Текст книги "Меченый. Том 4. Точка кипения (СИ)"

Автор книги: Андрей Савинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

Глава 7
Итоги 1986 года

31 декабря 1986 года; Москва, СССР

ПРАВДА: Социалистическая экология – забота о будущем человечества!

Вчера под председательством Генерального секретаря ЦК КПСС товарища Михаила Сергеевича Горбачёва состоялось важное совещание, посвящённое вопросам защиты окружающей среды в СССР и на международной арене. В ходе обсуждения были подняты ключевые проблемы экологии, как требующие немедленного решения, так и определяющие стратегию в этой сфере на годы вперед.

Особое внимание было уделено охране озера Байкал – уникального природного богатства Советского Союза. Товарищ Горбачёв подчеркнул необходимость полного прекращения сброса промышленных отходов в озеро и ужесточения контроля за деятельностью предприятий в его бассейне. «Байкал – это не просто водоём, это символ гармонии человека и природы, которую мы обязаны сохранить для будущих поколений!» – заявил Генеральный секретарь.

В рамках борьбы с засухами и эрозией почв было предложено реанимировать сталинский план создания лесозащитных полос на юге страны. Эти меры, успешно применявшиеся в 1940–1950-х годах, позволят защитить плодородные земли и повысить урожайность. «Опыт прошлого должен служить на благо народа!» – отметили участники совещания.

Серьёзная дискуссия развернулась вокруг проблемы опустынивания в республиках Средней Азии. Было решено усилить мелиоративные работы, расширить оросительные системы и внедрить научно обоснованные методы землепользования.

Товарищ Горбачёв потребовал срочного сокращения вредных выбросов промышленных предприятий в городах СССР. «Заводы и фабрики должны работать не только на экономику, но и с оглядкой на здоровье трудящихся!» – заявил он. Партийным комитетам и министерствам поручено разработать жёсткие экологические стандарты и внедрить современные системы очистки.

Генеральный секретарь выступил с инициативой подписания международной конвенции по борьбе с загрязнением воздуха и воды. Кроме того, было предложено частично переориентировать Советский фонд мира на экологические программы.

Вперёд, к светлому и чистому будущему под знаменем социализма!

– С наступающим, Михаил Сергеевич! – кивнул какому-то смутно знакомому сотруднику аппарата и тоже пожелал хорошего Нового года.

Во второй половине дня 31 декабря в коридорах Кремля было откровенно пусто. Сотрудники, несмотря на полноценный рабочий день – среду, – всеми правдами и неправдами разбегались по домам. Кто-то начинал тихонько отмечать, запершись в своих кабинетах, и я даже не собирался никого в этом упрекать.

Зашел к себе в кабинет. Достал початую бутылку коньяка. Налил пятьдесят грамм «Юбилейного» – не самый мой любимый напиток, но почему-то партийцы наши именно коньячок уважают больше всего. Немедленно выпил. Тепло пробежало по пищеводу и ухнуло в желудок.

Конец 1986 года получился… неспокойным. Даже по меркам этой реальности, которая, кажется – впрочем, вероятно, это просто субъективное ощущение – была куда более сумасшедшей, чем моя родная.

15 декабря бахнул очередной «черный понедельник» на Нью-Йоркской фондовой бирже, дав рекордный обвал индексу Доу-Джонса в 23%. Нет смысла рассказывать об этом особенно подробно – данный кризис оказался во многом калькой тех событий, которые имели место в нашей истории на год позже. Там тоже сначала все обосрались, а потом рынок быстро отыграл назад. Ну и, как обычно в таких случаях, богатые стали еще богаче, а бедные – еще беднее.

Разве что стоит упомянуть, что случился он на фоне большой двухмесячной – с ноября по январь – забастовки дальнобойщиков, из-за которой едва не коллапсировала вся американская предновогодняя логистика. Президенту Бушу пришлось объявлять чрезвычайную ситуацию и привлекать к перевозкам силы Национальной гвардии, что опять же совсем не добавило ему рейтинга. А седых волос – наоборот, добавило.

Но главной международной темой в декабре вновь стали события на Ближнем Востоке. После почти трехмесячного перерыва – вероятно, во многом связанного с ливийскими событиями – американская армия вновь пошла в наступление. И быстро стало понятно, что иракцы сломались. Тщательно укрепленная, подготовленная к боям в окружении, подобно Басре и Эль-Кувейту, Насирия пала всего за десять дней. Ее защитники просто не готовы были умирать за Саддама без понимания даже теоретической возможности победы.

Арабы начали все чаще убегать с позиций, сдаваться, делать все что угодно, лишь бы не воевать. Еще недавно казавшаяся крепкой военная машина Багдада стала буквально на глазах сыпаться. Меньше чем за сорок дней американцы преодолели почти двести километров до Эль-Кута. Для сравнения: примерно такую же дистанцию они одолели за предыдущие восемь месяцев. Разница поразительная.

Но даже не это стало самым примечательным, а то, что янки, как и в нашей истории, умудрились-таки сбить иранский боинг. Я, признаюсь честно, когда узнал, аплодировал стоя.

Собственно, история эта началась гораздо раньше, еще летом, когда американский пилот на F-15 едва не сбил иранский разведчик, патрулирующий границу с Ираком, под соусом того, что Тегеран сливает Саддаму данные разведки.

После этого в течение осени произошло еще несколько инцидентов. Американцы пару раз задерживали выходящие из портов Ирана танкеры, пытаясь найти – и даже вроде как находя, но это не точно – какое-то шпионское оборудование. Несколько раз иранские ВВС демонстративно «перехватывали» излишне близко подлетающие к их границе самолеты с белыми звездами на крыльях. О том, что американские корабли плевать хотели на границы территориальных вод Ирана, даже говорить, наверное, не стоит.

Ну а 13 ноября американский фрегат типа «Оливер Хазард Перри» – не утонул при этом, но получил тяжелые повреждения – подорвался на морской мине в нейтральных водах, после чего Вашингтон прямо обвинил персов в «нелегальном минировании» с гражданских судов. Короче говоря, все были на взводе, и нет ничего удивительного в том, что все это напряжение рано или поздно полыхнуло.

При этом сами иранцы тоже демонстрировали свое «несогласие» всеми доступными способами. Вплоть до того, что аятолла Хомейни выпустил фетву, называющую погибших в американском посольстве в Тунисе террористов мучениками веры. В общем, если не закапываться в подробности, у кого-то там не выдержали нервы, и взлетающий из аэропорта Бендер-Аббас самолет получил две ракеты с новейшего, только что принятого флотом американского эсминца «Вэлли Фордж».

Сначала Вашингтон отрицал, что сбил гражданский лайнер, заявляя, что это был иранский F-14. Потом признал уничтожение гражданского самолета, но при этом министр обороны Колин Пауэлл официально заявил, что, мол, это была сознательная провокация Тегерана – типа, они пустили боинг по такой траектории, что моряки США просто не могли не принять его за атакующий их самолет. А неофициально – что если Тегеран будет выделываться, то подобный опыт можно распространить гораздо шире и вообще устроить превентивные бомбардировки Ирана. В воспитательных, так сказать, целях.

Короче говоря, представители града на холме наотрез отказались извиняться и выплачивать компенсации, что опять же было логично: там уже образовалась целая толпа кувейтцев, которые начали заявлять о компенсациях. Учитывая количество погибших гражданских в этом эмирате, речь могла пойти о каких-то совсем неприличных суммах. Десятки миллиардов. Показывать в такой ситуации, что ты готов платить, – значит стрелять себе в ногу.

Тут еще нужно отметить, что в течение осени по отношению к США было совершено сразу несколько террористических актов разного масштаба. Погибло около двух сотен американских граждан, а все стрелочки при этом указывали в сторону арабского мира. И казалось бы, где персы, а где арабы? Но кто там среди рядового состава будет разбираться в таких мелочах? Мусульмане скопом очень быстро обрели среди военных под звездно-полосатым флагом общий негативный ореол. В такой ситуации сбитие иранского боинга оказалось воспринято в стране как своеобразный акт возмездия. Ни о каких компенсациях не могло в таких условиях идти речи чисто идеологически.

Естественно, Тегеран со своей стороны воспринял такой плевок в свою сторону более чем остро. Персам понадобилось еще пять дней, чтобы подготовить свой ответ, и как раз под католическое Рождество выкатить «алаверды». Точкой приложения сил был выбран Ормузский пролив как наиболее уязвимый пункт американской логистики, и 25 декабря вооружённые силы Ирана нанесли комбинированный удар по проходящему там американскому эсминцу «Джон Янг» типа «Спрюэнс».

В нападении участвовала четверка «Фантомов» и замаскированная береговая батарея комплекса «Редут». Залп четырех ракет с берега плюс еще четыре, пущенных «Фантомами», американских же «Гарпунов» фактически не оставил кораблю шанса.

Тут, конечно, нужно понимать, что «Джон Янг» был относительно свежим кораблём 1978 года постройки, имел хорошую ПВО, системы радиоподавления и так далее. А вот ракеты – что советского, что американского производства – были родом из 1960-х и, как бы помягче сказать, уже не отвечали требованиям времени. Зато их было много.

Из четырех «Гарпунов» три штуки прошли мимо, одну сбила противоракета «Стандарт». Из четырех советских ракет две опять же прошли мимо, но вот еще две… Одна влетела, неудачно попав в мачту, и взорвалась над надстройкой, покрошив оборудование, убив семь человек экипажа и вызвав небольшой пожар. Неприятно, но не критично.

А вот вторая влетела точно в середину корпуса, выбив силовую установку эсминца и фактически предрешив его судьбу. Впрочем, место это было более чем оживленное, поэтому эвакуировавшихся с тонущего корабля американских моряков оперативно подобрали проходящие проливом суда. Вся эта история обошлась американскому флоту в полсотни погибших – в некотором смысле можно сказать, что легко отделались.

В ответ уже через два дня американцы нанесли авиационный удар по ВМФ персов на базе Бендер-Аббас, и по полученным нами снимкам со спутника – Тегеран, естественно, данные о своих потерях озвучивать не торопился – потопили там пару фрегатов, сколько-то катеров и спалили несколько резервуаров с топливом на земле. В общем, обменялись любезностями, после чего пошел обычный в таком случае переговорный процесс. Война-то на самом деле была не нужна ни одной, ни другой стороне. Шагать дальше по лестнице эскалации не готов был ни Вашингтон, ни Тегеран.

Зазвенел телефон.

– Горбачёв у аппарата.

– Так и знал, что застану тебя на рабочем месте, – произнесла трубка голосом Лигачёва.

– Да дел, как обычно…

– Брось. Поди просто домой ехать не хочешь. – Егор Кузьмич был, естественно, в курсе наших с Раисой взаимоотношений. Дома меня никто не ждал. Диана была занята на светских приёмах, что являлось важной частью работы «творческого человека», а больше я никого и видеть не хотел в такой день. – Приезжай к нам. Зинаида пирогов напекла, оливье нарезала. Посидим по-семейному, посмотрим на твоё поздравление.

В этот раз поздравление записывали не в студии, а на улице, на фоне Кремлёвской стены, что должно было выглядеть более свежо, нежели традиционная говорящая голова генсека на скучном жёлтом фоне. Впрочем, разницы на самом деле не так уж много – уж точно не по новогоднему выступлению люди будут оценивать работу правительства.

– Не знаю. Неудобно как-то, семейный праздник же.

– Да мы с тобой столько времени проводим вместе, что считай уже как семья, – хохотнул Лигачёв на той стороне провода. – Так что давай, Миша, не выделывайся и приезжай. Мы будем тебя ждать.

От того, что кто-то вспомнил обо мне в такой день, на душе как-то враз сделалось тепло. А может, это коньячок «дошел».

Я попытался смотреть еще какие-то бумаги. Попалась докладная записка от Управления делами ЦК КПСС по расходам за прошедший 1986 год. Забавно, как изменилась «география трат». Наверное, появись данный документ в широком инфополе, у многих товарищей по партии возникли бы серьезные вопросы к генсеку. Где поддержка коммунистических движений по всему миру? Почему во Франции, например, мы помогаем деньгами фрику-националисту Ле Пену, при том что тот едва ли не в открытую хочет пересмотреть итоги Второй мировой войны? Да все просто: Ле Пен хоть и нацик сраный, дурачок с дерьмом в голове, но он полезный дурачок. Он выступает за независимую Францию, за выход из ЕАС и НАТО. Наверное, не нужно объяснять, что это может означать для обеих организаций. При этом Ле Пен совершенно точно не сможет занять пост президента – никогда его туда не пустят, скорее пристрелят – но вот провести более-менее заметную фракцию в парламент – вполне. Пускай потом Ширак, если он сможет Миттерана подвинуть, думает, как ему с правыми – на фоне всего творящегося в мире бардака у тех и без меня рейтинги росли вполне успешно – в Национальной Ассамблее сосуществовать.

Понял, что вместо чтения документа уже десяток минут просто туплю в стену и думаю о своём. Встал, вышел в смежную с кабинетом комнату отдыха. Умылся. Все равно настроения работать не было ни на грош. Подошел к окну. По ту сторону стекла на столицу СССР медленно опускались снежинки. Под занавес года Москву подморозило – термометр показывал вполне солидные минус пятнадцать, ну и легкий снежок тоже добавлял соответствующего настроения. Жаль только, что не мне.

Мысль неожиданно скользнула к себе настоящему. В конце 1986 мой оригинал как раз приехал домой после окончания первого семестра первого курса института. Мы как раз сейчас примерно должны были собраться с друзьями и хорошенько накидаться палёной – с нормальной в том 1986 году была напряжёнка – водкой, после которой я потом два дня лежал пластом, умирая и вставая только чтобы попить воды и «позвать Эдика». Вероятно, тут мой оригинал подобных приключений переживать не будет – водка у нас хоть и дорогая, но продается вполне свободно, так что травить себя какой-то гадостью совершенно нет нужды.

Остро захотелось все бросить и рвануть туда, где еще живы мама и папа. Два года я старался об этом не думать, но вот в такие моменты… накатывает.

А внизу, меж тем, спешат куда-то люди. Город живет своей жизнью, предвкушением праздника, запахом мандарин, звоном бокалов, смехом и ожиданием подарков.

Ну и про наши итоги года, естественно, стоит рассказать отдельно.

С первого января вновь будут подняты внутренние цены и зарплаты на 4%. Система, несмотря на некоторые сложности – наши плановые органы, такие как Госкомцен и Госкомтруд, выли в голос и плакали, как сборище маленьких девочек, о вале «лишней» работы, – показала себя работоспособной. 1986 год стал первым за всю послевоенную историю СССР, когда уровень накоплений населения не вырос. Вернее, в абсолютных числах общая сумма накоплений, конечно же, выросла, но вот относительный объем неудовлетворенного спроса вернулся на уровень 1981 года.

Так же у нас несколько снизился по сравнению с известной мне историей темп накопления средств на счетах в сберкассах, что опять же не могло не радовать. До момента, когда получится полностью ликвидировать инфляционный навес над советской экономикой и удовлетворить при этом спрос населения, было еще далеко, но сама динамика внушала осторожные надежды на положительный исход.

Посмотрел с каким-то накатившим отвращением на пустую рюмку. Подошел к столу, засунул бутылку обратно в сейф, поднял телефонную трубку.

– Да Михаил Сергеевич, – тут же отозвался помощник.

– На сегодня все. Вызови машину и свободен, хорошо отпраздновать.

– Спасибо, сейчас сделаю.

По алкоголю кстати у нас второй год подряд статистика показывала сокращение его потребления и при этом одновременное перераспределение – пока еле заметное, но все же приятное – от крепких напитков в сторону вина и пива. В общем у нас вышло 8,2 литра чистого алкоголя на человека, что примерно соответствовало 1975 году. Десять лет, считай, отыграли за два года. Результат не фантастический, но ведь и меры особо репрессивные не применялись, в основном снижение было достигнуто за счет повышения цены и увеличения вариантов досуга. За последний большей части отвечал ТВ-ящик, но это уже мелочи.

Заглянул Болдин, отрапортовал, что машину подали. Я кивнул еще раз поздравил человека с праздником, сунул полагающийся в таком случае конверт с «левыми» дензнаками и не обращая внимания уже не слова благодарности поспешил на выход. Нужно было успеть прошвырнуться по магазинам, не с пустыми же руками в гости идти.

Глава 8
И снова киношники

05 января 1987 года; Москва, СССР

МЕЖДУНАРОДНОЕ ОБОЗРЕНИЕ: Правительственный кризис в Бельгии: языковой вопрос обострил экономические проблемы

В Бельгии разразился новый правительственный кризис, вызванный обострением конфликта между франко– и нидерландскоязычными общинами. Поводом стало смещение франкоязычного мэра Вурена, поддержавшего действия Франции в Ливии. Это решение спровоцировало массовые протесты по всему региону и отставку кабинета Вильфрида Мартенса.

Конфликт в Вурене длится годами. После передела административных границ жители протестуют против насаждения нидерландского языка, требуя сохранить французские вывески и образование. Нынешний кризис – закономерный итог политики искусственной «нидерландизации», проводимой центральными властями.

Экономическая ситуация усугубляет нестабильность. После девальвации франка в 1982 году и замораживания зарплат кратковременное оживление 1985 года сменилось новой рецессией. По итогам 1986 года – падение ВВП на 0,1% при инфляции 7% и безработице 10%. Промышленное производство сокращается, цены на энергоносители растут, а американский фондовый шок декабря ударил национальной валюте и банковскому сектору, завязанному на работу с финансами заокеанских хозяев.

На этом фоне стремительно растёт влияние сепаратистов. «Фламандский блок» открыто призывает к разделу страны, используя экономические трудности для популяризации своих идей. Досрочные выборы назначены на март 1987 года, но эксперты сомневаются, что новое правительство сможет остановить раскол.

Ситуация в Бельгии наглядно демонстрирует кризис буржуазной модели многонационального государства. В отличие от СССР, где дружба народов – основа стабильности, капиталистическая Бельгия не способна решить ни языковые, ни экономические проблемы.

– Что у нас тут…

Я достал из корзинки с входящими очередной документ. Запрос от Госплана на внесение очередных изменений в раскладку на 12-ю пятилетку. Вернее, запрос от ГосКомЦифры – ну да, появился у нас и такой координирующий всё цифровое развитие страны орган, – поддержанный специалистами планового ведомства о необходимости срочного начала строительства как минимум ещё одного предприятия по производству оптоволокна. Имеющиеся мощности просто не справлялись с темпами развития «СовСети», при том что заявки на новые подключения уже сейчас шли на 1989 год. Сомневаюсь, что все так быстро оценили прелесть быстрой компьютерной связи – скорее, как это обычно и бывает, просто хотели типично «по-чиновничьи» быть в тренде. Начальство сказало «надо» – значит, нужно бежать со всех ног и выполнять, а есть ли от того польза делу конкретно в твоей сфере, это мы уже будем потом разбираться. Впрочем, именно сейчас я такой подход приветствовал всемерно – уж точно втуне эти усилия не пропадут.

Пробежался глазами по сопроводительной записке, по списку уже подписавшихся и тоже поставил свой автограф, переложив в корзинку с «исходящими».

– Михаил Сергеевич, – в кабинет заглянул помощник. – К вам товарищи киношники на одиннадцать часов. Они записывались.

Я быстро глянул на часы – без пяти. Со вздохом отложил в сторону очередной отчёт – тысячи их, миллионы, бесконечный бумажный поток, больше отчётов богу отчётов – и махнул рукой.

– Запускай.

На встречу ко мне напросились Бондарчук и Климов. Забавная пара, представляющая фактически два противоположных лагеря советского кинематографического бомонда. Почти восемь месяцев прошло со времени майского «бунта» прошлого года. Всё это время между государством и Союзом кинематографистов держался вооружённый нейтралитет. Менять, перевыбирать «правильно» руководство организации тогда не стали – решили киношники, что слишком горды для этого, ну и естественно сверху на это дело последовала вполне закономерная реакция.

^{(Климов Э. Г.)}

– Добрый день, товарищи. Присаживайтесь, может, чаю? Кофе? О чём хотели поговорить?

Надо понимать, что Союз кинематографистов всё же был достаточно специфической организацией. Это был фактически профсоюз, и напрямую на производство фильмов он, конечно же, влиять не мог. Союз организовывал всякие творческие вечера, отстаивал интересы своих участников в разного рода спорах, распределял всякие поступающие от государства ништяки. Но поскольку его члены непосредственно заседали во всяких комиссиях, получалось так, что и на отбор сценариев для съёмок будущих лент организация имела фактически прямое влияние. Ситуация как со Сталиным в 20-х и «техническим» постом генерального секретаря. Если ты можешь влиять на кадровую политику, продвигать вышестоящим правильных кандидатов, то и влияние твоё высоко.

И вот в последние полгода крылышки Союзу кинематографистов то и подрезали. Ништяки организации от государства выделять перестали, технические вопросы Минкульт начал напрямую со студиями обсуждать, денежные потоки неожиданно поменяли русло. Жёстко пострадали мелкие студии, расположенные в нацреспубликах, которые ничего толкового снять, конечно же, не могли, годами занимались проеданием бюджетов, съёмками чего-то «узконационального», зачастую даже на своих языках, что привлекало к большому экрану полтора зрителя и только приносило бесконечные убытки.

Согласно новой же концепции, Минкульт начал работать непосредственно со студиями, как большими «коллективными продюсерами», если проводить аналогии с Западом. Деньги начали выделяться не «на всех», а под конкретные проекты с конкретным экономическим обоснованием. Не под абстрактное развитие культуры «малых народов Севера», а для проведения конкретных, утверждённых идеологическим отделом ЦК установок и с планом потратить Х денег и собрать как минимум 2Х. По-взрослому, то есть. Как у свободных капиталистов на Западе, которые своих творцов держат за яйца так крепко, что те даже пискнуть не могут.

Короче говоря, враз на обочине жизни оказались и старые «заслуженные», и «народные» мастера, которые давно забронзовели и перестали давать результат, наподобие того же Бондарчука или Кулиджанова, и новые деятели искусства, для которых пачкать руки ремесленным созданием «нужных» картин виделось делом ниже своего достоинства. Неожиданно на коне оказались крепкие ремесленники, против которых бунтовали «творцы» типа Климова, ставшего как раз главой организации.

За прошедшие полгода было запущено в работу чуть ли не сотня фильмов развлекательного характера, началась работа по новой картине из мира булычёвской Алисы, которая обещала стать советским ответом – правда, очень подростковым, но всё же – «Звёздным войнам», пошло резкое расширение штата «Союзмультфильма», уже в марте обещала выйти в прокат первая подростково-спортивная картина, где накачанные парни и симпатичные девушки расскажут советским подросткам о перипетиях вокруг создания совершенно нового направления в атлетике под названием «калистеника», и вообще жизнь продолжалась. Да, управлять всем этим делом чисто командно-административными методами оказалось нелегко, но жизнь не остановилась в момент.

– Мы пришли, чтобы обсудить с вами сложившуюся ситуацию в советском кино, – начал было Климов, но я его совершенно некрасиво перебил. Бесили меня, признаюсь, советские деятели искусства до глубины души.

– А что с ним? Вроде бы всё хорошо было?

– Мы теряем наших лучших людей, самых талантливых, открытых всему новому. Многим просто не дают работать, Министерство культуры на этот год порезало бюджеты Союза кинематографистов втрое! Мы не можем выполнять свои обязанности! – Как обычно в таких случаях, мысли о высоком оказались густо замешаны на очень даже приземлённых материях.

– А между собой вы, значит, договорились? – Глядя на Климова, я кивнул в сторону Бондарчука. – Как там насчёт превращения государственного кино в общественно-государственное? Насчёт нового мышления? Ухода от развлекательного к «думающему» кино? Все вот эти тезисы ещё в силе?

Достаточно жёсткая реакция государства – моя лично в первую очередь – показала прошлой весной, что никакого брожения партия не потерпит. Если в нашей реальности вслед за кинематографистами подобные революции снизу устроили и другие «творческие союзы», то здесь ничего подобного не происходило. Большая часть тех же маститых советских «классиков» литературы отлично понимала, что без давления государства их читать никто не будет. Перейдут все на лёгкую фантастику, как и случилось в реальности. Кто к середине XXI века, например, помнил – ну, может, кроме профильных литературоведов – какого-нибудь Валентина Распутина, который в 1970-х годах мог похвастаться многомиллионными тиражами? Никто, не сохранила его имя массовая память.

– Мы готовы признать ошибки, я лично готов уйти с поста первого секретаря Союза кинематографистов, – без особого энтузиазма кивнул Климов. Вот ведь не совсем пропащий человек, да за один «Иди и смотри» его можно орденами как новогоднюю ёлку увешать, но нет – слаб человек, хочется иногда не тупо выполнять «руководящие наставления партии», а самому решать «кому?», «как?» и «за сколько?».

– Как было раньше, уже не будет никогда, – я откинулся на спинку кресла и попытался всмотреться в глаза собеседников. Понимания моей позиции там, видно, объективно не было. – Ваша попытка поиграть в самостоятельность стала в данном случае прекрасным поводом перетряхнуть систему, которая не работала. Работающая система не могла породить таких людей, как Параджанов, например.

С Параджановым вообще смешно получилось. Этот «классик» советского кино уже имел один реальный срок за «мужеложство» и один условный за попытку дачи взятки. Последние пять лет этот уголовник жил в Тбилиси, и когда зимой прошлого года грузинскую столицу начали перетряхивать на предмет вычищения от всякого говна, пришли и к Параджанову. Не просто пришли, а по наводке одного из взятых по статье об организованной преступности уголовников. Провели обыск и обнаружили у Параджанова лежащую в наличности и драгоценностях сумму чуть ли не в полмиллиона рублей.

Формально грузин продолжал работать на Тбилисской киностудии и получать оклад в 180 рублей – снимать ему не давали, он оформителем числился, уж не знаю, насколько реально выполнял служебные обязанности, реально зарабатывая куда больше всякими домашними представлениями – «квартирниками». И казалось бы – зарегистрируйся самозанятым, ведь дало государство возможность сделать всё по-человечески, но нет.

В итоге вместо статьи об уклонении от уплаты налогов Параджанов уехал на третий срок по статье об участии в организованном преступном сообществе, и, учитывая его возраст и то, что этот срок третий – что делало армянина по советским законам «опасным рецидивистом», – шансов выйти из тюрьмы иначе как вперёд ногами у него теперь было немного.

– Мы согласны с тем, что партия и государство должны определять в нашей стране основную идеологическую линию, которой и люди искусства обязаны придерживаться. Мы так же согласны с тем, что поведение некоторых… Членов Союза кинематографистов, продемонстрированное прошлой весной, было неподобающим.

– Чего вы хотите от меня конкретно? Вернуть всё как было? Этого не будет. В советское кино пришёл тотальный прагматизм. Снимать теперь будем только то, что интересно зрителю и государству, мнение творцов, снимающих для узкой прослойки критиков и «разбирающихся ценителей», в учёт приниматься не будет. – Я повернулся к Бондарчуку. – Сергей Фёдорович, вас это тоже касается. Последние ваши работы, несмотря на правильный идеологический посыл, зритель не принял. Вы знаете, что происходит с маститыми режиссёрами в Голливуде, когда те теряют хватку и начинают раз за разом проваливаться в прокате? Они уходят на телевидение снимать утренние шоу. Объясните мне, почему у СССР должно быть иначе?

Честно признаюсь, от этого разговора я получал искреннее удовольствие. Это может выглядеть несколько мелочно, как для руководителя одной из двух мировых сверхдержав, однако приятно иногда указать отдельным, много о себе думающим, на их реальное место.

– Мы согласны с такой постановкой вопроса, – было видно, что Бондарчуку подобные слова даются нелегко. – Готовы соответствовать изменившимся требованиям партии…

Ещё бы – были бы не готовы! Кушать-то хочется, и не только хлебушек, а поди ещё с маслицем и икоркой. А если тебя не зовут ничего снимать, да ещё и денег от Союза кинематографистов по причине урезания финансирования ты получать перестал, то очень быстро оказывается, что принципы как-то отходят на второй план. Для меня вообще было немного странно, что Союз кинематографистов должен финансироваться из госбюджета – почему все профсоюзы живут за счёт членских взносов, а всякую творческую шушеру, которая всю дорогу против страны умышляла, мы старательно кормим за счёт денег честных тружеников. Шизофрения какая-то.

– Прекрасно. Что от меня в таком случае требуется?

– Снять запрет на привлечение к съёмкам. Нам просто не позволяют работать. Сценарии не утверждают, актёров заворачивают на прослушиваниях. Критикам не позволяют печататься…

– А в дворники переквалифицироваться не хочется, да? – Я уже практически неприкрыто издевался над «мэтрами». – Ладно, если без шуток, то считайте, я на вас епитимью наложил. В Союзе много таких мест, где людей ваших заслуг будут рады видеть с распростёртыми объятиями. Не Сочи и не Крым я имею в виду. Заполярье, Север Сибири, Средняя Азия. Солдат, выполняющих интернациональный долг в Афганистане, опять же проведать будет совсем не ошибкой. Кто желает остаться в профессии, пусть напишет на имя министра культуры соответствующее заявление, мол, желаю послужить трудовому народу, нести культуру и просвещение в самые дальние и тёмные уголки. Мы составим график командировок для всех желающих, ну и по официальной ставке… Вперёд. Год отработаете по окраинам – и можете возвращаться в профессию.

– Но…

– По официальной ставке. А узнаю, что кто-то левые представления давал, за наличку, – клянусь своей верой в коммунизм, второго шанса уже не получите. Понятно?

Видимо, прорезалось что-то у меня в голосе такое, что два режиссёра тут же вскочили на ноги, едва не уронив стулья.