Текст книги " Страшный рассказ"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Кроме того, в данный момент перейти к своей просьбе ему мешало присутствие Лидочки. Почему-то казалось неправильным говорить при ней о Нике – о том, при каких обстоятельствах они познакомились, как и насколько близко сошлись и как странно расстались. Юрий всегда испытывал смущение, излагая Дмитрию Светлову свои просьбы, а уж при Лидочке он не делал этого никогда. Не будь дело таким срочным, он бы подождал, пока Светловы вернутся в город, и там, в Москве, изловил бы Димочку одного, без супруги.

Тут Лидочка очень кстати заметила, что юная Екатерина Дмитриевна, закончив свои раскопки, неумело, но очень старательно сдирает с изломанной шоколадки испачканную землей обертку. С криком «Катя, нельзя!» она бросилась через весь участок пресекать безобразие.

– Ну, – сразу же сказал Светлов, который, похоже, отлично понял нерешительность Юрия, – излагай, что у тебя опять стряслось. С кем из сильных мира сего ты поссорился на этот раз?

– Да в том-то и дело, что и сам не знаю, – признался Юрий. – Не знаю даже, поссорился ли я с кем-нибудь на самом деле или это мне только кажется.

– Некоторые философы утверждают, что весь окружающий мир – это всего лишь плод нашего воображения, – заявил Светлов, протягивая ему шашлык на горячем, слегка закопченном шампуре. – Ты будешь водку или вино?

– Какая разница, если и водка, и вино мне просто снятся? – сказал Юрий, нюхая шашлык.

– Тогда водку, – решил Светлов. – Что-то ты мне сегодня не нравишься. Рассказывай, что случилось.

Юрий покосился на Лидочку, которая в данный момент пыталась отобрать у Катьки шоколадку. Шоколадка выглядела так, словно побывала под колесами грузовика, но Катька ни в какую не желала с ней расставаться – напротив, она, казалось, поставила перед собой цель во что бы то ни стало употребить шоколадку в пищу вместе с оберткой и приставшей к ней землей и намеревалась сделать это любой ценой. Борьба характеров очень быстро закончилась громким, на весь поселок, обиженным ревом.

– Рассказывай, рассказывай, – велел Дмитрий, глядя, как Лидочка берет Катьку на руки и направляется с ней в дом. – Теперь это надолго. Пока утешит, пока покормит, пока уложит…

– Черт, как неловко получилось с этой шоколадкой! – в сердцах сказал Юрий.

– Забудь про шоколадку, – строго приказал Светлов. – Рассказывай.

Юрий выпил поднесенную рюмку, зубами стянул с шампура пахнущий дымком кусок мяса и, жуя, принялся рассказывать. Расцвечивать свою речь разными эпитетами и прочими художественными излишествами он не умел, и рассказ, как всегда, получился предельно кратким. К концу этого рассказа вспыхнувший было в глазах Светлова профессиональный огонек начал понемногу угасать, а потом и вовсе потух.

– Не советую, – сказал Димочка, когда Юрий замолчал.

– Чего именно ты мне не советуешь? – осведомился Юрий, ожидавший именно такого ответа.

– Искать ее не советую, – пояснил Светлов, задумчиво жуя шашлык. – Ты уже не в том возрасте, чтобы за молоденькими медичками по всей Москве гоняться. Пусть они за тобой бегают, а не хотят – флаг им в руки и паровоз навстречу. То есть пардон. Именно в твоем возрасте мужики обычно и начинают клеиться к малолеткам, но поверь опытному журналисту: со стороны это выглядит смешно и глупо. Нелепо выглядит, понимаешь?

– Дурак ты, хоть и главный редактор, – сказал Юрий, всесторонне обдумав этот ценный совет. – При чем тут беготня за юбками?

– А разве дело не в этом? Ты что, всерьез полагаешь, что эта девица нуждается в твоей помощи? Не смеши меня, Юрий Алексеевич. Милые бранятся – только тешатся. А ты влез со своей помощью, как слон в посудную лавку, запутал все до предела, а теперь сам же и недоволен. Судя по твоему рассказу, девчонка неглупа и сразу поняла, с кем имеет дело. Любому другому мужику она бы спокойно объяснила, что ошиблась, приняв желаемое за действительное, и хочет вернуться к своему волосатику. Писатель он, говоришь? Развелось их нынче как собак – что писателей, что художников, что певцов и композиторов… М-да… В общем, не бери в голову. Скажи спасибо, что она тебя не обокрала в знак благодарности за твое донкихотство. Ты проверял, в квартире все на месте?

– Иди ты к черту, – огрызнулся Юрий. – Еще один умник выискался на мою голову! Мало мне было мента… Узко мыслишь, господин главный редактор. Весь мир – бордель, все бабы – стервы… Так, что ли?

– Насчет всего мира не знаю, – сказал Светлов, – а вот Москва…

– А по физиономии? – послышался за спиной у Юрия голос Лидочки.

Юрий не слышал, как она подошла, и вздрогнул от неожиданности.

– Значит, московские женщины тебя не устраивают, – продолжала Лидочка, присаживаясь к столу. – Я правильно тебя поняла?

– Господи, да конечно же нет! – с преувеличенным энтузиазмом вскричал Димочка, вскакивая и наливая ей вина. – Ясно же, что о присутствующих никто не говорит!

– Странно, – проговорила Лидочка, смакуя вино. – У тебя такая воспитанная мама… Как же это она не объяснила тебе, что поливать людей грязью за глаза, мягко говоря, некрасиво?

– Поливать грязью и констатировать факты – не одно и то же, – возразил Светлов. – И вообще, что это за манера вмешиваться в чужие разговоры? Ты ведь даже не знаешь, о чем идет речь!

Вместо ответа Лидочка молча указала куда-то вверх. Обернувшись вместе с Дмитрием, Юрий увидел открытую форточку и досадливо крякнул.

– Ну хорошо, – не сдавался Светлов. – Пусть будет по-вашему: Москва – милый патриархальный городок, населенный сплошными ангелами во плоти, среди которых крайне редко встречаются не очень хорошие люди, каковых людей надлежит всячески отвращать от избранного ими неверного пути… Пусть! Тогда я не понимаю…

Юрий снова крякнул и вцепился зубами в уже успевший основательно остыть шашлык. Разговор буквально на глазах выливался в пустопорожнюю болтовню, от которой не было видно никакого толку.

– Не понимаю, – повторил Светлов, бросив на Юрия быстрый взгляд, – чего вы оба от меня хотите. Если человек по природе добр и благороден, тогда волноваться не о чем. В рамках этих ваших представлений исчезнувшая девица, разумеется, руководствовалась самыми благородными побуждениями, когда скрывала от человека, с которым спала, не только свой адрес, но даже и фамилию. И, уж конечно, сбежала она по какой-то весьма уважительной причине. Например, обнаружила, что беременна, и не захотела ставить нашего благородного рыцаря перед очень неприятной перспективой усыновления чужого ребенка с наследственно неустойчивой психикой… Ну, что вы оба так смотрите? Не нравится?

– Очень не нравится, – честно призналась Лидочка.

– Да, – согласился с ней Юрий. – Так и хочется дать тебе по ушам. Но я так понимаю, что, как только запасы яда у тебя иссякнут, ты наконец скажешь что-нибудь осмысленное.

Светлов возмущенно фыркнул.

– Что-нибудь осмысленное? – переспросил он. – Изволь. Насколько я понимаю, ты забрал себе в голову, что девушку похитил ее прежний дружок. Сначала, значит, спланировал свою страшную месть, описал ее в гениальном литературном произведении и послал рукопись коварной изменнице, дабы вогнать ее в трепет. А потом подумал немного и решил, что одного трепета маловато, что надо бы, значит, привести приговор в исполнение… Так? Ох, Юрик, Юрик!.. Знаешь, в чем твоя главная ошибка? От нее, от этой ошибки, происходят все твои беды до единой. А заключается она в том, что ты, дожив до сорока лет, упорно продолжаешь судить о людях по себе. Знаешь, что неправ, знаешь, что люди совсем не такие, какими тебе кажутся, но все равно гнешь свою линию. Так вот, написать страшный рассказ могу и я. Запросто! Не так уж это сложно, особенно если зарабатываешь себе на хлеб, составляя из букв слова, а из слов – предложения. Написать, Юрик, можно что угодно, но это вовсе не значит, что писатель, во всех подробностях изобразивший даже не убийство, а, к примеру, примитивную квартирную кражу, способен эту самую кражу совершить. Даже наоборот. Я это по себе знаю. Хочется, к примеру, кого-нибудь придушить, сядешь где-нибудь в уголке, закуришь, представишь себе процесс удушения, продумаешь его до мельчайших деталей – глядишь, и полегчало. Вроде на самом деле удавил подонка, который жить мешает…

– Господи, Дима, что ты несешь! – воскликнула Лидочка. – Значит, если ты увидишь, как меня насилуют в подъезде, то первым делом побежишь к письменному столу – переносить свои ощущения на бумагу?

– Не надо, – строго сказал Светлов. – Во-первых, не надо говорить такое даже в шутку. Во-вторых, не надо меня оскорблять. А в-третьих, не надо пытаться сбить меня с толку. Речь ведь совсем о другом! Ситуация, которую описала ты, требует немедленного, практически рефлекторного действия. А у нас на рассмотрении совсем другой случай – случай, когда человек заранее все продумал, и не только продумал, но и подробно, художественно описал, распечатал на принтере и отправил любимой по почте – не поленился, понимаешь, ноги бить, в очереди торчать, оформлять заказную бандероль. Знаешь, сколько на это требуется времени и сил? После такой работы не до похищений. Это только в голливудских боевиках изображают графоманов, которые доказывают редакторам правдивость своих сюжетов, претворяя их в жизнь. Творческий человек или тот, кто по глупости себя к таковым причисляет, способен ударить и даже убить, но только под влиянием момента, сгоряча, не успев подумать. А здесь ведь совсем другой коленкор! Нет, Юра, твоя версия не выдерживает критики.

– М-да, – проговорила Лидочка, задумчиво покачивая забытый бокал с красным вином. – В этом определенно что-то есть.

– Ага, – устало поддакнул Юрий. – То же самое и почти теми же словами я, помнится, втолковывал Нике за несколько часов до ее исчезновения.

Лидочка долго смотрела на него, смешно нахмурив тонкие брови, а потом решительно хлопнула по столу ладошкой.

– Юрий Алексеевич прав, – объявила она.

Димочка немедленно взъелся.

– Естественно, – проворчал он. – У тебя Юрий Алексеевич всегда прав, а я – наоборот. И тоже всегда.

– Ты сам прилагаешь к этому много усилий, – мягко сказала Лида Светлова. – Особенно сейчас.

– Тьфу на вас, – сказал Димочка. – Моралисты доморощенные… Учтите, вы меня ни в чем не убедили, и девчонка эта, вероятнее всего, больше всего на свете мечтает о том, чтобы ты, Юрик, никогда ее не нашел.

– Согласен, – сказал Юрий. – В общем-то, мне тоже так кажется. Но ведь существует и другая вероятность, правда?

– Существует, – Светлов вздохнул. – Правда, очень маленькая.

– Ну и отлично, – сказал Юрий. – Чем меньше, тем лучше. Мне ведь от нее ничего не надо. Позвоню в дверь, увижу ее на пороге живую и здоровую и пойду себе. Даже разговаривать не стану.

– Да, – сказал Светлов, – представляю себе немую сцену. Очень эффектно должно получиться. Прямо как в кино. Только она тебе вряд ли откроет. Нынче ведь в каждой двери по глазку.

– Да какая разница! – с досадой отмахнулся Юрий. – В конце концов, если какая-нибудь соседка скажет, что на днях видела ее в добром здравии, мне этого будет вполне достаточно… Просто… Это трудно объяснить. Вас там не было, а я не мастер описывать, что да как… В общем, есть разные мелочи, которые не совсем стыкуются друг с другом. По отдельности каждая из них вроде бы ничего не значит, а вот все вместе… В общем, беспокойно мне как-то.

– Не понимаю, – сказал Светлов, – но верю. Ты ведь врать совсем не умеешь, вот и приходится тебе верить, даже когда ты несешь откровенный бред.

– А я понимаю, – возразила Лидочка. – Сухарь ты все-таки, Димка!

– Ладно, – согласился Светлов, – я сухарь, а вы – две сдобные булочки. И чего вам, булочкам, от меня, сухаря, надо?

– Ее адрес, – сказал Юрий.

– А что тебе о ней известно, кроме имени?

– Только номер мобильного телефона.

– Что?! – Светлов театральным жестом хлопнул себя по лбу. – Зная номер телефона, ты за три дня не узнал адрес?

– Операторы мобильной связи не дают таких справок, – проворчал пристыженный Юрий. – Я пытался, даже ездил к ним в офис – объяснял, упрашивал, предлагал деньги… Ни в какую. С ментами договориться и то проще.

– Это потому, что ментам меньше платят, – пояснил Светлов. – Ох, и валенок же ты, Юрий Алексеевич! Проснись, родной, двадцать первый век на дворе! Слушай, – сказал он, неожиданно меняя тему, – а ты ведь, наверное, стиральную машину так до сих пор и не купил?

– А на что она мне? – агрессивно огрызнулся Юрий. – Свои тряпки я и руками отлично постираю, а для постельного белья существует прачечная…

– Кроманьонец, – с отвращением произнес Светлов и встал из-за стола. – Питекантроп… Сиди тут и ничего не трогай, примат. Я вернусь через минуту.

Он поднялся из-за стола, сунул окурок в еще дымящийся мангал и направился к дому.

– Катьку не разбуди, – сказала ему вслед Лида.

– Не разбужу, – остановившись на секунду, откликнулся господин главный редактор. – А ты следи за этим пещерным медведем. Как бы он тут чего-нибудь от скуки не сломал.

Когда Дмитрий скрылся из вида, за столом воцарилось неловкое молчание. Юрий боялся смотреть на Лидочку, ожидая увидеть на ее лице привычное выражение бабьей жалости. Это выражение появлялось там всякий раз, когда супруга господина главного редактора смотрела на бывшего редакционного водителя Филатова.

– Юра, – негромко сказала Лидочка, и Филатов вскинул глаза, – вы ее любите?

Юрий даже крякнул от неловкости. Вот так вопрос, в самом деле!

– Даже не знаю, Лидочка, что вам ответить, – сказал он, суя в зубы очередную сигарету. Курить ему не хотелось, но сигарета, как обычно, помогала скрыть неловкость и контролировать выражение лица. – Я об этом как-то не задумывался. Не успел, наверное.

– Значит, не любите, – уверенно констатировала Лидочка. – Об этом ведь не думают, это чувствуют… И времени на то, чтобы это почувствовать, много не требуется. Нет, вы не подумайте, что я вас осуждаю, я все понимаю, правда. Я просто пытаюсь понять. Ведь другой на вашем месте давно махнул бы рукой. Подумаешь, девушка сбежала… Дима почти наверняка прав: она сбежала, Юрий Алексеевич.

– Ну, и дай ей бог здоровья, – сказал Юрий. Он высек огонь и закурил, глядя, как за рекой садится солнце. – Я даже больше скажу: меня это ни капельки не удивляет. Со мной ведь ужасно скучно, особенно молодой девчонке. На танцы я не хожу, ночные клубы не посещаю, от современной музыки меня с души воротит… Со мной даже поговорить не о чем. Так что, если она сбежала, осуждать ее за это я не могу. А что, если она исчезла не по доброй воле? Я ведь в какой-то степени несу за это ответственность, так кому же в этом разбираться, если не мне?

– Мы в ответе за тех, кого приручили, – тихонько проговорила Лидочка. – Да, с этим трудно спорить. Правда, в наше время никто и не спорит о таких вещах. Все просто поступают, как им удобнее, и не считают нужным оправдываться даже перед собой.

– Так ведь и я такой же, – заметил Юрий. – Поступаю так, как мне удобнее, и не считаюсь с чужими интересами. Вот, к примеру, вечер вам испортил…

– Любить иных – тяжелый крест, – нараспев процитировал Димочка Светлов, подсаживаясь к столу. – Чудак ты, ей-богу, Юрий Алексеевич. Кто мы такие, по-твоему? Мы – парочка московских журналюг, и испортить, как ты выразился, нам вечер против нашего желания – дело непростое. Можно подумать, кто-то сомневался, что ты явишься сюда с очередной глобальной проблемой… Ну-с, давай посмотрим, что мы тут имеем. – Потеснив тарелки, он установил на краю стола ноутбук, поднял крышку и включил питание. – Правда, базу данных я уже месяца два не обновлял, но, судя по твоему рассказу, девица жить не может без телефона и пользуется услугами мобильной связи далеко не первый день… Так, готово. Номер диктуй.

Юрий вынул из кармана свой мобильник, отыскал в записной книжке номер телефона Ники и продиктовал его Светлову. Господин главный редактор ловко, с пулеметной скоростью, набрал номер на клавиатуре ноутбука и залихватским жестом ударил по клавише ввода. Процесс поиска занял секунд десять, не больше.

– Вот и все, – сказал Дмитрий. – Готово, записывай.

– Так просто? – удивился Юрий, поневоле вспомнив, с какой легкостью Ника отыскала его собственный адрес по номеру машины.

– Наш век – век информационных технологий, – наставительно произнес Светлов. – Если бы ты не был таким замшелым ретроградом и удосужился приобрести компьютер, тебе не пришлось бы мыкаться целых три дня, а потом обращаться ко мне за помощью.

– Приобрести – не фокус, – пристыжено проворчал Юрий, видевший, что в данном случае Светлов прав на все сто процентов. – Приобрести компьютер может кто угодно, в том числе и я. А вот что мне потом с ним делать?

– Да, – подумав, согласился Дмитрий, – в этом что-то есть. Компьютер – это такая штука… Сколько ему кулак ни показывай, сам, без твоего участия, он работать не станет. С людьми в этом плане гораздо проще. Дал разок в ухо – и дело в шляпе…

– Это мысль, – сказал Юрий. – Кое-кому здесь не мешало бы дать в ухо.

– Это за что же? – возмутился Светлов. – Вот он, адрес. Записывай!

– Гм, – сказал Юрий.

– Ах да, – спохватился Светлов. – Естественно. Как обычно.

Он вынул из заднего кармана джинсов блокнот с засунутой между страниц шариковой ручкой, отыскал свободный листок, переписал адрес с экрана ноутбука, вырвал листок и протянул Юрию.

– Владей.

– Спасибо, – сказал Юрий и встал, засовывая бумажку с адресом в карман.

– Ты куда это намылился? – подозрительно осведомился Дмитрий. – А шашлык доесть? А соловьев послушать? Знаешь, как они здесь поют!..

– Соловьев послушаю как-нибудь в другой раз, – сказал Юрий. – Извините, ребята. Извините, Лидочка. Я все-таки испортил вам вечер. Но, честное слово, если останусь, будет только хуже.

– Да, – сказал Светлов, – это чувствуется. С тобой, что ли, поехать?

– А вот этого не надо, – быстро возразил Юрий.

– Ну, может, и не надо… В самом деле, зачем тебе журналист при объяснении с девушкой?

– Ты думаешь, объяснение все-таки будет? – спросил Филатов.

Некоторое время Светлов обдумывал ответ, потом глубоко вздохнул и пожал плечами.

– Я на это очень надеюсь, – сказал он наконец и повторил: – Очень.

– Удачи вам, Юрий Алексеевич, – сказала Лида Светлова.

Юрий посмотрел на них, стоящих на фоне догорающего в полях за речкой заката, помедлил, подбирая какие-нибудь хорошие, теплые слова, но, как всегда, не сумел найти ничего подходящего.

– Спасибо. Пока, – просто сказал он и, махнув на прощанье рукой, все ускоряя шаг, двинулся к своей машине.

Глава 5

Юрий загнал машину на стоянку перед подъездом, выключил фары и заглушил двигатель. Уже почти стемнело, лишь на западе в темно-синем небе горела узкая полоска заката. В теплых майских сумерках, пахнущих асфальтом и молодой, еще не успевшей запылиться листвой, негромко бренчала невидимая гитара. На вытоптанной площадке напротив соседнего подъезда метались неясные тени, оттуда доносился азартный гомон, визг и крики играющей в пятнашки детворы. Потом где-то наверху открылось, окно, и пронзительный женский голос повелительно крикнул:

– Юра, домой!

Филатов вздрогнул, но тут же рассмеялся и покачал головой: мало ли на свете Юр?

– Ну, мам, ну, еще полчасика! – проныл в ответ мальчишеский голос.

– Домой сейчас же! – безапелляционно заявила строгая мама и с треском закрыла окно.

Юрий выбрался из машины, разминая ноги, взял с пассажирского сиденья букет в шуршащей целлофановой обертке, захлопнул дверцу и, задрав голову, окинул взглядом фасад. Дом возвышался над ним шестнадцатиэтажным утесом, разлинованный лоджиями, испятнанный прямоугольниками освещенных окон, прорезанный вертикальными колодцами лестничных клеток, и Филатову подумалось, что применительно к этому архитектурному диву слово «фасад» полностью теряет смысл. Какой, спрашивается, фасад может быть у прямоугольной обувной коробки? Разве что считать фасадом ту сторону, в которой проделаны входные двери…

В две затяжки докурив сигарету, он выбросил окурок в сгущающуюся темноту и аккуратно расправил смявшийся целлофан, которым был обернут букет. Целлофан громко зашуршал; Юрий ощущал неловкость оттого, что держит в руках уже второй за день букет, – ему казалось, что выглядит он как последний идиот. «Правильно, – подумал он с иронией. – Очень мило! Я понемногу делаюсь похожим на Серегу Веригина. Тот тоже, небось, чувствует себя не в своей тарелке, идя по улице с букетом цветов. Зато бутылка в руке у него неловкости не вызывает. Да и у меня тоже, если уж на то пошло. Ну, на то мы и русские люди…»

Прочитав себе эту короткую, но весьма ядовитую нотацию, он вздохнул и двинулся к подъезду. На двери подъезда красовался кодовый замок – к счастью, не новомодный электронный, а старенький, механический. Юрий без труда определил трехзначный код по стертым почти до полной нечитаемости цифрам на кнопках и, сделав из пальцев трехногую «козу», придавил все три кнопки разом. Замок открылся с характерным щелчком, Юрий повернул ручку и вошел в пахнущую цементом и щами прохладную полутьму подъезда.

Произведя несложный подсчет в уме, он пришел к выводу, что нужная ему квартира расположена на двенадцатом этаже. Лифт здесь оказался на удивление чистеньким, без единой надписи на стенах – не то его отремонтировали недавно, не то жили здесь какие-то особенные, помешанные на чистоте люди. Впрочем, для поддержания порядка в лифте бывает достаточно парочки активных, горластых пенсионерок, которые не ленятся звонить по вечерам во все квартиры подряд и отчитывать всех без разбору за появившуюся на стенке царапину. Имея таких соседей, даже московский подросток трижды подумает, прежде чем выцарапать в лифте название своей любимой группы. В конце концов, ему, подростку, никто не мешает пойти в соседний подъезд и оставить свой автограф там – как говорится, и волки сыты, и овцы целы…

Лифт мягко, без толчка, причалил к двенадцатому этажу, двери разъехались в стороны – тоже мягко, почти беззвучно, прямо как в дорогом отеле, – и Юрий вышел на лестничную площадку, выложенную шероховатой терракотовой плиткой. По счастью, квартиры здесь располагались не блоками, как это частенько бывает, а вдоль коридора, так что отгородиться от лифта дополнительными дверями и решетками у здешних жильцов не было никакой возможности. Быстро сориентировавшись на местности, Филатов свернул направо и остановился перед дверью, на которой красовалась выполненная под медь, а на самом деле, несомненно, алюминиевая табличка с нужным ему номером. Поднеся руку к звонку, он подумал, что лет двести назад алюминий ценился дороже меди и даже, кажется, серебра; он где-то читал, что даже Наполеон щеголял нашитыми на мундир алюминиевыми пуговицами, считая это высшим шиком. Юрий не знал, с чего это ему вдруг пришли в голову мысли об алюминии и императоре Франции; очевидно, таким образом он пытался обмануть себя, отвлечься от тягостных раздумий о том, что скажет Нике, если та откроет ему дверь. В общем-то, после ее исчезновения говорить им было не о чем.

Он позвонил и услышал раздавшуюся внутри квартиры переливчатую электронную трель. Когда Юрий отнял палец от кнопки звонка, стало слышно, как внутри квартиры играет музыка – судя по всему, где-то там работала радиоточка. Юрий позвонил еще раз. Ему показалось, что за дверью тихонько скрипнула половица, но звук не повторился, и он решил, что это ему просто почудилось.

– Ладно, – негромко произнес он, адресуясь к темному дверному глазку. – Бог троицу любит. Еще одна попытка, и я пошел.

Звонок прозвенел в третий раз, и Юрий вздрогнул, услышав щелканье отпираемого замка. Тут до него дошло, что звук раздался сзади, и, обернувшись, он увидел старушенцию в седых кудряшках, с крайне подозрительным выражением лица выглядывавшую из приоткрытой двери квартиры напротив.

Некоторое время они молчали. Старуха сверлила Юрия неприязненным взглядом, таким острым и требовательным, что поневоле возникали подозрения, не служила ли она до ухода на пенсию в так называемых «внутренних органах».

– Здравствуйте, – без особого труда изобразив смущение, приветствовал эту почтенную даму Юрий.

Старуха не удостоила его ответом, хотя выражение ее лица чуточку смягчилось – ровно настолько, чтобы у предполагаемого злоумышленника пропало желание бежать со всех ног и появилась потребность объяснить свое появление здесь. Честно говоря, придумать подходящее объяснение Юрий не успел – то есть не то чтобы не успел, а просто не пришло ему в голову, что придется объясняться с какими-то посторонними старухами. Он тут же пожалел о своей непредусмотрительности: судя по виду, старушенция была из тех, кто все про всех знает, и при умелом подходе могла многое рассказать.

– Простите, – со всей почтительностью, на которую был способен, обратился Юрий к своей молчаливой собеседнице, – вы не подскажете, Ника Воронихина здесь живет? Я не ошибся? Понимаете, адрес мне дали в больнице, и я немного сомневаюсь, правильно ли записал…

– Вероника? – переспросила старуха, и Юрий снова подумал, как это смешно звучит: «Вероника Воронихина». Немудрено, что она предпочитает называться Никой. Небось, в школе «Воронихой Вероникиной» дразнили… – Ну, допустим, здесь, – продолжала старуха. – А вам она зачем?

– Поблагодарить, – сказал Юрий, разворачиваясь таким образом, чтобы старуха могла видеть букет, который он держал поперек груди, как автомат на плацу. – Понимаете, я там, у них, лежал, так вот Вероника лучше всех за мной ухаживала. И вообще, знаете, как-то в душу запала. Приветливая такая, красивая, только грустная немного… А меня выписали не в ее дежурство, я даже попрощаться не успел…

Он ступал по очень тонкому льду, на ходу сочиняя эту несуразную басню. Ника была операционной хирургической сестрой, и, если соседка об этом знала, беседу можно было считать законченной. Но все обошлось. Старуха невнимательно посмотрела на букет, а потом перевела взгляд на лицо Юрия и долго изучала бледнеющие синяки, оставленные ему на память бойцами славного Московского ОМОНа. Очевидно, разбитая физиономия в сочетании с пышным букетом убедила суровую бабусю в том, что Юрий не лжет; вообще, Юрий уже не раз замечал, что его внешность почему-то производит самое благоприятное впечатление именно на старух, и в случае необходимости – вот как сейчас, например, – беззастенчиво этим пользовался.

– Вы не знаете, дома она? – заискивающим тоном продолжал он. – Звоню-звоню, а там только радио бормочет…

– Не знаю, – ответила старуха. Служебно-розыскной огонек в ее выцветших глазках потух, сменившись обычным любопытством. – Я-то ее уже пару недель в глаза не видала.

– Пару недель? – неискренне изумился Юрий, отлично осведомленный о причинах отсутствия Ники, которая все это время жила у него. – Так, может, она переехала?

– Это вряд ли, – авторитетно заявила старуха. – Я бы знала. А что мы с ней не встречаемся, так у нее работа такая – уходит рано, приходит поздно, дежурит сутками…

– Да, – сочувственно сказал Юрий, – работа у нее тяжелая. Мужу не позавидуешь.

– Да какой там муж, – отмахнулась старуха. Она выпустила наконец дверную ручку и приняла более свободную позу, явно настраиваясь на продолжительную беседу. – Незамужняя она.

– А кавалер? – забросил удочку Юрий.

Старуха пожала плечами.

– А кто ее знает? Скрытная она. Тихая. Домой никого не приводила, это факт. А ты что же, просто интересуешься или как?

– Или как, – со смущенной улыбкой ответил Юрий.

Старуха окинула его откровенно оценивающим взглядом. Похоже, результаты осмотра ее удовлетворили. Одобрительно кивнув, она заявила:

– Ну и правильно. Давно пора. Такая невеста пропадает!

– Так уж и пропадает, – игриво усомнился Юрий. – Знаете, вы меня прямо-таки приободрили. А то лежишь в койке, с головы до ног в гипсе, смотришь и думаешь: ах, какая девушка! Не может быть, чтобы у нее не было серьезного друга.

– Смелее надо быть, молодой человек, – строго заявила старуха. – А то, пока вы стесняетесь, все хорошие девушки состарятся. И вообще, по вашему виду не скажешь, что вы из стеснительных. Только не говорите, что разбили лицо, ударившись о дверь.

– Ну, за кого вы меня принимаете! – обиделся Юрий. – Какая может быть дверь? Я просто оступился на лестнице.

Старуха растянула морщинистое лицо в подобии тонкой ироничной улыбки, выставив напоказ вставные челюсти.

– Вам, конечно, виднее, – сказала она.

– Ей-богу, споткнулся, – прижав к груди свободную руку, горячо произнес Юрий. При этом он отметил про себя, что старуха обращается к нему то на «ты», то на «вы», из чего следовало, что она еще не сделала окончательного вывода относительно его персоны и не знает, стоит ли ему доверять. – Такая нелепость! Все ступеньки пересчитал. До сих пор, как вспомню, в дрожь бросает. Шел себе, знаете ли, никого не трогал… Так, говорите, вы ее давненько не встречали?

– Две недели, – повторила старуха.

Она явно не собиралась уходить к себе, и Юрий понял, что уйти придется ему. Он бросил быстрый косой взгляд на дверной замок. Замок был простенький – из тех, что открываются дамской шпилькой, – да и дверь выглядела достаточно хлипкой. Имея при себе обыкновенную стамеску, не говоря уже об автомобильной монтировке, эту дверь ничего не стоило отжать…

«Стоп, – спохватился Юрий, вежливо улыбаясь старухе, – стоп-стоп-стоп! О чем это я? Для чего это надо – отжимать дверь? Хорош же я буду, если меня застукают при попытке вломиться в чужую квартиру! А еще смешнее получится, если я туда вломлюсь посреди ночи и столкнусь на пороге спальни с заспанной и перепуганной до смерти Никой… Вот это будет зрелище!»

Продолжая улыбаться и чувствуя, как от фальшивой улыбки у него сводит скулы, Юрий еще раз позвонил в дверь, послушал доносившееся из квартиры бормотание радиоточки и сокрушенно вздохнул.

– Видимо, ее все-таки нет дома, – сказал он.

Судя по всему, это было правдой; более того, что бы ни говорила старуха, Юрий не сомневался, что уж кто-кто, а она наверняка заметила бы Нику, если бы та вернулась домой. Конечно, как говорится, и на старуху бывает проруха, но здесь, кажется, был не тот случай: изнывающая от безделья пенсионерка наверняка вела строгий учет всех, кто появлялся на лестничной площадке. Очевидно, это благодаря ей лифт сверкал такой первозданной чистотой.

Филатов подумал, что, раз Ника не появлялась дома, она могла вернуться на работу, и чуть было не спросил у разговорчивой бабуси, в какой именно больнице работает ее исчезнувшая соседка. Он даже рот открыл, чтобы задать этот вопрос, но вовремя спохватился и поспешно его захлопнул. «Идиот! – мысленно завопил он, покрываясь холодным потом из-за чуть было не допущенного прокола. – Ты что, не помнишь, из какой больницы выписался пару часов назад?! Давно в кутузке не сидел, сыщик доморощенный?»