… у вас ружье есть? С собой возьмите – на всякий случай…

* * *

А Зарное окутало предрассветной тишиной. Небо едва тронулось алым на востоке. Красота!

Иван Палыч добрался под утро (староста долго запрягал кобылу, да еще и с мотоциклом пришлось повозиться, чтобы запереть его на телегу), продрогший до костей. Телега осталась у околицы, а Иван Палыч пошел в больницу распорядиться, чтобы согрели чай – отогреть Прокопия Данилыча.

Доктор вошел внутрь, думая, что вряд ли встретит кого-то – обычно к этому раннему часу все спали, даже те, кто должен был нести дежурство.

Но Аглая не спала. Она стояла у стола и выглядела так, будто и вовсе не ложилась, а простояла у этого самого стола всю ночь. В руках она сжимала тряпицу, пахнущую йодом. Увидев доктора, санитарка устало улыбнулась.

– Иван Палыч! Слава богу, вы вернулись! Я тут набегалась за всю ночь. Такого навидалась – ужас!

Иван Палыч поставил саквояж на пол, спросил:

– Аглая, что стряслось?

– Всё сделали, Иван Палыч, как вы велели. Людей послала Анне, чтобы та детей к реке не пускала, про воду кипяченную тоже всем рассказала – спасибо девкам, помогли. Но… Фроська… Фроська слегла!

– Какая Фроська? Постой, та самая, которая про болезнь рассказала?

– Ну! – кивнула Аглая. – Вон, лежит в палате, где Юра был.

– С чем слегла? – настороженно спросил доктор.

Аглая шагнула ближе и прошептала, словно боясь, что слова оживут:

– С этим… как его? С брюшным тифом, Иван Палыч. Жар у неё, живот крутит, и… кровь, как в Рябиновке. Беда в Зарное пришла…

* * *

Уважаемые читатели! Мы рады, что вы остаетесь вместе с нами и следите за приключениями земского доктора Ивана Павловича Петрова! Это второй том его приключений, не забудьте добавить его в библиотеку и поставить лайк! Продолжение уже совсем скоро! Приятного чтения!