Текст книги "Меченый. Том 3. Жребий брошен (СИ)"

Автор книги: Андрей Савинков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Паки попытались огрызаться только в самом-самом начале, сумели сбить нам десяток самолётов – в первую очередь пострадали ударные Су-17, которых мы потеряли аж восемь машин, – но дальше, после окончательного подавления и так не блещущей ПВО мусульманской страны, игра вовсе пошла в одни ворота.

После же того, как Аслам Бек отправился на встречу с гуриями, боевые действия практически сразу прекратились, и теперь вовсю шёл торг за окончательные условия мирного урегулирования.

Мы требовали выдать нам лидеров моджахедов, свернуть, демонтировать и вывезти из Пакистана всё оборудование, предназначенное для создания ядерного оружия, и в общем-то всё. Ну, плюс компенсацию за нанесённый Пакистаном ущерб – нам и правительству Афганистана – а ещё кусок побережья на берегу Индийского океана под строительство ВМБ в аренду на 99 лет. Со своей стороны мы предлагали помощь – не бесплатную, конечно же – в освоении мирного атома, советское оружие вместо американского и пачку инфраструктурных проектов, которые были бы выгодны всем странам региона.

Индусы хотели получить договор о делимитации границы и об отказе Пакистана от индийского Кашмира – никакие новые территории, населённые мусульманами, Дели не интересовали. Плюс опять же денежные «компенсации» и сокращение армии Пакистана. Тут мы с Дели, в некотором смысле, имели разные интересы.

В общем, поскольку условия соглашения были достаточно мягкие, было понятно, что договоримся мы быстро, пусть даже местами и придется от чего-то отказаться. Тем более, что кнут в виде создания независимого Паштунистана с включением в него Пакистанской зоны племен был все так же актуален, задействовать его мы могли в любой момент.

Если говорить о мировой реакции на пятнадцатидневную войну, то получилась она весьма сдержанной. Нет, на нас, конечно же вылили ушат дерьма западные СМИ, Китай демонстративно привел свои вооруженные силы в повышенную готовность и также демонстративно перебросил несколько дополнительных дивизий к Советско-Китайской границе.

Более того, нет сомнений, что затянись боевые действия чуть дольше, Пекин не преминул бы в них поучаствовать более основательно. Вступать в прямые боевые действия с СССР – это навряд ли, а вот активно поставлять вооружение Пакистану, а может даже вступить в воздушную войну с индийцам – очень возможно. Собственно и теперь Дели от полного раскулачивание поверженного соседа во многом удерживает именно мнение Пекина. Мы-то свое в любом случае получим, но вот воевать дальше с китайцами за интересы Дели – нет спасибо, тут без нас.

США перебросили дополнительную авианосную ударную группу на свою базу на острова Чагос в Индийском океане. Изобразили «боевой выход» в сторону кораблей советского Тихоокеанского флота, обстреливающих пакистанскую береговую линию, пару раз самолеты с белой звездой демонстративно проходили над советскими кораблями показывая подвешенные на пилонах противокорабельные ракеты, но… Но реально каких-то серьезных последствий удалось избежать. Возможно в том числе и благодаря тому, что СССР демонстративно привел свои стратегические силы в повышенную готовность, в частности мы выгнали все подводные лодки с ядерными ракетами в море, как бы намекая всем заинтересованным сторонам, что шуток Советский Союз не понимает.

– Скажите, Евгений Евгеньевич, а что у нас психологической реабилитаций наших воинов? Ну то есть тела вы им тут лечите… По возможности, понятное дело. А душу?

– Ну здесь у нас конечно пошли подвижки в последние месяцы, но, если честно, товарищ Горбачев, это вам все же к начальнику госпиталя, а не ко мне. Я на телесных хворях специализируюсь.

Насчет психологической помощи ветеранам дело сдвинулось с мертвой точки еще прошлым летом. Я тогда – мне как раз в органах специальную справку подготовили по статистике преступлений совершенных афганцами – имел крайне неприятный разговор с новоназначенным министром здравоохранения и министром обороны. После этого в военных частях ведущих боевые действия быстро появились штатные единицы психологов, в Советском классификаторе болезней появился пункт «ПТСР», а все возвращающиеся из Афгана солдаты теперь в процессе получения статуса ветерана боевых действий обязательно проходили врача-мозгоправа.

Вот только эффективность всех этих мер для меня в обоих временных потоков далекого от практической медицины, была очень гадательной. Тут же важно еще чтобы на низовом уровне и военные и врачи-психологи да и сами пациенты относились к проблеме серьезно. А то у нас это известная история – никакой депрессии у мужика не было, он просто бухал и повесился по пьяни. Ну, да, конечно.

В целом визит в госпиталь – заснятый конечно же во всех подробностях телевизионщиками, куда же без этого – произвел на меня тягостное впечатление. Одно дело «рисовать стрелки на картах», посылать в бой росчерком пера обезличенные на бумаге дивизии и корпуса, и совсем другое – вот так встречаться лицом к лицу с результатом своих действий.

А с другой стороны, сколько жизней я сохранил, разрубив Афганский узел? Там по тысячу человек в год гибло, а то и по две, вряд ли моджахеды теперь успокоятся совсем, но без стабильного канала поставки оружия им будет гораздо сложнее пакостить.

– Еще раз спасибо за экскурсию, жду от вас докладную, – я попрощался с врачом и сел в свой «тяжелый» ЗИЛ. Бросил взгляд на часы. Пол пятого. Можно было бы уже и домой двинуть, но дел как обычно… – В Кремль.

Глава 5 
Бессмертный полк

9 мая 1986 года; Москва, СССР

ПРАВДА: Во имя памяти!

По просьбам ветеранов и в ознаменование преемственности поколений защитников Советского Отечества город Волгоград на один день, 9 мая 1986 года, будет носить своё легендарное имя – Сталинград!

Сегодня Президиум Верховного Совета СССР, учитывая многочисленные обращения ветеранов Великой Отечественной войны, трудящихся и общественных организаций, принял историческое решение: в день 41-й годовщины Великой Победы, 9 мая 1986 года, город-герой Волгоград вновь станет Сталинградом – символом несгибаемой стойкости советского народа и беспримерного подвига Красной Армии.

Это решение – дань уважения миллионам бойцов, отстоявших свободу и независимость нашей Родины в огненные годы войны. Сталинград – это не просто имя, это знамя мужества, это память о величайшей битве, переломившей ход мировой истории.

Ветераны, защитники Сталинграда, с радостью встретили это решение. «Для нас этот город навсегда останется Сталинградом – местом, где решалась судьба всего человечества», – сказал Герой Советского Союза, участник Сталинградской битвы Иван Фёдорович Глушко.

9 мая 1986 года на Мамаевом кургане, у стен легендарного Дома Павлова, у Вечного огня пройдут торжественные мероприятия, великому празднику Победы.

В начале мая в Москве уже было совсем тепло. Солнце пригревало так, что пришлось снять лёгкое весеннее пальто и остаться только в пиджаке. Ветерок поддувал едва-едва, как раз чтобы слегка колыхать развешанные по городу праздничные флаги. Обстановка в этот день буквально дышала торжественностью.

Без нескольких минут десять мы с товарищами по Политбюро поднялись по ступеням на трибуну Мавзолея, чтобы в очередной раз отпраздновать День Победы. Я с улыбкой помахал собравшимся внизу москвичам и гостям столицы – люди ответили мне весёлым гомоном.

Куранты на Спасской башне пробили десять, на Красную площадь со стороны Исторического музея въехали два открытых ЗИЛа. Один остановился перед строем, второй подъехал к Мавзолею. Оттуда вышел министр обороны адмирал Чернавин в чёрной парадной форме, поднялся на трибуну и, встав к микрофону, начал свою торжественную речь.

– Товарищи воины Советских Вооружённых Сил! Товарищи ветераны Великой Отечественной войны, трудящиеся Советского Союза, товарищи зарубежные гости! От имени и по поручению Центрального Комитета Коммунистической партии Советского Союза, Верховного Совета СССР и Советского правительства поздравляю вас с Днём Победы!

Вообще-то парады в День Победы в Союзе проводились отнюдь не каждый год. В основном их устраивали на круглые даты – например, в прошлом, 1985 году, было сорокалетие Победы, а в этом, 1986-м, ничего подобного изначально не планировалось. Вот только недавние события в Пакистане и общая напряжённая международная обстановка как-то непроизвольно вызвали у руководства Союза автоматическую реакцию. Мол, нужно показать всем, что СССР – стронг, прокатив по Красной площади наши танки. Как будто именно этим измеряется сила армии – даже смешно немного.

Впрочем, противиться такой инициативе я не стал, наоборот, подгадал под это дело и внёс свои предложения по поводу формата праздника.

– Наши Вооружённые Силы недавно вновь продемонстрировали, что стоят на страже мира и спокойствия и готовы защищать интересы Советского Союза, а также всего человечества в любом уголке планеты. В честь успешно завершившейся специальной военной операции по принуждению Пакистанской республики к отказу от разработки собственного ядерного оружия сегодня честь открыть парад Победы предоставлена военнослужащим десантно-штурмовых бригад, лично участвовавших в боевых действиях, – Чернавин был на семнадцать лет младше своего предшественника, и это чувствовалось очень сильно. Адмирал выглядел бодрее, говорил внятнее и быстрее и вообще олицетворял собой смену поколений в армии СССР. – Ура, товарищи!

– Ура! Ура! Ура-а-а! – Двумя короткими и одним раскатистым ответили выстроенные на Красной площади коробки советских военнослужащих.

– Ну и как Аслам Бек мог думать, что сдержит таких молодцов? – Я наклонился к Радживу Ганди, который присутствовал сегодня в Москве и был приглашён на трибуну Мавзолея в качестве почётного гостя.

– Глупый был, недальновидный человек, – в тон мне ответил индиец. В отличие от советских товарищей, южный гость верхней одеждой не пренебрёг – московские +16°C для него были явно маловаты, чтобы чувствовать себя комфортно.

Неожиданно начавшиеся и так же неожиданно закончившиеся боевые действия в Пакистане имели колоссальный пропагандистский эффект внутри страны. Это была первая в истории СССР «справедливая война» на чужой территории, которая широко освещалась в прессе и на телевидении и к тому же завершилась победой да ещё и «малой кровью». Флеш-рояль, блин.

Вместе с войсками на территорию Пакистана были отправлены несколько десятков журналистских групп, которые освещали происходящее почти в реальном времени. Впервые граждане СССР почувствовали себя причастными к действительно большому и важному военному делу.

До этого как было? Либо партия предпочитала замалчивать события, ограничиваясь общими фразами об интернациональном долге, либо вовсе делала вид, что ничего не происходит. Например, в Корейской войне СССР официально – во всяком случае, так подавалось государственной пропагандой – вовсе не участвовал. А почему? Да потому что гражданская война между Севером и Югом была достаточно мутным делом, и «правота» КНДР под командованием Ким Ир Сена была отнюдь не очевидна. Тем более когда на той стороне воевали войска под флагом ООН, да ещё и закончилось всё это, мягко говоря, сомнительным перемирием. В таком деле очевидных политических вистов себе не наиграешь.

Или Вьетнам – тут, понятное дело, партия боялась эскалации и открытого столкновения с США. А вот Будапешт и Прага просто выглядели некрасиво, и советская историческая наука старалась вспоминать об этих эпизодах как можно реже.

Больше всего вопросов вызывал Афганистан. Иначе как провалом всё, что связано с этим конфликтом, в плане пропаганды назвать нельзя. Вроде бы вошли советские войска туда как защитники, по приглашению правительства, несли развитие и цивилизацию… Но при этом всё происходящее в Средней Азии с точки зрения простых граждан выглядело, мягко говоря, неприглядно. Не совсем понятные цели, цинковые гробы, покалеченные солдаты и, конечно, общее безразличие властей к вернувшимся. Да ещё и растянулось всё это на годы.

Пакистан же в этом плане оказался полной противоположностью. Ясные – и после взрыва в Саудовской Аравии максимально очевидные – цели недопущения распространения ядерного оружия, поддержка мирового сообщества, нейтральной Индии в частности, что было ценно само по себе, быстрая победа, за которую не пришлось платить тысячами жизней. Тут просто нечего было стесняться.

Короче говоря, СВО в Пакистане была использована нами по полной. Об этой войне писали газеты, выпускались ролики по ТВ, проводились партийные и комсомольские собрания, собирались митинги, а возвращающихся десантников – живых и мёртвых – встречали как героев. Демонстративно ничего не замалчивалось, наоборот, на участников этих событий пролился дождь наград, и каждая из них так или иначе была продемонстрирована общественности.

– Перед нами проходят курсанты Московского высшего военного общевойскового командного училища… – Тем временем диктор перечислял коробки, которые под звуки оркестра маршировали мимо Мавзолея. Первыми, как уже говорилось, прошла сводная коробка десантников – участников недавнего конфликта. Потом прошли ветераны, сверкающие медалями на весеннем солнце, курсанты, представители разных родов войск. Коробки гостей из стран ОВД и Кубы. Всё было красиво и торжественно, впрочем, удивить москвичей подобным зрелищем было сложно – сколько парадов уже прошло по этим отполированным бесчисленными подошвами камням? Не счесть.

Всё действо продлилось около часа. Поскольку историческую технику в этот раз на Красную площадь не гнали – медийная повестка нынче требовала демонстрации той техники, благодаря которой был достигнут недавний успех на южных рубежах нашей страны, – современные танки, бронированные машины и разная специальная армейская техника проехали достаточно быстро.

Ну а после того, как над собравшимися людьми пролетели самолёты и вертолёты, постороннему человеку могло показаться, что на этом мероприятие и закончится.

– Товарищи, – я обратился к коллегам по Политбюро, затем повернулся к Ганди и извинился, – прошу прощения, однако сейчас я буду вынужден вас оставить на некоторое время.

Индус, который, видимо, в детали сегодняшнего мероприятия вникал не слишком внимательно, лишь слегка удивлённо кивнул. Махнув рукой охране, я быстро спустился по красным гранитным ступеням и направился в сторону Исторического музея. Тут же ко мне подскочил помощник и сунул в руки деревянную планку с прибитым к ней куском тонкой фанеры. На фанеру был заранее наклеен портрет отца моего реципиента – старшего сержанта, кавалера двух орденов Красной Звезды Сергея Андреевича Горбачёва.

В прошлой жизни я о нём, естественно, ничего не читал, зато здесь не поленился и, отправив внутрь себя запрос, получил короткую справку. А у Горби-то отец оказался героическим мужиком. Прошёл всю войну – от Ростова через Курск, Днепр до самой Чехословакии. С двумя ранениями. Вот даже интересно, что бы он сказал, узнав про выверты своего сыночка. Впрочем, этого мы уже никогда не узнаем. А теперь я шёл, неся его портрет, чтобы встать во главе большой колонны москвичей, пришедших в этот день на Красную площадь, в том числе и чтобы почтить память своих великих предков.

Вместе со мной к торцу площади шли и другие руководители Союза. У старшего поколения сложно найти человека, у которого не было бы воевавших родственников. Не всегда это родители, тем более, что у людей вроде приснопамятного Громыко они зачастую просто не дожили до Великой Отечественной. Зато у Андрея Андреевича в боях погибли два брата, а третий умер уже после войны от полученных ран, так что сейчас бывший председатель Верховного Совета СССР вполне мог бы идти рядом со мной, неся сразу три портрета в руках. Если бы не был отправлен на пенсию после попытки переворота.

На то, чтобы в бодром темпе дойти от Мавзолея до створа Исторического музея и Казанского собора, понадобилось всего пару минут. Учитывая, что в том же направлении одновременно с нами потянулись и другие люди, желавшие поучаствовать в шествии, заминка вышла достаточно органичной. В это же время прямо на площадь высыпали операторы, которые должны были снимать людей прямо на ходу, в толпе.

Я подошёл к голове длинной-длинной колонны, уходящей хвостом куда-то в сторону Охотного ряда. Сколько здесь сегодня собралось москвичей? Не знаю. Много. А сколько людей вышло сегодня на демонстрации по всему СССР? Тысячи. Десятки тысяч.

Вокруг меня стояли члены Политбюро, некоторые иностранные гости – тут, правда, было сложнее, большая часть наших нынешних союзников в той войне воевала, как бы это сказать, под вражескими знамёнами, – дальше члены ЦК, участники московской парторганизации. Ну и просто горожане, откликнувшиеся на призыв партии почтить память героических предков. И во главе всего этого многолюдья стоял я. В голове почему-то мелькнули какие-то религиозные ассоциации, но я их быстро отбросил. В этот момент оркестр грянул «Прощание славянки» – а что ещё можно было играть в такой момент? – и мы все в едином порыве двинули вперёд.

 
'Этот марш не смолкал на перронах,
Когда враг заслонял горизонт,
С ним отцов наших в длинных вагонах
Поезда раз увозили на фронт…'
 

Естественно, оркестр играл только музыку, но текст песни сам всплывал в голове. Я оглянулся по сторонам: рядом вышагивали товарищи по Политбюро. Каждый нёс какой-то портрет; я, признаюсь, постеснялся лезть соратникам в душу и выяснять, кто чью память решил сегодня почтить. Знал только, что у идущего рядом по правую руку Лигачёва на фронте погиб старший брат. Из нынешнего состава Политбюро непосредственно в боевых действиях никто уже не участвовал – последним ветераном у нас был Чебриков, который до этого 9 мая не досидел в качестве председателя КГБ. Его перевели на символическую должность зампреда Совета Министров УзССР, «усилив местные кадры опытным кадром».

Удивительно, но на лицах прожжённых и, казалось бы, пропитавшихся цинизмом до самых корней волос партийцев можно было прочесть настоящее погружение в момент. По щекам идущего рядом Лигачёва текли крупные слёзы – фактически второе лицо государства даже не пыталось их вытирать. На секунду мелькнула мысль, что если у кого-то из стариков сейчас не выдержит сердце, выйдет как-то не очень красиво.

Желающих поучаствовать в шествии оказалось очень много. Пришлось открывать специальные пункты, где небольшие, зачастую плохо сохранившиеся и выцветшие от времени фотокарточки можно было перепечатать в увеличенном формате. Мелочь, а в реалиях СССР – крайне трудная с практической точки зрения задача.

 
'Он Москву отстоял в сорок первом,
В сорок пятом – шагал на Берлин,
Он с солдатом прошёл до Победы
По дорогам нелёгких годин.'
 

Не торопясь, дошли до середины Красной площади. Повернулся в сторону Мавзолея. Там в окружении охраны и ещё кое-каких представителей дружественных стран стоял и смотрел на всё происходящее индиец. Едва было получено сообщение о том, что Пакистан готов выполнить наши требования и сесть за стол переговоров, отношения между Москвой и Дели тут же упали с тёплых и дружеских до весьма прохладных и настороженных. Индусы в какой-то момент вовсе высказали желание расчленить соседа на несколько кусков – Пуштунистан, Белуджистан и Синд, например – с тем чтобы избавиться от опасности с запада раз и навсегда. Нам такое, очевидно, было не сильно нужно, да и создавать прецедент развала достаточно большой страны не хотелось.

Наоборот, СССР было выгодно поставить в Исламабаде относительно лояльное – Дели такой возможности был очевидным образом лишён, терпеть проиндийские власти мусульмане бы не стали совершенно точно – и привязать к себе страну экономически. Проложить железную дорогу, нефте– и газопроводы, начать поставлять туда оружие за полновесные конвертируемые дензнаки. Да и просто получить союзника в этом регионе с возможностью иметь военно-морские базы в Индийском океане – это было крайне выгодно со стратегической точки зрения.

Ну и в общем, чтобы не доводить проблему до точки невозврата – всё же союз с СССР был Индии крайне выгоден по причине её сложных отношений с Китаем – Ганди и прилетел в Москву договариваться о будущем Пакистана.

 
'И если в поход
Страна позовёт
За край наш родной
Мы все пойдём в священный бой!'
 

На то, чтобы пересечь всю Красную площадь, одной песни, конечно же, не хватило. После «Славянки» оркестр играл что-то другое, уже не нашедшее такого надрывного отклика в моём сердце.

Мы с товарищами дошли до конца Красной площади и аккуратно «отвалили» в сторону. Вся остальная процессия должна была по плану пройти чуть дальше, пересечь Большой Москворецкий мост и распасться на отдельные людские потоки уже на той стороне реки.

– Спасибо тебе, Михаил Сергеевич, – первым ко мне подошёл Гришин и протянул ладонь для рукопожатия. – Уважил старика, давно я так не…

Что именно он не делал, Виктор Васильевич сказать не смог, замялся. Кто был изображён у него на портрете, я не знал – вроде никто из близких родственников, если вспомнить официальную биографию первого секретаря Московского горкома, на фронте не был. Но мало ли…

– Да что там… – попытался отмахнуться я, но хозяин Москвы меня оборвал.

– Нет, это важно. Ты ещё тогда молодой был, а мы старики… Но знаешь, больше я, наверное, так не пойду. Боюсь, сердце не выдержит, – Гришин покивал каким-то своим мыслям, смахнул слезу и, заметно сгорбившись, непривычно для него шаркающей стариковской походкой отошёл в сторону. А я… Ну что я? Я был вынужден оставить товарищей по партии и возвращаться к Мавзолею – большая дипломатия сама собой не займётся.