Текст книги "Обострение (СИ)"

Автор книги: Андрей Посняков

Соавторы: Тим Волков
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 15

Сенная площадь тонула в сыром тумане и светильники едва пробивали мглу. Невольно вспоминалась классика – ночь, улица, фонарь, аптека…

Иван Палыч медленно брел к доходному дому Селиванова. Повозку не стал брать – решил прогуляться после сложного дня. А день и в самом деле был насыщенным – сначала отвели в операционную, где показывали якобы прорывную технологию лапаротомии – то есть вскрытия брюшной полости при ранениях живота, отказавшись от выжидательной тактики. М-да, уж, прорывная! Таких операций за свою ординатуру Артем повидал сотни! Но пришлось старательно делать вид, что ему интересно.

Потом еще одна лекция. Обед. И вновь лекция, которая в этот раз была больше похожа на собеседование – Ивана Павловича спрашивали обо всем, что касается хирургии и не только. Отвечать приходилось осторожно, чтобы не взболтнуть лишнего и ненароком не упомянуть какие-нибудь еще не существующие инструменты и тем самым не выдать себя.

Но мысли, как это ни странно, сейчас, после трудного дня, были занятый совсем другим.

Распутин…

Вот ведь как бывает. Увидел настоящего, живого. Кто бы мог подумать. Да не просто увидел, еще и услышал от него такого, чего вряд ли бы вообще от кого-то мог услышать. Непростой старик. Видит. Многое видит. Чего другие не могут.

Знал он про 21-й век, про настоящего Артёма – хирурга, утонувшего в суете мегаполиса. Знал – и предложил помочь вернуться.

«Обратно? – подумал доктор, переходя улицу. – Домой?»

Туда, где смартфоны, интернет, пицца с доставкой, кофе в стаканчике, шум машин. Всё родное, привычное. Можно снова быть собой, не прятаться под личиной Ивана Палыча.

Но…

Артём прикрыл глаза. Там ли его дом? Настоящий дом…

Здесь, в 1916-м, время течёт иначе. Нет гонки, нет звонков по ночам, нет проклятой беготни. Утро в Зарном – скрип снега, запах дров, голос Аглаи: «Иван Палыч, пирожки готовы!», больница, такая привычная, родная. И Анна. Её улыбка в «Синема-палас», тёплая рука в его ладони, тихий смех: «Лыжи в квартире! Умора!». Любовь, которой не было там, в будущем, среди лайков и дедлайнов.

– Вернуться? – сам себя спросил доктор.

И не смог ответить на собственный вопрос.

В квартире на третьем этаже было холодно, мерно тикали напольные часы, словно отсчитывая его судьбу. Артём бросил саквояж на диван, зажёг керосиновую лампу и сел, потирая лоб.

«Вот ведь старик! Подкинул задачу! Лучше я бы вообще туда не ходил!»

– Вернуться… – вновь пробормотал он, уже задумчиво. – Да, наверное, надо.

Он родился там, значит там ему и быть. Там – его время. Там. Не тут.

Но…

Как же Анна? Ее то ведь не переместишь туда.

– Нет… не могу. Не вернусь.

Он сжал кулаки, отгоняя мысли о будущем.

И всё же… Разговор с Распутиным был таким коротким, оборванным. Эх, расспросить бы, узнать, задать вопросы.

– Нужно встретиться вновь! – вдруг просиял доктор.

Встретиться и поговорить, обстоятельно, без спешки, расспросить обо всем, узнать. И принять окончательное решение.

Он кивнул сам себе.

«Завтра найду Антонину, она сведёт с ним», – успокоившись, подумал Иван Палыч. Потом лег на диван и тут же провалился в сон.

* * *

Утро в Петрограде выдалось серым, с Невы тянуло сыростью. Иван Палыч шёл к кафе «Le Ange Jaune» у Казанского собора, кутаясь в пальто. Антонина ждала за столиком, голубые глаза девушки сияли под вуалью.

– Иван Палыч, вы нынче бледный! – улыбнулась она, отпивая шоколад. – Петербург не по нраву?

Артём, присев, кашлянул.

– Петербург прекрасен. Просто, мысли разные.

– И какие же? Все заботы врачебные?

– Не совсем. Антонина Аркадьевна, мне бы… нужна ещё одна встреча. С Григорием Ефимычем. С Распутиным, – доктор вдруг поймал себя на мысли, что робеет от этой своей просьбы, словно просил о чем-то постыдном. – В прошлый раз разговор наш оборвался, не всё сказали друг другу, признаться, толком даже не поговорили.

Фрейлина закатила глаза, её улыбка стала хитрой.

– Правда ведь, он сильный? Недаром царская семья ему верит! Слово молвит – и царевич оживает. А взгляд – будто душу пронзает! Ох, доктор, вы попались на его крючок и его charisme! – Она рассмеялась, но, заметив серьёзность доктора, кивнула. – Постараюсь, Иван Палыч. Говорят, сегодня вечером он будет свободен. Телефонирую вам в госпиталь. Идёт?

– Идёт, – выдохнул Артём. – Мерси. Спасибо большое!

Принесли кофе.

– А что-нибудь слышно от Ксении насчёт Штольца? – спросил Иван Палыч, немного расслабившись и отпивая горячий напиток. – Ситуация-то шибко странная.

Антонина нахмурилась, отставив чашку.

– Вчера с ней разговаривала. Вся в расстроенных чувствах. Переживает из-за этого Штольца. Говорит, что он человек хороший, милый и еще не собралась с духом, чтобы спросить его про фамилию. Я ей конечно повторила, что известны случаи брачных аферистов, а она лишь вздохнула. Штольц ей голову вскружил.

Антонина отпила кофе.

– Вот и сидит Ксюша, вздыхает, да снимки смотрит.

– Какие снимки? – не понял доктор.

– Которые они вместе со Штольцом делали. Удачно, надо сказать, сделали. Заводик тот сфотографировали, про который я вам говорила, который совсем недавно взорвали. Там теперь, говорят, такой пустырь несуразный.

– Пустырь… – задумчиво повторил Иван Палыч.

– Ну да, – кивнула девушка. – Только на фотографии и остался заводик тот. Но лучше бы природу фотографировал. Странные у него вкусы, у этого Штольца! Точно вам говорю – брачный аферист он!

От мыслей отвлекло какое-то волнение, происходящее на улице. Доктор и его спутница оглянулись.

У продуктовой лавки напротив ресторана толпились женщины с корзинами, старики, школьники. Лавка была закрыта на замок.

– Сахар обещали! – раздраженно крикнула баба в платке. – А нету! Закрыто!

И громко стукнула кулаком по двери.

– На фронт всё увезли, а нам – пусто! – вздохнул мужик с портфелем.

– Верно, обещали, – кивнул кто-то. – Сегодня, сказали, будут отпускать. А закрыто.

Вновь постучали в деревянные стенки лавки. Никто не открыл. Принялись возмущаться чуть громче.

Парень в картузе, стоявший чуть в сторон и словно этого и ждавший, влез в толпу.

– Товарищи! Доколе терпеть уже можно? Хлеб втридорога! Сахар не отпускают! Издевательство! Долой войну!

Толпа загудела, кто-то подхватил:

– Правда! Грабят! Простой люд! Сил уже никаких нет!

Женщина швырнула ком снега в парня.

– Заткнись, смутьян! Чего тут воду мутишь?

– А разве я не прав? Возьми-ка, мать, лучше листовку, почитай как есть на самом деле.

– Не нужны мне твои бумажки! Еще не хватало чего! Чтобы меня потом с ней погнали куда подальше?

У афишной тумбы «Поддержи фронт!» появились жандармы. Один, с рукой на кобуре, крикнул:

– Что тут происходит? Агитация?

Парень сразу же рванул бежать, но второй жандарм из подворотни ловко сбил его с ног. Разлетелись в разные стороны листовки, которые тащил с собой парень, упали в грязь. Толпа окружила лежащего.

– Смутьяна вязать будут…

Жандармы скрутили парня, пихнув в чёрную карету с Литейного.

– В охранку! – рявкнул старший.

Карета уехала. Толпа продолжила стоять в очереди за сахаром.

– Неспокойно нынче в Петербурге, – произнес доктор, глядя на произошедшее на улицу.

– Везде неспокойно, – ответила Антонина. – Война идет.

Они распрощались и каждый пошел по своим делам.

* * *

На сегодня было запланировано много мероприятий. Во-первых, еще одна, на это раз последняя лекция. Потом посещение медицинского музея. Далее – ужин.

В госпитале имени цесаревича Алексея, в Зимнем дворце, с утра гудела суета: санитары таскали носилки с раненными, сестры милосердия звенели шприцами – привезли на санитарном поезде раненых с фронтах и многим требовалась скорая неотложная помощь. Иван Палыч предложил и свои руки, но от помощи доктора мягко отказались и попросили пройти в зал. Просвещать – вот была его основная задача тут.

В лекторной было шумно. Дополнительный доклад Ивана Палыча, после успеха прежних, собрал полный зал – врачи, газетчики, офицеры с фронта. Даже легкораненые пришли, хотя и мало что понимали в инфекциологии.

После доклада, в ординаторской, его перехватил интерн Леонид Лебедев, подвижный как воробей и веселый.

– Иван Палыч, вы нынче герой! – по свойски хлопнул он по плечу доктора. – В «Вечернем Петрограде» пишут: «Земский Кулибин»! Ребята обсуждают, а я говорю, что знаю вас лично! Представляете какой ажиотаж был? Вот, принес вам выпуск. Почитайте. Да в Зарное отвезите, покажите – пусть село знает своих героев. Небось уже охота уже назад? Суета тут.

Артём улыбнулся.

В Зарное уже и в самом деле хотелось вернуться – скучал. И по больнице, и по Анне, и по остальным знакомым и друзьям.

– Охота, – кивнул доктор. – А ты как? Местный? Или тоже приезжий? В столице нет скуки?

Лебедев хмыкнул, присев на топчан.

– Скука? Война, госпиталь полный, раненых возят. Какая уж тут скука? Не до нее. Еще и шпионы…

– Какие шпионы?

– Самые обыкновенные. Засылают сюда. Для разных дел. И диверсии бывает устраивают. А что ты хотел? Время такое сейчас, не спокойное, – интерн пожал плечами. И вдруг, чуть подавшись вперед, тихо сказал: – Кстати, Иван Палыч, насчет времени. Вы осторожней будьте. Врачей сейчас на фронт гребут пачками. Вы земский доктор, могут и забрать.

Он тяжело вздохнул.

– Только вот мне не охота, чтобы вас забрали. Вы науку двигаете, прорывные методы изобретаете – а вас могут в окопы, к тифу с дизентерией. Таланты беречь надо!

Иван Палыч рассмеялся.

– Польстить решил?

– Нет! Я искренне, Иван Палыч! Хотите, подсуечусь? Знаю человечка в военном приказе, можно вопрос решить, чтоб в Зарном остались. Отсрочку выпишут.

Артём напрягся.

– Спасибо, Лёня, но не надо, – твёрдо сказал он, глядя в глаза Иванькову. – Будь как будет. Если судьба случится – поеду. А нет – останусь с больными.

Ивану Павловичу показалось, что так будет правильней. Ведь и сюда, в этот мир, попал он тоже не по собственной воле.

Леонид прищурился, покачал головой.

– Эх, какой вы, доктор! Выбор ваш уважаю, но скажу честно – вам тут надо быть, изобретать, придумывать. Ну, моё дело предложить. Он хлопнул себя по колену.

– Еще раз спасибо, – кивнул Иван Палыч. – И знаешь, я наверное на сегодня откажусь от посещения медицинского музея и ужина – устал. Да и есть еще дела, поважней.

* * *

Вечером с Антониной встретились у привычного уже кафе «Le Ange Jaune», откуда взяли фаэтон и куда-то долго ехали, через дворы и закоулки.

– Антонина Аркадьевна, куда направляемся? – Иван Палыч поправил воротник, оглядываясь. – Не тот маршрут, где Григорий Ефимыч живет. Или он с места на места? Чтобы недруги не выследили?

Фрейлина обернулась, улыбнулась.

– Ох, Иван Палыч, не торопитесь! Всё узнаете. Всему свое время!

– Что за тайны?

Антонина хмыкнула, отмахнувшись.

– Уверена, вам понравится!

Они свернули в подворотню, к доходному дому без вывески. Антонина постучала в дверь условным стуком. Дверь скрипнула, старуха в чёрном платье, не говоря ни слова, впустила их. Внутри пахло воском и ладаном, коридор тонул в полумраке. За тяжёлой портьерой слышались шёпоты.

– Где это мы? – доктор остановился. – Антонина, что за место?

Она обернулась, глаза блестели в свете свечи. Девушка чуть робела.

– Иван Палыч, я взяла на себя смелость и некоторую дерзость сделать вам небольшой сюрприз. Я видела с каким интересом вы к потустороннему тянетесь, к необычному! У вас прям глаза горели, когда вы с Григорием Распутиным разговаривали. Это место, куда я вас привела… тайное общество! И сегодня как раз будут проводить спиритический сеанс!

– Что⁈ – не смог сдержаться доктор. – Спиритический сеанс? Ну что за чушь⁈

– Ах, Иван Палыч, вы еще ни разу ту не были, чтобы так отзываться об этом! Пойдёмте, давайте для начала хотя бы зайдем.

Доктор не хотел заходить, но Антонина ловко подхватила его под руку и повела по коридору в комнату.

В самом салоне, освещённом свечами, сидели люди – дамы в вуалях, мужчины в сюртуках, старик с тростью. На столе – хрустальный шар, рядом – блюдце с буквами.

«Ну что за пошлость⁈» – подумал доктор.

В углу, у занавеси, стоял высокий мужчина с бородой, в чёрном фраке, глаза его сверкали. Все здесь отдавало такой наигранной театральностью, что Иван Палыч невольно сморщился.

Однако же остальные, кажется, воспринимали все вполне серьёзно.

Антонина коснулась локтя доктора, шепнула:

– Иван Палыч, не робейте! Тут знатные люди – графы, фрейлины, тайный советник из Сената. Все ищут… за гранью.

– Что ищут то? – не смог сдержать улыбки доктор.

– Истину, – многозначительно ответила девушка.

– Так ведь… истина где-то рядом! – зловещим шёпотом ответил врач, вспоминая любимый сериал. И сам не смог сдержать улыбки – хохотнул.

– Пойдёмте, познакомлю вас с главным человеком общества.

Она повела его в угол, где стоял высокий мужчина с вьющейся бородой и загадочным взглядом.

– Медиум! – с ноткой важности прошептала Антонина и многозначительно показала пальцем в потолок.

Медиум был худ, в чёрном фраке, с длинными пальцами, унизанными перстнями. Лицо его, бледное, с резкими скулами, казалось мраморным, глаза, выцветшие, рыбьи, смотрели на всех с грустью и тоской.

На шее медиума висел медальон с каббалистическим знаком. Трость с набалдашником в виде змеи в руках старика шибко смахивала на ярмарочный реквизит, и Артём еле сдержал ухмылку.

– Иван Палыч, позвольте представить, – произнесла Антонина. – Это Евграф Порфирьевич Вельяминов-Небожин, верховный адепт ордена Лунного Света, теософ, спирит, последователь Блаватской! Он говорит с иными мирами. Евграф Порфирьевич, это доктор Иван Павлович Петров, из Зарного. Очень известный доктор, о нем, между прочим, газеты писали.

Сдержать улыбку было очень сложно.

– Простите, а вы самый верховный адепт ордена Лунного Света? Или над вами кто-то еще есть? – переспросил доктор.

Вельяминов-Небожин склонил голову, перстни блеснули.

– Чувствую в вашем вопросе сарказм, – промурлыкал он.

– Не сочтите за грубость, но я правда очень скептически отношусь к спиритическим сеансам, потому что…

– И зря! – перебил его медиум. – Очень зря. Прошу вас остаться и увидеть все собственными глазами. И тогда вы разубедитесь во всем сами.

«Цирк да и только!» – подумал Артем.

– Иван Палыч, я прошу вас – остаться, – сказала Антонина.

– Ладно, Евграф Порфирьевич, поглядим, что ваши духи наболтают, – нехотя согласился доктор.

Медиум прищурился, будто учуял насмешку, и указал на стол. Антонина подтолкнула доктора к стулу.

– Иван Палыч, не сомневайтесь! Евграф Порфирьевич отличный медиум! Садитесь.

Расселись за огромным круглым столом. Лица у всех напряжённые, ждущие.

Сеанс начался.

Евграф Порфирьевич долго водил руками над свечом, потом тряс головой.

– Входит в транс, – пояснила Антонина.

– Духи – явитесь! – гробовым голосом произнес медиум и все замерли. – Чувствую контакт! Явились! Кто первый?

Пожилая женщина в черном вздрогнула, дрожащим голосом произнесла:

– Мой муж… полковник Вячеслав Игоревич… погиб в Галиции. Прошу, вызовите его!

Она протянула ему десять рублей одной купюрой, медиум привычным быстрым жестом спрятал деньги в карман. Потом закрыл глаза, прошептал:

– Дух полковника, явись к нам…

Повисла тягучая пауза, было слышно только как потрескивают свечи. Вдруг за портьерой послышался шорох, кто-то зашаркал ногами. Все замерли. Скрипучий голос, словно из могилы, протянул:

– Ма-а-рия…

Вдова ахнула, побелев, и едва не сползла со стула.

– Он! Это он! – всхлипнула она.

Старик с тростью перекрестился.

– Теперь верите? – одними губами прошептала Антонина, сжав руку Артёма.

Артём прикрыл рот платком – чтобы не захохотать в полный голос.

«Шарлатанство! Помощник за занавеской шепчет в трубу. Хоть бы дым какой-то для пущей убедительности пустили. Топорная работа. Блаватская бы такого адепта в цирк отправила!»

Вельяминов-Небожин, заметив его движение, прищурился, глаза сверкнули злостью.

– Духи не терпят сомнений! – рявкнул он, вставая. Переигрывая, он воздел руки выше, голос задрожал: – Полковник, говори громче! Назови врага, что тебя сгубил!

Он закатил глаза, перстни звякнули, трость со змеёй упала на пол. Гости ахнули.

«Ну и актёр! Станиславский бы поверил!»

Но тут Вельяминов-Небожин замер, лицо исказилось. Он схватился за сердце, хрипло выдохнув:

– Духи… они… – и рухнул на пол, задев стол.

Закричала вдова, сочтя это происками потусторонних сил, гости повскакивали с мест.

– Евграф Порфирьевич! – вскрикнула Антонина. – Духи завладели им! Убили его!

Иван Павлович рванулся к медиуму.

– Жив, но пульс слабый… – пробормотал доктор.

– Сердце, – выдохнул верховный адепт ордена Лунного Света, доставая из внутреннего кармана жилетки пузырек с пилюлями – не волшебными, обычными, сердечными. – Работа нервная.

Он вытряс две таблетки и, запрокинув голову, проглотил их.

– Еще какая нервная! – улыбнулся Иван Павлович.

– Духи, они силу тянут… Общение с иным миром не каждому дано! – Его рыбьи глаза уставились на гостей, ища сочувствия.

– Чушь собачья! – буркнул Иван Павлович, резко вставая. Внутри вдруг все забурлило от злости. – Шарлатанство! Таблетки от сердца, духи… Тьфу! Антонина Аркадьевна, я ухожу. – Он оттолкнул стул и, не глядя на ошеломлённые лица, двинулся к выходу.

В коридоре его догнала Антонина.

– Иван Палыч, постойте! – Она схватила его за локоть. – Зачем так? Евграф Порфирьевич – медиум известный, сам граф Толстой к нему хаживал! А вы…

– А я, пожалуй, откажусь от такого удовольствия.

– Иван Палыч…

– Антонина Аркадьевна, хватит! Шарлатанство это. Сплошное надувательство. Неужели вы не видите? Или хотите быть обманутой? Простите, но я… в Зарное возвращаюсь. Петербург утомил. Слишком утомил. Прощайте.

Коротко кивнув, он вышел на улицу. Поймал извозчика, сел в карету. Кучер щёлкнул вожжами, и колёса застучали по булыжникам. Дома доктор быстро собрал вещи и направился на вокзал. Нагостился, пора возвращаться домой.

* * *

На Николаевском вокзале гудела толпа: солдаты, купцы, бабы с корзинами. Иван Палыч стоял у перрона, пар от дыхания клубился в морозном воздухе. Петербург остался позади. Хватит. Славы хлебнул – и достаточно. Пора в Зарное. Аглая, небось, пирожки печёт, Анна ждёт – не дождется. Вот там и место ему.

Вдали раздался густой гудок, поезд, пыхтя, подкатил к перрону. Пассажиры хлынули из вагонов.

Вдруг в толпе, мелькнула знакомая шинель.

Гробовский!

Показалось? Да нет же, он! Точно он!

– Алексей Николаич? – ахнул Иван Палыч. – Ты ли это? Вот так встреча! Ты как здесь оказался? Какими судьбами? По службе что ли? А чего не предупредил?

– Иван Палыч, а ты что же, меня встречаешь? – растерялся Гробовский, явно не ожидая увидеть тут доктора. – Я же никому не говорил… инкогнито тут. Ты же вроде должен только через два дня ехать назад?

– Должен, – кивнул доктор. – да вот решил сейчас. Устал.

– Как же хорошо, что встретились, не разминулись.

– По делу что ли?

– По делу, – сурово кивнул Гробовский. – И дело это тебя касается.

– Что случилось?

– Отойдем в сторонку, Иван Палыч.

Они отошли к лавочке, на которой сидела бабушка – продавала калачи.

– Ситуация одна приключилась, – произнес Гробовский.

– Какая?

– Нехорошая, – после долгой паузы ответил Алексей Николаевич. – Нехорошая и непонятная. И непонятного в ней одно – как такое вообще могло случится!

– Да что произошло⁈ Загадками какими-то говоришь, Алексей Николаевич, ей-богу!

Гробовский посмотрел доктору прямо в глаза и севшим голосом ответил:

– Сильвестр сбежал…

Глава 16

Они возвращались вместе, в одном купе. Почти сразу же Гробовский рассказал подробности о том, как сбежал Сильвестр.

– Представляешь – убил конвоира! И на стене – в тюрьме же – кровью написал: «Найду!» Понимаешь, Иван Палыч, я думаю, это он тебе угрожает!

– Да полноте! – нервно рассмеялся доктор. – Почему же мне-то? Может – вам?

– Может… – поручик посмотрел в окно, на пробегающие мимо унылые заснеженные пейзажи. – Но, на тебя он всё же сильнее обижен! Понимаешь, я – сыскарь, у меня служба такая – всяких гадов ловить. Ты же – совсем другое дело. К тому же, помнишь что он тебе тогда говорил, у моста? Что ж, предупрежу Лавреньтева с Деньковым. Уж, не беспокойся, Иван Палыч, без пригляду тебя не оставим.

– Да я и не беспокоюсь, в общем…

– И зря! Такой человек, как Сильвестр, обид не прощает! Кстати, это не настоящее его имя, а кличка. Помнишь, мы дактилокарту его в Москву посылали? – хитро прищурившись, Гробовский склонил голову набок.

– Ну? – заинтересовался доктор. – Не тяни, Алексей Николаич!

– Есть он у них! – поручик хлопнул ладонью по вагонному столику, словно бы прибил муху. – В смысле – «пальчики». Мякишкин Авдей Петрович… Кличка «Сильвестр». Из московских «Иванов», да… На Хитровке дела крутил… Да, говорят, крепко подставил кого-то из своих же! Вот и сбежал в Зарное, в глушь – отсидеться. Тут ему Субботин помог… Сбежал. Однако, дело свое не бросил! Он и в Москве марафетом промышлял… Эх, упустили!

– Да уж, – покивал Иван Палыч. – Как же так вышло-то? Ведь – тюрьма! Охрана кругом.

– Думаю, без подкупа не обошлось, – Гробовский зябко потер руки. – Больно уж дерзко действовал. И нагло! Ишь ты – угрозы на стене писать вздумал! Значит, точно знал, что уйдет… Кстати, на улице его сани ждали.

– Местные преступники помогли?

– Может, и так… А, может – залетные, московские птицы…

Доктор задумчиво «поправил» несуществующие очки, потеребил переносицу:

– Я полагаю, раз он сбежал – так тише воды, ниже травы затаится! И постарается подальше убежать.

– Ты так серьёзно считаешь? – в голос засмеялся поручик. – Бегать ему сейчас не резон – приметы по всем станциям разосланы. Все его ловят: и жандармы, и казачьи патрули. Затаится, выждет какое-то время… Кстати, может и тебе отомстить – как раз вот сейчас! Не сам – наймет убийцу… Я думаю, даже предупредит. К примеру, на воротах надпись появится – «Бойся». Или там – «Смерть». «Иваны» к подобной театральности склонны… Ну, Иван Палыч! Что головою поник? Напугал я тебя? Так это твоей же безопасности ради! Потом и примчал сюда первым же рейсом!

* * *

По случаю возвращения доктора Анна Львовна устроила небольшой прием. У себя, в школе. Собрались как-то под вечер все вчетвером: Анна с Иваном Палычем, да Гробовский с Аглаей. Аглая, между прочим, уже овладела таки грамотой – и читала уже и писала, правда, пока что не очень бойко. Не так, как языком! С другой стороны, весьма познавательно было узнать все местные новости.

В Рябиновке, да и вообще, в окрестностях, от тифа больше никто не умер – сказывалось действие вакцины. Сие направление доктор задумал продолжить, о чем сразу же и высказался. За что дружно и выпили!

Священник, отец Николай, совсем оправился от потрясений, и даже написал послание в Святейший Синод – просил вспомоществования на новую церковь. Ответа, правда, пока не было, но батюшка не уставал надеяться.

После ареста Субботина трактир в Зарном без хозяина не остался. Его пока что прибрал к рукам дальний субботинский родственник – Игнат Устиныч Феклистов, дядька пресловутого Андрюшки. Со сменой хозяина в заведении ничего не изменилось – как наливали из-под полы водку, нарушая военный «сухой закон», так и продолжали. Впрочем, так почти все и поступали.

И вот еще оказалась одна новость…

– Да, объявился Штольц! – припомнила вдруг Аглая.

– Штольц? – доктор удивленно моргнул и дернул шеей. – Он же выписан! Что же, в дезертиры решил податься? Или…

Иван Палыч покусал губу:

– Или – дело хуже… Не дезертир он, а, может быть, даже – шпион! Недаром же хоть и остзейский, но – немец.

– Штольц – шпион? – расхохотался Гробовский. – Ну-ну…

– Не верите?

Доктор тут же поделился всеми своими догадками…

– Снимал-то он с колокольни вовсе не Ксению, а подходы к заводу! К цехам! Или что же, думаете, это простое совпадение?

– Так диверсантов-то на заводе нашли, всех, – неожиданно улыбнулась Анна Львовна. – Об этом и в газетах писали!

Алексей Николаевич хохотнул, искоса поглядев на Аглаю:

– Так Иван Палыч в это время в столицах обретался! Вот и не в курсах.

– Там, кажется, мастер какого-то цеха за главного, – припомнила санитарка. – В газетах писали – застрелен при попытке к бегству.

– Да, да, так всё и было, – Гробовский потянулся за пирожком. – Там военные занимались, не мы…

– Так что Штольц-то? – напомнил Иван Палыч. – Говорите, объявился? Где, когда, у кого?

– У Ростовцевых он гостил пару дней, – Аглая отпила чай из фаянсовой чашки и поморщилась. – Мне про то сторож ихний сказал, в лабазе. Приехал, говорит, один, сам по себе…

– То есть, без мадемуазель Ксении, значит? – с удивлением уточнил доктор. – И в усадьбе его приняли?

– Он весточку от мужа Веры Николаевны привез, – санитарка с тоской посмотрела на блюдце. Вот туда бы чай-то налить, а не сёрбать горячущий из чашки! – Так сторож сказал. А еще сказал, Штольц с Юрой по саду гуляли.

– Ну, Юре полезно гулять… Но, Штольц… – покачал головой Иван Палыч. – Ну, пусть не шпион… Но ему давно пора в часть! Или сначала домой, на побывку… В Ревель. Ах, ротмистр, ротмистр…

Аглая прыснула:

– Да полноте вам, Иван Палыч, о чужих-то людЯх беспокоится!

А ведь она права, пожалуй, – подумал про себя Артём.

Действительно, что ему до чужих? Своими дорожить надо, а они ведь есть – свои!

Допив чай, доктор с нежностью посмотрел на Анну.

– А что-то давно мы не танцевали! Граммофон-то хоть цел?

– Да цел! – рассмеялась учительница.

В светло-сером, с синими атласными бантами, платье, с модной прическою, она была чудо как хороша!

– А еще настройщик из города приезжал, – похвастала Анна Львовна. – Починил, наконец, фисгармонию!

– Фисгармонию? Починили? – Артём обрадовано всплеснул руками. – Так что же мы здесь сидим? Идемте же скорее в класс!

– А вы что же, Иван Палыч – умеете? – удивленно протянула Аглая. – Или – как тогда на гитаре? Мужики рассказывали…

Да, конечно, Артём был не велик пианист… но, все же кое-что мог. Вот и сейчас запросто наиграл «Муттер»…

– Ой! Ой! – санитарка в ужасе замахала руками. – Иван Палыч! Что вы такое играете?

– «Рамштайн»… Э… Немецкая народная песня!

– Не надо нам немецких! Нам бы что-то патриотичное спеть! Ну, хоть «Гром победы раздавайся»…

«Гром победы» доктор, увы, не знал.

Потому принесли граммофон и пластинки. Морфесси, Собинов, Борис Борисов…

Спрятался месяц за тучку,

Не хочет он больше гулять…

– выводил нежный бархатный баритон.

Правда, танцевала лишь одна пара – Анна и Иван. Аглая с Алексеем Николаевичем почему-то стеснялись.

* * *

Утром, после осмотра и приема больных, Иван Палыч засобирался в город. Надо было заехать в управу, за жалованьем, потом – за бензином к Нобелю, да и в аптеке кое-что заказать.

Стоял чудесные денек: деревья в инее, палевые небеса, легкий морозец. Прежде, чем ехать, доктор отвинтил от мотоцикла штатные лыжи – какой там у них, в городе, снег, догадаться не трудно. Местами подтаял, кое-где и вообще – нет. Нет уж, без лыж куда как сподручнее!

До города молодой человек домчал быстро, да и там уже знал все короткие пути. Оставив «Дукс» во дворе, взбежал на второй этаж…

– Ольга Яковлевна, целую ручки! Господин Чарушин на месте?

– О! Иван Палыч! – вытащив изо рта дымящуюся папиросу, секретарша оторвалась от «Ундервуда». – Вернулись уже? Виктор Иваныч, к вам доктор из Зарного!

Чарушин давно уже оправился после ранении и выглядел молодцом. И одет был по последней – полувоенной – моде: во френч и брюки-галифе. Доктор даже хмыкнул:

– Экий вы, Виктор Иваныч, франт!

Первым делом Чарушин предложил чайку – гость не отказался, приятно ж, с дороги-то! За чаем и поговорили… Доктор рассказал про Петроград, про госпиталь, про врачей… Про Распутина и спиритических шарлатанов – не стал, счел, что не к месту.

– А у нас тут такие дела… – Виктор Иваныч как-то виновато развел руками. – Снова на вас донесение. Как всегда – анонимное. Я уж хотел было выбросить, да… Тут сказано – у вас, мол, какие-то немецкие, вражеские, идеи! Ну, насчет прививок и всего… Я вот думаю, а если такое же донесение и в воинские инстанции написано? Извините за грубое слово – в контрразведку. У нас же, Иван Палыч, пока вас не было, целую шпионскую группу накрыли! Устроили на военном заводе взрыв. Диверсию! Так что нынче все по-серьёзному! Искренне вас предупреждаю – будьте готовы ко всему.

Ну, вот, теперь подозрений в шпионаже только и не хватало! Тем более – таких идиотских. Контрразведка… хм… Ладно, поглядим… Если что, всяко Гробовский поможет…

Запустив двигатель, молодой человек покатил к Нобелю. Потом – в аптеку. И вот там-то, в аптеке, сквозь витрину, доктор заметил…

Штольц! Ну, да – точно он. Не один, с двумя незнакомыми парнями, по виду – мастеровыми. И одет как-то странно – двубортное пальто черного цвета с зелеными кантиками по вороту и обшлагам. Фуражка с зеленым околышем… Знакомая очень форма… Такую почти каждый день… Пограничник? Нет же! Железнодорожник! Ну да.

Что еще за маскарад? Или… обознался? Да нет, точно – Штольц! Знакомое интеллигентное лицо с узкими усиками, безукоризненный пробор…

Так позвать да спросить! Чего тут турусы-то разводить на колесах?

Запахнув куртку, Иван Палыч бегом выскочил из аптеки:

– Федор Иванович! Господин ротмистр!

Исчез Штольц! Как и не было. Почему-то не захотел встречаться… Или все же показалось? Теперь даже и не сказать…

Да и черт с ним, со Штольцем! Как сказал Антонина, фрейлина – брачный аферист!

* * *

В последнее время Иван Палыч кто-то привык читать свежую прессу. Ну, пусть даже – относительно свежую. Приохотил к тому Гробовский, поручику доставляли газеты со станции. Разные, и столичные тоже.

Вот и в этот вечер…

В ожидании Алексея Николаевича, Аглая поставила чайник. Доктор же, заполнив журнал, еще повозился в лаборатории, а потом развернул газетку.

Столичную…

«Вечерний Петроград», кажется.

И на первой же полосе… Как обухом по голове…

«Убийство Распутина»!

Что? Что такое? Неужели…

Заголовки сами бросались в глаза:

– «Происшествие на Мойке»! «Гибель Святого Старца»! «Следствие идет»… И совсем странные – «Отъезд Пуришкевича» и «Выражение сожаления кн. Юсупову»

Убийцы названы! Но не схвачены.

Эх, Григорий Ефимыч…

Убили! Вот так-то… Теперь уж и не погоришь. Не расспросишь… Да-а…

Вообще-то, Артём искренне расстроился и даже начала корить себя – почему не предупредил старца? Хотя, кого предупреждать-то? Григорий Ефимыч и так всё знал наперед. Знал… И вот… И вот его нынче нету!

Жаль! Искренне жаль…

«Значит, не нужно теперь и мучится с выбором», – вдруг подумал доктор. Вернуться или остаться – уже не нужно мучить себя выбором. Если даже Распутин и мог что-то такое сотворить, то теперь…

От этой мысли стало и тошно и легко одновременно. Вроде и решилось все с возвращением само, но и старца убили, который единственный насквозь его всего видел. Эх…

– Ну, Распутин и Распутин, – прочитав новость, пожал плечами Гробовский. – Думаю, он и сам уж давно предвидел свою смерть… И все же вот так… в проруби! Брр… Не худо бы помянуть! Иван Палыч, есть что?