Текст книги " Страшный рассказ"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 22 страниц)

Мысль о редакторах показалась Юрию заслуживающей внимания, но он временно отложил ее в сторонку, поскольку сейчас у него имелись более важные и куда более насущные проблемы.

К разряду важных относилась проблема дальнейших действий. Все упиралось в один-единственный вопрос: как поступить с господином литератором? Теперь, после вторжения в квартиру Ники, у Юрия были законные основания требовать от милиции возбуждения уголовного дела по факту исчезновения – читай, похищения – человека. Увидев этот разгром, ни один, даже самый тупой, мент не отважится сказать, что это обычный беспорядок, оставленный девушкой, впопыхах укладывавшей дорожный чемодан. Если взяться за дело с умом – где-то подмазать, а где-то и поднажать, – им придется искать. И, как бы плохо они ни искали, рано или поздно патлатый литературный гений попадет к ним в лапы и почти неизбежно отправится за проволоку.

Однако передоверять это дело милиции Юрий не хотел. Во-первых, пока они будут чесаться и соблюдать бесчисленные формальности, с Никой может произойти все что угодно. А во-вторых, Юрию Филатову претила сама мысль о том, что этот подонок с артистической прической отделается в лучшем случае несколькими годами лагеря, откуда его, несомненно, освободят досрочно за примерное поведение и активное участие в культмассовой работе.

Но главным, как ни крути, было время. Господин писатель мог похитить свою возлюбленную с какой-нибудь совершенно идиотской целью – например, запереть ее в каком-нибудь чулане, чтобы дать ей время образумиться и понять, в чем ее счастье. Вернее, в ком. Но завиральные идеи тем и плохи, что со временем они доказывают свою полную несостоятельность и тают, как утренний туман. Идеи тают, планы меняются и в конечном итоге тоже тают, а запертый в кладовке человек остается, постепенно (и очень быстро) превращаясь из средоточия мыслей и предмета вожделений в тягостную проблему, разрешить которую можно только одним способом – раз и навсегда избавившись от носителя проблемы, уничтожив человека, знающего о тебе слишком много лишнего. Поэтому Юрий испытывал настоятельную потребность отыскать Нику раньше, чем ее присутствие начнет по-настоящему обременять похитителя.

Решив, таким образом, главную проблему, он почувствовал, что настало время перейти к проблемам насущным и в первую очередь к тому, как ему выбраться из этого «гостеприимного» дома.

Порезанное колено продолжало кровоточить – не слишком интенсивно, но с достойным упорством. Кряхтя от отвращения к самому себе, Юрий залез в боковой карман джинсов и, ухватив за уголок, вытащил оттуда мятый носовой платок в сине-коричнево-белую клетку.

– Надо же, – проворчал он, туго перетягивая колено платком, – и от общей культуры, оказывается, иногда бывает польза.

Ему подумалось, что пользы было бы еще больше, если бы он имел привычку носить при себе не один носовой платок, а два, как водится меж интеллигентными людьми, – тогда второй платок можно было бы приложить к разбитому затылку. А с другой стороны, если постоянно носишь джинсы, даже один носовой платок занимает слишком много места. И вообще, если использовать эти самые платки в качестве перевязочного материала, то уж кому-кому, а Юрию Филатову пришлось бы постоянно таскать за собой целый чемодан этих предметов…

Покончив с коленом, он осмотрел ноющий кулак правой руки. Кисть распухла, как наполненная водой резиновая перчатка, на костяшках пальцев темнели ссадины. Юрий пошевелил пальцами. Было больно, но кажется, обошлось без переломов. Он поднял глаза и поискал на холодильнике оставленную кулаком вмятину. Вмятины не было, хотя, судя по ощущениям в отшибленной руке, она была просто обязана красоваться на самом видном месте. «Дубина стоеросовая, – с досадой подумал Юрий и, кряхтя, поднялся на ноги. – Вот уж действительно, сила есть – ума не надо…»

Встав перед открытой дверцей холодильника, он осмотрел себя при свете горевшей внутри лампочки и поправил, что мог, то есть затолкал на место выбившийся из-под брючного ремня подол рубашки. Правая штанина от колена до самого низа набрякла кровью, задубела и стала тяжелой, как керамическая канализационная труба, а обвязанный вокруг колена носовой платок живо напомнил Юрию молодежную моду конца восьмидесятых. Оглянувшись через плечо, он увидел на линолеуме смазанное кровавое пятно, обозначавшее место, где бывший офицер ВДВ Филатов провел изрядную часть этой веселенькой ночки.

– Тьфу, – сказал он с отвращением и, прихрамывая, пошел из кухни.

По дороге он ощупал карманы и убедился, что барашек дверного замка бесследно исчез вместе с перочинным ножиком. На месте, на двери, барашка тоже не было, а сама дверь оказалась запертой. Юрий пожал плечами: а как же иначе? Вырубив его, господин литератор позаимствовал барашек, отпер дверь, опустил барашек в собственный карман, беспрепятственно покинул квартиру и снова запер дверь снаружи имевшимся в его распоряжении ключом. Юрий рассматривал такое поведение как обычную мелкую пакость, поскольку настоящим препятствием для него отсутствие какого-то несчастного дверного барашка стать, разумеется, не могло. Хромая, он вернулся на кухню, выбрал на магнитной доске самый узкий нож и снова подошел к двери.

Только теперь он заметил, что в прихожей кое-что изменилось. На темном фоне входной двери сквозь мрак смутно белело что-то прямоугольное, по формату похожее на фотографию среднего размера. Фонарь на улице уже погас – кто-то экономил электричество, – и, сколько Юрий ни всматривался в это смутное пятно на двери, разглядеть, что это такое, он так и не сумел. Возможно, покидая квартиру, оппонент Филатова оставил ему записку – что-нибудь наподобие знаменитого письма запорожцев турецкому султану. Что ж, он имел на это полное право, ведь счет в их поединке пока что был два – ноль в его пользу. Первое очко этот волосатик отыграл, когда умыкнул Нику прямо из-под носа у Юрия, а второе – когда в два счета обвел вокруг пальца и угомонил здоровенного десантника простейшими подручными средствами, доступными каждой домохозяйке.

– Ничего, – пробормотал Юрий, шаря ладонью по обоям в поисках выключателя. – У нас, у русских, всегда так: долго запрягаем, зато быстро ездим. Имей в виду, сучонок, я уже запряг… Ну, где ты там?

Последнее относилось к выключателю, который тут же, словно испугавшись, подвернулся под руку. Юрий немного помедлил, но время было уже совсем позднее, соседи наверняка спали, и он решительно щелкнул клавишей.

Когда глаза привыкли к чересчур резкому после почти полной тьмы свету, Юрий глянул на дверь и до звона в ушах стиснул зубы. К двери при помощи обыкновенных ножниц была прикреплена фотография Ники крупным планом. Она улыбалась, несмотря на то что слегка раздвинутые лезвия ножниц пронзали ее зрачки своими, острыми, чуть тронутыми ржавчиной концами.

Проглотив вертевшееся на кончике языка ругательство, Юрий взялся за стертые от долгого употребления металлические кольца и потянул. Ножницы сидели крепко – то ли длинноволосый Саша потратил немало усилий, вгоняя их поглубже, то ли рука у него оказалась тяжелее, чем предполагал Юрий. Он рванул сильнее, и ножницы уступили, издав напоследок тупой деревянный звук. Изуродованная фотография с выколотыми глазами легла Юрию в ладонь; в двери остались две глубокие треугольные раны, похожие на следы от удара ножом.

Юрий немного постоял, разглядывая фотографию, и, пока он стоял так, шаря взглядом по знакомому смеющемуся лицу, ему сделалось ясно, что времени у него осталось гораздо меньше, чем можно было рассчитывать. Осознав это, он спрятал фотографию за пазуху, вставил кончик ножа в отверстие замка и провернул против часовой стрелки.

Раздался неприятный металлический скрежет, потом лезвие нащупало паз, плотно зацепилось, и замок дважды щелкнул, втянув в себя плоский стальной язык. Юрий аккуратно положил нож на пол у двери, выключил в прихожей свет, выглянул наружу через глазок и, не заметив ничего подозрительного, вышел из квартиры. Лифтом он пользоваться не стал, дабы не поднимать лишнего шума, и спуск с двенадцатого этажа по лестнице доставил ему, раненому, массу неудобств.

На автомобильной стоянке царила кромешная тьма, и Юрий с некоторым трудом отыскал место, где вечером оставил свой джип. К счастью, машину не загородили, и, устраиваясь на обтянутом грязноватым велюром сиденье, Филатов с облегчением перевел дух. Ему предстояла огромная работа, за которую он даже не знал, как взяться. Но это в будущем. А сейчас, оказавшись после разгромленной квартиры в знакомой и привычной обстановке, он чувствовал себя как человек, пробудившийся посреди ночи от жуткого, леденящего кошмара и обнаруживший, что лежит в собственной кровати.

Чтобы хоть немного продлить это приятное ощущение, Юрий вынул из бардачка предусмотрительно оставленные в машине сигареты и закурил. Приборная панель осветилась, когда он повернул ключ в замке зажигания, но Филатов не спешил заводить двигатель. Его снедало лихорадочное нетерпение, однако он понимал, что до утра сделать все равно ничего не удастся. Поэтому он докурил сигарету до самого фильтра, подумал пару секунд, закурил еще одну, выкурил ее тоже и только после этого запустил соскучившийся по работе мотор.

Он выжал сцепление, включил скорость и медленно вывел громоздкий джип с дворовой стоянки, забитой автомобилями жильцов. Вращая податливый руль, Юрий чувствовал, как спрятанная под рубашкой фотография царапает ребра своими твердыми уголками, и героически боролся с искушением сейчас же, не медля ни секунды, позвонить Светлову.

Глава 7

Господин главный редактор долго не подходил к телефону, и Юрий нетерпеливо кусал губы, слушая доносившиеся из трубки протяжные гудки и поглядывая на часы. Часы показывали почти половину пятого – самое время, чтобы встать, умыться росой и встретить рассвет. В общем, утро туманное, утро седое… А если дрыхнуть до девяти, пусть себе и в законный выходной, то какой, спрашивается, смысл вообще выезжать за город? Выспаться можно и в московской квартире…

Наконец Светлов соизволил ответить. Голос у него был заспанный до невозможности, и вместо «алло» господин главный редактор выдавил из себя только какое-то неопределенное «М-ня?», сопровождавшееся к тому же длиннейшим сладострастным зевком – Юрию даже почудилось, что он слышит в трубке отчетливый хруст челюстного сустава.

– Привет, – сказал он. – Это я.

– Ыэа ыять ыээх? – снова зевая, промычал в ответ Димочка.

– Чего? – не понял Юрий.

На столе перед ним дымилась большая фаянсовая кружка с крепчайшим кофе. Кружка была четвертая или даже пятая по счету – какая именно, Юрий не помнил. Зажатая между большим и средним пальцами левой руки сигарета тоже дымилась; стоявшая здесь же пепельница ощетинилась окурками, из-за чего синий фарфоровый окунь выглядел так, словно сдуру попытался проглотить крупного морского ежа. От кофе и сигарет Юрия уже мутило.

– Я говорю, – сдавленным, чтобы не будить домашних, но уже вполне ясным голосом повторил Светлов, – ты время по часам определять умеешь? Или ты как раз и звонишь, чтобы поинтересоваться, который час? Так вот, чтоб ты знал, время – начало пятого…

– Двадцать восемь минут – это уже не начало, – сдерживая нетерпеливую дрожь в голосе, уточнил Юрий. – Это уже ближе к половине.

– Это первая половина, – буркнул Светлов, опять зевнул и напомнил: – Пятого. В кои-то веки возьмешь выходной, решишь хорошенько отоспаться… И какого черта я не выключил телефон?

Тон у него был философский – чувствовалось, что господин главный редактор смирился с неизбежным, вылез из-под одеяла, ушел куда-то, где мог говорить, не опасаясь разбудить жену и ребенка, и теперь намеревался подробно и обстоятельно обсудить с Юрием проблему ранних звонков, не дающих усталым служащим – не бездельникам каким-нибудь, которым заняться нечем, а честным пролетариям умственного труда! – спокойно отоспаться в свой законный выходной день. Тем более после шашлычков с водочкой и красным вином…

– Кончай трепаться, Дима, – напряженным тоном сказал Юрий, и очередной зевок господина главного редактора оборвался на середине. Филатов услышал, как Светлов с негромким стуком захлопнул рот. – Ты мне нужен, – добавил он. – Извини, что разбудил, но дело действительно срочное.

– Ну, раз уж ты дошел до того, что извиняешься, дело, надо полагать, и впрямь срочное, – сказал Светлов. Он произнес это с иронией, но Юрий знал его не первый год и без труда различил за этой иронией плохо замаскированную тревогу. – Что, сэр рыцарь, прогнала тебя твоя Дульсинея?

– Дима, – сказал Юрий, – прости, но у меня очень мало времени, и мне действительно нужна твоя помощь.

– Хорошо, – отбрасывая шутливый тон, сказал Светлов. – Слушаю тебя. Что с тобой снова стряслось?

– Нет, Дима, ты не понял, – терпеливо возразил Юрий. – По телефону мы это обсуждать не будем. Ты мне нужен здесь, понимаешь?

– Где это – здесь?

– Здесь – это в Москве.

– В Москве я буду только завтра, – сообщил господин главный редактор. Тон у него при этом был очень недовольный: Димочка явно чувствовал, что у Юрия на этот счет другое мнение. – До завтра ты потерпеть не можешь?

– Я могу, – сказал Юрий. – Дело не может.

– Знаешь, где они у меня, эти твои дела? – с тихой тоской спросил Светлов.

– Знаю, Дима, – сказал Юрий. – Извини, очень надо.

– Не сомневаюсь. Когда?

– Прямо сейчас. Извинись за меня перед Лидочкой.

– Толку ей от твоих извинений… Ч-черт, угораздило меня с тобой связаться! Ладно, что тебе еще нужно, кроме моей персоны?

– Твоя записная книжка, – сказал Юрий. – С адресами и телефонами.

Светлов пренебрежительно хмыкнул.

– У меня их штук двадцать, – сообщил он. – Что, все тащить?

– Только те, – терпеливо сказал Юрий, – в которых записаны координаты редакторов издательств и толстых литературных журналов. И… Ну, я не знаю, тебе виднее. Короче, мне нужны люди, от которых зависят новые публикации в художественной литературе.

– Ты написал роман? – спросил Светлов, но это прозвучало как-то рассеянно, словно, задавая вопрос, господин главный редактор напряженно думал о чем-то Юрий догадывался, о чем именно, и не сомневался, что такая опытная акула пера, как редактор «Московского полудня», сумеет сделать правильные выводы из полученных крох информации. – Ага, – продолжал Светлов после короткой паузы, – я, кажется, начинаю понимать…

– Вот и прекрасно, – не очень-то вежливо перебил его Юрий. – Будет о чем подумать по дороге.

Светлов озабоченно покашлял и сказал:

– Да, ты прав. Если моя догадка верна, обсуждать это по телефону и впрямь бессмысленно. Ну, хорошо. Только имей в виду, сначала мне придется заскочить в редакцию. Я храню блокноты в кабинете.

– Ладно, – нетерпеливо сказал Юрий. – Там и встретимся. Когда?

Светлов опять помолчал, прикидывая.

– Через два часа, – сказал он. – А лучше через два с половиной.

– Обалдел, что ли? – возмутился Юрий, хотя и знал, что раньше Светлов до Москвы просто не доберется.

– Сам обалдел, – огрызнулся господин главный редактор. – У меня же все-таки машина, а не сверхзвуковой истребитель! И вообще, имей совесть. Должен же я хотя бы штаны надеть!

– Черт с тобой, – проворчал Юрий. – Встречаемся ровно в восемь у подъезда редакции. За три с половиной часа ты успеешь даже побриться, а не то что штаны нацепить.

– Спасибо, благодетель, – ядовито поблагодарил Димочка. – Знаешь, что мне кажется? – добавил он после коротенькой паузы. – Мне кажется, что ты нарочно ищешь приключения на свою… гм… Словом, на то место, которым ты думаешь.

– Да пошел ты, – сказал ему Юрий, но Светлов этого уже не услышал – он прервал связь, отправившись, по всей видимости, натягивать штаны, а заодно объясняться с женой.

Юрий положил телефон на край стола и поднес к губам окурок. Обнаружилось, что, пока он общался со Светловым, сигарета потихонечку истлела. Помянув недобрым словом производителей табачных изделий, взявших моду пропитывать сигареты чем-то, что превращает их в подобие бикфордова шнура, Юрий с трудом затолкал бычок в пасть фарфоровой рыбины и тут же, не успев поймать себя за руку, закурил очередную сигарету. Кофе в фаянсовой кружке уже слегка остыл; Юрий отхлебнул немного, затянулся сигаретой и посмотрел на часы. Было четыре сорок три, серенькая предутренняя мгла за окном светлела прямо на глазах, и откуда-то уже доносилось шарканье дворницкой метлы. Дым от сигареты косой извилистой струйкой вытекал в открытую форточку, запах кофе вызывал раздражение и тупую головную боль. Необходимость ждать выводила Юрия из душевного равновесия, но альтернативы бездействию в данный момент не было. Можно попытаться соснуть часок-другой, но Филатов сомневался в двух вещах: во-первых, что сумеет уснуть, а во-вторых, что сможет вовремя проснуться. Огромное количество выпитого кофе булькало у него в желудке, глаза горели, как будто кто-то насыпал под каждое веко по пригоршне песка, но, стоило Юрию их закрыть, становилось еще хуже – резь усиливалась, а веки так и норовили распахнуться, словно на пружинах.

Он встал, решительно выплеснул в раковину едва пригубленный кофе, потушил под струйкой воды длинный окурок, выбросил его в мусорное ведро, опорожнил туда же пепельницу и тщательно вымыл кружку. Подумав, вымыл заодно и пепельницу, а потом залез в холодильник и проинспектировал аптечку. Бинт у него был, йод тоже, а из лекарственных препаратов в наличии имелись только две подозрительные на вид таблетки аспирина, которые Юрий после недолгих колебаний проглотил, запив отдающей хлоркой водой из-под крана. Прихватив пузырек с йодом, моток бинта и ножницы, он отправился в ванную, где не торопясь принял горячий душ, промыл свои раны и забинтовал колено. Как следует обработать гулю на затылке он не мог и потому ограничился тем, что хорошенько прижег ее йодом. Безобразно распухшую правую ладонь Юрий тоже обмотал бинтом, преследуя не столько медицинские, сколько эстетические цели.

За завтраком, почти насильно впихивая в себя ветчину и яйца, Филатов для разнообразия думал не об исчезнувшей Нике и даже не о коварном литераторе, обожавшем бить людей по затылку, а о Светлове. Он представлял, как Димочка во всю прыть гонит свой дряхлый «Опель» в сторону Москвы по забитому транспортом загородному шоссе, и не сомневался, что тот успеет вовремя и обязательно поможет в поисках Ники, причем лучше, чем вся столичная милиция. Светлов был обязан Юрию Филатову жизнью, и, хотя оба очень не любили об этом вспоминать, никогда не упускал случая погасить хотя бы часть этого долга.

Поймав себя на этой не очень скромной мысли, Юрий невесело усмехнулся. Обязан жизнью… Ну и что, что обязан? Наше время – время поголовного списания долгов. Целые государства отказываются выплачивать взятые в незапамятные времена кредиты, и кредиторам остается только развести руками и сделать жест доброй воли – шумно, с помпой, списать старые долги и снова дать несостоятельным должникам взаймы. Да что государства!.. Ворон ворону глаз не выклюет, это же ясно. Люди тоже относятся к своим долгам более чем спокойно, даже если обязаны кому-то жизнью. Каждый человек кому-то обязан жизнью – например, своим собственным родителям, которые ему эту жизнь подарили. Но далеко не каждый стремится отдать этот долг, иначе откуда на этой печальной планете взялось бы столько одиноких стариков? А некоторые вообще доходят до того, что умудряются не попасть на похороны собственной матери…

Юрий поморщился, вспомнив свое возвращение с войны, и вновь обратился мыслями к Дмитрию Светлову. Он подозревал, что Светлов помогает ему не из чувства долга – во всяком случае, не только. Чувство долга по отношению к постороннему человеку – штука ненадежная, и хватает ее ненадолго. Возможно, отчасти отзывчивость господина главного редактора объяснялась его неуемным любопытством, которое с годами, казалось, не только не ослабевало, но и, напротив, росло и крепло. Да, возможно, все было так, а может быть, и как-то по-другому. Во всяком случае, Юрий знал, что может смело положиться на Дмитрия, и это было приятно: воевать всегда проще, когда знаешь, что у тебя надежно прикрыта спина.

Запыленный «Опель» Светлова остановился перед подъездом редакции без пяти восемь. Юрий, который уже битых полчаса торчал здесь, сидя за рулем джипа, и грыз от нетерпения ногти, поспешно вышел из машины. У него кружилась голова – то ли от недосыпания, то ли от слишком тесного «контакта» с тяжелой бутылкой из-под шампанского, то ли от чрезмерного количества выкуренных сигарет. Солнце уже поднялось довольно высоко, но эта сторона улицы все еще была накрыта прохладной утренней тенью. Когда Юрий двинулся к машине Светлова, из-под ног у него шарахнулся жирный и ленивый московский голубь. Он даже не подумал взлететь, ограничившись одним сердитым взмахом крыльев, после чего убрался с дороги Филатова пешком на пятачок голой замусоренной земли у подножия ближайшей липы и принялся что-то клевать с самым серьезным и сосредоточенным видом, как будто желая показать всему миру, что вот он занят здесь по-настоящему важным делом, в отличие от этих здоровенных лоботрясов, так и норовящих наступить на почтенную птицу. Юрий поборол желание дать наглецу пинка – он недолюбливал голубей, особенно московских, – и, преодолев последние два метра, пожал руку выбравшемуся из машины Дмитрию.

– Э, – сказал господин главный редактор, заметив бинт, которым была обмотана ладонь Филатова, – да ты, оказывается, не терял времени даром! Мы же расстались двенадцать часов назад, а ты уже подрался!

– Подрался – это не то слово, – мрачно возразил Юрий. – Правильное слово – побили. Ты, как журналист, обязан внимательно следить за своей речью и употреблять только правильные слова, наиболее точно отражающие суть событий.

– Здорово, наверное, тебе влетело, – с уважением сказал Светлов, выслушав эту тираду. – Смотри-ка, как заговорил! Сколько же их было?

– Один, – признался Юрий.

– Вот не знал, что он в Москве, – удивился Светлов.

– Кто?

– Ну, этот… Мотоциклетная куртка, темные очки, короткая стрижка, скелет из нержавеющей стали… Короче, новый губернатор Калифорнии.

– КВН отдыхает, – проворчал Юрий.

Светлов не ответил на эту реплику, ограничившись тем, что бросил на него быстрый испытующий взгляд. Они пересекли тротуар, над которым, казалось, еще висела тончайшая дымка поднятой дворниками пыли, поднялись по трем широким, пологим ступеням и остановились перед массивной застекленной дверью подъезда. Дмитрий позвонил, потом постучал, потом снова позвонил, и только после этого за стеклом, как рыба в наполненном мутной водой аквариуме, замаячила засланная физиономия охранника. Светлов приложил к стеклу свой пропуск, и охранник, недовольно ворча, открыл дверь.

Редакция еженедельника «Московский полдень» располагалась на пятом этаже многоэтажного здания сталинской постройки. Юрий не знал, что здесь было раньше, но теперь здание целиком сдавалось под офисы, разнокалиберные вывески которых в огромном количестве висели по обе стороны от входа. Обычно, попадая сюда, Юрий поднимался наверх по лестнице, не упуская случая дать ногам дополнительную нагрузку, но сегодня его правое колено гнулось крайне неохотно, в голове шумело, и он не стал возражать, когда Светлов по привычке направился к лифту. В результате господин главный редактор наградил его еще одним испытующим взглядом, но так ничего и не спросил – видимо, внешний вид Филатова говорил сам за себя.

На пятом этаже под ноги им легла знакомая ковровая дорожка – основательно вытертая и затоптанная, но все еще отлично глушившая шаги. Всякий раз, проходя по этому коридору, Юрий испытывал ностальгию по тем безвозвратно ушедшим в прошлое временам, когда он работал водителем редакционного микроавтобуса и жил относительно беззаботно. Это чувство усиливалось, когда Юрию приходилось входить в кабинет главного редактора, где ныне обитал Димочка Светлов, а раньше, бывало, сиживал Мирон – Игорь Миронов, весельчак, выпивоха, скандалист, задира, матерый журналист и очень недурной боксер среднего веса. Теперь ничто в этом кабинете не напоминало о Мироне, за исключением разве что громоздкого, огромного, как палуба авианосца, обшарпанного редакторского стола да висевшей на стене любительской черно-белой фотографии, на которой первый редактор «Московского полудня» был изображен на пленэре, возле дымящегося кострища, с пластиковым стаканчиком в одной руке и закопченным шампуром – в другой.

Впрочем, за годы, прошедшие со времени смерти Мирона, изменился не только его кабинет, но и газета, которую он когда-то основал неизвестно на какие деньги. С приходом Димочки Светлова «Московский полдень» не сделался лучше или хуже – он просто стал другим и теперь отличался от прежнего желтого еженедельника так же, как интеллигентный и уравновешенный Димочка отличался от своего предшественника. Мирону во все времена было проще разбить оппоненту морду, чем выиграть судебный процесс о защите чести и достоинства, хотя таких процессов, на которых «Московский полдень» выступал в качестве ответчика, он тоже выиграл немало. Димочка же предпочитал не доводить дело до суда, ограничиваясь, как правило, тем, что загонял разгневанного героя очередной публикации в угол неопровержимыми фактами, из коих следовало, что судебный процесс не принесет ему, герою, ничего, кроме новых неприятностей и огромных расходов. Словом, Димочка Светлов являлся ярким представителем поколения, которое телевизионная реклама именовала «Generaton next», и, наверное, поэтому Юрию так не хватало Мирона – такого же, как он сам, замшелого динозавра. Правда, Мирон, в отличие от Юрия, при жизни ухитрялся скрывать свою замшелость так умело, что Юрий не сразу разглядел в нем родственную душу. А когда разглядел, было уже поздно – Мирон погиб, и за него осталось только отомстить, что и было сделано.

Войдя в кабинет, Юрий сразу же повалился в кресло для посетителей и закурил. Господин главный редактор обогнул свой гигантский стол, поднял жалюзи и приоткрыл окно, после чего уселся в свободное кресло – не в свое, «хозяйское», а в то, что стояло рядом с креслом Юрия, – подвинул поближе пепельницу и тоже закурил.

– Ну, – начал он, но тут дверь кабинета открылась, и в щель просунулась голова знакомого Юрию журналиста, который, по всей видимости, сегодня был дежурным по редакции.

– А, это вы, шеф! – воскликнул дежурный. – А я слышу, что по коридору вроде бы кто-то ходит… Какими судьбами? Вы же за город… О! Кого я вижу! Юрик, ты ли это?! Сколько лет, сколько зим…

– Привет, – сказал Юрий.

Он рассчитывал поговорить со Светловым с глазу на глаз, и появление постороннего, хоть и хорошо знакомого человека его нисколько не обрадовало.

– Слушай, Андрей, – деловито сказал дежурному Светлов, пресекая на корню возможные расспросы, – позвони, пожалуйста, Кузнецову, извинись от моего имени и попроси завтра же, прямо с утра, заняться рекламными фирмами. Конкретное задание я дам ему сам, пускай позвонит мне на мобильный через часок. А ты пока возьми справочник и составь для него список этих самых фирм – подробный, с адресами и телефонами. Постарайся ни одной не пропустить, ладно? И просмотри заодно рекламу – может быть, в последние пару-тройку месяцев на этом рынке появился кто-то еще не внесенный в справочник… Сделаешь?

– Сделаю, шеф, – сказал дежурный. – Затеваете новое дело?

– Там видно будет, – уклончиво ответил Светлов. – Теперь ты, – повернулся он к Юрию, когда дежурный ушел. – Ты займешься больницами и авторемонтными мастерскими. Список городских больниц я тебе дам, а насчет мастерских изволь сам подсуетиться. В каком районе твоя красотка тебя протаранила? Вот там и ищи.

– Погоди, – сказал Юрий. – Ну, больницы – это еще куда ни шло, это я понять могу. Побывать у нее на работе на всякий случай не помешает… А мастерские-то здесь при чем? На кой ляд мне сдалась ее машина?

– Валенок ты все-таки, Юрий Алексеевич, – глядя на него с обидным сочувствием, вздохнул Светлов. – Что бы ты без меня делал? Сам подумай, откуда у молодой медицинской сестры относительно нестарая и недешевая иномарка? На зарплату купила? В лотерею выиграла? А может, друг подарил? А может, друг был настолько предусмотрителен, что зарегистрировал машину не на нее, а на себя? Найдешь тачку, спишешь номер, пробьем его по компьютеру, все и прояснится… Ты ведь, насколько я понял, хочешь найти не только ее, но и ее приятеля?

– Сам ты валенок, – с удовольствием сказал Юрий. – За кого ты меня держишь? Номер тебе? Записывай! Только сначала скажи, откуда ты взял, что я вызвал тебя именно по этому делу?

– А по какому же еще? – Светлов пожал плечами и принялся рыться в карманах. – По какому же еще? – повторил он, вынимая из заднего кармана джинсов бренчащую связку ключей и выбирая из нее нужный. – Насколько я понимаю, в гости ты вчера сходил очень содержательно. Кстати, почему ты не перевязал голову?

– Глазок-смотрок, – похвалил Юрий. – Голова обвязана, кровь на рукаве… Ты когда-нибудь пробовал сам, без посторонней помощи, бинтовать себе башку? Лучше не пробуй. Ты ведь, наверное, не привык к тому, что от тебя народ на улицах шарахается. А что затылок? Заметно разве?

– Угу, – отозвался Светлов, ковыряясь ключом в замке архаичного сейфа. – Вот же чертов сундук! И когда я, наконец, соберусь его сменить? А насчет затылка, Юрик, я тебе так скажу: хорошо, что Лида на даче осталась. Она бы непременно в обморок хлопнулась, если бы увидела твой затылок. Чем это тебя так – кувалдой?

– Бутылкой, – признался Юрий.

– Бутылкой, – рассеянно повторил Светлов, ковыряясь в замке. – Со спины… Да, ты прав, этот твой графоман оказался человеком действия. Черт, даже странно… Да ты давай, давай, рассказывай, что там у тебя вышло. Хотя в общих чертах я, пожалуй, и сам могу себе представить. Но ты все-таки расскажи. А вдруг я ошибаюсь?

Юрий пожал плечами и принялся рассказывать, наблюдая за манипуляциями Димочки, которому наконец-то удалось справиться с норовистым замком. Дверца сейфа открылась со знакомым скрежетом, всегда наводившим Юрия на мысль о спрятанных внутри этого облезлого жестяного ящика сокровищах. Однако никаких сокровищ в сейфе сроду не водилось. Мирон обычно хранил в нем коньяк и закуску, а Димочка – конфиденциальные документы, диктофонные записи и прочий бумажный хлам, в том числе и свои записные книжки, которые никогда не выбрасывал и собирал с педантизмом настоящего коллекционера.

Но сегодня, видимо, был какой-то особенный день. Ненароком заглянув в сейф поверх Димочкиного плеча, Юрий с огромным удивлением увидел на нижней полке среди пухлых картонных папок и газетных подшивок бутылку отменного коньяка, в которой не хватало от силы ста граммов.