Текст книги " Страшный рассказ"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

А.Н. Воронин
Инкассатор: Страшный рассказ

Глава 1

Дождь лил целую неделю, то припуская во всю прыть, то снова превращаясь в неприятную мелкую морось, липким туманом висевшую в воздухе. За эту неделю остатки сугробов, копившихся во дворе с самого января, почернели и осели, а потом и вовсе как-то незаметно пропали, оставив после себя только кучки почерневшего, неопределенного мусора, скучавшие на раскисших газонах в ожидании дворницкой метлы. За грязными, рябыми от дождя оконными стеклами с утра до вечера висела тусклая серая мгла, нагонявшая беспросветную тоску и пробуждавшая жажду, которую нельзя было утолить ни водой из-под крана, ни чаем, ни тем более кофе. Телефон молчал с тупым упорством глухонемого, у которого пытаются дознаться, куда он подевал зарплату; создавалось впечатление, что проклятая штуковина просто сдохла, превратившись в бесполезный неодушевленный предмет, но в трубке, стоило только ее поднять, раздавалось гнусавое гудение работающей линии.

Легче от этого не становилось – наоборот, в голову начинали лезть неприятные мысли о том, что жизнь, наверное, прожита как-то не так, раз в сорок лет тебе даже не с кем поговорить и телефон для тебя – просто бесполезная игрушка, за которую ты как дурак каждый божий месяц аккуратно вносишь абонентскую плату.

Всю эту дождливую неделю Юрий провалялся на диване – мелкими глотками потягивал водку, курил сигарету за сигаретой, бездумно пялился в экран телевизора и думал о том, что вот такие приступы беспричинной хандры в последнее время случаются с ним все чаще. Если бы у него была работа, хоть какое-то дело, которому он мог бы посвятить себя без остатка, на хандру просто не осталось бы времени. Но никакого дела не предвиделось, да и искать какую-то работу Юрию, положа руку на сердце, не хотелось. Он просто не ощущал в этом потребности – денег на жизнь ему хватало, да и не видел он вокруг ни одного дела, которым мог бы всерьез увлечься.

Во вторник, а может быть, и в среду – когда именно, Юрий уже не помнил – к нему забежал Серега Веригин из соседнего подъезда, с некоторых пор взявший манеру именовать Юрия Филатова другом своего детства, хотя никакой особой дружбы между ними сроду не было. Забежал он не просто так, а по делу чрезвычайной важности – пригласить Юрия на день своего рождения. Юрий пошел, хотя и знал, что делать этого не следует, – зная Серегу Веригина, можно было заранее предсказать, как будут развиваться события на этом, с позволения сказать, празднике. Тем не менее, Юрий решил внести в жизнь хоть какое-то разнообразие, соскоблил с лица трехдневную щетину, нацепил выходной костюм, выкопал на верхней полке шкафа новенькие, ни разу не надеванные часы, с виду точь-в-точь как швейцарские, в прозрачной пластиковой коробочке и даже с каким-то сертификатом, отпечатанным на английском с ужасными ошибками, заметить которые Веригин все равно бы не смог, и отправился в соседний подъезд.

Естественно, все вышло именно так, как он ожидал, и даже еще смешнее. Именинник встретил его на пороге в растянутых спортивных шароварах и застиранной тельняшке с дырой под мышкой, фальшиво обрадовался подарку и сразу потащил за стол. И сам Серега, и его гости (они же родственники) были уже порядком на взводе, хотя Юрий пришел точно в назначенное время. Трезвый Юрий в своем выходном костюме чувствовал себя дураком, и суета, которую устроила вокруг него нетвердо стоящая на ногах жена Сереги Людмила, только усилила это ощущение. Не прошло и часа, как все набрались по самые брови, и именинник затеял драку с шурином, к которой без промедления присоединилась Людмила Веригина, решительно принявшая сторону брата. Толстая теща Сереги наблюдала за дракой, подперев кулаком дряблую щеку, а потом пьяным голосом затянула какую-то песню. Юрий увидел, как пьяный в дым отец Веригина, перегнувшись через разоренный стол, ухватил тестя за грудки, и понял, что пора уходить. Пару раз Юрий уже пытался разнимать Веригина с женой, и приобретенный им горький опыт свидетельствовал: в семейные склоки встревать не только бесполезно, но и небезопасно. Кто бы из сцепившихся родственников ни был прав, виноватым в такой ситуации все равно окажешься ты, самозваный миротворец…

В прихожей, уже взявшись одной рукой за дверную ручку, а другой – за барашек замка, Юрий услышал, как в сортире с шумом обрушилась в унитаз вода. Стукнуло сиденье, щелкнула задвижка, и почти сразу на плечо Юрию опустилась чья-то рука – судя по виду, мужская. В высшей степени нетрезвый голос развязно поинтересовался у Юрия, куда это он намылился. Тот факт, что любопытствующий субъект даже не удосужился вымыть руки перед тем, как хватать его за одежду, оставил Юрия равнодушным, но с него было довольно: привычная тоска навалилась на него, как сброшенный из самосвала бетон. Сил на поиск дипломатичного ответа не осталось, и Филатов, не оборачиваясь, оттолкнул собеседника локтем. Позади послышался глухой деревянный удар, треск и шум рухнувшей вешалки; из гостиной доносились матерные выкрики, грохот мебели и звон бьющейся посуды. Потом там диким голосом заверещала Людмила Веригина, раздался грохот, а пол под ногами у Юрия вздрогнул, как от взрыва, – судя по всему, разошедшиеся не на шутку родственники опрокинули шкаф. Юрий открыл дверь и вышел, даже не обернувшись, чтобы взглянуть, кого на этот раз опрокинул он сам.

На следующий день Серега приходил извиняться, но Юрий, выглянув в глазок, не открыл дверь. Извинения у Сереги Веригина, как водится, не обходились без бутылки; пить с ним Юрию не хотелось, а разговаривать и подавно. Намеков Серега не понимал, даже самых прозрачных, спускать его с лестницы было, в общем-то, не за что, поэтому Юрий и решил притвориться, что его нет дома. Веригин трезвонил минут пять, вздыхал, шаркал ногами по резиновому коврику, а потом все-таки ушел. Выглянув в окно, Юрий увидел его на скамейке в компании двух бутылок пива. Скамейка была мокрая, сверху сеялся мелкий дождик, но домой Серега не торопился. Он ловко вскрыл бутылку с помощью обручального кольца, но выпить не успел: откуда-то справа – не иначе как из окна его квартиры, – хорошо слышный даже через плотно запертую и заклеенную на зиму двойную раму, раздался пронзительный окрик: «Веригин, домой!» Юрий невесело усмехнулся и совсем уже было отошел от окна, но его остановил прозвучавший снаружи комментарий, адресованный, как он понял, не столько Веригину, сколько ему, лично – так сказать, в собственные руки. «Ну что, не открывает? – гораздо громче, чем требовалось, прокричала из форточки Людмила Веригина. – Правильно. Я тебе, дураку, сто раз говорила: гусь свинье не товарищ! Шальные деньги кого хочешь могут испортить!»

Поделившись этим ценным наблюдением со всем двором, мадам Веригина с грохотом и дребезжанием захлопнула форточку, а ее супруг, уныло горбясь под моросящим дождем, побрел к своему подъезду. По дороге он замедлил шаг, покосился на свое окно и воровато отхлебнул из бутылки. Форточка немедленно распахнулась опять. «Веригин!!!» – послышалось оттуда, и Серега, ссутулившись еще больше, торопливо юркнул в подъезд.

«Быдло, – с неожиданным раздражением подумал Юрий. – И ведь возразить нечего, в чем-то она права. Пока на меня не свалились эти проклятые деньги, в жизни был хоть какой-то смысл, а теперь он исчез, пропал и даже не думает появляться. Так что деньги меня, несомненно, испортили. Другое дело, что ее, Людмилу Веригину, они бы испортили еще сильнее, не говоря уже о ее муже, который первым делом попытался бы их пропить. Впрочем, я ведь делаю то же самое…»

Потом пришли выходные, которые для Юрия ничем не отличались от остальных дней недели – ну разве что тем, что программа телепередач, и в будни не блиставшая содержательностью, в выходные отличалась катастрофической глупостью и оставляла после себя ощущение хорошо спланированной акции по превращению населения в клинических дебилов. В воскресенье Юрий заснул перед телевизором со стаканом в одной руке и сигаретой в другой под монотонный стук дождя по жестяному карнизу, а в понедельник, проснувшись в той же позе и на том же месте, увидел за окном пронзительно-голубое небо. В комнате было полным-полно солнечного света, который беспощадно высвечивал каждую деталь царившего в квартире дикого, ни с чем не сообразного бардака.

– Ё-моё, ну и помойка, – громко сказал Юрий, приветствуя новый день, и рывком поднялся с дивана.

Прилив бодрости, случившийся с ним при виде чистого неба и солнечного света, нельзя было упустить, и для начала Юрий настежь распахнул форточку. В прокуренную комнату ворвалась струя прохладного весеннего воздуха, желтые от осевшего никотина тюлевые занавески испуганно колыхнулись, а обрывки бумаги, которой Юрий осенью опрометчиво заклеил не только окно, но и форточку, с громким шорохом затрепетали на сквозняке.

Обеспечив приток кислорода, Юрий принял упор лежа и отжимался от пола до тех пор, пока не почувствовал одышку. Это случилось где-то в начале второй сотни отжиманий, и Филатов отметил про себя, что пребывает в отвратительной форме и что с этим необходимо что-то делать. Придя к такому выводу, он сбегал на кухню за веником и мусорным ведром и в течение добрых полутора часов вкалывал, как вол, разгребая свинарник, образовавшийся в квартире за то время, что он лелеял свою хандру.

Только после того как вся квартира (восемнадцать квадратных метров жилой площади, тесная кухня и прихожая размером с задний карман дамских джинсов) засияла первозданной чистотой, прямо как казарма в конце парко-хозяйственного дня, Юрий принял горячий душ и побрился, вставив в станок новенькое лезвие. Приведя себя таким образом в приличное состояние и натянув новые, ни разу не надеванные трусы, лохматый после душа Юрий босиком прошлепал на кухню, закурил первую в этот день сигарету и стал варить себе кофе.

Форточка на кухне тоже была открыта настежь, по спине тянуло холодным сквозняком, снаружи доносилось пьяное чириканье воробьев. Следя за кофе, чтобы не убежал, Юрий вдруг подумал, что понятия не имеет, какова продолжительность воробьиной жизни. Очень может быть, вон тот, взъерошенный, который качается на ветке прямо за форточкой, точно так же качался на ней и в прошлом году, и в позапрошлом, и пять лет назад. Возможно, он знал Юрия Филатова как облупленного, изучил все его привычки и теперь рассказывал своим невидимым отсюда приятелям, чем занят этот странный тип из угловой квартиры, который неделями не выходит на улицу, а если и выходит, то лишь для того, чтобы ввязаться в очередную неприятность.

Кофе закипел. Юрий перелил его в фаянсовую кружку, для порядка заглянул в сахарницу, хотя точно знал, что та пуста уже третий день, сунул окурок в глупо разинутый рот стоявшего на подоконнике синего фарфорового окуня, бывшего когда-то рюмкой, а теперь уже который год служившего пепельницей, и стал, стоя на сквозняке под открытой форточкой, осторожно прихлебывать обжигающую ароматную горечь, от которой по всему телу разливалось ощущение давно забытой бодрости.

Прямо под окном, забравшись двумя колесами на низкий бордюр, стояла машина Юрия – изрядно подержанный, но пребывающий в неплохом техническом состоянии японский джип. Джип был старый, угловатый, с утратившими блеск белыми бортами и облезлыми защитными дугами на обоих бамперах. Юрий считал, что внедорожник должен выглядеть именно так. В самом деле, какой смысл переплачивать за полный привод и усиленную подвеску, если боишься поцарапать перламутровый борт или разбить сверкающий пластиковый бампер? С этой точки зрения привлекательнее всего выглядел «Хаммер», но «Хаммер» Юрий покупать не стал, потому что не хотел обращать на себя внимание. Запросы у него были скромные, и десятилетний «Ниссан» его вполне устраивал, тем более что бегал он еще вполне сносно, угонщиков не соблазнял, а лихачи на дорогих заграничных авто старались держаться от него на почтительном расстоянии – надо полагать, из чувства самосохранения.

За зиму борта машины основательно заросли грязью. Дождь, с переменным успехом ливший целую неделю, расписал их причудливыми полосами, потеками и мелкими крапинками, и на этом фоне чей-то преступный палец уже успел вкривь и вкось вывести: «ПОМОЙ МЕНЯ, Я ВСЯ ЧЕШУСЯ!» В этом воззвании определенно что-то было; пожалуй, приведя в порядок квартиру, не мешало бы заняться машиной, тем более что зима уже кончилась, асфальт подсыхал прямо на глазах, шансов снова запачкать свежевымытые борта было не так уж много, а куда девать остаток дня, Юрий все равно не знал.

Сварив вторую чашку кофе, Юрий соорудил многоэтажный бутерброд, подкрепился, привел в порядок прическу, оделся и вышел на улицу. После царившего в подъезде полумрака яркий солнечный свет больно ударил по глазам. Воздух пьянил, как молодое вино, воробьи бултыхались в подсыхающих лужах и громко ссорились в ветвях старой сирени. Юрий огляделся по сторонам, убеждаясь, что поблизости нет вездесущего Веригина с бутылкой портвейна за пазухой, открыл машину, кое-как протер тряпкой ветровое стекло и сел за руль.

После мойки и чистки салона он заехал на заправку, залил бак бензином и пришел к неутешительному выводу, что парко-хозяйственный день можно считать благополучно завершенным и что постылый вопрос «чем заняться дальше?» вновь встает на горизонте во всей своей неприглядной красе. Времени было всего ничего – начало третьего пополудни, – а дела снова кончились. Можно было заехать в редакцию «Московского полудня», оторвать господина главного редактора от работы и немного поболтать о пустяках. Димочка Светлов – хороший парень и всегда рад видеть Юрия, но вот беда: у Юрия не было ровным счетом никаких новостей, о которых можно было бы поболтать, а раз так, то разговор рано или поздно свернул бы в привычное, давно проторенное русло. При всех своих хороших качествах Димочка был прирожденным журналистом – когда-то просто талантливым, а теперь еще и довольно опытным. И, судя по всему, он еще не расстался с мечтой когда-нибудь выпустить в свет подробное жизнеописание знаменитого Инкассатора, о котором по Москве ходили легенды, наполовину состоявшие из беззастенчивого вранья, а на вторую половину – из глухих отголосков реальных событий. В отличие от подавляющего большинства москвичей, Димочка точно знал, что Юрий Филатов и полулегендарный Инкассатор суть одно и то же лицо, и любой разговор между ними рано или поздно сводился к ненавязчивым попыткам Димочки вытянуть из собеседника что-нибудь интересное, лучше всего – сенсационное.

Кроме того, в редакции, помимо Димочки, Юрию предстояло встретиться с его супругой Лидочкой, которая когда-то откровенно заглядывалась на плечистого редакционного водителя Филатова, что вызывало у ее будущего мужа жгучую ревность. Все это давно сгладилось и забылось, тем более что даже в разгар тех давних событий между Юрием и Лидочкой ничего не было, однако старая ревность забывается еще хуже, чем старая любовь, и Юрию не хотелось будить спящую собаку. К тому же, выйдя замуж и обзаведясь ребенком, Лидочка вместо платонической любви воспылала к Филатову материнским чувством и взяла себе за правило, глядя на него, украдкой вздыхать и сетовать на то, что он не женится. Господин главный редактор при этом всякий раз с шутливой угрозой интересовался, кого она прочит в жены этому троглодиту – уж не себя ли, – но Юрий отчетливо слышал сквозь шутливый тон отголоски старой тревоги…

Словом, какими бы приятными ребятами ни были супруги Светловы, сил на общение с ними у Юрия сегодня не было. Он прислушался к своим ощущениям и понял, что пора обедать. У него немного отлегло от сердца: теперь, по крайней мере, можно было считать, что вернувшееся к нему дурное настроение хотя бы отчасти объяснялось обыкновенным голодом. Юрий расплатился за бензин, завел двигатель и выехал с заправки, с ловкостью бывшего таксиста вписавшись в плотный транспортный поток, катившийся в сторону Центра.

Он ехал, выискивая глазами какой-нибудь приличный и вместе с тем не слишком великосветский ресторан, где можно заморить червячка, не чувствуя себя идиотом из-за того, что забыл надеть галстук. Как назло, все подобные заведения куда-то попрятались, прямо как грибы в траву. Юрий не спеша вел машину во втором справа ряду, попутно отмечая приметы наступившей весны – проклюнувшуюся сквозь черную грязь замусоренных за зиму газонов молодую травку, легкие плащи и куртки прохожих, стройные девичьи ноги в тонких колготках и их выпущенные на волю, развеваемые апрельским ветерком прически. От этого зрелища настроение стало подниматься. Юрий включил музыку, вынул из кармана сигареты и закурил. Он всего лишь на мгновение опустил глаза, чтобы попасть кончиком сигареты в пляшущий огонек зажигалки, а когда снова поднял их на дорогу, впереди зажегся красный.

Это произошло как-то очень уж неожиданно – то ли Юрий чересчур увлекся разглядыванием очередной встречной красотки, то ли светофор был неисправен и красный зажегся на нем сразу же после зеленого, минуя желтый. Как бы то ни было, Юрию пришлось тормозить изо всех сил. Взвизгнули покрышки, джип встал как вкопанный в нескольких сантиметрах от шедшей впереди машины, и почти в то же мгновение сзади послышался глухой удар, от которого Юрия чувствительно бросило вперед. Пристегнуться он, как обычно, забыл, упереться руками не успел и оттого больно приложился ребрами к рулевому колесу.

– Чертов чайник! – выругался Филатов, толком не зная, кого имел в виду – себя или водителя шедшей сзади машины.

Потирая ушибленный бок, он по очереди посмотрел во все зеркала. В левом виднелся краешек заднего крыла, окрашенного в модный медно-коричневый цвет с перламутровым отливом. Крыло было блестящее, округлое; кроме этого крыла, Юрию не удалось разглядеть никаких других деталей, из чего следовало, что его джип протаранила какая-то импортная малолитражка, такая мелкая, что почти полностью спряталась за высокой кормой его старого «Ниссана».

Красный свет впереди погас, и после коротенькой паузы включился зеленый. Желтый так и не загорелся.

– Уроды, – пробормотал Юрий, хлопнул ладонью по кнопке аварийной сигнализации и полез наружу, предварительно выключив музыку, которая, с учетом обстоятельств, звучала чересчур жизнерадостно.

Эвакуатор хрипло зарычал дизельным движком, выпустил из выхлопной трубы густое облако черного, воняющего паленой резиной дыма и укатил, увозя перламутрово-коричневый «Опель» с разбитым вдребезги передним бампером, смятым капотом и пробитым радиатором, содержимое которого растеклось по асфальту широкой, курящейся горячим паром лужей. Проносившиеся мимо автомобили с характерным шипением разбрызгивали пролитый тосол, за ними тянулись влажные, постепенно исчезающие следы. Пахло выхлопными газами, бензином и пылью.

Юрий обошел свою машину сзади и еще раз осмотрел повреждения. Повреждений было – кот наплакал: царапина на крюке прицепного устройства да неглубокая вмятина на мощном тускло-черном стальном бампере. Сверху на бампере Филатов заметил треугольный осколок цветного пластика и смахнул его на асфальт, где было полным-полно точно таких же осколков.

Юрий закурил, не спеша спрятал в карман документы, которые, оказывается, все еще держал в руке, и посмотрел направо.

Девушка стояла на бордюре в трех шагах от него. Ветер от проносившихся мимо машин трепал ее темные волосы, играл полами просторного плаща. Кусая губы и озабоченно хмурясь, девушка терзала мобильный телефон, нервно тыча наманикюренным пальчиком в панель и, судя по всему, поминутно попадая не в те кнопки. Как раз в тот момент, когда Юрий на нее посмотрел, она, видимо, отчаялась добиться от телефона толку, раздраженно сунула его в карман и, вытянув шею, огляделась с видом человека, не знающего, что ему предпринять: то ли попытаться поймать такси, то ли просто сесть на землю и заплакать. При этом взгляд ее каким-то очень странным и сложным манером все время огибал Юрия, скользил мимо него, как будто Филатов стоял под каким-то колпаком, от которого этот взгляд отталкивался. Было обидно: в конце концов, виноват в аварии был вовсе не Юрий. Впрочем, в подобной ситуации объективности, как правило, трудно дождаться даже от опытных мужчин, не говоря уже о девушке, только что разбившей дорогую и, без сомнения, любимую игрушку. К тому же девушка явно куда-то спешила.

– Может быть, вам помочь? – спросил Юрий, точно зная, каким будет ответ.

– Спасибо, – не скрывая сарказма, огрызнулась девушка, – вы уже сделали все, что могли. Черт, и батарейка сдохла… Послушайте, – осененная новой идеей, сказала она, – раз уж вы такой рыцарь, то, может быть, одолжите мне на минутку ваш телефон? Мне срочно нужно позвонить, а мой совсем разрядился… Телефон у вас есть? – переспросила она, заметив появившееся на лице Юрия огорченное выражение.

– Есть, – честно признался Филатов. – Валяется где-то дома отключенный…

Девушка посмотрела на него как на сумасшедшего, открыла рот, но передумала и, сойдя с бордюра, вскинула руку навстречу пролетавшей мимо машине. Машина рявкнула и унеслась прочь, обдав тугим бензиновым ветром. За первой машиной последовала вторая, за второй – третья. Рычащее стадо проскочило мимо них, потом где-то позади, очевидно, загорелся красный, и поток транспорта иссяк.

Юрий сунулся в кабину джипа, выключил аварийку, на мгновение задумался и вернулся. Девушка стояла к нему спиной, все еще держа правую руку вытянутой поперек шоссе.

– Давайте я вас подвезу, – предложил Юрий. – Это будет быстрее.

– Отстаньте, – непримиримо огрызнулась девушка. Она даже не обернулась.

Юрий еще немного постоял, переминаясь с ноги на ногу. Ему подумалось, что он уже дня три, если не все четыре, вообще не разговаривал с людьми, открывая рот только для того, чтобы чертыхнуться, споткнувшись в потемках о какую-нибудь табуретку, которую сам же и оставил на дороге. Впрочем, сейчас о каком-то там общении тоже вряд ли стоило думать – не тот был случай, не та ситуация.

Сердито пожав плечами, он вернулся к машине, сел за руль и закрыл дверцу, хлопнув ею гораздо сильнее, чем требовалось. Заводя машину, он покосился в зеркало заднего вида. Девушка по-прежнему стояла к нему спиной, голосуя проносившимся мимо машинам. Двигатель джипа завелся, наполнив салон едва ощутимой вибрацией. Юрий выжал сцепление и положил ладонь на головку рычага переключения скоростей. Снова посмотрев в зеркало, он не увидел там никого, а в следующее мгновение в правую дверцу коротко постучали.

Юрий сдержал улыбку, отпустил сцепление и отпер дверь.

– Залезайте, – сказал он. – Куда вас отвезти?

– В «Старый погребок», – продолжая нервно кусать губы, отрывисто бросила она, устраиваясь на сиденье и демонстративно прикрывая полой плаща колени. – И побыстрее, если можно. Я очень тороплюсь.

«Тише едешь – дальше будешь», – подумал Юрий, но, разумеется, промолчал. Он включил указатель поворота и плавно тронул машину с места. Девушка сидела рядом, прямая и неподвижная, как манекен из магазина готового платья. От нее тонко пахло какими-то незнакомыми духами. Покосившись в ее сторону, Филатов заметил, что она украдкой обшаривает глазами приборную панель – видимо, слова Юрия ни в чем ее не убедили и она, вопреки очевидности, все еще пыталась отыскать мобильник.

– У вас правда нет с собой телефона? – не глядя на Юрия, спросила девушка.

– Правда, – ответил Юрий, обгоняя медлительный мусоровоз. – Я им не пользуюсь уже добрых полгода. Честно говоря, даже не помню, куда его засунул. Да вы не волнуйтесь, до «Старого погребка» отсюда минут десять езды, не больше. Опаздываете?

Девушка не ответила, но ответ был ясно написан на ее встревоженном лице, устремленном вперед, как лицо деревянной фигуры на носу старинного парусника. Юрий заметил, что она нетерпеливо тискает в ладони ключ зажигания. К ключу был прикреплен брелок с эмблемой «Опеля». Правая нога в изящном остроносом сапожке упиралась в пол с такой силой, словно хотела продавить его насквозь. Юрий не сразу понял, что это означает, а когда понял, ему стало смешно: его пассажирка инстинктивно давила на воображаемую педаль газа, пытаясь заставить машину ехать быстрее. Пряча улыбку, Филатов перестроился на третью полосу и придавил акселератор, хотя и знал, что при таком интенсивном движении толку от этого будет мало.

– Не расстраивайтесь, – стремясь хоть немного разрядить обстановку, сказал он. – Машина ваша не так уж сильно пострадала. И вообще, главное, что сами целы. Это, наверное, ваша первая авария?

– Представьте себе, первая, – сердито ответила девушка, упорно глядя в сторону.

– Все когда-нибудь происходит впервые, – философски заметил Юрий. – Ничего, привыкнете. У вас их еще столько впереди, этих аварий!

Он хотел сказать, что в наше время проехать по Москве, ни разу не оцарапав машину, практически невозможно, но пассажирка, похоже, поняла его как-то не так. Она резко, всем телом обернулась в его сторону и прожгла Филатова свирепым взглядом больших серо-голубых глаз. Губы у нее были красивые, четко очерченные, очень выразительные. Сейчас они были сердито поджаты, а между тонкими бровями залегла морщинка.

– Спасибо, – уничтожающим тоном произнесла девушка, – вы меня так утешили! Вы, видно, из тех самодовольных типов, которые на каждом углу кричат, что женщина за рулем – это то же самое, что обезьяна с гранатой.

– Ничего подобного, – смутился Юрий. – Я совсем не то хотел сказать…

– Знаю я, что вы хотели сказать! Смотрите лучше на дорогу. Вон, вон просвет, туда давайте! Да газу же!..

Юрий аккуратно притормозил, и почти в то же самое мгновение просвет, на который указывала ему пассажирка, исчез, заполненный пошедшим на обгон самосвалом.

– Как хотите, – сказал Юрий. – На самом деле я думаю, что те, кто распространяется насчет обезьяны с гранатой, незаслуженно обижают ни в чем не повинных животных.

Он тут же пожалел о сказанном. Все-таки, как ни крути, откровенность хороша далеко не всегда; бывают, наверное, случаи, когда правду-матку лучше придержать при себе, а не резать ее прямо в глаза. Да и не было в том, что он только что произнес, никакой правды, просто этой девчонке удалось-таки его разозлить. Увы, в последнее время разозлить его стало совсем нетрудно…

– Извините, – поправился он. – Я не хотел вас обидеть. Все это ерунда. Перемелется – мука будет. Через месяц уже и не вспомните…

– Хватит, – резко сказала девушка. – Я сама виновата, надо было поймать такси… Курить у вас в машине можно?

– Можно, – сказал Юрий. – Только мы уже, можно сказать, приехали.

Она выпустила пачку сигарет, и та скользнула обратно в сумочку. Бросив быстрый взгляд на часы, девушка принялась нервно кусать губы. Филатов перестроился в крайний правый ряд и аккуратно причалил к высокому бордюру прямо напротив вывески «Старого погребка». Состоявшийся минуту назад обмен колкостями невольно обострил его восприятие, и он сразу догадался, что мужчина, топтавшийся возле двери заведения и то и дело нетерпеливо поглядывавший на часы, был тем человеком, на встречу с которым так торопилась его пассажирка. Был он высок, длинноволос, одет в длинный плащ нараспашку и модные туфли. Бледное после зимы лицо украшала аккуратно подстриженная русая бородка, а глаза прятались за стеклами темных солнцезащитных очков. Из-под плаща виднелись строгий деловой костюм и белоснежная рубашка с модным галстуком. В руке мужчина держал букет пышных голландских роз с длинными стеблями. Он повернул голову на шум подъехавшего к тротуару автомобиля, и Юрий увидел, как нехорошо изменилось выражение его лица, когда он разглядел за чисто отмытым ветровым стеклом ту, кого дожидался. Он еще раз демонстративно посмотрел на часы, а затем сделал то, от чего у Юрия буквально отвисла челюсть: швырнул букет в стоявшую поблизости урну, резко повернулся на каблуках и, не оглядываясь, зашагал прочь с гордо развевающейся шевелюрой и разлетающимися в стороны полами широкого плаща.

«Еще один психопат», – подумал Филатов и от души пожалел свою пассажирку: денек у нее сегодня выдался еще тот. Впрочем, милые бранятся – только тешатся; Юрий не сомневался, что парочка поцелуев поможет быстро уладить возникший на пустом месте конфликт.

Увидев эту демонстрацию, его пассажирка испуганно ахнула и выскочила из машины, забыв не только попрощаться, но и закрыть за собой дверь. Юрий открыл рот, чтобы пожелать ей всего хорошего, но она уже была далеко – смешно семеня на высоких каблуках и на ходу безуспешно пытаясь забросить на плечо ремень сумочки, спешила вдогонку своему чрезмерно впечатлительному кавалеру. Перегнувшись через сиденье, Юрий захлопнул дверцу и закурил, досадливо морщась. Как и полагается бывшему боевому офицеру, он не жаловал мужчин с артистическими прическами и излишне экспансивными манерами. «Ишь, шуганул, – подумал он, неприязненно глядя вслед удаляющемуся широкому плащу, – прямо как петарда, аж искры во все стороны сыплются…»

Девушка догнала своего кавалера, схватила за рукав и стала что-то торопливо объяснять. Кавалер, не поворачивая головы, вырвал локоть и вознамерился было гордо прошествовать мимо, но девушка, забежав спереди, преградила ему путь. До них было метров восемь, от силы – десять, и Юрий, не удержавшись, приоткрыл дверцу машины, хотя и чувствовал, что делать этого не стоит: его вмешательство наверняка принесло бы больше вреда, чем пользы.

– Постой, – услышал он голос девушки – высокий, напряженный и испуганный.

Человек в развевающемся плаще оттолкнул ее в сторону с такой силой, что она едва удержалась на ногах, и двинулся дальше. Девушка снова вцепилась в его рукав.

– Остановись немедленно! – выкрикнула она. – Как ты себя ведешь?! Выслушай меня, я все объясню…

– Отстань от меня, – негромко, но очень зло процедил молодой человек. – Иди объясняйся со своим мордоворотом в джипе, а меня твое вранье больше не интересует.

Он действительно говорил совсем тихо; Юрий удивился, сообразив, что слышит каждое слово, и только теперь обнаружил, что стоит, оказывается, на тротуаре, в каком-нибудь метре от спорящих. Оставалось только гадать, как и, главное, зачем он тут очутился. Самым краешком сознания он подумал, что, кажется, опять намерен совершить какую-то глупость, но эта здравая мысль немедленно куда-то пропала, унеслась по касательной и канула во тьму, как шальная трассирующая пуля, не оставив следа.

– Погоди, – цепляясь за рукав плаща, как утопающий за соломинку, говорила девушка, – постой, ты же ничего не понял!

– Оставь меня в покое, тварь! Ищи себе другого клоуна!

Молодой человек со злостью вырвал рукав из рук своей спутницы. Его ладонь на мгновение замерла, будто в нерешительности; затем вяло растопыренные пальцы плотно сомкнулись, ладонь затвердела, как доска, подалась немного назад, увеличивая замах, и стремительно рванулась вниз, прямо к побледневшему девичьему лицу с широко распахнутыми серыми глазами.