Текст книги "Тайная каста Ассенизаторов (СИ)"

Автор книги: Андрей Стригин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

изобилия, чисто по-английски исчезаю. Стоит задержаться хоть на полчаса и считай поезд

уйдёт без меня. Стас, правда, пытается меня тормознуть, но внушительно надавливаю на

плечи, заглядываю в глаза и он с возгласом:– Понял!– отваливает к братьям офицерам. А

там уже и девицы подползают, врубили тяжёлый рок, звякают бутылки. В принципе, им и

без меня нормально. В общаге в основном холостяки, пока ещё зелёные лейтенанты,

впрочем – как и я, одна порода.

Лёгкая сумка через плечо, есть немного времени, прогуливаюсь по гарнизону.

Ноги сами приводят к дому Стелы, но знаю, к ней не пойду. На сердце грустно, тоска

вытягивает жилы. Вспоминаю её глаза, волнующий запах тела, насмешливый взгляд. Нет, не сейчас! Мотаю головой, уверенно иду на КПП. Скоро автобус, в Москву приеду, рано.

Ничего, погуляю по московским улицам, матери подарки куплю.

Автобус мотает по колдобинам, нервно ревёт двигатель. Прижимаюсь к холодному

стеклу, вовсю порошит снег, скоро всё заметёт. Кутаюсь в шинель, шапку надвинул на

лоб, как говорится – не месяц май.

На соседних аэродромах взлетают МиГи. Лётчики иной раз шуткуют, над дорогой

врубают полный фарсаж, и нас едва не смывает в лес. Пассажиры беззлобно ругаются,

привыкли уже.

Наконец прибываем в Мытищи, до Москвы совсем близко. Спрыгиваю с автобуса,

скорым шагом иду в метро. Вроде как кто-то спешит за мной, пробивает озноб,

вспоминаю встречу в госпитале. Делаю вид, что развязался шнурок, наклоняюсь,

осторожно смотрю сквозь локоть. Перекормленная немолодая мадам, пыхтя, тащит две

забитые до отказа сетки, пот градом, лицо страдальческое.

– На метро?– оборачиваюсь к ней.

– Ой! Да, детка!– в глазах появляется надежда.

Усмехаюсь:– Давайте ваши кошёлки.

Она расплывается в улыбке как старая добрая хрюшка, кокетливо подаёт их мне.

Не фига ж себе, ну и тяжесть! Едва не роняю.

– Что у вас там?

– Колбаска, сальце, тушёнка, картошка, капуста … – с удовольствием перечисляет она.

– На месяц затарились?

– Почему же. Нет, конечно, на недельку может, хватит,– она скоренько семенит за мной, толстые ляжки гуляют как пудинг на тарелке.

Спускаемся в метро. Мне на другую линию, с удовольствием передаю кошёлки.

Она долго благодарит, называет то котиком, то рыбкой, тараторит как заводная и тут, через оплывшее плечо женщины, их вижу. Незнакомцы одеты уже в длинные пальто,

озираются по сторонам, очевидно, ищут меня.

– Давайте, всё же, вас провожу до электрички,– бледнею я.

– Ой!– радуется она.

Стараюсь затеряться в толпе, мадам едва поспевает, но мне необходимо

торопиться. Вроде оторвался, я перевожу дух. Что им надо от меня? Чёрный камушек в

моём кармане ощутимо нагревается, возникает безумное желание капнуть на него своей

кровью. Что за дикость? Решительно отметаю это непонятное желание.

Наконец юркаю в вагон, опасливо рассматриваю своих соседей. Пассажиры как

всегда читают. Мест нет, топчусь в общем стаде, монотонно объявляют остановки,

потихоньку успокаиваюсь.

В метро воздух ни с чем несравнимый: прохладный, тревожный, с запахом

электричества и ещё чего-то. На стенах мелькают огоньки ламп, иногда взгляд

выхватывает ходы закрытые кладкой кирпича – тоннель что-то пересёк непотребное, и

люди решили их заделать.

Путей, под землёй, бесчисленное множество. В некоторые из них месяцами не

заходит человек. Что творится в их отсутствие, одному богу известно. Говорят, в

московских подземельях скрыта библиотека самого Ивана Грозного. А иногда люди

исчезают в недрах лабиринта метрополитена.

Как-то мне рассказывал товарищ о случае, который его поразил, в электричке

ехала группа мужчин, одетых в серые костюмы. Они так неестественно сидели, спины

выпрямленные, взгляды в одну точку, что пассажиры не выдерживали и уходили в другие

вагоны. Затем, люди в серых костюмах, вышли, попрыгали в туннель и скрылись в

темноте. Вот, интересно, что там забыли? Ещё понимаю, бич, какой, переночевать решил, но эти люди …

Монотонно объявляют мою остановку, с общей толпой вываливаю на перрон. Дух

захватывает от красоты – всё в мраморе, барельефы, цветная мозаика и эскалатор

загруженный людьми. В ларьке покупаю газету, что б что-то читать в поезде и наверх.

Всё замело снегом, пожалел, что сапоги не надел, противный холод лезет в носки и

тает под ступнями. Но улицы преображаются, возникает ощущение чистоты, грязи под

ногами не видно, вокруг белизна.

Бегаю по магазинам, накупил овсяного печения, в Севастополе это страшный

дефицит. Строю глазки продавщице, она лучезарно улыбается и выуживает из-под полы

пачку ассорти шоколадных конфет с ромовой начинкой, даже по меркам Москвы – круто.

Затем, толкаюсь вместе с женщинами, стою в огромной очереди, завезли импортные

сапоги, моя матушка о таких давно мечтает.

После, просто брожу по улицам, удивляюсь такому количеству народа. Идёт

непрерывным оттоком и на встречу и обратно. Кошмар! Задохнуться можно. Ныряю в бар, заказываю рюмку коньяка и горячий чай, смешиваю. Мне один лётчик рассказывал, таким

способом можно быстро согреться. Кстати, он называл этот коктейль, адмиральским чаем.

Действительно, ноги быстро отогреваются, похорошело. Сижу до самого вечера. В этом

же здании располагается ресторан, доносится музыка, весёлые возгласы, хрустальный

звон бокалов:– А сейчас, для нашей несравненной гостье из солнечного Крыма – «Листья

жёлтые»!

Звучит музыка:– «Листья жёлтые над городом кружатся, тихим шорохом под ноги

нам ложатся…»,– даже взгрустнул, песня навеяла воспоминание о Графской пристани, о

Приморском бульваре … смотрю на часы – пора!

Изрядно подогретый, выхожу на мороз, бегу к поезду. Билет в купейный вагон,

бросаю сумку под нижнее сидение, шинель вешаю на крючок, шапку бросаю на стол,

присаживаюсь к окну.

В вагоне толчея, все с огромными сумками, суетятся, шумят, вот и ко мне заходит

целая семья: муж с женой и парень подросток. Тот сразу вылупился на меня, даже рот

открыл. Неожиданно набирается духом и выпаливает:– Дядя лётчик, вы в Афганистане

воевали?

С удивлением смотрю на него. Тут до меня доходит, на моей груди сияет орден

Красной звезды. Дико смущаюсь. Надо бы снять.

– Да нет, это из-за ранения дали, здесь, под Москвой.

– А что, такое бывает?– удивляется подросток.

– Бывает,– горько улыбаюсь я.

– Вадик, не приставай к товарищу лейтенанту,– доброжелательно смотрит на меня

мужчина. Осанка у него ровная, очевидно бывший офицер.

– В Севастополь едете?– интересуется его жена.

– Да.

– Живёте там, или по службе?

– В отпуск еду. Домой.

– А мы с отпуска,– вздыхает она,– так быстро закончился. Раньше редко ездили, всё по

гарнизонам. Потом мужа в Севастополь перевели, на БПК.

– Ещё служите?– интересуюсь я, чтоб поддержать беседу.

– Уже нет,– вздыхает мужчина,– ушёл капитаном второго ранга. По ночам служба снится.

Внезапно остро понимаю, как этот человек переживает, что остался не удел. Всегда

быть на передовой и вот, ещё сравнительно молодой, а пенсионер.

Поезд дёрнулся, звякнула посуда. За окном задвигались столбы. Неужели скоро

увижу свой дом?

Разносят постельное бельё. Молодая проводница приветливо улыбается:– Чаёк

принести?

Соседка по купе достаёт курочку, режет солёные огурчики, нарезает ровными

кружочками колбасу:– Берите, не стесняйтесь,– говорит она, заметив, что я отвожу взгляд

и невольно глотаю слюну.

Мужчина ставит на стол пузатую бутылку коньяка. Постепенно вся неловкость

улетучивается и уже, вроде как знаем друг друга всю жизнь. Вот так всегда бывает с

соседями по вагону.

Ночь, забираюсь на верхнюю полку, закрываю глаза, честно пытаюсь заснуть. Сон

нагрянул неожиданно, сваливаюсь, словно в яму и начинаются кошмары – вокруг степь,

усеянная обломками острых камней, торчит колючий кустарник, взвивается в воздух

сухая пыль, на небе набухшие тучи, сквозь них едва прорывается свет Луны. С трудом

бреду между камней, неуютно и непонятно, что я здесь делаю. Ни души, лишь завывает

ветер. А ветер ли? Нечто тоскливое проносится над степью, кровь стынет в венах. Мне б

уйти отсюда. Но куда? Шарю глазами по сторонам, вроде тропа. Становлюсь на неё, иду, но как мне страшно, чудится, впереди ждёт встреча. Но с кем? Меня ждут и знают, что я

прейду.

Впереди завал из каменных глыб, тропа упирается в них. Обхожу. Кто-то возится в

грязных кустах. Вытягиваю шею, пытаюсь рассмотреть, что там. Это какое-то животное, вижу лохматый бок.

Затем, в темноте сверкают два жёлтых глаза, раздаётся злобное утробное рычание -

огромный волк выпрыгивает из зарослей, морда перепачкана кровью, скалит клыки,

прижимается к земле, мгновенье и вцепится в горло. Но он медлит, забирает в сторону от

меня, не сводя взгляда. Какой у него жуткий взгляд, глаза – нечто потустороннее,

выцветшие, радужка почти белая, зрачки едва заметны, в то же время бьёт из них жёлтый

огонь. Внезапно ощущаю, он меня боится, смертельно боится. Странно, почему? Я

безоружен, у меня нет даже палки. Тем временем, прижимаясь брюхом к земле, ужасный

волк отползает в сторону, пятится, скрывается за нагромождением камней, но чувствую, не уходит, наблюдает за мной.

Делаю шаг в направлении колючих зарослей, вся земля перепачкана кровью,

пахнет сырыми внутренностями. Пытаюсь проникнуть в логово волка, но вязну всем

телом, для меня лаз очень маленький. Вытягиваю вперёд руки, хочу раздвинуть ветки,

обмираю от ужаса. Не мои это руки! Огромные лапы, покрыты сверкающей чешуёй, на

концах серповидные когти. От неожиданности кричу, хочу бежать, но оглушительно

хлопают за спиной крылья. Взмываю в воздух, внизу, как человек, смеётся волк.

Несусь над полем. Постепенно, место страха занимает восторг. Свобода, полная

свобода! Поднимаюсь всё выше и выше. Долетаю до туч, они, клубясь, наползают на

меня, сверкают молнии, но я их не боюсь. Поднимаюсь выше их. Ярко светит Луна,

наполняя меня силой, всё небо усеяно огненными звёздами. Мощно взмахиваю крыльями,

лечу, с немыслимой скоростью. Воздух ионизируется, и тело заключается в плазменное

облако.

Грозовой фронт исчезает позади, внизу океан, Солнце выныривает из-за горизонта,

стремительно ползёт вверх. На океан наползает континент – древняя земля и она

осквернена! Эмоции жадности, равнодушия и вседозволенности, как грязная плёнка,

колышутся над небоскрёбами.

Чувство гадливости потоком хлынуло в душу. Едва не стошнило от всей этой

мерзости, раздражение, как цунами поднимается в сознании, мне необходимо выплеснуть

эмоции иначе сгорю.

Извергаю из себя огонь. Он с гудением уходит вниз, касается океана и, вздымается

мощным торнадо. Как щепки взлетают военные корабли и разлетаются в стороны, где-то

рвутся боеприпасы, чужой дикий страх словно искривляет пространство. Во мне

взбурлила кровь, мне хочется вновь атаковать.

– Ещё не пришло наше время,– голос словно возникает из пустоты, мгновенно гасит мою

ярость.

Кручу шеей, смотрю вверх, заслоняя Солнце, проносится исполинская тень.

Мне становится радостно и спокойно и, словно засыпаю.

Поезд резко дёргает, визг тормозов, какая-та станция. Продираю глаза, странное

ощущение, словно всю ночь мешки с углём таскал. Сползаю вниз, достаю зубную пасту,

полотенце.

– Опять уходите?– слышу сонный голос соседки.

– В смысле?– не понимаю я.

– Вас не было сегодня ночью.

Гл.9.

– А где же я был?– несказанно удивляюсь я.

– Наверное, бессонница, может, в тамбуре стояли?

– Вам приснилось,– улыбаюсь я.

– Может быть. Я так плохо спала этой ночью,– нехотя соглашается женщина.

Настроение пятибалльное, подхожу к туалету. Закрыт. Ах да, сейчас же стоянка.

Выхожу в тамбур, дверь открыта, проводница проверяет билеты. Улучаю момент,

спрыгиваю на перрон. Не холодно, снега нет, явно на подъезде к Крыму.

Станция небольшая, чистенькая. Ходит народ, кто-то продаёт вязанки ялтинского

лука, кто-то яблоки. Бабка везёт тележку с пирожками, запах одуряющий, не

удерживаюсь, покупаю несколько штук. Затем вижу мужчину с вяленой рыбой – хорошие

такие лещи, длинные щуки. Останавливаю его, выбираю рыбу, он видит мой орден, даёт

целую вязанку бесплатно. Страшно смущаюсь, пытаюсь сунуть деньги, но он наотрез

отказывается, говорит, сын его служит на границе.

– Лейтенантик, трогаемся!– завёт проводница.

Прыгаю на лестницу, она мило улыбается:– Чаёк принести?

– Можно. В Севастополь скоро приедем?

– В Крым въезжаем, полдвенадцатого будем.

В купе, кроме долговязого подростка, уже все проснулись. Мужчина собирается

бриться, женщина скатывает постель. Кладу на столик ещё горячие пирожки:– К чаю.

– Как спалось, лейтенант?– мужчина с одобрением глянул на мои гостинцы.

– Спал как убитый,– покосился на хмыкнувшую соседку.

– Я тоже. Люблю спать в поездах. Отвлекаешься от всего, перестук колёс. В принципе, у

меня вся жизнь на колёсах,– вздыхая, добавляет он.– Эй, Вадик, вставай,– трясёт своего

сына.

– Папа, дай поспать!– брыкается подросток.

– Дядя Кирилл такие пирожки принёс!

– Оставите,– Вадик отворачивается к стене, накрывается с головой одеялом.

– Вот так всегда, нет в нём военной закалки.

– Рано ещё, закалку эту приобретать. Не буди ребёнка, вступается за его мать.

– Четырнадцать лет парню, чрез три года в училище пойдёт.

– Типун тебе на язык, поступит в институт, пускай гражданским человеком остаётся.

Намыкалась с тобой, по дальним гарнизонам шастать. А толку? Лишь на пенсии

вздохнула. Не хочу, чтоб у сына такая участь была.

– Что вы опять спорите,– наконец просыпается Вадик,– вот возьму и в ПТУ пойду.

– Шалопай!– беззлобно даёт подзатыльник отец.

Парень спускается, заспанный, глаза щёлочки:– Доброе утро,– приветливо

здоровается со мной.– О, пирожки!

– Иди, умывайся!– хором говорят отец с матерью.

За окном знакомые пейзажи. Крымскую природу не спутаешь ни с чем. Нет

кричаще ярких красок, как это есть под Москвой, где по осени она вспыхивает словно

бриллиант, излучая тысячи цветов. Здесь всё приглушенно, но от этого мне милее. Словно

благородный топаз неназойливо подсвечивает листву багровым и медным отблесками, и

всё это на фоне красноватых скал, а вверху, как бирюза – высокое небо.

Сейчас, правда, глубокая осень, но не все деревья сбросили листву. Лес стал

прозрачнее, явственно виднеются корявые можжевельники, как свечки – кипарисы, где-то

шумят сосновые леса.

А вот и знаменитые крымские туннели. Постоянно пытаюсь, сосчитать их

количество и никак не могу, всё время отвлекаюсь.

Наконец выкатываем из последнего, поезд несётся мимо пещерного монастыря. Он

заброшен, виднеются чёрные провалы, высеченные лестницы, пустые площадки на

скалах. А вверху стоят мощные круглые башни. Когда-то здесь было древнее поселение.

На противоположной стороне плато – каменоломни, выработка в виде цирка.

Камнережущими механизмами оголили подземный водоток, и теперь он заливает

искусственный каньон водой. Скоро здесь будет глубокое озеро, а по бокам уже растёт

камыш, и прилетают на зиму птицы.

В принципе, это уже Севастополь, виднеется бухта, сплошь заставленная военными

кораблями, мелькают заводские стены завода Орджоникидзе. Он огромный, как город -

многоэтажные здания цехов, морские доки – одни из самых больших в мире. У

причальных стенок пришвартованы корабли, вспыхивают огни электросварок, тяжело

двигаются морские краны, снуёт рабочий люд.

Поезд резко замедляет ход и незаметно вползает на вокзал. Вот я и дома! На сердце

сладость, настроение чудесное. Прощаюсь с соседями по купе, улыбаюсь милой

проводнице и выпрыгиваю на перрон.

Здорово! Тепло, небо ясное, иду в расстегнутой шинели, сумка с гостинцами

матери, через плечо. Всё знакомо и не знакомо одновременно, так бывает после

длительного отсутствия.

В отличие от Москвы, где люди привыкли к различной форме, в Севастополе на

меня все обращают внимание, парадная форма авиации очень красивая. Симпатичные

девушки строят глазки, шушукаются, хихикают, я улыбаюсь в ответ. Для меня сейчас весь

мир хорош. Суровый морской патруль, капитан-лейтенант и три курсанта, тормозит около

меня. Я, можно сказать, не по форме, шинель расстегнута, тёплая шапка в руке, но видят

орден, улыбаются, отдают честь, неторопливо уходят.

Шикую. Ловлю такси. Мчусь сквозь город. Словоохотливый таксист всё пытает

меня, где служил, на чём летал. Так хочется сказать: «коровам хвосты крутил», но лишь

улыбаюсь.

Стрелка, так называется мой район – Стрелецкая бухта, здесь я живу. Водитель

лихо тормозит у подъезда, даю ему деньги и сверху три рубля. Он вообще деньги не

берёт, тогда дарю ему три жирных вяленых леща. Благодарит, от этого не отказывается, с

пивом нет ничего лучше.

Стремительно взлетаю на свой этаж, звоню, сердце радостно стучит.

– Кто?– слышу родной голос.

– Мама, это я!

Она долго не может прийти в себя. Плачет, не может насмотреться на меня, ведёт в

комнату. Скидываю шинель, она видит орден, в глазах появляются слёзы. Пытаюсь

успокоить, говорю, что вручили его за хорошую службу. Наверное, поверила.

Успокаивается, всё расспрашивает меня, тем временем я достаю гостинцы: овсяное

печение, конфеты и импортные сапоги. Угадал с размером! Она светится от счастья и как

сразу помолодела.

Сидим на кухне, пьём чай, она нахваливает печенье, надо же, какой дефицит. Мне

хорошо в обществе матери, но на месте уже не сидится, хочу встретиться с друзьями, да и

в военкомат надо зайти, отметиться.

Как всегда включен чёрно белый телевизор и как всегда произносит речь Леонид

Ильич Брежнев. Сейчас я не фыркаю, глядя на него, вижу, как он сильно сдал. Совсем

постарел, едва говорит, с трудом держится за трибуну, а за ним зорко наблюдают, чтоб не

дай бог не упал. На износ работает человек, ему б на заслуженный покой. А может, не

отпускают на пенсию?

Далее идёт сводка новостей: хлопкоробы Туркменистана собрали рекордное

количество хлопка; всё так же поднимают целину – называют героев нашей эпохи; затем, идут события в мире, в социалистическом лагере всё хорошо, все друг друга любят.

Диктор бодро рассказывает об успехах в ГДР, братской Польше, Венгрии,

Чехословакии… но вот, как бы между прочим, диктор сообщает:– У берегов США

пронёсся разрушительный смерч, военно-морская база во Флориде значительно

пострадала. Правительство Советского Союза приносит соболезнования родным и

близким погибших. Затем реклама секунд на пять и Танцы Народов Мира.

В уме считаю деньги, отпускные, зарплату. Точно, на цветной телевизор хватит!

Сегодня или завтра куплю, сделаю матери приятное.

Весть о том, что я приехал, распространилась молниеносно, стоило мне об этом

сообщить своей однокласснице Эллочке, звонки за звонками, в итоге решили встретиться

в ресторане «Дельфин», это рядом с древним Херсонесом.

Долго думаю, идти по гражданке или в форме. Решаю в форме, надо разбавить ею

морских офицеров. У нас пару человек окончили Нахимовское училище.

– Ну, ты и дракон!– обступают меня одноклассники.– Колись, за что орден?

– В воздушном бою Юнкерс сбил,– шучу я. Не рассказывать же им как меня, словно в

тире, поливали очередью с калаша.

– В Афгане был?– не унимаются они.

– Да под Москвой, самолётам хвосты заносил,– говорю почти правду.

– Вот ты скрытный, Кирилл,– возмущаются Элла и Таня.

– А он всегда такой был,– вторят им ребята.

– Хватит меня рассматривать как музейный экспонат. У вас как дела?– обращаюсь к

Константину и Александру – они морские офицеры.

– Да как у нас? Служба идёт, с каждым годом становимся всё дороже и дороже,– шутят

они.

Весёлой гурьбой заваливаем в ресторан, сдвигаем два стола, засуетились

официанты. И, понеслось! Разговоры, музыка, танцы.

Эллочка прижимается ко мне, корчит рожицы, всё допытывается, надолго я или

нет.

– А где Эдик? Чего не пришёл?– спрашиваю одноклассницу.

Эдик единственный, кто не является нашим одноклассником, он старше нас на два

года. Но я как-то подружился с ним, наверное, потому, что мы, соседи по дому.

Потихоньку он затесался в нашу компанию и все его воспринимают как своего.

– Закрутила его нелёгкая!– смеётся Элла.– Встречается с какой-то мелюзгой, школу

недавно закончила, несуразная такая и представляешь, рыжая и конопатая! У Эдика

всегда были экстравагантные вкусы. А вот и они, легки на помине!

Оборачиваюсь к другу. Он длинный, сутулый, короткая бородка от уха до уха, нос

как у пингвина, но глаза, они могут свести с ума любую девушку. А с ним, уцепившись за

сухой локоть, чешет моя старая знакомая, когда-то её спас от подонков.

Она моментально узнаёт меня:– Ты что ли, Кирилл!

– Оп па,– раздаются восторженные возгласы,– ты Эдик, попал!

– Это он попал,– бурчит он, крепко жмёт мне ладонь.

– Привет, Катя,– киваю ей.– Как ты, как дела?

– Нормально. Представляешь, мне тогда три ребра сломали.

– Не фига ж, себе!– искренне восклицаю я.

– Кстати, поймали того гада,– слегка тупит она взгляд.– Деньги мои нашли.

– Вот и славу богу,– вздыхаю я.– Помню, как ты на меня посмотрела.

– Что я могла подумать, у тебя столько же было.

– А мне менты, не вернули,– усмехаюсь я.

– Гады,– кривит губы рыжеволосое чудо.

А ведь похорошела, с удивлением замечаю я. Вероятно, этот гусёнок очень скоро

превратится в роскошную паву. Эдик не дурак, работает на перспективу, ухмыляюсь я.

Гуляем в ресторане до позднего вечера. Вспоминаем школу, встречи под Луной,

смеёмся.

Катя моложе всех и такая несуразная. Наши девицы поглядывают на неё с высокомерием, подшучивают за её спиной. Но как женщины, интуитивно чувствуют, она выше их всех на

порядок, вот и злятся, а Катю, похоже, забавляют их ужимки. Она корчит из себя полную

простушку, но я её моментально раскусил, и она это поняла, смотрит на меня,

заговорщицки подмигивает. Внезапно в её взгляде вижу такую силу, что буквально

оторопь взяла, как это не характерно для столь юного создания.

Стихают последние аккорды, всем говорят спасибо и до завтра. Ресторан

закрывается, пора и честь знать, разгорячённые, вываливаем на улицу. Светятся зелёными

огоньками такси, прохаживаются суровые дружинники, следят, чтоб из ресторана не

выходили пьяные. Патруль косится на нас, но пока не пристаёт. В принципе мы весёлые, но не в сильном подпитии.

Всё же быстренько минуем ресторанную зону, идём по тротуару, по бокам

которого, нависают кипарисы, травим байки. Костя рассказывает, как они получили

первое жалование, причём – трёшками и ничего умного не придумали, как соорудили

барабан, наклеили на них деньги и пошли в ресторан. Начали расплачиваться, вроде денег

не хватает, тогда достают барабан, крутанули, трёшка вылетает, второй раз, ещё одна, затем ещё и ещё. У официанта потихоньку глаза на лоб лезут, незаметно исчезает и очень

скоро нагрянула милиция:– Где фальшивомонетчики?– крутят руки, кидают в

«обезьянник». Правда, быстро разобрались, что ребята шутят, но сами шутить не

захотели, вызвали патруль из комендатуры. Ох, и разбирательство было! Чуть с флота не

полетели! Мотивировка: «Издевательство над советскими гражданами». Хорошо, что в

Штабе родственники были, с трудом загасили конфликт.

Костя рассказывает в лицах, все хохочут. Катя тоже смеётся, крепко цепляется за

руку Эдика, но часто поглядывает на меня.

– Кстати, я тоже в Москву скоро поеду,– заявляет она,– буду поступать в Университет

имени Патриса Лумумбы, на факультет арабских языков.

– Лучше английский изучай, полезнее,– советую я.

– Английский я знаю.

– Во как.

– В школе повезло с преподавателем, она англичанка.

– Самая настоящая?

– Почти. Русская, но родилась в Лондоне. В своё время её дедушка и бабушка, скрываясь

от царских репрессий, эмигрировали в Великобританию. А вот сейчас, ей предложили

вернуться. Она ярая коммунистка, Ленина цитирует, и Капитал Карла Маркса знает.

– Патриот значит,– слегка улыбаюсь я.

– Наверное.

– Дура она,– встревает в разговор Эдик.

– Ты что, против Ленина?– округляет глаза Катя.

– Причём тут Ленин? Она дурра, шило на мыло поменяла. И что, нравится ей жить здесь, в

Англии плохо было?

– Она говорит, нравится.

– Вот я и говорю, дура.

– Эдик, ты бываешь несносным,– равнодушно говорит Катя.

– А я бы хотела б в Англии пожить, на королеву посмотреть. Да я бы, полжизни отдала, чтоб лишь одним глазком посмотреть на Биг Бен!– мечтательно закатывает глаза Танюха.

– Я б тоже съездил туда, на танке,– дурачится Александр.

– А мне больше Париж по душе. Эйфелева башня, наряды, а какой язык красивый,– с

придыханием говорит Элла.

– Туда б я тоже съездил … на танке,– не унимается Александр.

– Слушай, отстань со своей бронетехникой!– возмущаются девушки.

– Ну, уж лучше, чем на Жульке,– продолжает ехидничать Александр.

Мы смеёмся, действительно, наша жизнь желает быть лучшей, «но крепка броня и

танки наши быстры». По крайней мере, мы сверхдержава и нас, если не уважают, то

боятся. Хотя чему бояться? Наше правительство всегда выступает за мир во всём мире, даже лозунги такие. Вот и в Афганистане воюем за тем, чтоб мир там был. Проклятые

империалисты! То Вьетнам, то Кампучия, Гренада. На Кубу хотели напасть, и если б

Хрущёв не постучал ботинком по трибуне ООН, точно война была.

Как-то незаметно разошлись по домам, мы все живём в одном районе, лишь Катя

поселилась в Камышовой бухте, да и Эдик, он сейчас поселился на Северной стороне -

абсолютно противоположные стороны. Эдик порывался проводить её до дому, но я веско

говорю, что катера скоро перестанут ходить и пусть не волнуется, сам провожу. Вижу, ему не очень понравилось эта идея, но Катя чмокнула его в нос и мы распрощались.

Идём рядом, как школьники, на расстоянии. Что-то меня притягивает к ней, но что

именно, не пойму. Рыжая, несуразная, гордо вздёрнутый нос и острые лопатки. Обалдеть!

Никогда такие не нравились. В то же время проникаюсь к ней уважением. Сразу видно,

сильная личность, хоть вроде ещё совсем «молоко», недавно семнадцать исполнилось.

– У меня такое ощущение, что тебя давно знаю,– она метнула на меня внимательный

взгляд.

– Больше, чем полгода, уже срок.

– Нет, вроде до того ещё знала. Иногда мне кажется, что жила другой жизнью. А иногда

мне снится, как летаю.

– Растёшь,– откровенно смеюсь я.

– Наверное,– искренне соглашается она,– но сны такие странные, я в них дракон.

Смотрю на её тщедушную фигурку: скромное пальтишко, на шейке серебристый

платок, но глаза горят как два прожектора. Хотел усмехнуться, но не стал. Пускай

мечтает, девочка.

– И ты мне снился,– неожиданно заявляет она.

– Неужели,– оборачиваюсь к ней, думая она вновь затеяла какую-то свою игру.

– Снился. Кошмарный сон. Тебя двое, в длинных рясах пытали.

– Тьфу ты!– от неожиданности ругаюсь и сплёвываю.– Что за гадости выдумываешь?

– Они тебе жилы на ногах резали.

– Замолчи!– взрываюсь я.– Другой темы для разговоров нет? Лучше расскажи, как школу

закончила, скольких мальчиков с ума свела.

– Нормально закончила, мальчиков многих с ума свела,– мигом надувается она.

– Не сомневаюсь!– фыркаю я.

Некоторое время идём молча.

– Мне кажется, наши судьбы связаны,– не удерживается в игре в молчанку Катя.

– Влюбилась что ли,– бестактно замечаю я.

– В тебя! Да мне, такие как ты, никогда не нравились! Вечно корчат из себя, а втихаря

пялятся со спины, уже не одну дыру мне прожгли!

– Да нечего там нет на что пялиться,– откровенно ржу я.

Неожиданно у Кати брызжут слёзы и она бежит вперёд. Вот кретин! Ругаю себя.

Она же, совсем малыш. Чего я на неё окрысился?

– Катя! Катюша! Стой! Я не прав,– останавливаю её за руку. Она останавливается как

вкопанная, размазывает слёзы по лицу, такая несчастная.– Извини, Катюша,-

примеряющее говорю ей.

– Проехали,– слёзы быстро высыхают на её конопатом лице.

– Ты симпатичная,– почти не кривлю душой я. В ней есть, что-то, завораживающее, не

могу понять что.

– Не ври,– откровенно ухмыляется она.– А мальчики на меня действительно западают!– с

вызовом выкрикивает она.

Я смеюсь, и неожиданно хочется обнять её. На этот раз она не обижается,

срабатывает женское чутьё, задирает нос:– На троллейбус опоздаем, кавалер.

Успеваем на последний маршрут, троллейбус почти пустой: небольшая компания

расположилась на задних сидениях, молодой человек бренчит на гитаре, худенькая

девчонка, держит скромный букетик, задумчиво улыбается своему отражению в стекле.

Неприятный тип, прислонившись к дверям, не сводит с неё масляного взгляда.

Катя глазами указывает на него.

– Вижу,– киваю ей.

– Точно к девушке пристанет.

– Думаешь, стоит её проводить?

– Обязательно.

– А ты, боец,– хвалю её.

– Просто, меня бесит несправедливость. Она такая счастливая, а этот явно что-то

замыслил.

Подходим к девушке, она вскидывает на нас удивлённые глаза.

– Мы тебя проводим, тот тип тобой заинтересовался, плохой он человек.

Девушка внимательно смотрит на нас, во взгляде ни следа страха и такая она

хрупкая и нежная.

– Знаю, он не просто плохой, нелюдь, он насилует, затем убивает,– этим откровением едва

землю из-под моих ног не вышибает. Я в шоке, а Катя как-то внимательно к ней

присматривается, щурит глаза, словно нечто хочет вспомнить.

– Вы за меня не переживайте, я Ассенизатор.

Гл.10.

Троллейбус останавливается у тёмных гаражей, девушка встрепенулась и

выпрыгивает на тротуар. Тип, с масляными глазами, незамедлительно соскальзывает

вслед. Только хочу вмешаться, как Катя сильно сжимает мою ладонь:– Не надо!

– Почему?

– Она оборотень.

– Что?!– и внезапно, как это не парадоксально, я верю этому заявлению.

Присаживаемся на сидение, мысли сумбурные, хочу как-то их упорядочить. Вроде

как возникают различные видения, вновь мерещатся драконы.

– Мы тоже Ассенизаторы,– врывается в сознание голос Кати.

– Ассенизаторы?

– Я в этом уверена. Девушка признала нас как своих.

– Кто такие Ассенизаторы?– задаю вопрос, но уже знаю ответ.

Катя замыкается в себе, и я не хочу её тревожить. Перед моими глазами возникают

образы пещерного монастыря, круглые башни наверху.

– В Инкерман надо съездить,– внезапно говорит она.

– К тем башням?

– Да.

Как-то по-новому смотрю на свою спутницу, такое ощущение, что мы с ней, как бы

это слово подобрать – напарники.

Проезжаем бухту Омега. В скудном освещении просматривается лодочная станция,

темнеют навесы, ни души. Поздней осенью в Севастополе мало народа. Жизнь становится

спокойной, уравновешенной, воздух очищается. Мне это время года нравится даже

больше, чем лето.

На конечной остановке выходим, троллейбус ползёт на отстой, провожаю Катю до

самого подъезда.

– Значит до завтра, встречаемся на Графской пристани?– смотрю на её сосредоточенную

мордаху.

– Угу.

– Давай в одиннадцать. С утра в военкомат зайду, отмечусь.

– Пока, красавчик,– неожиданно она обвивает мне шею,– теперь ты от меня никуда не

денешься, Кирилл,– насмешливо говорит она.

Мне хочется возмутиться, а как же Эдик, хотя, причём тут он. Но вдруг понимаю,

она в эти слова вкладывает другой смысл.

Обратно, руки в ноги, бег по пустынному шоссе, транспорт не ходит, кругом