Текст книги " Страшный рассказ"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)

– Молодец ты у меня. – Дымов нашел в себе силы улыбнуться и даже потрепать Ольгу по руке. – Другая бы на твоем месте мне такой скандал закатила! Обвинила бы во всех смертных грехах…

– Терпеть не могу эти бабьи сплетни, – отрезала Ольга. – И потом, я тебя все-таки уважаю. Если бы ты связался с одной из этих безмозглых куриц, я бы окончательно утратила веру в человечество и начала бы, наверное, не лечить, а убивать. В общем, я сегодня сорвалась немного. Объяснила этой Стрешневой, кто она такая и где ее место. Даже неловко…

– Что же тут неловкого? – удивился Дымов. – Все правильно. Чего она, в самом деле?

– Всегда бывает неприятно опускаться до их уровня, – заключила Ольга, легкомысленно махнув красивой ладонью. – Ну их всех к черту, в самом деле! Расскажи лучше, что ты теперь собираешься делать? Я бы на твоем месте немного отдохнула. Ты выглядишь усталым.

– Пожалуй, – медленно, задумчиво согласился Дымов. – Махну-ка я на недельку обратно в лес! Отосплюсь, кислорода нанюхаюсь, подумаю о житье-бытье…

(Там, в сарае, где всегда темно.)

– Правильно! – с энтузиазмом подхватила Ольга. – Прямо завтра с утра и отправляйся. И знаешь что? Возьму-ка и я недельку за свой счет. Поживем вдвоем на лоне природы. Глядишь, там, на свежем воздухе, ты и про супружеский долг вспомнишь…

Это был удар, но Дымов не видел способа его парировать и потому изобразил на лице ироничную улыбку.

– Ой! – сказал он с притворным испугом. – Я не ослышался? Здесь кто-то говорил о разврате?

– Не просто о разврате, – с напускной мрачностью поправила Ольга. – Здесь говорили о разнузданном разврате!

– Ну-ну, – сказал он. – Эту бы грозу да на ночь!

Ольга шутливо шлепнула его по затылку и ушла на кухню разогревать ужин. Дымов выкурил еще одну сигарету, думая о том, что все, возможно, складывается к лучшему: ему смертельно не хотелось предпринимать раскопки в полуразрушенном сарае, а в присутствии Ольги ни о каких раскопках и речи быть не могло.

Глава 10

Юрий припарковал машину, заглушил двигатель и привычно воткнул первую передачу – автомобиль у него был далеко не первой молодости, и ручному тормозу он не очень-то доверял. Выбравшись из жаркого салона на горячий асфальт, Филатов одернул пиджак, на ощупь поправил узел галстука и двинулся к подъезду, на ходу помахивая солидной кожаной папкой, одолженной Светловым у кого-то в редакции. Ходить в костюме он не любил, а уж водить в нем машину и вовсе ненавидел, но Димочка настоял именно на этой форме одежды: по его мнению, модный пиджак, белоснежная рубашка и галстук в сочетании с надраенными до зеркального блеска туфлями, безупречными стрелками на брюках и уже упомянутой кожаной папкой должны были хотя бы отчасти затушевать воинственную внешность бывшего десантника.

Чувствуя себя ряженым, перепутавшим время и место карнавала, Филатов толкнул тяжелую зеркальную дверь и очутился в прохладном вестибюле, отделанном по последней моде. Это был не первый вестибюль за сегодняшний день и даже не второй, так что сориентировался Юрий быстро. Здесь все было примерно так же, как в других местах, в том числе и личность в полувоенной форме, шагнувшая ему наперерез от стоявшего справа от входа столика.

Юрий вежливо поздоровался с охранником, заметив цепкий, профессионально заинтересованный взгляд, которым тот быстро смерил его скверно закамуфлированную пиджаком плечистую фигуру, и предъявил закатанное в пластик журналистское удостоверение. Удостоверением его снабдил Светлов – при нынешнем уровне развития техники это оказалось делом пяти минут.

– Я в рекламное агентство, – сообщил он, предвосхищая вопрос охранника. – Мне назначена встреча.

– Одну минуточку, – сказал охранник.

Он вернулся к своему столу, снял трубку внутреннего телефона и что-то уточнил, сверившись с липовым удостоверением, которое держал в руке. «Строго тут у них, – подумал Юрий, наблюдая за его манипуляциями. – Прямо как на оборонном предприятии. Впрочем, в наше время этому не стоит удивляться. Сколько ни кричи о победах над террористами, суть дела от этого не меняется: весь мир превратился в осажденную крепость, и никто не знает, откуда ждать следующего удара…»

К счастью, погрузиться в пучину воспоминаний о личном опыте борьбы с международным терроризмом на территории Чечни Юрию помешал вернувшийся охранник.

– Все в порядке, – сказал он, возвращая Филатову удостоверение. – Вас ждут. Второй этаж, направо.

Юрий кивнул и направился к лестнице.

На втором этаже он без труда отыскал дверь, украшенную броской вывеской с названием рекламного агентства. Это было четвертое по счету агентство, которое он посетил за истекшие тридцать шесть часов – вторник и часть среды. Светлов, более искусный в ведении переговоров, за это же время успел «окучить», как он выразился, шесть организаций, в той или иной форме занимавшихся созданием различных типов рекламы. Это был монотонный, однообразный и очень неблагодарный труд; сейчас, стоя на лестничной площадке и с тоской разглядывая очередную красочную вывеску, Юрий думал о том, какая, в сущности, собачья работа у всякого рода следователей и оперативников. У него, Юрия, хотя бы имелся стимул, а какой стимул у ментов, если не считать таковым их не слишком высокую зарплату?

Он открыл дверь и оказался в коротком коридоре, по обе стороны которого тянулись ряды одинаковых белых дверей. В торце коридора имелось широкое окно, подле которого стояло какое-то экзотическое дерево в огромной керамической кадке. В воздухе витал смешанный аромат крепчайшего кофе и табачного дыма. Краской здесь не пахло, поскольку агентство подвизалось на ниве телевизионной рекламы и тут никто ничего не рисовал.

Нужную дверь Юрий увидел почти сразу, поскольку она была первой в ряду точно таких же дверей по правой стороне коридора, но отличалась от своих товарок бронзовой табличкой с надписью: «Директор Пивоваров Н.И.». Именно сюда ему и было надо. Юрий прикинул, есть ли в этой шарашке собственный отдел кадров, и решил, что, наверное, нет – заведение не выглядело ни слишком большим, ни чересчур солидным, так что личные дела сотрудников, скорее всего, хранились прямо в директорском сейфе.

Он постучался и вошел, ожидая, как обычно, увидеть более или менее помпезно обставленную приемную с более или менее холеной и сексапильной секретаршей, полирующей ногти в уголке, между кофеваркой и компьютером. Его ожидания не оправдались: компьютер здесь был, кофеварка тоже, а вот секретарша отсутствовала. И вообще, – это была никакая не приемная, а кабинет – солидный, дорого отделанный и недешево обставленный, с какими-то дипломами в застекленных рамочках и похожими на почетные призы статуэтками и кубками в массивном книжном шкафу черного дерева. Посреди кабинета, прямо напротив двери, помещался обширный, как военный аэродром, письменный стол, уставленный оргтехникой и всевозможной бюрократической дребеденью наподобие скоросшивателей, письменных приборов и хрустальных пирамидок. Поверх всего этого добра на Юрия уставилась парочка розоватых поросячьих гляделок, почти утонувших в складках жирных, нависающих над воротником пропотевшей белой рубашки щек. Дряблые эти щеки рдели багровым апоплексическим румянцем; выше щек поблескивала испариной громадная, странно приплюснутая сверху и слегка шишковатая лысина в обрамлении редких седеющих волос, а ниже двойной подбородок плавно переходил в громадное брюхо, отчасти скрытое столом. Две небольшие, но толстые, как наполненные водой резиновые перчатки, ладони лежали на столе поверх каких-то бумаг. Сплетенные пальцы напоминали затейливо сложенную и перепутанную связку жирных свиных сарделек, на одной из которых поблескивал тяжелый золотой перстень, а на другой – глубоко вдавившееся в плоть обручальное кольцо.

«Килограммов сто пятьдесят, – на глаз прикинул Юрий. – А может, и больше. Ну и бегемот!»

Бегемот ответил на его приветствие неожиданно тонким, прямо как у певчего-кастрата или, скорее, лилипута, голоском.

– Здравствуйте, – пропищал он. – Вы из газеты?

– Да, – сказал Юрий. – Наш главный должен был вам позвонить и обо всем договориться.

Да, он звонил, – согласился Бегемот, – только я не совсем понял, что, собственно, вам от меня нужно. Присаживайтесь, молодой человек. Если позволите, я хотел бы взглянуть на ваши документы.

– Прошу вас, – сказал Юрий, опускаясь в кресло для посетителей и протягивая через стол свое фальшивое журналистское удостоверение. – Если, конечно, это можно назвать документом.

– Этого вполне достаточно, – сказал Бегемот, бросая на удостоверение быстрый невнимательный взгляд и возвращая пластиковый прямоугольник Юрию. – В конце концов, это ведь так, для проформы… Время нынче беспокойное, но это не означает, что мы должны перегибать палку.

Юрий, считавший основательным перегибом уже наличие охранника в вестибюле, ограничился молчаливым кивком и убрал удостоверение во внутренний карман пиджака. В кабинете было душновато, от Бегемота остро и неприятно попахивало свежим потом.

– Итак? – с вопросительной интонацией произнес Бегемот.

– Видите ли, – смущенно улыбаясь, произнес Юрий, – дело не совсем обычное… во всяком случае, для меня. Наш шеф задумал некую рекламную акцию…

– Странно, – удивленно произнес хозяин кабинета. – Насколько я помню, в нашем телефонном разговоре ничего не упоминалось о заказе.

– Разумеется, – терпеливо произнес Юрий. – О заказе речи пока нет. Мы ведь не «АиФ», чтобы рекламировать себя на телевидении. Тут совсем другое. Понимаете, с деньгами у нас туговато. А деньги, как ни крути, легче всего заработать на рекламе. Думаю, вы с этим согласитесь.

– Ну, еще бы, – хмыкнул Бегемот. – Для любой газеты реклама – хлеб насущный. Только я все равно не пойму, при чем тут мое агентство. Той рекламы, что мы даем в газеты, нам вполне достаточно, и расширять площадь своих рекламных объявлений мы пока не намерены.

– Я объясню, если позволите. Наш главный задумал акцию по привлечению рекламодателей – в частности, агентств, подобных вашему. Понимаю, звучит непривычно, но это только на первый взгляд. Вы ведь знаете, что у рядового потребителя отношение к рекламе и тем, кто ее делает, скорее, негативное. Ваша работа у всех на виду. Созданные профессиональными рекламщиками слоганы цитирует весь мир, и в то же время вы сами остаетесь как бы в тени. Полагаю, тут есть над чем поработать. В конце концов, что вы потеряете, если к вашим услугам станут прибегать не только крупные зарубежные производители, но и мелкие отечественные предприниматели?

– Думаю, что мы от этого ничего не потеряем, а только приобретем, – осторожно согласился Бегемот. – Но никак не могу вникнуть в суть вашего предложения. Учтите, покупать кота в мешке я не намерен.

– А я вам ничего не продаю. Просто у меня к вам мелкая просьба, которая не будет вам стоить ни копейки. Понимаете, мой шеф намерен привлечь заказчиков из числа ваших коллег путем создания некоего положительного образа рекламного агента…

– Бред какой-то, – вполголоса заметил Бегемот.

– Простите, это не моя идея, я просто выполняю поручение. В конце концов, вы-то от этого ничего не теряете! Нам всего-то и нужно, что лицо. Собирательный образ рекламного агента – образ, несомненно, дружественный, вызывающий доверие… Короче, чтобы не отнимать у вас драгоценное время: я ищу модель.

– Тогда вы пришли не по адресу, – заявил Бегемот, и на его одутловатой физиономии появилось выражение скучливого неудовольствия, почти раздражения. – Вам нужно в модельное агентство, а мы тут в основном заняты написанием сценариев для телевизионных рекламных роликов.

– Вы не поняли! – с жаром воскликнул Юрий, испытывая острое отвращение как к своему собеседнику, так и к себе самому. – Модели – это модели, на них уже все насмотрелись. Это же не что иное, как живые манекены… А мы ищем живого человека, реального, работающего именно в этой области и способного вызвать доверие. Мы даже составили примерное описание, что-то вроде словесного портрета…

– По телефону ваш главный редактор не производит впечатления сумасшедшего, – проворчал Бегемот. – Ну ладно, я вас слушаю. Только учтите, у меня масса дел.

– Я мигом, – торопливо сказал Юрий. – Так вот, нет ли среди ваших сотрудников молодого человека лет двадцати пяти – тридцати, с хорошей фигурой, приятным мужественным лицом, желательно шатена с такой, знаете ли, артистической прической – волосы до плеч, но ухоженные и, сами понимаете, чистые…

– Да, – хмыкнул Бегемот, – я вам, наверное, не подойду.

Это была шутка, и Юрий позволил себе улыбнуться.

– Это не моя прихоть, – кротко напомнил он.

– Понимаю, – буркнул Бегемот. – Знаете, молодой человек, я вам, наверное, ничем не смогу помочь. Такого лица, как то, что вы ищете, в моем агентстве нет.

Похоже, он с трудом преодолевал раздражение, и даже Юрий, никогда не славившийся особенной чуткостью, уловил в его ответе какую-то заминку, крошечную паузу перед словом «нет». Похоже было на то, что сначала Бегемот хотел сказать «больше нет», но потом спохватился, передумал и сказал то, что сказал.

– Это ужасно, – вздохнул Юрий. – Скажу вам как на духу: вы были моей последней надеждой. Я уже неделю мечусь по всей Москве как угорелый, и все без толку. Нашему шефу чертовски трудно угодить… Хотя платит он недурно. Может быть, нам с вами все-таки удастся что-нибудь придумать? Вы же понимаете, наша газета готова выплатить солидное вознаграждение, и не только, так сказать, модели, но и вам – за оказанную помощь и вообще… У вас же, наверное, имеются личные дела с фотографиями? Одним глазком, а? А вдруг повезет? Вы себе не представляете, как я устал от этого задания. Хоть ты работу бросай, честное слово… У вас, случайно, нет вакансии?

– Есть одна, – неожиданно ответил Бегемот, – но вы нам вряд ли подойдете.

– Отчего же? – огорчился Юрий.

– Ну, во-первых, это литературная работа…

– Так я же журналист!

– Это разные вещи, молодой человек. И, кроме «во-первых», существует еще и «во-вторых». Так вот, во-вторых, мне не нужны сотрудники, которые обсуждают своего начальника на стороне, с третьими лицами.

– Да, – сказал Юрий, – тут вы, пожалуй, правы. Я действительно выставил себя не с самой лучшей стороны. Но уж очень он меня достал своими капризами… Простите, все это к делу не относится. Так вы мне не поможете?

– Боюсь, что нет.

– И не дадите даже одним глазком взглянуть на фотографии?

– Молодой человек, – с достоинством произнес Бегемот, – личные дела сотрудников – это документы, не предназначенные для публичного ознакомления.

– Такое впечатление, что вы говорите о досье, – не удержался Юрий.

Бегемот начал багроветь, и Филатов понял, что пора прощаться.

– Простите, – сказал он, старательно отводя взгляд от трясущихся лиловых щек собеседника, – не смею дальше отнимать у вас время.

– Всего наилучшего, – принимаясь копаться в бумагах, сказал Бегемот.

Юрий повернулся к дверям и застыл. На стене справа от двери, рядом с выключателем, висел групповой снимок. Судя по громоздившейся в центре фотографии исполинской туше Бегемота, на снимке были изображены сотрудники этого агентства. Вторым справа, открыто и обаятельно улыбаясь прямо в камеру, стоял высокий стройный шатен с артистической прической и знакомым до боли, обрамленным аккуратной бородкой лицом – тот самый патлатый литератор Саша, которого Филатов безуспешно разыскивал уже который день подряд.

– В чем дело, молодой человек? – сварливо проблеял у него за спиной толстяк.

Юрий подумал, что проще всего было бы прямо сейчас взять жирного сукиного сына за глотку, ахнуть мордой об стол и вытрясти из него все необходимые сведения. Наверное, он бы так и поступил, если бы не дурацкая легенда, себе же на беду придуманная им в соавторстве со Светловым. В этой легенде было чересчур много правды, чтобы теперь затевать драку, а потом прорываться вон из здания, расшвыривая во все стороны набежавших охранников. Звонок из редакции, журналистское удостоверение, подписанное главным редактором «Московского полудня», – все это были вещи, которые не только открывали перед Юрием двери рекламных агентств, но и ставили Светлова под неминуемый удар в случае каких-нибудь эксцессов. Так что уходить надо было мирно, без шума и пыли.

– Простите, – сказал он, снова поворачиваясь к Бегемоту лицом. – Этот групповой снимок… Это ведь не секретный документ, правда? Кто этот человек? – повернувшись к фотографии, он щелкнул ногтем по стеклу. – Мне кажется, он нам подходит.

– Мне так не кажется, – отрезал Бегемот. – Этот человек здесь больше не работает. Он вообще больше не работает в рекламе, и я приложу все усилия к тому, чтобы такое положение вещей сохранилось и впредь. Мне вовсе не улыбается перспектива видеть физиономию этого проходимца на страницах газет и рекламных щитах. Тоже мне, лицо рекламы! Лучше обратитесь в модельное агентство, а это – конченый человек. И учтите, если вы все-таки попытаетесь его найти и сделать своей моделью, я подам на вашу газету в суд.

– Эка испугали, – пренебрежительно сказал Юрий, невольно вспомнив Мирона. – А проиграть не боитесь? Может, все-таки дадите адресок? Потому что, если я найду его сам, о гонораре вы можете забыть.

– Плевал я на ваш гонорар, – объявил Бегемот. – Очистите помещение, молодой человек, или я вызову охрану!

– Ну, как хотите. – Юрий пожал плечами. – Раз-два-три-четыре-пять, я иду искать. Будьте здоровы. И поменьше нервничайте, при вашей комплекции это небезопасно.

– Вон!!! – взвизгнул Бегемот, и Юрий вышел вон, без стука прикрыв за собой дверь. Кулаки у него так и чесались, и Юрий молил бога только об одном: чтобы Бегемот не воспылал желанием еще что-нибудь сказать ему вдогонку и не выскочил с этой целью в коридор. Тут бы ему, жирному борову, и каюк…

В коридоре Юрия схватили за рукав. Опустив глаза, он увидел мелкого, худощавого мужичонку лет сорока, в костюмчике не первой свежести, старомодном галстуке и давно не чищеных туфлях. На огромном горбатом носу кривовато сидели очки с толстенными стеклами, а мелкие смоляные кудри были густо пересыпаны крупной перхотью. Прижав к бледным губам длинный тонкий палец, этот странный персонаж кивнул Юрию на дверь, которая вела на лестницу. При этом он испуганно косился на кабинет Бегемота, и Юрий решил до поры воздержаться от вопросов.

Спустившись вместе с Юрием на пол-этажа, мужичонка остановился, оглянулся через плечо, будто опасаясь слежки, и, казалось, немного расслабился.

– Биткин, – представился он, – Семен Аркадьевич. Только это не для прессы. Понимаете, я все слышал. Перегородки у нас, знаете… Тонкие, в общем. Ну, и как вам показался наш Боров?

– Обыкновенная сволочь, – осторожно бросил пробный шар Юрий. – Самодур.

– И не говорите! – вполголоса, но с большим энтузиазмом подхватил Семен Аркадьевич. – Вы будете смеяться, но буквально на прошлой неделе я говорил то же самое Саше Дымову… Дымов – это тот самый человек, который вам нужен. Такая нелепость! Ну, опоздал на работу, так зачем же сразу увольнять? Я вас умоляю! Так ведь можно всех разогнать, и с кем он тогда останется, наш любимый начальник? Вы очень правильно сказали – самодур. Самодур и есть, да еще какой! Он думает, что на него управы не найдется… Это очень удачно, что вы зашли. Очень! Давно пора написать про него острую статью!

Юрий начал понимать, к чему клонит собеседник, и с трудом сдержал улыбку.

– Да я, собственно, не собирался…

– А вы соберитесь! – горячо перебил его Биткин. – Соберитесь! Это же может получиться такой скандал, что я вас умоляю!

– То есть вы хотите дать информацию, – предположил Юрий.

Как он и ожидал, Биткин сразу увял.

– Вы меня не совсем правильно поняли, – сказал он, нервно протирая очки. – Я бы с радостью, но у меня трое детей. Прелестные крошки, но немного странные: все время хотят есть и наотрез отказываются посещать школу в своем натуральном, природном виде… А вот Дымов, Александр… Ну…

– Ему нечего терять, – подсказал Юрий.

– Для русского вы удивительно быстро соображаете, – похвалил его Семен Аркадьевич. – Вот именно, нечего терять! А небольшой заработок ему, наоборот, не помешает.

– Тоже верно, – согласился Филатов.

– Я вас умоляю! – шепотом воскликнул Семен Аркадьевич. – Или вы думали, что Семен Биткин позвал вас сюда, чтобы рассказывать сказки? Я же понимаю, что пресса – это серьезно. Представляю, какое лицо станет у нашего Борова, когда Он увидит в газетах фотографию Дымова! А вы правда не боитесь? Думаю, насчет суда он не шутил. Это такой поц…

– Подумаешь, суд, – сказал Юрий. – А как мне найти Дымова?

– Вот, – сказал Биткин, с заговорщицким видом суя Юрию в ладонь сложенный в плотный маленький квадратик лист бумаги. Пальцы у него были потные, и бумажный квадратик тоже казался влажным на ощупь. – Здесь адрес, телефоны – домашний, мобильный… Хуже, если он уехал за город. У него дача где-то там… – он неопределенно махнул рукой. – Не дача, собственно, а бывший лесной кордон. Не понимаю, зачем ему понадобилась эта развалюха, да еще в такой глуши… Очередная причуда творческого человека, надо полагать. Бегство от цивилизации, Руссо…

– А где этот кордон, вы не знаете?

Биткин пожал плечами.

– Откуда? Я там не был, да и никто из наших не был, я полагаю. Дымов – прекрасный человек, но нелюдимый… Простите, мне надо возвращаться к работе, пока Боров не хватился.

– Конечно, – сказал Юрий. – Разумеется. Спасибо вам огромное. Если мы с Дымовым сговоримся, гонорар я вам гарантирую.

– Я вас умоляю! Я небогат, и деньги мне не помешают, но разве я подошел к вам из-за денег? Не надо о нас так плохо думать!

– О ком? – не понял Юрий, мысленно находившийся уже очень далеко отсюда.

– Ой, не надо! О нас. Понимаете?

– А! – спохватился Филатов. – Да, конечно. Я, кстати, ничего плохого о вас и не думал.

– Ну как же, как же! – Биткин покивал головой. -

Только не говорите, что у вас лучший друг – еврей. Я уже устал про это слушать. Короче говоря, передайте Дымову от меня привет и наилучшие пожелания.

– Непременно, – пообещал Юрий. – Спасибо вам, Семен Аркадьевич.

Садясь в машину, он поймал себя на том, что насвистывает «Семь-сорок», плюнул, засмеялся, а потом, спохватившись, стал звонить Светлову: нужно было предупредить господина главного редактора о том, что литератор Саша наконец-то обнаружен.

Настя Стрешнева освободилась поздно, когда полоска заката на западе уже почти догорела, а в небе зажглись тусклые фонарики звезд. Здесь, над окраиной, звезд было меньше, чем за городом, но в Центре их не было видно совсем – разглядеть их мешало сиявшее над Москвой электрическое зарево, на фоне которого даже полная луна выглядела тусклой, почти незаметной.

Из лесопарка, казавшегося сейчас сплошной стеной непроглядной черноты, доносились музыка, смех и чьи-то пьяные голоса. Там, под соснами, на утоптанном ковре из прошлогодней хвои вперемешку с мусором, как обычно, резвилась, радуясь теплу, местная молодежь. Настя Стрешнева в свои двадцать два года была девушкой опытной, немало повидавшей – так, во всяком случае, казалось ей самой. Да так оно, пожалуй, и было на самом деле, потому что Настя, как и Ника Воронихина, до прихода в больницу год отработала на «скорой» и насмотрелась за этот год всякого. В частности, она очень хорошо знала, чем порой кончаются ночные развлечения подвыпивших молодежных компаний, и старалась держаться от них подальше. Дешевое вино, травка и желание не ударить лицом в грязь перед друзьями – это такой коктейль, что динамиту до него далеко. А в итоге – передозировка, алкогольная интоксикация, – зверские избиения, групповые изнасилования и даже убийства. Все это Настя видела своими глазами и потому, услышав доносившиеся из лесопарка голоса, ускорила шаг и опустила правую руку в сумочку, где всегда лежал перцовый баллончик. Естественно, целиком полагаться на такое несерьезное оружие было бы смешно, но в запасе у Насти Стрешневой имелось еще кое-что: она уже полтора года занималась в женской секции самообороны, где ее обучили некоторым приемам, с помощью которых можно было в два счета остудить пыл потенциального насильника или грабителя.

Правда, то, что в светлом и чистом спортивном зале казалось легким и понятным, здесь, в темной аллее больничного парка, выглядело немного иначе. Ведь насильник – не тренер Костик. Он не станет предупреждать о нападении и ждать, пока ты проведешь захват и бросишь его через бедро. И кто сказал, что он появится один? Маньяков не так уж много, и, встретив сопротивление, они, как правило, убегают. Гораздо опаснее пьяные подростки – они, как шакалы, всегда ходят стаями, подзуживая друг друга, и от них в случае чего не отобьешься. Тут не поможет ни баллончик, ни дзюдо, и звать на помощь бесполезно – никто не услышит, а кто услышит, тому наплевать. Теперь всем на всех наплевать, каждый думает только о себе, заботится только о собственной шкуре…

Добравшись до троллейбусной остановки, Настя почувствовала себя немного увереннее. Здесь над головой горел фонарь, заливая остановку синеватым светом, и даже были люди – какой-то приличного вида пожилой дядечка со старомодным портфелем и полупустым пластиковым пакетом в руке и интеллигентная тетка лет тридцати пяти – усталая, раздраженная, навьюченная сумками с продуктами и пацаном лет трех или четырех. Мальчишке давно пора было в кровать, он изнывал от усталости и потому вел себя омерзительно – то забирался на скамейку, то снова с нее сползал, то норовил убрести в темноту за остановкой и утащить за собой мамашу, то вдруг начинал интересоваться содержимым мусорной урны – словом, буквально лез из кожи вон и при этом непрерывно монотонно ныл, сводя окружающих с ума.

Наконец подошел троллейбус – гудящая, завывающая, тускло освещенная коробка из стекла и жести, как всегда в этот поздний час, полупустая. Настя поднялась в салон и сразу же ушла в самый конец, на заднюю площадку – подальше от усталой мамаши и ее сыночка, которого мучительно хотелось придушить. Двери закрылись, троллейбус дернулся, как эпилептик, и покатился, бренча, дребезжа и громыхая железными рогами, по пустой окраинной улице.

До метро было двадцать минут езды – пустяк по московским меркам. Трясясь в троллейбусе, спускаясь под землю на эскалаторе и потом, в вагоне метро, Настя рассеянно думала о сегодняшних событиях, а точнее – о Нике Воронихиной.

В отделении их считали подругами, и только Настя знала, что на самом деле это совсем не так. В глубине души она терпеть не могла Воронихину; пожалуй, она ее ненавидела той скрытной, тяжелой, не знающей сомнений и не ведающей пощады ненавистью, на которую способны только женщины по отношению к своим более удачливым товаркам. Жизнь несправедлива, она всегда незаслуженно дает одним больше, чем другим, но Настя Стрешнева не собиралась молча мириться с таким положением вещей. Она боролась – не открыто, потому что не видела шансов на победу в публичной схватке, а исподтишка, продуманно – настолько, насколько вообще способна была продумать что бы то ни было.

Насте даже в голову не приходило, что эта ее борьба может показаться кому-то предосудительной. Почему, собственно? Почему Воронихина, которая ничем не лучше Насти Стрешневой, имеет все, чего только пожелает, даже не шевельнув пальцем? Почему она живет в хорошей двухкомнатной квартире не так уж далеко от Центра, в то время как Настя вынуждена снимать угол у какой-то полоумной старухи, обитающей в захудалом подмосковном поселке? Почему Воронихина, окончившая то же медучилище, что и Настя, на таком хорошем счету в отделении? Что у нее, руки по-другому устроены? Она ведь даже на больного прикрикнуть не может, санитарку на место поставить не умеет, а с врачами разговаривает так, будто им ровня. И при этом разъезжает на иномарке, на которую при ее достатках копить пришлось бы как минимум лет триста.

Ну, допустим, насчет происхождения иномарки Настя Стрешнева была более или менее в курсе. Как бы Воронихина ни пряталась, сколько бы ни отмалчивалась, Настя ведь тоже не вчера родилась и умела подмечать кое-какие мелочи. Главное, чего она никак не могла понять, почему Ольга Павловна с таким олимпийским спокойствием взирает на то, что творится буквально у нее под носом. Она что, слепая? Или ее устраивает такое положение вещей? Когда Настя попробовала осторожно намекнуть ей, что в семье у нее не все в порядке, Ольга лишь улыбнулась и сказала, что это какая-то ошибка. Она была так спокойна, что на какое-то мгновение Настя даже усомнилась в правильности своих выводов; впрочем, заявив, что все это ерунда и плод Настиной фантазии, Ольга тут же, не меняя приветливого выражения лица, попросила Настю держать ее в курсе – просто так, на всякий случай.

Вот это уже было кое-что. Не то чтобы Настя Стрешнева была такой наивной дурочкой, что рассчитывала отобрать у Воронихиной все, чем та владела – место возле Ольги, любовника, квартиру или хотя бы ее «Опель». Бесспорно, это было бы здорово, но Настя как медик смотрела на вещи трезво и знала, что тут ей ничего не светит. Зато лишить Воронихину всех этих незаслуженно свалившихся на нее благ Насте было по плечу. Это казалось ей не очень сложным: достаточно настроить против Воронихиной Ольгу, и жизнь ее мгновенно превратится в сущий ад. Оглянуться не успеешь, как эта выскочка пробкой вылетит из отделения, а заодно и из постели Ольгиного мужа. А в остальном можно смело положиться на естественный ход вещей. Без финансовой поддержки Дымова симпатичный «Опель» быстро превратится в ржавую рухлядь, а отсутствие гонораров за «левые» операции, где она ассистировала Ольге, очень скоро заставит Нику подыскать жилье поскромнее.

О том, что случится дальше, Настя старалась не думать, потому что привыкла решать вопросы по мере их поступления. Но мысли сами собой постоянно норовили свернуть в этом направлении. Это были даже не столько мысли, сколько не вполне оформившиеся мечты и предчувствия неких возможностей, которые при умелом использовании могли круто изменить жизнь Насти Стрешневой к лучшему.

Первой из них была возможность занять место Воронихиной в операционной, по правую руку от талантливой Ольги, которая, естественно, не забудет оказанных Настей услуг и возьмет ее в помощницы после того, как избавится от Ники. Да и симпатичному, хорошо упакованному мужу Ольги Павловны почти наверняка понадобится утешение после неизбежного семейного скандала. Настя Стрешнева была молода, миловидна, а главное, как всякая медсестра,_ прекрасно умела утешать…

Поразмыслив, Настя пришла к выводу, что события каким-то образом сдвинулись наконец с мертвой точки. Даже отгулы, которые Воронихина вдруг, ни с того ни с сего, взяла, не дожидаясь отпуска и невзирая на явное недовольство оставшейся без ассистентки Ольги, казались Насте предвестием грядущих перемен. Очевидно, в треугольнике Воронихина-Дымов-Ольга Павловна произошло что-то такое, из-за чего Ника предпочла на время убраться подальше. Если верить этому ее липовому родственнику, Воронихина укатила из Москвы, никого не поставив в известность о том, куда уезжает. Эта мысль вызвала в душе у Насти прилив темной радости. Ей даже пришло в голову, что Ника что-то натворила и что привлекательный широкоплечий мужчина, выдававший себя за ее троюродного брата, на самом деле был сотрудником милиции, пытавшимся напасть на след беглянки, не поднимая лишнего шума. Так она и сказала по телефону Ольге Павловне: дескать, Воронихина куда-то пропала и ее уже ищут – приходил какой-то тип, с виду – переодетый милиционер… Ольга опять ответила, что это ерунда, но в ее голосе Насте почудилась озадаченность.