Текст книги "Послесловие к мятежу.1991 2000. Книга 2"

Автор книги: Андрей Савельев

Соавторы: Сергей Пыхтин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 49 (всего у книги 63 страниц)

Ценз оседлости, если и вводить, то только для избирателей, а вовсе не для кандидатов на властные посты. Вместо этого России в республиках и областях номенклатура подсунула свои правила, которые вели к одному – расчленению страны по уделам.

Ну а Центризбирком на любых выборах делал вид, что просто захлебнулся в потоке нарушений российского законодательства, правоохранительные органы самоустранились, правительство отмолчалось. В итоге все “наелись” – получили на выборных постах практически сплошь недееспособных людей.

* * *

Есть еще одна проблема, связанная с выборами. В отличие от предыдущей, которая ясна и легко разрешима при наличии желания, данная проблема еще не стала предметом обсуждения и осмысления даже в тех интеллектуальных кругах, которые обязаны ее осмыслить и предложить пути решения.

Практически все внимание как на состоявшихся в 1995 году, так и на первых в истории существования “независимой” Российской Федерации президентских выборах-1996 сосредоточивалось лишь на одном вопросе – за какую партию или за какого кандидата будут голосовать избиратели. Наши аналитики, журналисты, политические деятели, средства информации России в этом отношении мало чем отличались и отличаются от североамериканских, когда подобные выборы происходят в США. Но РФ – отнюдь не США и подобная роскошь для нас выяснения вопроса не о том, как будут голосовать граждане РФ, а о том кто голосует в качестве граждан РФ? Проблема гражданства, на которую в РФ никто не обратил внимание при ликвидации СССР, теперь становится решающей.

Дело в том, что СССР, где существовал институт единого союзного гражданства, не осуществлялось оформления гражданства “союзных республик”. Считалось само собой разумеющимся, что гражданин СССР одновременно является гражданином той “союзной” республики, на территории которой он постоянно проживает в данный момент времени. Следовательно, русский, приезжая, допустим, из Воронежа в Ригу, а из Риги в Ташкент, оставаясь гражданином СССР, в то же время был то “гражданином” РСФСР, то Латвийской ССР, то Узбекской ССР. Все понимали (в том числе и власти), что “республиканское” гражданство является иллюзией. Так как не существовало “республиканских” паспортов, то не было и реального “республиканского” гражданства. Никто и никогда этого гражданства не оформлял, в этой процедуре не было практической необходимости.

Положение изменилось принципиально, когда на месте СССР образовалось почти два десятка “суверенных” государств, когда прекратилась (была взорвана и растоптана) более чем двухтысячелетняя история “старой России” и началась история “новой России”.

На естественный вопрос, кого следует считать гражданином этого никогда ранее не существовавшего государства, последовала ссылка на “закон” РСФСР от 28 ноября 1991 года, то есть на правовой акт, принятый в условиях, когда “суверенной новой России” еще не существовало, а ее территория представляла собой часть иного государства – Советского Союза (Советской России). В этом “законе” гражданами РСФСР, разумеется, признавались “все граждане… СССР, постоянно проживающие на территории РСФСР на день вступления в силу настоящего Закона, если в течении одного года после этого дня они не заявят о своем нежелании состоять в гражданстве РСФСР”.

Возникла, таким образом, парадоксальная ситуация. “Старая Россия” распалась по этническому признаку – на государства русских, украинцев, молдаван, грузин, армян, казахов, туркмен и т. д., а совместно жившие в едином государстве народы их руководители продекларировали взаимно возникшую, мягко говоря, неприязнь друг к другу и дальнейшую неприемлемость совместного политического развития. Власть “новой России” при этом, как ни в чем не бывало, сохранила ранее действовавший (абсолютно фиктивный), признак приобретения “республиканского” гражданства. Был сделан вид, что при ликвидации СССР (“Старой России”, с 1918 года “советской”) не произошло ничего необычного, в том числе и в вопросе приобретения гражданства в новом (действительно новом!) государстве.

Но как бы власть РФ не игнорировала действительное положение вещей, проблемы возникли сразу же после оформления Беловежских и Алма-Атинских соглашений 1991 г. Оказалось, что власти новых государств не столь наивны, как их российские коллеги. Они сразу же приступили к юридическому оформлению национальной правосубъектности, предоставляя преимущества лишь титульной нации. Поскольку признано существование, к примеру, “суверенного” Казахстана, то это государство и на самом деле должно быть формой самоопределения казахской нации, а вовсе не всех проживающих на территории Казахстана граждан “бывшего” СССР. Еще более последовательными в этом вопросе оказались власти стран Прибалтики. Они немедленно ввели в отношении приобретения гражданства право крови, право, фактически существующее во всех государствах Европы.

После того, как во всех новых государствах, созданных на месте старой России (кроме РФ) стал реализоваться принцип “цивилизованного” права в отношении приобретения гражданства этих государств, оказалось, что русским (и даже всем русскоязычным) в этих государствах жить крайне “неуютно”. Везде они очутились в положении дискриминируемого меньшинства, повсеместно их положение приравняли к положению апатридов, “мигрантов”, “оккупантов”, людей второго или третьего сорта, одним словом – к положению неграждан или неполноценных граждан. Оказалось, что применять механически законодательство о гражданстве, существовавшее в СССР, к гражданству новых государств просто-напросто невозможно. В противном случае политический статус более чем 50 миллионов человек – граждан бывшего СССР – ставится под вопрос.

Однако это обстоятельство во сути дела проигнорировано государственными органами Российской Федерации. Они на протяжении последних лет, в течении всего переходного срока существования властных институтов, созданных в рамках старой России, так и не урегулировали проблему гражданства для новой России. В результате спорным становится легитимность всех так называемых федеральных органов власти, которые должны избираться “гражданами Российской Федерации”, поскольку именно они, в силу общепринятых международных традиций, являются единственным источником суверенитета.

На практике это привело к следующим противоречиям. Формально право голоса в качестве граждан РФ по закону 1991 года приобрело чуть больше 107 млн. человек – те, кто оказался застигнутым в день распада СССР на ее территории и кто приобрел гражданство РФ по “праву жильца”. Только их учитывают местные органы исполнительной власти и только они включены в избирательные списки.

Следовательно, более чем 50 миллионам человек, которые относят себя к русским или к другим коренным народам территории “новой” России фактически отказано в российском гражданстве, и они отстранены от участия в определении судьбы своего подлинного Отечества.

Народный суверенитет – основной принцип любого современного государства – проигнорирован, так как треть русских по крови и духу отстранены от участия в выборах, так как более 30 млн. избирателей оставлено за пределами избирательных списков. При этом совершенно безразлично, где эта часть русского народа фактически проживает. Поскольку за пределами Российской Федерации их гражданский статус не признается, то они должны быть полноценными гражданами новообразованного “русского” государства, и они должны иметь право и реальную возможность участвовать в выборах органов власти новой России.

Имеется и другая, не менее парадоксальная сторона проблемы “российского гражданства”. Не признавая русскими гражданами более трети русских людей, законодательством признаны в качестве полноценных граждан РФ те ее “жильцы”, которые не считают себя русскими в новой России, а относят себя, и вполне обоснованно, к тем нациям, которые только что или несколько ранее приняли решение о суверенном государственном существовании вне России. Почти 10 млн. человек, заявившие о своей нелояльности в отношении новообразованного русского государства, тем не менее приобрели гражданство этого государства, являясь по сути иностранцами на ее территории. Не менее 7 млн. из них включены в избирательные списки и определяют теперь судьбу России – судьбу страны, к которой они, в лучшем случае, равнодушны.

На самом деле эта часть жителей РФ является и не может объективно не являться “пятой колонной” тех стран, официальные власти которых именно сейчас враждебны России, ибо проводят откровенно антирусскую политику, дискриминируя местное русское население. Спрашивается, есть ли здесь логика?

Поскольку украинцы, белорусы, литовцы, латыши, эстонцы, грузины, армяне, азербайджанцы, казахи, туркмены, киргизы, узбеки, таджики, как народы, разорвали в течении 1990–1992 годов узы национального и государственного единства с русским (великорусским) народом, то какой логикой, спрашивается, можно объяснить, что законодательство РФ автоматически признает представителей именно этих народов полноценными гражданами РФ и предоставляет им право решать судьбу новообразованного русского государства? Ведь именно с Российским государством именно эти народы не желают иметь ничего общего!

Одновременно лишаются российского гражданства собственно русские, а также казанские татары, башкиры и другие представители коренных народов на том только основании, что их постоянное место жительства в день принятия РФ закона о гражданстве в 1991 году было за пределами “административных” границ РСФСР. Такое законодательство не может не быть признано дискриминационным, но не в отношении “чужих”, а как раз в отношении своих. Следовательно, оно оказывается не действительным законом, а форменным издевательством над законностью.

Эта юридическая дискриминация тем более нетерпима и недопустима, что она осуществляется властями РФ “переходного периода” как раз тогда, когда другие новообразованные государства признают своими граждан лишь по “праву крови” вне зависимости от места их проживания.

К сожалению, надо признать, что политика дискриминации в “новой России” русского и других коренных народов не является признаком некомпетентности власти или фактором ее “недосмотра”. Как раз наоборот. “Переходная” власть, и не только законодательная, как можно было бы полагать, достаточно последовательна в своих действиях. В подтверждение этого мнения сошлемся еще на один пример.

Исполнительная власть РФ фактически проигнорировала важнейшее решение Конституционного Суда от 16 мая 1995 года по жалобе гражданина Смирнова в отношении закона о гражданстве. Суд признал считать гражданами РФ всех граждан бывшего СССР, которые родились на территории, входившей на момент их рождения в состав РФ (РСФСР), если они проживали за пределами РФ, но впоследствии вернулись на постоянное жительство в пределы РФ. Таким образом с 16 мая 1996 года количество граждан РФ должно было увеличится не менее чем на 3–5 млн. человек, поскольку Казахстан и Киргизия до 1936, а Таврия до 1954 года являлись территорией РСФСР. От 1,5 до 3 млн. человек так и не было после этого решения включено в избирательные списки, и они не знали, что имеют право участвовать в выборах.

Даже по одному этому основанию выборы как минимум надо было бы отсрочить, чтобы местные администрации смогли осуществить регистрацию “новых” граждан, а избирательные комиссии обеспечить условия для их участия в выборах. Но ничего этого не было сделано.

Какой вывод напрашивается после этого?

Российская Федерация оказалась государственным образованием, в котором не только не были определены ее границы, но где так и не был цивилизованно решен вопрос о гражданстве. В сущности не создано законных условий для того, чтобы можно было формировать полноценные, а не “переходного периода” органы власти и определять пределы суверенности.

Пять лет, прошедших с момента принятия Декларации о государственном суверенитете РСФСР, были истрачены, по большому счету, попусту. Они свелись к изготовлению разнообразного законодательного “мусора”, к демагогии, под прикрытием которых происходило своекорыстное присвоение и расхищение материального богатства достаточно узким слоем “номенклатуры” и той части “жильцов” (а вовсе не граждан), которые теперь получили название “новых русских”.

Следствием всего этого стало фактическое устранение от участия в определении судьбы страны примерно 25–30 млн. взрослых жителей бывшего СССР, которые и по совести и по праву должны являться подлинными гражданами России, ибо принадлежат к ее коренным народам. Одновременно до 6 млн. человек, которые в сущности являются “гостями”, предоставлено право гражданства и, возможно, именно их пристрастное голосование определяло, кому занимать парламентские, президентское и иные властные места.

Пока более чем трети граждан “новой” России отказано в праве гражданства, у нас нет и не может быть настоящей национальной демократии. Поэтому нет основания и для того, чтобы считать переходный период конституирования “новой России” завершенным, а выборы парламента и президента, региональных представительных и исполнительных властей – подлинно законными и по-настоящему легитимными.

Виртуальная многопартийность

Велико на Руси стремление сделать все “как у них”. Особенно остро это стремление проявилось после падения “железного занавеса”, когда все положительные стороны западных демократий казались ясными, а негатив практически не был виден. Именно в такой обстановке зарождалась российская многопартийность.

На подготовительной стадии перед созданием партий посткоммунистического образца особенной популярностью пользовалась социал-демократическая идея, которую обществоведы достаточно хорошо изучили в прежние времена. Казалось, что в рамках разрешенного “плюрализма” КПСС может позволить рождение только такого типа политических инициатив – родственных собственным программным установкам. Повсеместно создавались партклубы, марксистские, социалистические, социал-демократические и даже большевистские кружки. Высшим пиком общественной активности на этом этапе было создание в начале 1990 г. Социал-демократической ассоциации (СДА), в которую вошло множество известных деятелей “демократического” движения, включая радикальных либералов Межрегиональной депутатской группы.

Очень скоро обнаружилось, что КПСС практически не в состоянии препятствовать появлению самых разнообразных политических воззрений. Страх прошел, публикации, подобные письму Нины Андреевой, после которого ожидались репрессии к инакомыслящим, никого уже не повергали в шок. Наоборот, оказалось, что антикоммунистическая риторика дает любому общественному деятелю шанс попасть в историю или в парламент (что представлялось как одно и то же). Создатели СДА разошлись по собственным партийным квартирам, формируя организации не на основании какого-либо комплекса идей, а “под себя”.

В 1990 году партийный плюрализм развернулся в полном масштабе. После выборов почти мгновенно политическое пространство по оси “коммунизм-антикоммунизм” было заполнено разнокалиберными организациями. Все их можно было расставить в ряд, различая лишь по признаку лояльности к идеям марксизма-ленинизма. Между тем, идентификация партий по их положению на оси “левый-правый” была чисто внешней и не отражала реальной мировоззренческой ориентации партийных активистов. Программное разнообразие подчас исчерпывалось различиями в пересказах положений “Декларации прав человека”. Самоопределение партийных лидеров происходило скорее не на основании продуманных мировоззренческих установок, а по принципу заполнения одной из пустующих ячеек на оси “левый-правый”. В результате при формальном разнообразии политические группировки отличались друг от друга лишь повадками лидеров, но не идеологией.

Идеологическое однообразие позволяло аморфным движениям вытеснять партии из сферы политической конкуренции, что и было с успехом сделано блоком “Демократическая Россия”. Лидеры этого движения не несли перед ним никакой ответственности, позволяя “массам” поддерживать их “путь во власть”. Такая схема оказалась куда более эффективной, чем партийная, предусматривающая ответственность перед осведомленными во многих деталях членами организации.

По мере того как демократическое движение завоевывало все большее влияние, нарастал и энтузиазм партийного строительства. После провала ГКЧП и ликвидации КПСС одновременно и тихо исчезло движение “Демроссия”, в котором номенклатура уже более не нуждалась. Зато на пике послепутчевого энтузиазма партии демократической ориентации стали получать офисы, учреждать новые и захватывать старые газеты. Но, странное дело, получив ресурсы, российские партии начали стремительно терять авторитет.

Кроме того, с 1991 г. в стране “победившей демократии” основные программные принципы партий-победительниц стали частью правительственной программы или элементами ее пропагандистского оформления. Партийным деятелям, фактически лишенным права вкусить плоды победы, оставалось лишь заниматься внутренними “разборками” в собственных организациях. Началась эпоха партийных расколов, через которую без ущерба не прошла практически ни одна партия. Это означало еще большее ослабление партийной системы, которую в Кремле могли уже совершенно не замечать. Там складывалась своя партия – “партия Кремля”, “партия власти”, партия новой номенклатуры. Эта неофициально существующая структура, оформленная в большей степени не единством мировоззрения, а единством административной системы и интересом консолидированной бюрократии, в последующие годы в наибольшей степени влияла на расстановку политических сил и их влияние на положение в стране. Сложенная практически полностью их элементов хозяйственных “верхов” прежней номенклатуры и поглотившая наиболее амбициозных лидеров демократического движения, новая номенклатура постепенно превращаясь в своеобразную суперпартию, несущую на себе ряд черт, унаследованных ею от КПСС.

Объединительные попытки в этот период проваливались именно из-за того, что их пытались использовать либо для того, чтобы въехать в Кремль, либо войти в руководство оппозиционных сил, а через него – тоже в Кремль. Проваливается ряд инициатив создания блока некоммунистической оппозиции: Российское народного собрание, блок патриотов Русский национальный Собор (от Зюганова до Стерлигова и Баркашова), блок “объединенной оппозиции” Фронт национального спасения, “центристы” Гражданского союза (от Руцкого до Шумейко).

К 1993 году в стране фактически была восстановлена однопартийная система. С тех пор в публичной политике лишь КПРФ имеет какую-никакую идеологию и социальную базу. Сравним: численность партийных организаций всех демократов вместе взятых в Москве – оплоте и историческом центре демократического движения – в двадцать раз меньше, чем численность парторганизации КПРФ.

Сферы влияния были поделены между КПРФ и кремлевской номенклатурой в октябре 1993 года. А все промежуточные звенья уничтожены. Система местного самоуправления, представительные органы на местах (Советы), способные стать базой для разнообразных политических структур, были выкорчеваны, вырублены под корень.

В 1993–1995 партийная среда окончательно деградировала. Партии “съеживались” в избирательные штабы лидеров общественного мнения, а группировки, организованные на идеологических основаниях, превращались в маргинальные и невлиятельные обломки многопартийности. Парламентские выборы 1995 года особенно отчетливо это показали – был поставлен рекорд по изобилию ранее никому не известных партий-однодневок и движений-призраков.

Маргинализации партийной системы способствовало обновленное после 1993 г. избирательное законодательство, не ставящее никаких преград нарушению равенства условий предвыборной агитации. Несмотря на попытки создания системы контроля за финансированием избирательных кампаний в 1993 и в 1995 годах, все они были скорее имитациями. Реально в избирательных кампаниях беспрепятственно покупались подписи избирателей при выдвижении кандидатов (в том числе и фальшивые, составленные по базам данных коммунальных или правоохранительных служб), журналистские перья, места в избирательных списках. Причем определенный законодательством порядок формирования избирательных фондов и расходования поступивших в эти фонды средств контролировать было некому. Даже возникший уже после выборов 1993 скандал по поводу участия иностранного капитала в финансировании ряда избирательных объединений не привел к каким-либо последствиям. Правоохранительная система действовала по принципу “победителей не судят”.

Фактически только объем финансовых вложений в рекламную кампанию и личная известность кандидатов в депутаты определяли расклад голосов. Конкуренции идей на выборах не возникало. Все сводилось к примитивно простой дилемме: “за реформы” или “против реформ”. После того, как избранные депутаты занимали свои места в парламенте, даже эта дилемма отходила на второй план.

В 1995–1997 в связи с исключительно финансовой формой политической конкуренции общепринятой стала технология “мыльных пузырей”. Эта технология предполагает создание организаций на базе уже существующих структур путем покупки подписных листов, необходимых для официальной регистрации. В дальнейшем никаких региональных структур не создавалось, и действовал лишь штаб лидера, ведущего непрерывную избирательную кампанию.

Вторая характерная черта виртуальной многопартийности – иллюзия строительства мощных межпартийных блоков. Так, коммунисты, отдавшие победу на президентских выборах своим противникам, создают Народно-патриотический союз России (НПСР), куда входят 150 (!) партий и движений. А.Лебедь, создавая свою Народно-республиканскую партию, говорил о вступлении в нее 50 (!) партий. На либеральном фланге тоже десятками маломощных или мифических организаций непрерывно создаются коалиции. Во всех частях политического спектра организуются союзы “мыльных пузырей”: у демократов – блок “Новая Россия”, ОКДОР, ОДЦ, Коалиция либеральных и правоцентристских партий и движений, Поколение рубежа, РНК и т. п.; у социалистов – СДС, “блок Ивана Рыбкина”, движение “Союз реалистов”; у коммунистов – СКП КПСС, Роскомсоюз, Союз народного сопротивления; у патриотов – социал-патриотическое движение “Держава”, СПНОР. Большая часть этих коалиций рассыпалась.

Еще один признак современной многопартийности в России – бум социалистического строительства. Количество социалистических, социал-демократических, социальных партий превышает все мыслимые масштабы (партии Л.Вартазаровой, И.Рыбкина, М.Шаккума, Ю.Петрова, В.Брынцалова, А.Яковлева, Г.Попова, осколки СДПР, позднее – организации А.Николаева, А.Исаева…).

В зазор между суперпартиями (коммунистами НПСРКПРФ и “партией Кремля”) пытались внедриться многие общественные деятели, не принятые у тех и других. Даже радикально либеральные взгляды для этих целей отбрасывались – ведь либеральная микропартийность с очевидностью потерпела поражение на всех фронтах, образовав целое кладбище провалившихся политических проектов (ПРЕС, ПЭС, “Вперед, Россия!”, движение “Выбор России”, Федерально-демократическая партия “ДемРоссия” и т. п.). Отсюда и возникает суета в социалистическом секторе, конкуренция между многочисленными “поправевшими коммунистами” и “полевевшими либералами”.

Между тем, несмотря на усилия многочисленных энтузиастов, буферной зоны между двумя суперпартиями не возникло. Это обусловлено совершенно различным характером их деятельности. Коммунисты стремятся осваивать чисто политические технологии (все менее успешно), а “партия Кремля” – чисто манипулятивные (тоже все менее успешно). Борьбы за умы не возникает вовсе. Скорее возникают внутренние фракции, порождаемые лидерскими амбициями или экономическими интересами: в КПРФ – “ортодоксы” и “традиционалисты”, в “партии Кремля” – “фракция Старой площади” и “фракция Краснопресненской набережной” (позднее добавилась и третья фракция – фракция московской номенклатуры “Отечество”).

В период 1993–1999 г. политическое пространство почти без остатка поделено между двумя суперпартиями – КПРФ и “партией Кремля”, действующими каждая в своей особой зоне.

В борьбе за тотальный контроль собственного пространства каждая из суперпартий действует специфическим образом. Коммунисты стараются монополизировать сферу идеологии, осваивают не столько марксистско-ленинское наследие, сколько идейное наследие антикоммунистов начала века, адаптируют его под себя. По сути дела внутри самого коммунистического движения создается буферная зона, в которую втягиваются ранее идеологически неприемлемые группировки. Так, по технологии “мыльного пузыря” рождается движение “Духовное наследие”, да и сам миф о народно-патриотическом движении – НПСР, мирно почивший уже к лету 1999.

“Партия Кремля”, напротив, делает ставку на технологию – создает рекламные концерны для грядущих избирательных кампаний, формирует сеть непартийных фондов, гуманитарных организаций, обществ защиты прав налогоплательщиков и т. д., патронируемых госструктурами и выполняющих их установку на достижение победы в очередном туре борьбы за власть.

Неприемлемость для “партии Кремля” публичных технологий показывает опыт создания и деятельности движения “Наш дом – Россия”. Относительный успех на выборах 1995 года обернулся для НДР образованием крайне аморфной фракции, вопреки ожиданиям так и не ставшей проводником правительственной политики в Думе. Это не удивительно, поскольку на изначальную недееспособность НДР в качестве политической группировки указывало полное отсутствие собственного политического лица. Как поведал лидер движения “Духовное наследие” А.Подберезкин в интервью “Независимой газете”, даже программы НДР к парламентским выборам 1995 года готовили его эксперты. (Данное обстоятельство является также яркой иллюстрацией своеобразного симбиоза двух противостоящих друг другу суперпартий.)

То же самое произошло и с инспирированным из Кремля созданием системы “Народных домов”. Предоставленные ресурсы к 1998 по большей части достались организациям, вошедшим в Коалицию либеральных и правоцентристских партий и движений, настроенных к власти более чем критически.

Спокойное отношение к деятельности экстремистских организаций со стороны властей (а возможно и косвенная их поддержка), по всей видимости, объясняется попыткой пробудить у общества симпатии к основной политической линии власти, пользы тоже не принесла. Даже специально разрекламированный в СМИ съезд РНЕ, собравший более тысячи делегатов, не менял ситуацию – опасностью “фашизма и национализма” были озабочены не более 3 процентов граждан России.

Аналогичным образом можно утверждать, что коммунистическая оппозиция неизменно терпит провал при попытках вторгнуться в область административных технологий. Попытка стать “системной оппозицией” привела к потере несколько влиятельных персон, “ушедших во власть”, а заодно была подмочена репутация КПРФ в глазах радикальных противников современного курса Кремля. В полгода исчерпался ресурс правительства Примакова с сильной группировкой “левых”. Кремль легко расправился с ним.

Падение популярности двух суперпартий, по всей видимости, приведет их к необходимости заимствовать пропагандистский материал у социалистов и национал-патриотов, привлекая идеологические заготовки из соответствующих секторов политического спектра. В 1997–1999 такого рода заимствования делались с нарастающей энергичностью. От этого неразличимость “суперпартий” еще более укрепилась.

Утрата властью контроля за привычными ей рычагами, ставшая особенно очевидной после региональных выборов, а также потеря коммунистами перспектив объединить протестный потенциал общества на президентских выборах 1996, породили многочисленные инициативы “третьего пути”.

Ранее такого рода попытки возникали лишь на периферии политической жизни – в движении “Память”, мелких “русских партиях”, микрогруппировках “русских фашистов”… Вместе с тем практически весь маргинальный слой голосующей публики концентрировался на поддержке ЛДПР как наиболее влиятельной организации в некоммунистической оппозиции. Научившись лавировать между двумя суперпартиями, ЛДПР то и дело меняет облик, становясь то респектабельной силой, то свитой шута.

Самый длительный проект “третьей силы” принадлежит Явлинскому, который попытался превратить разнородные региональные организации, составившие движение “Яблоко”, в “демократическую оппозицию”. К 1996 стало ясно, что этот проект не поддержан демократическим движением в целом (которое само находилось в глубоком кризисе) и фактически выродился в одну из мелких социалистических инициатив (соответствующим образом была выстроена программа Г.Явлинского на президентских выборах 1996). В 1999 “Яблоко” выделялось только на фоне полного распада всех прочих “демократических” организаций, оставаясь при этом бестолковым альянсом самых разных людей.

Наиболее заметная попытка игры в “третий лишний” – кампания Лебедя, который умудряется говорить о “третьем пути”, практически ничем не отличающимся от идеологических установок радикальных либералов, объединяя вокруг себя именно таким образом настроенных политиков (наиболее яркой фигурой в этом отношении стал Г.Каспаров, хорошо известный своим радикализмом еще членам ДПР “травкинского призыва” – 1990 г.).

Среди попыток создать “третью силу” есть и вовсе анекдотическая – инициатива В.Шумейко с движением “Реформы – новый курс”, которое в 1997 году переориентировано на создание движения “Россия православная”. Созванное в тайне от православной общественности, оно было нацелено скорее всего на то, чтобы заблаговременно утопить всякие попытки использования православного мировоззрения при решении политических вопросов – точно так же, как были “утоплены” незадолго до того все попытки использования в политике монархических взглядов.

Современная квази-многопартийность в России характеризуется непрерывным дроблением на флангах политического спектра. Вероятно эти фланги (радикальные демократы, радикальные коммунисты, патриоты-экстремисты) будут пребывать в состоянии раздробленности всегда. Единственная польза от них – формирование среды, из которой мобилизуются наиболее здравые молодые профессионалы, получающие наглядный опыт того, “как не надо делать”.

Признак российской партийной системы – надпартийная деятельность лидеров, вступающих в самые причудливые политические союзы и закулисные соглашения. Мы имеем пример Лебедя, сходившего во власть “послужить”, и изменившего за год свои политические взгляды до неузнаваемости, пример альянса Чубайс-Гайдар (аппаратчик с оппозиционером), пример Жириновского, не раз высказывавшегося в поддержку правительства, пример деятельности фракции КПРФ в Госдуме (предельно жесткая критика правительства и мирные голосования за утверждение председателя правительства и за бюджет в течение 1994–1999) и т. д.